Онлайн чтение книги Месть под расчет
Глава 26

Когда показалась автомобильная стоянка в Нанруннеле, лениво полил дождь. Это был обычный недолгий летний дождик, а не предвестник знаменитых корнуоллских дождей. С ним прилетели тысячи крикливых чаек, искавших прибежище на трубах домов, на палубах судов, на портовой стене.

Сент-Джеймс, Линли и Дебора шли по тропинке мимо причала, мимо перевернутых лодок, свернутых сетей, пропитанных запахом моря, прибрежных строений, в окнах которых отражались серое море и серое небо. До тех пор, пока тропинка не подошла к первым деревенским домам, все трое молчали. Именно тогда Линли заметил, что булыжник на дороге стал скользким, и виновато поглядел на Сент-Джеймса, который ответил ему твердым взглядом.

– Все в порядке, Томми.

Они поговорили о ноже. Он был, несомненно, кухонным, и, возможно, его взяли в кухне Мика Кэмбри. Если Нэнси узнает его, можно считать доказанным, что убийство ее мужа принадлежит к разряду непреднамеренных. Найденный в бухте, нож не исключал вины Джастина Брука. Скорее он говорил о другой причине его дальней ночной прогулки. Напрашивался вывод, что Джастин отправился в бухту, чтобы избавиться от ножа, а не от фотоаппаратов Деборы.

Таким образом, фотоаппаратам пока не находилось места в мозаике преступлений. Все трое тем не менее продолжали считать, что взял их из Дебориной комнаты Джастин Брук. Однако, где они теперь, оставалось такой же загадкой, как и два дня назад.

Завернув за угол дома с магазином, в котором продавалось старинное серебро, на Ламорна-роуд, они обнаружили, что на деревенских улицах нет ни души. Собственно, это было неудивительно для летнего времени, когда причуды погоды подсказывали отдыхающим дневные занятия. Если в солнечные дни они слонялись по улицам, толпились на берегу, снимали все подряд своими фотоаппаратами, то дождь побуждал их попробовать удачу в азартных играх, насладиться салатом из только что пойманных крабов или утолить жажду местным элем. В холодные дни оживленно было там, где играли в бинго, в ресторанах и пабах.

Естественно, паб «Якорь и роза» не стал исключением. Туда пришли рыбаки, не вышедшие в море из-за непогоды, и люди, приехавшие на денек отдохнуть и искавшие укрытие от дождя. Все они толпились возле стойки.

В других обстоятельствах столь разные люди, запертые в одной норе, вряд ли объединились бы, однако сейчас юный парень с мандолиной в руках, рыбак с ирландской свистулькой и еще один мужчина в шортах, выставивший напоказ незагорелые ноги и игравший на ложках, сломали классовый и прочие барьеры.

В большое окно, выходившее на бухту, было видно, как продубленный всеми ветрами рыбак, едва освещенный наружным светом, провоцировал модно одетого малыша сыграть в «корзинку» [7]Игра с веревочкой, надетой на пальцы. Коричневыми руками он протягивал мальчику веревочку и улыбался щербатым ртом.

– Давай, Дикки. Бери. Ты же умеешь, – подталкивала мама своего сынишку.

Дикки согласился, и послышался довольный смех. Рыбак положил руку на головку мальчика.

– Вот тебе и готовая фотография, – сказал Линли, обращаясь к Деборе.

Они стояли в проеме двери и наблюдали за милой сценкой. Дебора улыбнулась:

– Томми, посмотри, какое у него красивое лицо. Да еще в боковом освещении.

Сент-Джеймс уже поднимался по лестнице в редакцию, Дебора следовала за ним, Линли – за ней.

– Знаешь, – продолжала она, помедлив на лестничной площадке, – мне показалось, что мои фотоаппараты не к месту в Корнуолле. Не спрашивай почему. Я – человек привычек. И, наверно, привыкла снимать в Лондоне. Но, Томми, мне нравится здесь. Куда ни глянь, все можно фотографировать.

Линли устыдился своих сомнений и тоже остановился:

– Деб, я люблю тебя.

У нее смягчилось лицо.

– Я тоже люблю тебя, Томми.

Сент-Джеймс уже открывал дверь редакции. Внутри звонили телефоны, Джулиана Вендейл стучала по клавиатуре компьютера, молодой фотограф начищал полудюжину объективов, разложенных на столе, в одном из закутков совещались трое мужчин и одна женщина. Среди них был и Гарри Кэмбри. На верхней стеклянной части двери виднелось полустершееся слово «Реклама».

Гарри Кэмбри увидел посетителей и прервал совещание. На нем были темные брюки от костюма, белая рубашка и черный галстук. Словно ему обязательно требовалось это объяснить, он сказал:

– Сегодня утром были похороны. В половине девятого.

Странно, подумал Линли, что Нэнси ни словом не упомянула о похоронах, однако теперь ее поведение стало понятнее. Похороны подвели черту под прежней жизнью. Печаль никуда не делась, но принимать потерю стало легче.

– Там было шестеро полицейских, – продолжал Гарри. – Вот и все, что они сделали, не считая, естественно, дурацкого ареста Джона Пенеллина. Как вам это нравится? Джон убил Мика.

– Не исключено, у него был мотив, – отозвался Линли и отдал Гарри связку ключей его сына. – Мик любил наряжаться. Может один мужчина убить из-за этого другого мужчину?

Кэмбри зажал ключи в кулаке и, поглядев на своих сотрудников, понизил голос:

– Значит, вы знаете?

– А вы отлично поработали. Почти все считают Мика таким, каким вы хотели его видеть. Настоящий мужчина. Юбочник.

– А что мне еще оставалось? Черт побери, он все лее был моим сыном. Он был мужчиной.

– Который получал наслаждение, одеваясь женщиной.

– Я не мог с ним ничего поделать. Как ни старался.

– Это давно началось?

Сунув ключи в карман, Кэмбри кивнул:

– Он всю жизнь такой. Я ловил его на этом, бил, выгонял голым на улицу, привязывал к стулу и разрисовывал ему лицо, делал вид, будто собираюсь кастрировать его. Ничего не помогало.

– Оставалось только убить, – сказал Линли.

На Кэмбри никак не подействовали слова Линли.

– Я защищал и оберегал моего сына. Я не убивал его.

– Ваша защита сработала, – вмешался Сент-Джеймс. – Люди вам верили. Но, в сущности, он не нуждался в вашей защите в том, что касалось переодеваний, другое дело – его расследование. Вы оказались правы.

– Оружие, да? Я правильно понял?

Сент-Джеймс поглядел на Линли, словно спрашивая у него, стоит ли прибавлять старику горя. А ведь так оно и будет, когда ему объяснят, что на самом деле означают знаки на записке. Женские тряпки, наркотики. Мик не просто швырял деньгами, вместо того чтобы модернизировать газету, он швырял их и на поддержание своей двойной жизни.

Линли подумал, что рано или поздно приходит время избавляться от самообманов. Строить что-то на лжи – человеческие отношения или свою жизнь – значит строить на песке. Иллюзия благопристойности может просуществовать недолго. Вопрос лишь в том, когда положить конец неадекватному представлению Гарри Кэмбри о своем сыне.

Посмотрев на Гарри, Линли увидел измученного страданиями и болезнью старика с изможденным лицом. Он увидел липнущую к ребрам рубашку, отвратительные никотиновые пятна на изуродованных артритом пальцах, когда тот потянулся за бутылкой пива. Пусть кто-нибудь другой открывает ему глаза, решил Линли.

– Нам известно, что Мик расследовал нечто, связанное с лекарством под названием «онкозим», – сказал он.

Сент-Джеймс понял его.

– В Лондоне он часто бывал в компании «Айлингтон» у биохимика по имени Джастин Брук. Мик когда-нибудь говорил о Бруке? Или об «Айлингтоне»?

Кэмбри покачал головой:

– Говорите, лекарство?

Он не мог смириться с тем, что его догадка никуда не привела.

– Чтобы окончательно разобраться, нам нужно посмотреть его записи – здесь и дома, – проговорил Сент-Джеймс. – Тот, кто убил Мика, тоже умер. Только записи Мика могут подсказать нам основания для того, чтобы обвинить убийцу.

– А если убийца нашел их и уничтожил? Если они были в коттедже и он унес их?

– Слишком много случилось такого, чего не случилось бы, если бы убийца добрался до записей.

Линли еще раз проиграл в голове версию Сент-Джеймса: Брук пытался очернить Питера, потому что Питер что-то видел или слышал в Галл-коттедж, Брук украл фотоаппараты Деборы. Это второе обстоятельство говорило о важной и ненайденной улике. Где-то она должна была быть, даже если ее никто не замечает. Брук это знал.

– Он хранил свои документы вон там. – Кэмбри кивнул в сторону шкафа. – Но большую часть держал дома. Полицейские уже все обыскали. Ключ у меня. Ну, за работу.

В редакции были три шкафа с четырьмя ящиками каждый. Сотрудники продолжали заниматься своими делами, а Линли, Сент-Джеймс, Дебора и Кэмбри принялись обыскивать ящики. Надо искать все, объяснил Сент-Джеймс, что так или иначе может быть связано с онкозимом. Название лекарства, упоминание о раке, метод лечения, интервью с врачами, биохимиками, больными.

Надо было просмотреть все папки, все записные книжки, все листочки. Сразу стало ясно, что им предстоит тяжелая работа. У Мика Кэмбри не было определенного порядка в хранении бумаг. Зацепиться было не за что. Для того чтобы просмотреть все, могли понадобиться не часы, а дни, ибо каждый листок должен был быть внимательно прочитан ради поиска слов «онкозим», «рак», «биохимическое исследование».

Прошло больше часа, когда Джулиана Вендейл сказала:

– Если вы ищете записи, посмотрите в компьютере.

Открыв ящик стола Мика, она показала им, по крайней мере, дюжину дискет.

Никто не произнес ни звука, хотя Дебора изменилась в лице, а Гарри Кэмбри шепотом ругнулся. Поиски продолжились и были прерваны телефонным звонком после четырех часов дня. Один из сотрудников взял трубку и крикнул:

– Мистер Сент-Джеймс тут?

– Спасение, – вздохнула Дебора, потирая затылок. – Может быть, кто-то хочет сделать признание.

Линли встал и потянулся. Потом подошел к окну. Дождь все еще лил, но не очень сильно. Хотя до наступления темноты оставалось еще несколько часов, в двух домах по другую сторону Пол-лейн зажгли свет. Водном из них за столом собралась вся семья. Они пили чай и ели печенье из коробки. В другом доме молодая женщина стригла мужчину. Встав перед ним, она проверяла, ровно ли пострижены виски. Мужчина сидел не двигаясь, а потом обхватил ее коленями и крепко поцеловал. Она же, смеясь, ухватила его за уши и прижалась к нему. Линли тоже улыбнулся. И отвернулся от окна.

Он заметил, что, разговаривая по телефону, Сент-Джеймс с беспокойством наблюдает за ним и кусает губы, изредка бросая отдельные слова. Наконец он положил трубку и постоял немного, глядя на телефон. Потом опять взял трубку, словно собираясь позвонить, но положил ее обратно. И, наконец подошел к ним.

– Дебора, извини, но тебе придется побыть тут одной. Нам с Томми надо кое с кем поговорить.

Дебора поглядела на него, потом на Томми:

– Конечно. Нам пойти в коттедж, когда мы закончим тут?

– Если хочешь.

Не произнеся больше ни слова, Сент-Джеймс направился к двери. Линли последовал за ним. Он молчал, пока они спускались по лестнице.

– Что случилось? – спросил Линли. – Кто звонил?

– Хелен.

– Хелен? Какого черта?..

– Она поняла, что значат «на будущее» Кэмбри и телефонные послания на автоответчике.

– И?..

– Похоже, у них есть одно общее.

– Судя по выражению твоего лица, это не кокаин. Я правильно понял?

– Не кокаин. Рак.

Сент-Джеймс зашагал по направлению к Поллейн, пряча лицо от дождя.

Линли обвел взглядом причал, сидевших на берегу морских птиц, которые защищались от дождя, крепко прижавшись друг к дружке. Потом он отвернулся от них и посмотрел на смутные горы, возвышающиеся над деревней:

– Куда мы идем?

Сент-Джеймс замедлил шаг и бросил через плечо:

– Пора поговорить с доктором Тренэр-роу.

***

Леди Хелен было не просто выудить правду, объяснил Сент-Джеймс. Первые двенадцать имен ничего не дали. Все, с кем она разговаривала, были немногословны и совсем умолкали, стоило ей назвать Мика Кэмбри. Судя по их реакции, они знали Мика Кэмбри, однако не собирались рассказывать, какие отношения их связывали. То ли он брал у них интервью? То ли спрашивал о чем-то? Бывал ли у них дома? Писал ли им письма? Что бы она ни говорила, они не слушали ее, словно первый упомянутый в списке человек позвонил остальным и предупредил о ее звонках. Еще хуже было, когда она упоминала об убийстве Мика Кэмбри. Пару раз она попыталась с этого начать разговор, прикинувшись репортершей, жаждущей информации о смерти коллеги-журналиста… Результат был еще хуже.

Только на пятнадцатом звонке все изменилось. Пятнадцатый звонок был Ричарду Грэхему. Он умер. Шестнадцатый звонок. Кэтрин Хендерфорд умерла. Семнадцатый. Дональд Хайкрофт умер. Восемнадцатый. Девятнадцатый. Двадцатый. Все умерли от рака. От рака легких, печени, яичников, кишечника. И все умерли в последние два месяца.

«Тогда я вернулась к тому, кто был первым в списке, – говорила леди Хелен. – Конечно, я могла бы позвонить сама, но все-таки поехала в Челси и попросила, чтобы позвонил Коттер. Он придумал организацию. Объединение больных раком. Что-то вроде этого. Якобы они проверяют, как чувствует себя больной. С тем же вопросом он позвонил другим. У всех оказался рак. Но первые были живые. У них ремиссия, Саймон».

Те двое, что звонили Мику Кэмбри в Лондоне и оставили свои сообщения на автоответчике, тоже говорили о раке. Разница заключалась в том, что они-то как раз не просто хотели, а очень хотели поговорить с леди Хелен. С Миком они связались, прочитав рекламу, которая несколько месяцев печаталась в воскресных номерах «Тайме». «Вы МО – ЖЕТЕ победить рак!»

«Моя жена больна, – сказал леди Хелен один из звонивших. – Мы в отчаянии. Все перепробовали. Диеты, медитацию, молитвы, групповую терапию. Разум побеждает тело. Ну и, конечно же, все возможные лекарства. Когда я увидел объявление, не поверил своим глазам. Но мне не перезвонили».

Потому что Мик не узнал о звонке. Потому что Мика убили.

«Саймон, чем мог заниматься Мик?» – спросила леди Хелен.

Ответ был простой. Из журналиста Мик сделался продавцом грез. Он продавал мечты. Он продавал надежду на жизнь. Он продавал онкозим.

– Об онкозиме он узнал, когда интервьюировал Тренэр-роу, – сказал Сент-Джеймс, проходя вместе с Линли мимо методистской церкви. Вновь поднялся ветер, дождь мочил им волосы. – Он нашел путь в «Айлингтон-Лондон», а там Джастин Брук снабдил его дополнительной информацией. Представляю, как они вынашивали идею. В сущности, все очень просто, даже благородно, если не считать, что они нажили на этом состояние. Они поставляли больным чудодейственное лекарство за несколько лет до того, как его официально разрешат использовать. Ты только представь бесчисленных больных, у которых нет ничего, кроме тающей надежды. Чего только они не перепробовали, чтобы добиться ремиссии: бесконечные диетологи, психологи. Мик был просто обречен на удачу. Никаких сомнений в том, что такие люди готовы платить любые деньги. Но есть две проблемы. Первая – как постоянно получать лекарство?

– Джастин Брук, – отозвался Линли.

Сент-Джеймс кивнул:

– Платил Мик, естественно, наличными. Потом, думаю, и кокаином тоже. Но как только он получил онкозим, ему потребовалось найти того, кто будет лечить, регулировать дозировку, следить за результатами. Естественно, надо было делиться барышами. Никто не возьмется за такое, – риск ведь огромный – без соответствующего вознаграждения.

– Боже мой. Родерик.

– Домоправительница Тренэр-роу сказала Коттеру, что ее хозяин проводит много времени в санатории в Сент-Джасте. Я не придал этому значения, но сам Тренэр-роу сказал мне, что экспериментальные лекарства часто дают больным на последней стадии. Посмотри, как все сходится. Маленькая клиника в Сент-Джасте, где Тренэр-роу имеет дело с больными, отобранными Миком Кэмбри. Нелегальная клиника – под видом частного санатория, – где больных за большие деньги лечат онкозимом. А деньги делятся между тремя соучастниками: Кэмбри, Бруком и Тренэр-роу.

– Расчетная книжка Мика?

– Его доля.

– Тогда кто убил его? И зачем?

– Брук убил. Что-то, видно, пошло не так. Может быть, Мик стал жадничать. Или проболтался в присутствии Питера, так что всех подверг опасности. Не исключено, что поэтому Брук оговорил Питера.

Линли остановился и схватил Сент-Джеймса за руку:

– Питер рассказал мне, что Мик говорил… Черт, не помню в точности. Питер захотел шантажировать его из-за переодеваний и кокаина, а Мик не испугался. И как будто посоветовал Питеру поискать что-нибудь другое. Сказал что-то вроде того, что люди платят намного больше за свою жизнь, чем за свои тайны.

– И Джастин это слышал, да? Он-то все понял и испугался, что Питер тоже поймет.

– Он хотел поскорее уйти. И чтобы Питер тоже ушел.

– Теперь понятно. Брук мог потерять все, если бы Мик проговорился, – карьеру, репутацию, работу. Если бы их делишки вылезли наружу, он попал бы в тюрьму. Наверно, когда Питер ушел, он вернулся. Они с Миком стали выяснять отношения. Страсти накалялись – видит бог, они оба нарушили столько законов, что должны были быть не в себе, – и Джастин ударил Мика. Вот так.

– А Тренэр-роу?

Линли опять остановился, теперь уже возле школы.

Сент-Джеймс смотрел мимо него, во двор, где еще не разобрали сцену. Разного рода представления будут проходить здесь в течение всего лета. Но сейчас сцена была мокрая от дождя.

– Тренэр-роу все знает. Даю слово, он все знал и тогда, когда его знакомили с Бруком в субботу вечером. А ведь я должен был сообразить, что он никогда прежде не видел Брука. Зачем им было видеться, если посредником служил Мик? Но как только их познакомили, он, верно, сложил два и два. Смерть Мика и все остальное.

– Но почему он ничего не сказал?

– Ты знаешь ответ, – проговорил Сент-Джеймс, все еще глядя на сцену.

Линли посмотрел на вершину горы. С того места, где они стояли, была видна лишь крыша виллы да часть белого карниза на фоне серого неба.

– Ему тоже грозила тюрьма. Клиника, лекарства, незаконные деньги.

– А самое главное?

– Он потерял бы мою мать.

– Думаю, деньги, которые он получил за онкозим, позволили ему купить виллу.

– Дом, который он мог считать достойным ее.

– Поэтому он ничего не сказал.

Они продолжали свое восхождение на гору.

– А что он будет делать теперь, когда нет ни Мика, ни Брука?

– Без Брука не может быть онкозима. Придется закрыть клинику в Сент-Джасте и жить на то, что у него есть.

– А какова наша роль? – спросил Линли. – Отдадим его полиции? Позвоним его начальству? Воспользуемся случаем и разрушим его жизнь?

Сент-Джеймс внимательно посмотрел на друга. Широкие плечи, редеющие волосы, твердая линия губ.

– Жуть какая-то, правда, Томми? Ирония судьбы. Наконец-то ты можешь исполнить свое самое заветное желание. Но ведь ты этого больше не хочешь, насколько я понимаю.

– Ты предоставляешь мне решать?

– Мы накрепко соединили Мика и Брука. У нас есть доказательства его визитов в «Айлингтон», визита Питера и Джастина в Галл-коттедж, подтверждение того, что Джастин не был в «Якоре и розе», что он употреблял кокаин. Может быть, полиции будет достаточно, что Мик снабжал его наркотиками, но у них что-то разладилось и Джастин убил Мика? И Сашу тоже. Ну да. Остальное – на твоей совести. Ты же полицейский.

– Даже если не вся правда выйдет наружу? Даже если Родерик останется на свободе?

– Я не судья. В конце концов, Тренэр-роу пытался помогать людям. То, что они платили ему, отвратительно, но так или иначе он пытался делать что-то доброе.

Остальную часть пути друзья прошли в молчании. Едва они оказались на подъездной аллее, как на первом этаже зажегся свет, словно в доме ждали гостей. Внизу, в деревне, тоже засветились окна; сквозь толщу дождя они казались мерцающими нимбами.

Дора открыла дверь. Она, видно, готовила ужин, потому что на ней был красный фартук с пятнами муки на груди и на боках. Мука была и на синем тюрбане, и даже на бровях.

– Доктор в кабинете, – сказала она. – Входите же. Мало удовольствия стоять под дождем. – Она повела Линли и Сент-Джеймса в кабинет, постучала в дверь и, дождавшись ответа, открыла ее. – Я принесу чай для господ, – сказала она, кивнула и исчезла.

Доктор Тренэр-роу встал из-за стола, за которым протирал очки, и надел их.

– Ничего не случилось? – спросил он Линли.

– Питер в моем лондонском доме.

– Слава богу. А как твоя мать?

– Кажется, она будет рада видеть вас сегодня.

Тренэр-роу мигнул. Он не знал, как ему реагировать на замечание Линли.

– Вы оба промокли.

Он подошел к камину и разжег огонь, пользуясь старым способом, то есть подложил под угли свечку.

Сент-Джеймс ждал, когда заговорит Линли, и думал о том, не лучше ли этим двоим выяснять отношения наедине. Хотя он и уступил Линли право принять окончательное решение, у него не было сомнений в том, каким оно окажется, хотя ему было ясно и то, что его другу нелегко будет закрыть глаза на незаконную торговлю лекарствами, какими бы благородными мотивами ни руководствовался доктор Тренэр-роу. Пожалуй, следовало оставить Линли с доктором, но у Сент-Джеймса был собственный интерес в этом деле, и он приготовился наблюдать, слушать и молчать.

Зашипел разгоревшийся уголь. Доктор Тренэр-роу вернулся на свое место за письменным столом. Сент-Джеймс и Линли уселись в кресла, стоявшие перед ним. Шум дождя за окнами напоминал шорох волн.

Вернулась Дора, она принесла поднос с чашками и чайниками и поставила его со словами: «Не забудьте принять лекарство», – и ушла.

Мужчины остались одни – с огнем, чаем и дождем.

– Родерик, нам известно об онкозиме, – сказал Линли, – и о клинике в Сент-Джасте. И об объявлении в газете, которое привлекало к вам клиентов. О Мике, и о Джастине, и о том, как распределялись роли. Мик отбирал наиболее платежеспособных пациентов, а Джастин поставлял вам лекарство из Лондона.

Тренэр-роу откинулся назад:

– Томми, это официальный визит?

– Нет.

– Тогда…

– Вы встречались с Бруком до субботнего вечера в Ховенстоу?

– Я только говорил с ним по телефону. Но он приехал сюда в пятницу вечером.

– Когда?

– Когда я вернулся из Галл-коттедж, он был тут.

– Зачем?

– Это очевидно. Он хотел поговорить о Мике.

– И вы не выдали его полиции?

Тренэр-роу нахмурился:

– Нет.

– Но вам было известно, что он убил Мика. Он сказал, зачем сделал это?

Тренэр-роу переводил взгляд с Линли на Сент-Джеймса и опять на Линли. Он облизывал губы и крепко держал чашку, изучая ее содержимое.

– Мик хотел поднять цены. Я был против. Видимо, Джастин тоже. Они поспорили. Джастин вышел из себя.

– Когда вы присоединились к нам в коттедже, вы уже знали, что Джастин Брук убил Мика?

– Я еще не видел Брука. И понятия не имел, кто это сделал.

– Что вы подумали о состоянии комнаты и о пропавших деньгах?

– Ничего не подумал, пока не увидел Брука. Он искал то, что могло навести на его след.

– А деньги?

– Не знаю. Наверно, он взял их. Но он не признался.

– А в убийстве?

– Да. В убийстве признался.

– Зачем ему понадобилась кастрация?

– Чтобы направить полицейских по ложному следу.

– А кокаин? Вы знали, что он наркоман?

– Нет.

– АО том, что Мик промышляет кокаином на стороне?

– Боже мой, нет.

Сент-Джеймс прислушивался к этому обмену репликами, испытывая определенный дискомфорт. Что-то такое крутилось у него в голове, не давая покоя, что-то такое, что было перед глазами и как будто просило обратить на себя внимание.

Линли и Тренэр-роу продолжали разговаривать, почти шепотом, как бы обмениваясь информацией, уточняя детали, определяя свою будущую позицию. И тут послышался легкий шумок на запястье Тренэр-роу. Он нажал крошечную кнопку на часах.

– Пора принять лекарство, – сказал он. – У меня повышенное давление.

Тренэр-роу вынул из кармана пиджака плоскую серебряную коробочку и открыл ее, явив глазам посетителей аккуратные ряды белых таблеток.

– Дора не простит мне, если придет однажды утром и найдет меня мертвым.

Он положил таблетку на язык и запил ее чаем.

Сент-Джеймс наблюдал за ним, вжавшись в кресло, пока не сложилась вся картинка-загадка. Как это было сделано, кто сделал и, главное, зачем. У первых сейчас ремиссия, сказала леди Хелен, а другие умерли.

Доктор Тренэр-роу поставил чашку на блюдце. И тут Сент-Джеймс мысленно выругал себя. Он проклинал себя за все, что просмотрел, пропустил, счел неважным, так как это, видите ли, не укладывалось в удобную схему. Еще раз он проклял себя за то, что его дело – наука, а не допрос и следствие. Он проклял себя за то, что его в первую очередь интересуют вещи и то, что они могут сказать о преступлении. Если бы его в первую очередь интересовали люди, он бы давно все понял.