Онлайн чтение книги Мадам Помпадур. Некоронованная королева
Превращение примерного семьянина в развратника

В салоне, где собралось изысканное общество, чуть потрескивали свечи, витали запахи благовоний, смешанные с потом, и жужжали приятные дамские и мужские голоса. Общего разговора пока не было, гости салона только собирались, потому разные кружки пока сплетничали.

Дамы мило щебетали, обсуждая последние новости света. Но все, сколько бы их ни было, затмевала одна: раскрыта тайна Незнакомки, с которой имеет связь его величество!

Короля так давно пытались совратить и заставить изменить супруге, что, когда это произошло, многие просто не поверили. Это помогло любовнице, пока не ставшей официальной фавориткой, долгое время посещать Людовика тайно.

При дворе прекрасно знали о заявлении королевы, что ей надоело все время спать с королем, быть беременной и рожать детей, и об обиде короля на эти слова знали тоже. Немедленно немало красавиц предприняли новые атаки на сердце Людовика. Вокруг него закрутилась целая карусель самых очаровательных дам. Понимая, что в фаворитки может попасть кто-то совсем неподходящий для этой роли (а король все еще чувствовал себя стесненным в присутствии красивых женщин), его бывший наставник кардинал Флери, герцог Ришелье, герцогиня Бурбонская и три камердинера короля – Башелье, Лебель и Бонтан – решили немедленно действовать.

Их выбор пал на старшую из дочерей маркиза де Нейля Луизу-Юлию, бывшую замужем за Майи. Саму мадам де Майи поручили готовить к столь завидной роли госпоже де Тансен, известной своими любовными похождениями. Короля в свою очередь принялся убеждать герцог Ришелье.

Но оказалось, что обидеться на королеву – это одно, а завести себе любовницу – совсем другое. Людовик упорно рвался в спальню к супруге. Не смогла ли его принять Мария Лещинская или просто не захотела, неизвестно, но, получив отказ трижды, король согласился на свидание с госпожой де Майи. И снова альковных заговорщиков ждало разочарование – Людовик оказался исключительно робок в общении с красавицей! Если бы тогда кто-то сказал «старателям», что позже король станет едва ли не символом распутства, Флери, Тансен и компания рассмеялись ему в лицо.

Пожалуй, громче других хохотал бы камердинер Башелье, которому на третьем свидании пришлось буквально на руках тащить короля в постель к любовнице. Людовик категорически не желал становиться развратником!

Как бы там ни было, под приглядом окружавших его лиц и в полной тайне король набирался опыта в любовных утехах. Но все тайное рано или поздно становится явным.

– Господин Башелье, не может быть, чтобы вы не знали, кто именно захватил сердце короля! – две дамы брали камердинера буквально приступом. Им надоело быть в неведении, в конце концов, надо же пролить свет на ситуацию. По всем углам Версаля шепчутся о любовной связи его величества, но никто не знает, с кем именно. Это невыносимо – подозревать всех и пугаться при одной мысли о том, что тайной любовницей может оказаться твоя собственная приятельница, а уж тем более та, которую ты терпеть не можешь. Надо же знать, о ком можно говорить гадости, а кого лучше поостеречься.

Башелье только смотрел насмешливо и блестел глазами. Но когда в его руку перекочевал кошелек солидного веса, он чуть призадумался, во всяком случае, изобразил сомнения. Вторая дама добавила еще один. Сомнения камердинера облеклись в слова:

– Я не могу говорить об этом, дал клятву. Но могу сделать кое-что. Будьте вечером в Бычьем Глазу.

Любопытство и денежные траты дам оказались вознаграждены. Башелье сумел не нарушить данного Флери слова, он не проболтался, камердинер просто умудрился скинуть с головы графини де Майи капюшон, когда провожал ее через Бычий Глаз – зал с окном овальной формы, выходившим во внутренние покои короля. Де Майи решила, что этого пожелал сам Людовик, и не противилась, а дамам вполне хватило нескольких секунд, чтобы совершенно разочароваться во вкусе его величества, потому что выбрана оказалась вовсе не та, которую только можно было заподозрить.

На следующий день весь Версаль гудел от новости: фаворитка короля – мадам де Майи!

Королева была в ужасе, а сам Людовик в первый же вечер бросился к супруге просить прощения. Совершенно потерянная, в настоящем горе Мария Лещинская рыдала в своих покоях, не желая даже слышать о близости с мужем. Она немало знала о слишком близком знакомстве мадам де Майи с придворными развратниками, о ее вольном поведении и мигом сообразила, что с помощью короля может попросту подхватить какую-нибудь заразу. Людовик понятия не имел об истинной причине холодности супруги. Он понимал, что Марии известно о его измене, но не знал, что жена боится дурной болезни; мысль о возможности заразиться ему самому почему-то не приходила в голову. Решив, что это просто женский каприз, король вскочил с постели:

– Я здесь в последний раз!

Мария вздрогнула от грохнувшей двери и снова залилась слезами. Мадам де Майи разбила ее счастье раз и навсегда. Теперь она никогда не сможет верить своему Луи так, как верила раньше. Он как все, он способен предать, изменить, способен развлекаться с женщинами, как это делали все короли Франции. Сама королева была снова беременна.

Основательно выплакавшись, она подумала, что, родив сына, сумеет вернуть мужа на путь истинный, но ошиблась. Во-первых, родилась дочь, во-вторых, Людовику понравилось не вполне пристойное поведение.

Злые языки порезвились вволю, в куплетах, которые теперь распевали повсюду, о короле и его фаворитке были только гадости. Но Людовику оказалось безразлично, он нашел себе новое занятие – распутство и, передоверив государство кардиналу Флери (ради чего тот и старался), бросился в вихрь наслаждений со всей страстью, словно наверстывая упущенное за годы примерного поведения.

Отныне поведение короля назвать не вполне пристойным не повернулся бы язык даже у самых завзятых льстецов, оно стало совершенно непристойным. Каждый вечер и следующая за ним ночь, проведенные с мадам де Майи, неизменно превращались в бурные оргии с пьянством, раздеванием дам догола и сексом без разбора. Утром большинство участников попойки оказывались под столами, в том числе и король и дамы неглиже. Уважения к монарху это не прибавляло.

Королю оказалось мало оргий с Майи, Башелье стал тайно приводить ему девушек попроще и посговорчивей. Почему королю в голову не пришло, что сговорчивей они могут быть не только с монархом, непонятно, но одна из таких красоток, дочь мясника Пуасси, наградила его величество дурной болезнью, в свою очередь подцепив ее у другого, весьма прыткого кавалера.

Теперь двор жужжал, как растревоженное осиное гнездо, особенно неуютно чувствовали себя те, кто участвовал в королевских забавах, ведь неизвестно, как давно болен Людовик. Кроме того, на Майи едва не показывали пальцами, вот уж кого король точно наградил этой гадостью. По дворцу ползли слухи: его величество лечат мазями из толченых улиток… его величеству делали припарку из корнишонов… срочно нужны летучие мыши… нет, божьи коровки, а где их взять зимой?

Сама мадам де Майи тоже пребывала в ужасе, она уже корила себя за такие развлечения и была просто не рада связи с его величеством, тем более, что никаких дивидендов от него не имела. Людовик отнюдь не осыпал свою фаворитку дарами или деньгами, обходился с ней грубо. Да и какого уважения могла ожидать женщина, предлагавшая столь «изысканные» развлечения?

Девушке рановато бы посещать салоны, но у мадам д’Анжевилье не было вольностей, потому де Турнеэм и мадам Пуассон решили, что с него можно начать.

Ренет повезло, в тот вечер посетительницей салона оказалась мадам де Майи – фаворитка короля! Жанне понадобились усилия, чтобы не глазеть на королевскую любовницу. Юная девушка уже прекрасно понимала, какого рода услуги оказывает его величеству эта дама, а потому все время сравнивала ее с другими, стараясь найти отличия, повлиявшие на выбор короля. Старалась, но ничего, кроме веселого нрава и душевности, найти не смогла.

Нежная, с приятными округлостями женщина, в повадках которой откровенно проявлялась чувственность, отнюдь не была красива. Великоватый нос, большой рот, довольно грубый голос… и при этом обаяние и веселость, заставлявшие влюбляться в нее с первого взгляда. Даже юная Ренет заметила, сколь неоднозначно отношение к фаворитке со стороны остальных дам, но девушка все же не до конца понимала истинную роль любовницы в превращении примерного семьянина в настоящего развратника и ее к тому времени уже довольно сложное положение. Для Жанны король был королем – самым желанным мужчиной Франции. И о подхваченном им у потаскушки сифилисе девушка просто не ведала.

Большинство дам в тот вечер оказались «не в голосе», и петь совершенно неожиданно пришлось Ренет! В первые мгновения девушка откровенно смутилась, но быстро взяла себя в руки и постаралась просто забыть о том, что ее разглядывают несколько пар придирчивых глаз. Собственно, особенно придирчивыми они пока не были, для собравшихся дам и кавалеров мадемуазель Пуассон никто, а если вспомнить подмоченную репутацию ее матери, так и вовсе смотреть не на что.

Мадам Пуассон ужаснулась, услышав, какой выбор для своего дебюта сделала дочь: арию из второго акта «Армиды» Люлли! Мадам д’Анжевилье тоже чуть недоуменно приподняла бровь: совсем юной девушке распевать о серьезных страданиях и готовности к убийству возлюбленного? Это могло получиться несколько смешно, тем более у Люлли в этой арии хотя и прилипчивый, но довольно сложный речитатив.

Но вот раздались первые аккорды (мадемуазель еще и вполне прилично аккомпанировала себе на клавикордах), полился несильный, но богатый оттенками голос. Ария для сопрано, это соответствовало тонкому голоску Ренет, но уже после нескольких взятых нот присутствующие забыли о том, что перед ними не певица, а юная девушка, так верно та вела мелодию, столько страсти и чувства было в пении.

Речь мстительницы, безжалостной и беспощадной… и вдруг:

В этот момент дамы даже забыли выдохнуть, настолько захватили их слова арии. На их глазах в исполнении юной девушки рождалось сильнейшее чувство, разворачивалась борьба между любовью и местью, между Армидой-воительницей и Армидой-женщиной. Как могла почти девочка передать столь сильные чувства, словно испытывала их сама?

Замерли пальцы на клавикордах, замерли звуки, но собравшиеся несколько мгновений сидели молча, с трудом приходя в себя. Это были мучительные мгновения и для мадам Пуассон, и для самой Жанны Антуанетты. Первой опомнилась мадам де Майи, она порывисто поднялась, подошла к смущенной девушке и расцеловала ее!

Что было потом, Ренет просто не помнила, ей не только аплодировали, ее не только хвалили за прекрасный голос, за чувственность исполнения, за умение столь живо преподнести чужие переживания, ее одобрила и даже поцеловала та, которую целует сам король!

А еще у Жанны почему-то засел внутри запах… пота и пудры, исходивший от мадам де Майи. Как ни пыталась она избавиться от ненужного воспоминания, не получалось. Невыносимо хотелось добраться до дома и окунуться в воду. Ренет очень любила мыться, от нее никогда не пахло ни потом, ни пылью, только цветами. Мелькнула мысль предложить мадам де Майи свои собственные духи, в которых использовались лишь цветочные запахи и никакого мускуса или амбры. Получились они нечаянно, пахнуть хотелось, но позволить себе еще и такие просьбы к господину Турнеэму Жанна не могла, а потому просто смешивала во флаконах капли сока, выжатые из разных цветов.

Но предложить ничего не удалось. Зашел общий разговор о музыке, об искусстве, в частности пения, господину Ле Норману, оказавшемуся тут же, посоветовали учить Жанну актерской игре серьезно:

– Девушка может стать выдающейся актрисой, у нее, несомненно, есть талант!

Де Турнеэм согласно кивал, но думал совсем другое: «Никаких актрис! Если играть, то совсем перед другим человеком и совсем другую роль». Сама Ренет думала о том же. А мадам Пуассон и не спрашивали. Мать Жанны оказалась в странном положении, Луизу Мадлен согласны принимать вместе с дочерью, но так, словно ее и нет рядом. Но мадам ради успеха своей дочери была готова потерпеть даже вот такое высокомерное отношение блестящего общества.

На обратном пути прямо в карете между мадам Пуассон и господином Ле Норманом разразился спор, едва не перешедший рамки приличия. О чем спорили старшие, Ренет не понимала, главным аргументом Ле Нормана было:

– Ну, теперь вы убедились?! Ни к чему хорошему это не может привести!

Мать возражала своему любовнику:

– Это не пример, если поступать глупо, можно проиграть в любой ситуации. Нужно знать, как себя вести и с кем дружить.

Девушка не могла расспросить мать о ее споре с де Турнеэмом, как не могла задать вопрос и самому покровителю, приходилось лишь внимательно слушать, сопоставлять и догадываться.

Немного позже Жанна Антуанетта поняла, что речь шла о несчастной мадам де Майи, которой посчастливилось стать королевской любовницей, но которая не только не сумела удержаться в таком завидном положении, не только не извлекла никаких выгод из него, но и умудрилась своими руками привести себе замену.

Дело оказалось в том, что у мадам де Майи было еще четыре сестры, одна из которых, Полин Фелисите де Нейль, находилась в обители Порт-Руаяль. К тридцати годам окончательно убедившись, что стезя добродетели вовсе не для нее, Полин принялась в письмах слезно умолять Луизу позволить жить у нее и быть представленной ко двору.

Полин отличалась завидным упорством и напористостью, вскоре де Майи поддалась на уговоры и выхлопотала у Людовика разрешение на появление сестры в Версале. Знать бы бедолаге, чем все обернется для нее самой! Но Луиза де Майи не была ни особо разумной, ни расчетливой.

К тому же бедолагу мучили приступы совестливости: ведь это она превратила доброго семьянина Людовика в настоящего развратника, да и сама участвовала в оргиях. Делала женщина это по поручению кардинала Флери, но перед Господом отвечать ей самой… А еще Луиза уже серьезно боялась подхватить какую-нибудь гадость от его величества, ведь король не утруждал себя размышлениями об осторожности даже после срочного лечения от сифилиса.

Полин с первых же дней пребывания в Версале начала атаку на сердце короля, отодвигая сестру в сторону. Она объяснила Луизе, что та вела себя как дура, потому что допускала к королю других женщин, подчинялась кардиналу Флери и не требовала дорого оплачивать свои услуги.

– Почему за столько времени ты не удосужилась родить Людовику ребенка?

– Родить ребенка?! – ужаснулась Луиза де Майи. – Как можно? А как же муж? Что было бы с ним?

– Ты глупа! Если муж молчал, пока ты валялась голышом под столом вместе с пьяным королем, то уж рождение сына, за которого можно получить немалые средства и положение, простил бы и подавно. Почему ты не требовала себе отдельного дворца или замка, где драгоценности, полученные от короля? Где земли, кареты, наряды? Где почитание, наконец?! Зачем ты была рядом с королем столько времени?

Де Майи даже растерялась:

– Я люблю его величество…

Некрасивый носик ее сестры досадливо сморщился:

– Да люби, ради бога, кто же мешает. Только к чему путать любовь и положение при дворе и короле? У меня будет все не так! Чем тебе глянулся король? Говорят, ты едва не изнасиловала его сама при первой встрече?

Пораженная таким напором Полин и удивленная ее осведомленностью, Луиза вздохнула:

– При второй, во время первой встречи дальше разговоров вообще дело не пошло. Он был слишком робок.

Полин с сомнением посмотрела на сестру. Неужели все разговоры о сексуальной ненасытности Людовика – простая болтовня?

– Нет, он действительно ненасытен, и даже в душе оказался развратен донельзя, но кардинал Флери воспитал короля в уверенности, что это грешно. Людовик был настоящим примерным семьянином, пока не встретил меня, – вдруг залилась слезами де Майи.

– Ты жалеешь об этом?!

Фаворитка только замотала головой. Как можно жалеть о проведенных с красавцем-королем приятных часах? Только вот она очень боялась божьего наказания из-за своего поведения и тем более из-за того, что совратила примерного семьянина.

Полин вздохнула:

– Твоя ошибка в том, что, разбудив в нем любовника, ты позволила удовлетворять желание с другими.

– Но как можно удовлетворить его самой?

– Я смогу!

– Ты?

– Неужели сидеть и ждать, пока это сделает кто-то другой и нас с тобой просто вышвырнут вон? Не путайся под ногами, теперь король мой.

Полин сдержала свое слово, она действительно взяла его величество немыслимым напором и удовлетворила его сверх меры. Де Майи была дана отставка, а самой мадемуазель Полин де Нейль срочно нашли супруга, который бы отнесся к ее близости к королю с пониманием. За двести тысяч ливров на роль рогоносца согласился внучатый племянник архиепископа Парижского Феликс де Вентимиль. Супругу не позволили провести с новобрачной даже первую ночь, посчитав это совершенно необязательным.

Сумасшедший темперамент мадам де Вентимиль вполне соответствовал темпераменту короля, что пришлось тому по вкусу. А уж оплачивать капризы дамы, столь успешно удовлетворявшей его, Людовик не скупился. Госпожа Вентимиль получила в подарок замок Шуази, который часто и успешно посещал король.

Франция словно сошла с ума, главной темой разговоров теперь стали сексуальные успехи его величества. Слуги короля и служанки мадам Вентимиль зарабатывали очень неплохие деньги, выдавая альковные секреты своих хозяев. Встречи в салонах начинались со сплетен сродни боевым сводкам: «Семь раз… девять раз… мадам устала раньше его величества!». И восторг, похожий на радость от победы над серьезным неприятелем: король оказался сильнее!

Каково при этом было бедной королеве, никто не задумывался. Делать вид, что она ничего не подозревает, невозможно: слишком громким был шепот вокруг. Оставалось спокойно воспринимать это перешептывание. Мария Лещинская прекрасно понимала, что эта фаворитка короля из своих коготков не выпустит, она добьется положения выше самой королевы, стоит только родить ребенка.

Любила ли Людовика сама Полин де Вентимиль, не знал никто, во всяком случае она любила секс с ним, была неглупа и очень изобретательна. А еще она родила-таки королю сына, как две капли воды похожего на отца. Дальше, несомненно, последовала бы война против кардинала Флери, которого новая фаворитка не переносила на дух, вполне справедливо считая ханжой.

Флери был очень стар, ему шел уже восемьдесят восьмой год, но сдаваться кардинал не собирался, он уже прикидывал пути решения этой проблемы, однако вмешалось Провидение.

Послеродовая горячка продолжалась девять дней, 9 сентября 1741 года мадам де Вентимиль умерла в страшных мучениях. Если она и была грешна, то предсмертными страданиями хотя бы часть своего греха искупила.

Король казался безутешным, неизвестно, как дальше, но те два с половиной года, что он провел рядом с этой фавориткой, были счастливыми. Через несколько недель его величество попытался вернуться к мадам де Майи, но ненадолго.

Семья Пуассон, конечно, вместе со всеми слушала и обсуждала сплетни о получившей отставку прежней и новой фаворитках короля. Теперь Ренет уже понимала, о чем идет речь, и делала выводы, никому ничего не говоря. У нее самой тоже началась довольно бурная жизнь.

Вокруг Жанны Антуанетты закрутилась светская карусель, девушка стала бывать в самых изысканных парижских салонах – у великолепной госпожи Жоффрен, у госпожи де Тансен… И везде она прежде всего слушала, наблюдала, впитывая впечатления, как губка воду.

Мадам Пуассон могла радоваться, после стольких лет неприятностей жизнь начала налаживаться. Дочь делала явные успехи в свете, сама Луиза Мадлен получила вдруг сразу несколько небольших наследств, господину Пуассону выхлопотали разрешение вернуться во Францию, а потом и вовсе пересмотрели дело, сняв все обвинения. Мадам Пуассон, хотя и была официально разведена с господином Пуассоном, переехала с детьми в его дом на улице Нёв-де-Пти-Шан, а себе купила дом на улице Ришелье, снесла его и построила новый.

Однако до Версаля оставалось немыслимо далеко, и дочери пусть и оправданного, но все же вчерашнего преступника, буржуа Пуассона и мадам Пуассон, о которой в свете говорили, что ее «подобрали на парижской панели», путь туда был закрыт. Еще не наступили времена, когда король мог себе позволить брать фавориток из продавщиц магазина с репутацией девицы легкого поведения, как будет позже с мадам дю Барри. Тогда само представление ко двору мадемуазель Пуассон казалось невозможными.

Для исправления ситуации подходило только одно: замужество со сменой фамилии. Но, несмотря на все свои совершенства и несомненный шарм, Жанна Антуанетта была партией незавидной, потому именитые женихи толпами порог ее дома не осаждали.

Однако господин Турнеэм вовсе не для того вкладывал столько сил и средств в свою дорогую девочку, чтобы оставить без внимания такой важный вопрос. И, как обычно, действовал решительно, тем более что у него были для этого прекрасные возможности. Обсудив положение дел, господин де Турнеэм и мадам Пуассон пришли к выводу, что лучшая партия для их Ренет – племянник самого Ле Нормана Шарль Гийом д’Этиоль.

Эрве Гийом Ле Норман был вне себя от ярости:

– Ты послушай, что придумал мой братец!

Супруга генерального казначея Монетного двора робко вскинула на мужа глаза. Что такого мог сказать ему де Турнеэм, что так взъярило обычно спокойного Эрве?

– Он находит нужным выдать дочь своей любовницы мадемуазель Пуассон за нашего сына Шарля!

– Но Жанна прелестная девушка, к тому же она явно дочь самого де Турнеэма…

– Наша дочь вышла замуж за графа де Сент-Эстена, а сын должен жениться на незаконнорожденной дочери моего брата?! А если завтра обнаружится, что у него есть дочь от кухарки или вообще торговки рыбой с рынка?

Если честно, то Жанна Антуанетта нравилась Эрве Гийому, но ее происхождение… этот Пуассон, не сумевший избежать участи козла отпущения… мадам Пуассон, о прелестях и альковном темпераменте которой могут рассказать слишком многие…

Но как бы ни бушевал Эрве Гийом, предложение брата было слишком заманчивым. Де Турнеэм давал за Жанной солидное приданое, Пуассон добавлял арендную плату за новый дом на улице Сен-Марк, сами молодожены должны были жить в доме де Турнеэма и за его счет, а после его смерти унаследовать все немалое имущество. Кроме того, в качестве свадебного подарка дядя прощал племяннику большую сумму, которую до того давал в долг для приобретения должности помощника генерального откупщика, и обещал оставить со временем саму должность.

Жанне Антуанетте такое замужество давало вожделенное имя, не испачканное никакими скандалами в отличие от родительского, и соответственное положение в обществе. Пусть она буржуа, а не придворная дама, но все впереди, она молода – всего двадцать лет.

Шарль Гийом, до того видевший невесту еще в совсем юном возрасте, убедился, что девушка расцвела и стала безумно обаятельной, молодой Ле Норман влюбился в свою будущую супругу с первого взгляда и был счастлив таким выбором дяди. Знать бы ему, чем все обернется…

Брачный контракт был подписан, и венчание состоялось в марте 1741 года. Жанна Антуанетта стала мадам Ле Норман д’Этиоль, хотя сам замок Этиоль принадлежал де Турнеэму. Но ведь ни для кого не секрет, ради чьих прекрасных непонятного цвета глаз этот замок вообще строился.

Венчание прошло не слишком шикарно, все же родители Шарля Гийома не были в восторге от такого брака, точно что-то предчувствуя. Сам же молодой супруг оказался от жены просто без ума. Пусть и не первая красавица Парижа, Жанна Антуанетта обладала шармом, позволявшим ей затмевать оказавшихся рядом красавиц. Получившая хорошее образование, живая, доброжелательная, Жанна Антуанетта была к тому же очень наблюдательна. Отчасти эта черта у нее была природной, отчасти положительно сказалось общение с такими корифеями, как Вольтер (хотя тот еще и не был столь популярен), Фонтенель, Монтескье…

Ренет всегда находила особое удовольствие в том, чтобы подмечать малейшие детали происходившего вокруг нее, особенно у окружающих людей, и быстро делать интересные выводы. Постепенно привычка к наблюдениям и способность замечать детали стали привычкой, которой женщина отдавалась совершенно непроизвольно.

Позже еще не раз будет замечено, что она легко умела находить отличительные черты у каждого, с кем виделась хотя бы раз, и так же легко находила общий язык даже со своими недоброжелателями.

Она быстро нашла подход и к своему супругу, и к его родителям, однако не слишком стремясь к частому общению с ними.

Шарль Гийом был супругой искренне восхищен, а уж после женитьбы и вовсе влюблен без памяти. Спокойный, даже несколько флегматичный, погруженный, как и его дядя де Турнеэм, в работу, он, конечно, потерялся на фоне своей красивой и умной супруги, умеющей вести себя в свете. Главным делом жизни Шарля Гийома стало счастье прекрасной Жанны Антуанетты. Сама Жанна едва ли была влюблена в мужа, но относилась к нему хорошо, ничем не выказывая своего превосходства. Пара получилась вполне счастливой.

Тоненький яркий лучик солнца твердо решил пробраться внутрь помещения сквозь закрытые ставни окон. Зачем? Наверное, ему было любопытно, что там поделывает молодая мадам Ле Норман д’Этиоль в то время, когда давным-давно пора вставать. Наконец ему это удалось.

Лучик обнаружил мадам сладко почивающей на большой кровати. Супруг встал много раньше, удалился на цыпочках, чтобы ненароком не разбудить свою красавицу, слуги не совали носы в спальню, чтобы Жанна Антуанетта могла выспаться. Нет, она не бушевала, если ее ненароком будил кто-то не очень ловкий, не ругалась, не устраивала скандалов, но никому не приходило в голову досаждать всегда доброжелательной и приветливой хозяйке.

Луч пробрался по тонкой шее с голубыми прожилками, скользнул по подбородку, задержался на прелестных губках, словно созданных для поцелуев, и, наконец, добрался до носика. Женщина чуть поморщилась и двинула голову. Лучику только этого и было надо! Он ловко скользнул под смеженные ресницы красавицы, заставив раскрыть глаза. Жанна чихнула и со вздохом потянулась.

Ночь была довольно бурной, чего она не ожидала от спокойного Шарля. Держа в объятиях свою жену, тот становился если не львом, то уж во всяком случае не безвольным мямлей. Сама Жанна вовсе не отличалась горячим нравом, и любовный пыл был ей не слишком свойствен, потому Шарля Гийома хватало за глаза, любовники явно не требовались.

Сам молодой супруг этого, кажется, еще не понял, он очень переживал, стараясь соответствовать новым веяниям в свете, согласно которым в постели полагалось быть страстным и неугомонным любовником. Личный пример подавал в этом деле король, правда, теперь не в отношении супруги, а с любовницами. Пока Шарлю соответствовать удавалось.

«Все к лучшему в этом лучшем из миров»… Жанна не помнила, где и от кого услышала эту фразу, кажется, от Вольтера, еще когда в шестнадцать лет играла в его «Заире». Она тогда очень понравилась автору, Вольтер долго хвалил актерское дарование Ренет. Было приятно и лестно, но не больше, становиться актрисой по-настоящему Жанна не собиралась, да ей бы и не позволили ни мать, ни тем более Турнеэм.

Замужество оказалось нисколько не обременительным, оно давало уверенность в будущем, приятные часы в объятьях Шарля по ночам, не менее приятные заботы в качестве хозяйки дома и замка, а главное, положение в обществе.

Еще раз сладко потянувшись, Жанна позвала:

– Луиза!

Дверь немедленно приотворилась, пропуская внутрь спальни миловидную девушку, несущую большой кувшин с водой, явно горячей. Мадам очень любила мыться, чем весьма удивляла многих. Жанна Антуанетта умудрялась принимать ванну почти ежедневно, ее не пугала необходимость подновлять прическу. Мадам д’Этиоль придумала завязывать волосы тонкой тканью, чтобы сохранять основу прически.

А еще от Жанны Антуанетты пахло цветами, потому что в воде всегда были лепестки роз. Приятно пахнущая в отличие от многих других дам жена добавляла Шарлю Гийому восхищения. Ее любимые розы были всюду, и потому их аромат, казалось, окутывал женщину. Что может быть лучше молодой, красивой, умной женщины, пахнущей вместо пота и старой пудры цветами? Шарль Гийом был счастлив.