Онлайн чтение книги Мгла The Darkness
IX

В свете информации, полученной от Бьяртура, расследование Хюльды, если таковым его можно было назвать, приобретало совершенно иной оттенок. Дело оказалось горючей смесью, готовой взорваться в любой момент. Огрехи в работе Александера были вопиющими, а расследование гибели русской девушки требовало качественно нового подхода. Стоит ли Хюльде немедленно сообщить Магнусу о том, что ей удалось выяснить? Он ведь и понятия не имеет о том, за какое дело она взялась. Магнус наверняка пребывает в приподнятом настроении от того, как изящно ему удалось выставить Хюльду за дверь. Он, вероятно, полагает, что она сидит у себя в кабинете за просмотром старых полицейских отчетов и вслушивается в мерное тиканье часов в ожидании выхода на пенсию.

А между тем, после судьбоносного утреннего разговора с Магнусом, Хюльда провела практически весь день вне стен полицейского участка. Возвращаясь домой, она размышляла о том, как быстро пролетело время – во всей этой круговерти Хюльда и думать забыла о жалости к самой себе. Вероятно, этому занятию она сможет предаться перед сном. Хотя вряд ли – она собиралась пораньше лечь спать. Ей хотелось хорошенько отдохнуть, чтобы наутро проснуться со свежей головой и принять решение о том, каким будет ее следующий шаг. Хватит ли у нее силы духа и энергии на то, чтобы с полной отдачей провести расследование дела Елены? Или будет лучше поднять белый флаг и спокойно дожидаться пенсии? Не пора ли и правда перестать бороться с ветряными мельницами и гоняться за призраками? Ведь ее карьера в полиции завершена, не так ли?

Как бы то ни было, ей предстояло довести до конца еще одно дело. С телефоном в руках Хюльда поудобнее устроилась в старом мамином кресле. Прежде чем набрать номер женщины, которую она расспрашивала днем ранее, Хюльда с минуту поразмышляла. Перед ее внутренним взором вновь предстал образ достойной сожаления санитарки из центра сестринского ухода. Она сбила на своей машине гнусного педофила, а теперь, терзаемая страхом и угрызениями совести, наверняка готовится провести ближайшие несколько лет за решеткой, вдали от своего сына. Она ведь во всем созналась. Хюльда не написала формального отчета об их беседе и к тому же солгала Магнусу, заявив, что расследование далеко от завершения. Прежде чем звонить, Хюльде предстояло ответить на вопрос, который перед ней поставила ее собственная совесть: следует ли ей и дальше придерживаться сказанной Магнусу неправды и тем самым попытаться уберечь мать с сыном от дальнейших страданий или написать в отчете все как есть и с большой долей вероятности обречь бедную женщину на тюремный срок за ее поступок?

Разве могут быть сомнения? Хюльда прекрасно понимала, каким будет ее выбор.

У женщины были зарегистрированный на ее имя мобильный и домашний телефон. По мобильному номеру никто не ответил, а вот трубку домашнего телефона после нескольких гудков сняли. Хюльда представилась:

– Я из полиции. Мы вчера с вами беседовали.

– Да… я помню. – Женщина тяжело вздохнула. Было очевидно, что слова даются ей с трудом.

– Я тут снова просматривала материалы дела, – солгала Хюльда, а потом, тщательно подбирая слова, продолжила: – Мне кажется, что достаточно весомых вещественных доказательств у нас нет.

– Как… простите… как вы сказали? – спросила женщина сдавленным от всхлипов голосом.

– Я не планирую предпринимать еще каких-либо действий, по крайней мере в плане того, что касается вас.

После небольшой паузы женщина на другом конце провода ответила:

– А как же… как же насчет того, что я вам рассказала?

– Не вижу смысла доводить это дело до суда и подвергать вас дальнейшим мытарствам.

Снова повисла тишина.

– То есть… то есть вы меня не арестуете? Я… прямо… вся извелась после нашего разговора. Думала, меня отправят…

– Да, я не буду вас арестовывать. Кроме того, я выхожу на пенсию, так что дело, скорее всего, на этом и закончится.

Ну вот, она впервые произнесла это слово вслух. Пенсия… До чего же странно оно звучит. В очередной раз Хюльда поразилась тому, насколько она не готова к этой вехе своей жизни, будь она хоть тысячу раз предсказуема и ожидаема.

– А… а что скажут ваши коллеги в полиции?

– Я не буду упоминать о вашем признании в отчете. Не волнуйтесь. Я, конечно, не могу предугадать, как пойдет дело дальше, но в нашем разговоре вы не делали никаких признаний. Так ведь?

– Ну да-да, конечно… спасибо.

Неожиданно для себя Хюльда добавила:

– Однако поймите меня правильно: вашей вины это не умаляет, хоть я и могу понять, что толкнуло вас на этот поступок. Вам придется с этим жить до конца ваших дней, но было бы еще хуже отправить вас в тюрьму и лишить общения с сыном.

– Спасибо, – повторила женщина, уже не сдерживая рыданий.

Потом она еще раз сквозь слезы поблагодарила Хюльду, и та повесила трубку.

Нередко Хюльда забывала поесть, когда была измотана работой. Однако на этот раз она решила не ложиться спать на голодный желудок. Ее ужин состоял из тостов с сыром, впрочем как и днем раньше. После того как скончался Йоун, она практически перестала готовить. Поначалу она еще как-то заставляла себя что-то делать, но со временем, по мере того как она привыкала жить одна, ее питание стало сводиться к приготовленным на скорую руку бутербродам по вечерам, а горячее она ела только в обеденный перерыв на работе.

За ужином Хюльда, по своему обыкновению, слушала последние известия по радио. Ее трапезу прервал телефонный звонок.

Она сразу же поняла, кто звонит, – номер был сохранен у нее в контактах. Она подумала было не отвечать, но по привычке и из чувства долга все-таки сняла трубку. Не представляясь, Александер сразу же перешел к делу – вежливость не относилась к его достоинствам, так что Хюльда не удивилась.

– Что вы, черт возьми, удумали? – прокричал он.

Хюльда представила себе его перекошенное от злости лицо с двойным подбородком и нависающими веками, превращавшими глаза в две узкие щелочки.

Стараясь не терять невозмутимости, Хюльда спросила:

– А в чем дело?

– Вам прекрасно известно, в чем дело! Эта русская, что утопилась в бухте, черт бы ее побрал!

– Вы не помните, как ее зовут?

Вопрос, видимо, застал его врасплох, потому что он даже на несколько мгновений замолчал, что было для него нетипично. Потом заговорил снова:

– А какая разница? То, что я хочу, так это…

– Ее звали Елена, – перебила Хюльда.

– Мне все равно! – Александер снова повысил голос. Он был явно не в себе от злости. – Зачем вы влезли в это дело, Хюльда? Разве вы еще не на пенсии?

Значит, все-таки слухи поползли.

– Нет, я не на пенсии, – сказала она, воздержавшись от подробных объяснений.

– Да? А я думал… – Было заметно, что он смущен. – В любом случае почему вы занимаетесь моим делом?

– Меня Магнус попросил. – Доля правды в этом была.

– Что же, он не доверяет мне? Я ведь провел расследование.

– Да, но блестящих результатов не достигли, – сказала Хюльда, не теряя спокойствия.

– Там не было ничего подозрительного. Эту девицу собирались выслать из страны, вот она и бросилась в море! – Александер чуть ли не визжал.

– Как раз наоборот – ее прошение вот-вот должны были одобрить.

В трубке повисла тишина. Потом послышался запинающийся от волнения голос Александера:

– Что? Вы вообще о чем?

– Дело далеко не закрыто, проще говоря. Вы, признаться, отвлекаете меня от ужина. Так что если у вас все…

– Отвлекаю от ужина? Да какой там ужин! Бутерброд в компании телевизора! Мы еще с вами поговорим, – пригрозил Александер и бросил трубку.

Это был удар ниже пояса. Хюльда всегда была одиночкой среди мужчин, большей частью женатых, а то и не первым браком, с большими семьями. Она уже не впервые слышала что-то подобное – все эти безвкусные шуточки на ее счет и даже неприкрытая агрессия. Хюльда и сама могла быть довольно резка с людьми. Дело в том, что за годы службы в полиции ей пришлось нарастить крепкую броню, чтобы выжить в мужском коллективе, и оказалось, что это почему-то давало ее коллегам право не стесняться в выражениях.

Хюльде, конечно, стоило выбросить из головы гадкое высказывание Александера по поводу ее бутерброда на ужин в компании телевизора, но оно не на шутку ее задело, поэтому неожиданно для себя она решила позвонить Пьетюру из клуба любителей активного отдыха. Она всегда считала его просто другом, а совсем не ухажером, хотя посторонние наверняка и воспринимали его таковым. Хюльде же казалось, что их отношения слишком платонические, чтобы это слово было применимо к Пьетюру. Когда они познакомились, Хюльда подумала, что, будь она лет на двадцать-тридцать помоложе, ей было бы гораздо проще перейти от невинных поцелуев в щечку к чему-то более серьезному.

И все же, когда Хюльда звонила ему, она порой смущалась, как школьница. Но, вероятно, это и было признаком того, что их отношения развиваются в правильном направлении и, возможно, со временем и выльются в нечто большее.

Пьетюр, как обычно, ответил после первого же гудка. Его голос был бодр, а тон наполнен чуткостью.

– Я подумала, – начала Хюльда смущенно, – может, ты зайдешь ко мне на кофе сегодня вечером?

В ту же минуту ее постигло сомнение – поймет ли ее Пьетюр правильно? Ни с того ни с сего – кофе, да еще в такой час. Она уже собиралась было добавить, что не предлагает ему остаться на ночь, но прикусила язык в надежде, что он и так не станет искать в ее приглашении потаенных смыслов.

– Ну конечно, – сразу ответил Пьетюр без тени сомнения.

Хюльде импонировала его способность моментально принимать решения, не зацикливаясь на деталях и не делая из мухи слона. И все же сегодня их отношения выходили на некий новый виток – ведь никогда раньше Хюльда не приглашала Пьетюра к себе в гости. А вдруг ей станет стыдно за свою квартирку? Ведь ее не сравнить с домом с большими окнами и садом, в котором Хюльда жила на Аульфтанесе. Ну да, возможно. Но дело даже не в этом. Она возвела вокруг себя защитную стену, за которую пока не хотела пускать Пьетюра. Но сегодня ей вдруг стало невыносимо находиться одной, и она дала слабину.

– Мне прийти прямо сейчас? – спросил Пьетюр.

– Да, приходи. Сможешь?

В общении с ним Хюльда становилась на удивление неуверенной в себе, хотя в иных обстоятельствах решимости ей было не занимать.

– Смогу. Где ты живешь?

Хюльда скороговоркой продиктовала свой адрес и добавила:

– Пятый этаж. Мое имя на звонке.

– Лечу, – сказал Пьетюр и повесил трубку, не прощаясь.

– А я уж думал, ты меня к себе так никогда и не пригласишь, – с порога сказал Пьетюр.

Почти семидесятилетний, он был постарше Хюльды, но для своего возраста выглядел хорошо – не сильно моложе своих лет, но и не старше. Седая борода, по мнению Хюльды, делала его слегка похожим на Деда Мороза, и при виде Пьетюра она каждый раз представляла себе, как мог бы выглядеть Йоун в семьдесят лет.

Не успела Хюльда оглянуться, как Пьетюр уже вошел в гостиную и уселся в ее любимое кресло. Она даже почувствовала легкий укол ревности – ведь это ее место! Однако Хюльда смолчала и предложила своему гостю кофе.

– Будь добра, без молока.

Пьетюр был врачом. Не вдаваясь в подробности, он рассказывал Хюльде, что вышел на пенсию относительно рано – когда ему было шестьдесят. В тот период его жена заболела, но они прожили вместе еще несколько счастливых лет. Дальнейших вопросов Хюльда ему не задавала – не хотела, чтобы он заново переживал горечь утраты. А сама она ограничилась тем, что рассказала Пьетюру о том, что ее Йоун скоропостижно скончался, когда ему было слегка за пятьдесят, и надеялась, что и Пьетюр не станет бередить ее раны излишними расспросами.

– Йоун мог бы еще жить и жить, – только и добавила она.

Пьетюр был вежлив в общении, но обладал решительным характером, что, как предполагала Хюльда, делало из него отличного врача. По крайней мере, он производил впечатление успешного человека. Пьетюр как-то пригласил Хюльду к себе в гости в Фоссвогюр[8] Фоссвогюр  – престижный район в Рейкьявике.. Он жил в просторном доме с высокими потолками, где в гостиной стояла изысканная мебель, а стены были украшены картинами. Названия на корешках книг на полках красноречиво говорили о разнообразных интересах хозяина, а рояль посреди комнаты – о его неравнодушии к музыке. Сказать правду, Хюльда вполне могла представить себя живущей в этом огромном доме, где все дышит уютом и просвещенностью. Она могла бы продать свою квартирку, расплатиться с долгами и наслаждаться заслуженным отдыхом в Фоссвогюре. Почему бы и нет?

– Ну и денек у меня сегодня выдался, – как бы невзначай заметила Хюльда, выходя на кухню за кофе, который уже успела сварить.

Вернувшись в гостиную, она протянула чашку Пьетюру. Тот улыбнулся, не произнося ни слова и явно ожидая продолжения рассказа. Хюльда вновь отметила для себя его выдержку и умение слушать – Пьетюр был хирургом, но из него, как казалось Хюльде, получился бы и отличный психоаналитик.

– Я ухожу с работы, – промолвила она наконец, когда пауза затянулась.

– Ну да, рано или поздно это должно было случиться. Теперь ты наконец-то сможешь получать удовольствие от жизни. Так что все не так и плохо.

Вот уж кто получал удовольствие от жизни, так это Пьетюр. В этом Хюльда не сомневалась и даже немного завидовала ему. Врач с успешной карьерой за плечами явно смог накопить на безбедную старость.

– Да, это было ожидаемо, – согласилась она вполголоса, – но не так сразу. – Лучше рассказать ему все как есть, без прикрас. – Мне придется уйти прямо сейчас – вернее, через две недели. На мое место берут какого-то молодого парня.

– Вот это да. И ты даже не возражала? Не могу себе этого представить.

– Ну… – начала Хюльда, мысленно ругая себя за то, что не проявила большей твердости, когда Магнус сообщил ей о своем решении. – Мне все же позволили заняться одним делом – под занавес, так сказать.

– Вот как? Что-то интересное?

– Убийство… я полагаю.

– Да что ты! Две недели на то, чтобы раскрыть дело об убийстве? Не боишься, что тебе это не удастся и потом будешь мучиться, когда выйдешь на пенсию?

Вот об этом-то Хюльда не подумала, но в словах Пьетюра был резон.

– Бросать расследование теперь уже поздно, – сказала она без особой убежденности. – Да и ручаться, что речь идет об убийстве, я не могу.

– Что это за дело? – спросил Пьетюр, и, как всегда, в его голосе прозвучала искренняя заинтересованность.

– В бухте на Ватнслейсюстрёнде обнаружили труп молодой женщины, – сказала Хюльда.

– Недавно?

– Чуть больше года назад.

Пьетюр нахмурился:

– Что-то не припомню.

– Особой шумихи не было. Женщина пыталась получить статус беженки.

– Статус беженки? Нет, это прошло мимо меня.

«И не только мимо тебя», – подумала Хюльда.

– Как она погибла? – спросил Пьетюр.

– Утонула, но были и телесные повреждения. Тот, кто расследовал дело, – не лучший из наших коллег – пришел к выводу, что она наложила на себя руки. А я в этом не уверена.

Не без гордости Хюльда рассказала Пьетюру о том, что ей удалось выяснить за день, но его реакция разочаровала ее.

– Ты уверена, что не раздуваешь из мухи слона?.. – спросил Пьетюр с долей смущения.

Такой откровенности Хюльда не ожидала, но сумела оценить ее:

– Нет, не уверена. Но и отступать я не хочу.

– Ну и прекрасно, – приободрил ее Пьетюр.

За кофе последовало красное вино. Вечер затянулся – Хюльда даже не ожидала, что Пьетюр проведет у нее столько времени, но была совсем не против. Несмотря на поздний час, за окном было обманчиво светло: дождевые облака наконец рассеялись, уступив место вечернему солнцу.

Хюльда, вообще-то, не планировала угощать своего гостя вином. Однако, допив кофе, Пьетюр спросил, не нальет ли она ему немного коньяка. Такового у Хюльды не оказалось, а вот парочка бутылок красного вина у нее где-то стояла.

– Отлично, это полезно для сердца, – сказал Пьетюр, и Хюльда не поставила слова врача под сомнение.

– Мне показалось странным, – проговорил Пьетюр, растягивая слова, – что у тебя нигде не висят семейные фотографии.

Хюльда совсем не ожидала подобного замечания, но и бровью не повела.

– Я никогда особенно не любила выставлять фотографии напоказ, – сказала она.

– Понимаю. Это у меня везде снимки моей покойной жены. Может, поэтому мне и потребовалось столько времени, чтобы свыкнуться с ее уходом. Я, наверно, просто застрял в прошлом. – Он вздохнул. Они с Хюльдой между тем уже откупорили вторую бутылку. – А твои родители? Братья или сестры? Их фотографий у тебя тоже нет?

– У меня нет братьев и сестер, – ответила Хюльда и немного помолчала, прежде чем продолжить. Пьетюр потягивал вино и не торопил ее. – Мы с мамой никогда не были особенно близки, – сказала Хюльда, словно оправдываясь за отсутствие в гостиной изображений своей матери, хотя и понимала, что совсем не обязана давать каких-либо объяснений.

– Она давно умерла?

– Пятнадцать лет назад. Не очень долгую жизнь прожила – ей было всего семьдесят, – сказала Хюльда и подумала о том, что день, когда и ей стукнет семьдесят, совсем не за горами. Всего каких-то пять лет. А кажется, еще так недавно ей исполнилось шестьдесят.

– Значит, тебя она родила еще довольно молодой, – быстро подсчитал в уме Пьетюр.

– Ей было двадцать… Хотя в те времена этот возраст уже вряд ли воспринимался как очень юный.

– А твой отец?

– Я его никогда не видела.

– Да что ты говоришь? Он умер до твоего рождения?

– Нет. Просто я с ним не была знакома – он иностранец. – Мыслями Хюльда унеслась в прошлое. – Я даже однажды ездила за границу в надежде отыскать его. Но это уже другая история…

Хюльда улыбнулась. Ей не очень нравились все эти вопросы, но она все-таки терпимо отнеслась к его интересу. Наверняка Пьетюр ожидал, что и она станет спрашивать о его семье и его прошлом, чтобы между ними установились более доверительные отношения. Однако пока Хюльде было достаточно и того, что она уже знала: Пьетюр потерял жену и теперь живет один в большом, даже слишком большом, доме. Но в первую очередь ей было важно, что он добрый и мягкий человек, честный и надежный.

– Ну да, – прервал молчание Пьетюр – он уже был слегка навеселе, – такие вот мы с тобой одинокие души. Кто-то принимает это решение позже, а кто-то раньше… Жить в одиночестве, я имею в виду. Но в нашем случае, думаю, в дело вмешалась судьба. – Он сделал небольшую паузу. – Мы вот с женой вполне осознанно решили не спешить с детьми. А потом уже было поздно. В последние годы мы часто обсуждали, не совершили ли мы ошибку. Не знаю, какие причины были у вас – я о бездетности, – да и не моего ума это дело, но полагаю, что каждый сам хозяин своей судьбы. А тебе как кажется?

Хюльда лишь покивала и взглянула на часы. Когда она перевела взор на бутылку с остатками вина, Пьетюр уловил намек – ему пора.