Онлайн чтение книги Незваные гости
XI

Площадь Оперы и бульвары были полны светящихся реклам, почти как Бродвей. Но это не был Бродвей. Здесь огни были далекими, высоко расположенными и холодными, они скорее принадлежали небу, чем тротуару, в них не было ничего разнузданного. Пойти на Монмартр? Фрэнк Моссо сунул руки в карманы и пошел по бульвару Капуцинов. Он было подумал вернуться домой, но, представив себе жену и детей, которые еще не легли спать и обязательно поднимут в его честь невообразимый шум, отказался от этой мысли. На всех углах торчало бесчисленное множество девиц, а у Фрэнка, очевидно, была типичная внешность иностранца, который очутился один в Париже, потому что все они набрасывались на него. А может быть, они распознали в нем американца. Фрэнк переходил с одного тротуара на другой, как будто бы и сам он вышел на панель. Магазины были закрыты, и Фрэнк останавливался перед освещенными витринами, разглядывая выставленные товары, как музейные экспонаты. Взглянув на свое отражение в больших зеркалах магазина «Старая Англия», он нашел, что он очень худ, так оно и было в действительности. Площадь Мадлен, обратно… Никогда еще он не чувствовал себя до такой степени потерянным, столь непоколебимо уверенным в совершенной по отношению к нему несправедливости и в том, что вся его жизнь идет прахом. Его физические и духовные силы – все сгниет на корню. Нет, ему из этого не выкарабкаться, все ясно, нечего себя обманывать! Довольно! Ничто не может наладиться в масштабе одной изолированной человеческой жизни. В тот день, когда он перестанет быть на подозрении, у него снова обнаружат талант. Чудовищная, огромная нелепость! Он – и политика… Единственное, чего он жаждал, требовал и ждал от жизни, – это чтобы его оставили в покое, чтобы он перестал ежеминутно чувствовать присутствие шпиков за спиной, за каждым углом, за замочной скважиной. Они были повсюду, проникали в сны, в картины, в шкафы, в любовь, в дружбу. Фрэнк с трудом сдерживал поднимавшуюся в нем волну негодования, которая готова была унести его, толкнуть на какой-нибудь отчаянный поступок. Но плотина пока держалась: Фрэнк Моссо всего лишь прохожий, с тонкими ладным скелетом, с обветренной кожей, хорошо натянутой на каркас из костей, одетый на американский манер. Перед витриной «Ортанз» какая-то женщина, слегка склонив голову набок, серьезно рассматривала перчатки, чулки, сумки… Рослая женщина… высокий силуэт… благородный стиль. Что-то в ней было ему знакомо…Фрэнк остановился, украдкой ее разглядывая… и вдруг он ее узнал: «Ольга!» – позвал он тихонько. Она обернулась. «О, – сказала она, – как я рада! Я не знала, что вы в Париже! Но откуда вы выскочили, точно черт из бутылки?» – «Идем отсюда в какое-нибудь кафе… Я расскажу вам, откуда я выскочил…»

Фрэнку Моссо никак не следовало бы показываться с Ольгой, именно с Ольгой, но в кафе на бульварах столько случайного народа, что все люди там как будто на одно лицо. К тому же Фрэнк обрадовался встрече и в этот момент ни о чем другом не думал. Далекий довоенный Монпарнас, благословенное время, когда они были так отчаянно молоды и сладостно несчастны! Целый период жизни, общие друзья, события того времени, общественные и частные, сплетни, происшествия, случаи… Целый период жизни, общий для них обоих, как если бы они были соотечественниками, односельчанами. И не то чтобы они были тогда очень близки, но в течение нескольких лет они проводили вместе вечера, сидели за одним столиком, с Сержем и с другими, в кафе «Дом», «Куполь»… Уже четыре года как он в Париже? А ей рассказывали, что он в Голливуде, что он бросил живопись и занялся литературой, пишет сценарии и что он уже приобрел известность. Да, в этом есть доля правды, только теперь он живет в Париже. А она?… Ничего интересного, все то же… Она заведует теперь той рекламной конторой, в которой служила в монпарнасские времена. Теперь она уже не обязана предлагать и отстаивать свои предложения. Ее обязанность судить, какое впечатление произведет на публику выдумка других, оценивать «прохожего и его психологию», как говорит ее патрон мосье Арчибальд… Нет, она не замужем. Она живет в отеле. А он?… Он женат… Двое ребят, уже большие – время идет. Живопись? Он снова взялся за нее по возвращении в Париж. Но не живописью зарабатывает он себе, жене и детям на жизнь! Он служит в американской импортно-экспортной фирме, Ольге-то он может все сказать: у него были неприятности в Голливуде… Ольга знает его давно и сумеет правильно их оценить: он, Фрэнк Моссо, всегда плевал на политику, и вдруг – политические неприятности… Вся его причастность к политике заключается в весьма простой мысли, а именно: что власти не имеют права отравлять гражданам существование, не за это же им платят налоги. Ей-то он может сказать – ему пришлось бежать из США… еле успел удрать. Его допрашивали… Все это хорошо для профессиональных политических деятелей, для героев, для людей, которые любят приносить себя в жертву, но когда ты обыкновенный американский гражданин, это не может не вывести тебя из равновесия. К тому же кинематографическая фирма, с которой у него был контракт, порвала с ним… Тут пошла такая жизнь… когда-нибудь он ей расскажет, каково ему пришлось. В конце концов не оставалось ничего другого, как воспользоваться представившимся случаем и на некоторое время, пока все не уляжется, покинуть Соединенные Штаты. К тому же он хорошо знал Францию, ведь Франция для него была, как для каждого художника, второй родиной… Чтобы зарабатывать на жизнь, он поступил в торговую фирму импорта-экспорта, место занимает небольшое… Но что об этом говорить… Он вошел во Францию с армией, вступил в Париж с армией-освободительницей!… Да, другие были времена. Он читал в газетах, что Ольге торжественно вручили орден Почетного Легиона во дворе Дома Инвалидов, он гордился знакомством с ней и всем об этом рассказывал. Ей не очень скучно заниматься теперь «психологией прохожего» после всех ее славных подвигов? Славных подвигов… не будем преувеличивать. Нет, ей не слишком скучно, но она на самой грани скуки. Она не вкладывает в свою работу никакого чувства, но надо же чем-нибудь заниматься – так почему бы не этим?… Но как только она уходит из конторы, она перестает думать о делах, выключается и возвращается к себе. А там ровно ничего не делает. О, это длинная история… так получилось… в конце концов.

У каждого из них была своя длинная история, слишком длинная, чтобы рассказывать ее в кафе. Когда Ольга спрашивала: «Видели вы Сержа?», Фрэнк отвечал: «Да… Но это не просто. Все страшно сложно. А я его так люблю…», и у всего, о чем бы они ни заговорили, было продолжение, о котором невозможно было говорить, сидя на банкетке, в том ярком освещении, каким одинаково сияли все кафе, как будто прохожие, которых они хотели привлечь, слетаются на свет, подобно ночным бабочкам. «Но мы ведь еще увидимся, не правда ли, Ольга?…» И вдруг, помрачнев, Фрэнк замолчал. «Что же, пошли?» – спросила Ольга… Но Фрэнк не двигался: «Подождите минутку, мне нужно вам сказать одну вещь… – он сделал над собой усилие, – когда мы встретимся… нам придется это сделать… так, чтобы никто не знал… если вы согласны, конечно». – «Из-за вашей жены? Мне это было бы неприятно». – «Ах, нет, она тут ни при чем, бедняжка… Из-за моей службы. За мной здесь следят, будто это Америка. А вы русская, и этого достаточно…» – «Тогда, может быть, лучше…» – «Но, Ольга, поймите, я не могу так жить!» – «А вы думаете, нам удастся их перехитрить?…» Они оба засмеялись, так все это было нелепо. «Все равно я завтра уезжаю в отпуск, – сказала Ольга, – а когда вернусь, мы посмотрим». – «Возьмите меня с собой, Ольга! Все будет честь по чести. Возьмите меня с собой!» Лицо его было измождено, широкий пиджак висел на нем, как на вешалке… Ольга задумалась: она как раз возвращалась от Сюзи Кергуэль, из ее особнячка на улице Спонтини, где Ольга жила когда-то… Сюзи позвонила ей на днях и предложила снять на время отпуска домик в окрестностях Парижа… Это будет не дорого и очень устроит хозяев дома, друзей Сюзи. Сюзи постоянно что-нибудь или кого-нибудь устраивала. И никто не знал, получала она от этого какую-нибудь выгоду или нет. Ольга посмотрела дом и согласилась его снять, а сейчас она как раз возвращалась от Сюзи, уладив это дело. Фрэнк, наверное, помнит Сюзи… Это та женщина, у которой было много вкуса и мало денег? Да, та самая, но теперь она вышла замуж, и старый особнячок, где Ольга некогда терпела такие муки, стал похож на игрушку! Сюзи занялась теперь антикварными вещами и обставила особнячок мебелью и безделушками, которые являются предметом ее торговли. Муж Сюзи бросил дипломатию и разъезжает по Франции в поисках старинных вещей… Деревенский дом, который Сюзи сдала Ольге, очень живописен, но без всяких удобств. «И потом, – добавила Ольга, – я не знаю, достаточно ли он уединенный! Я не рассматривала его с этой точки зрения!» Они опять рассмеялись… О, тем хуже, все это только глупая шутка. «Но, – сказала Ольга, – в общем домик этот, кажется, не так уж плох для нелегальной жизни!» – «А нельзя ли поехать туда немедленно?» – «Конечно, нельзя». Ольге надо еще уложить чемодан, и все равно сегодня они уже опоздали на последний автобус… Значит, до завтра, встреча на автобусной остановке у ворот Дофина…


Дедушка и бабушка с материнской стороны оставили своему единственному внуку Фрэнку небольшое наследство, которое позволило ему уехать из Нью-Йорка и заниматься живописью на Монпарнасе, вместо того чтобы работать в скобяной лавке своих родителей. Он прожил во Франции восемь лет, до самой войны, и уехал в США только для того, чтобы вернуться в Европу с армией; он высадился с войсками, победоносно вступил в Париж! Вернувшись в Нью-Йорк, сам не зная почему и как, он женился на молоденькой соседке, дочке пастора. Ему пришлось временно забросить живопись: мать его умерла, отец был болен, и больше некому было заниматься скобяной торговлей, от наследства ничего уже не осталось, а жена его ждала ребенка. И тут Фрэнк случайно познакомился со знаменитым режиссером… Они провели вместе вечер и страшно напились, вспоминая армию, высадку, Францию, победу. Этот режиссер появился в жизни Фрэнка, как deus ex machina, лишь для того, чтобы заставить его написать сценарий, и, когда Фрэнк привел эту мысль в исполнение, благожелательная рука режиссера передала сценарий куда надо и поддержала его. Но неожиданно режиссер увлекся и захотел снимать сценарий Фрэнка сам. Фильм имел огромный коммерческий успех. После этого, оставаясь все столь же доброжелательным, режиссер уехал во Францию и исчез. Фрэнк его больше никогда не видел. Но деловые люди не упускают из рук того, что может принести выгоду: после первого успеха Фрэнк получил много предложений, имел возможность выбирать из контрактов наиболее выгодный и получал суммы, которые ему и не снились. Он переехал в Голливуд. Имя «Фрэнк Моссо» росло как на экране, так и в цене. И вдруг что-то заскрипело… Так неожиданно раздается стук в едущей по дороге машине… Что это? Плохо закрытая дверца? Свеча?… Вы прислушиваетесь, напрягая слух…

Случилось это после разбирательства, предпринятого небезызвестной Комиссией по расследованию антиамериканской деятельности, которая отыскивала в кинематографической промышленности Голливуда следы проникновения в фильмы красной пропаганды и призывов к ниспровержению власти.

Первыми подверглись проверке писатели-сценаристы. Комиссия вызывала «свидетелей-обвинителей» и «свидетелей-обвиняемых». Некие свидетели-обвинители называли имена писателей, которых они считали коммунистами, о которых они слышали, что они коммунисты, или от которых пахло коммунизмом. Между свидетелями возникло даже своеобразное соревнование, каждый старался переплюнуть другого: если один называл двух, следующий называл десяток, потом пять десятков… и так далее. Вся эта возня создала в кинематографической среде обстановку всеобщей подозрительности, что-то вроде шпиономании военного времени, а решение продюсеров не пользоваться услугами писателей, находящихся под подозрением, ничего не уладило. В общем, возможно, правы те, кто считает – с коммунистическим влиянием можно быстрее справиться, отнимая у людей средства к существованию, чем действуя указами конгресса!

Называли ли имя Фрэнка Моссо в ходе этого расследования? Весьма возможно, потому что называли всех подряд, а он к тому же еще прожил так долго во Франции! Может быть, он там общался с левыми, с «прогрессистами»?… Даже в Голливуде он знался с подозрительными иностранцами… Он вводил «мысли» в диалоги фильма… Его имя мельком, среди других имен, появилось в газетах, но раз попавши в прессу, оно стало появляться все чаще и чаще – машина завертелась. Фрэнк смотрел на свое имя в газетах и в первый раз в жизни задавал себе вопрос: «левый» он или не «левый»? Имя его упоминали, а иногда доходили до того, что вкладывали в его уста слова… Он сказал то, он сказал это… он против Комиссии, которая, по его мнению, нарушает американские свободы, он против черных списков, за свободу мысли… Известно, что он против «расследования», что он выражался по поводу него вполне определенно… Ну, еще бы, ведь для него расследование было опасно. «Почему оно для меня опасно?» – спрашивал себя Фрэнк, который начинал все больше и больше нервничать. Тем более что он чувствовал, как меняется к нему отношение и его знакомых и кинематографической фирмы, с которой у него был контракт… да, с ним еще здоровались, да, ему еще платили, но друзья что-то перестали приглашать его к себе… и что-то уже давно в студии ему ничего не поручали… Из добросовестности он продолжал ходить на службу и высиживал в своем кабинете долгие часы, ничего не делая, выжидая…

Время шло… Фрэнк пережил крайне неприятный год. Этот монпарнасский баловень, непосредственный и взбалмошный, был мало приспособлен к такого рода обстановке, которую он к тому же плохо понимал. А жизнь понемножку разваливалась. Он чувствовал себя во вражеском окружении беззащитным и как будто нарочно делал все, чего не следовало делать, усугубляя опасность своего положения… И наконец настала развязка, приглашение в ФБР. Ему задавали вопросы. С самого начала своего пребывания в Париже и до 1939 года он ведь поддерживал отношения с коммунистами? На Монпарнасе он был знаком и поддерживал отношения с одним художником, который в настоящее время арестован в Буэнос-Айресе как коммунист?… Пусть лучше он признается, что он и сам член Американской коммунистической партии… Да нет же, он не коммунист. Почему он должен быть коммунистом? Фрэнк, ошеломленный, сбитый с толку, обозленный, путал, горячился, проявлял неуважение к чиновнику, который его допрашивал… Он не понимает, чего от него хотят, что такое он сделал! Его гордость, его достоинство были оскорблены.

Как, чем все это кончится? Чего они от него хотят? Жизнь опротивела Фрэнку, нервы его были совершенно расстроены, он не работал и с ужасом ждал того момента, когда ему перестанут платить и всей его семье будет угрожать голодная смерть… Его жена не разделяла его тревог, она не читала газет, ничего, кроме иллюстрированных журналов, а вызов в ФБР ее ничуть не обеспокоил: они всех допрашивают! Но когда пришло уведомление от продюсера, что контракт мистера Моссо истекает и его не намерены возобновить, она поссорилась с Фрэнком из-за его отказа предложить свои услуги какому-нибудь другому продюсеру. Она никак не могла взять в толк, почему он находит это бесполезным, считает, что никто ему не даст работы, что он – конченый человек.

Он уехал в Нью-Йорк, может быть, поездка его рассеет… И там он встретил своего бывшего командира, ставшего на гражданской службе директором крупной импортно-экспортной фирмы. Случай, всегда случай… Тот, может быть не часто читавший газеты, спросил его, не хочет ли он поехать во Францию – ведь он так хорошо говорит по-французски: как раз требуется человек для Парижской конторы. Фрэнк немедля согласился. Фирма брала на себя все расходы, и он, само собой разумеется, может перевезти с собой семью… место это пожизненное, его командир нисколько в этом не сомневается! Фрэнк, возможно, добьется повышения, продвинется… А Фрэнк думал только о том, как бы поскорее уехать. Он ни минуты не думал об импорте-экспорте!

Он отправился сначала один, на разведку, а жена и дети должны были присоединиться к нему позже. Хотя жалованье ему предстояло получать до того скромное по сравнению с заработком в кино, что миссис Моссо прямо не поверила своим ушам и не могла не рассмеяться… она с радостью согласилась уехать – Фрэнк стал последнее время таким нервным, что ему, по ее мнению, полезно было ненадолго переменить обстановку. Миссис Моссо решила смотреть на все оптимистически: они отправятся во Францию бесплатно, а так как тамошние деньги ничего не стоят, они прекрасно проживут на ту небольшую сумму, которую будут платить Фрэнку в долларах. Дети научатся говорить по-французски, очень полезно изучать язык на месте, у них будет хороший парижский выговор… Миссис Моссо перевезла отца Фрэнка в Нью-Йорк, – ему никогда не нравился Голливуд, он там скучал и был всегда в плохом настроении, в Нью-Йорке же у него есть друзья, и он будет хоть изредка наблюдать за своей скобяной лавкой, а то приказчик его обкрадывает. Итак, все устраивалось к лучшему. Чтобы продать дом и собраться, требовалось время. Поэтому Фрэнк отправился один.


Французский трансатлантический пароход покидал порт. Фрэнк стоял на палубе в толпе пассажиров и с огромным облегчением смотрел, как Нью-Йорк удаляется, становится все меньше и меньше… Исчезли крупные планы оживленной гавани, и вот открылась безмерная пустыня океана… А город, там вдали, становился все серее, приобретал цвет пленки, тумана. Поднятая рука статуи Свободы послала им последний прощальный привет, и небо и вода завладели горизонтом. Некоторые пассажиры уже расположились в шезлонгах на палубе, но большинство разошлось по каютам. Фрэнк шагал по широкой палубе и говорил себе, что у него под ногами уже французская почва, что ему уже больше нечего бояться, что он выскользнул из сети. По доскам палубы, казалось, не ступала еще нога человека, на них не было ни пылинки, они были чисты той удивительной морской чистотой, которая омывает душу. Фрэнку захотелось позабыть все свои заботы, хлопоты, отбросить прочь беспокойство, тоску, сомнения… Ему неслыханно повезло, остается только возблагодарить небо и забыть обо всем, что осталось позади.

Он спустился в свою каюту… Его сосед уже был там, толстый жизнерадостный человек, увлеченный беседой со стюардом, который принес ему первый стакан виски. Стюард спросил, не желает ли и Фрэнк стакан шотландского. Стюард был похож на Жуве как две капли воды! «Мне все это говорят, мосье, – подтвердил стюард со спокойной гордостью, – а ведь мосье Жуве – это сама Франция!» Сосед американец не знал, кто такой Жуве, и пал в глазах стюарда, который перенес все свое внимание на Фрэнка, тем более что Фрэнк говорил по-французски, как настоящий француз. Стюард старался дополнить свое сходство с Жуве: речь его была отрывиста и сурова, держался он несколько надменно и иронически, но с достоинством. Он рассказал, что в последний рейс Нью-Йорк – Гавр в этой самой каюте ехали два международных жулика. Их схватили, когда они собирались высадиться. Это были очаровательные джентльмены, хорошо воспитанные, мускулистые, в красивых рубашках, они щедро давали на чай и были любезны с дамами…

– А почему же их выпустили из Соединенных Штатов? – спросил Фрэнк, чувствуя себя неловко, словно он и сам был международным жуликом.

– И американская полиция, мосье, бывает, иногда задним умом крепка.

– Значит, она присутствует на борту? На всякий случай?

– О, мосье… – скромно проговорил стюард. У Фрэнка сердце замерло. То, что ФБР задним умом крепко… его не радовало. Вот тебе и раз. Теперь у него не будет и минуты покоя, пока не закончится высадка, проверка документов, таможенный осмотр, прочие церемонии… А только что он был так счастлив и наконец-то спокоен…

– What is it all about?[39]О чем это вы? (англ.). – спросил сосед, который пил виски, ему не терпелось вмешаться в разговор. Стюард удалился, и Фрэнку пришлось выслушать информацию о путешествии его спутника во Францию, где тот собирался купить кое-какие парижские товары, но также и приятно провести время. И он предложил Фрэнку исследовать с ним за компанию ночные рестораны, девиц, вина… а Фрэнк в это время с отчаянием думал, что он должен еще пять дней провести в неизвестности и страхе, опасаясь всех и каждого. И этого жизнерадостного соседа, и стюарда, похожего на Жуве, и женщин, и мужчин… Он бы с удовольствием последовал за соседом повсюду, во все кабаки, если бы этим мог обеспечить себе благополучную высадку на берег. Американская полиция на борту! ФБР! Какие они могут быть из себя, эти люди? Фрэнк сказал своему соседу, что пойдет подышит воздухом, и вышел.

Он шел по коридорами – профессиональная привычка! – по дороге придумывал сценарий. Он старался представить себе взаимоотношения между французским персоналом и американскими шпиками… французский стюард, сторонник свободы, помогает американцу, политическому эмигранту… Жуве в роли стюарда! Женщины… Фрэнк заметил при отплытии одну девушку, которая ему приглянулась.

Пассажиры на палубе уже свыклись с путешествием и с жизнью на борту, они играли в различные игры и, казалось, давно были между собой знакомы. В баре выпивали… в салоне кто-то пробовал рояль… Фрэнк вернулся на палубу.

Красивая девушка, на которую он обратил внимание при отплытии, лежала в шезлонге. Когда Фрэнк проходил мимо нее, она, казалось, его узнала, отметила. Он попробовал улыбнуться и остановился вполоборота к ней возле защитной сетки.

– Вы не хотите сесть? – спросила она по-английски и указала ему на свободное кресло рядом с собой.

Фрэнк поспешно бросился к ней, и его горячность была вознаграждена улыбкой.

– А ведь вы не дурны собой, – сказал Фрэнк, усаживаясь.

– Да, они все это говорят.

Фрэнк любовался ею: настоящая американка, длинная, тонкая, с высокой полной грудью, какая вошла в моду около 1950 года. Достаточно вульгарная, что сказалось в этом «да, они все это говорят…», под румянами и пудрой свежая, живая кожа. Масса волнистых волос, кажется, естественно рыжеватых, судя по глазам цвета красного дерева.

– Вы, случайно, не заняли первое место на каком-нибудь конкурсе красоты? – спросил Фрэнк.

Она покачала головой и еще раз показала крепкие белые зубы:

– Имейте в виду, – сказала она, – что я не дура, у меня только вид такой. Между прочим, меня зовут Молли.

– А меня Фрэнк. Как вы себя чувствуете, Молли?

– Неплохо, Фрэнк. Вы едете по делу?

– Сугубо личному, не торговому, – ответил Фрэнк, сразу охладев, и тут же включил Молли в свой сценарий.

– А вы?

– А меня вызвал к себе мой друг.

– Так я и знал, – сказал Фрэнк, – всегда и во всем не везет…

– Не может быть! А ведь вы очень милый, красивый парень. И все предки так и просвечивают сквозь вашу кожу…

– Ну-ка, посмотрим, кого вы там видите?

Молли склонила голову набок и принялась разглядывать Фрэнка.

– Давайте играть, – предложила она, – если я угадаю, вы мне должны доллар, если ошибусь – я вам должна!

– Но вы все время будете угадывать. Я – помесь положительно всего и всех. Ну, все равно, давайте!

Молли подумала.

– Француз, но за это я не возьму доллар: я слышала, как вы говорите по-французски, – это от рождения.

– Вы честный человек, Дальше?

– Индеец, потому что у вас красный загар, а волосы черные и прямые… форма глаз также… Но выражение глаз итальянское! Изящная фигура, икры – скорее французского происхождения. Испанец – это видно по тонким щиколоткам и запястьям…

– Довольно! – вскричал Фрэнк, – вы меня разорите! Хотя все это неверно.

Они продолжали болтать глупости до обеда и обедали вместе. В вечернем туалете Молли затмила всех женщин – ее большое декольте было полно, как скорлупа свежего яйца. Она сразу же посвятила Фрэнка в рыцари, и, когда после обеда начались танцы, мужчины в смокингах, приглашая Молли на танец, спрашивали разрешения у Фрэнка с таким видом, как если бы они собирались унести стул. Но Молли много танцевала и с Фрэнком.

Когда они вышли на палубу, была уже глубокая ночь… Их поразила тишина, влажная, темная мягкость воздуха. С неосвещенной части палубы доносился шепот, смех. Другие пары, так же как и они, облокачивались на перила, смотрели на воду, на небо, на бесконечность… плавучий дворец уверенно продвигался по безграничному водному пространству.

– Люди – существа умные и смелые, – сказал Фрэнк, – они умеют держаться на воде и в воздухе и находят свою дорогу без верстовых столбов и бакенов.

– Да, – Молли прислонилась горячей щекой к щеке Фрэнка, – но они не умеют держаться в жизни и находить свою судьбу.

– Возможно… Я, несомненно, куда увереннее распоряжаюсь вымышленными персонажами сценария, чем своей жизнью. Гораздо легче творить, чем жить.

Молли вздохнула:

– О Фрэнк, знаете ли вы, что вы мне нравитесь? Но я умею распоряжаться своей жизнью и потому – спокойной ночи, милый…

Фрэнк обнял ее и поцеловал. И все-таки он не удерживал ее: она была слишком красива и слишком доступна, и, может быть, не совсем случайно она бросалась в его объятия. Фрэнк не забывал о своем сценарии, может быть, это была одна из девиц, в обязанности которых входило следить на корабле за подозрительными пассажирами, теми, которых собираются схватить при высадке… Слишком умна Для такой красивой девушки. Нервы Фрэнка были напряжены, как в разгар работы, когда дело пошло и увлекает вас вперед, а здание, основа которого уже заложена, начинает строиться само собой. Момент величайших иллюзий… Может быть, и жизнь его начнет строиться сама собой?


Трансатлантический пароход слегка качало, в его огромном чреве урчали машины. Вода закипела, на волнах появились гребни. На палубе никого, даже самые неблагоразумные из пассажиров пошли спать. Один Фрэнк ходил взад и вперед, останавливался на носу, подставлял лицо ветру, соленым каплям… путь, который его предки проделали в одном направлении, Фрэнк проделывал в другом. Ему не надо было бороться со стихией, управляться с большими мокрыми парусами, с канатами, которые срывали кожу с рук… Он – тот самый чистокровный американец, в жилах которого течет кровь… список длинный. Да, кровь пуритан из Новой Англии, английских католиков из Мэриленда, голландских колонистов Нью-Йорка, шведов и голландцев из Делавэра и Нью-Джерси, англичан и немцев из Пенсильвании, гугенотов, которые нашли прибежище в Южной Каролине, французов из Луизианы, апашей и команчей, потомков кочевых племен, индейцев, негров, привезенных из Африки… Для того чтобы создать чистокровного американца вроде него, понадобилась вторая волна эмиграции в Новый свет, принесшая туда кровь немцев, ирландцев, поляков, балканцев, чехов, скандинавов, итальянцев, евреев, китайцев, японцев… Чистокровных американцев не объединяет религия – среди них есть католики, лютеране, реформисты, евангелисты, баптисты: антимиссионеры, баптисты Седьмого дня, Шести заповедей, Свободной воли, Речные братья… среди них есть исповедующие иудаизм, методисты, пресвитерианцы, квакеры, мормоны… Еще не прошло и трехсот лет с тех пор, как предки чистокровного американца проделали этот морской путь в направлении, обратном тому, в котором ехал сейчас Фрэнк. Блудные сыны старой Европы, самые смелые из них, самые предприимчивые, самые мечтательные, решительные, отчаянные, самые несчастные и самые нищие, проделали этот путь с последней надеждой в душе, что, может быть, новая земля их прокормит. По этим водам плыли мореплаватели, путешественники, колонисты, авантюристы, миссионеры, эмигранты, подыхающие в трюмах судов, уже истощенные эксплуатацией, обманутые, раздавленные… гонимые голодом… они ехали на смерть, ведь они не умели жить нигде, кроме своей страны, а там, куда они ехали, все было непохоже на их деревню, и, оторвавшись от родимой почвы, они умирали, и их хоронили в жесткой и враждебной земле. Фрэнк шагал по открытой палубе, а влажное, свежее ночное небо состязалось в необъятности с океаном… Как знать, может быть, его предки покинули свою страну и отправились обрабатывать земли Нового света для того, чтобы колонии обогатили их родину? Может быть, это были патриоты, счастливые тем, что могут отправить англичанам в метрополию блестящий желтый песочек и табак?… Английские мореплаватели «Мэйфлауэра» – сто пуритан, мужчин, женщин и детей, – и их потомки, основавшие Плимут, Массачусетс-Бэй, Салем, Бостон, разве они не были теми, кого мы называем патриотами? А французы, водрузившие крест и знамя Франции на пустынных берегах реки Святого Лаврентия, на Больших Озерах, на Миссисипи, в Мексиканском заливе, даже в Техасе… О, отец Маркет, Луи Жолие, Робер Кавалье де ла Саль… Только благодаря их европейской родине колонисты в конце концов создали Соединенные Штаты Америки, совершенно независимые, со своей конституцией и правительством, и стали патриотами этой новой земли и нового государства… Меньше двухсот лет отделяет первого президента Соединенных Штатов, Джорджа Вашингтона, от президента Трумэна… А между ними двумя – между ними двумя был Эйб Линкольн… Да, старый Эйб Линкольн –  это был гигант. Да, мосье, он родился в деревянной хижине и работал, чтобы прокормиться… [40]Стереотипные пояснения гида. То, что он сказал в свое время чистокровным американцам, теперь переложили на музыку, его проза стала поэзией, песней, созданной народом… «Эта страна с ее учреждениями принадлежит народу, который ее населяет…» Эта страна и ее конституция принадлежат нам, тем, кто в ней живет. «Когда он захочет переменить существующее правительство, он сможет использовать свое конституционное право –  видоизменить его или свое революционное право –  удалить из него недостойных или свергнуть его». Фрэнк шагал по палубе и тихонько напевал эту песню… Под чем вас заставляют подписываться в анкетах? «…и не пытаться свергнуть правительство»… Эти слова не положены на музыку – они не поются. Фрэнк уже не думал о себе. Давно он начал подбирать материалы среди исторических фактов и дел, чтобы создать фильм о происхождении чистокровного американца… А сам он был только персонажем этого фильма, эпопея должна была закончиться им, Фрэнком Моссо, который плывет в Европу поклониться колыбели своего рода, он – Фрэнк Моссо, которому весь мир приходится кузенами или дядями…

После большой усталости и сильного нервного напряжения Фрэнк всегда приходил в состояние, какое некоторые называют вдохновением. Фрэнк ощущал приближение такого состояния, ему хотелось спрятаться, укрыться с головой… В один прекрасный день он не вынесет этого, умрет на месте. Головокружение, звон в ушах, ноги подгибаются… Он упал в шезлонг. И внезапно произошло то чудо, пришествия которого он ждал и боялся: он превратился в зрителя фантастической и вместе с тем действительной истории… Его точная и острая память сама связывала отрывки, которые он раньше тщетно пытался склеить, все части мозаики стали на место, начала вырисовываться картина… Даты, имена, одежда, факты… поднятая рука статуи Свободы, город, исчезающий вдали, жизнерадостный сосед, стюард, похожий на Жуве, благородные жулики, Молли, шампанское, музыка, океан… все вставало на свое место, располагалось последовательно, все было ему продиктовано… Над Фрэнком проносился шквал.

А на другое утро? Несколько слов, нацарапанных на старом конверте, забытом в кармане пиджака… Жизнерадостный сосед был в восторге, одна только мысль, что Фрэнк провел ночь с женщиной, приводила его в игривое настроение. Когда Фрэнк сказал, что он позавтракает в постели и еще немного поспит, сосед начал громко смеяться и отпускать неприличные шуточки. Пришел стюард, похожий на Жуве, и, объявив, что этой ночью многие пассажиры плохо себя чувствовали, предложил лимонного сока, утверждая, что бледность тотчас же пропадет, стоит лишь выйти на палубу. День солнечный, а красавица, с которой мосье вчера обедал, купается в бассейне.


Ничто не действует так успокоительно, как животрепещущая бесконечность океана. В Молли появилось что-то трогательное… Она утверждала, что не хочет изменять своему другу и что Фрэнк как джентльмен не должен ее на это толкать, к тому же он ведь ей обещал этого не делать. Фрэнк думал о том, что надо располагать ничем не заполненным, пустым, как океан и небо, временем, чтобы предаваться таким развлечениям.

Чем больше он удалялся от Америки, укачиваемый атлантическими волнами, тем смешнее, безумнее казались ему все его тревоги. Молли была так хороша, а осторожность… какая осторожность? Смешно! Никому на борту не было до него никакого дела, он был свободен, как воздух. Но он все же был осторожен. Лучше дождаться суши, Парижа, Молли не испарится. Мысль, что полицейские в штатском могут его схватить в присутствии Молли, придавала Фрэнку твердость, которая огорчала Молли. Но они встретятся в Париже, не правда ли? Да, он может ей написать в посольство.

Но как только Фрэнк сошел на берег, и без каких бы то ни было инцидентов, он совершенно позабыл о ее существовании. В Гавре он видел, как она садилась в машину со знаком ДК (дипломатический корпус) на номере, и около нее был хорошо сложенный парень, который занимался ее багажом… Фрэнк, как все остальные пассажиры, сел в парижский поезд. Он снова увидит Париж!

На другой день Фрэнк явился в импортно-экспортную фирму, где его встретили очень любезно и где ему дали адрес меблированной квартиры, приготовленной для него и его семьи. Квартира была маленькая, но со всеми американскими удобствами.

С тех пор прошло четыре года, и Фрэнк Моссо, поступивший на это место с тем, чтобы немедленно его бросить, все еще продолжал служить в импортно-экспортной фирме. Четыре года, триста шестьдесят пять дней и ночей, помноженные на четыре, он переживает свою неудачу. Вначале он пытался связаться с продюсерами, обедая то с одним, то с другим… «Но что вы, собственно, хотите этим сказать?» – спрашивал продюсер после обеда, во время которого только и говорилось о том, «что он хочет этим сказать». Фрэнк начинал снова объяснять, резюмировать, выходил из себя: «Я хочу этим сказать всем ксенофобам: катитесь к такой-то матушке!» Тогда у продюсеров появлялась улыбка, которой взрослые улыбаются неисправимым, несносным детям, когда эти дети – не их дети! Они предлагали ему для проформы несколько сюжетов, кровавых, как сырое мясо, и исчезали навсегда. Фрэнк оставил эти попытки.

В конце первого года его жена захотела вернуться домой. Доллары, которые они привезли с собой, таяли, приходилось жить на жалованье Фрэнка. Вернуться… Фрэнк написал в Голливуд одному другу, чтобы тот прощупал почву: нет, ничего не уладилось для Фрэнка Моссо, ни одна фирма не согласилась пригласить его на работу. Итак, они остались во Франции, и Фрэнк по-прежнему работал в импортно-экспортной фирме.

Но он снова начал заниматься живописью, и давнишняя страсть охватила его с новой силой. Появился маршан[41]Маршан – буквально «торговец». В среде художников «маршаном» называют владельца картинной галереи, которому художник по договору отдает за определенное вознаграждение некоторое количество картин в год., он устроил выставку… И вот, когда небольшой этот успех сошел на нет и Фрэнк, исстрадавшийся за четыре года своей парижской жизни, как от слишком узких ботинок, был на грани отчаяния, именно тогда он встретил Ольгу.


Читать далее

Эльза Триоле. Незваные гости
I 09.04.13
II 09.04.13
III 09.04.13
IV 09.04.13
V 09.04.13
VI 09.04.13
VII 09.04.13
VIII 09.04.13
IX 09.04.13
X 09.04.13
XI 09.04.13
XII 09.04.13
XIII 09.04.13
XIV 09.04.13
XV 09.04.13
XVI 09.04.13
XVII 09.04.13
XVIII 09.04.13
XIX 09.04.13
XX 09.04.13
XXI 09.04.13
XXII 09.04.13
XXIII 09.04.13
XXIV 09.04.13
XXV 09.04.13
XXVI 09.04.13
XXVII 09.04.13
XXVIII 09.04.13
XXIX 09.04.13
XXX 09.04.13
XXXI 09.04.13

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть