Онлайн чтение книги Метательница гарпуна
8

Теперь Мария Тэгрынэ уже не испытывала неловкости, появляясь утром в столовой: после завтрака ее ждало дело. Она шла в колхозную контору и садилась работать в кабинете председателя. При необходимости брала машину и ездила на звероферму, где ее встречали как хозяйку. Однажды невольно подслушала такой разговор о себе:

— Тэгрынэ — высший специалист по звероводству. Академию кончила, в Канаде была.

Маша очень ценила это доверие к вей и трудилась с утра до вечера. А в итоге составила короткую докладную записку, смысл которой можно были свести к одной фразе: ликвидировать звероферму и создать на ее базе новое узконаправленное хозяйство по разведению голубых песцов.

Сергей Иванович долго и внимательно изучал эту записку, аккуратно перепечатанную на машинке. А Маша сидела напротив, наблюдала за ним и делала неожиданные открытия. Постарел Сергей Иванович, волос совсем не осталось на голове. Они у него даже не успели поседеть, избегнули этой участи, выпав почти полностью. Лицо председателя прорезали глубокие морщины, и только в них сохранился естественный цвет кожи, а так все оно давно покрыто крепким загаром полуночного летнего солнца, продублено морозными, режущими ветрами.

— Насколько я понял, — осторожно произнес Сергей Иванович, отрываясь наконец от записки, — вы предлагаете ликвидировать звероферму?

— Да.

Сергей Иванович снова поднес к глазам листок, словно устного подтверждения ему было недостаточно.

— Совершенно ликвидировать?

— Совершенно.

— Даже не верится, — вздохнул он.

— Почему же? — пожала плечами Маша. — Хозяйство это убыточно, бесперспективно. Так звероводством заниматься нельзя. Надо раз и навсегда запомнить: клеточное разведение пушных зверей — дело серьезное, требующее научной постановки. Прежде чем заводить клетки и покупать производительную часть поголовья, надо организовать ветеринарную службу, чтобы исключить падеж. Затем необходимо обеспечить высокую продуктивность, а ее не достигнешь без тонкой племенной работы… Впрочем, обо всем этом я написала.

— Вижу, что написали, — раздумчиво произнес Сергей Иванович. — И, скажу честно, затронули мою собственную мечту, которую сам я считал совершенно несбыточной. Если бы мне вчера сказали — полетишь на луну, скорее бы поверил, чем в ваше предложение ликвидировать звероферму… На такое замахиваться!.. Не знаю, право, мне даже как-то не по себе.

— Боязно, Сергей Иванович?

— Боязно, — поежился председатель колхоза. — Я уже примирился с этой болячкой и радовался, когда убытков от нее оказывалось чуть поменьше, чем планировалось. А уж думать о прибыльности я и не смел. Это все равно, что ждать рентабельности от пурги.

— Если уж заниматься разведением пушных зверей, это надо делать с умом и размахом, — продолжала Маша. — А такие, как ваша, карликовые зверофермы с дохлыми зверями — все равно что производство стали в домашней духовке. Даже не только стали, а разных металлов. Ведь у вас на ферме и чернобурки, и норки, и песцы… Каждой твари по паре…

— А знаете, сколько мне пришлось воевать против этого? Два выговора имею. Один из них с такой формулировкой: за игнорирование передовых методов ведения хозяйства… Боюсь, что и на этот раз нас с вами не поймут. — Сергей Иванович повертел листок Машиной докладной в руках. — Пойти с этим в райисполком и райком?.. Да нас сочтут там за чудаков, которые вдруг решили доказать, что земля вертится в другую сторону.

— А если она действительно вертится в другую сторону? — не отступала Маша. — То, что я написала здесь, не открытие, это всем давно известно. Чудаки, Сергей Иванович, не мы с вами, а те, кому кажется, что землю можно заставить вертеться по их предписанию.

— Похоже, что так, — вздохнул председатель и подумал: случись у него такой специалист лет десять—пятнадцать назад, он бы, не задумываясь, полез в драку.

— Иной раз я размышляю, откуда у нас это? — негромко, словно бы про себя, сказала Маша. — Ведь с первых лет Советской власти мы твердо усвоили и добиваемся, чтобы у нас была настоящая промышленность, чтобы железо и сталь выплавлялись не в домашних печах, а в современных домнах и мартенах, чтобы электричество производилось самым дешевым и прогрессивным способом. Словом, знаем, что такое умное, научное ведение хозяйства. И в то же время позволяем себе иногда такую вот кустарщину.

— Эх, Мария Ивановна, — уныло откликнулся председатель. — Втянул я вас в это дело, а теперь и сам не рад… — Он пригладил тяжелой ладонью несуществующие волосы и вдруг заявил решительно: — Что ж, поедемте завтра в райцентр!..

Вечером в гостиницу зашел Андрей Пинеун.

— Тут такие слухи пошли! — весело начал он. — Говорят, собираетесь закрывать звероферму и сесть в кресло нашего Сергея Ивановича…

— Чушь! — гневно возразила Маша и подробно рассказала Андрею о своих соображениях.

— Это вы здорово, — сказал Андрей. — Одного только не пойму: специалист по звероводству и вдруг выступает против звероводства.

— Я не против звероводства, а против такого звероводства, — уточнила Маша.

— Да ладно, — отмахнулся Андрей, — я, собственно, не за этим пришел. Хочу попросить вас кое-что отвезти сыну.

Маша с самого начала заметила у него аккуратно увязанный полиэтиленовый мешок.

— Тут мясо и кое-какие лакомства, — похлопал по мешку Андрей. — А живет он недалеко от кинотеатра, в новом доме. Спросите Софью Напаун, каждый покажет. Бабка и теперь работает вахтером на почте.

— С удовольствием передам, — обещала Маша.

В райцентр полетели вертолетом. Он привез медикаменты для фельдшерского пункта и несколько пассажиров, а погрузил здесь несколько мешков свежей рыбы и взял на борт Сергея Ивановича с Марией Тэгрынэ. В салоне, однако, оказалось довольно тесно из-за громадной бочки с запасом горючего, установленной прямо посередине и закрепленной металлическими тросами.

Давно не летала Маша этим маршрутом. А он так знаком по прошлому, буквально исхожен собственными ногами.

За галечной косой начинается горный массив, отвесно обрывающийся в море. Когда морем плывешь из Лукрэна в районный центр, это — самое трудное место. Даже в безветренную погоду здесь бушует неутихающий шторм. А когда свежеет, обрывистый мыс не обойти; вельбот причаливает к берегу, и отсюда уже надо шагать пешком. Когда-то на самом мысу располагалось селение. Ближе к Лаврентию находилось еще одно. Теперь же с высоты полета даже следов былых жилищ не различить. Все поглотил лукрэнский колхоз, люди потянулись к Сергею Ивановичу.

Лететь до районного центра всего минут пятнадцать. За это время Сергей Иванович и Маша не сказали друг другу ни слова. А на аэродроме их уже ждала райисполкомовская «Волга», и опять над толпой возвышался Николай Кэргына.

— Амын еттык, сельские жители! — радушно приветствовал он прибывших. — О вас, Мария Ивановна, беспокоятся в округе, спрашивают, куда вы пропали. Вчера только разговаривал с Ходаковым… Ну я ответил: отдыхаете, мол, набираетесь снова чукотского духа, акклиматизируетесь.

— Мы вообще-то по делу приехали, — улучив момент, вставил Сергей Иванович. — Вопрос серьезный. О зверях.

— Падеж? — спросил Кэгрына, заметно бледнея.

— Если бы только падеж, — загадочно сказал Сергей Иванович.

Кэгрына притормозил машину, обернулся назад.

— Не шутите. Говорите прямо, что случилось. Знаете сами: за звероводство головой отвечаем!

— С головами будет худо, — продолжал Сергей Иванович, лукаво поглядывая на Машу.

Она удивилась тому, как переменилось настроение у председателя колхоза. Ведь сам недавно с дрожью в голосе говорил о невозможности отказаться от зверофермы, а теперь такой смелый, что даже шутит.

Зато Кэгрына как-то сник и в молчании довел машину до крыльца вместительного здания, где в одном крыле размещался райком, а в другом — райисполком.

— Ко мне зайдете или прямо к секретарю?

— Как хотите, — ответила Маша.

Разделись в кабинете Кэгрыны, и уж оттуда все трое отправились к секретарю райкома партии.

Маша хорошо знала Александра Венедиктовича Мухина, бывшего председателя колхоза на побережье Чукотского моря. Принял он этот колхоз в очень запущенном состоянии. Люди там жили почти натуральным хозяйством: что оленеводы, что приморские — одинаково. Стойбища располагались далеко друг от друга, и объехать их на собачьем транспорте не было никакой возможности, а нанять вертолет не хватало средств. Охотники на морского зверя, сделав отчисление в общую мясную яму, распоряжались остальной добычей по старому испытанному способу: делили ее, руководствуясь малопонятными принципами, учитывавшими даже такую тонкость, как владение байдарой.

До того Саша Мухин провел три года зоотехником в тундре. А первое знакомство с ним состоялось у Марии так.

Однажды в райком комсомола в зимнюю темень ввалился запорошенный снегом человек. Густой мех росомахи скрывал его лицо, и Маша, естественно, обратилась к нему по-чукотски:

— Етти.

— Ии, тыетык, — ответил посетитель.

— Садитесь.

Человек сел на предложенный стул, откинул капюшон, и Маша увидела белобрысого, скорее даже рыжего парня.

— Александр Мухин, — представился он. — Зоотехник.

Разговор продолжали по-чукотски. Язык он знал прекрасно, со всеми оттенками, с какими говорит настоящий оленевод тундры, примыкающей к устью реки Амгуэмы.

Саша Мухин рассказал тогда много интересного. Зооветтехникум он окончил в Костроме. Не знал и не гадал, что ему придется иметь дело с оленями. Получив назначение в Магаданскую область, наивно полагал, что и там ему непременно предложат работу на молочной ферме. А когда услышал, что надо ехать зоотехником на Чукотку, он даже растерялся.

— Я ведь только на картинке видел оленей.

— Я тоже, — спокойно ответил человек, занимавшийся распределением прибывших специалистов.

— Да разве так можно? — беспомощно развел руками Саша.

— Можно, — глубокомысленно изрек спокойный человек. — Олень — животное загадочное. Верблюд тундры.

Еще большие неожиданности подстерегали Сашу впереди. В районном центре ему сказали, что следует немедленно отправляться в тундру, в оленеводческое стойбище. А он не знал ни языка, ни обычаев людей, с которыми предстояло иметь дело.

— Они меня пристукнут. Зачем я им нужен? — взмолился Мухин. — Я ведь специалист по крупному рогатому скоту.

— У оленя тоже крупные рога, — сказал главный зоотехник района и вручил предписание.

Как был Саша Мухин в ватной курточке, в бумазейных брючках, в городских ботинках и кепке-лондонке, в таком виде и предстал перед бригадиром Айметом.

Первой была мысль о том, что из тундры трудновато удрать. В оленеводческую бригаду его доставили вертолетом и высадили с запасом продуктов, с большим ящиком разных медикаментов для лечения оленей.

Чукчи окружили приезжего и с любопытством стали разглядывать. Саша гадал: о чем они толкуют? Но так и не понял, что речь шла о его одежде.

От толпы отделился высокий пожилой чукча. Подошел, протянул руку, сказал по-русски:

— Я Аймет, твой бригадир.

И повел приезжего в свою ярангу.

Не без трепета вошел Саша Мухин в древнее тундровое жилище. В холодной части яранги лежали собаки, под замшевым шатром висели вяленые оленьи окорока. Чуть слева от входа трещал костер, и пахучий дым волнами стлался по чоттагину. Приглядевшись, Саша обнаружил полку с книгами, а возле самого полога, на бревне-изголовье, транзисторный приемник.

Первую ночь Саша Мухин почти не спал. Ворочался на мягких оленьих шкурах и все думал, как он будет работать с оленями, которых и теперь еще не видел.

Солнечный луч, ударивший прямо в глаза, разбудил его. В чоттагине сидел Аймет и пил чай из большой зеленой кружки.

— Жду тебя, — сказал он Саше. — В стадо пора.

Возле оленьей шкуры, на которой спал Саша, уже лежали приготовленные торбаса, замшевые легкие штаны и летняя кухлянка.

Мухин переоделся, ощущая непривычную жесткость не очень хорошо выделанной шкуры. Поежился. Заметив это, Аймег сказал:

— Наши женщины нарочно так делают, чтобы мужчина сам своими движениями смягчал шкуры. Побегаешь в тундре несколько дней, и твоя одежда станет такой, какой ни на одном кожевенном комбинате не выделают!

Аймет хорошо говорил по-русски, почти без акцента. В самом строе его речи чувствовалась образованность. Саша спросил:

— А где вы учились, товарищ Аймет?

Вдали уже показалось оленье стадо. Услышав вопрос, Аймет замедлил шаг, сделал широкий жест.

— Вот здесь. Тундра учила меня. И теперь еще учит… А грамоту постигал в школе, как все. Потом был слушателем окружной совпартшколы.

— Понятно, — кивнул Саша

От качающихся под ногами кочек заныли мускулы ног. Хотелось присесть, передохнуть, но Аймет все шел и шел навстречу сероватой массе оленьего стада.

— Олень, конечно, не корова, — рассуждал по дороге Аймет, — однако тоже предмет животноводства. Поэтому не очень огорчайся, что впервые видишь его. У тебя же есть общая зоотехническая подготовка. Да и выносливый ты парень. А это очень важно в тундре.

Но прошел не один год, прежде чем Саша Мухин стал настоящим зоотехником-оленеводом. А поначалу занимался лишь тем, чем занимаются все пастухи: караулил стадо, перегонял его с одного пастбища на другое, разбирал и собирал ярангу при перемещениях стойбища.

Первая его тундровая зима сильно запоздала. Поехал он в райцентр встречать Новый год. На обратном пути почувствовал, как теплые порывы ветра ласкали открытое лицо. Но в этой ласке угадывалось что-то противоестественное.

Аймета он встретил у входа в ярангу. Старый оленевод, прищурившись, смотрел вдаль.

— Беда идет, — сказал он. — Худо, когда зимой тепло в тундре.

Бригадир не ошибся. Случилось неправдоподобное: в середине января пошел дождь! Сначала он пробил дырки в неплотном снежном покрове, а потом съел весь снег.

В эти дождливые дни стадо погнали на юг, в те места, где стояла нормальная зима, где был снег, а под ним олений мох — ягель. Убегали от будущего мороза.

Часть стада отстала. Животные обессилели, падали на звенящую от мороза землю. Появились черные вороны. Со зловещим карканьем кружились они над упавшими оленями, садились на них и у живых выклевывали глаза.

Саша Мухин отгонял воронов, поднимал оленей, пытался даже тащить их на себе и молча глотал слезы бессилия, слезы ужаса.

Потеряв часть стада, люди собрались в яранге. Сидели вокруг догорающего костра и молчали. Саша Мухин, потрясенный увиденным, выкрикнул:

— Так не должно быть! Надо придумать что-то такое, чтобы и в тундре человек был настоящим хозяином!

Ему никто не возражал.

Летом он выбрался в райцентр, наговорил там всяких резких слов и вернулся на вертолете, до отказа загруженном новейшим зоотехническим оборудованием, опрыскивателями, химическими препаратами. В следующую весну бригада Аймета по сохранности телят вышла на первое место. А вместе с тем упрочилось положение и самого Мухина. Однако первые его впечатления о страшном гололеде остались с ним навсегда.

Позже Сашу Мухина рекомендовали председателем в маленький отсталый колхоз. Тогда-то и пришел он к Марии Тэгрынэ просить, чтобы комсомол взял шефство над этим далеким колхозом.

Маша сама несколько раз летала туда. Помогала чем могла, но колхоз с трудом поднимался на ноги. Оленей было немного, морской зверобойный промысел тоже не приносил достаточного дохода.

И вдруг расщедрилась скупая северная природа, словно бы сжалившись над тщетными усилиями молодого председателя. В устьях тундровых рек оказалось столько рыбы, что ее буквально можно было черпать ведрами. Председатель «мобилизовал» всех колхозников от мала до велика и наловил столько рыбы, что в первые зимние месяцы все здешние самолеты только и возили «мухинский улов». На вырученные деньги колхоз поставил небольшой жиротопный цех, оборудовал ледник в вечной мерзлоте, приобрел два вездехода и трактор, занялся звероводством — благо появился избыток кормов.

Организаторские способности Саши Мухина получили безоговорочное признание не только в районе, но и в округе. Его послали в Высшую партийную школу, а оттуда он вернулся с рекомендацией на пост первого секретаря райкома партии…

— Амын еттык! — воскликнул Александр Венедиктович, выходя из-за стола и дружески обнимая Машу. — Наконец-то почтила меня своим посещением! А то ведь я даже рассердился. Что это такое? Приехала в район и признает только Советскую власть, а партийное руководство будто и не существует.

— Вас же не было на месте, — напомнила Маша.

— Телефон имелся в твоем распоряжении, — возразил Александр Венедиктович. — Или, может быть, там, в Лукрэне, Сергей Иванович поселил тебя в номере без телефона?

— Я создал Марии Ивановне все условия и для отдыха и для работы, — деловито пояснил председатель лукрэнского колхоза.

— Может быть, пойдем чай пить? — предложил Александр Венедиктович. — Как-то не хочется такую встречу проводить в служебном кабинете. Пойдемте или ко мне домой, или в ресторан, а?

— В рабочее-то время? — укоризненно заметил Николай Кэргына.

— Ну, если в рабочее время нельзя, давайте встретимся у меня вечером, — уступил Мухин.

— Так ведь мы не в гости, а по делу приехали, — сказал Сергей Иванович и искоса посмотрел на Николая Кэргыну.

— О деле давайте поговорим здесь, — согласился Мухин.

— Мария Ивановна, — начал председатель колхоза, — досконально ознакомилась с состоянием нашего звероводческого хозяйства…

— Бессовестный ты человек, Сергей Иванович! — перебил его Мухин. — Она к тебе отдыхать приехала, а ты сразу в работу запрягаешь. Как вы, Мария Ивановна, отважились ехать в Лукрэн? Неужто забыли, каков там предколхоза? Он же никого в покое не оставит. Видеть не может неработающего человека. Как-то мы с ним побывали в анадырском доме инвалидов. Выходим оттуда — Сергей Иванович грустный такой. Ну, думаю, расчувствовался, пожалел убогих людей. А он мне вдруг выпаливает: «Хорошо бы этот дом инвалидов к нам в колхоз перевести: народ тут еще годный к работе. На таких можно изготовление сувениров возложить».

Сергей Иванович не принял предложенного Мухиным тона, ушел от шуток:

— У нас дело серьезное. Мария Ивановна считает, что звероводство в том виде, какой оно имеет в нашем колхозе, — это пустое растранжиривание народных средств и трудовых ресурсов…

По мере того как он пересказывал тезис за тезисом Машину докладную, Александр Венедиктович все больше мрачнел, все ниже опускал голову, а потом и вовсе уткнулся в какую-то бумагу, лежавшую перед ним. Заметно было, что этот разговор тяжел и неприятен для него.

— Мария Ивановна! — внезапно вскинулся он. — Ты нам тычешь пальцем прямо в открытую рану. С этими твоими предложениями ни в область, ни в округ лучше и не соваться.

— Да уж это верно, — грустно согласился Николай Кэргына. — Нам там еще и такое скажут: мы вырастили для вас отличного специалиста по клеточному звероводству, а вы ее хотите оставить без работы.

— Можно мне? — попросила слова Маша.

— Конечно, — кивнул Мухин

— Речь идет не о свертывании звероводства на Чукотке. Надо у людей воспитать правильное отношение к зверю.

При этих ее словах Николай Кэргына усмехнулся. Заметив это, Маша повторила:

— Да, правильное отношение к зверю. Вы знаете, что в лукрэнском колхозе почти каждый из зверей, нелегально, так сказать, носит имя или фамилию какого-то конкретного, реально существующего человека? На первый взгляд это только смешно. Но возьмите в расчет, что по кличкам этим определяется отношение к зверю.

— Нехорошее отношение? — иронически заметил Кэргына.

— Разное, — сердито ответила Маша.

— Что же отсюда следует? — строго спросил Мухин.

— А то, что карликовые зверофермы безвозвратно скомпрометировали себя и теперь компрометируют тех, кто боится с ними расстаться. Я за ликвидацию таких звероферм и за создание на их базе хотя бы в том же Лукрэне образцового звероводческого хозяйства.

— Настоящей фабрики высококачественного меха! — подхватил Сергей Иванович. — Вот спасибо, Мария Ивановна!.. Ведь я и об этом думал! Мы школу бы специальную открыли, молодежь привлекли…

— На это деньги большие нужны, — попытался охладить его Кэргына.

— В банке возьмем ссуду, да и в колхозной кассе кое-что найдется, — не сдавался Сергей Иванович

— В общем-то дело заманчивое, — осторожно заметил Александр Венедиктович. — Сам я тут не специалист. По оленеводству еще кое-что моту, а в звероводстве не силен. Но если вы меня убедите, дадите обоснованные рекомендации, поддержку…

— Только вот на Марию Ивановну вся надежда, — подсказал Сергей Иванович. — Тут потребуются и знания и размах.

— Если вы доверите, я бы с удовольствием взялась, — с готовностью откликнулась Маша.

— Не отпустит вас к нам округ, — засомневался Мухин.

— И область будет возражать, — подтвердил Кэргына.

— Ну, положим, тут и мое собственное мнение кое-что значит, — резко возразила им Маша.

— Со своей стороны я могу предложить вам самые лучшие условия, какие только могут быть созданы в колхозе, — твердо сказал Сергей Иванович. — На руках будем носить.

— Мне лично особые условия не нужны, — заявила Маша. — А вот зверям они потребуются. На этом буду настаивать…

Прямо из райкома пошли в гости к Мухину. У дома, в котором жили вместе и председатель райисполкома, и секретарь райкома, крутилась стая собак.

— Александр Венедиктович, — строго сказал Николай Кэргына, — сколько же можно терпеть это?

— Штрафуйте, ничего не могу поделать, — смиренно принял упрек Мухин и принялся объяснять Маше: — Тут вот какое дело. Пока я работал в колхозе, у меня всегда была упряжка, и дочки мои, можно сказать, выросли вместе с собаками. А заводить упряжку здесь вроде бы ни к чему — есть вездеход и легковая автомашина. Но девочки скучают по собакам. Стали привечать псов со всего поселка. Кормят, ласкают. Когда нас дома нет, потихоньку в квартиру пускают. У председателя райисполкома из тамбура эти псы стащили торбаса и нерпичьи брюки — съели. Рассказал я о происшествии дочкам. Они пообещали ликвидировать свой собачник. Но ничего у них не вышло: собаки-то уже привыкли.

Собачья стая, словно понимая, что разговор идет о ней, смотрела на гостей, помахивала хвостами, заискивала.

— Добро бы были ездовые, а то ведь тунеядцы! — продолжал сердиться Николай Кэргына, пропуская вперед Машу.

…За большим и обильным столом засиделись далеко за полночь. А наутро Маша отправилась к бывшей теще Андрея Пинеуна.

Бабушка Софья быда дома, внук находился в школе.

— Какомэй, Маша! — запричитала старушка. — Я тебя хорошо помню. Какая ты стала видная. Замужем? Нет? Все верно, кто ж партийную-то возьмет? Побоится любой. Мужики ведь выпить любят. А партийная жена разве дозволит? Она сразу в райком пойдет…

«Говорит, что думает», — решила про себя Маша и тут же простила старуху.

Бабушка Софья поставила электрический чайник, постелила на матерчатую скатерть кусок синтетической пленки, вытащила из буфета чашки, сахар, конфеты. И затараторила опять:

— Я слышала, что ты теперь ученая, академик.

— Не академик я, бабушка, а просто специалист по звероводству, — поправила Маша.

— Да ведь академию ж кончила? И институт и академию — это ж надо! Кто на такой осмелится жениться-то?

— Я уже привыкла без мужа, — сказала Маша.

— Как же?! — Старушка подозрительным взглядом осмотрела ее. — Ты ж еще молодая. Мне вон сколько лет, а и то бывает, проснусь ночью от беспокойства, будто в молодости.

Маше тяжело было продолжать этот разговор. Она решительно повернула на другое:

— У меня есть посылка и поручение от Андрея. Когда Спартак приходит из школы?

Старушка отогнула рукав платья и посмотрела на стрелки золотых часов.

— Через полчаса будет. Подожди, не торопись.

Пришлось еще некоторое время терпеть ее причитания об ушедшей молодости, о сильных мужчинах; таких нынче, конечно же, нет и в помине.

Услышав шум в коридоре, Маша вдруг почувствовала, что ее волнует предстоящая встреча со Спартаком. «Словно собственного сына жду», — с болью в сердце подумала она.

— Здравствуйте! — обрадовался Спартак. — Я так и думал, что вы приедете! Целый день сегодня на уроках места не находил. Даже замечание получил.

Маша подала ему сверток.

— Большое спасибо, — поблагодарил Спартак. — Честное слово, я так рад вам… Вы надолго?

— Сегодня еду обратно.

— В Анадырь? — испугался Спартак.

— Нет, в Лукрэн. У меня там появились кое-какие дела.

— Хорошо бы, если б вы совсем остались в нашем районе.

— Я сама так считаю, — улыбнулась Маша.

И в этот миг раздался сильный стук в дверь. Показалась голова посыльного из райкома.

— Мария Ивановна, вас вызывают к телефону.

Маша быстро оделась.

— Что передать отцу?

— Я провожу вас, — вызвался Спартак.

Они вместе вышли на улицу. По дороге в райком Спартак молчал, но возле самого здания, когда надо уже было прощаться, вдруг попросил:

— Если вам не трудно, посмотрите там за моим папой…

— Обещаю, — тихо ответила Маша.

— Передайте отцу, что очень хочу приехать на выходной.

— Передам.

— До свидания, Мария Ивановна…

В кабинете Мухина, кроме его самого, никого не было. Он поднял трубку, крикнул два слова:

— Анадырь! Ходакова!

И почти сразу же:

— Товарищ Ходаков? Мария Ивановна у телефона.

Когда Маша была здесь секретарем райкома комсомола, чтобы дозвониться до Анадыря, требовалось полдня. А тут — взяла трубку и сразу услышала четкий голос Петра Ходакова:

— Здравствуй, Мария Ивановна. Что это ты загостилась там? И сами мы беспокоимся, и из области звонят, интересуются.

— У меня ведь отпуск еще, — напомнила Маша.

— Знаем, знаем, — ответил Ходаков. — На твой отпуск никто не посягает. Но не забывай, что в начале зимы погода у нас неустойчивая. Можешь застрять там надолго. Помнишь, как было, когда праздновали тридцатилетие округа?

Еще бы не помнить! Тогда Маша просидела на северном берегу Анадырского лимана ровно двадцать восемь дней, не имея возможности перебраться на другой берег: по лиману шла шуга, и пуржило так, что никакой самолет не мог подняться в воздух.

— Не скучаешь там? — продолжал Ходаков.

— Скучать некогда, — ответила Маша. — Можете считать, что я уже начала работать в лукрэнском колхозе.

— Поработать успеешь. Ты пока отдыхай, набирайся сил. У нас тут есть для тебя интересные предложения. Приедешь — потолкуем.

— Насчет этого вы не особенно беспокойтесь, — вдруг выпалила Маша. — У меня уже есть предложение Чукотского райкома.

— Ты не слушай Мухина. Он мастер сманивать готовые кадры. Сам должен растить специалистов. Дай-ка ему трубку.

Мухин взял телефонную трубку и укоризненно посмотрел на Машу.

— Алло! Никто ее не сманивает. У нее своя голова на плечах… Хорошая голова… Да что вы! Никто силой не держит ее здесь… Да за кого вы нас принимаете…

А повесив трубку, лукаво подмигнул Маше.

В Лукрэн ехали вездеходом. Погода действительно испортилась и, наверное, надолго.

Липкий снег забивал ветровое стекло. Водителю то и дело приходилось выскакивать из машины, соскребать налипший снег, высматривать дорогу. Здесь легко заблудиться, и на памяти Маши было несколько случаев, когда сбившиеся с дороги вездеходы и тракторы проваливались в воду, проламывая своей тяжестью не окрепший еще морской лед.

Около трех часов тащился вездеход до Лукрэна. Транспорт этот не отличается скоростью и лишен всякого комфорта, но без него в тундре не обойтись.

По улицам Лукрэна тоже разгуливала пурга. На столбах зажглись фонари, и круги света мотались по снегу.

От дверей гостиницы снег пришлось отгребать лопатой. В помещении было пусто — все командированные поспешили уехать до наступления ненастья. Задержались лишь два-три специалиста по строительству теплиц, но и они собирались на днях ехать на Горячие ключи, где Сергей Иванович намеревался развернуть выращивание овощей, и помидоров.

Не успела Маша переодеться с дороги, как пришел Андрей Пинеун.

— Что там мой сын?

— Передает большой привет и поручил мне надзирать за вами, — весело сообщила Маша.

Андрей был тщательно выбрит, подстрижен, благоухал цветочным одеколоном.

— Готов с удовольствием принять ваше покровительство, — склонил голову он. — Каков результат поездки?

Маша рассказала о разговоре в райкоме.

— Да, кончается их спокойная жизнь, — с оттенком злорадства пошутил Пинеун.

— Они не очень-то и сопротивлялись, — продолжала Маша. — Это мне понравилось.

— Не обольщайтесь. На них могут так цыкнуть из округа или области, что они тут же позабудут о своих обещаниях, — мрачно заметил Пинеун.

— Вы не правы, — возразила Мария Тэгрынэ. — И мне неприятен тон, которым вы говорите о работниках райкома и райисполкома. Им тоже нелегко.

— Конечно! Куда уж легко, если в течение нескольких лет поддерживали заведомо убыточное производство!

— Андрей! Ну хоть бы меня пожалели! Я ведь тоже из тех, кто ратовал за звероводство. Сама развозила зверей по колхозам. Да и вы, товарищ Пинеун, приложили к этому руку…

— Приложил, — задумчиво сказал Андрей. — Далекое, молодое время…