Онлайн чтение книги Не хлебом единым
3

Она хотела навестить семью Сьяновых на следующий день. Но это ей не удалось, потому что Леонид Иванович, который был в последнее время очень хорошо настроен, задумал попировать, или, как он выражался, организовать сабантуй. Надя догадывалась, в чем дело. Дроздов в Москве получил какие-то более серьезные и секретные сведения о своем новом назначении гораздо более важные, чем то, что знала она. Вот он и развеселился, не мог найти себе места и, наконец, придумал: устроить оловянную свадьбу. Как раз прошло два года с того дня, как они расписались в поселковом загсе.

Был сразу же назначен день, Леонид Иванович пригласил гостей, а к Наде была вызвана портниха. Она начала срочно шить для Нади из синего кашемира специальную свободную одежду, которой Дроздов каждый день давал новое название – то размахай, то разгильдяй – как придется. Из ближней деревни привезли старуху – родственницу Шуры, и на кухне началась работа.

Надя решила пригласить на празднество кого-нибудь из своих, чтобы было не так скучно, и сказала об этом мужу. Леонид Иванович спросил:

– Кого?

Надя назвала имена нескольких учительниц, в том числе и Валентины Павловны.

– Н-да, – сказал Леонид Иванович и, закрыв глаза, с силой провел сухонькой рукой по лицу, как бы сминая нос и губы. – Н-не рекомендую. Почему? – Он посмотрел на нее одним глазом из-под руки. – Потому что они, как бы тебе сказать… рабы вещей. Увидят и отождествят тебя и меня с теми вещами, которые нас окружают. У них нет таких вот часов, которые стоят на полу. Они всегда по этой причине будут свою зависть переносить на ничего не подозревающего человека. Как у Моцарта с Сальери получилось. Рано или поздно, ты будешь изолирована от них и не по твоей вине. Это тебе ответ на твой наболевший вопрос. Значит, так: не рекомендую звать учительниц. А впрочем – зови. Но это только ускорит процесс изоляции.

И Надя, подумав, позвала на свою «оловянную свадьбу» не всех, а только одну Валентину Павловну.

В назначенный вечер Надя приготовилась встречать гостей. Она все время помнила слова мужа об изоляции и уже нашла себе место в той неуютной жизни, на которую обрекал Леонида Ивановича его высокий и ответственный пост. Она должна была совершать подвиг вместе с ним.

Начали съезжаться всегдашние гости. Первым появился управляющий угольным трестом – рослый мужчина в кожаном пальто на собачьем меху и в новых фетровых бурках. За ним пришли Ганичевы – муж и накрашенная жена в платье из черных немецких кружев. Ганичева сразу же внесла в гостиную дурманящий запах каких-то незнакомых духов. Дочь Римма была очень похожа на нее. Надя знала, что у нее есть еще одна дочь, которую зовут Жанной. Эта дочь уехала в Москву – поступила на химический факультет. И говорят, что когда Жанна училась в десятом классе, у нее с учителем физики Лопаткиным была какая-то романтическая история…

После Ганичевых приехал секретарь райкома Гуляев – смуглый, горбоносый кубанский казак, одетый в военное. За ним прибыл председатель райисполкома – пожилой, увесистый и одетый тоже в военное. Затем ввалился директор совхоза; этот был весь в снегу, в двух тулупах – добрался из степи на санях. Вскоре после них пришла и Валентина Павловна. Сняла свою шубку, показалась на миг в гостиной и вернулась в коридор к Наде, которая к этому времени уже приветствовала районного прокурора и его жену.

Мужчины успели надымить папиросами, и Надю начало поташнивать. Она улыбнулась новой гостье – громогласной заведующей райторготделом Канаевой. Улыбнулась, но в это время Канаева закурила около нее, и Надю передернуло.

– Я не могу… – шепнула она Валентине Павловне.

– На каком месяце? – глухо спросила Канаева, взяв ее за плечи, дыша табаком. – Ах, вон что… Так ты чего тут стоишь? На диванчик иди.

Но Надя все же героически устояла на месте.

В гостиной между тем разгорелась нестройная веселая беседа.

– Значит, Леонид Иванович, выпьем, говоришь, прощальную? – доносился голос директора совхоза.

– Да… – должно быть, в эту минуту Дроздов закрыл глаза. – Мужественно расстанемся… С бокалом в руке. Как подобает суровым мужчинам Сибири…

– Не забывай нашу Музгу! Она одна на свете…

– Ну, память о Музге с Леонидом Ивановичем в Москву поедет, – сказала Канаева. – Едет не один, а двое!

– Трое! – крикнул управляющий угольным трестом. Он еще до прихода успел где-то выпить.

– Как хорошо! И Жанночке моей теперь будет к кому зайти. Все-таки земляки. – Это Ганичева вставила слово.

– Ну, как она там?

– Второй курс кончает.

– Леонид Иванович! Леонид Иванович! – звал с другого конца чей-то голос, веселый и искательный. – Ты бы перед отъездом взял да и распорядился насчет грейдера! Нам на память! Чтоб мы поставки осенью повезли по дорожке!

– Это Ганичев сделает, – ответил Дроздов шутливо. – По вступлении на трон…

Валентина Павловна стояла около Нади и через открытую настежь дверь наблюдала за гостями.

– Что вы там в коридоре? Идите к нам, в наш кружок! – любезно извиваясь, позвала ее Ганичева. Она рассказывала женщинам об Австрии, где прожила с мужем целый год.

– Ну и как там после нашей Сибири? – перебил ее Дроздов и прошел к выходу, не ожидая ответа.

– Ах, никакого сравнения! – закричала, всплеснув руками, Ганичева. Никогда бы оттуда не возвращалась.

И Валентина Павловна, все так же не говоря ни слова, остановила на ней свой спокойно наблюдающий взгляд.

Леонид Иванович, выйдя в коридор, позвал глазами Ганичева. Тот вскочил, и они остановились около стены – маленький и высокий.

– Ну? – хмурясь, спросил вполголоса Леонид Иванович.

– Он сказал, что очень сомневается.

– Ты мне толком все-таки скажи, что он там раскопал?

– Он хочет остановить авдиевскую машину.

– Н-ничего не знаю, – протянул Леонид Иванович. – Вот еще! А имеет он право?

– Он советует не торопиться…

– Ничего не знаю. – Леонид Иванович нахмурился, подвигал коленом. – Вот ему Авдиев с министром всыплют… Покажут ему вето!

И он резко повернулся, чтоб уйти.

– О ком это вы? Что-нибудь случилось? – тихо спросила Надя.

– Что может случиться с нами? – он тепло улыбнулся. – Разве Черномор невесту украдет? Завод, завод, – добавил он серьезно. – Это не мастерская какого-нибудь «Индпошива».

Надя не смогла до конца выдержать роль хозяйки дома. Когда по знаку Леонида Ивановича гости перешли в столовую, после первых двух тостов она отдала мужу свою рюмку с недопитой вишневкой (чтоб он допил, потому что тосты были за счастье), извинилась и вышла. Легла у себя в комнате на диван, и тут же к ней подсела Валентина Павловна, посмотрела на нее внимательными, грустными глазами.

– Надюша… Ведь у вас здесь, на этом вечере, нет ни одного друга! Ни у вас, ни у Леонида Ивановича…

– Правда… – Надя сказала это слово и испугалась. – Нет никого. Кроме вас…

– Я не в счет…

Они надолго замолчали. Надя лежала неподвижно и смотрела на строгий, некрасивый профиль подруги.

– Почему? – спросила Валентина Павловна.

В эту минуту из столовой в коридор открылась дверь и донесся извивающийся голос Ганичевой:

– Господи! Кто же мог тогда предположить? Впрочем, Жанночка мне писала, что он не оправдал надежд.

– Изобретатель-то? – засмеялся Дроздов, и дверь закрыли.

– Это о ком? – живо спросила Валентина Павловна.

– О нашем Лопаткине.

Они опять затихли. Валентина Павловна вдруг взяла Надю за руку.

– Вы на меня не сердитесь? Ради бога не сердитесь! Я просто не ожидала. Это не свадьба у вас, а прием в районном масштабе: «Присутствовали такие-то, такие-то и такие-то лица…» Все громкие имена. Почему у вас не было никого из рядовых, обыкновенных людей, скажем, доктора Ореховой? Ведь она к вам часто ходит в обычные дни. А Агния Тимофеевна – она ведь вас любит! Вы и ее не пригласили?

Надя не ответила, и Валентина Павловна, взглянув на ее бледное лицо, покрытое серыми пятнами, прекратила расспросы.

За стеной был слышен нестройный, расслабленный хор – гости пробовали затянуть песню. Песня долго не ладилась. Потом кто-то захлопал в ладоши.

– Товарищи! – это был голос Канаевой. – Надо внести в это дело элемент организованности! Пусть жених запевает, а хор будет подхватывать. Давай, Леонид Иваныч!

И Дроздов затянул. «Стоит гора выс-о-окая!..» – взвился его вибрирующий, глухой голос. Надя покраснела. Как всегда, песню можно было понять лишь по словам. Но хор, с трудом сдерживавший свои силы, грянул – и исправил все дело.

Валентина Павловна обняла Надю.

– Ну, ничего, ничего… Это что – для вас? – она посмотрела на пианино. В нем отражались две женские фигуры. – Играете?

– Собственно, не играю, а так… размышляю иногда.

– Поразмышляйте, пожалуйста, а?

– Они услышат, – Надя посмотрела на стену. – Еще сюда придут, играть заставят. Я чувствую, они уже основательно там… Лучше завтра как-нибудь.

– А это кто? – спросила Валентина Павловна и, быстро встав, сняла со стены фотографию в коричневой деревянной рамке. Из рамки смотрел молодой крестьянин в фуражке, в черном пиджаке и в новых сапогах. Он сидел, раздвинув колени, отставив локоть, прямой и неприступный. Из-под фуражки выбился как бы нечаянно чуб, а на лацкане пиджака Валентина Павловна заметила значок, окруженный шелковым бантом.

– Он? – шепнула Валентина Павловна с уважением.

Надя кивнула.

– Он что – в гражданской войне участвовал?

– Нет. Тогда все надевали банты.

– Когда же это?

– В двадцатом или в девятнадцатом году. Он плотником работал. Красивые избы ставил. У него где-то есть фотографии. Нет, Валя, он не так уж плох. – Надя посмотрела на Валентину Павловну, и серые глаза ее посветлели и словно увеличились от выступивших слез.

– Надя, миленькая, что вы! Это вы, по-моему, своим мыслям что-то… возражаете. Конечно, неплох! Я, вернее, его не знаю. Он скорее всего даже хороший и человечный, и все такое… Я только думаю об одном: почему…

– Он не плохой, – упорно продолжала Надя. – Он очень много работает. Просто забыл человек себя. Он совсем забыл о себе, думает только о работе. Вот и все!

– Значит, вы его любите?

– Я же вышла за него замуж! Он мой муж! – сердито сказала Надя и, шмыгнув носом, стала развертывать и складывать платок.

Гости разъехались поздно ночью. Дроздов проводил их к машинам, постоял на крыльце, громко хлопнул дверью и, напевая, бодро вошел в комнату Нади.

– Ну что, товарищ педагог? – и сел около нее. Он чуть-чуть побледнел от водки, но движения его были точны и рассуждал он трезво, как всегда, – со своим дроздовским смешком. – Что с вами, мадам? Нездоровится?

– Я хотела у тебя спросить, Леня. Почему у тебя нет друзей?

– Как это нет? А это кто? Вон что в столовой натворили – смотреть страшно!

– Я говорю, настоящих друзей.

– Настоящих? Вон чего захотела… Видишь, Надя, я тебе говорил уже. Помнишь, говорил? Друзей у нас здесь быть не может. Друг должен быть независимым, а они здесь все от меня как-нибудь да зависят. Один завидует, другой боится, третий держит ухо востро, четвертый ищет пользы… Изоляция, милая. Чистейшая изоляция! И чем выше мы с тобой пойдем в гору, тем полнее эта изоляция будет. Вообще, друг может быть только в детстве. Мне очень, конечно, хочется иметь… Я вот надеюсь на тебя…

Он встал и зашагал по ковру – не прямо, а зигзагами, делая неожиданные повороты и остановки.

– Вот они – пили за наше здоровье. Думаешь, они нам друзья? Нет. Секретарь – этот все щурится. Не нравится ему что-то во мне. Твердая рука Дроздова не по душе. Не теоретически действую иногда, вот его и коробит. Видишь – ушел! Сразу же после тебя и поднялся. Н-ну, кто же еще… Ганичев – этот вроде ничего, этот ничего, кажется. Но он мой наследник. Я уеду его уже прочат на мое место, и он знает. Он ждет, когда я уберусь. Чтоб наследство поскорее принять…

– Значит, ушел Гуляев? – задумчиво проговорила Надя.

– Молод и соглашатель – Леонид Иванович угадал ее мысли и опять заговорил о Гуляеве. – Нельзя к Дроздову на свадьбу не прийти. Приглашен. Опасно это – обидеть Дроздова. А на бой выйти боится. Взять меня не сможет – районишко у него худой. Весь экономический базис, прости, – он улыбнулся, – вся экономическая база вот в этой, Дроздова, руке. Вот он и половинничает: ушел «по делам»!

– О ком это ты говорил в коридоре с Ганичевым? – спросила Надя.

– Да вот… приехал из Москвы. Некто Галицкий. Доктор наук. Строим мы тут одну машину, так он говорит, что принцип устарел… В первый день, когда приехал, он только сказал, что будет помогать при сборке. Через три дня спрашиваю его, как машина. «Н-ничего, как будто». Еще через два дня встречаемся – а он словно заболел. Лохматый, бледный, глаза прячет. Еще бы! Представитель заказчика! Промычал что-то и пошел к себе. А теперь вот – высказался!

Леонид Иванович посмотрел на пол, поморгал, потом решительно поднял голову.

– Вот так, дорогая. С кем же нам дружить? Мы с тобой уже не студенты. Мы теперь серьезные люди, многогранные. Чем дальше, тем больше граней. Простой ключ к нам уже не подойдет. Какой выход из этого? А выход такой: сплотимся! Раз мы подошли друг к другу. – С этими словами Дроздов обнял жену и, откинувшись, посмотрел на нее издалека. – Хороша, хороша!..

Всего лишь несколько слов – и все поставлено на место! Но все ли? Надя туманно посмотрела на мужа. Они действительно были многогранны – оба. Особенно он. Столько граней, что голову можно потерять!