Онлайн чтение книги Впусти меня Let the Right One In
Среда, 28 октября

Школа жужжала как улей. Кто-то из учителей услышал новость по радио на перемене, рассказал своему классу, и на большой перемене об этом уже знали все.

В Швецию вторглись русские.

Последние несколько недель дети только и делали, что обсуждали маньяка из Веллингбю. Многие утверждали, что видели его, а кое-кто даже говорил, будто подвергся нападению. Когда какой-то старик в замызганной одежде решил срезать путь через школьный двор, дети с воплями разбежались и попрятались в здании школы. Кое-кто из парней покрепче вооружился хоккейными клюшками, готовясь к нападению. К счастью, кто-то признал в старике местного алкаша с городской площади, и ему удалось уйти.

А теперь еще эти русские. О них было мало что известно. Ну, всякие там анекдоты: «встречаются как-то русский, немец и Белльман»[20] Карл-Михаил Белльман – известный шведский поэт и бард (1740–1795).. Лучше всех играют в хоккей. Их страна называется «Советский Союз». Они единственные, за исключением американцев, кто летал в космос. Американцы сделали нейтронную бомбу, чтобы от них защищаться.

На большой перемене Оскар завел разговор с Юханом:

– Думаешь, у них и правда есть нейтронная бомба?

Юхан пожал плечами:

– Сто пудов. Наверняка припасли на подводной лодке.

– А разве для этого не нужен самолет?

– Не-а. Они засовывают их в специальные ракеты – их откуда угодно запустить можно.

Оскар посмотрел на небо.

– И что, их можно хранить на подводной лодке?

– Ну я же тебе объясняю. Их где угодно можно хранить.

– Значит, люди умирают, а дома` остаются?

– Ага.

– Ну а животные?

Юхан на мгновение задумался.

– Тоже, наверное, умирают. По крайней мере, крупные.

Они сидели на краю песочницы, где сейчас никто не играл. Юхан поднял большой камень и швырнул его в песок:

– Ба-бах! И все умерли.

Оскар взял камень поменьше:

– Нет! Смотри, один выжил! Бы-дыщ! Ракета в спину!

Они принялись швырять камни и гравий, уничтожая цивилизацию, пока за их спиной не послышался голос:

– Что это вы тут делаете?

Они обернулись. Йонни и Микке. Вопрос задал Йонни. Юхан бросил камень на землю:

– Да нет, мы так…

– Тебя никто не спрашивал. Поросенок? Чем это вы занимаетесь?

– Камни кидаем.

– Зачем?

Юхан отошел на шаг в сторону и с занятым видом принялся завязывать ботинки.

– Просто так.

Йонни поглядел в песочницу и всплеснул руками так, что Оскар вздрогнул от неожиданности:

– Здесь же дети играют! Ты вообще соображаешь, что делаешь?! Загадил всю песочницу!

Микке сокрушительно покачал головой:

– Они же могут споткнуться и пораниться!

– Придется тебе все это собрать, Поросенок.

Юхан по-прежнему возился со шнурками.

– Ты что, не слышишь? Собирай, кому говорю!

Оскар застыл в нерешительности. Конечно же, Йонни плевать было на песочницу. Это все их обычные штучки. Чтобы собрать раскиданные камни, требовалось не меньше десяти минут, а Юхан, похоже, помогать не собирался. При этом с минуты на минуту зазвенит звонок.

Нет.

Это слово снизошло на Оскара как откровение. Так впервые произносишь слово «Бог», уверовав в… Бога.

Он на секунду представил, как собирает камни в песочнице после звонка лишь потому, что ему приказал Йонни. Но дело было не только в этом. На площадке была горка вроде той, что стояла в его дворе.

Оскар покачал головой.

– Что ты сказал?!

– Нет.

– Что «нет»? Может, ты чего-то не понял? Раз я сказал «собери», значит ты идешь и собираешь.

– НЕТ.

Зазвенел звонок. Йонни молча стоял и смотрел на Оскара.

– Ты же знаешь, что теперь будет, правда? Микке, ты слышал?

– Да.

– Поговорим после уроков.

Микке кивнул.

– До встречи, Хрюша!

И Йонни с Микке вошли в здание школы. Юхан встал, справившись наконец со шнурками.

– Блин, зря ты это…

– Знаю.

– И на фиг ты стал вырубаться?

– Ну… – Оскар взглянул на горку. – Так получилось.

– Ну и дурак.

– Да.

После уроков Оскар задержался в классе. Положил на парту два чистых листа бумаги, взял словарь с полки, открыл на букве «М».

Мамонт… Медичи… Монгол… Морзе.

Да. Вот оно. Вся азбука Морзе занимала четверть страницы. Большими ровными буквами он принялся переписывать азбуку на чистый лист бумаги:

А = · —

Б = – ···

В = · —

и так далее. Закончив, он повторил то же самое на втором листе. Остался недоволен. Выкинул листок и начал заново, еще тщательнее выводя знаки и буквы.

Вообще-то хватило бы и одного удачного экземпляра – того, что предназначался Эли. Но Оскару нравилось возиться с буквами – лишний повод задержаться в школе.

Они уже целую неделю встречались каждый вечер. Вчера Оскар попробовал постучать в стену, прежде чем выйти во двор. Эли ответила, и они вышли на улицу одновременно. Тогда Оскару пришла в голову мысль наладить связь при помощи какого-нибудь секретного кода, и тут он вспомнил про морзянку.

Он оценивающе взглянул на исписанные листы. Хорошо. Эли должно понравиться. Как и он, она любила головоломки, системы. Он согнул оба листка пополам, убрал в портфель, сложил руки на парте. В животе заурчало. Школьные часы показывали двадцать минут четвертого. Он вытащил из парты комикс «Воспламеняющая взглядом» и читал его до четырех часов.

Не могли же они его ждать целых два часа?

Если бы он только послушался Йонни и убрал камни, он был бы уже дома. В относительном порядке. Подобрать несколько камней было далеко не худшим из того, что его заставляли делать, и он делал. Оскар уже жалел о своем непослушании.

А что, если сейчас все собрать?

Может, он сумеет смягчить завтрашнее наказание, сказав, что специально остался после школы, чтобы…

Да, так он и сделает.

Он взял свои вещи и вышел к песочнице. На это уйдет минут десять, не больше. Когда он завтра расскажет об этом Йонни, тот заржет, погладит его по голове и скажет: «Молодец, Поросенок!» – ну или что-нибудь в этом роде. В любом случае, так будет лучше.

Он покосился на детский городок, поставил портфель у края песочницы и начал собирать камни. Сначала те, что побольше. Лондон, Париж. Теперь он воображал, что спасает мир. Очищает его от страшных нейтронных бомб. Под каждым поднятым камнем оказывались уцелевшие, они выползали из-под развалин своих домов, как муравьи из муравейника. Только ведь нейтронное оружие не разрушает дома… Ну да ладно, будем считать, что здесь сбросили заодно пару ядерных бомб.

Когда он подошел к краю песочницы, чтобы сложить собранные камни в кучу, его уже ждали. Увлекшись игрой, он не услышал, как они подошли. Йонни, Микке. И Томас. В руках у них были длинные ореховые прутья. Розги. Йонни указал своим прутом на валявшийся камень:

– И этот.

Оскар сложил свою ношу на землю и поднял камень, на который указывал Йонни.

– Ну вот и молодец. А мы ведь тебя ждали, Поросенок. Долго ждали.

– А потом пришел Томас и сказал, что ты здесь, – добавил Микке.

Глаза Томаса ничего не выражали. В младших классах Оскар дружил с ним, часто играл в его дворе, но в начале пятого класса, после летних каникул, Томас вдруг переменился. Даже говорить начал по-другому, по-взрослому. Оскар знал, что учителя считали его самым умным в классе. Это чувствовалось по тому, как они с ним разговаривали. У него был компьютер. Он собирался стать врачом.

Оскару захотелось швырнуть камень, зажатый в руке, в лицо Томасу. Прямо в рот, открывшийся, чтобы что-то сказать.

– Что же ты не бежишь? Ну, беги!

Прут Йонни со свистом рассек воздух. Оскар крепче сжал камень.

Почему же ты не бежишь?

Он уже чувствовал обжигающую боль прута, секущего по ногам. Выбраться бы на аллею, где ходят взрослые, – при них его трогать не посмеют.

Почему я не бегу?

Потому что у него все равно не было ни малейшего шанса. Он и пяти шагов пробежать не успел бы, прежде чем его настигнут.

– Не надо.

Йонни повернул к нему голову, делая вид, что не расслышал:

– Что ты сказал, Поросенок?

– Не трогайте меня.

Йонни повернулся к Микке:

– Он считает, что мы не должны его трогать.

Микке покачал головой:

– А мы-то старались, розги делали… – Он помахал своим прутом.

– Томас, а ты как думаешь?

Томас смотрел на Оскара, как на крысу, попавшую живьем в капкан:

– Я думаю, что Поросенка нужно слегка проучить.

Их было трое. У них были прутья. Положение было крайне невыгодным. Он мог бы швырнуть камень в лицо Томасу. Или ударить с размаху, если тот подойдет ближе. За этим последовал бы разговор с директором и прочее, и прочее. Но, может, его поймут? Все-таки трое с прутьями.

Я был в отчаянии.

Он не был в отчаянии. Наоборот, сквозь страх в душе нарастало спокойствие – он принял решение. Пусть они его только ударят, дадут повод засветить камнем по мерзкой морде Томаса.

Йонни с Микке сделали шаг вперед. Йонни хлестнул его прутом по ляжке, и он согнулся пополам от дикой боли. Микке зашел сзади и схватил его за руки, прижав их к бокам.

Только не это!

Теперь он не мог бросить камень. Йонни снова полоснул его по ногам, крутанулся вокруг своей оси, как Робин Гуд в фильме, и нанес новый удар.

Ноги Оскара горели от боли. Он извивался в руках Микке, но вырваться не мог. На глаза навернулись слезы. Он заорал. Йонни снова сильно хлестнул его по ногам, задев Микке, который завопил: «Черт, да осторожнее ты!» – но Оскара не выпустил.

По щеке Оскара покатилась слеза. Это несправедливо! Он же все убрал, сделал, как они велели, так почему же они его мучают?!

Камень, зажатый в его руке, упал на землю, и тогда он зарыдал по-настоящему.

Голосом, полным издевательского сострадания, Йонни произнес:

– Смотрите-ка, Поросенок плачет!

Вид у Йонни был довольный. Дело было сделано. Йонни махнул Микке, чтобы тот отпустил Оскара. Его тело сотрясалось от плача и от боли в ногах. Глаза его были полны слез. И тогда он услышал голос Томаса:

– А как же я?

Микке опять схватил Оскара за руки, и сквозь пелену слез он увидел, как перед ним встал Томас. Оскар всхлипнул:

– Не надо. Пожалуйста!

Томас поднял прут и хлестнул что есть силы. Один-единственный раз. Лицо Оскара обожгла острая боль, и он так рванулся, что Микке то ли не удержал его, то ли сам разжал руки.

– Черт, Томас! Ну ты даешь…

Йонни разозлился не на шутку:

– Блин, теперь сам будешь объясняться с его матерью!

Оскар не слышал, что Томас ему ответил. Если вообще ответил.

Их голоса звучали все дальше, они оставили его лежать лицом в песке. Левая щека горела. Ледяной песок холодил его пылающие ноги. Ему хотелось приложиться к нему и щекой, но он понимал, что лучше этого не делать.

Он лежал так долго, что начал замерзать. Потом сел, осторожно потрогал щеку. На пальцах осталась кровь.

Он дошел до здания туалета и взглянул на себя в зеркало. Щека опухла и покрылась коркой полузасохшей крови. Сил Томас не пожалел. Оскар промыл щеку и снова посмотрел на свое отражение. Рана больше не кровоточила – она оказалась не такой уж и глубокой, – но шрам тянулся почти во всю щеку.

Мама. Что я ей скажу…

Правду. Ему хотелось, чтобы его утешили. Через час мама придет домой. И тогда он расскажет, что они с ним сделали, и она чуть с ума не сойдет и примется обнимать его, как одержимая, и он будет лежать в маминых объятиях, утопая в ее слезах, и плакать вместе с ней.

А потом она позвонит матери Томаса.

Она позвонит матери Томаса, и они поругаются, та наговорит ей гадостей, мама расплачется, а потом…

Урок труда.

Скажет, что случайно поранился на уроке труда. Нет. Тогда она может позвонить учителю труда.

Оскар изучил рану в зеркале. На что это может быть похоже? О, упал с горки! Конечно, не очень правдоподобно, но маме наверняка захочется в это поверить. Она все равно его пожалеет и утешит, только без лишних осложнений. Решено, горка!

Оскар почувствовал холод в штанах. Он расстегнул ширинку и заглянул туда – трусы оказались мокрыми насквозь. Он вытащил ссыкарик и промыл его в воде. Затем собрался было засунуть его обратно, однако вместо того застыл перед своим отражением в зеркале.

Оскар. Поприветствуем Оскара!

Он взял чистый ссыкарик и надел его на нос. Как клоун. Желтый шарик и красная рана на щеке. Оскар. Он широко распахнул глаза, стараясь придать лицу как можно более безумный вид. Да. Выглядел он и правда жутко. Он обратился к клоуну в зеркале:

– Все, с меня хватит. Слышишь? С меня хватит.

Клоун не отвечал.

– Больше я это терпеть не намерен. Ни разу, слышишь? – Голос Оскара гулко разносился по пустому туалету: – Что мне делать? Как думаешь, что мне делать?

Он скорчил такую гримасу, что рана на щеке заныла, и заговорил за клоуна страшным скрипучим голосом:

– «…Убей их… убей их… убей их…»

Оскар вздрогнул. Прозвучало и в самом деле жутко. Голос казался чужим, да и физиономия в зеркале не имела ничего общего с его лицом. Он снял ссыкарик в носа, запихнул его в трусы.

Дерево.

Не то чтобы он по-настоящему в это верил, но… Нужно было попасть к тому дереву, искромсать его ножом. И может быть… Может быть… Если он как следует сосредоточится…

Может быть.

Оскар взял свой портфель и поспешил домой, отводя душу в фантазиях.

Томас сидит за своим компьютером, как вдруг чувствует первый удар. Он не понимает, что происходит. Спотыкаясь, бредет на кухню. Кровь хлещет из его живота. «Мама, мама, он меня зарезал!»

Но мать Томаса лишь стоит и смотрит. Мать, которая всегда защищала его, что бы он ни сделал. Теперь она только стоит и смотрит. В ужасе. Наблюдает, как на теле Томаса появляются все новые и новые ножевые раны.

Он падает на пол и валяется в луже собственной крови… «Мама… мама…» – взывает он, пока невидимый нож не распарывает его живот, выворачивая кишки на пол кухни.

Конечно, вряд ли сработает.

Но все же.

* * *

В квартире воняло кошачьей мочой.

Жизель лежала у него на коленях и урчала. Биби и Беатрис кувыркались на полу. Манфред, как обычно, сидел, прижавшись носом к окну, в то время как Густаф пытался привлечь его внимание, бодаясь об него головой.

Монс, Туфс и Клеопатра нежились в кресле; Туфс теребил лапой растрепанную обивку. Карл-Оскар попытался запрыгнуть на подоконник, но промахнулся и полетел кувырком на пол. Он был слеп на один глаз.

Лурвис лежал в коридоре, дежуря у почтовой щели, готовый в любой момент подпрыгнуть и разорвать очередную рекламную листовку. Венделла лежала на полке для шляп и наблюдала за Лурвисом; ее деформированная передняя лапа свисала между решеток полки, изредка подергиваясь.

Часть кошек сидели на кухне – кто ел, кто просто разлегся на столе и стульях. Пятеро лежали в кровати в спальне. Остальные заняли свои любимые места в гардеробе и шкафах, которые они наловчились открывать лапами.

С тех пор как Гёста под давлением соседей перестал выпускать кошек на улицу, с новым генетическим материалом было туго. Большинство котят рождались мертвыми или с такими уродствами, что через пару дней все равно умирали. Больше половины из двадцати восьми котов, проживавших в квартире Гёсты, имели тот или иной дефект. Они были слепыми, или глухими, или беззубыми или имели проблемы с моторикой.

Он их всех любил.

Гёста погладил Жизель между ушами:

– Ну что, милая… Что будем делать? Не знаешь? Вот и я не знаю. Но что-то же надо делать, правда? Нельзя же так. Это же Юкке. Мы были знакомы. А теперь он мертв. Только никто об этом не знает. Потому что они не видели того, что видел я. А ты видела?

Гёста склонил голову, прошептал:

– Это был ребенок. Я все видел из окна, как он шел по дороге. Он поджидал Юкке. Под мостом. Тот вошел… и больше не вышел. А утром его уже не было. Но он мертв. Я это точно знаю.

Что ты говоришь?

Нет, я не могу пойти в полицию. Они же начнут расспрашивать. Там будет куча народу, и они спросят, почему я ничего не сказал. Станут светить лампой в лицо.

Прошло уже три дня. Или четыре. Не знаю. Какой сегодня день? Они обязательно спросят. Я не могу.

Но что-то же надо делать.

Что мы будем делать?

Жизель взглянула на него и принялась облизывать его руку.

* * *

Когда Оскар пришел домой из леса, нож был весь в трухе. Он вымыл его под кухонным краном и вытер полотенцем, которое потом сполоснул холодной водой, выжал и приложил к щеке.

Скоро вернется мама. Ему нужно было проветриться, прийти в себя – плач комом стоял в горле, ноги болели. Он достал из шкафа ключ, написал записку: «Скоро буду. Оскар». Потом положил нож на свое место и спустился в подвал. Отпер тяжелую дверь, проскользнул внутрь.

Подвальный запах. Оскару он всегда нравился. Знакомый дух старых вещей, дерева и затхлости. Маленькие окна вровень с землей пропускали лишь редкие лучи света, и царившие здесь сумерки навевали мысли о тайнах и припрятанных сокровищах.

Слева от него находился продолговатый отсек, где размещались четыре складских бокса. Стены и двери были деревянные, на дверях навесные замки, где большие, а где поменьше. На одной из дверей были укрепленные петли замка, – видимо, там уже однажды побывали воры.

На деревянной стене в конце отсека красовалась надпись «KISS», выведенная фломастером. Буквы «S» были угловатыми, как «Z», вывернутые наизнанку.

Но самое интересное находилось в противоположном конце коридора. Мусорка. Однажды Оскар отыскал там несколько выпусков «Халка» и совершенно исправную лампу в виде глобуса, которая сейчас стояла в его комнате. И еще кучу всего.

Однако сегодня ему не удалось найти ничего интересного. Наверное, мусор недавно вывезли. Попалось лишь несколько журналов и папок с надписями «английский» и «шведский». Папок у него дома хватало – пару лет назад выудил целую гору из мусорного контейнера возле типографии.

Оскар пошел дальше по коридору, ведущему в соседний подъезд, туда, где жил Томми. Открыл дверь в следующий подвал, вошел. Тут пахло по-другому – чувствовался слабый запах краски или растворителя. Помимо прочего, в этой части подвала находилось бомбоубежище. Оскару как-то довелось в нем побывать, когда ребята постарше устроили там боксерский клуб. Томми разрешил ему однажды вечером прийти посмотреть. Парни дубасили друг друга боксерскими перчатками, и Оскару стало слегка не по себе. Стоны и пот; напружиненные, собранные тела, звуки ударов, которые скрадывали толстые стены. Потом кого-то все же покалечили или что уж там у них произошло, и на штурвальное колесо тяжелой бронированной двери навесили цепь с замком. С боксом было покончено.

Оскар зажег свет и подошел к двери. Если русские придут, наверняка ее откроют.

Если ключи не потеряли.

Он стоял перед железной дверью, и ему вдруг представилось, что там, внутри, кто-то есть. Вот зачем нужны эти цепи и амбарный замок. Там прячется монстр.

Он прислушался. Приглушенные звуки улицы, шаги людей, занятых своими делами у себя дома. Оскар любил бывать в подвале. Здесь он вдруг оказывался в другом мире, в то же время прекрасно зная: если что, от настоящей жизни его отделяет лишь одна стена. Но тут, внизу, царил покой. Никто к нему не приставал. Никто ничего не требовал.

Напротив бомбоубежища находился бывший склад, оборудованный дворовыми пацанами под место тусовок. Это была запретная территория.

Замка на двери не было, но это не значило, что кто угодно мог туда войти. Он сделал глубокий вдох и открыл дверь.

Обстановка была не ахти. Видавший виды диван и не менее потрепанное кресло. Ковер на полу. Комод с облупившейся краской. От лампы в коридоре был тайком протянут самодельный шнур, на котором болталась голая лампочка. Свет не горел.

Оскар здесь пару раз был и помнил: чтобы включить свет, достаточно чуть покрутить лампочку. Но он не осмеливался. Света, что просачивался сквозь щели в стене, было вполне достаточно. Если они его здесь застукают…

То что? Не знаю. В том-то и дело. Не изобьют, конечно, но…

Он встал на колени на ковер перед диваном, приподнял подушку. Под ней обнаружились пара тюбиков клея, рулон полиэтиленовых пакетов и баллончик с газом. Под другой подушкой лежало несколько зачитанных до дыр порножурналов.

Он вытащил один номер и подобрался поближе к двери, откуда падал свет. Не вставая с колен, разложил журнал на полу и принялся листать. Во рту пересохло. Женщина на картинке лежала на шезлонге в одних туфлях на высоком каблуке. Она стискивала руками свои сиськи, выпячивая губы. Колени ее были разведены в стороны, и среди растительности между ног ясно виднелась полоска розовой плоти с щелкой посередине.

И как туда вставлять-то?

Слово он знал из подслушанных разговоров и надписей на стенах. Манда. Дырочка. Но там же нет никакой дырки? Только вот эта маленькая щелочка. В школе у них были уроки сексуального воспитания, и Оскар знал, что от отверстия идет что-то вроде туннеля. Но в какую сторону? Вглубь, или вверх, или… Разглядеть что-либо на фотографии было нереально.

Он стал листать дальше. Рассказы читателей. Бассейн. Кабинка в женской раздевалке. Ее соски под купальником твердели на глазах. Мой член колотился в плавках, как молоток. Она вцепилась руками в вешалку, повернувшись ко мне своей маленькой попкой, и застонала: «Возьми меня, возьми меня скорее!»

Неужели такое правда творится повсюду за закрытыми дверьми, когда никто не видит?

Оскар начал читать другую историю, про родственный визит, принявший неожиданный оборот, когда вдруг услышал, как дверь подвала открылась. Он захлопнул журнал, пихнул его обратно под подушку и замер, не зная, куда деваться. У него перехватило дух, он даже вздохнуть не смел. Шаги в коридоре.

Только бы не они. Только бы не они.

Он судорожно обхватил руками колени и сжал зубы так, что заныли челюсти. Дверь открылась. На пороге стоял Томми, непонимающе моргая.

– Черт, это еще что?..

Оскар хотел было что-то сказать, но челюсти свело. Он так и стоял на коленях посреди ковра, в круге света из-под открытой двери, сопя носом.

– Какого хрена ты здесь делаешь? Что это с тобой?!

Еле двигая челюстями, Оскар выдавил из себя:

– Ничего.

Томми сделал шаг вперед, нависая над Оскаром:

– Я про щеку. Как это тебя угораздило?

– Я… да так.

Томми покачал головой, вкрутил лампочку, так что зажегся свет, и закрыл дверь. Оскар поднялся с колен и встал посреди комнаты, держа руки по швам, не зная, что делать. Затем сделал шаг к двери. Томми со вздохом опустился в кресло, затем указал на диван:

– Садись.

Оскар сел ровно посреди дивана – на ту подушку, под которой ничего не было. Несколько секунд Томми сидел, молча глядя на него, потом произнес:

– Ну? Выкладывай.

– Что?

– Что со щекой.

– Я… Я просто…

– Что, отмудохали тебя?

– Да.

– И за что?

– Не знаю.

– Как это? Они что, просто так тебе морду бьют, без причины?

– Да.

Томми кивнул, перебирая пальцами растрепавшиеся нити обивки. Вытащил банку жевательного табака, запихнул порцию под верхнюю губу, протянул Оскару:

– Хочешь?

Оскар покачал головой. Томми засунул банку обратно в карман, поправил табак языком и откинулся на спинку кресла, сцепив руки на животе.

– Понятно. Ну а здесь ты что забыл?

– Да нет, я просто…

– Девок разглядываешь? А? Не клей же нюхаешь? Подойди-ка!

Оскар встал и подошел к Томми.

– Ближе. А ну дыхни!

Оскар послушно дыхнул, и Томми удовлетворенно кивнул и снова указал ему на диван:

– И чтоб не вздумал, слышь?

– Да я и не…

– Знаю, что не нюхал. И не вздумай, понял? Дрянь это. Табак, вон, другое дело. Жуй лучше табак, – он сделал паузу. – Ну и че? Так и будешь весь вечер сидеть и на меня пялиться? – Томми жестом указал на диванную подушку: – Хочешь еще почитать?

Оскар помотал головой.

– Ну нет так нет. Тогда вали домой. А то скоро пацаны придут, уж они-то тебе не обрадуются. Давай марш домой!

Оскар встал.

– И это… – Томми посмотрел на него, покачал головой и вздохнул. – А, ладно. Иди домой. И слышь? Не ходи сюда больше.

Оскар кивнул и открыл дверь. Остановился на пороге:

– Извини.

– Да ладно. Только больше не приходи. Да, кстати, че там с деньгами?

– Завтра будут.

– Ясно. Ах да, я тут тебе перегнал «Destroyer» и «Unmasked» на кассету. Зайди забери как-нибудь.

Оскар кивнул. Почувствовал, как к горлу подкатил ком. Еще немного – и расплачется. Он торопливо прошептал: «Спасибо» – и вышел.

* * *

Томми остался сидеть в кресле, посасывая свой табак и уставившись на клочья пыли под диваном.

Безнадега.

Оскара будут чморить до окончания школы. Видал он таких. Томми хотелось бы ему помочь, но раз уж ты попал – дело труба. Ничего не попишешь.

Он выудил из кармана зажигалку, поднес ее ко рту и пустил струю газа. Почувствовав холодок во рту, Томми отдернул руку, высек из зажигалки огонь и дыхнул. Перед его лицом полыхнул язык пламени. Легче не стало. На месте ему не сиделось, он встал и сделал несколько шагов по ковру. Пыль взметнулась клубами из-под его ног.

Черт, ну и что же делать?

Он принялся мерить ковер шагами. Он и сам считай в тюрьме. Не вырваться. Посадили – не рыпайся. Чертов Блакеберг. Он уедет, станет моряком или еще там кем. Кем угодно.

Буду палубу драить, поеду на Кубу – и поминай как звали.

У стены стояла щетка, которой почти никогда не пользовались. Он взял ее и начал подметать. Пыль забивалась в нос. Через какое-то время он вспомнил, что совка все равно нет и задвинул кучу пыли под диван.

Лучше грязный дом, чем чистый ад.

Он полистал порножурнал, положил обратно. Намотал шарф на горло, затянул так, что чуть башка не лопнула, отпустил. Встал, сделал пару шагов по ковру. Опустился на колени, помолился Богу.

К половине шестого подгребли Роббан и Лассе. Томми уже снова сидел, развалившись в кресле с самым что ни на есть беспечным видом. Лассе кусал губы, явно нервничая. Роббан ухмыльнулся и хлопнул Лассе по плечу:

– Лассе нужен еще один кассетник!

Томми вскинул брови:

– Зачем это?

– Валяй, Лассе, рассказывай!

Лассе хихикнул, не смея взглянуть Томми в глаза.

– Э-э-э… там один чувак на работе…

– Что, хочет купить?

– Ага.

Томми пожал плечами, встал с кресла и вытащил из-под обивки ключ от бомбоубежища. Роббан выглядел разочарованным, – видать, ожидал, что Лассе сейчас получит по полной программе, но Томми было наплевать. Да пускай Лассе хоть в громкоговоритель орет у себя на работе: «Продаю краденое!» Какая разница?

Томми оттеснил Роббана в сторону, вышел в коридор, открыл висячий замок, размотал цепь на колесе и швырнул ее Роббану. Цепь выскользнула у того из рук и с грохотом упала на пол.

– Чего это с тобой? Ты укуренный, что ли?

Томми покачал головой, повернул колесо двери и толкнул ее. Лампа в бомбоубежище не работала, но света из коридора было достаточно, чтобы разглядеть штабеля коробок возле продольной стены. Томми отыскал коробку с кассетником и протянул ее Лассе:

– На здоровье!

Лассе неуверенно взглянул на Роббана, словно прося истолковать странное поведение Томми. Роббан скорчил рожу, которая могла означать что угодно, и повернулся к Томми. Тот возился с замком, запирая дверь.

– Слышал что-нибудь новенькое от Стаффана?

– Не-а. – Томми защелкнул замок и вздохнул. – Завтра ужинаю с ним. Может, чего узнаю.

– Ужинаешь?

– Да, а что?

– Да не, ничего. Просто думал, что мусора… типа, на бензине работают.

Лассе фыркнул, радуясь, что обстановка разрядилась:

– На бензине…

* * *

Маме он наврал. Она ему поверила. Сейчас Оскар лежал в своей постели и мучился.

Оскар. Тот, в зеркале. Кто это? С ним столько всего происходит. Плохого. Хорошего. Странного. Но кто он? Йонни смотрит на него и видит Поросенка, которому надо надрать задницу. Мама смотрит и видит любимого сына, с которым ничего не должно случиться.

Эли смотрит и видит… Что она видит?

Оскар повернулся к стене, к Эли. Две рожицы тут же выглянули из листвы. Щека все еще была опухшей и саднила, но рана уже начала затягиваться. Что он скажет Эли, если она сегодня придет?

Хороший вопрос. Все зависело от того, каким он ей виделся. Эли была для него новым человеком, и это давало ему шанс стать кем-то другим, рассказать все не так, как остальным.

Что вообще принято делать? Чтобы понравиться?

Часы на столе показывали четверть восьмого. Он уставился на обои, отыскивая в листве каких-нибудь существ, нашел маленького гнома в колпаке и перевернутого вверх ногами тролля, и тут в стену постучали.

Тук-тук-тук.

Осторожный стук. Он постучал в ответ.

Тук-тук-тук.

Подождал. Через пару секунд снова стук.

Тук. Тук-тук-тук. Тук.

Снова подождал. Стук прекратился.

Он взял листок с азбукой Морзе, натянул куртку, попрощался с мамой и вышел на площадку. Не успел он сделать и нескольких шагов, как дверь соседнего подъезда отворилась, и оттуда вышла Эли. На ней были кроссовки, синие джинсы и черная толстовка с серебристой надписью «Star Wars».

Сначала он подумал, что это его толстовка, – у него была точно такая же. Оскар надевал ее позавчера, и сейчас она валялась в корзине с грязным бельем. Эли что, пошла и купила такую же?

– Здорово!

Оскар открыл было рот, чтобы сказать уже заготовленное «привет», но тут же закрыл. Снова открыл, чтобы ответить «здорово», но передумал и все же сказал:

– Привет.

Эли нахмурила брови.

– Что это у тебя со щекой?

– Я… упал.

Оскар двинулся к площадке, Эли пошла за ним. Он прошел мимо детского городка и сел на качели. Эли села на соседние. Они немного молча покачались.

– Тебя кто-то ударил?

Оскар продолжал качаться туда-сюда.

– Да.

– Кто?

– Да так… приятели.

–  Приятели?

–Одноклассники.

Оскар что есть силы разогнал качели и взялся за веревку.

– А ты сама-то в какую школу ходишь?

– Оскар?

– Да?

– Остановись, а?

Он затормозил ногами, уставился в землю прямо перед собой.

– Ну что?

– Слушай…

Она взяла его за руку. Он остановил качели и взглянул на нее. Лица почти не было видно, лишь силуэт на фоне освещенных домов за ее спиной. Вероятно, ему показалось, но ее глаза светились. По крайней мере, кроме них, он ничего не видел.

Она прикоснулась пальцами к ране, и тут случилось странное. Какой-то другой человек, намного взрослее и жестче, проступил из-под кожи ее лица. По позвоночнику Оскара пробежал холодок, как если бы он проглотил сосульку.

– Оскар. Не позволяй им. Слышишь? Не надо.

– Не буду.

– Дай сдачи. Ты же никогда не даешь сдачи, правда?

– Нет.

– Так начни. Дай сдачи. Сильно.

– Их трое.

– Значит, бей сильнее. Вооружись чем-нибудь.

– Ага.

– Камнями. Палками. Бей сильнее, чем хватает духу. Тогда они перестанут.

– А если они не перестанут?

– У тебя есть нож.

Оскар сглотнул. В эту минуту, с рукой Эли в его руке, с ее лицом прямо перед ним, все это казалось таким простым и само собой разумеющимся. Но что, если они только больше ожесточатся в ответ на его сопротивление, что, если…

– Ну да. А если они…

– Тогда я тебе помогу.

– Как? Ты же…

– Я могу, Оскар. Что-что, а это я могу.

Эли пожала ему руку. Он ответил ей тем же, кивнул. Но Эли продолжала сжимать его ладонь все сильнее и сильнее. До боли.

До чего же она сильная.

Эли выпустила его руку, и Оскар вытащил из кармана листок, над которым трудился в школе, разгладил сгибы и протянул ей. Эли вскинула брови.

– Что это?

– Пойдем на свет.

– Не надо, я вижу. А что это?

– Азбука Морзе.

– А-а! Понятно. Клево!

Оскар усмехнулся. В ее устах это прозвучало так неестественно. Совсем не ее словечко.

– Я подумал, что так мы сможем перестукиваться.

Эли кивнула. Растерянно постояла, будто не зная, что сказать, затем произнесла:

– Занятно.

– В смысле, прикольно?

– Ага. Прикольно! Прикольно.

– Ты все-таки немножко странная.

– Да?

– Да. Но это ничего.

– Ну тогда объясни, как надо. Чтобы быть как все.

– Ага. Показать тебе кое-что?

Эли кивнула.

Оскар изобразил свой коронный номер. Сел на качели, разогнался. С каждым новым взмахом, с каждым сантиметром высоты в его груди нарастало чувство свободы.

Освещенные окна мелькали яркими полосами, Оскар взлетал все выше и выше.

Набрав такую высоту, что при движении вниз цепи начали обвисать и дергаться из стороны в сторону, он собрался. В последний раз качнувшись назад, качели снова взмыли вверх, и, когда они достигли наивысшей точки, он отпустил руки и выкинул вперед ноги, а затем прыгнул. Ноги описали дугу в воздухе, и он благополучно приземлился, пригнувшись, чтобы не получить качелями по башке. Потом встал и раскинул руки в стороны. Идеально.

Эли зааплодировала, выкрикнув: «Браво!»

Оскар поймал раскачивающиеся качели, остановил их и сел. Он в очередной раз был благодарен темноте, скрывавшей ликующую улыбку, которую он не мог сдержать, несмотря на боль в щеке. Эли перестала аплодировать, но улыбка не сходила с его лица.

Теперь все изменится. Конечно, нельзя никого убить, кромсая дерево ножом. Что он, не понимает, что ли?