Онлайн чтение книги Воспоминания воображаемого друга Memoirs Of An Imaginary Friend
Глава 13

Сегодня Макс не идет в школу. Сегодня Хеллоуин, а Макс в Хеллоуин не ходит в школу. Его пугают маски, которые в этот день надевают дети. Когда Макс ходил в детский сад и увидел, как из туалета выходит мальчик по имени Джей Пи в маске Человека-паука, он завис. Это был первый раз, когда Макс завис в школе, и учительница тогда не знала, что делать. Я никогда не видел, чтобы учителя так пугались.

В первом классе родители отправили Макса в школу в Хеллоуин. Они надеялись, что он «это перерос».

«Перерос» – значит родители не могут ничего придумать и ничего не делают, а только надеются, что все изменится, потому что Макс стал выше ростом и кроссовки у него на размер больше, чем раньше.

Но как только он увидел первого же ребенка в маске, Макс снова завис.

В прошлом году он остался дома и в этом тоже не пойдет. Папа Макса взял отгул, так что они проведут весь день вместе. Папа Макса позвонил своему начальнику и сказал, что заболел. Взрослому, чтобы сказать, что заболел, совсем необязательно заболеть. А вот ребенку, чтобы остаться дома, нужно заболеть.

Или бояться масок.

Мы собираемся пойти в блинный ресторанчик на Берлин-Тернпайк. Макс любит блинчики. Блинные ресторанчики у него любимые. Ест он лишь в четырех.

В новых ресторанах Макс есть не может. Иногда он от этого даже зависает. Трудно объяснить почему. Для Макса блинчики в ресторанчике на Берлин-Тернпайк – это блинчики, а блинчики в кафе через дорогу – не совсем настоящие. Даже если они с виду одинаковые и, возможно, на вкус тоже, для Макса это совершенно разная еда. Если об этом спросить у Макса, он скажет, что блинчики в кафе через дорогу тоже блинчики, но не его.

Как я уже говорил, это трудно объяснить.

– Хочешь сегодня попробовать блинчики с черникой? – спрашивает его папа.

– Нет, – отвечает Макс.

– Хорошо, – говорит папа. – Может, в следующий раз.

– Нет.

Какое-то время мы сидим молча и ждем, когда принесут еду. Папа Макса листает меню, хотя он уже сделал заказ. Официантка, после того как папа с Максом сделали заказ, поставила меню за сироп, но, когда она отошла, папа снова его взял. Я думаю, что, когда он не знает, что сказать, ему нравится что-нибудь держать в руках.

Мы с Максом соревнуемся, кто кого пересмотрит. Мы часто играем в эту игру.

В первый раз он выигрывает. Я отвлекаюсь, когда официантка роняет на пол стакан с апельсиновым соком.

– Ты рад, что не пошел в школу? – спрашивает папа, как раз когда мы начинаем игру во второй раз.

От его голоса я вздрагиваю и моргаю.

Макс снова выигрывает.

– Да, – говорит Макс.

– Хочешь, вечером поиграем в «Кошелек или жизнь»?[8] «Кошелек или жизнь» («Конфета или жизнь», «Сладость или гадость») – фраза, которую говорят дети, требуя угощения на Хеллоуин.

– Нет.

– Ты не обязан надевать маску, если не хочешь, – говорит папа Макса. – И костюм не обязан.

– Нет.

По-моему, папе Макса иногда от их разговоров становится грустно. Я вижу это по глазам и слышу по голосу. Чем дольше они говорят, тем ему грустнее. Папа Макса горбится. Он часто вздыхает. Опускает голову. По-моему, он думает, что виноват в этих односложных ответах Макса. Виноват в том, что Макс не хочет разговаривать. Но Макс не говорит лишнего, если ему самому нечего сказать, все равно с кем он говорит, так что если ему задавать вопросы да/нет, то он так и будет отвечать.

Макс не знает, что такое дружеская болтовня.

На самом деле Макс не очень-то и хочет это знать.

Мы снова сидим молча. Папа Макса смотрит в меню.

В ресторан входит воображаемый друг. Мальчик, который идет за семейством: папа, мама и рыжая девочка с веснушками. Он похож на меня. Он очень похож на человека, только кожа у него желтая. Не желтоватая. Желтая – как будто его покрасили самой желтой краской. И у него нет бровей, что, впрочем, обычное дело для воображаемых друзей. Но в остальном он вполне мог бы сойти за человека, только его никто не видит, кроме маленькой рыжей девочки и меня.

– Я пойду проверю, что в кухне, – говорю я Максу. – Надо посмотреть, чисто ли там.

Я часто так делаю, когда хочу обследовать новое место. Максу нравится, когда я проверяю чистоту. Макс кивает. Он барабанит пальцами по столу.

Я подхожу к желтому мальчику, который садится рядом с рыженькой девочкой. Они выбрали столик в другом конце ресторана, так что Максу меня не видно.

– Привет, – говорю я. – Меня зовут Будо. Не хочешь поболтать?

Желтый мальчик так пугается, что чуть не падает с места. На меня так часто реагируют.

– Ты меня видишь? – спрашивает желтый.

Голос у него как у маленькой девочки. Такое тоже часто бывает с воображаемыми друзьями. Дети редко придумывают друзей с низким голосом. По-моему, это потому, что просто легче представить не какой-нибудь чужой голос, а свой.

– Да, – говорю я. – Я тебя вижу. Я такой же, как ты.

– Правда?

– Правда.

Я не говорю, что я воображаемый друг, потому что не каждый воображаемый друг знает, что это такое, а некоторые, когда слышат это в первый раз, пугаются.

– С кем ты разговариваешь?

Это спрашивает маленькая девочка. Ей года три, может, четыре. Она услышала обрывок нашего разговора.

Я вижу страх в глазах желтого мальчика. Он не знает, что отвечать.

– Скажи ей, что ты разговариваешь сам с собой, – говорю я.

– Извини, Алексис. Я сам с собой разговаривал.

– Ты можешь встать и отойти от стола? – спрашиваю я. – Ты умеешь?

– Мне надо сходить в туалет, – говорит желтый мальчик Алексис.

– Хорошо, – говорит Алексис.

– Что – хорошо? – спрашивает женщина, которая сидит за столом напротив Алексис.

Это мама Алексис. Это сразу видно. Они очень сильно друг на друга похожи. Обе рыжеволосые, и обе с веснушками.

– Я разрешила Джо-Джо пойти на горшок, – говорит Алексис.

– О, Джо-Джо хочет пойти на горшочек? – говорит ее папа.

Он сюсюкает, и мне это сразу не нравится.

– Иди за мной, – говорю я и веду Джо-Джо через кухню, вниз по ступенькам в полуподвал.

Я давно знаю это место. Из четырех любимых ресторанов Макса мы часто заходим в три, так что мне было совсем не трудно их всех осмотреть. Слева от меня холодильник в рост человека, справа – кладовая. Хотя кладовая – это не настоящая комната, это просто место, огороженное металлической сеткой до самого потолка. Я прохожу через дверь, тоже из металлической сетки, и сажусь на коробки у дальней стены.

– Ого! – говорит Джо-Джо. – Как у тебя это получилось?

– Ты не можешь проходить через двери?

– Не знаю.

– Если бы ты мог, ты бы знал об этом, – говорю я. – Ничего, все нормально.

Я прохожу обратно через дверь и сажусь на пластмассовое ведро, которое стоит в углу рядом с лестницей. Джо-Джо задерживается возле ограждения из металлической сетки. Сначала он просто его разглядывает, потом протягивает руку, чтобы потрогать. Он очень медленно протягивает к сетке руку, как будто боится, что его может ударить электрическим током. Рука Джо-Джо замирает, не коснувшись сетки. Но это не ограждение не дает ему пройти. Ему мешает идея ограждения.

Мне такое уже приходилось видеть. По той же причине я не проваливаюсь сквозь пол. А при ходьбе не оставляю следов, потому что на самом деле я не касаюсь земли. Я касаюсь идеи земли.

Некоторые идеи сидят в людях так прочно, что их воображаемые друзья не в состоянии их преодолеть. Никто не придумает себе воображаемого друга, который будет проваливаться сквозь пол. Идея, что пол твердый, сидит в детях прочно. Она несокрушима. Как идея стен.

На наше счастье.

– Садись, – говорю я и показываю на ведро.

Джо-Джо садится.

– Меня зовут Будо. Извини, если напугал тебя.

– Все нормально. Просто ты очень похож на настоящего.

– Знаю, – говорю я.

Многие воображаемые друзья пугаются, когда я с ними заговариваю, потому что я слишком похож на настоящего. Обычно сразу можно понять, что перед тобой воображаемый друг. У кого-то или кожа ярко-желтая, или бровей нет, или еще что-нибудь такое.

В большинстве случаев они вообще не похожи на людей.

А я похож. Потому-то я их немного пугаю. Я похож на настоящего.

– Можешь рассказать, что происходит? – спрашивает Джо-Джо.

– А что ты уже успел узнать? – спрашиваю я в ответ. – Давай ты первый расскажешь, а я потом заполню пустые места.

Это лучший способ для первого контакта с воображаемым другом.

– Хорошо, – говорит Джо-Джо. – Но что рассказывать?

– Сколько времени ты живешь? – спрашиваю я.

– Не знаю. Не много.

– Несколько дней?

– Больше.

– Несколько недель?

Джо-Джо на секунду задумывается.

– Не знаю.

– Ладно, – говорю я. – Значит, скорее всего, несколько недель. Тебе кто-нибудь говорил, кто ты?

– Мама говорит, что я – воображаемый друг Алексис. Ей она об этом не говорит, она сказала папе.

Я улыбаюсь. Большинство воображаемых друзей считают, что родители того, кто их придумал, их родители тоже.

– Хорошо, – говорю я, – значит, ты знаешь. Ты – воображаемый друг. Тебя могут видеть только Алексис и другие воображаемые друзья.

– Такие, как ты?

– Да.

Джо-Джо придвигается поближе ко мне и спрашивает:

– Это значит, что мы ненастоящие?

– Нет, – говорю я. – Мы настоящие, просто мы другие. Взрослые этого не понимают, потому считают, что мы воображаемые.

– А почему ты умеешь проходить сквозь ограждение, а я – нет?

– Мы умеем делать то, чем нас наделило воображение наших друзей. Мой друг думает, что я выгляжу вот так и что умею проходить сквозь двери. Алексис представляет, что у тебя желтая кожа и ты не можешь проходить сквозь двери.

– Ого.

Это «ого» означает: «Это очень многое объясняет».

– Ты в самом деле ходишь в туалет? – спрашиваю я.

– Нет. Я просто так сказал Алексис, чтобы немножко тут походить.

– Я мог бы и сам догадаться.

– Воображаемые друзья ходят в туалет? – спрашивает Джо-Джо.

Я смеюсь:

– Ни одного не встречал.

– О-о.

Макс, наверное, уже думает, что я что-то слишком долго проверяю чистоту в кухне, и потому говорю Джо-Джо:

– Тебе, наверное, пора возвращаться к Алексис.

– Ладно. Хорошо. Мы еще увидимся?

– Вряд ли. Где ты живешь?

– Не знаю, – говорит Джо-Джо. – В зеленом доме.

– Тебе следует узнать адрес на случай, вдруг ты потеряешься. Для тебя это особенно важно, потому что ты не умеешь проходить через двери.

– О чем ты?

Джо-Джо разволновался. И правильно.

– Тебе нужно быть внимательным, чтобы тебя где-нибудь не забыли. Садись в машину сразу, как только откроют дверцу. Если не успеешь, они могут уехать без тебя.

– Но Алексис меня не бросит.

– Алексис – маленькая девочка, – говорю я. – Она не главная. Главные – ее родители, а они не считают, что ты настоящий. Так что ты должен сам о себе позаботиться. Понятно?

– Понятно, – говорит Джо-Джо, в этот момент он говорит как совсем маленький ребенок. – Я бы хотел еще с тобой встретиться.

– Мы с Максом часто сюда приходим. Может, мы и увидимся. Да?

– Да. – Это звучит как просьба.

Я встаю. Я готов вернуться к Максу. Но Джо-Джо все еще сидит на ведре.

– Будо, – говорит он, – где мои родители?

– Что?

– Мои родители, – повторяет Джо-Джо. – У Алексис есть мама и папа, а у меня нет. Алексис говорит, что они и мои родители тоже, но они меня не видят и не слышат. Где мои родители? Те, которые могут меня видеть?

– У нас нет родителей, – говорю я ему.

Мне бы хотелось сказать что-нибудь получше, но ничего лучше нет. Джо-Джо огорчился, и я его понимаю, потому что я сам из-за этого огорчаюсь.

– Потому ты должен сам о себе заботиться, – говорю я.

– Хорошо, – говорит Джо-Джо.

Но он не встает с ведра, сидит и смотрит себе под ноги.

– Нам пора, – говорю я.

– Хорошо, – говорит Джо-Джо и наконец встает. – Мне будет тебя не хватать, Будо. – Мне тоже.

Макс начинает кричать вечером ровно в девять двадцать восемь. Я это знаю, потому что смотрю на часы и жду, когда будет девять тридцать и мама и папа Макса переключат телевизор на канал, где идет мой любимый сериал.

Я не знаю, почему Макс кричит, но знаю, что это неправильно. Ему не приснился кошмар, и он не увидел паука. Это не просто крик. Я знаю, что еще немного, и Макс зависнет, и не важно, как быстро умеют бегать по лестнице его родители.

А потом я слышу еще кое-что.

Три удара с фасадной стороны дома. Что-то ударяет о стену. Наверное, что-то ударилось о стену до того, как Макс закричал. По телевизору в это время показывали рекламу, а она всегда очень громкая.

Потом я слышу еще два удара. Потом звук разбитого стекла. Наверное, окно, думаю я. Разбилось окно. Окно в комнате Макса. Не знаю откуда, но я это знаю. Родители Макса уже примчались на второй этаж. Я слышу топот их ног по коридору.

Я все еще сижу в удобном кресле. Я сам завис на секунду. Не как Макс, но крики, грохот и звон стекла пригвоздили меня к месту. Я не знаю, что делать.

Макс говорит, что хороший солдат хорошо держит удар. Я плохо держу удар. Я не знаю, что делать.

Потом понимаю.

Я встаю и иду к входной двери. Прохожу сквозь дверь, спускаюсь с крыльца и вижу, как какой-то мальчик бежит через улицу и скрывается за углом ближайшего дома. Это дом Тайлеров. Мистер и миссис Тайлер старые люди, у них нет детей, так что я понимаю, что мальчишка просто использует их задний двор, чтобы убежать. В какую-то секунду мне хочется побежать за ним, но это ни к чему.

Я знаю, кто это.

Даже если я его догоню, я ничего не смогу сделать.

Я поворачиваюсь и смотрю на дом. Я ждал, что увижу дыры. Или, быть может, огонь. Но там всего лишь яйца. С окна в комнате Макса стекает яичный желток, к раме прилипла скорлупа. Окно разбито. Стекла как не бывало.

Макса больше не слышно.

Он завис.

Когда Макс зависает, он не кричит.

Когда Макс зависает, никто не в силах ему помочь. Мама в такие моменты может гладить его по руке или по волосам, но я думаю, что от этого легче только ей. Макс ее даже не замечает. Он возвращается сам. И хотя мама Макса каждый раз пугается того, что это самый тяжелый приступ, на самом деле у Макса не бывает никаких приступов, легких или тяжелых. Он просто зависает. Разница только во времени. Так как окно в комнате Макса никогда не билось, а стекла никогда не летели к нему в постель, я думаю, в этот раз он застрянет надолго.

Когда Макс зависает, он сидит, притянув колени к груди, и раскачивается взад-вперед. Он тихонько скулит. Глаза у него открыты, но он вряд ли что-нибудь видит. И ничего не слышит. Как-то он мне сказал, что, когда зависает, слышит голоса людей, но они тихие и далекие, как голоса из телевизора в соседнем доме.

Таким был голос Грэм, перед тем как она исчезла.

Так что я не могу с ним поговорить и помочь никак тоже не могу.

Потому я иду на автозаправку. Я не черствый, просто сейчас я Максу не нужен.

Я подождал, пока не появится полиция и не расспросит родителей Макса о том, что случилось. Офицер, который был ниже ростом и намного худее полицейских в телевизоре, сфотографировал дом и окно комнаты Макса и все записал в маленький блокнот. Он спросил у родителей, не знают ли они, кто мог закидать яйцами наш дом. Они сказали, что не знают.

– Сейчас Хеллоуин, – сказал папа Макса. – Разве в Хеллоуин никто не кидается яйцами?

– Никто не бьет окна камнями, – возразил ему невысокий полицейский. – К тому же похоже, что яйца кидали именно в окно вашего сына.

– Кто может знать, что это окно Макса? – удивилась мама.

– Вы сами сказали, что окно вашего сына заклеено переводными картинками из «Звездных войн», – сказал невысокий полицейский.

– Ах да.

Даже я смог бы ответить на этот вопрос.

– У Макса есть проблемы в школе? – спросил полицейский.

– Нет, – ответил папа.

Он ответил так быстро, что у мамы даже не было шанса подать голос. Папа как будто боялся, что она заговорит.

– В школе все хорошо. Нет никаких проблем.

Если не считать обкаканного школьного громилу.