Онлайн чтение книги Метро 2033: Питер
Глава 5. «Маяк»

До Катастрофы Площадь Восстания была соединена подземным переходом с Московским вокзалом. Когда прозвучал сигнал «Атомная тревога», майор линейной милиции Ахметзянов, татарин и наглая морда, взял пистолет и погнал пассажиров прямым ходом на станцию. Хочешь не хочешь, а побежишь. Москвичи по столичной привычке упирались, но майор умел убеждать. Против пистолета и нескольких «сучек» (автомат АКСУ) не очень-то попрешь. Так и набилась станция в основном выходцами из Москвы и других городов юго-восточного направления. Майор Ахметзянов автоматически стал диктатором, его наследники правили этой монархией (вернее, восточной деспотией) с особой жестокостью.

А прозвали их за не характерное для петербуржцев отношение к «поребрикам» и «булкам» – бордюрщиками.

Насколько Иван слышал, бордюрщики верили, что – в Москве-то точно все спаслись, выехали на секретном метро Д6 за границу уничтоженного города (по столице все равно лупили ядерными, или чем там еще. Вряд ли иначе), и теперь выжившие люди из правительства управляют страной с резервного командного пункта.

А пункт там секретный. Где-то в уральских горах, подземный. Его даже прямым попаданием атомной бомбы не достанешь.

В общем, там взяли управление в свои руки. И помощь близка.

Хотелось бы и мне в это верить, подумал Иван.

А то, блин, понаехали.

* * *

Сырой туман висит на станции, видимо, еще не включились вентиляционные установки. В пропитанном влагой воздухе, который можно глотать кусками, тонут звуки.

Иван просыпается, встает – в палатке темно. Он делает шаг и замирает перед выходом. Сквозь плотную ткань едва заметно пробивается свет. Трепещущий живой огонь. Карбидка, думает Иван, а затем откидывает полог и выходит на платформу. Первое, что он видит: ноги в резиновых сапогах, подошвы стерты едва не до мяса. Выше начинаются камуфляжные штаны, ремень, голый торс со следами побоев. Иван вздрагивает. Потом его рука сама тянется к левому боку. Ай! Заживающие ребра.

Иван поднимает взгляд выше.

Человек, лежащий на полу, раскинув руки, это он, Иван. Даже огромный кровоподтек на боку именно там, где он сейчас у Ивана…

Открой глаза.

У руки человека стоит лампа-карбидка. Желтое пламя трепещет, бросает теплые отсветы на лицо человека.

… и этот человек мертв.

Открой глаза, черт возьми!

Иван открывает глаза. Стягивает шапку на лоб. Оглядывается. Рядом, прислонившись спиной к колонне, дремлет Пашка. Гладыш громко сопит во сне. Сазонов задумчивый. Солоха читает.

Я в каждом сне вижу себя мертвым.

Ожидание. В отличие от привычных диггеров, что «дожимают» сейчас секунды сна, гражданские спать перед боем не приучены. На станции стоит гул. Адмиральцы, невские, василеостровцы сидят на платформе рядами, с оружием в руках, и ждут. Голубоватый дым со сладковатыми нотками марихуаны плывет над головами. Дикое зрелище, думает Иван. Впрочем, где-то я такое уже видел…

– Да что нам бордюрщики, – услышал Иван чей-то голос. – Мы их порвем!

Угу, подумал Иван, порвал один такой.

Из рядов поднялся один из невских, пожилой крепкий мужик.

– Ну что, ахейцы? – шутливо обратился он к сидящим. – Попробуем на крепость стены Трои?

В ответ – недоуменное молчание.

Он огляделся, поник.

– Да вы даже этого не знаете, – сказал с неподдельной тоской. – Откуда вам? Бедные дети. Эх. Вышла из мрака младая, с перстами пурпурными, Эос… – продекламировал он. – Гомер, «Илиада»…

– Папаша, – сказали из толпы. – Ты бы сел, что ли, а то голову простудишь.

В круг быстрым шагом вошел Кмициц.

– Отставить разговорчики! Выдвигаемся.

* * *

Поражающие факторы ядерного взрыва: во-первых, световая вспышка, во-вторых, ударная волна, в-третьих, проникающая радиация. Все это Иван знал наизусть. Бесполезные сведения. Как в каменном веке изучать баллистические характеристики автоматной пули калибра 5.45. Возможно… вернее, точно – в мире осталось готовое к использованию ядерное оружие, но с кем, черт побери, воевать? С тварями на поверхности? Так для них атомный взрыв – и папа, и мама, и любимая крестная фея в придачу. Мы при том фоне дохнем, болеем раком, покрываемся язвами, истекаем кровью из всех возможных отверстий тела, теряем иммунитет и зрение, а они, твари, наоборот – плодятся и размножаются. «Другая экосистема», вспомнил Иван слова старика из сна. Точно.

Вот и поговорил с подсознанием.

– Приготовиться, – негромко сказал Иван. – Пошли с богом.

Дано: туннель до Маяковской. Длина перегона примерно два километра. Скорость движения: два-три километра в час. Вопрос: сколько времени понадобится, чтобы достичь станции?

Ответ: да фиг его знает.

Передовой отряд Альянса двигался, перехватывая по пути отдельных челноков и даже целые караваны. Из 312-й вентшахты выгнали гнильщиков, пять… как их назвать? Не людьми же? Пять особей. Загребли вместе с остальными. Иван с диггерами смотрел, как их провели мимо, подгоняя прикладами…

Отправили в тыл.

Рядом с гнильщиками, заросшими грязью и коростой, контрольный дозиметр начинал подозрительно потрескивать. Ну, еще бы. Интересно, подумал Иван, где они находят ходы на поверхность? Но ведь находят. И тащат оттуда все, что плохо лежит, даже если эта фигня в темноте светится.

Самое смешное: гнильщики в коросте и дерьме, а посмотришь поближе и зубы почти у всех в наличии, и волосы, и глаза нормальные, и вообще подозрительно здоровые, хотя и фонят на все метро. Они что, тоже другая экосистема? Иван покачал головой. Индивидуальные дозы у них чудовищные наверняка. Нормальный человек давно бы ласты склеил, а этим хоть бы что. По три, по четыре смертельных набирают – и живут себе. Впрочем, где ты видел больного гнильщика? Ивана передернуло. Естественный отбор, блин. Кто заболел, того сожрали. Недаром слухи ходят…

Иван со своими добрался до ответвления от туннеля вправо. Там его уже ждал один из адмиральцев.

– Проверить, – приказал адмиралец и утопал вперед. Иван посмотрел в темный проем коллектора. Задумчиво сплюнул.

Отлично, нам выделили сортир.

– Гладыш первый, я второй, Сазон замыкающим, – Иван покрутил головой. Хрустнул позвонок. – Гранату бы… ладно, проехали. Вперед.

Санузел – это отсек душевых, отсек умывален, плюс два туалетных отсека – мужской и женский. Света, понятное дело, нет. Что ж… будем работать.

У диггеров фонари примотаны к стволам автоматов. Сазон снял с плеча дробовик, кивнул. Готов.

Гладыш мягким кошачьим движением скользнул в проем.

Иван помедлил, посмотрел вперед – там дальше по туннелю мелькали пятна фонарей. Передовые отряды приближались к блокпосту Маяковской.

Выдохнул. Досчитал до трех. И шагнул вслед за Гладышем в темноту.

* * *

– Площадь Восстания – не простая станция. Адмиралтейцы и вообще Приморский альянс на нее давно зубы точат. А все почему? Потому что она особенная.

Вокруг Площади Восстания масса подземных сооружений и туннелей, которые ни на одной карте не обозначены. Объекты ГО, бункер МЧС и прочее. Одних санузлов понастроили с таким запасом, что хоть пару дивизий по сортирам прячь.

И теперь в долбаный лабиринт вокруг Площади Восстания собираемся лезть мы. Там местные нас как котят передавят. Как крысы морских свинок.

Иван стиснул зубы.

– Что, плохой пример? – дядя Евпат усмехнулся. – Терпи, солдат. И думай.

* * *

«Тревога», – просигналил Гладыш, глаза и уши команды. Показал три пальца. «Вижу троих». Опасность.

Иван жестом ответил – «принял». Приставил автомат к плечу. Ну все, понеслась…

Санузлы в метро вообще особая история. Их строили с запасом, чтобы хватило на всех, кто по тревоге окажется в туннелях. Сейчас численность человечества не слишком велика, поэтому санузлы по большей части заброшены. Да и отсутствие электричества сказывается. И еще их надо чистить. Вообще, дерьмо и трупы – основная проблема замкнутого пространства.

Особенно остро это вопрос прочувствовали на себе люди при Саддаме Кровавом – и сразу после, когда население на станциях сократилось раза в три-четыре-пять. Никто точно не знает на сколько. После смерти Саддама по метро прокатилась волна насилия. Народ крови не боялся, убивали ни за что… Просто так. Отмороженных ублюдков со сдвинутой крышей оказалось столько, что народ начал сбиваться в стада, чтобы уцелеть, под любую сильную руку. Тогда и поднялись криминальные кланы – те же кировцы. Только в кланах можно было рассчитывать на некоторую защиту. И только если ты не женщина и не ребенок…

Это без вариантов.

Насилие над ними творили страшное.

И трупов в метро стало до фига. Есть их нельзя (отведавший человечины переступил черту, он конченый человек, нелюдь, таких убивают без разговоров), а девать некуда. Наверх тоже никак – во-первых, радиация, во-вторых – глубина питерского метро. Попробуй на семьдесят метров поднять труп на веревке… да даже на пятьдесят. А в-третьих, наверху сам рискуешь стать трупом.

В общем, все сложно. К тому же разлагающиеся тела грозят серьезной эпидемией. Деваться от нее в метро некуда. Увы.

И тогда выделили станции под кладбища. Похоронные команды собирали умерших и везли в определенные места, где складировали… или что они там с ними делали?

Сжигали, как Иван слышал.

Мортусы обитают на юге, на фиолетовой ветке.

Бухарестская, Международная – это все мортусы. По слухам, тупик к недостроенной станции Проспект Славы – целиком забит обугленными человеческими останками.

Да ну, ерунда, подумал Иван. Столько трупов даже в метро не бывает, чтобы целый тупик забить.

Впрочем, все еще впереди. Иван вздохнул. Сердце билось часто и гулко.

«Отбой», – просигналил вдруг Гладыш.

Иван выпрямился, луч фонаря скользнул по грязному зеркалу, высветив на мгновение темную фигуру диггера. Иван моргнул. Обернулся.

Дверь в кабинку была открыта.

Мертвецы сидели и стояли. Высохшие.

Иван опустил автомат. В висках стучало. Тьфу ты, черт…

– Странно, – Гладыш покачал головой.

Иван покосился. Обычно непробиваемый Гладыш стоял и морщил низкий лоб.

– Что странного?

– Тут сыро, командир. А покойнички – как сушеные.

– Да уж, – сказал Иван.

Он подошел и аккуратно притворил дверь кабинки. Скрип ржавого металла. Даже мертвые имеют право на некоторую личную жизнь.

* * *

– Пошли, – сказал Иван, когда они вернулись в туннель. Чертов адмиралец. Теперь нам тащиться в хвосте колонны.

– Бей москвичей! – вдруг выкрикнул вдалеке одинокий голос.

– Ур-рааа!

– Мочи питерцев! – донеслось в ответ.

Навстречу атакующему потоку ударили вспышки. Чудовищный грохот раскатился, словно гора чугунных шаров, заполнил туннель до отказа – до самой «Гостинки». Закричали люди. Свист пуль, визг рикошета… Ивану некогда было думать, он инстинктивно присел, поднял автомат.

Мелькающие вспышки.

По туннелю лупили из «корда». Калибр 12.7 – маленький снаряд. Не важно, куда такая пуля попадет, даже в руку – все равно смерть от болевого шока обеспечена…

– Ложись! – Мгновением позже Иван сообразил, что так их затопчут бегущие. – Назад, к сортиру! Быстрее!

Они едва успели вернуться к проему, когда мимо пронеслись обезумевшие люди. Мимо двери пролетело несколько трассирующих пуль, оставив светящийся след на радужке.

Трындец.

Вот и сортир пригодился, подумал Иван. А я еще жаловался.

Еле успели. Повезло, что тот адмиралец отправил их сюда, а то попали бы под огонь. Бордюрщики выкосили первую волну нападающих, точно сняли урожай свежих грибов. Одна голая грибница осталась. Вдалеке прогремел взрыв. Горячая волна прокатилась по туннелю. Граната! Мимо санузла, подгоняемые выстрелами, бежали люди. Грохот.

Один из бегущих упал и забился в конвульсиях.

Вспышки.

Словно какой-то безумец добрался до прожектора и теперь щелкает выключателем со скоростью звука.

Та-та-та-там. Та-та-та.

– Вытягивай на себя! – сказал Иван.

Дотянулся и схватил за рукав белобрысого, в камуфляжной куртке не по росту, мальчишку. Лет пятнадцать, глаза совершенно стеклянные. Тот закричал, начал вырываться. Твою мать… Иван качнулся и отшвырнул его в глубь сортира. Гладыш поймал паренька и выдернул у него из рук автомат. Парень, не понимая, что происходит, начал беспорядочно отмахиваться кулаками. Гладыш заломил ему руку за спину, прижал его к полу. Парень вдруг закричал. Черт. Иван сжал зубы. Такого жуткого, вынимающего душу, аж мороз по коже, воя он давно не слышал.

По туннелю летели пули. Одна отрикошетила от выемки тюбинга, ударила в стену над самой головой Ивана. Его засыпало бетонной крошкой. Диггер запоздало пригнулся. Блин. А могла ведь и в голову.

Парень продолжал выть. Гладыш перевернул его, закатил пощечину. С виду мягко, но голова парня мотнулась. Еще одну…

– Хватит! – приказал Иван.

Пулемет вдруг замолчал. Первые несколько минут Ивану казалось, что он оглох – словно пространство вокруг забили ватой. В ушах звенело. Иван провел по лицу ладонью, стянул шапочку – волосы стояли дыбом. Макушка, затылок, дальше по шее и вниз по позвоночнику – все схватилось как ледяной коркой – до самой задницы.

– Ну, трындец, – сказал Иван. Диггеры молчали. Голос казался чужим.

Повоевали, блин. Большой кровью нам станет наш дизель.

* * *

Из расколотой фляги вытекала вода. Сочилась через тонкую трещину, змеящуюся до самого горлышка. А хорошая была фляга, подумал Иван. Когда-то. Все приходит в негодность – рано или поздно.

Он наклонился, подставил ладони.

– Лей, – скомандовал Пашке.

Тот наклонил флягу, порция воды выплеснулась Ивану в руки, намочила рукава армейской куртки. Иван быстрым движением растер руки, отряхнул.

Полетели брызги.

– Еще, – сказал он.

Вода полилась. Глядя на прозрачный ровный поток, падающий в ладони, Иван вдруг подумал о Кате. Набрал воды и с фырканьем растер лицо. Хорошая вода, холодная, вкусная. На третий раз он набрал воды в лодочку из ладоней и выпил. Да, отличная.

Повезло Невским со станцией. Две артезианские скважины, плюс две запасные – чем не жизнь? Дизель-генератор у них до сих пор родной. Старичок, но еще дышит. От него прокинуты провода по станции. По мощности этот «старичок» делает василеостровский одним мизинцем. Правда, здесь генератор – стационар, его на случай ядерной войны делали – со всеми сопутствующими постройками. Машинный зал, топливный зал, зал для хранения запчастей и инструмента, вытяжка и поддув. Комната механика и тамбур. Живи и радуйся.

Но топлива жрет, зараза, немеряно.

Хорошая станция. На Василеостровской столько соляры отродясь не водилось.

Иван кивнул Пашке – хватит пока. Потом вытер руки о полотенце, вернулся к свои вещам и отыскал, хотя и не сразу (сопротивлялась, блин), железную кружку. Пора было напиться по-настоящему.

Налил воды и, стоя у края платформы, начал пить маленькими глотками. Иван пил и смотрел, как приходят в себя бойцы Альянса. Кто-то болтает, кто-то ест, но большинство спят – эта сторона платформы плотно застелена телами в зеленых бушлатах и в черных куртках. Оно и правильно. Сон лучшее лекарство.

Дыхание и храп. Откуда справа, из-за некогда белых колонн, окаймленных алюминиевыми поясками, иногда доносились стоны. Там раненые. Там лазарет.

Атака на Маяковскую сорвалась. Бордюрщики были готовы к нападению.

Потоку, шедшему по параллельному туннелю, повезло больше. У бордюрщиков был только один «корд», поэтому там их встретил всего лишь огонь автоматов и ружей.

Поэтому и потери у них были меньше.

Кулагин с невскими сумел взять первый блокпост и готовился штурмовать второй, когда ему приказали отходить.

Первый неудачный штурм обошелся Альянсу в четырнадцать убитых и тридцать с лишним раненых.

* * *

– Меркулов, тебя к генералу!

Да что ему опять надо? Иван нарочно неторопливо повернулся, вздохнул, нехотя поднял глаза.

Перед ним стоял хлопец. Круглощекий, сытый.

– Слышь, Меркулов! – сказал хлопец. – Ты оглох, что ли? К генералу тебя.

– Оно мне надо? – Иван зевнул. Вытянул ноги, потянулся. Аж зарычал от удовольствия. – Что у тебя?

– Ты еще и ослеп, Меркулов, – сказал хлопец. – Смотри, допрыгаешься. Тебя генерал зовет. Сказал срочно, одна нога здесь, другая…

– В заднице, – отчетливо закончил за спиной Ивана голос Гладышева. А мы червями… н-ня! – продолжал голос. – Вот такие кренделя. Н-ня! И ватрушки с маком… Н-ня! Вот такая вот…

В деревянную столешницу с треском впечатывались замусоленные карты.

– Что?! – хлопец стал раза в три больше. Казалось, еще чуть-чуть, и он лопнет по швам, до того его раздуло от ярости. Красный, словно…

– …н-ня! И семь тысяч с гаком!

Хлопец Помидор повернулся к Ивану, пылая гневом праведным и гневом неправедным сразу, и заорал:

– Приструните своих людей, диггер!

– Ну, – сказал Иван и только сейчас заметил у Помидора на камуфляжных плечах полковничьи погоны. Прямо как у старой милиции. Это ж что получается, они уже и звания ввели? Мы тут сидим-то всего четыре дня. Давайте, что ли, потише, мужики, – произнес Иван на пробу томным голосом. Полковник вздрогнул. – Ну… как бы… э-э-э… спать пора.

Дальше Ивану стало лень ломать комедию, поэтому он замолчал. Не прет. Пойти действительно поспать, что ли? Штурм все равно отложили.

– Что вы бормочете, диггер?!

Иван поднял брови.

– Ну не орать же мне, как какому-то дебилу? – сказал он вежливо. И добавил вполголоса: – Верно? Гладыш, – повернулся Иван к пожилому диггеру, – у нас гранаты остались?

Полковник Помидор за его спиной поперхнулся от возмущения.

Гладышев лениво поднял руку и почесал небритую морду. Жесткий металлический скрежет щетины.

– Да вроде есть…

– Не слышу, – сказал Иван.

– Есть, говорю… – Гладыш повернул голову и натолкнулся на Иванов взгляд. Подскочил как ужаленный, выпрямился до хруста позвонков, руки по швам, глаза стеклянные, подбородком потолок царапает. Заорал – слюни аж до другого конца станции долетели.

– Так точно!

– Другой разговор, – согласился Иван. – Вольно, солдат. Так что вы говорите, полковник?

– Вас просят к генералу, – вежливо сказал полковник. В глазах белым огнем плавилось бешенство. – Товарищ диггер, прошу следовать за мной.

Иван улыбнулся. Бодро поднялся.

– Слово генерала для меня – закон, полковник. Ведите.

* * *

– Ведем позиционные бои… – начал Орлов.

Иван встал.

– Какие, к черту, бои?! – сказал он резко. – Там бойня натуральная. Мы не можем пробиться через туннельные блокпосты. Пробовали, наших там укладывают влегкую. Я потерял уже двоих. Позиционные, говорите? Точно, позиционные.

Мемов спокойно смотрел на командира диггеров.

– Что вы предлагаете, Иван Данилыч?

Иван хмыкнул. По имени-отчеству, блин. Оглядел присутствующих: невские – кто дремлет, кто равнодушен, кто в носу ковыряет. Адмиральцы не лучше. Лица – прикладом бы, да нельзя.

– Штурм, – сказал Иван.

Сработало. Зашевелились, как крысиное гнездо, куда бросили «зажигалку».

Мемов поднял брови, кивнул.

– Понятно… можете сесть, сержант. Вы, – обратился он к Иванову соседу, с Невского. – Ваше предложение?…

Тот испуганно поднялся, забормотал. Генерал спокойно выждал, когда невский запутается в собственных словах и замолчит, затем обратился к следующему.

Иван слушал. Большинство высказывалось за продолжение «медленной» войны. На истощение, угу. Прежняя бесславная попытка многих напугала.

Да меня самого напугала, подумал Иван. Порвем – меньше надо было орать про «порвем»…

– Итак, решаем. Во что нам выльется немедленный штурм? – Мемов оглядел собрание, останавливая взгляд на каждом по отдельности – словно фотографии к стене пришпиливал. Или жуков в гербарий. Раз – Войнович, два – Тарас, три – Кулагин, четыре… Меркулов поежился, когда взгляд верховного остановился на нем.

Водяник рассказывал на уроках про Северный Ледовитый океан. А здесь северный ледовитый взгляд. Застывший. Парящая черная вода. И куски льда плавают.

– Чего, господа полководцы, притихли? – Мемов усмехнулся. – Что скажете? Во что нам станет штурм Восстания?

Иван мысленно напряг мозг – оба полушария вплоть до мозжечка. Все-таки жаль, что мозг – это не мышца. Было бы гораздо проще. Накачал, как следует, и знай себе думай…

Мысль не шла. Видимо, больше надо было уделять внимания физическим упражнениям.

– Иван Данилыч, прошу, – теперь генерал смотрел именно на него.

Иван вздохнул. Единственный способ – встать и по-быстрому отделаться.

Только не говорить ничего лишнего. Пускай господа полковники сами отдуваются.

Скажи какую-нибудь фигню.

– Первое, – сказал Иван, – распространить слухи, что наступать мы будем дня через три. Второе: отправить бордюрщикам ультиматум с требованием вернуть дизель и выдать виновных в убийстве Ефиминюка. На размышление дать те же три дня, потом, мол, пеняйте на себя. Третье… – он остановился.

В комнате нарастал возмущенный гул. Выкрики: «какие еще переговоры!», «кто это вообще такой?», «дело говорит!», «чушь!», «бред!».

Один Мемов спокойно ждал, когда Иван закончит. Лицо генерала ничего не выражало.

– Я слушаю, Иван Данилыч, – напомнил он, когда пауза затянулась.

– Третье, – сказал Иван. – Сделать все это… и атаковать сегодня ночью.

Гвалт стих, словно отрезало.

Люди начали переглядываться.

– Во время срока на размышление? – Мемов смотрел внимательно. Я правильно понимаю?

– Да. – «Что я несу?»

– Каким образом?

– Снять посты диггерскими группами, – сказал Иван. – Затем немедленный штурм. Быстрый захват «Маяка» – наш единственный шанс. Если бордюрщики побегут – прорваться на их плечах на Площадь Восстания. А там им не удержаться. Но если они запрут нас в переходах… – Иван повел плечом, – …перекроют туннели гермой… то это надолго. Не знаю как вам, – он прищурился, оглядел собравшихся, – а мне лично тут рассиживаться некогда.

Когда военный совет закончился и все расходились, с грохотом передвигая скрипящие стулья, Ивана оклинул генерал:

– Иван Данилыч, вы могли бы задержаться?

Ну вот, подумал диггер. Допрыгался. Умник, блин.

Когда они остались наедине, Мемов прошел к столу, выставил на стол бутылку коньяка и два металлических стаканчика. Разлил. Кивнул: давай.

Коричневое тепло протекло Ивану в желудок и там разгорелось на всю катушку.

Стало хорошо.

– Моему сыну было бы как тебе, наверное, – сказал генерал. – Возможно, вы даже были бы сейчас друзьями. Я плохо его помню, к сожалению. Он все время с матерью, я всегда в разъездах… Теперь я об этом жалею. А ты похож на меня. Только, кажется, в твоем возрасте я все-таки был помягче.

Иван дернул щекой.

– И что? Теперь я должен расчувствоваться и заменить вам сына?

Мемов хмыкнул. Покачал головой:

– Ты слишком резкий, Иван Данилыч. Оно и неплохо бы, но временами надоедает. Очень уж смахивает на хамство. А я не слишком люблю хамов.

– Я тоже не слишком.

Мемов усмехнулся.

– Идите, сержант.

Вот и поговорили. По душам.

В дверях Иван не выдержал, повернулся:

– Знаете, сколько я таких исповедей выслушал? – сказал он. – Каждый третий из вашего поколения, генерал. И это правда. У каждого из вас были дети – знаю. И у каждого из вас они погибли – знаю. И каждому из вас тяжело… верю. Но знаете, что я думаю? Хотите откровенно? Готовы выслушать?! – Иван наступал на Мемова, практически прижимал к стене. В глазах генерала зажегся огонек. – Вы сами просрали свой прекрасный старый мир. А теперь пытаетесь превратить наш новый, не такой уж, блин, прекрасный, в подобие своего, старого. Не надо. Потому что это жалко и мерзко, все равно что гнильщик, копающийся в отбросах… Мы как-нибудь разберемся без вас. Нам не нужна ваша помощь. Слышите?!

– Не кричи, – поморщился Мемов. – Слышу. Ты мне вот что скажи… – он помедлил. – Ты сейчас на совете наговорил разного – ты действительно так думаешь?

Иван помолчал.

– Зло, – сказал он наконец, – должно быть наказано. Справедливость может быть корявой, дурной, но она должна быть. Я так считаю. Бордюрщики должны заплатить за сделанное.

Пауза.

– Мой револьвер быстр, – задумчиво произнес Мемов, глядя на диггера.

– Что это значит? – Иван вскинул голову. Прозвучало резко, как выстрел.

– Фраза из одного старого фильма, – сказал генерал. – Про американских ковбоев. – Мемов покачал головой. – Ты прав, Иван Данилыч, сейчас новый мир. Скорее даже – безмирье. Полоса между старым миром и новым, что рождается у нас на глазах. Завоевание Америки. Освоение целины. Молодая шпана, что сотрет нас с лица земли. Метро стало зоной фронтира.

– Я не понимаю.

Мемов словно не слышал.

– Как же я раньше не догадался… – он в задумчивости потер подбородок. Фронтир. Пограничная зона. Место, где правит револьвер. Все очень просто, оказывается… Спасибо, Иван Данилыч, за интересный содержательный разговор. Можете идти, сержант!

Иван резко кивнул и пошел к двери. На пороге помедлил. Да уймись ты, наконец! – приказал он себе в сердцах. Повернулся…

Генерал, сидя за столом, читал бумаги.

– Что-то забыл? – Мемов поднял голову.

– Не револьвер, – сказал Иван.

– Что?

– Вы ошибаетесь, генерал. Этим местом правит не револьвер. – Иван помолчал. Неужели не поймет? – Этим местом правит отвага.

Мемов выпрямился. С интересом оглядел Ивана.

– Я запомню ваши слова, сержант.

– И еще, – сказал Иван.

– Да?

– Ваш фронтир по-нашему: межлинейник.

* * *

К станции двинулись под утро, когда бордюрщики смотрели последний сон. «Час быка» назвал это время Водяник. «Время, когда скот ложится на землю». Час монтеров, когда темные силы особенно сильны. В сильном тумане, образовавшемся от дымовых шашек, не зажигая света, на ощупь двинулись группы Шакилова и Зониса, мелкого въедливого еврея, способного убить ребром ладони одного человека, а пространными речами задолбать всех остальных. И это почти не шутка.

Команду Ивана, усиленную бойцами с Невского, поставили в штурмовой отряд. Если вдруг у диверсионных групп не получится бесшумно снять часовых и открыть дорогу наступающим силам Альянса, в бой пойдут именно они.

В темноте пойдем, как гнильщики. Ивана передернуло. Его маленькому отряду выдали по две гранаты на бойца, всего десять, одиннадцатая запасная, у Ивана. Вообще, оптимальная пехотная группа для действий в узких помещениях – четыре человека, но выбирать не приходится. Наблюдателя из адмиральцев ему всучили почти насильно, и не хотел ведь брать – заставили.

Так, еще раз проверим. Иван потрогал пальцами холодный металлический корпус гранаты. Шоковая – из омоновских запасов, боевые-то в городе дефицит. Но так даже лучше. В придачу Ивану выдали сигнальную ракетницу и десяток патронов к ней. Завалить гранатами. Ослепить ракетами. Оглушить. Сбить с толку. Взять станцию нахрапом, с бою. И плевать на потери…

Иван вглядывался в темноту до боли в глазах. Ни проблеска. Время тянулось медленно.

Рядом с ноги на ногу переступал Колян с Адмиралтейской. Фанат, как его прозвали за страсть к восточным единоборствам. Ему не терпелось драться.

Сегодня, подумал Иван, вглядываясь в темноту. Дымный воздух создаст пелену, сквозь которую защитники станции не увидят нападающих… будем надеяться. В желудке была сосущая пустота, словно падаешь в огромную яму. Сегодня все решится. Если соединенным силам Альянса удастся захватить «Маяк», то Площадь Восстания взять будет уже проще. Маяковская – станция-крепость. Как и Василеостровская.

Иван вздохнул. Почему-то вспомнилось выражение Таниного лица, когда он сказал: извини, война. Мне придется уйти.

Недоумение. Не потому что он уходит, а потому что: как это? На одной чаше весов – и война и счастье? У женщин свои критерии счастья. Мы, мужчины, не так привязаны к формальным символам. Что для нас кольцо на пальце? Мы и так знаем, когда женщина наша. Или не наша. И кольцо тут ни при чем. Это чисто женские штучки. Женщины! Пока не скажут «можно», счастливой быть нельзя.

Рядом звякнул металл. Ивану захотело подойти и отвесить виновнику хорошего пинка. Придурок, блин. Туннель простреливаемый, наверняка бордюрщики, если они такие параноики, как о них говорят, заранее пристреляли пулеметы, чтобы бить вслепую. Я бы так и сделал. Или их уже нет в живых, этих часовых? Но где же тогда Шакил?

И где сигнал к началу атаки?

Ладони вспотели, Иван вытер их о куртку. Планы никогда не выполняются от и до. Всегда кто-нибудь что-нибудь обязательно напутает.

Только бы получилось. Только бы…

Вокруг станции сложная обвязка туннелей, множество санузлов, коллекторов, вентуннелей, сбоек и развязок. Черт ногу сломит на этой станции. А им здесь воевать.

Иван посмотрел на часы. В темноте обозначения едва заметно светятся зеленым, он взял часы в том магазине на 5-й линии. Хорошему механизму что сделается? Завел и отлично. Поэтому когда Мемов сказал «сверим часы», Иван их сверил. Сейчас четыре тридцать две утра.

Так, Шакилов ушел двадцать минут назад. Вечность.

Но сигнала все нет.

Что делать?

– Пора? – шепот рядом. – Командир, пора?

Ивану хочется дать пинка еще сильнее.

– Тихо, – сказал он одними губами. – Молчать.

Гермозатвор (он же гермоворота) – совершенно необходимая штука при угрозе затопления метро. Огромная металлическая дверь, квадратная, толщиной с полметра, такие стоят в перегонных туннелях и на выходах к эскалаторам. На каждый туннель по две – четыре гермодвери.

Механизмы автоматического закрытия уже не работают, зато там есть ручной привод. С помощью специального ключа и ручки можно запереть такую дверь примерно за восемь – десять минут. По нормативу минут за пять.

То есть если бордюрщики очухаются и сумеют продержаться достаточно долго, чтобы закрыть гермодверь на выходе из туннелей (метров двадцать от торца платформы), и гермодверь в переходе от «Маяка» к «Восстанию», то война ими, считай, выиграна.

Потому что с этим ничего не поделаешь. Разве что взрывать? Но кто в здравом уме будет взрывать гермозатвор? Иван покачал головой. А кто в здравом уме будет похищать генератор?

Проклятые уроды. Торчишь тут с вами.

Напряжение стало твердым, как стекло. Не ровен час, порежешься. Иван зажмурил глаза, давая им отдохнуть, снова открыл. Его штурмовая группа ждала команды. Водяник, когда они уходили со станции, назвал их гренадерами Петра Великого. Сам профессор сейчас в отряде основных сил. Бегает он плохо, а быстрым разумом покарать бордюрщиков не сумеет – они раньше пристрелят его, чем выслушают.