Онлайн чтение книги На поле Фарли In Farleigh Field
Глава первая

Блетчли-Парк

Май 1941 г.

Леди Памела Саттон глядела на унылые правительственные плакаты, висевшие на стене ее каморки в Третьем корпусе. Одни бодро призывали население работать не покладая рук и не унывать, другие предостерегали против потери бдительности. На улице, за тяжелыми светомаскировочными шторами, уже, должно быть, рассветало: в лесу за корпусом птицы заливались песней так же весело и беззаботно, как и прежде, до войны. Когда война окончится – когда же? – они будут точно так же петь. Такая длинная война, а конца все не видно.

Памела потерла пальцами веки, пытаясь унять резь в глазах. Ночь выдалась долгой, и она страшно устала. По регламенту женщинам не полагалось работать в ночную смену с мужчинами, чтобы избежать морального разложения кадров. Она только посмеялась этим соображениям, когда выяснилось, что мужчин-переводчиков не хватает и одной из девушек придется выйти в ночь. «Откровенно говоря, сомневаюсь, что здешние ребята представляют опасность для моей добродетели, – сказала она тогда. – Математика интересует их куда больше, чем девушки». Но с тех пор она не раз прокляла свою браваду. Ночная работа оказалась истинной каторгой. Слава богу, смена подходила к концу и скоро можно будет отправиться в постель, хотя днем ей вряд ли удастся толком выспаться: за окном квартиры беспрерывно грохотали поезда.

«Проклятая война», – пробормотала она и подышала на пальцы, пытаясь согреть руки. Был уже май месяц, но по ночам в корпусах становилось холодно и сыро. Уголь перестали подвозить ровно с первого числа. Впрочем, невелика потеря, их чугунная печурка страшно дымила и воняла. Все было отвратительным, куда ни глянь. Взять, например, еду. Приходилось питаться какой-то странной бурдой из яичного порошка, консервированной тушенки или колбасок, в составе которых опилки явно преобладали над мясом. Судя по всему, квартирная хозяйка Памелы и до войны толком не умела готовить, но то, что она стряпала сейчас, было за гранью добра и зла. Памела завидовала тем, кому выпадала дневная смена. По крайней мере, они могли обедать в столовой – по слухам, довольно приличной. Конечно, можно было сбегать туда и позавтракать после смены, но каждый раз после долгой ночи она слишком уставала, чтобы есть.

Когда разразилась война, она решила непременно заняться чем-то полезным. Джереми в первый же день записался в Королевские ВВС, где его приняли с распростертыми объятиями. После Битвы за Британию[7]Масштабное авиационное сражение, продолжавшееся с 10 июля по 30 октября 1940 г., в ходе которого самолеты Королевских ВВС и британские силы противовоздушной обороны противостояли ВВС Третьего рейха. его увешали наградами, но потом – как это на него похоже! – в погоне за возвращавшимся с бомбардировки немецким самолетом он забрался слишком глубоко во французский тыл и был сбит. Теперь он томился где-то в Германии, в лагере для военнопленных летчиков, и вот уже несколько месяцев от него не было никаких вестей. Памела даже не знала, жив он или мертв. При мысли о Джереми она крепко зажмурилась, чтобы не дать слезинке скатиться. Не унывать , повторила она про себя. Подобной стойкости теперь ожидали от всех. Она вспомнила, как отец привычно прогремел: «Мы обязаны подавать пример! – да еще и стукнул кулаком по столу для большего эффекта. – Никогда не показывайте, что расстроены или испуганы! Люди смотрят на нас с уважением, и наш долг – продемонстрировать им, как следует себя вести».

Потому-то Памелу и отобрали для такой работы. Ее подруга Трикси Радклифф, начавшая выезжать в свет одновременно с ней весной 1939 года, позвала ее выпить чаю в Лондоне. Дело было в самом начале войны, когда такие изысканные вещи, как чаепитие в гостинице «Браун», еще не успели окончательно исчезнуть.

– Послушай, Памма, я знаю одного парня, который познакомил меня с другим парнем, и вот он, возможно, предложит нам работу, – возбужденно, как всегда, выпалила Трикси. – Им нужны девушки вроде нас, из хороших семей, без глупостей, без истерик.

– Господи, что же это за работа – уроки хороших манер для женских вспомогательных корпусов?

– Ничего подобного! – расхохоталась Трикси. – Насколько я поняла, там что-то секретное, так как он спросил, можно ли на меня рассчитывать и умею ли я держать язык за зубами и не сплетничать.

– Ничего себе! – удивилась Памела.

Трикси придвинулась ближе:

– Похоже, он считает, что в нас воспитали чувство долга. И поэтому мы не подведем товарищей и не выболтаем важных тайн. Он даже уточнил, не пью ли я! – Она снова расхохоталась. – Видимо, пьяных тянет на откровенность.

– И что же ты ему ответила?

– Что я едва успела выйти в свет, а тут война, продовольственные карточки, и в итоге мне пока не удалось проверить, насколько крепкая у меня голова.

Памела тоже рассмеялась, но тут же серьезно спросила:

– А все-таки зачем мы ему? Неужели нас зашлют в Германию шпионить?

– Вообще-то он и правда спрашивал, говорю ли я по-немецки. Точнее: «Что у вас по немецкой части?» Я сначала решила, что он интересуется, не встречалась ли я с немцами, и так и прыснула. Короче, я ему объяснила, что мы с тобой учились в швейцарском пансионе и что ты – сущий полиглот. Ты его по-настоящему заинтересовала, кстати. У него сразу заблестели глаза, когда я сказала, что знакома с тобой.

– Ничего себе! – повторила Памела. – Что-то я не особо представляю себя шпионкой. Придется соблазнять немецких офицеров и прочее. А ты?

– Нет, дорогая, я тоже не представляю себе, как бы ты соблазняла немцев. Ты всегда была слишком уж невинной. А вот у меня бы это прекрасно получилось. К сожалению, мое немецкое произношение выдает меня с головой, они сразу поняли бы, что я англичанка. Впрочем, не думаю, что речь о шпионаже. Он еще спрашивал, хорошо ли я решаю кроссворды.

– Странный вопрос, – заметила Памела.

Трикси подалась еще ближе к Памеле и прошептала ей на ухо:

– Мне кажется, там речь о взломе шифров и тому подобном.

Она оказалась права. С Юстонского вокзала в Лондоне девушки проехали поездом около часа в северном направлении и вышли на станции Блетчли. К тому времени уже почти стемнело. Ни станция, ни городок их не впечатлили. В воздухе висела пыль с местного кирпичного завода. Поезд никто не встречал, и им пришлось тащить чемоданы по длинной тропинке вдоль железнодорожных путей, пока они не уткнулись в высокий сетчатый забор с колючей проволокой поверху.

– Ой! – На этот раз даже стойкая Трикси заволновалась. – Не очень-то гостеприимно выглядит, а?

– Мы вовсе не обязаны этого делать, – сказала Памела.

Они уставились друг на дружку, ожидая, которая из них не выдержит первой.

– Давай хотя бы узнаем, что нам предлагают. Всегда можно сказать: «Спасибо большое, но я лучше запишусь в Женскую земледельческую армию[8]Во время Первой и Второй мировых войн британская гражданская организация, созданная с целью заменить женщинами в сельском хозяйстве мобилизованных в армию мужчин. и стану выращивать свиней».

Это соображение взбодрило девушек.

– Ну, вперед, не трусь! – Трикси толкнула подругу в бок, и они подошли к главным воротам.

Часовой, военный летчик, стоявший на посту в бетонной будке, отыскал их имена в списке и показал, куда идти дальше. В главном корпусе им предстояло встретиться с капитаном Тревисом. Никто так и не предложил им помочь с багажом, и эта мелочь, пожалуй, яснее ясного объяснила Памеле, что они попали в совсем новый, непривычный мир. Вдоль подъездной аллеи тянулись ряды длинных невзрачных корпусов; наконец показался особняк. Выстроенный для семейства нуворишей со всей викторианской пышностью, на которую только хватило фантазии, дом представлял собой немыслимую мешанину: кирпичный фасад, резные фронтоны, колонны в восточном стиле. Сбоку торчала застекленная оранжерея. Посетителей из низших сословий это зрелище, как правило, приводило в восторг, но на девушек, выросших в старинных поместьях, здание произвело противоположное впечатление.

– Жуть какая! – расхохоталась Трикси. – Какая-то уборная под готику.

– Зато виды красивые, – заметила Памела. – Тут тебе и озеро, и роща, и поля. Может быть, и лошади найдутся, тогда мы сможем кататься верхом.

– Милая, мы же не в гости приехали, а работать, – возразила Трикси. – Пойдем. Выясним наконец, чего от нас хотят.

Они вошли в дом и оказались среди внушительной обстановки, к которой привыкли с детства: потолки с лепниной, обшитые деревянными панелями стены, витражи, ковры с густым ворсом. Вышедшая из боковой двери молодая женщина с ворохом бумаг в руках посмотрела на них без особого удивления.

– А, вы, наверное, новая партия дебютанток, – сказала она, пренебрежительно скользнув взглядом по норковому воротнику Трикси. – Капитан Тревис у себя наверху. Вторая дверь справа.

– Не самый теплый прием, – шепнула Трикси.

Оставив чемоданы внизу, девушки стали подниматься по роскошной дубовой лестнице.

– Тебе не кажется, что мы совершаем ужасную ошибку? – прошептала Памела.

– Даже если так, бежать уже поздно.

Трикси ободряюще пожала подруге руку, потом решительно шагнула к блестящей полированной дубовой двери и постучала.

Капитан Тревис, заместитель начальника учреждения, глядел на них скептически и даже не пытался этого скрывать.

– Вам следует понять, барышни, что мы здесь не в бирюльки играем. Работа чертовски тяжелая. Однако я надеюсь, она принесет вам истинное удовлетворение. То, чем вы будете заниматься, поможет остановить врага, и это так же важно, как усилия наших ребят на фронте. И прежде всего мы настаиваем на полнейшей секретности. Вам нужно будет подписать Обязательство о неразглашении государственной тайны. После этого запрещается обсуждать работу за пределами отдела. Даже между собой. Даже с родителями и с кавалерами. Ясно?

Девушки кивнули. Набравшись смелости, Памела спросила:

– А что именно мы будем делать? Нам так ничего и не объяснили.

Капитан Тревис поднял руку:

– Всему свое время, юная леди. – Он придвинул к ним два листа бумаги и две перьевые ручки. – Это Обязательство о неразглашении государственной тайны. Соблаговолите ознакомиться и расписаться вот тут.

– То есть мы обязуемся никому не говорить о том, что здесь происходит, прежде чем, собственно, узнаем, что именно здесь происходит? – спросила Трикси.

– А вы с характером! – усмехнулся капитан Тревис. – Мне это по душе. Однако же, боюсь, едва вы ступили на нашу территорию, как получили доступ к государственной тайне. Впрочем, поверьте мне на слово: та работа, которую вам предстоит выполнять у нас, куда интереснее и полезнее того, что вам предложат в других местах.

Трикси переглянулась с Памелой, пожала плечами и, пробормотав: «А почему бы и нет? Что мы теряем?» – взяла ручку и расписалась. Памела последовала ее примеру.

Позже, когда она была одна, ей сообщили, что ее направляют в Третий корпус, переводить с немецкого расшифрованные сообщения. Памела не знала, чем именно занимается Трикси, поскольку о работе могла разговаривать только с теми, кто трудился в том же корпусе, но, судя по всему, подругу раздражало, что ей не перепало дело посложнее и поинтереснее.

– День-деньской бумажки перекладывать и на машинке печатать. Скука смертная в этом справочном отделе, – пожаловалась та. – А ведь, по слухам, у мужчин дело идет куда веселее, странные агрегаты и все такое. Знай я, что мне достанется такая тягомотина, ни за что не согласилась бы сюда приехать. Ну а ты? Тоже на подхвате?

– О нет, мне придется ежедневно беседовать с Гитлером! – серьезно сказала Памела и тут же рассмеялась, увидев лицо Трикси. – Да шучу я, милая. Нельзя же терять чувства юмора. Уверена, мне тоже достанется какая-нибудь рутина. Мы же не мужчины, куда нам!

И ничего больше о своей службе она так и не сказала подруге. Памела полностью осознавала, насколько важна ее работа и что непереведенное сообщение или ошибка в переводе могут стоить сотен жизней. Хотя обычно к ней направляли наименее значительные шифровки, а все важное и срочное получали мужчины, но иногда попадались и любопытные тексты.

Поначалу задания казались ей сложными и интересными, но сейчас, год спустя, порядком надоели. Общий абсурд происходившего, бытовые лишения и беспрерывные дурные вести с фронтов понемногу утомили даже обычно бодрую Памелу. Условия в корпусах были невыносимые, зимой помещения промерзали насквозь, летом раскалялись, внутри постоянно царил сумрак, который не могли развеять редкие голые лампочки, свисавшие с потолка. А после длинной смены нужно было возвращаться на квартиру, куда ее определили, – в унылую комнатушку в пансионе у железнодорожных путей. Крутя педали дряхлого велосипеда на пути в город, она вспоминала Фарли весенней порой. Сейчас, в самом начале мая, леса устилает ковер из колокольчиков, на лугах скачут новорожденные ягнята, а как приятно ранним утром прокатиться верхом вместе с сестрами! Она поняла, что по-настоящему соскучилась по сестрам, хотя, следовало признать, никогда особенно не дружила ни с одной из них. Разве что с Марго, которую не видела тысячу лет. Как ей не хватало Марго! Все сестры были очень разными – например, Ливви, старше ее на пять лет, с рождения вела себя как чопорная дама и вечно шпыняла младших за их манеры.

Памела вдруг с сожалением поняла, что почти не знает свою младшую сестренку – Фиби. Еще малышкой Фиби была сообразительной девочкой и обещала стать великолепной наездницей, но пока что ее жизнь проходила в детской, отдельно от семьи. Ну и надоедливая Дайдо, постоянно соперничавшая с Памелой. Она не могла дождаться часа, когда тоже вырастет, выйдет в свет и получит все то, что есть у Памелы. Для Дайдо сестра оставалась вечной соперницей, а не сообщницей, как для Марго, и с Дайдо они никогда не делились секретами.

Тут перед Памелой поставили корзину расшифровок, и девушка встрепенулась, вспомнив о работе. Начали приходить первые утренние донесения, а это всегда было хорошим знаком. Следовательно, мозговитые ребята из Шестого корпуса правильно настроили «Энигму»[9]Переносная шифровальная машина, использовавшаяся для шифрования и расшифровки секретных сообщений., и полученные распечатки были на настоящем немецком языке – или, во всяком случае, на сравнительно понятном немецком. Она взяла первую карточку. Машина «Тайпекс» печатала сообщения на бумажных лентах. Буквы были сгруппированы по пять. X означала пробел, Y – запятую, а перед именами собственными стояла буква J . Памела изучила первую строчку: «WUBY YNULL SEQNU LLNUL LX». Подобные тексты приходили каждый день. Wetterbericht . Утренний прогноз погоды для шестого сектора. А «NULL» означало, что не происходит ничего важного. Она быстро набросала перевод и положила его в лоток для исходящих документов.

На следующей карточке тоже не было ничего нового. «ABSTI MMSPR UCHYY RESTX OHNEX SINN». Один из немецких командных пунктов проверял, работают ли сегодняшние шифры. «Благодарю вас, Гамбург, отлично работают», – с улыбкой сказала она, отправляя бумагу в лоток вслед за первой.

Третий текст оказался сильно искаженным. Часть букв отсутствовала. Депеши часто поступали именно в таком виде, и от переводчицы требовалась смекалка вроде той, что помогает разгадывать кроссворды, а также хорошее владение немецкой военной терминологией. Памеле удалось установить, что речь шла о 21-й бронетанковой дивизии, которая входила в Африканской корпус Роммеля. Но следующие буквы поставили ее в тупик. «FF-I – G». Сколько же там слов? Два, а может быть, и все три? Если больше одного слова, тогда первым могло быть auf , то есть «на». Она вглядывалась в загадочные буквы, пока они не заплясали у нее перед глазами. Очень хотелось снять с окна светомаскировку, но это мог сделать только дружинник, приходивший по расписанию. Заболели глаза. Отдохнуть бы , подумала она. Мне нужно отдохнуть .

И вдруг ее озарила догадка. Она встрепенулась, на губах заиграла улыбка. Проверила буквы. Auffrischung . Ну конечно, 21-й бронетанковой дивизии нужно отдохнуть и переукомплектоваться!

Она бросилась в комнату дежурных. Начальник смены Вилсон, мужчина в возрасте, поднял на нее неприветливый взгляд. Он считал, что в его ночной смене женщинам не место, и старательно игнорировал Памелу.

– По-моему, я наткнулась на кое-что интересное, сэр. – Она положила перед ним карточку с распечаткой и свой перевод с немецкого.

Он долго изучал написанное, хмурясь, и наконец поднял голову:

– Ну, разве что с очень большой натяжкой, леди Памела. А вам так не кажется?

В отличие от остальных, которые звали ее просто Памма, он всегда использовал титул.

– Но это ведь может означать, что 21-ю бронетанковую дивизию выведут с фронта. Новость важная, не правда ли?

Двое других мужчин подались поближе, привлеченные разговором.

– Может, она и права, Вилсон, – сказал один. – Auffrischung . Хорошее слово. – Он ободряюще улыбнулся Памеле.

– А если нет, так сам придумай что-нибудь поудачнее, – добавил второй. – Она ведь знает немецкий куда лучше нас.

– В любом случае стоит передать это в штаб Главнокомандующего, мало ли что, – заключил первый. – Ты молодец, Памма.

Возвращаясь на место, Памела довольно улыбалась. Едва она закончила переводить содержимое корзинки, как на другом конце корпуса послышались голоса. Пришла первая дневная смена. Памела сняла с крючка пальто.

– Сегодня прекрасная погода, – заметил, приблизившись к Памеле, один из вновь прибывших молодых людей. Долговязый и нескладный, он глядел на мир сквозь толстые стекла очков. Парня звали Родни, в Блетчли-Парк его сманили не то из Оксфорда, не то из Кембриджа. – Тебе повезло, хоть нагуляешься вволю. После обеда, говорят, будут играть в лапту. Если, конечно, тебе нравится лапта. Я-то, к сожалению, в ней ничего не смыслю. А вечером устраивают танцы, но ты уже, наверное, будешь на работе? – Он замолчал и пригладил дрожавшей рукой непослушные волосы. – Ты не хотела бы сходить со мной в кино? Как-нибудь, когда у тебя выдастся свободный вечерок?

– Благодарю за приглашение, Родни, – ответила она, – но, если честно, в свободные вечера я стараюсь пораньше лечь спать.

– И правда, у тебя круги под глазами, – с привычной бесцеремонностью согласился он. – Ночные смены страшно выматывают, да? Но все это на общее благо. Во всяком случае, хотелось бы верить.

– Хотелось бы верить, – повторила она. – Жаль, что перемен к лучшему так и нет. Я имею в виду, на фронте. Сплошь плохие новости, да еще и бедняг-лондонцев бомбят еженощно. Сколько мы еще продержимся, как думаешь?

– Сколько понадобится, вот и все, – сказал Родни просто.

Памела проводила его восторженным взглядом. Вот она, опора Великобритании в эти тяжелые времена. На вид – тощий нескладный книжный червь, но готов трудиться не покладая рук, пока Гитлер не будет разбит. Садясь на велосипед, чтобы отправиться в город, она пристыдила себя за уныние и пессимизм.

Пансион миссис Энвистл, где квартировала Памела, находился неподалеку от станции, и по пути она услышала свист паровоза, подъезжавшего к перрону. Видели бы мои родители, где я сейчас живу , грустно улыбнулась Памела. Впрочем, они даже не знали, где именно она работает и чем занимается. Согласно Обязательству о неразглашении государственной тайны, она должна была хранить всю информацию в секрете. Было нелегко убедить отца отпустить ее из дому, но все-таки ей уже исполнился двадцать один год, она была совершеннолетней и выезжала в свет; запретить ей он не имел права. И поэтому, когда она сказала: «Я хочу как-то помочь, Па. Ты ведь говорил, что наш долг – подавать пример, вот я и подаю», он со скрипом согласился.

Памела слезла с велосипеда и покатила его по мостовой. Ее мутило от голода и усталости, однако же при мысли о завтраке девушка печально вздохнула. Что ждет ее сегодня – серая овсянка с комками? Хлеб, пожаренный на жире, оставшемся от воскресного бараньего жаркого? Если повезет, тосты с полупрозрачным слоем маргарина и водянистым апельсиновым джемом. Она поневоле вспомнила завтраки в Фарли: жареные почки, бекон, кеджери[10]Горячее блюдо англо-индийской кухни, состоящее из вареного риса с копченой рыбой, вареными яйцами и специями., яичница-болтунья… Сколько еще времени пройдет, прежде чем ей доведется побывать дома? Но если поехать домой, как заставить себя вернуться сюда?

У железнодорожной станции стоял газетный киоск. В глаза Памеле бросился заголовок: «Герой вернулся домой». Она посмотрела на верхнюю газету в стопке. Бумагу, по военному времени, экономили, шрифт становился все мельче, колонки теснее, а изображения – миниатюрнее, но посередине первой страницы «Дейли Экспресс» она разглядела размытое фото мужчины в летной форме. Памела узнала эту беспечную улыбку. Нашарив в кармане двухпенсовик, купила газету. «Летчик-ас лейтенант Джереми Прескотт совершил невероятный побег из немецкого лагеря для военнопленных. Единственный выживший участник побега». Дальше прочесть она не успела – ноги подкосились, девушка осела на землю.

Ее тут же бросились поднимать.

– Не боись, милая, я тебя держу, – сказал незнакомый голос.

– Неси ее к скамейке, Берт, да сбегайте кто-нибудь в кафе на станции, принесите чаю. Гляньте, она же бледная как смерть.

Такая доброта тронула Памелу до слез. Она громко всхлипнула, и в этом звуке слилось все: постоянное напряжение, долгие ночные смены, тяжкий труд, тревожные вести.

Случайные прохожие донесли ее до скамейки, осторожно уложили. Газету Памела продолжала сжимать в руках.

– Что случилось, милая, плохие новости? – участливо спросила продавщица из киоска.

Памела все еще сотрясалась от рыданий.

– Нет, новости хорошие, – выдавила она наконец. – Он жив. В безопасности. Он возвращается домой.

Днем ей пришел приказ явиться с рапортом к капитану Тревису. У Памелы екнуло сердце. Что она такого натворила? А вдруг начальству доложили о происшествии на станции? От воспоминания о собственной слабости девушке хотелось провалиться сквозь землю. Па было бы ужасно стыдно за нее, он сказал бы, что она его подвела. Памела забеспокоилась, не сказала ли чего лишнего. Ходили слухи, что те, кто слишком много болтал и нарушал подписку о неразглашении, потом куда-то исчезали и никто их больше не видел. Коллеги нервно иронизировали – мол, надо же, как сквозь землю провалились, но вообще им было не до смеха. Шутки вполне могли оказаться правдой.

С другой стороны, по мелочам к заместителю директора не вызывали. Она вскочила на велосипед и отправилась обратно на базу.

Памела вошла в кабинет. Капитан Тревис поднял глаза от бумаг и указал ей на стул. Она присела на самый краешек.

– Я слышал, с вами сегодня приключилась маленькая неприятность, леди Памела? – произнес он; ее насторожило столь официальное обращение.

– Что вы имеете в виду, сэр?

– Говорят, вы упали в обморок на улице у станции. Может быть, вы плохо питаетесь? Я понимаю, вкусной нынешнюю еду не назовешь.

– Я хорошо питаюсь, сэр.

– Тогда, возможно, дело в ночных сменах? Они ведь так утомляют.

– Но всем нам приходится по очереди выходить в ночь, – ответила Памела. – Конечно, приятного мало, я никогда толком не высыпаюсь после ночной смены, но это ведь ко всем относится.

– Вы точно здоровы? – Он впился в нее взглядом и, помолчав, уточнил: – Может, вы испытываете особую привязанность к кому-нибудь из наших молодых людей?

Тут Памела уже не удержалась от смеха.

– Я не беременна, если вы об этом.

– Однако вы не похожи на девицу, которая чуть что хлопается в обморок. – Он придвинулся к ней: – Так в чем же дело?

– Простите, сэр. Мне так неловко. И вы правы, за мной такого не водится.

Он перелистал ее досье.

– Когда вы в последний раз брали увольнительную?

– Я уезжала домой на пару дней на Рождество, сэр.

– Значит, за нами должок.

– Но в Третьем корпусе и так работать некому. Будет несправедливо, если…

– Леди Памела, я жду от сотрудников наилучшего результата. И не могу допустить, чтобы они сгорели на работе. Возьмите неделю отпуска.

– Но меня некому подменить, и мы не можем…

– Когда у вас кончается вахта?

– На выходных.

– Так доработайте и поезжайте домой.

– Но, сэр…

– Это приказ, леди Памела. Поезжайте домой. Приятно проведите время и возвращайтесь отдохнувшей.

– Да, сэр. Благодарю вас.

Лишь спускаясь по массивной лестнице, она осознала, что это означает. Она поедет домой, а Джереми ведь вернулся в Британию. Может быть, он уже в Нетеркоте. И в мире вдруг снова настал порядок.