Онлайн чтение книги Неживая вода
1

С севера надвигалась навь.

Сквозь переплетение ветвей Игнат пытался разглядеть набухающее снежной тяжестью небо. Красноватые стволы сосен темнели, словно кто-то медленно закрашивал лес черной акварельной краской. Ветер перебирал хвою, и лес наполнялся сухим шорохом – так могли шуршать жуки в спичечном коробке или крысы в сыром и темном погребе.

Игнат прислушался, пытаясь уловить в стылом осеннем воздухе перестук дятла, или шорох встревоженной куницы, или треск сухостоя.

Ничего. Только мерное дуновение ветра, только шуршание сосновой хвои.

Мальчик знал, отчего лесные жители попрятались в убежища: они тоже чувствовали приближение нави.

– Бу!

Раздавшийся прямо над ухом голос заставил шарахнуться и обернуться. А Званка – эта невыносимая резвушка Званка – заливисто хохотала и приговаривала:

– Испугался, Игнашка-дурашка! Испугался, Игнашка-замарашка!

В ее голосе не было злобы, поэтому Игнат никогда не обижался на подругу. К тому же она всегда защищала Игната перед местными хулиганами, когда те освистывали и кричали вслед: «Дурак! Дурак пошел!»

Отсмеявшись, девочка примирительно сказала:

– Обиделся? Не обижайся, но видел бы ты себя со стороны!

Она усмехнулась снова, и на щеках появились ямочки. В озерной сини глаз мутили воду бесенята.

– О чем задумался-то?

Игнат снова задрал подбородок и ткнул пальцем в вышину:

– Там. Навь идет.

Званка проследила за его жестом. Искрящиеся глаза погасли, налились тревогой.

– Брось. Это снежная буря.

– С первой снежной бурей приходят навьи, – возразил Игнат. – Так бабушка говорит.

Он почувствовал, как рука девочки стиснула его плечо, и удивленно посмотрел на подругу. Глаза девочки расширились от испуга. Две тугие косы лежали на плечах, как подрубленные серпом пшеничные колосья. В волосах стеклянными гранями поблескивала голубая заколка-бабочка, подаренная Игнатом на прошлый Званкин день рождения.

– А баба Стеша когда-нибудь видала их? – шепотом спросила девочка.

Игнат покачал головой.

– Не, не видала. Да и как бы она тогда до своих лет дожила? Навьи никого в живых не оставляют. Зато рассказывала мне, как рассказывали ей, что навьи в прошлом году Красножары дотла спалили, а пацанов с собой забрали.

– Ой! – Званка подняла на Игната взгляд, полный страха и любопытства. – А мертвяков? Видала?

– Мертвяков видала. Собирала однажды бруснику на болотах да замешкалась. День на убыль пошел. Тут-то на болоте огни и зажглись…

Званка пискнула, прижалась к его плечу.

– Выбираться начала, вот и вечер, – продолжил Игнат. – А как из болота выходила, тогда и увидела мертвяка. Рассказывала: поднялся он из трясины, как высохшая коряга. Зеленые волосы лицо закрывают, руки скрючены, к ней тянутся. И запах такой, словно яйцо протухло.

– Фу! – Званка сморщила курносый нос. – Не хотела бы я с таким встретиться. А девушек болотных видала?

– И девушек видала. Все молодые, тела насквозь просвечивают. Жалуются они очень. Тяжко, мол, под гнетом трясины спать. А ходят они по миру, потому что душегубов своих ищут. Найдут – и зацелуют до смерти, утянут в болота.

– И какую только пакость в наших краях не встретишь! – воскликнула Званка и обвела взглядом притихший лес, будто ожидая, что из-за ближайшей сосны к ней потянутся скрюченные руки мертвяка. – Идем домой, а?

И потянула Игната следом, ступая по узкой тропе. Из-под ботинок доносились сухие щелчки.

«Будто жуков давишь, – подумалось мальчику. – Жуков-мертвеглавцев, что водятся глубоко под землей и питаются гнилым мясом…»

Он надеялся, что навь не дойдет до родной деревеньки. Может быть, разродится снегом где-то в тайге, распоров брюхо об острые иглы сосен. Или свернет на запад и осядет туманом в бескрайних болотах.

– А ну как дойдет?

Игнат понял, что задал вопрос вслух. Званка метнула недовольный взгляд.

– Ну что ты, в самом деле? – прикрикнула она. – Хватит пугать! Нет никаких чертей и навий, ясно? Зима наступает, просто зима! Нешто в школе не учился? Так каждый год бывает!

– Бабушка говорит, навьи…

– Даже если есть, – перебила Званка. – Тебе-то что бояться? Они тебя не тронут, дурачка. А я вот расскажу бабушке Стеше, как ты сегодня к Жуженьскому бучилу ходил, она небось тебя ремнем пониже спины приласкает.

– Тебя саму родители ремнем приласкают, – буркнул Игнат.

– Кто ж тебе поверит? – усмехнулась Званка.

Игнат опасливо оглянулся через плечо: тучи на горизонте слились в исполинскую шевелящуюся пелену, и она подрагивала, будто шкура раненого зверя.

– Ой! – Званка остановилась, поджала ногу. – Да помоги же!

Игнат подал руку. Девочка оперлась о его плечо, начала стягивать с ноги стоптанный башмак.

– Иголка попала. Батя все обещал новые пимы купить, только ярмарки все поразъехались. Придется в город ехать. Федотыч подвезти обещал, когда грузовик починит.

Она принялась вытряхивать попавшую в ботинок хвою, шмыгая от усердия носом. Подтянула сползший носок, аккуратно заправила выбившиеся шерстяные гетры.

– В одном ты прав, вредный Игнашка-букашка, – сказала Званка. – Становится чертовски холодно!

– Возьми мою парку, – предложил Игнат.

Он взялся за пуговицы и принялся расстегивать старенькую оленью курточку, но Званка остановила его.

– Заболеешь, а мне снова черничное варенье тебе носи? Вот уж дудки!

Она пригладила растрепавшиеся косы, вздохнула. Игнат заметил, как взгляд скользнул за его плечо, туда, где шевелилась пелена туч.

– Пережить бы зиму, – строго, совсем по-взрослому сказала Званка. – Пока дома тепло – никакие черти не страшны. Протянем до марта, а там новая буря придет.

– Это какая такая буря?

– Известно какая: весенняя. Помнишь, старшие говорили? Прилетит с востока птица вещая, голова человечья, принесет с собой весну. И где она взмахнет левым крылом – там потечет вода мертвая. А где взмахнет правым – живая.

– Выдумки это, – без уверенности проворчал Игнат.

– Куда им! Ты ведь у нас – великий сказочник!

Званка рассмеялась, но потом посерьезнела, склонила набок голову.

– Игнаш, а Игнаш? А я тебе нравлюсь?

Мальчик исподлобья глянул на подругу. В ее сощуренных глазах снова заплясали бесовские огоньки.

– Только честно, ну?

Игнат неловко повел плечами, опустил взгляд.

– Нравишься…

И почувствовал, как на его плечи легли ладони.

– Тогда поцелуй меня? Прямо сейчас.

– Ты чего это? Чего смеешься, а?

– Вовсе я не смеюсь, – голос Званки был серьезен, решителен. – А вдруг мы с тобой последний раз видимся? Вдруг меня навь заберет, что тогда? Я ж ни разу в жизни не целовалась. А ты… ты не расскажешь никому. А если и расскажешь – кто поверит?

– Что ты ерунду-то говоришь? – Игнат почувствовал, как от ее прикосновений начинают разливаться теплые волны.

– И совсем не ерунду! – Званка еще сильнее впилась пальцами в его плечи. – Сам же сказал, что нравлюсь я тебе? Сказал! Ну, так целуй!

Она зажмурилась, вытянула обветренные на морозе губы, дохнув на Игната молоком и сладостью. И теплая волна в этот же миг достигла Игнатова сердца, обернула его жаркой, влажной рукавицей. В животе возникла ноющая тяжесть.

Званка ждала.

Тогда Игнат зажмурился. Неумело ткнулся растрескавшимися губами в ее ждущий рот. Больно ударились зубы. На языке сейчас же появился ржавый привкус чужой крови.

– Ай! Дурак! – Званка толкнула его в грудь, отпрянула.

Игнат тоже отступил и только виновато повторял:

– Прости, прости…

– Смотри, губу мне разбил! – Она несколько раз провела пальцами по рту, сердито глянула на оторопевшего мальчика. – Да что с тебя взять? Как есть дурень!

Званка усмехнулась, вытерла рукавом рот и уже совсем без злобы сказала:

– Ладно, пойдем домой. А то вправду родные ремня всыпят.

Игнат послушно побрел следом. Его губы горели, будто прикоснулись к раскаленной головне. Но жар спадал, а позади, подминая почерневшие стволы сосен, катился взбухающий тьмою вал.

«Пережить бы зиму, – подумал Игнат. – А там придет новая буря – весенняя…»

Но до весны Званка не дожила: на закате навь достигла деревни.