Онлайн чтение книги Нескромные сокровища
Глава тридцать пятая. Пятнадцатая проба кольца. Альфана

Султану было известно, что у всех молодых придворных есть укромные домики, но вот он узнал, что такими убежищами пользуются и сенаторы. Это его удивило.

«Что они там делают? – рассуждал он сам с собой (ибо он сохранит и в этом томе[35] …и в этом томе… – Этой главой открывался второй том первого издания романа Дидро. привычку говорить в одиночестве, усвоенную в первом). – Казалось бы, человек, которому я вверил спокойствие, счастье, свободу и жизнь моего народа, не должен иметь укромного домика. Но, быть может, этот домик сенатора совсем не то, что домик какого-нибудь петиметра. Неужели же должностное лицо, присутствующее при обсуждении самых насущных интересов моих подданных, держащее в руках роковую урну, из которой будут тянуть жребий вдов, – может забыть достоинство своего сана и, в то время как Кошен[36] Кошен Анри (1687-1747) – французский адвокат. тщетно надрывает свои легкие, доводя до его слуха вопли сирот, – станет обдумывать фривольные темы для росписи наддверия в убежище тайного разврата?.. Нет, это невозможно! посмотрим, однако»…

С этими словами он отправился в Альканто, где находился укромный домик сенатора Гиппоманеса. Он входит, осматривает комнаты, разглядывает меблировку. Все кругом дышит фривольностью. Укромный домик Агезиля, самого изнеженного и сластолюбивого из его придворных, не наряднее этого. Он собрался уже уходить, не зная, что думать, ибо все эти покойные кровати, украшенные зеркалами альковы, мягкие кушетки, поставец с душистыми настойками и другие предметы были лишь немыми свидетелями того, что ему хотелось узнать. Внезапно он заметил дородную женщину, растянувшуюся на шезлонге и погруженную в глубокий сон. Он направил на нее перстень и заставил ее сокровище рассказать следующую забавную историю.

– Альфана – дочь судейского. Если бы ее мать не жила так долго, меня не было бы здесь. Огромные богатства семьи обратились в прах в руках старой дуры, и она почти ничего не оставила четверым детям: трем мальчикам и одной девочке, чьим сокровищем я имею честь быть. Увы! Видно, это было мне послано за мои грехи. Сколько оскорблений я перенесло! И сколько еще мне придется вытерпеть. В свете говорили, что монастырь приличествует богатству и знатности моей хозяйки; но я-то знаю, что мне он не подходит; я предпочло военное искусство положению монахини и проделало первые кампании под командой эмира Азалафа. Я усовершенствовалось под началом великого Нангазаки, но это была неблагодарная служба, и я променяло шпагу на судейскую мантию. Итак, теперь я буду принадлежать этому маленькому негодяю сенатору, который так кичится своими талантами, умом, внешностью, экипажем и предками. Вот уже два часа, как я его жду. По-видимому, он придет, ибо его управляющий предупредил меня, что он страдает манией заставлять себя ждать.

Сокровищу Альфаны помешал продолжать приезд Гиппоманеса. От грохота экипажа и от ласк его любимицы левретки Альфана проснулась.

– Вот и вы наконец, моя королева, – сказал маленький председатель. – Каких трудов стоит вас добиться! Скажите, как вы находите мой укромный домик? Не правда ли, он не хуже других?

Альфана, разыгрывая из себя дурочку и скромницу («как будто мы никогда не видали укромных домиков, – говорило ее сокровище, – и как будто я ни разу не участвовало в ее похождениях»), воскликнула с печалью в голосе:

– Господин председатель, ради вас я решилась на необычный шаг. Неудержимая страсть влечет меня к вам и заставляет закрыть глаза на опасности, которым я подвергаюсь. Чего только не наговорят обо мне, если заподозрят, что я была здесь.

– Вы правы, – сказал Гиппоманес, – вы сделали рискованный шаг, но можете рассчитывать на мою скромность.

– Да, – отвечала Альфана, – я рассчитываю также на ваше благоразумие.

– О! Не беспокойтесь, – сказал Гиппоманес, хихикая, – я буду весьма благоразумен. Ведь в укромном домике всякий благочестив, как ангел. Честное слово, у вас прелестная грудь.

– Будет вам! – воскликнула Альфана. – Вот вы уже нарушаете свое слово.

– Ничуть не бывало, – возразил председатель. – Но вы мне не ответили. Как вам нравится эта меблировка? Поди сюда, Фаворитка, – обратился он к левретке, – дай лапку, дочка. Славная моя Фаворитка!.. Не угодно ли вам, мадемуазель, прогуляться по саду? Пойдемте на террасу; она очаровательна. Правда, ее видно из окон соседей, но, быть может, они вас не узнают…

– Господин председатель, я не любопытна, – отвечала Альфана обиженным тоном. – Мне кажется, здесь лучше.

– Как вам будет угодно, – продолжал Гиппоманес. – Если вы устали, то вот кровать. Советую вам ее испробовать, чтобы сказать о ней свое мнение. Молодая Астерия и маленькая Фениса, которые знают толк в таких вещах, уверяли меня, что она хороша.

Говоря эти дерзкие слова, Гиппоманес снимал платье с Альфаны, расшнуровывая ее корсет, расстегивая юбки, и освобождал ее толстые ноги от изящных туфелек.

Когда Альфана была почти совсем обнажена, она заметила, что Гиппоманес ее раздевает.

– Что вы делаете! – воскликнула она в удивлении. – Будет вам шутить, председатель. Ведь я и впрямь рассержусь.

– О моя королева! – воскликнул Гиппоманес. – Сердиться на человека, который любит вас, как я, было бы прямо дико, и вы на это неспособны. Осмелюсь ли я попросить вас проследовать в кровать?

– В кровать, – подхватила Альфана. – О господин председатель, вы злоупотребляете моими чувствами. Мне лечь в кровать, мне – в кровать?!

– Э, нет, моя королева, – отвечал Гиппоманес. – Совсем не то. Кто говорит, чтобы вы ложились в кровать? Надо только, чтобы вы дали себя туда отвести. Вы же понимаете, что при вашем росте я не могу вас туда отнести.

Между тем, он обхватил ее поперек талии.

– Ох, – сказал он, – делая напрасные усилия, – до чего она тяжела. Но, дитя мое, если ты мне не поможешь, нам никогда не добраться до кровати.

Альфана поняла, что он прав, стала ему помогать, дала себя приподнять и направилась к так испугавшей ее кровати, переступая ногами и в то же время поддерживаемая Гиппоманесом, которому она шептала жеманясь:

– Честное слово, я сошла с ума, иначе я не пришла бы сюда. Я рассчитывала на ваше благоразумие, а вы проявляете неслыханную дерзость.

– Ничуть не бывало, – возражал председатель, – ничуть не бывало. Вы же отлично видите, что я не делаю ничего, выходящего из рамок приличия, строгого приличия.

Я полагаю, они наговорил и друг другу еще много нежностей, но так как султан не счел нужным дольше присутствовать при их дальнейшем разговоре, – все это потеряно для потомства. Какая жалость!