Онлайн чтение книги Необходимые монстры Necessary Monsters
Дым

Пегий ворон смотрел вниз на остров Козодоя. Скоро зима. Тучи станут закрывать небо по многу дней за раз, а лес внизу выбелит снегом. Сейчас воздух ещё тёплый, и ворон наслаждался каждым мигом этой благодати.

Два дня назад ветер обнажил деревья. Этим утром солнечный свет мозаикой разбежался по лесной почве. Вереница белохвостых оленей двигалась по тропе, выискивая опавшие яблоки и проросшие грибы. Почву устилала листва с кустов сумаха, белых берёз, дубов, трепещущих осин и клёнов. В памяти ворона их названия всплывали строками поэзии. У вечнозелёных деревьев названия тоже имелись: лиственница, чёрная сосна, чёрная ель, пихта, красно-пёстрая сосна. Мальчик – тот, кого женщины обители звали Монстром, – как-то выговаривал эти названия вслух, стоя во дворе в снегу, слой которого поднимался всё выше и выше. А он тем временем делал рисунки в книге заострённым кончиком одного из перьев ворона. С чернил сдувались падавшие снежинки. Глухая Смотрительница по особому повелению обители стояла, трясясь, рядом и держала бутылочку с чернилами в озябшей и дрожавшей руке. Ворон слушал и запоминал названия, поскольку у него была великолепная память, вот только он не ведал, какое название к какому дереву относится. Олени в веренице стали неопрятными, пока мордами рылись в засохших сучьях и стручках. Названия. Слова. Они легко вылетали изо ртов людей и монстров. Их значения наделяли тех силой надо всем вокруг.

Ворон взмыл повыше, сведя под углом крылья, чтобы воспользоваться восходящим потоком. Воздух вжимал ему перья в череп. Он каркал, не ведая для этого никакой иной причины, кроме ликования от славного утра, и половчее перехватил зажатую в когтях дергающуюся мышь. На левой лапе ворона не хватало одного пальца, движение остальных дало мыши удачную возможность. Она сплющила своё тельце и, будто в песок обратившись, выскользнула. Следя за стремительно падающим грызуном, ворон вслед за восходящим потоком с ленцой воспарял по плавной дуге. Потеря его не огорчила и не вызвала желания броситься вдогонку. Мышей тут пруд пруди.

На северной оконечности острова лес отступил, уступив место лугу, а потом и твёрдому подпочвенному слою, где мало что росло, одни лишайники. За бесплодной пустошью, перемежавшейся оттенками голубого, виднелся опустевший город Абсентия. Город казался безжизненным, но ворон налетался среди изваянных ветром куполов и башен, насмотрелся на удушающий плющ, жимолость и паслён. Видел он и уцелевших после Чистки, число которых убывало с каждым годом, отыскивающих хоть что-то полезное среди руин. Абсентия, заброшенная и порушенная, не отвечала настроению ворона в такое утро. У него было легко на сердце, и с тем большей радостью обратил он взгляд на запад.

Там бурный поток воды отделял остров Козодоя от материка. Вдоль побережья лес обрывался редким мелколесьем или зарослями кустарника и заканчивался буграми известняка. У подножия утёсов, на разбитых плитах скал, как дома, обосновались тюлени и бакланы. Испытывая пределы собственного зрения, ворон различил пейзаж на той стороне пролива и ощутил знакомый позыв слетать туда. Мечтания его были прерваны. Что-то неожиданное появилось в воздухе, дымком пахнуло. Ворон повёл головой, осматривая лес. Он летел над находившимся в низине центром острова, громадным кратером, где дождевая вода скапливалась на богатой глинами почве и затопляла целые акры[3]Акр равен 0,4 га, сорока «соткам» ( прим. пер .). земли. Охваченный любопытством, ворон подобрал крылья и расправил перья хвоста.

Стремительно пролетев меж деревьев, ворон оказался в ином мире. Здесь воздух был тяжёлым от грибковой сырости. Путавшиеся ветви и отблески солнца в лужах мешали видеть. Он плавно скользнул над конной повозкой, колёса и оси которой были заляпаны грязью. Секунду спустя она скрылась за ним. Пока ворон летел через лес, запах дыма усилился. Для ворона шла уже пятнадцатая осень. Крылья его были по-прежнему сильны, и он гордился этим. Он грациозно двигался в лабиринте ветвей, ставившем в тупик птиц помоложе, не обращая внимания на грызунов, рассеянных среди корней, и на предостережения голубой сойки. Теперь дым уже окружал его со всех сторон голубоватой, едкой и тёплой пеленой. Он нырнул под дым. Заметив впереди какое-то движение, слёту уселся на ветку дерева с мягким хлопком крыльев.

Любопытство повлекло ворона забраться в ту часть леса, где его от страха пробирала дрожь. Тут стояли старые громады деревьев, укутанные мхом, заглушавшим все звуки. Вода скапливалась в углублениях от упавших ветвей, а корни пробивались из-под земли. Почва здесь возвышалась над окружающей местностью и образовывала островок посреди болота. Из неразберихи крыш поднималось, отбрасывая непроглядную тень, наглухо закрытое строение. Оно было известно как Глазок и служило темницей Монстру с самого его насильственного вывоза в конце войны. Это было несколько лет назад. Ворону ничего не было известно о судьбе Монстра. Знал он только, что мальчик влачил жалкое существование после короткой расправы над членами обители, которых и без того становилось всё меньше. Солдаты, рвавшиеся поскорее убраться из этого проклятого места, во время погрома проглядели его. Умер ли Монстр, не выдержав наступившей суровой зимы, или отыскал какой-то способ сбежать с островка, узнать было невозможно. Ворон сознавал, что его это так удручало, потому что дар сознания Монстра, полученный им в один прекрасный день с нежным касанием, был как лепесток цветка.

Дым валил из кирпичной печки. Треск и шипение горящего дерева раздавались ближе, чем стояла печка. Сложенная конусом, она была вычернена сверху и покрыта пятнами лишайника у основания. Бетонные стены, расходившиеся от основания и исчезавшие в густых зарослях смертоносной белладонны, были знаком некогда более значительного промысла. Возле трубы в кучу были свалены омертвевшие ветки, зелёный слой поверх одной из них был гораздо толще и темнее. Рабочее место окружали мешки и деревянные колоды, железные инструменты и горки битого зелёного стекла.

Какая-то девочка открыла дверку печки, равнодушно восприняв и хлынувшую волну жара, и целый сноп искр. Рядышком на стене были усажены семь кукол в человеческий рост с вывернутыми вовнутрь коленями, на каждой кукле была маска какого-нибудь животного. Ворон узнал фигуры птицы, лисы и лягушки. Эти были причастны к его миру. Остальные вызывали у него беспокойство. Уставившись в разные стороны, сидели четыре вызывающие тревогу куклы, сочлененные из нескольких существ – со сплюснутыми рылами, несколькими глазами и оскаленными зубами, ничуть не менее страшными оттого, что были вырезаны из дерева. Хотя никакого кукловода видно не было, руки и ноги у этой четвёрки дергались. Перед ними лежала, тяжело дыша, чёрная собака, свесив большой язык черпаком. Девочка к куклам и их подергиваниям была так же равнодушна, как и к жаркому дыханию огня.

На ней был повязан кожаный фартук поверх рваного платья, ноги обуты в заляпанные грязью сапоги. Спутанные чёрные волосы были перевязаны сзади полоской ткани. Она сунула в огонь трубку для выдувания, повертела несколько секунд в раскалённых угольях, потом вынула обратно. С конца трубки свисала капля расплавленного стекла. Ворон, бочком пройдясь по ветви, сел, склонил голову и следил за всем своим глазом-бисеринкой.

Девочка повернулась, щурясь от дыма. Забираясь на пень, она что-то шептала про себя. Держа трубку отвесно, опустила стекло в отверстие стоявшей на земле деревянной формы. Она дунула в конец трубки, и из щелей формы повалил пар или дым. До ворона долетел запах горелого вишнёвого дерева, и он ощутил приятное волнение в груди. Трубка отвалилась, оставив струйку дыма. Вновь зашептав, девочка дала ей упасть в грязь и сошла с пня. Опустилась на колени перед формой и разделила две её половинки, высвобождая стеклянную отливку. Та походила на большую куколку мотылька. Стекло корчилось, как живое, пока девочка извлекала его щипцами, снятыми с пояса фартука. Ворон каркнул и подскочил на ветви. Не смог удержаться. Она, не удостоив его взглядом, понесла чудо-отливку обратно к печке, где положила на выступ для остывания.

Что это такое? Куколка присоединилась к нескольким другим небольшим корчившимся стеклянным куколкам. От всех до единой исходило радужное сияние, и все до единой вызывали неодолимый соблазн. «Прелестная добыча», – подумал ворон. Он бочком прошёлся ещё дальше по ветви, помахивая крыльями для равновесия. Одна куколка была ближе других к краю. Так и казалось, она манила его к себе – иллюзия, порождённая возбуждением, – несомненно. Девочка вернулась к пню и теперь сидела на нём, спрятав лицо в почерневшие ладони, словно опустошённая своей работой. Фартук она сбросила на землю. Воспользовавшись тем, что она отвлеклась, ворон взлетел и в три нарастающих маха одолел поляну. Уселся на выступ и клювом схватил предмет. Стекло звякнуло о кирпичную кладку.

– Нет! – завопила девочка, вскакивая на ноги. – Глупая птица!

Ворон, вор-умелец, уже взмыл в воздух. Он хлопал крыльями, пробираясь среди деревьев. Однако с самого начала что-то пошло не так. Куколка была тяжелее, чем казалось, и сбила у него центр тяжести. Ворон ошибался в движениях и дважды едва не уронил добычу. Сердитые крики девочки преследовали его, но потом они прекратились: ворон вылетел из леса на простор. Ещё несколько взмахов унесли его подальше от Глазка. И вот, только снова взмыв в громадный свод неба, он понял, что там, в лесу, что-то сгущалось в воздухе над стеклянными куколками. Теперь он уразумел, что девочка творила призывающую волшбу. Во что он ввязался?

– Эхо, – обратилась девочка к сгущавшемуся воздуху на поляне. – Эхо, теперь тебе законченным не быть никогда.

Сгусток, нараставший вокруг стеклянной куколки, втягивающий в себя всякую лесную шелуху, листья, кусочки оборванных осиных гнёзд, отозвался голосом ревущего огня:

– Элизабет, отмени это. Переделай меня.

Элизабет засмеялась:

– Рада бы, да не смогу. Ты должен быть целым, чтоб тебя разобрать, а эта глупая ворона утащила твоё сердце.