Онлайн чтение книги Матросы: Рассказы и очерки
БУШЛАТ МАТРОСА КОЦУРЫ

Эх, и времечко! Эх, и времечко! Ну и времечко — восемнадцатый год да на Черном море!

Жизнь идет в Новороссийске.

С Кубани казаки поглядывали — боязно тронуться к берегу. Матросы там. Расчистят — хоть и казаков. Очень память свежая. И кроме того, казаки по гроб не забудут «Ростислава».

— Ой, чертяка, бил, ой, бил! Вдарит: окопа нема, а турки, як консервы: тилько мясо пораскидано. Так який дурень к Новороссийску пойдет, як там флот? 3 перевалов тилько доглядать — як там матросы.

Доглядали — сало жевали, доглядали.

Затопили мы свой флот в Новороссийске.

Пошевелились кубанцы, почесались, — ну як? Белые стали большевиков от Царицына отрезать–то — на Федько жать и в тыл Батайской группе Сорокина выходить. Кубанцы еще трохи пошевелились — мабуть, пийшлы? Белые Тихорецкую взяли. Шкуро пошел — гэй, казаки! Кубанцы еще почухались.

— Так, мабуть, пийшлы?

Народ хитрый — разглядели, что можно казаковать по–за чужими офицерскими спинами. Пошли.

Двадцать шестого августа, в четыре часа дня, Новороссийск был взят белыми. Вошли со стороны Неберджаевской и Анапы. Вдогон Таманской армии вошли. Казаки поглядели.

— Флота нема? Мабуть, де захоронывсь?

Нет — флот не захоронился, не спрятался. В воде истлевали сигнальные флаги: «Погибаю, но не сдаюсь».

Ну, тогда казаки стали храбрые. Забоговали в Новороссийске, заскакали, заджигитовали по Серебряковской улице.

— Флота нэмае!

— Шукай матросов! Де воны!

Белые матросам скидки не делали. Весь Новороссийск в ужасе затрясся, когда белые взялись за оставшихся матросов. Рубили их «на капусту», на молу расстреливали, вешали…

Ну, годочки, которые на север не поехали, в нейтралитет заиграли, — к расчету! Едут казаки богатые и веселые — понабирали барахла в городе. В два огляда. Военная добыча. Едут, а мальчишки смотрят. Казаки кричат:

— Гэй, пацаны! Чуете! Грошей дамо, в казаки визьмем. Де матросы? А ну, кажить!

— Дяденька, давай покажу.

Бежит пацанок матроса показывать.

— Вон, дяденька, вон сидит.

Сидит в вольной одеже с эскадренного миноносца «Калиакрия» кочегар. Баба у него здесь. С ума из–за бабы сошел, — красавица баба. Куда от нее ехать?! На мангале баба варит–жарит, белье стирает, спит, любит. Красавица баба и руки золотые. Сколько к ней братков подсыпалось, сколько ей дарили, сколько у ней просили! Взяла кочегара — грудь у него, как меха, брови тонкие, чистый, как стеклышко.

Сидит кочегарик у домика — и домик на Нахаловке с садиком у бабы. Во, баба!

Скачут казаки. Встать или сидеть кочегару? Сидеть решил. Сидит, поглядывает. Что я особенно сделал? Ну, во флоте был? Был. По призыву? По призыву. С тысяча девятьсот тринадцатого года? С тысяча девятьсот тринадцатого. Георгиевский крест имею? Имею. А что было на митинге авралил — так кто не авралил? Ну, скажи сам, кто не авралил? Было и кубанцы чище авралили — войну долой и все в этом роде. Не так? Так…

Скачут казаки. По камням копыта бьют. Первый ближе, опередил других.

— Бувай здоров, матрос!

Шашка сверху — в плечо, в кость, в ребра… А–аах… Ничего рубят кубанцы.

Идут казаки к цементному заводу. В заставу на шоссе.

— Як з города кто втикать на Кабардинку — Геленджик буде — стой!

Сидят, на море глядят. А за молом — стеньги и реи миноносцев над водой торчат, как кресты. Кладбище флота! Ох, свободно казакам — никто не мешает.

Идет человек.

— Стой! Хто такий?

— Житель местный, со Стандарта.

— А ну, наколка есть?

Смотрят — нет наколки. Вроде и верно — житель. Матросы все с наколкой.

— А ну, хрест есть?

Смотрят — нет креста на шее.

— Колы в тоби хреста нэмае — большевык ты, сукин сын!

— Ей–богу, господа казаки…

— А — господа? Ласковый стал… Бажан, а ну веди его к сотнику. Хай разберуть.

Отполосовал дядьку сотник — креста нет, а, подумайте!

Коцура сидит третий день как миленький. В окошечко из чердака глядит — бухту видит, пристани. Только кораблей не видит. Ушел в воду «Фидониси» — красавец, новичок был! Эх, кораблик был! Своими руками открыл Коцура кингстоны на «Фидониси» и, выбежав наверх, бросился в поджидавшую его шлюпку. Последний раз глянул на родной эсминец, погружавшийся в воду.

Товарищи после потопления флота на север подались, а он, стыдно сказать, решил отдохнуть: послужил пять лет — и будет… А как белые пришли — понял Коцура, что если и отдохнет он, так только покачиваясь где–нибудь на фонаре. Все вспомнил сейчас Коцура… Эх, дал бы он себе в ухо, в нос!

Есть нечего, пошевелиться нельзя. В чужой дом залетел. Услышат — выдадут, из боязни. Думает Коцура, мудрует. Только что–нибудь сообразит — на руку посмотрит, в тоску вгонится. На руке якорь, две буквы «И. К.» и «1916». В экипаже еще накололи. Хоть с кожей, с мясом сдирай наколку.

— А–а — два раза не умирать. Вира якорь!

Ночью подался Коцура с чердака. Забрехала собака, Коцура через плетень махнул. Гавкай, сука!

Темна августовская ночь. Выстрел то там, то здесь. Как выстрел — нет матроса. Казаки действуют — храбрые они, по ночам ходить не боятся — ой, здорово!

Шаг ступит Коцура — слушает. С любого места окликнуть могут. Только бы на край добраться, а там — в горы. В горах кизил, вишня, груша, яблоки есть. На баштаны и виноградники руку положить можно…

— Стой, кто идет?

— Свой.

— Проходи.

Подошел. Спичка чиркнула.

— Хлопцы! Матрос!

— От–то герой, гуляет!

Посмеялись казаки.

— Дэ рубить будемо?

— Пийшли до моря, хай в води плавает! Руки порубаем — хай плавает.

— Добрэ.

Повели к морю. А чуть светать стало — холодок. На пристань пришли.

— Молысь, хлопчэ, просы за грехи.

Отчего не помолиться — пару минут лишку пожить?

— Отче наш (что делать, а?)… иже еси (бежать, бежать)… на небеси (только соображай)… да святится (так вашу… людей губят)… имя твое (может, так?)… да приидет царствие твое (эх, пропадать)…

— Помолывсь?

— Уже.

— Раздевайсь!

Стал бушлат снимать. Снял. Потом форменку… Снял. Снимает медленно, будто руки не действуют.

— А ну, швидче!

Стал тельняшку снимать. Сел — ботинки расшнуровывает. Ну, минутку бы еще…

— Братцы казаки…

— Ну?

— Возьмите бушлат.

— Добрый який. Все визьмем.

— Братцы казаки…

— Раздевайсь, бисов сын!

— Братцы, в бушлате зашитое есть…

— Го. Що такэ?

— Деньги, николаевскими три тысячи.

Боже ты мой! Как затрусились казаки, кинулись бушлат пороть. Коцура ботинки снял. Осталось брюки да сподники снять. Только дурак снимать их будет, а не матрос. Дернул Коцура в море, нырнул. А казаки бушлат порют. Бух–бултых!

— Шо, дэ? Стой!

Забегали казаки. Стреляют в воду, а в воде нет никого.

— Мабуть, втонул?

— Мабуть, вбили?

Бушлат распороли.

— Ото ж, сукин сын, ото ж, гадюка — грошей нэмае! Подырявили действительно бушлат, а грошей нет. Вот досада–то! Кто такой бушлат купит? Ай–ай–ай!

Вот нехороший матрос, чтоб ему ни дна ни покрышки.

Под пристанью, у свай — под сводом у берега — сидит Коцура. Вода теплая, — что матросу сделается!

Дернул браток ночью, босенький, через Стандарт в горы, на перевал. Прощевайте, казаки! Кланялся вам красный моряк Коцура. Это тот самый, що грошей николаевских три тысячи вам сулил…

Ленинград

1930 г.