Онлайн чтение книги Нерв Nerve
Один

Я – девушка за сценой. В буквальном смысле слова. Но когда раздвинется занавес и начнется второй акт, я стану совершенно свободна – на целых сорок минут. Костюмов никаких менять не нужно, грим тоже, если, конечно, кому-нибудь из актеров не понадобится что-нибудь поправить по-быстрому. Я делаю глубокий вдох. Для премьеры все идет слишком гладко, и это меня беспокоит. На первом представлении хоть что-нибудь должно быть не так. Это традиция.

Я раздумываю, куда пойти. То ли в женскую гримерку, где говорят только о парнях, то ли в холл, где есть шанс встретить реальных парней… точнее, одного . Его выход только через десять минут, и я выбираю вестибюль; достаю телефон, хотя мисс Сантана, руководительница драмкружка, под страхом смерти запретила нам приходить на спектакль с телефоном.

На моей странице в ThisIsMe ничего нового. Неудивительно, учитывая, что большинство моих френдов либо заняты в пьесе, либо сидят в зале. Я набираю сообщение:

«Есть пара билетов на следующие два спектакля, покупайте давайте, если не притащили задницу на этот!»

Все, гражданский долг исполнен.

Вместе с сообщением я запостила фотку, которую сделала перед началом спектакля. На фото – мы с моей лучшей подругой Сидни, звездой шоу. Картинка получилась, как из «книжки контрастов» для малышей: она, золотая голливудская Барби, возвышается надо мной, куклой Блайз в стиле ретро – бледная кожа, темно-русые волосы и глаза, слишком большие для моего лица. Зато благодаря теням-металлик, позаимствованным в гримерке, они кажутся синее, чем обычно.

На экране телефона всплывает реклама «Custom Clothz» с предложением полюбоваться, как круто я буду выглядеть в сарафане из последней коллекции. Глупо мечтать о летней одежде в Сиэтле, особенно в апреле, но этот сиреневый с широкой юбкой так мил, что не устоять. Я загружаю свою фотку и заполняю поля: рост – сто шестьдесят пять сантиметров, вес – пятьдесят-неважно-сколько киллограмов. Пока я размышляю, какие еще параметры внести, из гримерки доносится знакомый смех и появляется Мэтью. Он плюхается рядом со мной, и наши плечи соприкасаются… ну, то есть мое плечо – с его скульптурным футбольным бицепсом.

Он наклоняется, почти касаясь губами моего уха:

– 34-Б, верно?

Черт, как он успел так быстро заглянуть в экран? Я встаю, держа телефон так, чтобы ему не было видно.

– Не твое дело.

Скорее уж 32-А, особенно сегодня, когда на мне полупрозрачный лифчик, никогда не суливший чудес.

Он смеется.

– Ты только что собиралась поделиться этой информацией с совершенно незнакомыми людьми, так почему не со мной?

Я сворачиваю окно браузера.

– Это же для какой-то тупой рекламы, не для реального человека.

Теперь мы стоим лицом к лицу. Он упирается руками в стену по обе стороны от моего лица. Некоторое время он просто смотрит на меня, а потом произносит этим своим шелковым голосом, из-за которого всякий раз кажется, что он вот-вот сообщит тебе удивительный секрет:

– Да ладно тебе! Мне так хочется увидеть тебя в этом платье!

Я прячу руку за спину.

– Правда? – По сравнению с его голосом мой звучит, как скрежет иглы, царапающей пластинку. Просто здорово.

Его рука скользит мне за спину и вынимает телефон у меня из пальцев.

– Или, может, в чем-нибудь поудобнее – ну, ты понимаешь.

Он что-то нажимает на экране и поворачивает ко мне телефон. Я вижу, что мое лицо присобачено к телу в белом кружевном белье. Размер бюста явно преувеличен – гораздо больше D.

Я чувствую, как по шее поднимается волна жара.

– Очень смешно. Может, теперь с тобой попробуем?

Он начинает расстегивать рубашку.

– Если желаете, я могу позировать лично.

В вестибюле становится как-то душно. Я прочищаю горло.

– Э-э, ты должен оставаться в костюме, так что давай сначала заполним поля?

Господи, можно ли было сказать что-то менее возбуждающее?

Глаза у него вспыхивают. Они зеленее, чем обычно.

– Не вопрос. Но только после того, как виртуальная Ви закончит примерку.

Мы стоим, касаясь друг друга, пока он подбирает для меня разные комбинашки и бикини. Я пытаюсь отнять у него телефон, но он, смеясь, отдергивает руку. Тогда я пробую другую тактику – притворяюсь, будто мне все равно. Это почти срабатывает – и мой внезапный выпад застает его врасплох. Не достаточно быстро, чтобы отнять телефон, но мне удается коснуться экрана и закрыть сайт с примерочной. Вместо него появляется реклама новой игры под названием «НЕРВ». Ее основной принцип заключается в том, что тебя берут на «слабо». Под баннером «ПОГЛЯДИ, КТО В ИГРЕ!» всплывают три иконки. Мэтью поднимает брови.

– Эй, погляди-ка на эту девчонку! Она должна сделать вид, будто что-то крадет в магазине.

Он поворачивает экран так, чтобы нам обоим было видно – какая-то девица с кучей пирсинга запихивает пузырьки с лаком для ногтей в карманы своих камуфляжных штанов. Хм-м, но даже если она притворяется, кража ведь все равно остается кражей? Интересно, как она контроль в аэропорту проходит со всеми этими булавками на лице? Будто услышав мои язвительные комментарии, она поворачивается к камере и показывает средний палец. Камера надвигается, и мы видим лицо девушки, по которому блуждает волчья усмешка. Плечи у меня каменеют. Ухмыльнувшись, девица выходит из магазина на парковку и темно-красным лаком рисует у себя на лбу: «ХХХ».

– Я бы не дала ей больше трех, да и то многовато. Ей надо было притвориться, что она ворует, а не красть по-настоящему, – говорю я. – Это какой же надо быть идиоткой, чтобы позволить снимать, как ты нарушаешь закон?

Мэтью смеется.

– Да ладно тебе! Нервы у нее железные. И никто не станет возмущаться, что она перевыполнила задание. Прикольно было бы посмотреть на нее в прямом эфире.

– Ой, только Сидни не говори! Она так хотела участвовать в отборе на игру! А потом узнала, что наша премьера назначена на тот же день.

– Ей что, мало главной роли в спектакле?

Я переминаюсь с ноги на ногу. Мне нравится подкалывать Сидни насчет ее звездных замашек, но только в лицо.

– В школьном театре серьезных призов не получить.

Мэтью пожимает плечами и снова утыкается в телефон.

– О, погляди-ка, этот парень кормит собаку изо рта.

– Какая гадость!

Но Мэтью ставит ему пять звездочек. И как только он это делает, на экране появляется реклама: «ЗАГРУЗИ СВОЕ ВИДЕО, ПОЛУЧИ ШАНС УЧАСТВОВАТЬ В СУББОТНЕЙ ИГРЕ. ЕЩЕ НЕ ПОЗДНО!»

Он помахивает телефоном у меня перед носом

– Надо бы тебе попробовать, крошка Ви.

– Ты что, забыл? Я ж тебе грим в субботу делаю.

– Какая разница? Просто сделай отборочное видео и забей на все. Если попадешь в прямой эфир, уж найдется кто-нибудь, кто сможет подменить тебя на гриме.

Он явно думает, что у меня нет никаких шансов, а даже если и есть – раскрасить лица актерам сможет любой дурак. Внезапно я чувствую себя совсем маленькой.

Теребя подол юбки, я отвечаю:

– Зачем напрягаться? Да и потом, играть всерьез я не собираюсь.

В прошлом месяце, когда игра состоялась в первый раз, друзья собрались у меня и скинулись, чтобы посмотреть ее в прямом эфире. На долю Зрителей выпало достаточно острых ощущений: они видели, как участники гран-при Восточного побережья полчаса стояли на крыше, заступив за карай, так что пальцы ног нависали над пустотой. Нет уж, спасибо!

Мэтью что-то ищет на сайте НЕРВа.

– А вот и список испытаний. Есть руками в приличном ресторане, зайти в магазин экзотических товаров и попросить козлиные яй…

– Я не собираюсь в этом участвовать.

Он что-то набирает на моем телефоне.

– Знаю, что не собираешься. Просто мотаю тебе нервы. Ты такая симпатичная, когда краснеешь.

Тут Грета, которая отвечает за реквизит, выбегает из-за сцены и дергает его за руку.

– Твой выход через две минуты.

Он отдает мне телефон, и только теперь, когда Мэтью уже в десяти шагах от меня, я замечаю, что он изменил мой статус в ThisIsMe. Было «свободна», стало «Что-то намечается». Сердце подпрыгивает у меня в груди.

Еще почти полчаса до закрытия занавеса, но я иду следом за Мэтью – за кулисы. Он проходит под лучом прожектора и занимает свое место слева на авансцене, рядом с Сидни. Они будут перебрасываться остротами и спорить, потом поцелуются, споют, и на этом спектакль закончится.

Сидни полностью владеет сценой: она в луче прожектора и во всем своем белокуром великолепии. Меня охватывает гордость: какое обворожительное видение я создала, используя ее природные данные. Конечно, Мэтью я посвятила больше времени, с нежной заботой подчеркивая каждую линию его лица. Как блестят его глаза в свете прожектора!

Следующие полчаса я повторяю реплики вслед за актерами, и мы добираемся до финала. Происходит воссоединение влюбленных: Мэтью берет лицо Сидни в свои ладони, и герой с героиней сливаются в поцелуе – секунда, другая, третья… Я закусываю губу от зависти, хотя Сидни всегда говорит, что в Мэтью гораздо больше показухи, чем чего-то настоящего. Вечно она думает, будто лучше меня знает, что мне надо.

Остальные актеры присоединяются к Сидни и Мэтью для финальной песни, а потом я задергиваю занавес. Кланяться они будут на авансцене, перед занавесом, от меня больше ничего не требуется, и я направляюсь в гримерку, чтобы собрать костюмы. В комнате стоит запах лака для волос. Огромный букет алых роз красуется в центре стойки. Я гляжу на карточку. Для Сидни, естественно. Пару минут спустя она и другие девушки впархивают в комнату, смеющиеся и запыхавшиеся.

Я порывисто обнимаю свою лучшую подругу.

– Ты была великолепна. И смотри-ка, что тебе прислали!

Она издает радостный писк и разворачивает карточку. Глаза у нее расширяются.

– От неизвестного поклонника.

– Неизвестным он останется от силы пару минут, пока не сунет сюда свой нос, чтобы получить благодарность.

Сидни нюхает цветы и улыбается – к подобному вниманию она привыкла.

– Тебе удалось уговорить родителей насчет сегодня?

Я ощущаю, как в горле появляется ком.

– Не-а. Зато они выпустят меня из заточения на капустник после последнего спектакля.

Пять месяцев я беспрекословно выполняла все их требования, пока, наконец, не убедила их, что заслуживаю свободы. После того «инцидента», как его называют родители, меня впервые (если не считать работу над спектаклем и посещение библиотеки) отпустят из дома с друзьями. На самом деле никакого «инцидента», разумеется, не было. Я им это говорила, и не раз, но их не переубедить…

– Тогда я тоже не пойду, – заявляет Сидни.

Я шутливо пихаю ее в плечо.

– Глупости! Ты заслужила хорошую вечеринку. Только смотри, не напивайся, а то круги под глазами будут. Мои таланты визажиста не простираются так далеко.

Она распускает ленты корсета.

– Ты уверена? В смысле, насчет вечеринки. Моя вера в твои таланты безгранична.

Я помогаю ей справиться с завязками сзади.

– Конечно. Расскажешь мне все потом. И с тебя фотки, окей?

Все заканчивают переодеваться, и я собираю костюмы, проверяю, не нужно ли что-нибудь отгладить или вывести пятно перед завтрашним спектаклем. Сидни обнимает меня еще раз, а потом уходит с Гретой и остальными. Через несколько минут в гримерку заглядывает Мэтью.

– Как там отчаянная крошка Ви?

При виде него у меня в животе появляется странное ощущение, но я не подаю виду. Внимательно оглядываю твидовый пиджак, проверяю манжеты.

– Прекрасно. – Кому нужна эта вечеринка, если можно побыть с Мэтью, пока не будет пора бежать домой? Кажется, «что-то» действительно намечается.

– Вы с Сидни идете к Эшли?

– Она идет. Я не могу.

– Все сидишь на цепи? Ну, девушка, начинайте уже учиться.

Он, как и большинство наших друзей, думает, что суровость моих родителей – следствие моей плохой учебы. Только Сидни знает правду.

– Они разрешили мне пойти на капустник. И домой только к полуночи.

Может, если я ненавязчиво дам ему знать, что буду свободна в субботу, он сообразит, как этим воспользоваться?

Он кивает в сторону роз.

– Ну что, она поняла, от кого это?

На секунду у меня перехватывает дыхание.

– Откуда ты знаешь, что в букете не было записки?

Мэтью подмигивает.

– У меня свои источники. Увидимся завтра.

Покачав головой, он в последний раз оглядывает меня с ног до головы и говорит:

– Угум-м… Нет, ты слишком симпатичная, чтобы работать за сценой. – С этими словами он исчезает.

И это все? У нас был шанс побыть наедине и он уходит? Внутри у меня что-то сжимается. Я стараюсь не делать поспешных выводов, прокручиваю в голове список возможных объяснений. Может, у него друг сохнет по Сидни и Мэтью пошел на разведку. Но в его голосе звучала какая-то неуверенность, уязвимость. Единственное мое утешение – если Мэтью и купил Сидни розы, она не потрудилась даже забрать их домой.

Я стискиваю зубы и достаю из кошелька маленький ключик, чтобы отпереть шкаф, где хранится секретное оружие костюмера: пульверизатор со смесью воды и водки. Дешевый способ освежить костюмы. Мисс Сантана уверяет, что никогда раньше не доверяла ученикам пользоваться пульверизатором без надзора. Хорошо, что хоть один взрослый не потерял в меня веры, но, если бы папа с мамой узнали, у нее точно были бы неприятности.

Я слышу шаги, и в комнату заглядывает Томми Тоф – это он придумал декорации и вообще рулит всей технической поддержкой.

– Классно все сегодня прошло, а?

Я опрыскиваю тяжелое, расшитое бисером платье, которое явно нуждается в том, чтобы его освежили.

– Ага. Как по маслу.

– Все остальные уже ушли. Как закончишь, я провожу тебя до машины.

Если бы существовала награда за воспитание вежливых детей, родители Томми получили бы приз за первое место. Еще в пятом классе, когда мы с ним участвовали в патруле «За безопасность дорожного движения», он всегда вызывался нести дорожные знаки.

Я выхожу из комнаты и направляюсь в мужскую гримерку, чтобы и там привести костюмы в порядок.

– Да не беспокойся, я припарковалась совсем рядом.

Томми следует за мной.

– У тебя все в порядке?

Я складываю штаны Мэтью, которые он оставил висеть на стуле.

– Конечно. Просто неделя выдалась трудная.

Томми разводит руками.

– Да, и честно говоря, мы с тобой вдвоем выполняем львиную часть работы за сценой.

Ну да, мы хребет спектакля. Но никаких аплодисментов. Никаких роз. Я моргаю, чтобы слезы высохли, и поворачиваюсь к нему.

– Ты просто потрясающую работу проделал, Томми. Никто, кроме тебя, не сделал бы такие декорации.

На сцене истерзанная войной афганская деревушка всего за минуту превращается в токийскую дискотеку.

Томми пожимает плечами.

– Не скромничай. Ты заслуживаешь благодарности не меньше, чем актеры.

– В работе за сценой есть свои преимущества.

Мои брови ползут вверх.

– Назови хоть одно.

– Ты не привлекаешь внимания.

Я издаю смешок, нечто среднее между стоном и фырканьем.

– По-твоему, это преимущество?

Он опять пожимает плечами. Едва я заканчиваю возиться с костюмами, звонит телефон. Это сообщение от мамы: она напоминает, что через сорок минут я должна быть дома. Я вздыхаю. Опять меня дернули за поводок. Удалив сообщение, я замечаю, что Мэтью оставил открытым сайт НЕРВа – игры, в которую я точно не решусь сыграть. Я поворачиваюсь к Томми.

– Как тебе кажется, я отчаянная?

Он отступает назад.

– Э-э, отчаянная? Не знаю. Но ты очень харизматичная. Помнишь, когда мы перешли в старшую школу, ты придумала новые слова для школьного гимна?

И это лучшее, за что меня помнят? Дурацкие, плохо срифмованные стишки? Поморщившись, я протягиваю ему телефон.

– Ты бы в это сыграл?

Он смотрит на экран.

– Не думаю. Слишком опасно.

– Не мое это, да?

– Я такого не говорил.

Стоя рядом с Томми, я изучаю сайт игры. Вот он, список рискованных испытаний, которые нужно пройти, если хочешь попасть в прямой эфир. Всплывающая реклама, сулящая мгновенную славу. Видеоролик, в котором победители прошлого месяца присутствуют на премьере какого-то фильма. Две девушки демонстрируют украшения, которые они получили за пройденные испытания. Да уж, они точно в шоколаде.

Я просматриваю список. Большинство испытаний просто ужасные, но вот есть одно, где нужно пойти в кафе и опрокинуть на себя стакан воды, крича: «Холодная вода – горячее тело!» Звучит довольно глупо, но это лучше, чем воровать лак для ногтей или даже только притворяться, что ты это делаешь. Я смотрю на часы. «Кофейник» находится на полпути до дома. Если поторопиться, можно успеть.

Может, хоть так мне удастся убрать «крошку» из лексикона Мэтью: он присоединяет это слово к моему имени даже в эсэмэсках – он шлет их мне постоянно, с тех пор, как мы начали репетиции. Всегда что-нибудь милое и даже игривое, особенно поздно вечером.

Я смотрю Томми в глаза.

– Хочешь сделать кое-что необычное?

Щеки у него розовеют.

– Ты же не собираешься участвовать в отборе, правда?

– Нет, конечно. Да и все равно я уже, наверное, опоздала. Но разве не интересно попробовать? Просто посмотреть, на что это похоже?

– Э-э, да нет, вообще-то. – Он быстро моргает, будто ему уже пора снимать контактные линзы. – Ты ведь понимаешь, что все это будет на сайте и смотри кто хочет? Отборочные испытания можно смотреть бесплатно и народу там куча?

– Ну да, в этом и смысл!

Он склоняет голову набок.

– Ты уверена, что с тобой все нормально?

Я иду в кабинет, чтобы поставить пульверизатор на место.

– Все нормально. Тебе не обязательно со мной ехать. Я просто подумала, что это будет весело.

– Может, и будет, – Томми кивает, и внезапно принимает решение. – Окей. Я сниму тебя.

Ах да. Я совсем забыла: кто-то должен снимать, как ты рискуешь. Я хватаю сумку и направляюсь к выходу, чувствуя себя Ларой Крофт.

– Круто. Пошли.

Томми догоняет меня.

– Можем поехать на моей машине. – Родители подарили ему на день рождения «Ауди», достойное участия в съемках боевика.

– Нет, на моей, – говорю я. Это мое испытание.

В воздухе чувствуется влажность. Я собираюсь облить себя водой в кафе, но делать этого вообще-то не хочется. Мы с Томми спешим к моей машине, десятилетнему «Субару», руль которого вихляет каждый раз, как я жму на тормоза. Но это моя машинка, и она очень уютная. Мы забираемся внутрь, и я отъезжаю с парковки.

Пытаюсь подпевать хип-хопу, который передают по радио, но голос все время срывается.

– Как ты думаешь, кто-нибудь в «Кофейнике» догадается, что я прохожу испытание для НЕРВа?

Он внимательно рассматривает мою «торпеду», будто ожидал найти там что-то более интересное, чем допотопную саунд-систему с маленьким стикером, на котором от руки написано: «ПОДДАЙ ЗВУКУ!»

– Не думаю, что посетители «Кофейника» входят в таргет-группу НЕРВа.

Забавно, как легко словечко «таргет-группа» слетает у него с языка! Можно подумать, он уже работает в рекламе. Такое я обычно слышу от папы. Внезапно мне становится неуютно. Я вспоминаю бледное папино лицо над моей кроватью в больнице несколько месяцев назад: он все качал головой и говорил, как это на меня не похоже – устроить такое. Девчонки вроде меня не паркуются в гараже с незаглушенным мотором. «Вот именно», – говорила ему я.

Я отбрасываю эту мысль.

– Значит, я буду валять дурака на глазах у кучи народа, которые и понятия не имеют, что все это ради игры. Просто прекрасно.

В прошлом месяце, когда показывали отборочные ролики, ведущий все время напоминал публике страшным шепотом, что игрокам нельзя говорить окружающим, что они на задании.

Томми поднимает брови, как бы говоря: «А ты чего ожидала?» – но он слишком вежлив, чтобы произнести это вслух. Вместо этого он рассказывает о фильме про бизнес-школу в самурайском духе, где студенты должны были петь на оживленном перекрестке, чтобы избавиться от внутренних ограничений.

– Может, для тебя это будет даже полезно, – говорит он.

Я гляжу на него повнимательней. Вообще-то он гораздо симпатичнее, чем я всегда думала, но мы просто друзья. У него приятные черты лица, держится уверенно, у него богатые родители. И десяти лет не пройдет после выпуска, а он уже будет куда-нибудь баллотироваться.

И тут я вспоминаю, что не успела заполнить анкету участника.

– Можно тебя попросить: зайди на страницу НЕРВа и заполни за меня анкету, – говорю я.

Томми достает телефон. Он читает вопросы вслух и печатает мои ответы. Адрес, телефон, имейл, дата рождения (я родилась 24 декабря, в канун Рождества, в почти «главный день года»). В список лиц, к которым можно обратиться, если произойдет несчастный случай (ну и перестраховщики, что может случиться за две минуты?), я вношу Сидни, Лив, Юлай, Томми и, просто ради смеха, Мэтью.

Через пять минут, сделав два круга, я нахожу место для парковки за квартал от «Кофейника». Накопленное за день тепло исчезло, и прогулка до машины после испытания обещает быть малоприятной. Если я, конечно, на это решусь, в чем какая-то часть меня начинает сомневаться.

Я отдаю Томми мой пиджак.

– Подержишь пока, чтобы я смогла потом надеть что-то сухое?

– Может, мне и сумочку твою тоже подержать, на всякий случай?

Ну какой другой парень вспомнил бы о моей сумочке? Я вздрагиваю.

– Да, хорошая мысль.

Томми держит мои вещи очень осторожно, будто боится запачкать – что, честно говоря, не стало бы катастрофой, поскольку я все покупаю за полцены в «Винтаж Лав», где и работаю.

Мы входим в кафе, и сердце у меня начинает бешено стучать: я вижу, что зал набит битком. Одно дело – выбирать испытание в списке у себя в телефоне, и совсем другое – пройти через него на публике. Зрители, вот в чем проблема. Как в тот раз на прослушивании для школьного спектакля, где я с треском провалилась. Или еще можно вспомнить доклады по истории – как я стояла, потея, перед всем классом. И как это вышло, что я решила сыграть в эту игру?

Я делаю глубокий вдох и представляю себе Мэтью. Вспоминаю, как он целует Сидни на сцене, а я гляжу из-за кулис. Да, совершенно очевидно, что я пытаюсь что-то доказать. Спасибо тебе, «Курс введения в психологию».

Томми находит место у большого стола в центре зала и ставит наши вещи. Возится с телефоном.

– На сайте НЕРВа сказано, что нужно снимать видео и одновременно пересылать к ним на сайт, чтобы мы не смогли потом ничего изменить. Я начну, как только ты будешь готова.

– Окей. – Я встаю в конец очереди, борясь со странным ощущением, что мои ноги мне не принадлежат. Приходится полностью сосредоточиться, чтобы переставлять одну свинцовую ногу за другой, будто я бреду по колено в густом сиропе. Дыши, дыши, дыши. Если бы только тут не пахло так сильно кофе. Вентиляция у них тут – полный отстой. Волосы и одежда еще надолго сохранят этот запах. Заметит ли мама?

Парочка передо мной спорит, заказывать ли на ночь чай масала, ведь он содержит кофеин. Несколько девушек перед ними засыпают баристу вопросами о калориях. Их болтовня действует мне на нервы. Хочется заорать, что тем, кто озабочен подсчетом калорий, нечего делать в кафе с таким роскошным выбором пирожных.

Я машу одному из бариста, пытаясь привлечь его внимание. Он только улыбается и продолжает готовить эспрессо. Часы на стене показывают 9:37. Черт, через двадцать три минуты я должна быть дома, а ведь еще нужно подбросить Томми до его машины. Я проталкиваюсь к стойке; в спину мне летят раздраженные комментарии. Может, когда они поймут, что я задумала, они заткнутся. Никому неохота связываться с психами. На углу стойки стоит кувшин воды со льдом и стопка пластиковых стаканчиков. Я наполняю один и возвращаюсь к Томми, стараясь не расплескать воду, хотя ноги и руки у меня дрожат.

Девять тридцать девять. Я делаю вдох и киваю Томми, а тот направляет на меня телефон и что-то говорит – не могу разобрать что. Кто-то из окружающих хмурится и кидает на меня подозрительные взгляды. Томми тихонько мне улыбается и показывает большой палец, и в груди у меня поднимается волна благодарности.

Одна я бы ничего не смогла. Может, и так не смогу. Я не могу прекратить трястись, и мне приходится сдерживать слезы. Господи, какая же я тряпка. Неудивительно, что на прослушиваниях я начинала задыхаться. Я смотрю на часы, и мне вдруг кажется, что они висят в конце длинного туннеля. Все вокруг отступает в темноту. Все, что я вижу, – это часы, пульсирующие как «сердце-обличитель» Эдгара По[3]«Сердце-обличитель» – один из «страшных» рассказов Эдгара Аллана По, классика готического жанра.. Это просто смешно. Всего один стакан воды, всего одна фраза, которую надо произнести. Сидни вылила бы на себя весь кувшин, распевая при этом любимую арию из «Отверженных». Конечно, я – не она.

Стук сердца перерастает в грохот, и голова становится совсем легкой. Каждая молекула в моем теле хочет бежать. Или кричать. Или и то, и другое. Я приказываю себе дышать. Испытание закончится через минуту. Я смогу выдержать этот ужас, осталось совсем немного. Я вытираю щеку. Когда часы на стене показывают 9:40, я прочищаю пересохшее горло.

Смогу ли я это сделать? Вопрос все еще стучит у меня в мозгу, когда я поднимаю над головой стаканчик. Удивительно, но руки у меня еще работают. Тихо, почти шепотом, я говорю: «Холодная вода – горячее тело». И капаю немного себе на голову. Томми щурится, будто не расслышал. Я повышаю голос и хрипло выкрикиваю: «Холодная вода – горячее тело!» – и выливаю воду себе прямо на голову. Как холодно! Шок прочищает мне мозг. О господи, я это сделала! И теперь стою здесь, промокшая насквозь, и больше всего на свете жалею, что не могу стать невидимкой.

Женщина рядом с визгом отпрыгивает в сторону:

– Какого хрена?!

– Извините, – говорю я. С носа у меня капает вода. Нужно что-то делать дальше, но меня будто парализовало. Все тело застыло, кроме глаз, которые впитывают миллион деталей в секунду – одна унизительнее другой. С огромным усилием я стряхиваю оцепенение и вытираю нос рукой. Какой-то тип рядом фотографирует меня на телефон. Я раздраженно смотрю на него, и он снимает еще раз.

Томми опускает телефон и глядит на меня широко открытыми глазами.

– Э-э, Ви, о господи, твоя блузка… – Он указывает на мою грудь; на лице у него написан ужас. Я смотрю вниз, но тут ко мне подбегает бариста. В руках у него тряпка, и он сердито смотрит на лужу у моих ног.

– Я сама вытру, – говорю я, протягивая руку за тряпкой. И почему я не додумалась взять салфетки?

Он отдергивает тряпку.

– Думаете, я вам это доверю? Отойдите, пожалуйста. И если ничего не собираетесь заказывать, лучше уходите.

Черт. Вроде, в блендер я ему еще не плюнула.

– Простите. – Я спешу к двери. Воздух на улице впивается в мою влажную рубашку, будто я прыгнула в озеро Вашингтон.

Томми догоняет меня и протягивает пиджак.

– Надень это сейчас же!

Я смотрю на свою блузку при свете дня и перестаю дышать. Вот чего я не учла перед тем, как вылить на себя воду… Блузка из белого хлопка, а лифчик – из тонкого шелка. Я ведь костюмерша, а еще подрабатываю в магазине одежды! Уж я-то должна была догадаться, какое действие стакан воды окажет на ткань. С тем же успехом можно было бы надеть мокрую футболку. Перед камерой.

Господи, что я наделала?