Онлайн чтение книги Отпуск Мегрэ Les vacances de Maigret
Глава 7

Улочка, располагающаяся по краю города и полей, приняла свой обычный вид. Иногда у порога на стуле можно было увидеть пенсионера, покуривающего трубку. Время от времени из какого-нибудь окна доносился женский голос, зовущий ребенка. Посреди улицы мальчишки гоняли мяч, а чуть в стороне какой-то малыш в голубой рубашонке и без штанов сидел голым задом на краю тротуара.

Дверь в домик Дюфье закрыта. Их наконец оставили в покое, и только один Мегрэ собирался сейчас побеспокоить.

Сказанное следователем ошеломило его. Получилось так, что доктор Беллами опередил его, первым сообщив о визите малышки. Как же он объяснил ее присутствие в спальне своей жены?

Мегрэ постучал, услышал, как скрипнул стул, и дверь открылась. Перед ним оказалась та самая толстая старая женщина, которую он видел утром. Узнала ли она его?

Может быть, за день, уже ответив на вопросы стольким людям, она посчитала, что одним больше, одним меньше ничего не значит.

Приложив палец к губам, только шепнула:

– Тсс! Она спит.

Мегрэ вошел, снял шляпу и взглянул на дверь спальни, которая была приоткрыта. Наверное, это для того, чтобы услышать, если мадам Дюфье, которой врач дал снотворное, вдруг проснется и позовет.

Почему на комиссара неожиданно повеяло зимой, хотя на дворе стоял август? Может быть, так всегда бывает в маленьких домишках. Стоял полусумрак, было темновато, как в предвечерние часы. В плите горел огонь. Там варился суп, распространяя луковый запах. Наверное, эта плита, конфорка которой раскалилась докрасна, и заставляла вспомнить о зиме.

Месье Дюфье в расстегнутой рубахе сидел в кресле, откинув голову на спинку и дремал, полураскрыв рот.

И как это старуха сумела все здесь прибрать и вымыть после хождения стольких людей взад-вперед? Теперь домик внутри сверкал чистотой и пах мылом. Старая женщина взяла в руки вязанье, сделав это совершенно машинально. Такие, как она, просто не могут жить без какого-либо дела.

Мегрэ придвинул себе стул к плите. Он понимал, что для некоторых людей плита заменяет компанию. Помолчав, негромко спросил:

– Вы член семьи?

– Дети зовут меня тетушкой, – ответила она, не переставая считать петли вязанья. – Но я не родственница. Просто живу двумя домами дальше. Я приходила, когда Марта рожала. У меня же она оставляла малышку, когда нужно было куда-нибудь выйти. Здоровьем она не отличается.

– Вы знаете, почему она ходила к доктору Беллами?

Я имею в виду вчерашний визит к нему Люсиль.

– Она ходила к доктору? Родители мне ничего об этом не говорили. А сами вы не спрашивали? Подождите… Ведь они что-то говорили мне о деньгах, которые нашли в коробке вместе с лотерейными билетами…

Они должны быть здесь… Сходите сами в комнату.

Мои старые ноги побаливают. Откройте шкаф. Когда все здесь разошлись, я навела порядок, разложила по местам. Справа в глубине лежит жестяная коробка.

Тела в спальне уже не было. Как и Лили Годро, маленькую Люсиль увезли, чтобы подвергнуть унижению вскрытия.

Мегрэ последовал указаниям старухи. Под одеждой, которую инспекторы тщательно исследовали, он обнаружил старую коробку из-под печенья, которую и принес на кухню.

Женщина смотрела, как он снимал крышку, как пересчитывал банкноты и монеты. Возможно, от звона монет Дюфье приоткрыл глаза, но, увидев незнакомое лицо, предпочел их снова закрыть.

В коробке лежало двести тридцать пять франков, а также сброшюрованные книжечки билетов лотереи в пользу школьных касс. Один билет стоил один франк, а в книжечке их было по двадцать пять штук. Большинство продано, а на листке, вырванном из школьной тетради, записаны имена жителей квартала. Люсиль записала их карандашом.

Первые три фамилии принадлежали городским торговцам.

У доктора опять было обезоруживающее по своей простоте объяснение. Ему достаточно было сказать следователю, который, впрочем, его и ни о чем не спрашивал:

«Действительно, моя жена приняла эту девочку, которая пришла к ней вчера во второй половине дня, чтобы продать лотерейные билеты».

Для Мегрэ, конечно, такого объяснения было бы недостаточно, поскольку он уже знал, что мадам Беллами ждала девочку. Знал он и то, что Люсиль уже приходила к ней раньше и что на этот раз даже сказала свое имя Франсису.

Он сложил билеты и деньги в коробку и убрал ее обратно в шкаф.

– А не известно ли вам, мадам, как зовут ее учительницу?

– Мадам Жадэн. Живет неподалеку от кладбища. Новенький домик, который вы сразу узнаете по фасаду, выкрашенному в желтый цвет. Те господа, что здесь были, переписали имена с листка. Они тоже собирались сходить к мадам Жадэн.

– Они расспрашивали об Эмиле?

– А вы разве не вместе с ними работаете?

Он постарался обойти вопрос.

– Я принадлежу к другой службе.

– Они меня только спросили, где сейчас парень, а когда я им ответила, что он должен быть в Париже, захотели получить его тамошний адрес. Я и показала им почтовую открытку.

– А письмо?

– О нем они не спрашивали.

– Можете мне его показать?

– Возьмите, оно в буфете, в ящике справа.

Жерар Дюфье в своем полусне, должно быть, слышал их разговор, как смутный и далекий гул. Время от времени он шевелился, но слишком устал, чтобы проснуться и встать.

Ящик справа в буфете использовался как домашний хозяйственный сейф. Там лежали старые письма, счета, фотографии, потертый портфельчик, в котором хранились официальные бумаги, военный билет Дюфье, свидетельство о браке и о рождении.

– Письмо лежит сверху, – подсказала толстая женщина.

Из открытого ящика пахло чем-то пресным. Сюда скоро добавятся сувениры Люсиль и ее свидетельство о смерти.

– Вы позволите мне прочесть?

Она взглянула на спящего мужчину:

– Не стоит его будить, он очень устал…

Письмо было написано на бланке, где вверху типографским способом напечатано: «Городская типография. Ларю и Жорже». Каждое утро Мегрэ проходил мимо этого заведения, направляясь из Рембле в порт.

Письмо начиналось так:

Почерк был твердым и четким.

Мегрэ схватил открытку, на которой была изображена площадь Конкорд и несколько слов на обороте, написанных нервным почерком:

Мегрэ вспомнил, что 26-е почтовое отделение находится в предместье Сен-Дени, неподалеку от Больших бульваров.

– Ему послали телеграмму?

– Только в полдень.

– Он еще не ответил?

– А вы полагаете, что он ее уже получил? Если он приедет, это будет большим утешением родителям.

И она со вздохом посмотрела на человека с пустым рукавом, который снова крепко заснул в своем кресле, и только от его дыхания шевелились седеющие усы.

– Вы останетесь с нею на ночь?

– Можете быть спокойны. Я пошлю за своими вещами племянника.

Она, конечно, не заснет, ибо не осмелится спать в комнате, где зарезали Люсиль. Будет ухаживать за мадам Дюфье. А вот пойдет ли ночью дежурить на верфь муж?

Мегрэ не стал задавать никаких вопросов. Медленно сложил письмо и убрал на место. Конечно, ему хотелось бы взять его с собой, но он знал, что этого ему не разрешат.

В спальне мадам Дюфье захныкала, как ребенок, толстая женщина с трудом поднялась.

– Извините меня, – проговорил Мегрэ, – мне нужно уходить…

В углу стояло пианино, на дубовом столе вышитая дорожка, а на стенах фотографии детей, выстроившихся по ранжиру, и надписи по годам. Это все были питомцы мадам Жадэн, ученики, которых она выпускала из года в год.

– Один из ваших коллег уже опрашивал меня, месье комиссар, такой высокий со шрамом.

Этот Пьешо свое дело знает.

– Действительно, была организована лотерея в пользу школ. Ну и школьники занимались распространением билетов. Мы разрешаем им заходить к коммерсантам и главным образом к людям, которых они знают. Наша Люсиль располагала лотерейными билетами, как и все остальные.

В понедельник утром дети должны были сообщать о нереализованных билетах и книжечках.

– Каждому школьнику поручался определенный квартал или улица?

– Нет. В выборе мест распространения они были свободны.

– Не расскажете ли мне о Люсиль?

Мадам Жадэн была маленькая и чернявая. В классе она, наверное, выглядела строгой, поскольку это требовалось, но здесь в ее взгляде угадывалась доброта к детям.

– Ваш инспектор задавал мне возмутительные вопросы в отношении детей, я так ему и сказала. И он вам наверняка доложит, что я его плохо приняла. Вы мне кажетесь более разумным и понятливым. А он все пытался узнать, встречалась ли Люсиль с мальчиками и насколько она была продвинута в вопросах секса. Вы только подумайте! Ей ведь едва исполнилось четырнадцать лет. На вид, правда, давали больше, поскольку она была рослая, разумная, может быть даже слишком рассудительная для своего возраста. Мы иногда имеем дело, и я этого не отрицаю, с преждевременно развитыми девочками, которые знакомятся с мальчиками на улицах, особенно зимой, когда уже темновато, а то и со взрослыми мужчинами. Но это – исключение.

– Люсиль была разумной девочкой?

– Я даже называла ее маленькой мамочкой, потому что на переменах вместо того, чтобы играть со старшими, она занималась с малышами. Однажды я очень удивилась, случайно услышав ее разговор с одной из подруг, у которой в семье только что появился маленький братик. Люсиль грустно так сказала: «Мне кажется, что моя мать больше не сможет иметь детей…» Скажу вам, месье комиссар, что, на мой взгляд, только в бедных семьях есть уже настоящие мамаши в четырнадцать лет.

– Полагаю, что в связи с каникулами вы ее в последнее время не видели?

– Нет. Я видела ее много раз, ибо, чтобы не предоставлять детей самим себе и улице, мы с теми, кого доверяли нам родители, организовывали разные игры, ходили на пляж или в сосняк…

– Вам не показалось, что Люсиль изменилась?

– Я заметила, что она стала несколько нервной, и спросила ее об этом. Не знаю, бывает ли такое в классах у мальчиков, но у нас есть свои любимицы. Такой любимицей Люсиль была для меня. На переменах во время школьных занятий она охотно покидала подруг, чтобы поболтать со мной. Как-то, помнится, я спросила ее, правда ли, что брат уехал.

– Это было несколько дней тому назад или много раньше?

– Всего три дня назад. Я услышала это от других девочек. И вот, вместо того чтобы мне прямо и откровенно ответить, она отвернулась и сухо так обронила:

«Да». – «Наверное, это большое горе для твоей мамы?» – «Я не знаю». – «Она получила от него какую-нибудь весточку?» – «Я не знаю». Ну, настаивать я, конечно, не стала, потому что почувствовала, как она вся напряглась и занервничала. Это все, что мне известно, месье комиссар..

– Вы даете уроки игры на пианино?

– Всего несколько частных уроков.

– Люсиль тоже брала у вас уроки?

Мадам Жадэн с некоторым смущением опустила голову. Это, наверное, означало, что родители Люсиль не могли позволить такого рода роскошь для своей дочери.

Когда Мегрэ добрался до улицы Сен-Шарль, где находилась типография «Ларю и Жорже», рабочие уже выходили оттуда. Он пересек мощеный дворик. Обогнул грузовик и толкнул застекленную дверь, на которой висела табличка с надписью: «Бюро».

Какая-то машинистка-стенографистка надевала шляпку, тоже собираясь уходить.

– Месье Ларю здесь? – спросил он.

– Месье Ларю уже два месяца как умер.

– Извините. Могу ли я в таком случае поговорить с месье Жорже?

Тот, находясь в соседней комнате, наверное, услышал, ибо крикнул:

– Впустите ко мне, мадемуазель Берта!

Этот державшийся скромно мужчина небольшого роста был занят корректурой своей газеты.

Газета «Эхо Сабль» выходила раз в неделю на четырех полосах и содержала местные новости, объявления и извещения, в частности нотариусов.

– Садитесь, месье комиссар. Не удивляйтесь тому, что я вас знаю. Я старый друг комиссара Мансюи, и он говорил мне о вас. А еще я каждый день вижу, как вы проходите по улицам. Очень сомневался, что вы зайдете повидаться со мной. – Поскольку Мегрэ продолжал молчать, слушая его, он продолжал: – Один из ваших коллег недавно заходил, зовут его… постойте-ка…

– Буавер.

– Совершенно верно. Клянусь, мне не удалось сказать ему что-либо важное. А правда ли, что вы со своей стороны ведете расследование?

– Это Буавер вам сказал?

– Вовсе нет! Просто по городу ходят слухи… Кстати, я сегодня утром был на похоронах, поскольку доктор Беллами – один из моих клиентов. Там по крайней мере двое сказали мне об этом. Сообщили, что у вас есть свое особое мнение, полиция Пуатье не согласна с вами, но вы готовите ей сюрприз…

– Слишком много болтают, – нетерпеливо проворчал Мегрэ.

– Вы хотите, чтобы я рассказал все, что знаю об Эмиле Дюфье?

Мегрэ кивнул, хотя и слушал рассеянно.

– Так вот, это уже второй парень подобного рода, который уплыл у меня из рук и которого, могу позволить себе так сказать, я обтесал. И этот второй прямо-таки проскользнул у меня между пальцев. Заметьте, что мне очень этого не хотелось. Тот, первый, сейчас работает журналистом в Ренне, и я каждое утро читаю его статьи в «Вест-Эклер». Что же касается Эмиля… Мы тоже в тот или иной день увидим его статьи, не так ли?

– Я очень на это надеюсь.

Месье Жорже вздрогнул – настолько сурово и хмуро прозвучали эти слова.

– В любом случае, комиссар, – это честный парень, единственный недостаток которого – некоторая подозрительность. Впрочем, это слово неточное. Просто у него тенденция замыкаться в себе. Говорили, что ироническая улыбка, грубое слово или снисходительная усмешка его просто пугали. В то же время на него очень давила бедность его семьи, однако он этого не стыдился. Когда его спрашивали о профессии отца, не задумываясь и не стесняясь, отвечал: «Ночной сторож». Он не давал себе труда объяснить, что Дюфье согласился на эту работу только после того, как ему ампутировали руку.

Не знаю, доходчиво ли все объясняю… Но он хотел состояться во что бы то ни стало. Для этого он трудился не покладая рук. Рано прочел тонны книг. Однако у него периодически чередовались сомнение и уверенность…

– Женщины?

Собеседник ткнул пальцем в сторону соседнего кабинета.

– Она ушла? – тихонько спросил он, намекая на машинистку.

Потом все же решил сам сходить удостовериться.

– Вы ее видели. Мадемуазель Берта красива и аппетитна. Все мои служащие пытались ухаживать за нею.

Но на самом деле она влюблена в Эмиля Дюфье и вспыхивает от раздражения, когда кто-либо пытается сказать что-то его осуждающее при ней. Она делала все, чтобы привлечь его внимание. Стала кокеткой, меняла платья по два-три раза в неделю. А я все задавался вопросом, заметит он это или нет… Он же шел к своей цели, и мне было ясно, что со временем он уедет в Бордо или Нант. А он махнул прямо в Париж, как и большинство наших честолюбцев.

– Он вас предупредил об этом заранее?

– Нет, прислал письмо.

– Которое вы получили на следующий день после его отъезда?

– Правильно. Как и его родители. Говорят, что он в последний момент побоялся, чтобы ему не помешали, как говорится, не сунули бы палку в колеса. Думаю, даже не стоит говорить о том, что все его счета оказались в полном порядке. Если хотите, можете прочесть письмо…

Мегрэ только бегло его просмотрел. В письме Эмиль очень вежливо просил извинения и не менее любезно благодарил хозяина за все, что тот для него сделал.

– Его сестра когда-нибудь бывала здесь?

– Что-то не припомню. Впрочем, в самой конторе Дюфье бывал мало. Последние дни по крайней мере.

Много времени тратил на подготовку газеты. На газетную хронику, на объявления, поскольку в таком маленьком издательстве нужно уметь делать все.

– Мне хотелось бы как можно подробнее разобраться с тем, как он проводил время.

– Приходил к девяти утра, а иногда и раньше, ибо на время не обращал внимания. Частенько задерживался до половины одиннадцатого. Затем отправлялся в комиссариат полиции, чтобы добыть последние новости, потом шел в мэрию и к супрефекту. Так он проводил время до полудня. Во второй половине дня правил материалы, а затем шел в цех заниматься набором. После всего этого совершал еще несколько выходов в город, звонил нотариусам, торговцам недвижимостью, управляющим кинотеатрами, рекламу которых мы печатали… Это я вам описываю обычный рабочий день… В пятницу, в день выхода газеты, он оставался со мной до девяти вечера…

Ничего особенного, обычная жизнь провинциального репортера.

– В общем, – подвел итог Мегрэ, – время на личную жизнь вне работы оставалось у него только утром.

Не знаете, звонили ли ему по личным вопросам?

– Это смотря что считать личными. Я знаю, что он еще был кем-то вроде собственного корреспондента одной парижской газеты. Но предварительно испросил у меня разрешения. Времени это у него отнимало немного, поскольку туда он направлял ту же самую информацию, что печаталась в нашей газете. Я позволил ему пользоваться одной из наших телефонных линий, и он составлял список своих разговоров, чтобы бухгалтер производил с ним расчеты в конце каждого месяца. Я никогда не слышал, чтобы он вел какие-то частные беседы по телефону с другом, например…

– Благодарю вас, – в очередной раз произнес ритуальную фразу Мегрэ. – Из Парижа ни он не писал вам, ни вы не звонили ему?

– Он дал родителям адрес до востребования. Это, конечно, может занять день или два…

Жорже, сам того не подозревая, подал комиссару некую мысль. Вернувшись в отель, Мегрэ связался с уголовной полицией в Париже.

– Алло! Люка на месте? Кто у телефона? Тоерэнс? Это Мегрэ. Да. Все еще в отпуске… Да… Что?.. Как с погодой? Не знаю, сейчас посмотрю… Солнца нет, но не капает. Жанвье в кабинете? Пусть подойдет. Да, спасибо. Это Жанвье? Не очень занят? Текучка? Ладно. Не против помочь мне? Я хочу, чтобы ты побывал в 26-м почтовом отделении. Если не ошибаюсь, это в предместье Сен-Дени? Да, правильно. Поговори со служащим, который занимается перепиской до востребования. Спроси его, нет ли писем на имя Эмиля Дюфье. Да, запиши… Эмиль Дюфье… Нет, «ф», как Фернан. Подожди! Важно выяснить, приходят ли за письмами. Да… Когда и в какие дни. Пусть он задержит посетителя на несколько минут, а ты тем временем подскочи на такси. Смотри только, чтобы без всяких оплошностей. Узнай его адрес. Если нужно будет, то проследи за ним. Подожди, не вешай трубку. Потом пройдешься по меблерашкам, посмотришь регистрационные карточки последних дней. Особенно обрати внимание на период тридцать первое июля – первое августа. Искать на то же, имя. Это все! Да нет, не слишком важное дело. Просто личная просьба. Спасибо, старина. Ну, да… Ей уже лучше… Передай от меня привет Мари-Франс…

– Эти господа уже сидят за столом… – прошептал месье Леонар, возникая за спиной комиссара с бутылкой в руке.

– Пусть там и сидят.

– Может, выпьете стаканчик?

Ну что же! Наверное, лучше согласиться, чтобы не огорчать хорошего человека.

– Я им нашел два номера, но в разных отелях. Они, правда, не слишком довольны. Но при чем же я-то здесь?

Ваше здоровье!

– И ваше, месье Леонар!

– Как вы считаете, схватят мерзавца, который зарезал малышку?

Было уже восемь вечера. Включили электрическое освещение. Оба они сидели в комнате, в глубине между кухней и залом. Официантки с подносами сновали у них за спиной.

Не фраза ли, которую произнес месье Леонар, заставила Мегрэ нахмуриться? Он задумался.

– Есть будете?

– Не сейчас.

Он готов был подняться в номер и сделать то, что ему редко приходилось делать. Может быть, только в самых серьезных случаях.

Мегрэ вспомнил о том страхе, который испытал вчера, пытаясь безуспешно установить и отыскать девочку, встреченную им на лестнице у доктора Беллами. Люди, которых он расспрашивал, с удивлением смотрели на него, даже полицейские агенты, находящиеся в охране, даже комиссар Мансюи. И тем не менее, если бы он вчера нашел Люсиль, она осталась бы жива.

А вдруг он ошибается во всех и во всем?

Однако же, если не ошибается, то опасность грозит и другим людям, в том числе и ему самому. Вот почему нужно подняться к себе в номер и изложить в письменном виде свои подозрения.

– Вы уходите?

– Всего на часок. Оставьте мне чего-нибудь поесть…

Он решил написать нечто вроде доклада, но в спокойной обстановке, вечером, прежде чем лечь спать. А теперь направился к вокзалу. Разве Эмиль Дюфье не сообщил матери, что приобрел билеты заранее?

Зал ожидания оказался почти пуст и был плохо освещен. На путях стоял всего лишь один поезд местного сообщения с вагонами старой модели. На каскетке человека, сидевшего за окошечком, было написано, что он помощник начальника вокзала.

– Добрый вечер, месье комиссар…

Решительно, слишком многие его знали.

– Хочу получить у вас некоторые сведения. Вы знаете молодого Дюфье?

– Месье Эмиля? Конечно, я его знаю. По своим репортерским делам он заходил сюда каждый раз, когда должна была приехать какая-нибудь важная персона.

Я сопровождал его на платформе.

– В таком случае вы можете мне сказать, покупал ли он в конце прошлого месяца билет до Парижа?

– Я даже могу сказать, что именно я ему их отдал.

Мегрэ автоматически отметил, что сказано было во множественном числе.

– Вы отдали ему несколько билетов?

– Два билета во второй класс.

– Туда и обратно?

– Нет, только туда. Днем, еще до полудня. Он хотел билеты на последний поезд, отходящий в десять пятьдесят две…

– Вы не знаете, успел он на этот поезд?

– Полагаю, что успел. На вокзале, правда, я тогда отсутствовал некоторое время. Работал ночной помощник.

– Он здесь?

– Должен подойти. Зайдите в кабинет.

Они добрались до платформы и вошли в кабинет, где трещал телеграф.

– Скажите-ка, Альфред! Я имею честь представить тебе комиссара Мегрэ, о котором ты слышал.

– Очень приятно.

– Комиссару нужно узнать, уехал ли молодой Дюфье на 163-м поезде в один из последних дней июля. Я ему выдал два билета второго класса в один конец до Парижа. Уехать он должен был в десять пятьдесят две.

– Что-то не помню…

– Полагаю, что, если бы он уехал на этом поезде, вы бы его увидели?

– Утверждать не могу… Иногда в последний момент вызывают к телефону или в почтовый вагон. Правда, сейчас я тоже удивляюсь, что не видел его…

– Есть ли возможность узнать, использовались ли полученные билеты?

– Конечно. Достаточно запросить Париж. Путешествующие, как известно, сдают билеты при выходе. Однако случается, что пассажиры выходят на промежуточных станциях. Другие по рассеянности, выходя в толпе, забывают сдать. Но это случается редко. Это против правил, но подумать и об этом стоит… – Потом, несколько задумавшись, он как бы про себя проговорил: – Что-то здесь странное…

Посмотрел на коллегу, как бы вспомнив о чем-то, выходящем за обычные рамки.

– Эмиль Дюфье несколько раз ездил на поезде в Нант, в Ла-Рош и в Ла-Рошель. И каждый раз у него был бесплатный проезд… – Он объяснил Мегрэ: – Журналисты имеют право на бесплатный проезд в первом классе. Стоит только это оформить у себя в газете. На этот же раз он не стал пользоваться льготой, хотя речь шла о довольно продолжительной поездке. Вот я и задаюсь вопросом, почему он решил ехать вторым, когда мог путешествовать первым, не заплатив к тому же за это ни гроша?

– Он был не один, – заметил Мегрэ.

– Конечно… И речь наверняка шла о даме. Однако, знаете ли, эти господа из прессы в таких случаях не столь уж осмотрительны.

Мегрэ как-то незаметно для самого себя очутился на улице. Чуть позже он проходил перед рыбной лавкой Попин. Ставни были закрыты, и лишь узкая полосочка света пробивалась из-под двери, ведущей в коридор.

В этот еще довольно ранний час Франсис, должно быть, сервировал обед в доме доктора.

Мегрэ продолжил путь по маленьким, плохо освещенным улицам и вздрогнул, услышав шаги в темноте позади себя.

Если он был прав в своих подозрениях в предвидении того, как будут развиваться дальнейшие события, то следовало ожидать новых жертв помимо Лили Годро и маленькой Люсиль. Правда, в его реконструкции событий оставались некоторые дыры…

Он вдруг сделал полуоборот и вошел в отель «Вандея».

– Скажите, мадам Годро все еще здесь? – спросил он у хозяйки отеля, одетой в черный шелк с большой камеей на корсаже, которая находилась в это время у себя в кабинете.

– Вы забываете, месье комиссар…

Он разозлился, что его опять узнали.

– Вы забываете, месье комиссар, что ее фамилия теперь не Годро, а Эстева. Она уже уехала с месье Эстева поездом в пять тридцать.

– Полагаю, – с едва заметным раздражением в голосе проговорил Мегрэ, поскольку уже заранее мог предугадать ответ, – что ее зять заходил повидаться с ней вчера вечером?

– Совершенно верно. Они долго просидели, оставаясь последними в маленьком салоне.

– Вместе с месье Эстева?

– Думаю, хотя и не берусь утверждать, что месье Эстева поднялся в номер первым.

– Благодарю вас.

Он как начал благодарить с самого утра, так и продолжал весь день до самого вечера.

Но чья-то жизнь находилась тем временем под угрозой, если он не ошибается в своих рассуждениях.

К несчастью, он не знал ни возраста следующей жертвы, ни профессии. Не знал, мужчина это или женщина.

Знал он только, что этот некто находится в городке, скорее всего в центре, а периметр мог бы даже очертить на плане.

Всем этим невозможно было заниматься в тот же вечер. Следовало дождаться наступления дня, когда откроются лавочки и кафе. Тогда он и отправится на охоту, пользуясь навязчивой идеей, как путеводной нитью, а свое «благодарю вас» будет опять повторять хоть целый день.

Но все это при условии, если позволит время!

Оба инспектора покончили с обедом и, прихлебывая коньяк, курили сигареты, когда комиссар уселся к ним за столик в почти пустом зале столовой.

– Ну как, патрон?

И он, более хмурый и ворчливый, чем когда бы то ни было, с неприятным привкусом во рту и ощущением усталости, как это бывает после длительной поездки по железной дороге, проворчал:

– Сплошное дерьмо!