Онлайн чтение книги Мельин и другие места
3. Стокгольмский синдром

Максим Картанов проснулся рано. Открыв глаза, он увидел лишь белый потолок и улыбнулся. В квартире своего друга он жил уже больше месяца и маялся от безделья. Интернет был подключен через тучу устройств, которые они соорудили вместе, чтобы быть немного более незаметными для окружающих. И, несмотря на некоторую завесу невозможности, стать призраком во всемирной сети оказалось вполне реально, хоть и приходилось проводить множество различных манипуляций с трафиком и маршрутизированием перед каждым посещением необходимых аккаунтов.

Максим налил себе холодного чая из старого заварника и прошелся по пустым комнатам. Больше всего ему, естественно, нравилась «белая» комната, ведь это была его идея – выкрасить стены и записать обращение именно в таком виде. Выглядело немного глупо, но все-таки не так плохо, как первые обращения к родителям Юли, когда на заднем плане можно было отчетливо различить предметы интерьера вплоть до дурацких обоев чуть ли не десятилетней давности.

Максим сел на пол и медленными глотками цедил горький, слишком сильно заваренный чай, обжигавший рот не температурой, а противным вкусом. Именно такой чай он и любил – темный, с белесой пленкой на холодной жидкости, настолько сильно заваренный, аж до густоты, что могло стошнить – Максим не знал почему, но этот вкус был приятен ему, как коньяк, который он пил единственный раз в жизни, ставший последним.

Когда кружка опустела, он выглянул в окно.

Толпа уже разворачивалась у входа в Екатерининский сад – нужно было уже собираться с последними мыслями и выходить.

Максим видел происходившее почти с высоты птичьего полета, но изнутри картина представала совсем другой. Десятки, может даже сотни людей, пришли в этот солнечный, без единого облака на небе, день, чтобы увидеть нечто неожиданное, столь непривычное и выдающееся из их жизни. Ведь для них Максим был всего лишь еще одним «лицом из телевизора» – личность без души, отдавшийся за пиар и пустившийся во все тяжкие, что и привело к плачевному результату преступника. Другие приготовили плакаты с изложением своих требований к правительству, будто это имело какое-то отношение к акции Максима Картанова, но тут уж ничего не поделать – любая активистская деятельность нашла себе лаз в сегодняшний день.

Максим не зря фильтровал и вносил необходимую редактуру в свое видео-обращение, зря волновались спецслужбы, пытаясь отключить трансляцию – все, что могло иметь какое-то отношение к истинным целям взрыва, было тщательно удалено и подчищено. Вместо политической деятельности перед зрителями предстал, как это не прискорбно было признавать, не более чем очередной остросюжетный «видос», один из сотен других, отуплявших население одаренных интернетом граждан.

В толпе можно было заметить самую разношерстную публику – как молодежь, в основном группами по десять-пятнадцать человек, так и одиноких «знаменосцев» – держатели плакатов и транспарантов, представители самых разных возрастов.

И вот среди всего этого столпотворения, среди молодежных группировок, представители которых решили, что участие в подобных акция очень модно и куда интереснее обычного шопинга, среди людей постарше, многие из которых, несомненно являлись представителями неких политических и псевдополитических организаций, среди обычных зевак, как безработных, не знающих чем заняться в столь безоблачный день, так и обычных прохожих, которые не смотрят телевизор и не посещают многочисленные блоги и image-борды, среди всего населения парка на сегодня, выделялась пара молодых людей, державшихся немного поодаль, в широкой тени молодых деревьев.

Девушка и парень, непримечательные внешностью и без пристрастия к происходившему, они стояли и разговаривали, и, казалось, что они ждут чего-то, оглядываясь по сторонам.

– Как ты думаешь, он придет? – спросила девушка. Она выглядела гораздо старше своего возраста, в глазах наблюдалась некоторая жесткость не присущая женщинам такого типа.

– Надеюсь, что это шутка… – пробормотал ее собеседник себе под нос, озираясь по сторонам и надвигая кепку на глаза, боясь лишнего внимания. – Он сам устроил этот цирк, а теперь пусть только попробует не прийти.

– А ты охотно помог ему, Павел, – строго заметила собеседница. – Можешь не обращать внимания на некоторые мои реплики, это просто мысли вслух. Я уже вся перенервничала.

Паша мягко положил ладони девушке на плечи и почувствовал, как ее дрожь передается ему легкими толчками. Ее практически колотило от озноба.

– Все будет хорошо. Он знает на что идет. Ты что забыла, мы же все обдумали и обговорили, тебе ничто не грозит.

– Да помню я, помню… – Она снова посмотрела в сторону входа, на небольшое кольцо оцепления, к которому должен был подойти Максим. – Я так за него волнуюсь.

Она еле сдерживала слезы, хотя посторонний наблюдатель вряд ли смог бы обратить на это внимание. Но девичий организм – это не огромная плотина, способная сдержать натиск чувств, бьющихся с огромной силой, и поэтому ее глаза уже давно покраснели от соленой влаги, проступавшей на веках.

– Давай-давай, не раскисай, Юлька. Ты совсем уже плохо держишься, на тебя это не похоже.

Юлии Деминой хотелось обнять его и разрыдаться прямо на плече. Уже месяц ей не давало покоя чувство вины за то, что она так бросила родителей, забрав все лучшее, что они берегли, забрав их нервы и сон, оставив лишь кучу проблем. Но она знала, что не может бросить любимого в его стремлении к цели, достижение которой порой было ей непонятно и даже безумно. Но вместо слез и жалости к себе она выбрала любовь, пусть и неправильную, запретную, ну и что – все так делают, а чем она хуже, тем более, что она находила в себе разум не уподобляться этому быдлу, в которое превращалось большинство ее сверстников. Она отвернулась.

Но именно в этот момент толпа у входа оживилась.

– Юля, тебе пора. Кажется, я его вижу, – сказал Паша и, оставив девушку одну, прошел чуть дальше от входа, к одинокой скамейке у памятника Екатерине.

Юля протерла глаза салфеткой, которую выудила из кармана своих джинсовых шорт до колен, и, сделав вдох-выдох несколько раз, чтобы голос не дрожал, пошла вперед. Пути назад уже не было.

Владислав Валерьевич стоял в центре оцепления и не находил себе места. Он всю ночь не мог уснуть, все время размышляя о происходящем. Ведь не может преступник просто так взять и сдаться властям, даже несмотря на выполненные требования. Да и требования-то были бредовыми, если взглянуть на них со стороны его длительного опыта. Теперь это все больше и больше походило на подставу, но он просто не мог не довести дело до конца.

Похоже, что этот Картанов просто договорился с девчонкой и разыграл своеобразный спектакль, чтобы добиться… чего? Внимания масс-медиа? Популярности? Нет, вряд ли молодой, умный парень стал бы ставить на кон свое будущее ради «такой» популярности…

– Владислав! Он идет, – сказал один из оперативников из оцепления.

Владислав отвлекся от своих мыслей и взглянул туда, куда был направлен взгляд оперативника.

Максим Картанов направлялся вовсе не со стороны Невского проспекта, вопреки ожиданиям многих, он шел из парка на выход. Особо не таясь, с поднятой головой он шествовал уверенно и свободно, будто не собирался сдаваться полиции, а просто вышел на прогулку. Странным было то, что многие не обращали на него внимания, будто вовсе не знали, кто он такой. Формально, конечно, именно так все и было, но именно поступок этого человека собрал сегодня здесь такую толпу.

Лишь когда шепот начал перерастать в откровенный гул, срывающийся в крик, как на птичьем базаре, люди осторожно, боясь поступков этого человека, начали обступать его со всех сторон. Это выглядело, по меньшей мере, смешно – овцы собрались вокруг нового человека, готовые внимать его словам, пока пастух не разгонит это безобразие.

Максим прошел до оцепления без проблем, не обращая внимания на людей вокруг, даже не смотря на них. В его глазах цвела уверенность в собственных силах – определенно, стоило ожидать от него неожиданностей, будто он уже погрузил ладонь в рукав в поисках последнего козыря.

Хотя рукавов у него не было. Он вышел на встречу, одевшись в соответствии с погодой – в джинсовых шортах чуть ниже колен и в желтой футболке со всем известным принтом на груди – круглой, улыбающейся рожицей.

– Здравствуйте, Владислав, – сказал Максим, пройдя вперед, через расступившееся оцепление.

Владислав защелкнул наручники на протянутых ладонях Максима и посмотрел ему в лицо.

– Где девочка? – только и спросил он у преступника.

– А вы еще не догадались? Думал, что когда увидите меня, то вопросов больше не останется.

– Можешь не сомневаться в моих умственных способностях, скорее мне стоит сомневаюсь в твоих. Но все же – где девочка? Мне плевать, если это какие-то игры тупоголовой шпаны или же ты настоящий отморозок, моя цель – вернуть ребенка родителям.

Максим улыбнулся и тихо, чтобы в шуме какофонии криков только Владислав услышал его слова, сказал:

– Посмотрите мне за спину. Да повнимательнее.

Среди буйствующей, выкрикивающей разные сорта бреда, массы народа, Владислав увидел Юлю без особого внимания. Ее неподвижность резко контрастировала с девятым валом вокруг. Еще чуть-чуть, и она погрузится в волны беспорядков, происходящих рядом. Она увидела Владислава и помахала ему рукой.

– Где моя девочка?! Где она?! – кричала мать Деминой, прорываясь к Максиму.

Когда ее пропустили, Мария вцепилась в его плечи так сильно, что двое крупных мужчин еле оттащили ее в сторону. Юля видела все это со стороны, но не решалась пока подойти, а Владислав почему-то не спешил с ее разоблачением. Возможно, что, несмотря на его возраст и опыт, ему было слишком неловко вот так представлять матери дочь, как человека, который обрек ее на страдания, граничащие с безумием. Но именно дочь в глазах следователя была сейчас главным преступником, потому что даже несмотря на любовь к этому человеку в наручниках (а их отношения становились ясны, стоило только посмотреть на обоих внимательнее), она не имела никаких прав поступать так с человеком, который произвел тебя на свет и растил, кормил и воспитывал, как огромную часть самого себя.

Владислав думал, что даже плохое воспитание не должно наказываться столь радикальным способом.

– Мария, успокойтесь! – громко и уверенно, сказал Владислав, сдерживая гнев матери.

– Где она?! Отведите меня к дочери! Что он сделал с ней! – она все кричала и кричала, не в силах остановить истерику.

– Посмотри на нее! Видишь, что ты сделал с ней?! – крикнул Владислав на Максима, с силой сжав его лицо и направив его в сторону Марии. – Ну что, стоят ваши игры такого? А? Стоят?

Максим ничего не ответил. Его улыбка давно уже была стерта с лица. На Владислава исподлобья смотрел человек, достаточно взрослый, чтобы осознавать свои поступки.

– Вы ничего не знаете… – начал Максим, но Владислав не сдержался и ударил его ребром ладони в ухо.

– Да мне насрать, понял. Ты сядешь. Не знаю, на что ты рассчитываешь, но ты сядешь, я приложу к этому все усилия.

– Стойте!

Юля расталкивала людей вокруг себя, они опешили от такого отчетливого выкрика и расступались, оглядываясь на нее. В ее глазах стояли слезы, которые она тщательно пыталась удержать в себе.

– Стойте, не трогайте его! Я цела, меня никто не похищал…

– Юля, не надо… – сказал Максим.

–…это все моя идея, поэтому если нужно – надевайте наручники и на меня.

– Юленька… – ее мать подошла к ней, протягивая руки к ее лицу, не веря тому, что ее дочка цела, словно не обращая внимания на ее слова.

– Мама, прости меня. Но я должна была. Я люблю Максима, – сказала Юлия Демина и, приобняв мать, тут же отстранилась и подошла к Владиславу. – Ну что? Забирайте и меня с ним.

– Но не в наручниках. Ты поедешь с нами, а там видно будет.

Максима вели к выходу из парка. Круг оцепления превратился в колонну и направился к служебным автомобилям, нарушаясь лишь в моменты, когда особо ретивые скандалисты и репортеры пытались пробиться к арестанту.

– Максим, что заставило вас так поступить?! Скажите, это правда, что вы действовали от лица якобы похищенной Юлии Деминой? – эти и десятки других похожих вопросов висели в воздухе, не находя себе пары в виде полноценного ответа.

Максим Картанов шел вперед, держа руки в наручниках перед собой, и не позволяя полицейским вести себя.

Вдруг из толпы отделилась небольшая группа молодых людей, которая направлялась прямо к колонне полицейского сопровождения.

Не прошло и нескольких секунд, как они ворвались прямо в колонну.

– Максим, мы тебе поможем! Давай, беги же! Беги! – кричали парни лет двадцати пяти, вступая в драку с опешившими полицейскими.

Один из них схватил Максима за цепь наручников и потащил наружу, пока его напарники удерживали брешь. Но он не ожидал того, что произошло после. Максим дернул руки на себя, вырывая наручники у неизвестного «помощника», заставив того покачнуться от неожиданности жеста, и, сжав их в замок, ударил незнакомца в шею. Тот отлетел на спины дерущихся и немигающими глазами уставился на своего кумира.

– Вы что, совсем идиоты?! Хватит заниматься всякой херней! – Максим обращался ко всем присутствующим, воспользовавшись заминкой, произошедшей в этот момент. – Что вы творите, люди?! Зачем вы все сюда пришли? Посмотреть на человека из ящика? Может увидеть известную личность? Или просто поржать и поснимать это все на камеры?

В его словах была правда – фотоаппараты и мобильники торчали из масс, как иглы из спины ежа, даже еще до того, как «представление началось».

– Я обычный преступник, и именно поэтому я иду сейчас с ними, – Максим кивнул на Владислава с его людьми. – Научитесь думать, что вы делаете, иначе так и останетесь овцами. Считаете, что я невиновен? Да вы даже понятия не имеете, что тут сегодня происходит! Валите отсюда, если у вас еще остался здравый смысл…

– Все, хватит с тебя внимания на сегодня. – Владислав оборвал Максима и повел его в старый добрый «УАЗик».

Этот день стремительно подходил к концу. Пусть часовая стрелка только начинала отходить от цифры «3», но день уже заканчивался. Безмятежное солнце закрывали собой маленькие тучи, словно поторапливая светило к линии горизонта. Они были слишком малы, чтобы накрыть его собой, но их было так много, и ветер гнал их прямо в центр небосвода. Тень набегала на землю стремительно, подсказывая, что сегодня уже ничего не произойдет. Как, впрочем, и завтра…