Онлайн чтение книги Капкан Mantrap
Глава X

Кренясь под парусом, лавируя меж скалистыми живописными островками, они переправились через Озеро Грез и подошли к берегу, на котором в беспорядке теснились бревенчатые хижины. Это и была фактория Мэнтрап.

Весь день Ральф оживленно занимал Джо умными разговорами, стараясь не показать, что его гложет червь сомнений. Причиной его тревоги была Элверна, королева маникюрного столика.

Какой окажется она сама и ее дом? Воображение навязчиво рисовало ему две противоречивые картины.

«Говорила, как обожает музыку и прочее…» Ну, разумеется! Одна из тех «артистических» натур, от которых всякому артисту становится тошно. Вместе с достатком обрела манеры тонной дамы, от которых настоящей даме захочется чертыхаться. С ним, чего доброго, будет держаться надменно. Станет рассказывать про своих потрясающе шикарных приятелей из похоронных бюро и транспортных контор. Даст ему понять, что он напрасно старается выставить себя джентльменом и питомцем Йельского университета, — кого-кого, а ее не проведешь! И — что самое ужасное — его искренняя, простая дружба с Джо превратится по ее милости в банальное и натянутое знакомство.

Или, что нисколько не лучше, вместо чопорной мещаночки его встретит грязнуля и неряха.

Ральф не забыл «Бангер-хауз» в Белопенном; кроме того, в Уоррике ему довелось заглянуть в хижины трапперов. Он знал, как часто беспечные обитатели глуши превращают свое жилье в хлев. Он помнил хижину, в которую они зашли купить бензину: кухню-столовую, где сковородка, с которой капает сало, брошена в бочонок с мукой, а посудным полотенцем сбивают пыль с башмаков; где жирные тарелки не убирают со стола от одной трапезы до другой, а когда приходит время снова садиться за стол, ополаскивают в кастрюле с кипящим супом, по-видимому, предназначенным для еды.

На кровати в невообразимом беспорядке валялись засаленные одеяла, подушка в черной от грязи наволочке, топоры, ружья, рыбья чешуя, обрывки газет и неразборчивые собаки. И все насквозь было пропитано тяжким, кислым запахом мокрой одежды и несвежей пищи.

Что, если хижина Джо окажется такой же, только к прелестям холостяцкого жилья прибавится удушливый аромат дешевых духов, кольдкрема и пасты для ногтей, а среди хаоса и грязи будет томно расхаживать крашеная блондинка в рваном халате, которая заманила в свой капкан наивного, одуревшего от любви дикаря и не заботится больше о том, чтобы выглядеть привлекательной?

Весь день Ральф бодрился и расхваливал Джо, стараясь не отравлять себе эти последние часы раздолья и свободы.

С того края озера Мэнтрап казался пятнышком на неровном зеленом берегу, но по мере того, как они под гул мотора резали сверкающие воды, пятнышко росло на глазах. Ральф увидел на обрыве над устьем Мэнтрап — Ривер, которая пересекает Озеро Грез и течет дальше, нестройный ряд бревенчатых хижин. Сзади поднимались косматые холмы, поросшие сосняком и частым кустарником, местами выжженные, местами вырубленные, полуоголенные и оттого более нелюдимые и запущенные, чем самый дремучий бор. Посредине селения у облезлой темно-серой деревянной церковки со шпилем, крытым ржавой жестью, сбились в кучку вигвамы индейцев-кри, сооруженные из березовой коры и брезента.

Даже с близкого расстояния селеньице напомнило Ральфу скорее временный бивак, чем обжитой благоустроенный поселок. Он мысленно сравнил Мэнтрап с разбросанными среди камышей и высокой травы ящиками и тюками в начале пешего перехода.

Как одиноко и печально здесь должно быть на закате! Нет, это не тот надежный приют, что может отогреть тоскующее сердце.

Вместо того, чтобы взять курс на ближайшие хижины, Джо описал широкий полукруг и направился к дальнему краю селения.

— Не могу не доставить удовольствие старине Макгэвити, — сказал он. — Агент «Гудзонова Залива» и мой заклятый конкурент, все так, а Элверна величает его старым и бесстыжим брюзгой, но, по-моему, он славный старикан. Шотландец — без овсянки жить не может! Тридцать лет в Канаде, а все тоскует по родине. Так уж я всегда даю ему возможность поднять флаг в честь моего прибытия. Не то чтобы строго официальная церемония, но все же я здесь мировой судья, какой ни на есть. На этом основании я и Вудбери твоему пригрозил арестом за провоз самогона… Свинство, кстати говоря, если учесть, что у самого на борту целый ящик шотландского виски!

Тем временем Лоренс Джекфиш, сидя на носу, вынул из клеенчатого футляра британский флаг и привязал к самодельной мачте, а Джо дважды выстрелил из своего дробовика.

Лодка полным ходом летела к фактории «Гудзонова Залива» — «Форту», как его здесь называли: в свое время это и вправду был форт, который не раз осаждали индейцы. Теперь Ральф увидел на берегу аккуратный бревенчатый дом (бревна были обтесаны квадратно, как у швейцарского шале), украшенный глянцевитой вывеской «Компания Гудзонова Залива».

Для Ральфа это был символ покорения дикого края… Индейцы прежних времен в головных уборах из перьев, в отделанных бахромою штанах из оленьей кожи; губернаторы с ястребиным взором — высокородные авантюристы в кружевных манжетах и треуголках; пироги с восьмерками здоровенных гребцов и песни французских voyageurs,[15]Здесь — проводники торговых пушных компании (франц.). летящие по течению неведомых рек.

Перед зданием фактории раскинулся заботливо подстриженный газон с блестящим флагштоком, обложенным белеными камнями. Из дома выскочил мужчина, дородный и, видимо, немолодой. Он замахал шляпой, вскинул руку с револьвером и приветствовал Джо двумя выстрелами. Потом он поднял флаг.

Весело алея на солнце, флаг заплескался на фоне тускло-зеленых холмов. Ральф не был англоманом, однако и он не остался бесчувствен к романтическому обаянию этого флага, увидел, как он полощется в воздухе, точно глашатай британской отваги, не только здесь, в этих бесплодных сосновых лесах, но во всех концах света: над влажным маревом бирманских речных портов; над кораблями, бороздящими ледяные моря; над золочеными храмами; на плацу конногвардейского штаба в грохочущем Лондоне. Ральф был тронут, взволнован: он увидел в Макгэвити и Джо хранителей высокой традиции; отчуждение и неуверенность рассеялись, и он прибыл в Мэнтрап с гордым чувством человека, которого встречают надежные друзья.

— Лодка развернулась, вновь миновала факторию «Гудзонова Залива», церковку, индейские вигвамы, и навстречу ей вновь раздавались выстрелы, а в ответ гремел дробовик Джо, и наконец они приблизились к длинной деревянной пристани с дощатым настилом. На берегу стояло бревенчатое сооружение: лавка Джо под вывеской «Торговая Компания Истера», а рядом — неуклюжий бревенчатый товарный склад и коттедж, поразительно опрятный, тоже, разумеется, бревенчатый, но обшитый тесом и весело сверкающий белой и зеленой краской. Из коттеджа выбежала девушка, бегом спустилась с крутого берега па причал и замахала им рукой; волосы ее золотились на солнце.

— Элверна, — сказал Джо так бесстрастно, что Ральф поразился.

Ральф стал тревожно разглядывать ее. Пока они скользили с выключенным мотором по тихой и мелкой воде, темной в тени причала и вместе прозрачной, он с удивлением убедился, что Элверна именно такая, какою описал ее Джо. Она была юная, она была тоненькая и лучистая. Никакая перекись не касалась этих пушистых, вьющихся, стриженых волос. Белая юбка и открытая полотняная матросская блузка свеженакрахмалены и выглажены. Младенческие глаза, детский прямой носик — личико совсем ребячье, и ни следа румян на щеках, а голос (она крикнула: «Джо, соскучилась по тебе — ужас!») — голос ласкает слух.

Когда лодка коснулась бортом причала и Ральф с трудом встал на затекшие ноги, она без церемоний наклонилась к нему с дружески протянутой рукой и пропела:

— Хелло! Очень приятно, с приездом.

Короче говоря, Ральфа Прескотта, убежденного холостяка, встреча с Элверной взволновала значительно сильней, чем вид пятнадцатифутовой щуки на крючке, чем перспектива встретиться с лосем, чем единоборство Э. Вэссона Вудбери с подвесным мотором — чем все, что он повстречал на Далеком Севере, кроме ненавязчивой друя: бы Джо. Взбираясь на пристань, он впервые после смерти матери испытывал такое чувство, будто воистину приехал домой.

Лишь через полчаса, украдкой рассмотрев Элверну как следует, он заключил, что глаза у нее вовсе не младенческие, а влажные от затаенной чувственности; и только ночыо, лежа без сна на крытой веранде, он сообразил, как нелегко будет, вероятно, совместить дружбу с Джо — человеком, который нравился ему, как никто другой, — с бесконечно женственным, бессознательным и всепобеждающим колдовским очарованием, льющимся из влажных глаз его неотразимо пленительной и невежественной жены.

Пока шли с пристани, Элверна спросила только:

— Все в порядке? Ой, а крепдешину мне привез? Конфет тоже? Пять фунтов? А модные журналы? — И тут же легко и оживленно залопотала вперемешку обо всем, что произошло в отсутствие мужа.

Старая Мэг ощенилась. Опало тесто для печенья. Вчера вечером к ней в комнату залетел комар. Кудрявый Эванс, полисмен, держит путь в Мэнтрап — на Реке Туманной Скво его обогнали по дороге сюда индейцы племени чиппева. А еще — она как раз сегодня утром вымыла себе голову.

Шагая поодаль, Ральф наблюдал, как держится с нею Джо. Он сам на месте друга был бы возбужден ее присутствием и раздражен ее болтовней. По-видимому, Джо не испытывал ни того, ни другого. По-видимому, он принимал ее такою, как есть, подобно тому, как принимал теплое солнышко или обложные дожди, тяжелый труд или пирушку, — покойно, невозмутимо, никогда не стремясь изменить исконную сущность вещей. Рука его лежала на плече Элверны, но никакого пыла он не проявлял; он наклонил голову, слушая ее восклицания, но от собственных замечаний воздерживался.

Они прошествовали по голому двору, вытоптанному множеством ног в индейских мокасинах и закрытому с трех сторон лавкой, складом и коттеджем, отворили калитку и, пройдя через сад, где росли розы, огненные лилии и скупые северные цветочки, вошли в дом.

У аккуратиста Ральфа после запущенных хижин трапперов, грязной палатки и бивачного костра было такое чувство, словно он попал в рай, застланный линолеумом. В доме было четыре комнаты: общая, две спальни и кухня-столовая. Кто-то из двоих, то ли Элверна, то ли Джо, обладал прирожденным хозяйственным талантом: в доме царил идеальный порядок. Стены были отделаны сухой штукатуркой и окрашены глянцевитой синей краской. На кухне — ни следа немытой посуды, дровяная плита начищена до черного блеска. На полированном буфете — ряд фарфоровых тарелок с золотым ободком: неслыханная роскошь для того, кто столько недель хлебал из сальных эмалированных мисок; возле буфета — клетка с веселым кенарем.

— Четыреста миль вез его, подлеца, в лодке! — сообщил Джо.

На стенах красовались хромолитографии, изображающие меланхолических дев в лодках или кавалеров, разодетых примерно по моде начала шестнадцатого века и склонившихся в поклоне перед дамами в костюмах середины восемнадцатого.

Шесть недель назад Ральф с дрожью отвращения сказал бы себе, что эти картины — нечто ужасающее: такой примитив! А здесь от них веяло милым домашним уютом, теплом, покоем.

В гостиной рядом с ядовито-зеленой, украшенной бахромою бархатной кушеткой стояла фисгармония времен Уильяма Дина Хоуэллса:[16]Хоуэллс, Уильям Дин (1837–1920) — известный американский романист и литературный критик. величественное сооружение с зеркальными ромбиками, ажурными кронштейнами, увенчанными горшочками с геранью, покрытое резьбой, сквозь которую просвечивал красный шелк. (И фисгармония и кушетка проделали долгий зимний путь на санях по замерзшим озерам и рекам.) На полке разместилась поразительно разношерстная библиотечка Джо: роман Берты М. Клей[17]Клей, Берта (псевдоним Шарлотты Моники Брэм) (1836–1884) — американская писательница, автор сентиментально-мелодраматических произведений, популярных в США в прошлом веке. в бумажной обложке рядом с «Записками Пиквикского клуба», англиканский требник по соседству с «Новой системой бухгалтерского учета», «Поллианной»,[18]«Поллианна» — роман для юношества американской писательницы Элинор Портер (1868–1920). «Кратким очерком истории»[19]«Краткий очерк истории»- это историческое сочинение Г. Уэллса вышло в свет в 1920 году и пользовалось большой популярностью. Уэллса и романом Джеймса Оливера Кервуда;[20]Кервуд, Джеймс Оливер (1878–1927) — американский писатель и журналист, автор приключенческих произведений в духе Джека Лондона; действие многих из них развертывается в Канаде. томик Лонгфелло и сборник юмора «В вагоне для курящих».

Долго осматриваться Ральфу не пришлось: его схватила за руки Элверна и воскликнула:

— Вот чудесно, что Джо вас привез с собой! Вы погостите у нас?

— Если позволите.

— Понятно! Он еще спрашивает! Буду страшно рада! Вы по делам или отдыхать?

— Порыбачить немного.

— А спорю, вы из Чикаго!

— Из Нью-Йорка.

— Правда? Вот блеск! Всю жизнь просто уми-раю, хочу поглядеть на Нью-Йорк! Хотя я сама не провинциалка, родилась в Миннеаполисе, точнее, в Айделле, но это фактически одно и то же. И поболтаем же мы с вами, Ральф, — чудо! Вам ничего, что я вас называю Ральф, да? — Она устремила на него томный взор, и, если верить летописцам, Ральф Прескотт не ответил ей тем холодным взглядом, какой одобрила бы его стенографистка. — А вы, хотите, называйте меня Элверна.

— Э-э… — сказал Ральф.

— А что, того эля больше не осталось в погребе? — сказал Джо.

— Спрашиваешь! Понятно, осталось! — весело пропела она. — Сейчас я вам, братцы, мигом устрою завтрак. Представляю, до чего вы голодные после этого противного бэннока. Сходите помойтесь, Ральф, хотите? Любите душистое мыло? Многие мужчины не любят. А другие наоборот. Ох, Джо-о! Что я тебе скажу! Надо вечером спрыснуть приезд Ральфа. Позовем Джорджи Игана, Пита Реншу — это трапперы, Ральф, сейчас болтаются здесь без дела, а подойдет зима — снова в лес. Значит, Пита, Джорджи, Папашу Бака и еще можно Нелса Стромберга. Перекинемся в покер. Джина у нас сколько хочешь, а Неле еще захватит «белого мула» из новой партии — гадость невозможная, зато выпьешь — и море по колено! Ну как, Джо? Ладно? Ну, Джо, миленький!

— Отчего же, можно, — протянул Джо. — Скажем, завтра. Я сам не прочь и за покером посидеть и выпить. Но сегодня — поскольку Ральф из Нью-Йорка и к тому же великий специалист по части музыки и книг и все такое, — сегодня, по-моему, правильно будет позвать… в общем, солидную публику: Мака с супругой, преподобного Диллона…

— Господи, боже мой! — пронзительно, с надрывом взвизгнула Элверна. — Честное слово, Ральф, с Джо просто невозможно! Мак… ну, Макгэвити, агент «Гудзонова Залива», — от его шуток мухи дохнут. Врожденный паралич чувства юмора. А мамаша Макгэвити просто не выносит, если кому-то хорошо. Преподобный Диллон, он еще ничего; я подозреваю, он бы и сам не отказался смочить горло, если б знал, что не будет шуму, но все равно он миссионер, ему по должности положено портить людям настроение. Ах, Джо…

— Сегодня мы позовем их, Маков то есть, и дело с концом, — невозмутимо произнес Джо. — Ясен вопрос, Элви?

— Черт проклятый! — Она разбушевалась, точно малое дитя. Она топала ногами. Она схватила Джо за лацканы куртки и стала трясти. — Гак и убила бы тебя! Говоришь, а он хоть бы что! Я хочу вечеринку! А не похороны!

— Отделаемся, Элви, раз надо, а завтра вечером устроим настоящее веселье. — Джо даже бровью не повел в ответ на ее буйную выходку. — У меня для ребят сюрприз: целый ящик настоящего шотландского. Скажем, что это от тебя.

Миг нерешительности — и жаркий гнев сменился жарким восторгом. Она звонко чмокнула Джо. Потом она бросилась на шею Ральфу и, к его великому смущению, его тоже чмокнула в щеку.

— Ладно уж! — шумно сдалась она. — Возможно, как ты говоришь, даже лучше: разделаемся со старыми сычами, и с плеч долой. А теперь, ребятки, надо вас чем — то покормить.

И она забегала по кухне, мурлыкая «Просто я души не чаю в Гарри» с таким благодушным видом, словно в жизни не помышляла о большем счастье, чем стряпать для своих мужчин.

Ральф заметил, что ее розовые ногти и сейчас отливают ненатуральным маникюрным блеском. И этот человек, которому ярко-розовые ногти были всегда так же противны, как напомаженные, надушенные волосы, почувствовал уважение к Элверне за ее героические старания не опуститься. «А что она иной раз выходит из себя, это не удивительно, — размышлял он. — Джо, конечно, добряк каких мало, но уж очень он благоразумен — вот и я такой, видно. А ведь ей здесь, должно быть, скучновато бывает».

Завтрак был подан на подносе, накрытом чистой полотняной салфеткой: кофе в настоящих фарфоровых чашках-, самая настоящая ветчина между тонких ломтиков самого настоящего хлеба и цельные спелые помидоры из крошечной оранжереи Джо.

Мистер Прескотт из Нью-Йорка едва ли счел бы фарфоровые чашки, холодную ветчину и белый хлеб эпохальным явлением; несомненно, отказался бы есть помидор без всякой приправы, а чистые салфетки принял бы как должное. Но, прожив столько недель на бэнноке, чае и свиной грудинке в стране, где такое короткое лето и так трудно выращивать овощи, он словно заново открыл для себя эти яства.

Какая мука — ерзать на куске брезента, поджав затекшие ноги, держа в руке обжигающе горячую жестяную кружку с кофе и пытаясь нацедить в нее сгущенные сливки из консервной банки, в которой проткнуты две дырочки! Какая роскошь сидеть на стуле, честь честью, с наслаждением вытянув ноги под столом, накрытым красивой чистой клеенкой, и наливать в кофе сливки — пусть те же самые, сгущенные, — из симпатичного белого с золотом кувшинчика! Что за дивная ветчина, какая прелесть каждая крошка этого пышного хлеба! И что за объедение, оказывается, свежий помидор — крепенький, ароматный, он затмит собою все фрукты Аравии! Яблоко любви, воистину райский плод, который надлежит вкушать в тающем полумраке под звуки тихой музыки…

— М-м, до чего вкусно! — вскричал Ральф тоном, который сделал бы честь любому Вэссону Вудбери, и Элверна улыбнулась, и от этого пиршество стало еще великолепнее.

Никогда Ральф не чувствовал себя до такой степени дома, как сейчас, со своими друзьями Джо и Элверной, за этой красной клеенкой с целомудренным изображением пожара Оттавского капитолия. Как белы и нежны были ее локти на этом огненном фоне…

Они еще не встали из-за стола, как скрипнула затянутая сеткой дверь, и в кухню без стука ввалился преклонных лет мужчина — бородатый, широкоплечий, толстопузый, морщинистый и седой, с улыбкой во весь рот.

— Ой, Папочка, прелесть моя! — взвизгнула Элверна, выскакивая из-за стола и бросаясь ему на грудь.

— А ну, брысь! — Старик обхватил ее своей медвежьей лапой и, приподняв, с размаху усадил в яркую качалку светлого дуба.

— Это Ральф Прескотт, Папаша, — объяснил Джо. — Нам предстоит вручить ему ключи от города и показать, что такое настоящая рыбалка. А это, Ральф, Па Бак — самый отпетый из всех старых головорезов к северу от Дофина. В лесах живет седьмой десяток лет, первым водил упряжки от Виннипега до самой Маккензи. Семьдесят шестой год пошел, а все не бросает ругаться.

— И добавь, — самодовольно произнес Папаша Бак, — что перепьет десяток молодых парней из здешних мест — любых, на выбор. И в покер обставит с двумя двойками на руках. Приятно познакомиться, Ральф!

В тисках этой волосатой лапы рука Ральфа казалась белой и бессильной. Папаша осторожно опустился на кухонный стул. Элверна тотчас подлетела и уселась к нему на колени.

— Угу, — рокотал Папаша, поглаживая ее блестящие волосы. — Седьмой десяток, как я заявился в Виннипег: форт, грязь по колено — вот тебе и все. Да-а, прошли мои денечки. Раньше, бывало, быку мог шею свернуть голыми руками. Ну, а теперь ушел на пенсию, как я выражаюсь. А иначе говоря, заставил своего парня высылать мне деньгу под страхом, что заявлюсь самолично и вышибу из него дух. Ни на что не годен стал — только и радости, что опрокинешь рюмочку да приударишь за красоткой.

— Ах, Папочка, ты просто не-воз-можный человек! — проворковала Элверна.

— А ты поди спроси у нас любую скво, что помоложе и собой ничего: кто лучше танцор — Папаша Бак или какой-нибудь молокосос? А тебя, Ральф, рад видеть и в любое время свожу на рыбалку, когда Джо будет недосуг.

— Спасибо большое.

— Из Виннипега сам-то будешь или из Близнецов?[21]Сент-Пол и Миннеаполис, два крупнейших города в штате Миннесота, расположенных один против другого на берегах реки Миссисипи. А то, может, из Чикаго?

— Нет, из Нью-Йорка.

—  Нью-Йорка? Ну и ну! А на вид вполне человек… Нет, уж я как-нибудь обойдусь без Нью-Йорка. Я лично тоже родом с Востока: Форт-Уэйн, Индиана. Только я никогда не мог уразуметь, что за корысть обязательно соваться в самую гущу, где вокруг шесть или семь миллионов дураков вроде тебя? Не хватает, что ли, собственной дури и подлости? Даже здесь, и то не сладко: восемь белых круглый год да двадцать индейцев, да еще человек пятьдесят набежит летом, как кончится охотничий сезон. Так что на мой век и тут хватит дурней любой марки. Спасибо, хоть один разумный человек попался — Джо Истер. Вот это парень, понимаешь: пить — так пить, а нет — так не надо. Ну, обыкновенно все же хватает ума выпить. Так даже он — возьми да женись вот на этом лютике, с которым одна морока.

Элверна свернулась комочком на его груди и промурлыкала:

— Все равно ты от меня без ума, сам знаешь.

— Я-то? Как бы не так! Хотя да, может, и правда. Я и от виски без ума, но это не значит, что я свою овсянку буду запивать виски. Ты, Котенок, — предмет роскоши, поняла? Прирожденная, убежденная, работящая мошенница высокой квалификации. Тебя хлебом не корми, только дай вскружить головы молодым трапперам и купцам по всей округе, а потом прикинуться невинной овечкой.

— Неправда! — Элверна отпрянула от него чуть ли не с возмущением. — Что я, виновата, если тут болтаются разные ослы? Делать им больше нечего, вот и все.

— Возможно, не спорю, — добродушно хохотнул Папаша Бак, всколыхнувшись, точно вековая сосна под июньским ветерком. — Во всяком случае, отрадно хоть, что Ральф из Нью-Йорка. Уж он-то на тебя не клюнет, Котенок! В этом городишке таких цыпочек, как ты, сколько хочешь.

Элверна посмотрела на Ральфа. «Много таких, как я?»-спросил ее взгляд. И глаза его невольно признались ей: «Нет».

С видом заговорщицы, кокетливо, чуть вызывающе она порхнула из комнаты, бросив через плечо взгляд, предназначенный, казалось, каждому из троих в отдельности.