Бену, тому, кто соединил в себе и Джекоба, и Уилла, обоих сразу
Его все не было.
Я долго не задержусь.
Лиса стерла с лица дождевые капли. У Джекоба это могло значить все, что угодно. Иногда он пропадал там на недели. Иногда на целые месяцы.
Руины были так же пустынны, как обычно, и тишина между обгоревших стен, как и дождь, заставляла ее поеживаться. Человеческая кожа грела значительно хуже, и тем не менее Лиса все реже и реже теперь превращалась в лисицу. Слишком уж остро она в последнее время ощущала, как лисья шкура сокращает срок ее жизни, – ощущала даже без напоминаний Джекоба.
На прощание он так крепко обнял ее, как будто хотел унести ее тепло с собой в тот мир, где родился. Какой-то страх тревожил его, но он, конечно, в этом не сознавался. Ни дать ни взять мальчишка, верящий, что сумеет ускользнуть от собственной тени.
Сейчас там, где они побывали недавно, на крайнем севере, в Свериге и Норге, леса стоят глубоко в снегу, а волки с голоду наведываются в города. А до того было путешествие на юг, так что лисица до сих пор еще вычищала песок у себя из шерсти. Тысячи миль… страны и города, о которых прежде и слышать не доводилось, и все, мол, только для того, чтобы отыскать волшебные песочные часы. Но Лиса изучила Джекоба слишком хорошо, чтобы принять это за чистую монету.
Среди разбросанных камней у ее ног выпускали бутоны дикие первоцветы. На венчиках, поддерживаемых еще не окрепшими стебельками, поблескивала морозная роса. Зима затянулась; прошедшие месяцы скользнули морозцем по лискиной коже. Столько всего случилось с минувшего лета! Страх за брата Джекоба… за него самого. Слишком много страха. Слишком много любви. Всего слишком много.
Она воткнула бледно-желтый цветок в петлицу куртки. Руки… руки позволяли смириться с мерзнущей кожей, которую приходилось терпеть в человеческом облике. Когда Лиса носила шубу, ей не хватало пальцев, умевших прочитывать мир простым прикосновением.
Я долго не задержусь.
Быстрым точным движением она схватила дупляка, запустившего крохотную ручонку в карман ее куртки. Он разжал кулак и вернул золотой талер только после того, как Лиса его хорошенько встряхнула; так лисицы обычно поступают с пойманными мышами. Укусив ее за пальцы, маленький воришка, бранясь, скрылся. Прежде чем уйти, Джекоб всегда подбрасывал ей в карман один-другой золотой. Никак не мог привыкнуть, что она тем временем и в человеческом мире научилась вполне сносно справляться без него.
Что же за страх его терзает?
Впервые Лиса спросила его об этом после того, как они скакали целые дни напролет от одной бедняцкой деревни до другой, только чтобы постоять под засохшим гранатовым деревом какого-то почившего султана. В следующий раз – когда Джекоб три ночи подряд пьянствовал, найдя в одном заросшем саду лишь высохший колодец.
– Ничего страшного. Не беспокойся. – Поцелуй в щеку, беспечная улыбка – эту улыбку она раскусила уже в двенадцать лет. – Ничего страшного…
Она знала, что он тоскует по своему брату, но к этому примешивалось и еще что-то. Лиса смотрела на башню среди руин. Закопченные камни, казалось, нашептывали чье-то имя. Клара. В этом все дело?
Стоило ей подумать о ручье с жаворонковой водой, как у нее мучительно сжималось сердце. Пальцы Джекоба в Клариных волосах, уста, прильнувшие к ее устам. В неутолимой жажде.
Видимо, поэтому Лиса чуть было не ушла вместе с ним. Ведь она даже забралась вслед за Джекобом на башню, но зеркало заставило ее забыть всякую отвагу. Стекло его показалось ей темным льдом, где навсегда застынет ее сердце.
Лиса отвернулась от башни.
Джекоб вернется.
Он всегда возвращается.
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления