Онлайн чтение книги Мадам Лафарг
10

Расскажу очень коротко о первой, собственно, детской любви Марии Каппель к незнакомцу, открывшему ей свою страсть, прибегнув к помощи букета роз и вовлекшему ее в переписку.

Развязку недолгой истории Мария Каппель пережила как унижение. Женщинам ее склада трудно простить такого рода развязки, думаю, она и не простила.

Произошло все следующим образом. Однажды Мария Каппель прогуливалась по бульвару, держа за ручку свою маленькую племянницу Габриэль, та потянула ее за рукав со словами: «Посмотри, тот высокий молодой человек сказал, что я красивей котеночка»[83]с. 115.

Мария обернулась, проследила, куда направлен взгляд девочки, и увидела высокого молодого человека. Тот понял, что его заметили, и проводил девушку с малышкой до дверей здания банка, где находилась квартира мадам Гара. Через несколько дней они встретились с высоким молодым человеком в галерее Лувр. Юноша пошел следом за Марией и остановился только после того, как двери банка захлопнулись.

На следующий день, вычислив примерное время, когда Мария выходила из дому, высокий юноша вновь оказался на ее пути.

«Если мы заходили в магазин, – пишет Мария Каппель, – он ждал нас на улице. Если мы кружили по кварталу, он с неистощимым терпением кружил вместе с нами. Взгляд его неотрывно следил за мной. Когда я улыбалась, он улыбался вместе со мной. Если мне бывало грустно, его вопросительный взгляд выражал трогательное сочувствие. Поначалу я искала глазами незнакомца из любопытства, но вскоре привыкла находить его всегда на месте и уже не отворачивалась, желая избежать взгляда молчаливого доброжелателя и его печального прощального поклона, когда дверь особняка затворялась за нами. Его присутствие развлекало меня, и я приняла его без размышлений, тем более что оно льстило моему тщеславию.

Манера держать себя, облик, одежда незнакомца – спутника наших прогулок, несомненно, свидетельствовали о его знатности. Он был высок, строен и настолько бледен, что невольно думалось: у него либо тайное горе, либо легочное недомогание. Выразительный взгляд, лаковые сапоги, желтые перчатки самого безупречного оттенка – наша гувернантка, старенькая англичанка, отзывалась о нем как «об очень достойном кавалере». Она привыкла к флирту в Англии и нисколько не обеспокоилась из-за этих встреч, говоря, что молоденькие мисс у нее на родине зачастую так начинают романы, которые потом приводят к счастливому замужеству. Она даже была польщена тем, что ее ученицу сопровождает столь благородный джентльмен»[84]с. 115-116.

Как раз в это время дамы большого света увлекались романами, где любовь наталкивалась на неожиданное препятствие – какой-либо физический недостаток одного из возлюбленных, что требовало от героев неординарных решений или жертв. Породила все эти романы, несомненно, очаровательная повесть Бенжамена Констана «Адольф». Читали «Урику», историю бедной негритянки, влюбленной в белого, – она пишет ему чарующие письма, и он заочно страстно в нее влюбляется. Читали «Анатоля» – герой романа, сногсшибательный красавец, способен с первого взгляда вскружить голову любой женщине; влюбившись, он следует по пятам за своей возлюбленной, спасает ей жизнь и удаляется, не отвечая на слова благодарности, свидетельствующие о ее расположении к нему. Оказывается, он глухонемой. Однако спасенная девушка обращается за помощью к аббату Сикору, тот приходит на помощь автору романа и обучает героиню азбуке глухонемых. Был еще и «Эжен», у которого имелся гораздо более существенный недостаток, нежели отсутствие речи и слуха, – его возлюбленная говорила, как Элоиза Абеляру: «Целуй меня, об остальном я помечтаю»[85]«Адольф, история, найденная в бумагах неизвестного и опубликованная Бенжаменом Констаном», Париж, 1816. «Урика» (Г-жа Дюра), Париж, 1824; «Анатоль» (Леониде Момбрез), Париж, 1815. Роман «Эжен» написан Опостом де Виллебрюном, но Дюма, похоже, намекает на «Оливье» Анри де Латуша, который появился анонимно в 1826 г.

Мария, сопровождаемая повсюду немым обожателем, в конце концов поверила, что ей выпало счастье встретить свое «исключение», и она приготовилась совершить ради него что-то необыкновенно жертвенное или проявить каким-то образом свою высочайшую преданность ему. Она встречала незнакомца на каждом шагу и стала называть его «моя тень»[86]с. 117.

Однажды вместо того, чтобы следовать за Марией, молодой человек опередил ее на несколько шагов и вошел к цветочнице. Было это в пассаже Вивьен, где Мария всегда покупала пармские фиалки и розы для своей тети. Когда туда вошла и Мария, цветочница вручила ей букет чудесных белых роз и стала уговаривать взять его, не требуя никаких денег. Уговоры бескорыстной цветочницы были столь горячими, что ей самой показалось лестным участвовать в такой обворожительной интриге. Мария, очарованная свежестью и красотой роз, не стала углубляться в дальнейшие выяснения и унесла букет с собой.

Но на сей раз то ли по забывчивости, то ли под влиянием некоего предчувствия она не отдала букета тетушке, а сохранила его для себя.

И оказалось – не случайно. Вернувшись к себе в комнату, Мария сняла ленточку, скреплявшую цветы, оттуда выпал листок бумаги и спланировал на ковер. Колебаний у девушки не возникло, она мигом подобрала листок. И прочитала страстное признание в любви.

Прямодушная девушка честно признается, что оно ее очень обрадовало:

«Я подумала, мне снится сон. Я смяла листок, желая убедиться, что он существует на самом деле. Потом посмотрелась в зеркало. Мне хотелось узнать, стала ли я красивее с тех пор, как меня „обожают“. Но если признаваться начистоту, то чуть с ума не сошла от радости. Мне очень хотелось войти со всей серьезностью в „главную фазу своей жизни“, но я ничего не могла поделать и прыгала от радости как дитя. Двадцать раз, не меньше, перечитала я все милые преувеличения, на которые вдохновила автора.

Признаюсь, мысль показать записку тете или гувернантке ни на единую секунду не пришла мне в голову. Я знала, что поступаю дурно, однако твердила, что мне двадцать лет, что я – сирота и вправе сама распоряжаться собой!»[87]с. 118.

Только спустя два или три месяца, уже по возвращении Марии Каппель в Вилье-Элон, ее любовная история – ребячество, ничего больше, – была обнаружена ее близкими. Самым серьезным в ней было то, что молодые люди обменялись двумя десятками писем. Мадам Гара – ее собственная безупречность давала ей право на суровость – осыпала Марию упреками. Одно за другим она забирала у бедняжки письма, которые на протяжении двух месяцев согревали ее дни надеждой, а ночи мечтами. В конце концов мадам Гара объявила, что племянница себя обесчестила, закрыла ее на ключ в спальне и забрала с собой ключ.

Два часа спустя дверь распахнулась. Дедушка Коллар увидел несчастную внучку в безнадежном отчаянии и слезах. Узнав причину слез, старик успокоил Марию, сказав, что отчаиваться не из-за чего. Ее тетя, как бы ни гневалась, уже уехала в Париж, чтобы собрать сведения о молодом человеке. Если он из хорошей семьи, то все остальное уладится во имя той горячей любви, какую, судя по всему, Мария питает к молодому человеку и с такой страстью выражает в своих письмах.

Спустя два дня мадам Гара вернулась и с большой серьезностью сообщила их совместное с мадам де Мартенс решение: дело зашло так далеко, что заключение брака необходимо и они уже договорились о браке с молодым человеком и его родителями, хотя партия эта совсем не так хороша, и Мария могла бы рассчитывать на лучшую.

Г-жа Гара виделась с молодым человеком и готова признать, что он хорош собой и не лишен элегантности. К несчастью, его положение в обществе и состояние оставляют желать лучшего, они мало соответствуют его внешнему виду. Он работает помощником в аптеке своего отца фармацевта, имея в родительском доме стол, комнату и получая 600 франков в год денежного вознаграждения. Его отец пообещал на протяжении трех лет передать сыну свой капитал, поскольку сын заключает столь блестящий брак[88]Фамилия молодого человека, родом из Монмеди, была Гюйо. См. свидетельские показания его отца Габриэля Гюйо 5 сентября 1840 г. в «Газетт де Трибюно», с. 1677. Молодой Гюйо покончил с собой, узнав об аресте г-жи Лафарг.

Все сказанное Мария приняла близко к сердцу и впала в крайнее отчаяние. Никогда еще ее гордость так не страдала под гнетом нестерпимого стыда. Она не решалась плакать и только глотала душившие ее слезы.

– Брак, конечно, далеко не аристократический, – продолжала мадам Гара, – но, наверное, при твоем характере разумный брак по расчету был бы скорее всего обречен на неудачу. Ты любишь своего будущего мужа, он любит тебя, это главное. Ты могла бы остаться в нашем кругу, жить в любви, почете, довольстве, но ты предпочла небольшому красивому замку, неподалеку от нашего, хижину и сердечную привязанность. Будь по-твоему.

Оставшись одна, Мария разразилась рыданиями. К вечеру она была на грани беспамятства, и горничная сочла необходимым сообщить деду о состоянии внучки. Мария была любимицей старика, и он не пожелал ей бессонной ночи в тоске и слезах. Потихоньку заглянув к ней в комнату, он шепнул Марии, что вся история с предстоящим замужеством выдумана тетушкой, решившей проучить неосторожную племянницу. Никто не торопится выдать ее замуж.

У Марии появилась надежда со временем все-таки жить в замке, а не в лавке аптекаря.

Увы! Если бы кто-нибудь ей сказал, что ее замужество будет куда более унизительным, чем был бы брак с аптекарем!..

Более серьезное чувство Мария испытала к молодому графу Ш(арпантье).

Юный граф Ш(арпантье), в те времена двадцати пяти или двадцати восьми лет от роду, был сыном отважного генерала Ш(арпантье), который в 1814 году во главе молодой гвардии совершал чудеса храбрости на протяжении всей французской кампании. Те, кто участвовал в ней, сохранили верность императору, надежно упрочив свою репутацию, ибо верность стала встречаться куда реже храбрости. Наши отцы дружили, и я был знаком с сыном, не имея чести быть его другом. Он был невелик ростом, но приятной наружности, с манерами барственными, но любезными. Семья его была богата, однако позже дела его запутались из-за строительства железной дороги, которую он хотел провести ради блага Франции, чтобы весь лес от Вилье-Котре до Рог-о-Перш не сплавлялся бы по реке Урк, а доставлялся в Париж через Ла Ферте-Милон и Мо.

Граф жил в маленьком замке Дуаньи, расположенном в одном лье от Вилье-Котре и одном лье от Вилье-Элона.

Нервы Марии Каппель оказались слишком слабы, у нее не хватило сил, чтобы с полным самообладанием вынести испытание, которому подвергла ее тетя. Шесть часов она пролежала без сознания, затем у нее случилось два приступа поноса, после чего начались судороги, до того болезненные, что она не могла удержаться от пронзительных вскриков. Целых три зимних месяца Мария провела в постели, к весне ей стало гораздо лучше. Она уже начала вставать, когда в Вилье-Элон с традиционным визитом вежливости приехал граф Ш(арпантье), как приезжал обычно каждый год.

Выздоравливающей Марии вынесли в этот день из дома кушетку, и она лежала под раскидистой липой, затенявшей вход в замок. Г-н Коллар и мадам Гара приняли графа возле ложа больной. Граф уделил двадцатилетней девушке куда больше внимания, чем уделял его раньше. Он просидел не час, как обычно, а задержался на целый день и попросил разрешения справляться о здоровье Марии и делать это самому, благо живет он неподалеку.

– Я так понимаю, что за новостями вы приедете в будущем году, – посмеялся г-н Коллар.

– Не думаю, – отозвался молодой человек, поклонившись Марии Каппель.

В самом деле, граф аккуратнейшим образом приезжал каждые две недели до тех пор, пока Мария окончательно не поправилась. Наступила осень, когда отдыхают и богатые, и бедные, и в замок Вилье-Элои приехало множество гостей. Начались всевозможные празднества и увеселения, но граф не принимал участия в светской жизни и приезжать стал гораздо реже.

Мария сочла, что он мог бы стать для нее достойным со всех точек зрения супругом, и долгие отлучки графа ее обеспокоили. После одного особенно долгого исчезновения она не удержалась и задала ему вопрос, благо в замке из-за множества гостей нетрудно было остаться наедине, не привлекая к себе внимания.

– Я чем-то досадила вам, дорогой сосед? Или вашего внимания удостаиваются только больные?

– Неужели вы нуждаетесь во мне? Разве множество друзей не окружают вас вниманием?

Но не эти друзья были дороги Марии. Граф Ш(арпантье) стал приезжать не каждые две недели, а каждую неделю. Понемногу он сделался своим человеком в доме, и молодые люди стали совершать совместные верховые прогулки под присмотром доброго друга семьи г-на Элмора. Мария во время этих прогулок играла в Диану Вернон столько, сколько хотела.

Она не сомневалась, что близок день, когда молодой красивый элегантный граф с немалым состоянием – если привести его в порядок, то можно было бы спасти тысяч двадцать ливров ежегодной ренты – станет ее мужем.

Но настал день, когда мадам де Мартенс вызвала ее к себе и сказала:

– Ты знаешь, что граф Ш(арпантье) хочет выдать тебя замуж?

Мария взглянула на тетю с изумлением.

– Он хочет удержать тебя в наших лесах или хотя бы неподалеку от них и поэтому сватает за одного из своих друзей.

У Марии недостало сил спросить, за кого же, она только низко опустила голову.

– Что ты скажешь о Феликсе Д(евьолене)? – спросила мадам де Мартенс[89]с. 107.

Мария передернула плечами. Сколько она себя помнила, столько помнила и де Вьолена, он был сыном главного управляюшего в королевском лесничестве и служил теперь там же; ожидала его самая блестящая в лесном хозяйстве карьера – рано или поздно он должен был получить должность инспектора и оклад в шесть, восемь, а то и десять тысяч франков и быть третьим лицом после мэра и супрефекта в заштатных городках вроде Компьена, Монтаржи, Лориса, Рамбуйе и Вилье-Котре. Нет, совсем не о таком женихе мечтала Мария.

Наделенная своеобразным, живым, независимым характером, а главное, пылким и дерзким воображением, она мечтала выйти замуж за графа Ш(арпантье) – мы об этом уже говорили. Недостатки графа, обычные для человека светского, позволили бы и Марии не стеснять себя в эксцентричных поступках, простительных для светской женщины. Ей нужна была столица, богатство и экзотические путешествия, Италия, Греция, Иерусалим, ей нужен был простор и возможность свободно дышать им.

А ей предлагали тесное пространство дома, из нее хотели сделать хозяйку, которая вяжет чулки детишкам и шьет рубашки мужу. И кто для нее хотел такого замужества? Тот, кому она протянула руку, чтобы отдать вместе с сердцем.

Однако Мария смирилась и согласилась на знакомство.