Онлайн чтение книги Мод. Откровенная история одной семьи Maude
Глава 2

Утром я проснулась от голосов, доносившихся из соседней комнаты. Не шевелясь, я прислушалась, пытаясь разобрать слова. Тут дверь в спальню отворилась, и вошла жена священника, сестра Кларк. В руках у нее была какая-то одежда. Они с братом Кларком служили в Церкви Святости, которую посещала моя семья. Это была милая, жизнерадостная женщина, чуть постарше Хелен, со светло-русыми волосами, зелеными глазами и ласковыми руками. Она положила одежду на край люльки, присела рядом с моей импровизированной постелью и взяла меня за руку.

– Мод, пора вставать. Нужно готовиться к похоронам.

Я не пошевелилась, лишь взглянула на нее. Сестра Кларк взяла ребенка из моих рук.

– Нужно отнести его в похоронное бюро, Мод, надо его приготовить. А ты иди умойся. Я тут принесла тебе кое-какую одежду. Это от твоей подруги Сюзан – она захотела с тобой поделиться. Ведь всё ваше имущество сгорело.

Я встала.

– Всё-всё?

Сестра Кларк сочувственно кивнула.

– Дом сгорел дотла.

Я вспомнила красивое синее платье, что мама сшила мне на день рождения, расшитое бабочками по подолу и краям рукавов. Я надевала его всего один раз. Теперь его больше нет – как и моей куклы с фарфоровой головой. С ней я уже не играла, и все же мне было больно осознавать, что я больше никогда ее не увижу.

Сестра Кларк тоже держала малыша так, будто бы он был живым, и я испытала к ней прилив симпатии. Она вздохнула.

– Учитывая обстоятельства, праздничного бдения не будет. В десять часов в церкви состоится служба.

Я взяла платье, что она принесла. Оно оказалось немного велико, но грех было жаловаться. Сестра Кларк погладила меня по голове.

– Вот и умница. Я останусь с Хелен до окончания похорон. Она не в состоянии идти на службу. Какое-то время ей понадобится твоя забота. Когда оденешься, я покажу, что нужно будет делать.

Потупившись, я кивнула и пообещала себе, что сделаю все, что смогу, для своей сестры, – и потому, что любила ее, и потому, что без Хелен у меня совсем никого не останется и некому будет обо мне позаботиться.

Сестра Кларк осталась с ребенком. Я отправилась на кухню, набрала в таз воды и отнесла в ванную. Там я сняла одежду, в которой была со вчерашнего дня, и вымылась. Затем надела одежду Сюзан, что принесла мне сестра Кларк.

Одевшись, я вышла и села на крыльцо. Оттуда было хорошо видно, как снуют из спальни Хелен и обратно сестра Кларк и Томми. Лишь один раз я встала – когда Томми оставил дверь спальни открытой. Я тихонько подкралась к двери и заглянула. У постели сидела сестра Кларк и читала вслух Библию. Глаза Хелен были закрыты, будто она спала. Грудь ее мерно вздымалась и опадала, на щеках выступил легкий румянец. Мне стало легче, и я вернулась на свое место и сидела, пока не вернулся Томми. Он сказал, что пора идти. Под глазами у него залегли круги, лицо осунулось.

Когда мы вышли, я взяла его за руку:

– Она поправится, Томми.

Он слабо улыбнулся мне в ответ.

– Ну, раз ты так считаешь…

В тот день Церковь Святости показалась мне не такой, как всегда. Всю свою жизнь я с нетерпением ждала службы. Хор пел светло и радостно, – кроме воскресной заутрени, посвященной Тайной Вечере, когда пели «Преломи хлеб жизни». Они радостно били в ладоши, а потом люди вставали и рассказывали о том, как добр к ним был Господь и как Иисус спас их и изменил их жизнь.

Иногда после проповеди кто-то подходил, чтобы покаяться в каком-нибудь грехе. Мне всегда было интересно, что они такого натворили, но однажды, когда я спросила об этом маму, она шикнула на меня и сказала, что это не касается никого, кроме Бога и грешника. Меня этот ответ устроил.

В тот день не было ни радости, ни веселых песнопений, никто не хлопал в ладоши – только на протяжении всей службы раздавался тихий женский плач. Брат Кларк, как мог, утешал нас. Он был из тех людей, которые немедленно вызывают доверие. Светловолосый, голубоглазый, миловидный. Лет ему было около тридцати. У него было крепкое, мускулистое тело – не от чтения Библии, которому он посвящал каждый день, но от работы на родительской ферме.

В тот день он не прохаживался, как обычно, из стороны в сторону, за кафедрой, и не размахивал руками, а стоял на одном месте и рассказывал о том, как много лет назад брат и сестра Клейборны приняли Господа нашего Иисуса как своего Спасителя и как вся их жизнь была тому живым свидетельством. Он сказал, что они достигли той вершины добродетели, к какой должен стремиться каждый прихожанин, чтобы жить праведной жизнью без греха. И еще он сказал, что теперь, в этот самый день, они сидят по правую руку Господа, вместе с младенцем, ведь он умер, не успев согрешить.

В ночь накануне я так много плакала, что в церкви слезы уже не шли. В словах священника я нашла утешение, потому что верила в их искренность.

Закончив проповедь, брат Кларк спел еще одну песнь, а затем мужчины подняли на плечи три сосновых гроба. Самый большой из них взяли шесть человек – в нем лежал мой папа. Четверо несли маму, а последний нес перед собой крошечный гробик с младенцем. На улице нас ждала телега. Вслед за ней мы все вместе пешком отправились на маленькое кладбище на окраине города и всю дорогу пели гимны.

Гробы опустили в три заранее вырытые ямы. Брат Кларк еще что-то сказал о том, что все мы из праха и во прах обращаемся, затем помолился об утешении тех, кто остался на этом свете. Один за другим собравшиеся подходили к могилам, каждый брал горсть земли и бросал ее на крышку гроба. Мы с Томми были последними, но я не бросила свою горсть земли – просто не смогла. Мама ненавидела грязь. Я лишь опустила голову, уставившись на ноги Томми, и прошла мимо могил, не глядя на них.

Когда мы с Томми вернулись домой, сестра Кларк отвела меня в спальню Хелен и показала все, что я должна была делать, чтобы за ней ухаживать. Она наконец очнулась и заявила, что сама может о себе позаботиться, но сестра Кларк лишь шикнула на нее и сказала, что, если она хочет поправиться, ей придется следовать указаниям врача.

Она объяснила, как поддерживать в чистоте интимные места Хелен и как мыть ее, обтирая тряпочкой. Еще научила менять белье на постели Хелен, пока она сама там лежит. Я внимательно слушала все ее наставления, чтобы ничего не упустить и все сделать правильно.

Закончив, сестра Кларк быстро меня обняла.

– Будет что-то нужно – скажи. Это ненадолго. Через несколько недель она совсем поправится, и ты снова станешь маленькой девочкой. Пока же ты остаешься за старшую.

Я вдруг подумала: должно быть, в тот последний год, с того момента, как Хелен вышла замуж, мама готовила меня к тому, что мне придется делать. Я решила сразу же приступить к выполнению обязанностей хозяйки. Собрала грязное постельное белье и унесла на задний двор, где стояли две большие лохани: одна – для стирки, другая – для полоскания. Набрала воду, подогрела ее и сама отнесла к лоханям. Затем настрогала фруктовым ножом мыло в горячую воду, точь-в-точь как мама. Выстирав и развесив белье, я сменила воду и принялась стирать одежду.

Потом приготовила скромный обед на троих – для меня, Томми и Хелен. В доме было полно еды, которую принесли друзья. Кто-то самый умный принес глыбу льда, чтобы продукты дольше оставались свежими. Я нарезала ветчину, отварила картофель и порезала салат. Затем поставила все на поднос и отнесла Хелен. Томми взял свою тарелку и ушел в спальню, чтобы пообедать вместе с ней, а я устроилась за столом на кухне.

Поблагодарив Бога за всех наших друзей и еду, я пообедала в одиночестве и вымыла посуду.

Томми просидел весь день в спальне, а когда Хелен спала, держал ее за руку. В тот же вечер брат и сестра Кларк принесли для меня нормальную кровать, чтобы я больше не спала на полу, и еще связку вещей, пожертвованных прихожанами. Кое-что из вещей было совсем новое. Там было пальто, три платья, а нижнего белья столько, что я могла стирать его всего раз в неделю. Томми со священником поставили кровать в комнату, предназначавшуюся для малыша. Вынося колыбельку в амбар, Томми разрыдался, и брат Кларк похлопал его по спине и заверил, что наступит тот день, когда он внесет люльку обратно.

Какое-то время Хелен была слаба, и я делала все, чтобы ухаживать за сестрой и содержать дом в чистоте. Через несколько недель силы начали понемногу к ней возвращаться, и вскоре она встала на ноги. В психологическом смысле мне не пришлось ей много помогать, но полностью бразды правления домом Хелен взяла еще не скоро. И даже тогда самая тяжелая работа, – стирка и уборка, – остались на мне.

Похоже, мне не суждено было снова стать маленькой девочкой, хотя жизнь мало-помалу возвращалась в прежнее русло. Я снова стала ходить на занятия, а также посещать воскресную школу. Там я встречалась с друзьями, но никогда не приглашала их в гости. В конце концов, я и сама была в гостях, к тому же мне некогда было рассиживаться на крыльце, как делала Хелен до замужества. Слишком много забот было по дому.

Первые месячные начались, когда мне было одиннадцать. Я подняла корзину с бельем и почувствовала, как по ногам стекает что-то теплое. Поставила корзину, заглянула вниз и увидела красные дорожки. Со мной никто никогда не говорил об этом, но я не испугалась. Ведь я стирала белье, и уже знала, что раз в месяц у женщин идет кровь.

И все же я не чувствовала, что уже доросла до того, чтобы стать женщиной. Кровь я отстирала, помылась, подложила чистую тряпочку и отправилась к Хелен. Она сказала, что это то, что роднит всех женщин. Сев рядом со мной и обняв за плечи, она уверила меня, что знает, каково мне.

– Когда Ева согрешила, Господь наслал на нее проклятье, и теперь каждая женщина должна страдать. Кровь будет идти раз в месяц, в течение пяти-шести дней. В эти дни нельзя мыться, сидя в ванне, или мыть голову, не то заболеешь. Грустно, что у тебя они начались так рано. У некоторых девочек они приходят только в пятнадцать – вот уж кому повезло!

Затем Хелен разорвала несколько тонких старых полотенец на полоски и вручила их мне, объяснив, что с ними делать и как содержать свое тело в чистоте. Ведя хозяйство, я привыкла к женскому труду, а теперь и мое тело превращалось в женское. Ни то ни другое не приносило мне счастья, но ничего поделать было нельзя.

В двенадцать лет у меня начался роман с Джеймсом Коннором. Мне он всегда нравился, и, думаю, это было заметно, потому что даже в детском саду папа то и дело подтрунивал надо мной. Однако до сей поры Джеймс не обращал на меня внимания.

В городе была всего одна школа, поэтому мы виделись каждый день. Еще он вместе с семьей посещал Церковь Святости – ту самую, куда ходили и мы. Он был на несколько лет старше, и я сразу же поняла, что теперь ему нужна совсем другая дружба. Для своего возраста я была высокой, почти как взрослая женщина, и тело мое рано расцвело. Я была не как Хелен – хрупкая, с тонкой талией, – а крепкая, как мой отец.

Джеймс был светловолосым, с ярко-синими глазами, и таким высоким, что мне приходилось смотреть на него снизу вверх. И мне это нравилось: на его фоне я не казалась такой крупной. Лицо у него было простое, как у меня, но миловидное, улыбчивое и очень обаятельное.

С ним я чувствовала себя особенной. Когда мы пересекались в школе и он меня замечал, его лицо тотчас же озарялось, показывая, как он рад меня видеть. Никогда я не замечала, чтобы он обращал внимание на другую девушку, но при каждой встрече со мной его лицо озарялось улыбкой. Однажды, когда мы шли из школы домой, он взял меня за руку. Мне это понравилось, но на следующий день нас начали дразнить, и он больше этого не делал.

После рождения мертвого ребенка Хелен беременела, по крайней мере, раз в год, но всякий раз на второй или третий месяц у нее случался выкидыш. После этого она запиралась у себя в комнате на несколько дней и плакала. С каждым разом ее уверенность в способности доносить ребенка становилась все слабее. Томми обнимал ее и утешал, напоминая о словах врача о том, что рано или поздно у них родится здоровый малыш.

Когда мне было тринадцать, у Хелен в очередной раз наступила задержка. Третий месяц миновал без происшествий, и все затаили дыхание. Доктор Уилсон велел ей по возможности соблюдать постельный режим, что она и делала. Я снова осталась единственной работающей женщиной в доме. Вставала ни свет ни заря, с первыми петухами, готовила завтрак на троих, а также обед – для Томми, который брал его с собой на работу, и для Хелен; его я убирала в ледник, чтобы не испортился. Вернувшись из школы, я наводила порядок и делала прочую работу по дому, потом разогревала обед. По субботам стирала и готовила ужин на воскресенье – обычно это была жареная курица, кукурузный хлеб и картофельный салат. В воскресенье я старалась ничего не делать, разве только самое необходимое.

Пережив без происшествий третий месяц беременности, Хелен заметно повеселела. На пятый месяц животик у нее округлился, и Томми тоже слегка выдохнул. Вернувшись с работы, он целовал жену, прикладывая ладонь к ее большому животу, и разговаривал с ребенком. Он был уверен, что снова родится мальчик.

Днем Хелен сидела в своей постели и читала или болтала с подругами, которые приходили ее навестить. Я хотела присоединиться к ним, но не могла: нужно было вести хозяйство. И теперь, входя в комнату к Хелен, когда там были подруги, я снова чувствовала себя чужой, совсем как в детстве.

Закончив уборку после обеда, я, бывало, усаживалась с Джеймсом на переднем крыльце. Он был занят не меньше моего: доучивался последний семестр и собирался поступить на работу в лавку своего отца. Пока по субботам я убиралась, он играл в бейсбол. В субботний вечер он приходил в гости, и нам приходилось изо всех сил соблюдать дистанцию, следить за тем, чтобы наши стулья стояли не слишком близко друг к другу. Нам не хотелось, чтобы о нас пошли пересуды.

Рассказывая о бейсболе, Джеймс не мог скрыть своего восторга.

– По всей стране открывают стадионы, Мод! Есть команды разных уровней. Настоящие профессионалы играют в высшей лиге, и там, чтобы заработать, не нужно делать ничего – просто мяч гонять. Только представь: тебе платят за то, что ты играешь! Потом – то, что называется низшая лига, где тебя тренируют настоящие тренеры и готовят тебя к высшей лиге. Наш нынешний уровень – один городок против другого – это самый низ.

Все это он мне уже рассказывал, но я все равно слушала. Мне нравилась его страсть к игре.

– Иногда кого-нибудь отправляют посмотреть, есть ли ребята, достойные играть на профессиональном уровне, – рассказывал он с мечтательным видом. – Один такой приезжал недавно к нам, Мод. Смотрел, как мы играем. После игры подозвал к себе троих – Генри Грэя, Фила Фуллера и меня. Стал расспрашивать о том о сем, потом сказал, что еще вернется. Вот чем я хочу заниматься, Мод! Больше всего на свете мечтаю играть!

Тут я подумала об отце Джеймса: он держал лавку фермерских товаров.

– А как же отцовская лавка? Он ведь ждет, что ты когда-нибудь примешь ее у него? Отпустит он тебя играть?

– Отец не такой, он не станет мешать мне заниматься любимым делом. К тому же когда-нибудь я и впрямь вернусь и займусь магазином – но не раньше, чем состарюсь и не смогу больше играть.

Тут Джеймс взял меня за руки и заглянул в глаза.

– А чего хочешь ты, Мод? Какой ты видишь свою жизнь?

Этот вопрос застал меня врасплох – я даже не сразу нашлась, что ответить. Спустя мгновение он переспросил:

– Мод?

Я смущенно хихикнула.

– Никто еще не спрашивал меня, чего я хочу, Джеймс. Ни разу. Всю свою жизнь я делала то, чего хотели от меня другие. Как будто я попала в бурный поток, которому легче поддаться, чем побороть.

– Ну, вот я тебя спрашиваю. Каким ты видишь свое счастье?

Я улыбнулась и посмотрела на облака. С минуту я обдумывала свой ответ.

– Я хочу закончить школу и отправиться куда-нибудь еще. Я слышала о городах, где от одного конца до другого нужно идти несколько дней. Я читала об океанах, таких больших, что даже самой большой и быстрой лодке нужно несколько недель, чтобы их переплыть.

Он молчал, и через несколько секунд я добавила:

– А потом мне бы хотелось иметь собственный дом, где я повесила бы на окна красивые занавески. Хочу выйти замуж за хорошего человека и растить детей, и состариться в кругу семьи.

Какое-то время мы сидели молча, каждый думал о своей мечте, пока не вышла Хелен и не напомнила Джеймсу, что уже поздно и что у меня еще много дел.

Мать и отец Джеймса хорошо ко мне относились. Они поощряли нашу дружбу и хвалили меня за то, как я забочусь о Хелен и веду хозяйство. Они радовались, что их сын выбрал меня.

Нам с Джеймсом было очень хорошо вместе, пусть даже эти мгновения выдавались редко. Наше будущее, казалось, было определено. Мы никогда не говорили о нем, но я ждала, что после окончания школы Джеймс сделает мне предложение. Хотя до того момента было еще целых три года.

Шестой месяц беременности Хелен прошел гладко, а за ним – седьмой и восьмой. Она говорила, что малыш постоянно шевелится. Иногда сестра хватала меня за руку и прижимала ее к животу. Я чувствовала, как внутри толкается что-то маленькое. Хелен была счастлива.

– Генри Матиас никогда так себя не вел – он едва шевелился. Я знаю: с этим все будет хорошо.

Я улыбалась и радовалась вместе с ней: мне не меньше, чем Хелен и Томми, хотелось, чтобы ребенок выжил.

Когда до рождения осталась неделя или две, Хелен охватила паника, и она то и дело спрашивала врача:

– Доктор Уилсон, вы уверены, что все в порядке? Откуда вы знаете? Еще не пора?

Он улыбался ей, как маленькой:

– Ты ведь знаешь, как говорят, Хелен: ребенок что яблоко – когда созреет, сам упадет. Не волнуйся, я о тебе позабочусь. И Томми, и Мод тоже.

Томми принес из амбара люльку, и я помыла ее и почистила, а потом поставила на прежнее место в своей комнате, подвинув кровать к стене, чтобы освободить место. Вытащила свои вещи из двух ящиков, расчищая пространство для маленького приданого, что я ему приготовила. Благодаря занятиям с мамой, я неплохо шила и за это время наделала малышу множество крошечных сорочек и чепчиков. Конечно, они отличались от покупных – без вышивки и прочего, – но швы были ровными, прочными, и одежки шились с любовью.

Однажды, вернувшись со школы, я застала Хелен сидящей на краешке постели. Вся покрытая испариной, она с трудом глотала воздух.

– Вызови врача! – выдавила она.

Я выбежала из дома и со всех ног помчалась к дому доктора, до которого было целых четверть мили. Его кабинет с маленькой приемной и смотровой располагался в пристройке к дому. Дверь была открыта, но его там не было. В приемной ждали люди – я видела их в церкви. У одного голова была повязана, и из-под повязки сочилась кровь.

– Где он? – заорала я. – Пусть скорее приходит! У Хелен начались роды!

Все они знали, что случилось в первый раз: их порезанные пальцы подождут. Один человек встал.

– Доктор зачем-то вышел в магазин, всего с минуту назад. Я пойду его позову.

Я выбежала из пристройки и припустила обратно домой. Прибежала вся в поту и едва дыша.

– Доктор Уилсон будет через несколько минут. Что, совсем плохо? – спросила я.

Хелен с трудом кивнула, губы ее скривились от боли.

Я вспомнила прошлый раз.

– Пойду все приготовлю.

Я убежала на кухню, набрала полный таз воды и поставила на печь, но огонь никак не занимался. Я выскочила на крыльцо, цапнула пару поленьев, сложенных там же, и закинула их в печь. Кое-как занялось слабое пламя. Довольная результатом, я крепко захлопнула дверцу и бросилась за полотенцами. Остановившись на секунду, выглянула в окно проверить, не идет ли доктор, но его не было видно.

Хелен легла на спину, подтянула коленки и пристально уставилась на меня, глаза в глаза.

– Начинается, Мод. Где доктор?

Я снова выглянула в окно, но его по-прежнему не было.

– Держись, Хелен, он сейчас придет.

Взгляд у нее стал диким.

– Я не могу! Я сейчас рожу!

Сделав глубокий вдох, я отдернула одеяло. Я уже вдоволь насмотрелась на интимное место Хелен, но теперь мне нужно было знать, что происходит. Хелен была права: малыш уже выходил на свет. Вот показалась крошечная головка. Он не кричал. Мне нужно было ему помочь.

– Ты права, Хелен, ждать больше нельзя. Когда снова начнутся схватки, постарайся вытолкнуть его, чтобы я могла его ухватить.

Хелен зажмурилась и напряглась изо всех сил. Показались плечики малыша. Я потянула, – видела, как в прошлый раз это делал доктор Уилсон, – но он был таким скользким, что мне никак не удавалось его ухватить. Хелен снова сделала глубокий вдох и снова потужилась. Ребенок вышел еще немного, я взяла полотенце, обернула его и попыталась снова, и наконец, извлекла его целиком. Это была девочка. Я завернула ее в полотенце. Она не плакала и была вся синяя. Правой рукой я придержала крошечную шейку и перевернула ее вниз головой. Потом легонько встряхнула, но она так и не заплакала. Я несколько раз подула ей в ротик, совсем как врач в прошлый раз. Ребенок кашлянул прямо мне в рот и испустил душераздирающий крик. Это было самое прекрасное, что я слышала в своей жизни. Хелен откинулась на подушки.

Когда я подняла глаза, в комнату вошел взволнованный доктор Уилсон. Ребенок все еще кричал, и от этого крика уши сворачивались в трубочку. Доктор достал из чемоданчика инструменты, перетянул пуповину и перерезал ее. Затем взял меня за руку и отвел на кухню.

– Мне нужно позаботиться о Хелен. Заверни ребенка и отнеси на кухню. Вымой ее, да смотри, чтобы не простудилась.

Я с радостью принялась исполнять его указания. Держа малышку одной рукой, другой я соорудила на кухонном столе подстилку из свернутого одеяла. Затем набрала в таз теплой воды и искупала ребенка, смыв с него всю послеродовую слизь. Потом запеленала и завернула в одеяльце – я видела, как это делали мамочки в церкви. Все это время малышка не переставала кричать, и от этого крика сердце мое наполнялось радостью, ведь он означал, что она жива и здорова, что все у нее будет хорошо. Я испытывала такую гордость при виде этого совершенного крошечного тельца, словно это мой собственный ребенок. Она была идеального размера, кругленькая и розовая. Головка покрыта светлым пушком, того же цвета, что и у Хелен. Это была здоровая и красивая малютка.

Врач наконец закончил с Хелен и пришел ко мне – я сидела и качала ребенка в углу кухни. Девочка сладко спала, а я наблюдала за каждым ее вдохом.

– Ты отлично справилась, юная леди. Я и сам не смог бы лучше. Хелен рассказала, как ты вдохнула в нее жизнь.

От такой похвалы я просияла. Пожалуй, это был самый важный поступок всей моей жизни.