Передонов и Ершова вышли на двор. Он бормотал:
– Вот поди ж ты.
Она кричала во все горло и была веселая. Они собирались плясать. Преполовенская и Варвара пробрались через кухню в горницы и сели у окна смотреть, что будет на дворе.
Передонов и Ершова обнялись и пустились в пляс по траве кругом груши. Лицо у Передонова попрежнему оставалось тупым и не выражало ничего. Механически, как на неживом, прыгали на его носу золотые очки и короткие волосы на его голове. Ершова повизгивала, покрикивала, помахивала руками и вся шаталась.
Она крикнула Варваре в окно:
– Эй, ты, фря, выходи плясать! Ай гнушаешься нашей компанией?
Варвара отвернулась.
– Чорт с тобой! Уморилась! – крикнула. Ершова, повалилась на траву и увлекла с собою Передонова.
Они посидели обнявшись, потом опять заплясали. И так несколько раз повторялось: то попляшут, то отдохнут под грушею, на скамеечке или прямо на траве.
Володин искpенно веселился, глядя из окна на пляшущих. Он хохотал, строил уморительные гримасы, корчился, сгибал колени вверх и вскрикивал:
– Эк их разбирает! Потеха!
– Стерва проклятая! – сердито сказала Варвара.
– Стерва, – согласился Володин, хохоча, – погоди ж, хозяюшка любезная, я тебе удружу. Давайте пачкать и в зале. Теперь уже все равно сегодня не вернется, упаточится там на травке, пойдет спать.
Он залился блеющим смехом и запрыгал бараном. Преполовенская подстрекала:
– Конечно, пачкайте, Павел Васильевич, что ей в зубы смотреть. Если и придет, так ей можно будет сказать, что это она сама с пьяных глаз так отделала.
Володин, прыгая и хохоча, побежал в залу и принялся шаркать подошвами по обоям.
– Варвара Дмитриевна, дайте веревочку, – закричал он.
Варвара, ковыляя, словно утка, пошла через залу в спальню и принесла оттуда конец веревки, измочаленный и узловатый. Володин сделал петлю, поставил среди залы стул и подвесил петлю на крюк для лампы.
– Это для хозяйки! – кричал он – Чтоб было на чем повеситься со злости, когда вы уедете.
Обе дамы визжали от хохота.
– Дайте бумажки клочок, – кричал Володин, – и карандашик.
Варвара порылась еще в спальне и вынесла оттуда обрывок бумажки и карандаш. Володин написал: “для хозяйки” и прицепил бумажку к петле. Все это делал он с потешными ужимками. Потом он снова принялся неистово прыгать вдоль стен, попирая их подошвами и весь сотрясаясь при этом. Визгом его и блеющим хохотом был наполнен весь дом. Белый кот, испуганно прижав уши, выглядывал из спальни и, невидимому, не знал, куда бы ему бежать.
Передонов отвязался наконец от Ершовой и возвратился дамой один, – Ершова и точно утомилась и пошла домой спать. Володин встретил Передонова радостным хохотом и криком:
– И в зале напачкали! Ура!
– Ура! – закричал Передонов и захохотал громко и отрывисто, словно выпаливая свой смех.
Закричали “ура” и дамы. Началось общее веселье. Передонов крикнул:
– Павлушка, давай плясать!
– Давай, Ардальоша, – глупо хихикая, ответил Володин.
Они плясали под петлею, и оба нелепо вскидывали ноги. Пол вздрагивал под тяжкими стопами Передонова.
– Расплясался Ардальон Борисыч, – заметила Преполовенская, легонечко улыбаясь.
– Уж и не говорите, у него все причуды, – ворчливо ответила Варвара, любуясь однако Передоновым.
Она искренно думала, что он – красавец и молодец. Самые глупые поступки его казались ей подобающими. Он не был ей ни смешон, ни противен.
– Отпевайте хозяйку! – закричал Володин. – Давайте подушку!
– Чего ни придумают! – смеясь говорила Варвара.
Она выкинула из спальни подушку в грязной ситцевой наволочке. Подушку положили на пол за хозяйку, и стали ее отпевать дикими, визгливыми голосами. Потом позвали Наталью, заставили ее вертеть аристон, а сами, все четверо, танцовали кадриль, нелепо кривляясь и высоко вскидывая ноги.
После пляски Передонов расщедрился. Одушевление, тусклое и угрюмое, светилось на его заплывшем лице. Им овладела решимость, почти механическая, – может быть, следствие усиленной мышечной деятельности. Он вытащил бумажник, отсчитал несколько кредиток и, с лицом, гордым и самохвальным, бросил их по направлению к Варваре.
– Бери, Варвара! – крикнул он: – шей себе подвенечное платье.
Кредитки разлетелись по полу. Варвара живо подобрала их. Она нисколько не обиделась на такой способ дарения. Преполовенская злобно думала: “Ну, мы еще посмотрим, чья возьмет”, – и ехидно улыбалась. Володин, конечна, не догадался помочь Варваре поднять деньги.
Скоро Преполовенская ушла. В сенях она встретилась с новою гостьею, Грушиною.
Марья Осиповна Грушина, молодая вдова, имела как-то преждевременно опустившуюся наружность. Она была тонка, и сухая кожа ее вся покрылась морщинками, мелкими и словно, запыленными. Лицо не лишенное приятности, – а зубы грязные и черные. Руки тонкие, пальцы длинные и цепкие, под ногтями грязь. На беглый взгляд она не то чтоб казалась очень грязною, а производила такое впечатление, словно она никогда не моется, а только выколачивается вместе со своими платьями. Думалось, что если ударить по ней несколько раз камышевкою, то поднимется до самого неба пыльный столб.
Одежда на ней висела мятыми складками, словно сейчас только вынутая из туго завязанного узла, где долго лежала скомканная. Жила Грушина пенсиею, мелким комиссионерством и отдачею денег под залог недвижимостей. Разговоры вела попреимуществу нескромные и привязывалась к мужчинам, желая найти жениха. В ее доме постоянно занимал комнату кто-нибудь из холостых чиновников.
Варвара встретила Грушину радостно: было до нее дело. Грушина и Варвара сейчас же принялись говорить о прислуге и зашептались. Любопытный Володин подсел к ним и слушал. Передонов угрюмо и одиноко сидел за столом и мял руками конец скатерти.
Варвара жаловалась Грушиной на свою Наталью. Грушина указала ей новую прислугу, Клавдию, и расхвалила ее. Решили ехать за нею сейчас же, на Самородину-речку, где она жила пока у акцизного чиновника, на-днях получившего перевод в другой город. Варвару остановило только имя. Она с недоумением спросила:
– Клавдия? А ейкать-то ее как же я стану? Клашка, что ли?
Грушина посоветовала:
– А вы ее зовите Клавдюшкой.
Варваре это понравилось. Она повторяла:
– Клавдюшка, дюшка.
И смеялась скрипучим смехом. Надо заметить, что дюшками в нашем городе называют свиней. Володин захрюкал. Все захохотали.
– Дюшка, дюшенька, – лепетал меж приступами смеха Володин, корча глупое лицо и выпячивая губы.
И он хрюкал и дурачился до тех пор, пока ему не сказали, что он надоел. Тогда он отошел с обиженным лицом, сел рядом с Передоновым и, по-бараньи склонив свой крутой лоб, уставился на испачканную пятнами скатерть.
Заодно по дороге на Самородину-речку Варвара решила купить и материю для подвенечного платья. Она всегда ходила по магазинам вместе с Грушиною: та помогала ей сделать выбор и сторговаться.
Крадучись от Передонова, Варвара напихала Грушиной в глубокие карманы для ее детей разного кушанья, сладких пирожков, гостинцев. Грушина догадалась, что ее услуги сегодня на что-то очень понадобятся Варваре.
Узкие башмаки и высокие каблуки не давали Варваре много ходить. Она скоро уставала. Поэтому она чаще ездила на извозчиках, хотя больших расстояний в нашем городе не было. В последнее время она зачастила к Грушиной. Извозчики уж заприметили это; их и всех-то было десятка два. Сажая Варвару, уж и не спрашивали, куда везти.
Уселись на дрожки и поехали к господам, у которых жила Клавдия, осведомляться о ней. На улицах было почти везде грязно, хотя дождь прошел еще вчера вечером. Дрожки только изредка продребезжат по каменной настилке и опять вязнут в липкой грязи на немощенных улицах.
Зато Варварин голос дребезжал непрерывно, часто сопровождаемый сочувственною болтовнею Грушиной.
– Мой-то гусь опять был у Марфушки, – сказала Варвара.
Грушина ответила с сочувственною злостью:
– Это они его ловят. Еще бы, жених-то хоть куда, особенно ей-то, Марфушке. Ей такого и во сне не снилось.
– Уж не знаю, право, как и быть, – жаловалась Варвара, – ершистый такой стал, что просто страх. Поверите ли, голова кругам идет. Женится, а я на улицу ступай.
– Что вы, голубушка, Варвара Дмитриевна, – утешала Грушина, – не думайте этого. Никогда он ни на ком, кроме вас, не женится. Он к вам привык.
– Уйдет иногда к ночи, а я заснуть не могу, – говорила Варвара. – Кто его знает, может быть, венчается где-нибудь. Иногда всю ночь промаешься. Все на него зарятся: и Рутиловские три кобылы, – ведь они всем на шею вешаются, – и Женька толсторожая.
И долго жаловалась Варвара, и по всему ее разговору Грушина видела, что у нее еще что-то есть, какая-то просьба, и заранее радовалась заработку.
Клавдия понравилась. Жена акциозного ее хвалила. Ее наняли и велели приходить сегодня же вечером, так как акцизный уезжал сегодня.
Наконец приехали к Грушиной. Грушина жила в собственном домике, довольно неряшливо, с тремя малыми своими ребятишками, обтрепанными, грязными, глупыми и злыми, как ошпаренные собачонки. Откровенный разговор только теперь начался.
– Мой-то дурак Ардальошка, – заговорила Варвара, – требует, чтобы я опять княгине написала. А чего я ей попусту писать стану! Онa и не ответит или ответит неладное. Знакомство-то не больно великое.
Княгиня Волчанская, у которой Варвара когда-то жила домашнею портнихою для простых работ, могла бы оказать Передонову покровительство: ее дочь была замужем за тайным советником Щепкиным, важною в учебном ведомстве особою. Она уже писала Варваре в ответ на ее просьбы в прошлом году, что не станет просить за Варварина жениха, а за мужа – другое дело, при случае можно будет попросить. То письмо Передонова не удовлетворило: там дана только неясная надежда, а не сказано прямо, что непременно княгиня выхлопочет Варварину мужу инспекторское место. Чтобы разъяснить это недоумение, ездили нынче в Петербург; Варвара сходила к княгине, потом повела к ней Передонова, но нарочно оттянула это посещение, так что уже не застали княгиню: Варвара поняла, что княгиня в лучшем случае ограничится только советом повенчаться поскорее да несколькими неопределенными обещаниями при случае попросить, – обещаниями, которые были бы совсем недостаточны для Передонова. И Варвара решила не показывать княгиню Передонову.
– Уж я на вас, как на каменную гору, надеюсь, – сказала Варвара, – помогите мне, голубушка Марья Осиповна.
– Как же я могу помочь, душечка Варвара Дмитриевна? – спросила Грушина.
– Уж вы знаете, я для вас все готова сделать, что только можно. Поворожить не хотите ли?
– Ну, что ваша ворожка, знаю я, – сказала со смехом Варвара, – нет, вы мне иначе должны помочь.
– Как же? – с тревожно-радостным ожиданием спросила Грушина.
– Очень просто, – сказала, ухмыляясь, Варвара, – вы напишите письмо, будто бы от княгини, под ее руку, а я покажу Ардальону Борисычу.
– Ой, голубушка, что вы, как это можно! – заговорила Грушина, притворяясь испуганною, – как узнают все это дело, что мне тогда будет?
Варвара нисколько не смутилась ее ответом, вытащила из кармана измятое письмо и сказала:
– Вот я и письмо княгинино взяла вам для образца.
Грушина долго отнекивалась. Варвара ясно видела, что Грушина согласится, но что ей хочется получить за это побольше. А Варваре хотелось дать поменьше. И она осторожно увеличивала посулы, наобещала разных мелких подарков, шелковое старое платье, и наконец Грушина увидела, что уж больше Варвара ни за что не даст. Жалобные слова так и сыпались с Варварина языка. Грушина сделала вид, что соглашается только из жалости, и взяла письмо [22. На другой день, после обеда, пока Передонов спал, Варвара отправилась к Преполовенским. Крапивы, целый мешок, послала она раньше, с своей новой служанкой Клавдией. Страшно было, но все же Варвара пошла. В гостиной у Преполовенских сидели в круг преддиванного овального стола Варвара, хозяйка и ее сестра Женя, высокая, полная, краснощекая девица с медленными движениями и обманчиво-невинными глазами. – Вот, – говорила Софья, – видите, какая она У нас толстуха краснощекая, – а все потому, что ее мать крапивой стегала. Да и я стегаю. Женя ярко покраснела и засмеялась. – Да, – сказала она ленивым, низким голосом, – как я начну худеть, сейчас меня жаленцей попотчуют, – я и раздобрею опять. – Да ведь вам больно? – с опасливым удивлением спросила Варвара. – Что ж такое, больно, да здорово, – отвечала Женя, – у нас уж такая примета; и сестрицу стегали, когда она была в девицах. – А не страшно разве? – спрашивала Варвара. – Что ж делать, меня не спрашивают, – спокойно отвечала Женя, – высекут, да и вся недолга. Не своя воля. Софья внушительно и неторопливо сказала: – Чего бояться, вовсе не так уж больно, ведь я по себе знаю. – И хорошо действует? – еще раз спросила Варвара. – Ну вот еще, – с досадой сказала Софья, – не видите разве, – живой пример перед глазами. Сперва немного опадешь с тела, а со следующего дня и начнешь жиреть. Наконец убеждения и уговоры двух сестриц победили последние Варварины сомнения. – Ну, ладно, – сказала она ухмыляясь, – валяйте. Посмотрим, что будет. А никто не увидит? – Да некому, вся прислуга отправлена, – сказала Софья. Варвару повели в спальню. На пороге она было начала колебаться, но Женя втолкнула ее, – сильная была девица, – и заперла дверь. Занавесы были опущены, в спальне полутемно. Ни откуда не слышалось ни звука. На двух стульях лежало несколько пучков крапивы, обернутых по стеблям платками, чтобы держать не обжигаться. Варваре стало страшно. – Нет уж, – нерешительно начала она, – у меня что-то голова болит, лучше завтра… Но Софья прикрикнула: – Ну, раздевайтесь живее, нечего привередничать. Варвара мешкала и начала пятиться к дверям. Сестрицы бросились на нее и раздели насильно. Не успела она опомниться, как лежала в одной рубашке на постели. Женя захватила обе ее руки своею сильною рукою, а другою взяла от Софьи пучок крапивы и принялась стегать им Варвару. Софья держала крепко Варварины ноги и повторяла: – Да вы не ерзайте, – экая ерза какая! Варвара крепилась недолго, – и завизжала от боли. Женя секла ее долго и сильно переменила несколько пучков. Чтобы Варварин визг не был далеко слышен, она локтем прижала ее голову к подушкам. Наконец Варвару отпустили. Она поднялась, рыдая от боли. Сестры стали утешать ее. Софья сказала: – Ну, чего ревете. Экая важность: пощиплет и перестанет. Это еще мало, надо повторить будет через несколько дней. – Ой, голубушка, что вы! – жалобно воскликнула Варвара, – и раз-то намучилась. – Ну, где там намучились, – унимала ее Софья. – Конечно, надо повторять время от времени. Нас ведь обоих с детства стегали, да и нередко. А то и пользы не будет. – Жамочная крапива! – посмеиваясь, говорила Женя. Выспавшись после обеда, Передонов отправился в Летний сад поиграть в ресторане на биллиарде. На улице встретил он Преполовенскую: проводив Варвару, она шла к своей приятельнице Вершиной рассказать по секрету об этом приключении. Было по дороге, пошли вместе. Уже заодно Передонов пригласил ее с мужем на вечер сыграть в стуколку по маленькой. Софья свела разговор на то, отчего он не женится. Передонов угрюмо молчал. Софья делала намеки на свою сестру, – таких-то ведь пышек и любит Ардальон Борисыч. Ей казалось, что он соглашается: он смотрел так же сумрачно, как всегда, и не спорил. – Я ведь знаю ваш вкус, – говорила Софья, – вы егастых недолюбливаете. Вам надо выбрать себе под пару, девицу в теле. Передонов боялся говорить, – еще подденут пожалуй, – и молча сердито посматривал на Софью.].
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления