Онлайн чтение книги Мститель
IV

Солнце клонилось к западу и пылало над вершинами гор, в дыму красных и золотых облаков, когда маркиз, шагом ехавший по шоссе, увидел на краю его, на куче щебня согбенную человеческую фигуру.

Оборванец, в синей блузе и рыжей шляпенке, сидел, сгорбившись, и внимательно рассматривал стоптанные, запыленные башмаки на своих вывороченных ногах. Казалось, он в отчаянии упал посреди дальней и трудной дороги. Маркиз ехал, опустив поводья и глядя вниз.

При стуке лошадиных копыт оборванец живо поднял голову, и из-под полей шляпы показалось его темное, грубое, широкоскулое лицо, покрытое пылью и грязью, с низким лбом и огромной нижней челюстью.

Если бы маркиз мог придавать какое бы то ни было значение встрече с каким-то босяком, он должен был бы заметить, что при виде его, маркиза Паоли, маленькие глазки оборванца сверкнули странным и диким выражением: он как будто не поверил какому-то счастью и в то же время почти задохнулся от злобной радости.

Но мысли маркиза были полны Ревеккой Фельчини, и ее прекрасные еврейские глаза еще носились перед ним в золотистом тумане наступающего вечера.

«Жидовка! — с угрызением стыда думал маркиз. — Но что же делать! Она будет прекрасной любовницей, а ее деньги заставят забыть о ее происхождении. Доброго синьора банкира можно будет держать и подальше!.. Глупец, он уже мечтает о том, как появится под руку с маркизом Паоли!.. Дружески похлопывая его по плечу и представляя: мой зять, маркиз!.. Ну, я дорого заставлю его заплатить за эту честь! Несчастный жид!..»

— Господин маркиз! — раздался позади хриплый, как бы сдавленный голос.

«А Рекка страстная девушка!..»

— Господин маркиз! — настойчивее и ближе прозвучал тот же голос.

Маркиз оглянулся, машинально сдержав лошадь. Ему вдруг смутно припомнилось, что уже где-то он сегодня слыхал этот голос.

Оборванец стоял у самых ног лошади и несколько впереди. Его маленькие сверлящие глазки дерзко смотрели прямо в лицо маркизу.

— Что тебе нужно? — недовольно и пренебрежительно, даже брезгливо сказал маркиз.

— Я хочу переговорить с вами! — ответил оборванец, не отступая перед удивленным такой дерзостью маркизом и все загораживая дорогу. Лошадь, пугливо насторожив уши, дернула головой.

— Я не подаю нищим… Прочь с дороги! — небрежно сказал маркиз и тронул лошадь.

Но оборванец, с ловкостью обезьяны, схватил ее под уздцы. Прелестное животное вскинулось и захрапело.

— Это еще что! — негромко вскрикнул маркиз, более удивленный, чем оскорбленный такой дерзостью. — Руки прочь, негодяй!..

Он взмахнул хлыстом.

— Слезай! — вместо ответа мрачно и решительно проговорил оборванец.

И в голосе его было нечто, отчего рука маркиза бессильно опустилась. Слегка побледнев, он невольно оглянулся кругом, и чувство страха впервые шевельнулось в его сердце.

В обе стороны лежало пустынное белое шоссе. Солнце уже опиралось на края мрачных, повитых облаками гор. Поля лежали пустынны и мертвы. Легкая дымка вечера уже курилась по долинам. Крыша ближайшей фермы едва виднелась вдали, в кущах дерев. Никого не было кругом, он был один, лицом к лицу с этим непонятным человеком, и в первый раз понял ужас одиночества.

«Грабитель!» — мелькнуло у него в голове.

— Слезай! — повторил оборванец и дернул лошадь так, что она замотала головой.

— Чего тебе надо? — со страхом и с угрозой спросил маркиз, еще не вполне отдавая себе отчет даже в самой возможности какой-либо опасности для него, маркиза Паоли, от какого-то оборванца.

— Слезай… а то! — прохрипел оборванец, и узкое лезвие ножа мелькнуло под животом лошади. Она тревожно храпела, инстинктом чувствуя то, чего еще не понимал маркиз.

— Это черт знает что такое! — возмущенно воскликнул маркиз и опять невольно оглянулся.

Тени и красные полосы света тянулись по дороге, и по-прежнему никого не было видно на ней.

Внезапная мысль осенила маркиза: он быстро выхватил свое портмоне и швырнул его оборванцу. Кошелек ударился в грудь и отскочил на дорогу.

— Слезай! — в четвертый раз повторил оборванец, даже не взглянув на деньги.

Тогда, с быстротой молнии, маркиз рванул лошадь и ударил ее хлыстом. Она взвилась на дыбы, оборванец исчез в облаке пыли, и маркизу показалось, что он со страшной быстротой понесся вперед… но сейчас же что-то странное случилось с ним: жесткая земля ударила его в грудь, руки, обдираясь в кровь, проехали по шоссе, и, оглушенный падением, весь в пыли, маркиз очутился на краю шоссейной канавы.

Как кошка, повинуясь только неизъяснимому животному инстинкту, он в ту же секунду вскочил на ноги и схватился за поводья упавшей лошади.

Прелестное животное билось поперек шоссе, тщетно стараясь подняться, царапая землю и скользя передними ногами. Ее умные черные глаза смотрели почти с человеческим выражением ужаса и боли.

Сначала маркиз ничего не понял, но в следующую минуту увидел из-под живота лошади расплывающуюся по белой пыли шоссе тяжелую, темную лужу крови. Лошадь заржала пронзительно и страшно, поднялась на передние ноги, села, как собака, задрожала всем телом и стала валиться на бок.

Через секунду ее прекрасная умная морда вытянулась в пыли на тонкой вытянутой шее и задние ноги мучительно задергались.

«Убил!» — мелькнуло в голове маркиза, и вдруг, сам не зная почему, повинуясь неодолимому чувству ужаса и полной беззащитности, он изо всех сил побежал вдоль шоссе.

— Помогите!..

Он слышал сзади другой хриплый крик и топот ног. Шляпа его свалилась при падении, ветер трепал волосы, сердце колотилось, слюна наполняла рот, что-то красное туманило глаза, но он все бежал, прыгая, спотыкаясь, хрипя и крича тонким, полным смертельного ужаса голосом.

— Помогите!..

Сажени на четыре сзади, в облаке пыли, стремительно несся за ним оборванец, размахивая ножом и широко бросая своими короткими кривыми ногами.

«Упаду», — в смертельной тоске, выпучив глаза и не оглядываясь, думал маркиз.

Проклятое шоссе было пусто и бесконечно. Казалось, никто и никогда не показывался на нем. Далеко, страшно далеко, на самом горизонте, краснела крыша фермы.

Сзади раздавался все тот же крик и топот становился все ближе и ближе. Маркизу уже казалось, что он слышит хриплое дыхание настигающего человека. Как раз посередине спины, между лопатками, ясно чувствовалось место, где ударит нож.

Маркиз споткнулся, едва не упал, и понесся еще быстрее.

Он сам слышал, как хрипело и клокотало у него в груди.

И вдруг упал…

Тяжелое тело, с запахом пота и грязи, с размаху налетело на него, сплелось с ним в один клубок и прокатилось в пыли. Лезвие ножа блеснуло у него перед глазами, и маркиз инстинктивно зажмурился.

Но в ту же минуту почувствовал себя свободным.

— Вставай! — проговорил над ним задыхающийся голос.

Маркиз открыл глаза, увидел оборванца, горы, шоссе и вскочил на ноги снова.

Но он уже совсем не был похож на того изящного маркиза Паоли, который презрительно улыбался на суде, который, казалось, когда-то, страшно давно, стоял на крыльце своей виллы, не спеша застегивая перчатку и чувствуя, что им любуется весь мир.

Он был весь в пыли, красный, потный и грязный… По лицу его стекала кровь, обильно смешиваясь с пылью и струйками грязи сползая на подбородок. Костюм был разорван, волосы взлохмачены, перчатки лопнули, и на коленях белых брюк были кровь и грязь. Дышал он судорожно, со свистом, открывая рот, как рыба на песке. Ноги у него дрожали и подгибались. Глаза маркиза были мутны и дики, рот полон пыли.

Оборванец стоял перед ним, тоже всклокоченный и грязный, широко расставив ноги, трудно переводя дух и опустив нож.

С минуту они молчали и смотрели друг на друга, как бы не понимая, что случилось, что вдруг поставило их — блестящего маркиза и мрачного босяка как равных, лицом к лицу.

— Я бы мог убить тебя, как собаку… — хрипло заговорил оборванец, задыхаясь, — но я дал обет… Ну, бери!

Он пошарил за пазухой и подал маркизу такой же длинный и блестящий нож.

Маркиз дико посмотрел на нож. Ему казалось, что или он сам сошел с ума, или имеет дело с сумасшедшим.

— Ну, бери же… а то! — оборванец сделал угрожающее движение.

Маркиз машинально взял нож и, не спуская глаз, смотрел на оборванца.

— Слушай, ты… — продолжал оборванец, глядя исподлобья, мрачно и торжественно. — Когда ты сидел в тюрьме, я… я из Фарнези… Луиджи Чекки… я… у нас читали в газетах… что ты сделал… Все говорили, что тебя оправдают, что для вас закон не писан и вы можете делать над другими все, что захотите!.. И я дал себе слово, что, если тебя выпустят, я сам найду тебя, чего бы мне это ни стоило, и буду биться с тобою… не на шпажонках ваших дворянских, а на равных ножах… Биться насмерть, понимаешь?.. Один из нас должен лечь, и это будешь ты, убийца… подлец!..

Маркиз, казалось, не понимал. Он нелепо держал нож перед собою, и глаза его с тоскою смотрели вдоль шоссе.

— Ну, понял?.. Защищайся!.. Я бы мог просто убить тебя, и, видит Бог, Мадонна простила бы мне!.. Но я предлагаю тебе поединок… Защищайся!

Что-то похожее на презрительное недоумение, напомнившее прежнего Паоли, мелькнуло в глазах маркиза.

— Поединок?.. Ты — мне?.. Негодяй!.. С каких это пор маркизы стали драться со всякой рванью!.. Пошел прочь!.. Я прикажу тебя сгноить в тюрьме… Ты знаешь, что я родственник папы!.. Тебя повесят!..

Оборванец вдруг захохотал и присвистнул, глумясь.

— Хо-хо!.. Кто ты?.. Знаю!.. Ты — убийца женщин, аристократ, паразит, грязная сволочь, которая думает, что ей все позволено. Грязная, подлая тварь, высасывающая кровь рабочих, тварь, которую я дал обет моей Мадонне уничтожить… вот!.. А, суд тебя оправдал?.. А, в Риме нет над тобой суда?.. Ну, так он здесь!.. Тем хуже для тебя!.. Защищайся!..

Маркиз еще раз оглянулся кругом. — Пусто и холодно белело шоссе, тени ночи уже сползли с гор, и облака окрасились темной кровью. Отчаяние сжало его сердце. Он посмотрел на нож, потом на оборванца и с решимостью безнадежности сжал холодную рукоятку.

— Ну? — хрипло и воинственно крикнул оборванец.

Маркиз остро взглянул на него.

Оборванец был ниже его на голову, но шире в плечах и крепко стоял на своих коротких, согнутых ногах. Он втянул голову в плечи, выставил локоть левой руки и весь сжался, как перед прыжком.

Маркиз сцепил зубы и весь покрылся восковой бледностью. Нож ходил в его руке.

— Готово?

Маркиз машинально кивнул головой.

Тогда оборванец крадучись, как-то боком, стал подходить к нему. Его острые глазки, как два гвоздя, смотрели прямо в глаза маркизу, поверх разорванного локтя синей грязной блузы.

«Я сильнее его!» — вдруг мелькнуло в мозгу маркиза.

Надежда шевельнулась в нем: он вспомнил уроки бокса, гимнастические упражнения, фехтование… Да, за ним, в этом бою, было девяносто шансов победы… Если бы только этот мерзавец не так верил в свое право!.. Образ убитой графини Юлии мелькнул перед маркизом. Ее огромные, полные предсмертного ужаса и мольбы глаза встали перед ним, и холодный пот выступил на его бледном, исцарапанном во время падения лбу.

«О, проклятая! — подумал он с судорогой невероятной злобы. — Из-за такой… я погибаю!..»

Вся его жизнь, веселая, блестящая, полная наслаждений и привилегий, прошла перед ним. И он должен погибнуть?.. Отчаянная ненависть, та ненависть, с которой кусается змея, которой наступили на хвост, неудержимо сдавила ему глотку.

Он еще раз оглянулся, понял, что единственное спасение заключается в его собственной смелости и ловкости, и вдруг, изогнувшись, как кошка, стремительно бросился на оборванца.

Но тот, видимо, ожидал этого и отскочил в сторону с ловкостью, непостижимой в его неуклюжем коротконогом теле. Нож маркиза скользнул в воздухе, и он сам едва не упал, только каким-то чудом ускользнув, в свою очередь, от ножа оборванца, разорвавшего ему плечо костюма.

«Нет, надо хладнокровнее… так я сам напорюсь!» — бессознательно мелькнуло у него в голове.

Они расскочились и опять тихо, подкрадываясь, как два зверя, стали подходить.

Глаза их, казалось, слились в одно, и никакая сила не могла бы их разъединить. Вся жизнь ушла в этот острый, видящий каждое движение противника, подстерегающий каждую его мысль, взгляд.

Внезапно оборванец скользнул куда-то вниз, под руку маркиза, но маркиз быстро подставил колено и почувствовал, как что-то мокро хрястнуло. В ту же секунду он ударил сверху и с невероятной животной злобной радостью ощутил, как нож вонзился во что-то мягкое.

— Попал!..

Стон и бешеное ругательство были ответом, и они снова расскочились в разные стороны.

Нос оборванца был разбит, и кровь текла в рот. Плечо синей блузы быстро намокало чем-то темным.

«Ага!» — мелькнуло в голове маркиза, и он почувствовал себя сильнее и ловчее.

Это был прилив бодрости и веры в себя. Огромное преимущество его боксера, гимнаста и фехтовальщика — было слишком очевидно. Нужно было только не терять хладнокровия, и участь оборванца была решена.

Должно быть, и оборванец понял это. Он страшно не побледнел, а как-то посерел, оскалил зубы и смотрел дико, как зверь, неожиданно попавший в капкан во время прыжка на жертву.

Они опять начали сходиться.

Теперь нападал маркиз. Его бледное решительное лицо с красными пятнами на скулах было полно жестокой энергией. Глаза, казалось, заранее видели каждое намерение оборванца.

Странное и дикое зрелище представляли эти два человека, кружащиеся на белом пустынном шоссе, в призрачном свете потухающих сумерек.

Маркиз слышал, как тяжело и неуверенно дышал его противник.

«А, мститель! — уже насмешливо, с отблеском привычной наглой самоуверенности, думал он. — Попался!..»

Он прыгнул на оборванца, локтем легко отбил его руку и со всего размаха ударил. Но клинок скользнул по кости и только широко и страшно вспорол кожу на спине оборванца. Тот тяжко и болезненно застонал.

Не давая ему опомниться, маркиз прыгал как кошка, справа, слева, приседая и вскакивая, нанося удары без перерыва, со всех сторон.

Рукав блузы оборванца уже висел клочьями, и худая, безмускульная, незагорелая и странно белая рука его покрылась кровью. Он, видимо, ослабел. Вся спина у него была мокра от крови.

— Вот!.. Так!.. — сквозь зубы хрипел маркиз.

Оборванец уже только защищался, потерянно и неуклюже вертясь на месте и поднимая густую пыль своими плоскими подошвами. Он был красен от крови, как животное на бойне, и из его мрачных, воспалившихся глаз смотрело безнадежное сознание гибели.

Маркиз отскочил и, когда оборванец невольно ринулся вперед, с силой всадил ему нож в спину. Что-то хрустнуло, и оборванец упал на колени, как был, пораженный обухом. Маркиз испустил дикий торжествующий крик и вдруг увидел, что в руке у него, вместо ножа, только короткий тупой обломок: нож сломался.

То, что произошло в следующее мгновение, было так быстро и нелепо, что маркиз даже как будто и не понял ничего.

Он почувствовал только, что случилось что-то ужасное и непоправимое, что он погиб.

Мгновенная, как будто сладковатая и противная боль дошла снизу ему до горла. Брюки на животе как будто как-то ослабли, и весь низ туловища раскис в чем-то мокром и страшном. Ужасающая тошнота наполнила все его тело.

«Не может быть!» — успел еще подумать маркиз и сел в мягкую пыль шоссе, — опираясь руками и удивленно глядя на свои ноги, как будто помимо его воли дергающиеся в пыли.

Он не понял, не успел понять, и не защищался, когда оборванец перерезал ему горло, завалился назад, перевернулся на бок и стал, хрипя и хлюпая, захлебываться в неудержимо бьющей крови, быстро и сильно дергая ногами по жесткому шоссе.