Глава пятая

Онлайн чтение книги Миссия в Париже
Глава пятая

Павел проснулся от странного шума за окном. Не сразу понял, что это звук движущейся за окном людской толпы. Было еще темно, в окно ничего не просматривалось. Но если прислушаться, по неоднородным звукам можно было угадать, кто там идет. Вот тяжело прошаркали сапогами пожилые мастеровые, следом протопали ботинки торопящихся мелких служащих или студентов, дробно простучала каблучками стайка секретарш или продавщиц.

Под этот шум хорошо думалось. Нет, думал он не о поисках чемоданов. Хотя, конечно, будет стараться, будет помогать. Но не может представить себя тем человеком, который согласился бы взвалить на себя эти, как он вчера еще раз убедился, бессмысленные заботы. Без знания языка, он почти глухонемой. Этого достаточно, чтобы потерять веру в успех.

И все же, он – в Париже. Он не рвался сюда, но так распорядилась судьба. И мысли его все чаще возвращались к Тане. Вряд ли полковник Щукин надолго осел в Стамбуле. Павел знал, большинство русских, покинув родину, ненадолго задерживались в Турции. Они прилагали все силы, чтобы перебраться во Францию и там обосноваться. Щукин не стал исключением. Вероятнее всего, и он, и Таня сейчас находятся во Франции. Захочет ли он уйти в безвестность и поселиться в каком-нибудь маленьком тихом городке? Таня – барышня на выданье. Полковник наверняка понимает, что для удачного замужества дочери необходим определенный круг общества, лучше всего парижский. Да и сам Щукин – человек с амбициями. Получивший в России бесценный опыт работы в контрразведке, он может за достойную плату поделиться им с Францией. Кто откажется от его услуг? Как крайний случай: в Париже находится российское посольство. И здесь тоже будут рады предложить ему должность, соответствующую опыту. Размышляя так, Павел почти не сомневался, что Таня вполне может быть сейчас здесь, в Париже. Она дышит тем же сладковатым, настоянном на увядающих осенних листьях, воздухом. Возможно, даже живет где-то совсем близко, ходит по тем же улицам, по которым предстоит несколько дней ходить ему.

Ну и что из того? Он – нелегал. Он – враг ее отца. И даже если встретит ее на улице, не имеет права ее окликнуть, ей открыться. Это если по государственным предписаниям. А если поступать, как велит сердце?

За окном уже совсем рассвело, на короткое время солнце осветило их неуютное холостяцкое жилье, спящих товарищей. Схлынула торопящаяся на работу толпа, и теперь за окном только изредка мелькали изящные ножки и стучали торопливые каблучки. Кто они, эти пробегающие мимо их окна дамы? Куда спешат?

Болотов постучал в их дверь, когда все уже были на ногах. Бесшумно вошел, коротко оглядел их скученное холостяцкое жилище.

– Доброе утро! Доброе утро! – бодро их поприветствовал, – Как спалось? Какие сны снились?

– Это еще бабка надвое сказала, какое оно, это утро, – буркнул Бушкин.

– Не скажите, утро всегда доброе. Проснулся человек. Жив! Уже хорошо, уже добро, – не согласился с Бушкиным Илья Кузьмич.

– Ну-ну! Вот и поглядим!

Павел понял Бушкина. Утро, и верно, было доброе. А вот каким задастся день?

От их жилища на Маркс-Дормуа до улицы Паради они пошли пешком.

– Я думал, мы с утра пораньше, – сказал Павел. – У нас в России все добрые дела принято начинать с раннего утра.

– Франция – не Россия. Здесь свято блюдут утренний кофе, – объяснил Болотов. – В «Колесе», как и в других харчевнях, с утра большой наплыв посетителей. Обслуга занята. А ведь нам необходимо не просто там посидеть, но и, по возможности, что-то выведать.


Над входом в бистро «Колесо», помимо броской и весело нарисованной надписи, висело обычное колесо от старой деревенской телеги, которая прежде не один десяток лет потрудилась в каком-нибудь фермерском хозяйстве.

Зал тоже был круглый, вроде цирковой арены, видимо потому бистро и назвали «Колесо». Электрический свет днем в зале не зажигали, дневной же освещал только середину, оставляя по бокам уютный полумрак, где никуда не торопящиеся посетители могли скоротать немало времени за чашкой кофе и за беседой. Откуда-то из глубины бистро что-то душевное доносил граммофон. Народу в зале уже почти не было, лишь за дальним столиком, едва видимые, о чем-то шумно спорили четверо мужчин.

Это было не совсем обычное и довольно модное парижское бистро, точнее даже, некая смесь кафе и бистро. Оно работало едва ли не круглые сутки, было дешевым и располагало скромным, но и необходимым для проголодавшихся посетителей набором сытых блюд. Здесь предпочитали по-быстрому перекусывать шоферы такси, только что сошедшие с дальних поездов пассажиры и торопящиеся по своим делам горожане. Ближе к полуночи, когда зал пустовал, здесь подолгу засиживались клошары. В холодные осенние и зимние дни они здесь отогревались.

Особой достопримечательностью «Колеса» был закуток перед входом в зал, который называли гардеробом. Его обслуживал гардеробщик, одетый в сверкающую золотыми позументами униформу «а ля рюс». Это было удобство, которое особенно ценили только что сошедшие с дальних поездов пассажиры. Не нужно было тащить с собой в зал дорожную поклажу в виде чемоданов, саквояжей, сумок, коробок и пакетов.

Гарсон появился сразу, едва Кольцов и Болотов сели за столик.

– Два кофе, два круассана, – распорядился Илья Кузьмич.

И когда гарсон вернулся с заказом, Болотов жестом руки задержал его:

– Не найдешь ли для нас немного времени, чтобы ответить на несколько вопросов? – спросил он.

– В пределах меню, – дерзко ответил гарсон. Был он парень крепкий, мускулистый, со шрамами на лице, приобретенными явно не на светских раутах. «Колесо» – бойкая привокзальная харчевня, и, надо думать, ее основными посетителями являются отнюдь не прихожане ближайшей церкви Сен-Венсан де Поль. – Я не люблю отвечать на вопросы, которые не относятся к моей работе. Вы случайно не из полиции?

– Разве мы похожи на ажанов?

– Ажаны теперь тоже стараются все больше походить на простых работяг.

– Мы – корреспонденты.

Гарсон оценивающе посмотрел на обоих, по взгляду было видно, что он не поверил:

– Ну и где же ваши фотоаппараты?

– А разве я сказал, что мы фотокорреспонденты?

Гарсон какое-то время их молча изучал, и затем лениво произнес:

– Ну, выкладывайте вопросы.

– Не вспомнишь, что произошло у вас здесь в прошлую пятницу?

– Не помню. У нас здесь каждый день что-то происходит.

– Нас интересует именно прошлая пятница.

– Она интересует не только вас, но и ажанов. Но я был занят и ничего не видел.

Болотов демонстративно, но неспешно достал из кармана кошелек, стал его раскрывать. Гарсон наблюдал за его дальнейшими манипуляциями и при этом морщил лоб, изображая напряженную работу мысли.

Илья Кузьмич извлек из кошелька пятифранковую монету и положил ее на край столика, возле стоящего гарсона.

– Надеюсь, это несколько освежит твою память?

– Что-то припоминаю. Была драка с ажанами. Они прострелили Раймону ногу.

– Кто такой Раймон?

– Наш гердеробщик.

– И это все, что ты смог припомнить? Попытайся поподробнее.

Гарсон застыл и снова глубокомысленно задумался. Но оживился, едва Болотов выложил на стол еще один пятифранковик.

– Вообще-то драка была в гардеробной. А наша территория – от буфета до столиков и обратно. И все. Но я все же кое-что видел.

– Попробуй вспомнить, что было еще до драки?

– А ничего не было. Народу – никого. Лишь двое каких-то господ, не наших, не французов, сели за мой столик. Похоже, поляки.

– Почему ты решил, что поляки.

– Я тут разных людей навидался. А эти и говорили между собой вроде как по-польски.

– Ну-ну! Дальше! – поторопил гарсона Болотов.

– Поели, выпили по три чашки кофе, исправно рассчитались и сидят. Сидят и сидят. Подумал, может, кого-то ждут. А потом зашли ажаны. Двое. Тоже выпили по чашке кофе. Но как-то торопливо. И вышли в гардеробную. Том все и началось.

– Сразу драка?

– Нет. Сперва с Раймоном поспорили. Ажаны хотели заглянуть в вещи посетителей, ну, тех, которые кого-то ждали. Устроить что-то вроде обыска. Книжечки свои показали, мол, «имеют право». Раймону все это не понравилось. Он только недавно из тюрьмы и, сами понимаете, пока еще не очень любит ажанов. Он сказал: вон сидят клиенты, с их разрешения делайте что хотите, а пока, дескать, я их вещи охраняю. А ажаны сказали, что у них есть подозрение, и они хотят убедиться. Ну, Раймон и убедил их, что в чужих вещах без спросу рыться не положено. Таким, знаете, шикарным хуком снизу, под ребра.

– Что за вещи у них были? – спросил Болотов.

– Саквояж.

– Один?

– Я так понял, что один. Может, и еще что-то было, больше никто ничего не упоминал. Ну, я сказал тем двум, что их вещами интересуются ажаны. Они занервничали. Мне-то, в общем, плевать на чужие неприятности, свои не успеваю пересчитывать. Но, с другой стороны, с какого перепугу я буду помогать полиции? И выпустил их через кухню. А сам вернулся в гардеробную, хотел помочь Раймону.

– Там все еще продолжалась драка?

– Орали друг на друга. Тот, которого Раймон уложил в нокдаун, оклемался и тоже стал наседать на Раймона. В гардеробной не особенно развернешься, а они – с двух сторон. Потом один схватил саквояж – и на улицу. Раймон решил, что это вор, и – за ним. И уже почти схватил его, как тот, что бежал сзади, выстрелил в Раймона. Они свернули в переулок, и там запрыгнули в автомобиль.

– Так, может, это действительно были грабители? Переоделись в ажанов и…

– Нет. Автомобиль был черный, полицейский.

– Что с Раймоном? Погиб?

– Ему прострелили ногу. Мы с буфетчиком отвезли его в госпиталь Ларибуассьер. Это тут рядом. А потом еще понаехали ажаны. Они искали тех посетителей, которых я выпустил. Все спрашивали, как они выглядели, куда пошли, особые приметы. Я-то их хорошо запомнил. Но с чего вдруг я стану помогать полиции? Я им сказал: один косой, другой хромой. Пусть поищут, – гарсон засмеялся, обнажив свои большие крепкие зубы. – Вот теперь уже все рассказал, – и, привычным жестом деловито смахнув лежащие на столике франки, добавил: – Я вам тут на целую газетную страницу наговорил. Франков на сто.

– Не считай деньги в чужих карманах, – посоветовал ему Болотов. – До газетной страницы еще кое-чего не хватает.

– Все выложил. Как на духу.

– А про второй саквояж. Куда он делся?

– Вы опять за свое. Не было никакого второго саквояжа. Я все видел: тот бежал с одним, – и, подумав, добавил: – Может, Раймон знает больше?

– Говоришь, он в больнице?

– Дома. Кто нашего брата будет долго держать в больнице?

– Где он живет?

– Положите передо мной хоть сто франков, не скажу. Потому что не знаю.

– Может, хоть фамилию знаешь?

– Фамилию?.. Раймон… Рыжий Раймон. Откликается и просто на Рыжего, – и, словно что-то вспомнив, он бросил взгляд в ту часть зала, где совсем недавно из-за чего-то ссорились четверо парней. – У тех, что там сидели, надо было спросить. Его приятели. Но и они вряд ли что знают. Они ведь не дружат домами. По правде сказать, не у всех у них и жилье есть…

– Клошары, что ли? – высказал предположение Болотов.

– Не знаю. Может, и клошары. До тюрьмы Раймон постоянно водился с этой компанией. Они в основном тут на вокзале промышляют.

– Ну, спасибо тебе, – поднялся Болотов. – Если ты не против, я может, еще как-то зайду, вдруг понадобится что-то уточнить.

Следом за Болотовым подхватился и все время молчавший Кольцов.

– Мне-то что! Заходите! – и гарсон вновь хохотнул, обнажив свои крупные зубы. – Но таксу повышу.

И уже когда они были у самого выхода, он остановил их.

– Подумал, если не скажу, буду потом жалеть, – решительно сказал он. – Вы лучше сюда не заходите. Не надо. Вас ищут, или, может быть, тех поляков. Ажаны по три раза на дню заходят и все спрашивают, не интересовался ли кто саквояжем? Я так думаю, никакие вы не корреспонденты. Я тех хорошо знаю, они у нас тут часто пасутся. И все же, вы отчаянные парни. Или сумасшедшие дураки. Чем вы занимаетесь, не мое дело. Но мне будет жаль, если вы окажетесь в тюрьме. Вы играете с огнем. Не надо. Он может сильно вас обжечь.

И уже больше не оборачиваясь, он ушел в глубину зала, к буфетной стойке.

А они… Они только сейчас вдруг поняли, в какую опасную переделку попали. Кольцов до настоящей минуты смотрел на все это довольно легкомысленно, глазами туриста. Это там, в России, он свободно ориентировался в происходящем, мог предугадывать всевозможные опасности и легко между ними лавировать. Здесь же для него все было чужое и непредсказуемое. Оставалось надеяться на Илью Кузьмича. Но его опыт был иной, кабинетный. Он хорошо ориентировался в запутанных финансовых делах, находил в них всевозможные подвохи, а иной раз и аферы. Но, живя длительное время в сытом благополучном Париже, огражденный от всех бед толстыми стенами своей банкирской конторы, он полностью утратил ощущение опасности. В живом, совсем не кабинетном деле, он оказался не лучшим помощником для Кольцова.


Фролов уже был на Маркс-Дормуа, когда они вернулись. Он их ждал, точнее, нетерпеливо ждал новостей. Старцева и Бушкина дома не было, они осваивали окрестности.

Болотов подробно рассказал о не слишком успешном посещении «Колеса». Хотя и те новости, которые они добыли, представляли интерес. И все же…

Все непонятнее становилась загадка одного саквояжа. Известно, что Старцев и Бушкин пришли в «Колесо» с двумя. Это, как пишут в учебниках арифметики, условия задачи. Один оказался в руках тайной полиции Сюрте. Но где же второй? Какова его судьба? Никаких следов, даже намека. Но ведь где-то есть его след, кто-то владеет его тайной. Возможно, приоткрыть над ней завесу мог бы гардеробщик Рыжий Раймон. Но как выйти на него, не имея его адреса? И еще вопрос. Почему Сюрте проявила не свойственную ей робость и не арестовала курьеров? Почему была организована инсценировка банального ограбления? И была ли это инсценировка?

Похоже, имея на руках весьма сомнительную по тексту шифрограмму, в которой не было ничего конкретного, Сюрте действовала неуверенно, наобум. Не этим ли объясняются все нелепости и просчеты? Или здесь более хитроумная игра? Фролов въедливо вникал во все детали этой «саквояжной истории».

Вопросы, вопросы. Они нуждались в ответах, но как их получить? Особенно после предупреждения гарсона, что посещение «Колеса» может грозить им реальными неприятностями.

Вся эта история завязывалась в такой тугой узел, что развязать его без риска уже будет нельзя. Кольцов это понял. Но и отступать некуда.

Во время этого разговора Кольцова вдруг осенило. Он понял, почему в эти дни здесь, в Париже, появился Петр Тимофеевич Фролов. Конечно же, не из-за этих двух саквояжей, пусть даже с ценнейшим содержимым. Он был не тем человеком, которым бы из-за них рисковала Москва.

Всё случившееся в эти дни, вся эта саквояжная кутерьма – только на первый взгляд выглядела результатом мелкой ошибки Бориса Ивановича Жданова: забыл лишний раз перепроверить, отправлен ли кто на Северный вокзал для встречи курьеров. Всего-то! И покатился этот комок, прихватывая все новые горсти недоразумений и накладок, превращаясь в огромный ком, грозящий крупными неприятностями большому числу людей.

Проявилась в эти дни и еще одна, более крупная накладка, и она тоже в конечном счете тяжелой гирей упала все на этот же случай с чемоданами. Речь о шифрограммах. Есть разные способы проверки, не проник ли кто в твои тайны. Нелегалам это надо делать постоянно. Борис Иванович, из-за обилия навалившейся на него работы, на какое-то время ослабил контроль за своим небольшим, но довольно хлопотным хозяйством. В результате англичане уже несколько месяцев читали шифровки, которые слала Жданову Москва, но ничего полезного для себя пока не извлекли. Прочли англичане и шифрограмму с просьбой встретить невесту. Если бы в ней не была указана одна-единственная подробность «встретить на Северном», и эта шифрограмма, как и все прежние, осталась бы лежать в архивах Интеллидженссервис. Но поскольку эта подробность указывала на Париж и, вероятнее всего, адресовалась парижскому получателю, англичане переправили ее Сюрте.

Можно предположить, французы тоже отнеслись к шифрограмме с долей скепсиса, но на всякий случай все же решили «просеять» прибывающие на Северный вокзал варшавские поезда. К счастью, сделали это с некоторым опозданием. Это предположение было не единственным. Как было на самом деле, кто теперь узнает? Важно лишь то, что курьеров своевременно не встретили. Но, в результате, дальше произошло то, что произошло. Пока курьеры сидели в «Колесе», французская полиция взяла под подозрение многих пассажиров варшавских и берлинских поездов, распотрошили десятки чемоданов, баулов и саквояжей. И лишь на излете этой операции уставшие чиновники Сюрте, безо всякой уже надежды, решили проверить ближнее к Северному вокзалу бистро «Колесо». Слепой случай вывел их на саквояж-пустышку, который числился за Бушкиным. Второй же саквояж таинственно исчез.

Таких накладок у Жданова, более и менее крупных, оказалось за последнее время немало. В Москве все чаще стали думать о том, что умному и преданному Советской России Борису Ивановичу Жданову пора уходить на покой. Он постарел и устал. И, как результат, все чаще совершает ошибки, которые в череде быстротекущих событий бывает трудно исправить. И, как это ни печально, надо было выводить Жданова из этой опасной игры и внедрять в парижский дом нового, более молодого и энергичного человека. Кольцов знал, на эту роль давно готовили Петра Тимофеевича Фролова. С легкой руки Жданова и при его помощи он в свое время стал Василием Борисовичем Федотовым, основал в Стамбуле филиал банкирского дома «Жданов и К». В короткие сроки Федотов (он же Фролов) зарекомендовал себя как смелый финансист. Его дружбы и благорасположения добивались многие высшие белогвардейские чины. Иногда к его советам прибегал даже сам главнокомандующий, Петр Николаевич Врангель. По авторитетному совету Фролова он держал свои немалые капиталы в Париже, в банке Бориса Ивановича.

Многое из этого Кольцов знал из рассказов самого Фролова. Что-то Павлу поведал Тихонов, с которым он почти трое суток провел в дороге сюда, в Париж. Как выяснилось, он тоже давно и хорошо знал Фролова.

Припомнив все, Кольцов пришел к выводу, что нынешнее появление Петра Тимофеевича Фролова здесь, в Париже, было отнюдь не случайным. Вероятно, наступило для него то самое время больших перемен, к которому его столь долго готовили. И, судя по всему, ему уже в ближайшие дни предстояло переселиться из стамбульского отеля «Пера Палас» в один из фешенебельных парижских отелей где-нибудь на Риволи или на Елисейских Полях.

Размышляя так, Кольцов понимал, что у него есть только одно решение. Единственное. Всю работу по поиску исчезнувшего саквояжа он должен взвалить на себя. И отвечать за все свои решения и поступки тоже обязан будет сам. Хотя с трудом представлял себе, как все это будет выглядеть, если отказаться от услуг Болотова.

Когда стемнело, вернулись со своих прогулок Старцев и Бушкин. Соблюдая совет Жданова, они гуляли порознь. Первым пришел Старцев. Он поздоровался и тут же затих в своем углу. Чувствовалось, он уже устал от безделья, но терпеливо и безропотно его сносил.

Вернувшийся чуть позже Бушкин несколько раз взволнованно прошелся по комнате и, заметив обращенные на него взгляды, ворчливо заговорил:

– Я думал, Франция – ух, ты, мать честная! А она – извините! Правда, на каждом углу: «либерте, эгалите, фратерните». Свобода, одним словом. А на самом деле – брехня! Клошаров этих ихних – море. Дома похожи на наши божедомки. Помои прямо на улицу льют, – и решительно добавил: – Нет, надо что-то делать. По горячему надо, пока еще помнят Парижскую коммуну.

– Давайте, Бушкин, пока у себя до конца разберемся, – попытался утихомирить морячка Фролов.

– Это понятно. Но и затягивать нельзя.

– Вы чего это взбунтовались, Бушкин? – миролюбиво спросил Кольцов.

– Домой хочу. Своих дел невпроворот. Надоели эти капиталистические курорты!


Проводить Илью Кузьмича пошли Фролов и Кольцов. А потом, когда они остались одни, Фролов предложил немного прогуляться по тихому в эту позднюю пору бульвару ла Шапель.

Шли медленно.

Павел ждал, что Петр Тимофеевич более подробно расскажет ему о своем новом назначении. Ему хотелось проверить, верна ли его догадка. Но Фролов молчал, о чем-то сосредоточенно думал.

Прислонившись к стенам домов, целовались парочки. Легкий теплый ветерок перебирал листья каштанов. Не в пример Москве, здесь они еще прочно держались на ветках, их пока еще только едва заметно тронула осенняя позолота, но, уже слегка подсохшие, они издавали тихий жестяный звук.

После длительного молчания Фролов словно вернулся из забытья. Заговорил совсем не о том, о чем хотел услышать Павел.

– А ведь вы, братцы, сегодня оказались на грани провала.

– Да, – согласился Кольцов. – Я поздно понял, что слишком доверился Болотову.

– Вот этого не надо! – недовольно поморщился Фролов. – Тебя с твоим-то опытом это нисколько не оправдывает. Пианист играл, как умел. А вот то, что ты расслабился, это не простительно, – жестко сказал он.

– А как еще можно было иначе?

– Когда человек собирается искупаться в незнакомом месте, прежде всего он осторожно проверяет глубину. А ты сразу бултыхнулся.

– Я здесь, в Париже, как рыба на песке. Это не моя стихия. Ажаны, гарсоны. Ни черта не понимаю! – зло сказал Павел. – Мне хотя бы недельку на акклиматизацию. Да только где ее взять, эту самую недельку? Или хотя бы пару деньков, для ускоренного, так сказать, курса. И тех нет.

– Рассуждаешь правильно. Нет у нас времени на ликбезы. И я тебе, к сожалению, не помощник. Я так понимаю, ты уже догадываешься, почему.

– Приблизительно. И каким способом это будет сделано? Как выведут из игры Бориса Ивановича?

– Статус Бориса Ивановича не изменится. Но поскольку объем работ с каждым годом увеличивается, я оставляю стамбульский филиал на надежного человека, а сам уже здесь вступаю в права совладельца. Иными словами, буду правой рукой и помощником Бориса Ивановича. Он – один из крупнейших финансистов, такие, как он, не уходят на покой. Порой один его совет из нескольких слов стоит миллионов франков. Я же сниму с него часть колоссальной нагрузки и, возможно, иногда в чем-то подстрахую. Теперь, надеюсь, ты понимаешь: мне никак нельзя рисковать, в том числе и вплотную заниматься этим саквояжем.

– Чего ж тут непонятного. Все это сваливается на меня, – печально согласился Кольцов. – Я не возражаю, и даже начал свыкаться с этой мыслью. Но я действительно совершенно не разбираюсь в этой чертовой заграничной жизни. Могу упасть там, где обычный француз даже не поскользнется.

– У тебя есть блестящий помощник. Да-да, я имею в виду Болотова.

– Ну да. Только сейчас, в это самое время, мы по его милости уже вполне свободно могли бы изучать методы допросов французской тайной полиции, – раздраженно сказал Кольцов.

– Это потому, что ты использовал его неверно. Он – блестящий переводчик. Он – добросовестный исполнитель. Он – осторожен. У него не слишком запоминающийся облик, что в нашем деле неоценимое достоинство. И еще! Прожив здесь едва ли не половину своей жизни, он легко в ней ориентируется, – загибая пальцы, Фролов ворчливо перечислял достоинства Болотова. – Но он – всего лишь твой помощник. И только! Это ты должен был все продумать, прежде чем направляться в «Колесо». А скорее всего, надо было послать туда его одного. Ты же какого-то черта сам сунулся туда, засветился. А ваша легенда? Более дурацкую трудно придумать. С такой вы бы и в России на раз провалились.

– Нормальная легенда. Корреспонденты, как известно, гоняются за новостями, ради них куда хочешь могут вломиться, что хочешь – выпытать.

– Ты только, пожалуйста, не путай корреспондентов и репортеров скандальной хроники.

– Документы, как вы понимаете, мы не предъявляли. Просто представились корреспондентами. Как еще можно было выяснить, что там, в том кабаке, тогда произошло? – насупленно пытался доказать свою правоту Павел.

– Ты хоть что-нибудь знаешь о репортерах скандальной хроники?

– Дважды встречался с одним нахальным английским репортером, помнится, из газеты «Таймс». Это в Киеве было, потом в Харькове. Дотошный, гад. Он меня в красноармейской робе сфотографировал, а в Харькове потом чуть не завалил. И еще что-то читал про корреспондентов. «Мартин Иден», кажется. Он тоже одно время был каким-то репортером.

– Репортеры скандальной хроники, Паша, это особая каста корреспондентов. Они – волки-одиночки. Да-да! Специфика вида деятельности. Исключительно поодиночке рыщут в поисках добычи. У них нет напарников. И свою добычу они ни с кем не делят. А вы туда – вдвоем. Не по уму это, Паша.

– Да когда ж там было думать? Чуть не у входа в «Колесо» мы все решили, – и Павел вновь нахмурился, сердито продолжил: – Когда вы меня к Ковалевскому забросили, мне ни в кого не нужно было перевоплощаться. Я – офицер, я учился в офицерской школе, я знаю, что, где и как может сказать и поступить офицер. А здесь оказался без всякой защиты. Чего ж тут удивляться, что едва не провалился. Мне начинает казаться, что я у нас там кому-то чем-то помешал, вот меня и кинули сюда на заклание!

– Глупости. Хотя, конечно, тебя послали от отчаяния. Тот, кто рекомендовал тебя, был твердо уверен, что ты сумеешь на месте сориентироваться. Согласен, дело авантюрное. Но будь я на месте Дзержинского или еще кого-то, я тоже послал бы тебя.

– Спасибочки, – шутовски поклонился Кольцов.

– И, пожалуйста, давай прекратим этот разговор, – твердо предложил Фролов. – Ты – в Париже. Тебе поручено дело, и его надо выполнять. У тебя отличный помощник. Только, пожалуйста, не иди у него на поводу. Думай. И за себя и за него. И не допускай легкомысленной самодеятельности.

– Я думаю. Все время думаю, – Кольцов поднял глаза на Фролова и с какой-то беспомощностью добавил: – У меня такое ощущение, будто меня возвели на эшафот и на мою голову вот-вот опустится нож гильотины.

– Чисто французское ощущение, – скупо усмехнулся Фролов.

– В самом деле: я бессилен. Я ни до чего не могу додуматься, – в отчаянии сказал Кольцов. – Полагаю, мы в тупике. Выхода не вижу. Или его нет.

– Такого не бывает, – не согласился Фролов. – Надо бы как-то осторожненько поговорить с гардеробщиком… как его?

– С Рыжим Раймоном? Думал. Его адреса у нас нет. Где искать – неизвестно. Когда выйдет на работу, тоже вопрос.

– Думай, Паша! И рад бы тебе помочь, да не могу. Своих головоломок хватает. И, порой, довольно опасных.

Павел вопросительно посмотрел на Фролова.

– Ну, к примеру. Мне не нравится моя недавняя встреча здесь, в Париже, с этим… графом Красовским или как там его.

– Мироновым, – подсказал Кольцов. – Юрием Александровичем Мироновым.

– Он для меня опасен уже хотя бы тем, что я не знаю, как он может в дальнейшем себя повести. Он ведь еще по России знает, кто я. И этого достаточно, чтобы сдать меня тайной полиции. А я вот плохо знаю, каков его статус в этой стране, с кем он общается. Я все время буду вынужден его бояться.

Они развернулись, пошли обратно. Тускло горели на бульваре электрические фонари, образуя на тротуаре световые овалы. И они шли, то ныряя в темноту, то возникая в очередном световом пятне. Молчали.

Кольцов вдруг остановился. То же сделал и Фролов.

– А как его можно найти?

– Кого? – не сразу понял Фролов.

– Миронова.

– Зачем? Тебе не хватает своих хлопот?

– Миронова я хорошо знаю. В свое время я в чем-то ему помог, а однажды даже спас от смерти.

– Это было давно. И не в Париже. Люди меняются.

– Вот я и хотел бы узнать, кто он теперь и как изменился.

– Насколько я помню свою давнюю с ним встречу – это было в Севастополе, – он каким-то боком был связан с белогвардейской контрразведкой. Поэтому я и подумал, что его надо опасаться.

– Он – мой должник, – настойчиво произнес Кольцов.

– Ну и что? Такие люди редко отвечают добром на добро. – Фролов все еще не понимал, к чему ведет Павел, зачем ему нужна эта, вполне возможно, опасная встреча. – Вот что! Я не хочу, чтобы ты брал на себя мои заботы. Попытаюсь справиться сам.

– Но вы ведь не исключаете мою случайную встречу с ним? – продолжал настаивать Кольцов.

– Допустим. Ты уверен, что он после вашей встречи не пойдет в полицию?

– После вашей встречи ведь не пошел.

– Еще не знаю.

– Вот я и хочу достоверно узнать, пошел или не пошел, пойдет или не пойдет.

– Как?

– Не знаю. Наверное, что-то пойму после встречи.

– И что потом?

– Потом… потом мы, возможно, исключим эту опасность.

– Или не исключим? – хмыкнул Фролов, как бы подчеркивая всю нелепость предложения Павла. – А если не исключим, что предпримем?

– Не знаю, – сказал Кольцов. Он не собирался отказываться от своего предложения и поэтому упрямо повторил: – Пока не знаю.


Читать далее

Фрагмент для ознакомления предоставлен магазином LitRes.ru Купить полную версию
Глава пятая

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть