Онлайн чтение книги Никто не заплачет
Глава 1

Утренняя Прага пахла мокрым булыжником и горячей сдобой. В конце мая в городе стояла небывалая, тропическая жара. К полудню столбик огромного термометра на башне старинной ратуши подскакивал вверх до тридцати шести градусов. Наступивший день обещал быть знойным, потным, тяжелым. Но пока было раннее свежее утро. Улицы городского центра еще не наполнились толпами людей и машин, радостно щебетали воробьи, от умытой брусчатки веяло прохладой.

Полупустой трамвай неторопливо пересек площадь и грохотнул на повороте. Мужчина лет тридцати, сидевший на заднем сиденье первого вагона, сильно вздрогнул и пробормотал себе под нос по-русски:

– Почему?! Ну почему?!

Соседка, пожилая пани с клеенчатой сумкой на коленях, удивленно скосила глаза. Она увидела вздыбленный ежик темно-русых волос, мягкий курносый профиль, бледную щеку с неприятной трехдневной щетиной.

Молодой человек достал несвежий носовой платок и стал натужно сморкаться. Он страдал аллергией на тополиный пух, слизистая носа распухала, глаза слезились. Он почти не мог дышать, особенно когда нервничал. А сейчас он не просто нервничал – психовал, сходил с ума. Ему казалось, что шея окаменела. Надо было повернуть голову, взглянуть сквозь заднее стекло во второй прицепленный вагон. Оттуда, из пустой кабины водителя, на него смотрели спокойные, немигающие глаза убийцы. Надо было убедиться, что это мираж, бред, последствие бессонной ночи. Надо было всего лишь оглянуться. Но шея окаменела.

– Пшичка станичка Инвалидовна! – сладко зевнув, сообщил в микрофон кондуктор.

В детстве, проезжая мимо трамвайной остановки со странным для русского уха названием, Денис Курбатов каждый раз усмехался.

– Это бабулька, старая-престарая, с клюкой. Инвалидовной зовут, – говорил Денис брату.

– Нет, – возражал Антон, – это тетка средних лет – толстая, косолапая, злющая.

Они пробирались к выходу, на следующей надо было выходить. По этому маршруту два года они ездили в чешскую школу. Особым шиком считалось придержать раздвижные двери и спрыгнуть на брусчатку мостовой в самый последний момент, когда трамвай уже трогался. Если водитель или кондуктор замечали такие безобидные детские шалости, они начинали громко ругаться в микрофон. По-чешски бранные слова звучали смешно и необидно.

Про Инвалидовну они придумывали разные истории, рисовали ее уморительные портреты. Это была одна из их любимых игр. Все свое детство братья Курбатовы, погодки, старший Антон и младший Денис, играли только друг с другом. Чешские мальчики и девочки сторонились их со странно-взрослой вежливостью. Шел 1976 год, но память о советских танках была еще жива. Одноклассники Дениса, дети шестьдесят восьмого года рождения, разумеется, ничего помнить не могли. Но брезгливый ужас перед стальными монстрами, прущими с грохотом по узким улочкам родного города, эти дети впитали с материнским молоком.

Отец, Владимир Николаевич Курбатов, был направлен в Злату Прагу, в сердце Европы, именно тогда, в 1968-м. Он преподавал марксизм-ленинизм и историю КПСС в Пражском университете, являлся доктором общественных наук, подполковником КГБ. Чешским языком Владимир Николаевич владел свободно, выучил его в Институте международных отношений. И сыновей своих отдал не в русскую школу при посольстве, а в чешскую – во-первых, для того, чтобы как следует знали язык, а во-вторых, чтобы учились одолевать трудности, с детства привыкали к чужой среде. Он готовил мальчиков к дипломатическо-шпионской карьере и никаких возражений не терпел…

Сквозь толстые трамвайные стекла взгляд убийцы жег Денису Курбатову затылок. Струйка холодного пота быстро пробежала под ворот мятой льняной рубашки. Трамвай остановился, пожилая пани с клеенчатой сумкой спохватилась, неуклюже поднялась и направилась к выходу. Краем глаза Денис увидел, как пани неловко переваливает ногу в растоптанной туфле с высокой трамвайной ступеньки на мокрую, блестящую брусчатку. Через минуту, когда двери стали медленно закрываться, он вскочил, со смутной паникой вспоминая детскую забаву, раздвинул двери слабыми, дрожащими руками и выпрыгнул на ходу.

Трамвай тяжело двинулся по рельсам. Водитель и кондуктор хором ругались ему вслед по-чешски. Он бежал по мокрой улице, мимо открывающихся фруктовых и мясных лавок, мимо распахнутых дверей утренних тихих кофеен, мимо темно-серого пятиэтажного здания школы, в которой проучился когда-то два года. Он бежал очень быстро, не оглядываясь. Редкие прохожие провожали его удивленными взглядами.

Он помнил с детства, что где-то здесь, в переулке, неподалеку от школы, между табачным магазином и парикмахерской, должен быть проходной подъезд. Он даже узнал этот дом, с парадным ходом на улицу, с черным ходом в тихий дворик. Но дверь парадного подъезда теперь оказалась стальной, с маленькой коробкой домофона. Бессмысленно взглянув на кнопки с цифрами, он сделал несколько шагов, уже медленно, почти спокойно.

В открытой двери парикмахерской стояла, прислонившись к косяку, полная девушка в сиреневом халатике с чашкой кофе в одной руке и с половинкой поджаристого рогалика в другой.

– Прошу, пан, проходите, доброе утро, – сказала она по-чешски и ласково улыбнулась.

Он шагнул в приторный запах лака и одеколона, рухнул в вертящееся кресло. Из огромного зеркала на него смотрел чужой, за одну ночь постаревший, очень бледный человек, с черными кругами под глазами, с заросшими, ввалившимися щеками.

Пани в халатике быстро доела свой рогалик с маслом, одним глотам допила кофе и возникла в зеркале у Дениса за спиной.

– Пана побрить? Стричь не надо? – спросила она, быстрыми легкими движениями заправляя крахмальную простыню под ворот его рубашки.

– Да. Только побрить, – ответил он хрипло по-чешски, стричь не надо.

– В общем, и нечего пока стричь, – улыбнулась пани, прикасаясь прохладными пальчиками к его вздыбленным, очень густым и коротким волосам, – такой ежик пану к лицу. Мне нравится, когда у мужчины короткая стрижка. – Она хохотнула и стала взбивать помазком мыльный крем в фарфоровой чашке.

Он немного успокоился. В зеркале отражалось широкое открытое окно. За окном был виден кусок улицы как на ладони. Не поворачивая головы, он мог наблюдать за прохожими. Вот промелькнул банковский служащий в строгом сером костюме, молоденькая мамаша в шортиках прокатила прогулочную коляску. У годовалой девочки на голове была ярко-розовая соломенная шляпка. Потом не спеша прошел мимо окна старик трубочист в черном цилиндре. Денис вспомнил, как нравились ему в детстве эти сказочные пражские трубочисты. В старинном городе много каминов, и трубы чистят все так же, как триста лет назад. Однако сейчас, в конце мая, вряд ли кто-нибудь разжигает камин душными вечерами…

Трубочист взглянул в окно, кивнул парикмахерше. Она улыбнулась в ответ и крикнула: «Доброе утро, пан Сташек!»

И тут голова Дениса резко дернулась. Лезвие скользнуло по щеке, оставив на коже тонкий глубокий порез. Сквозь белоснежную пену просочилась струйка крови. Денис не почувствовал никакой боли, но от вида собственной крови на мыльной пене его затошнило.

– Ах, простите, пан так неожиданно повернулся, я сейчас… простите, – заволновалась девушка и стала аккуратно стирать стерильной салфеткой пену с его щеки.

Убийца появился сразу, вслед за трубочистом. Он остановился прямо у окна парикмахерской и закурил, спокойно глядя в зеркало, на Дениса. Их глаза встретились. Денису показалось, что по молодому черноусому лицу скользнула тень усмешки.

«Это убийца, преступник! – хотел выдохнуть он в чистое личико девушки, которая осторожно протирала порез на его щеке ваткой с перекисью. – Вызывайте полицию, срочно!»

Но он не сказал этого. Он не мог оторвать глаз от зеркала. Там, за его спиной, маячило черноусое лицо и мягко слоился на утреннем солнце дымок сигареты.

– Проминто просим, пани, – прохрипел он еле слышно, – здесь есть где-нибудь поблизости факс?

– Да, очень близко, за углом, на Кленовой улице, офис туристической компании. Оттуда можно недорого отправить факс.

Парикмахерша очень осторожно добрила его щеку, нежно поскребла лезвием по подбородку, стерла пену с лица.

– Пан желает массаж или маникюр? – спросила она, промокая его подбородок салфеткой с одеколоном.

Лишь на секунду Денис прикрыл глаза, просто моргнул. А когда опять уставился в зеркало, убийцы за окном не было. Только слабая струйка дыма поднималась от плохо затоптанного окурка.

– Нет, спасибо, больше ничего не нужно.

– Двадцать четыре кроны, – немного обиженно сообщила девушка.

– Простите, где у вас туалет? – спросил он, доставая деньги из поясного портмоне.

На этот раз ему повезло. В маленькой кабинке было окно, густо замазанное масляной краской. Дернув шпингалет, он перемахнул через низкий подоконник и очутился в глухом безлюдном дворике. Сначала ему показалось, что это тупик, дворик окружен домами с четырех сторон, и выхода нет. Но потом он заметил маленькую, заставленную мусорными контейнерами арку.

Он присел на корточки за одним из контейнеров, не чувствуя помойной вони, стараясь оставаться в тени, оглядел кусок улицы. Ему показалось, что все спокойно. Черноусый убийца опять потерял его. А может быть, тот парень за окном был просто похож на убийцу? Может, там стоял и курил совсем другой человек? Ведь глаза болят и слезятся от аллергии, к тому же бессонная ночь, пережитый ужас… И никто не сверлил ему затылок ледяным взглядом сквозь трамвайные стекла. Померещилось. На самом деле он оторвался от убийцы еще несколько часов назад, на Центральном вокзале. Или все-таки нет?

Денис покинул подворотню и быстро, пружинисто зашагал по тенистой стороне узкой улицы. Хотелось есть. Это хороший признак – значит, опасность действительно миновала. Он с раннего детства чувствовал опасность животом.

* * *

Антон Курбатов нажал кнопку отбоя и тут же опять набрал восьмерку, потом код Праги. Задребезжали протяжные гудки.

– Дениска, ну где тебя черт носит! – проговорил он в гудящую трубку, подождал еще немного, полистал толстую записную книжку, закурил.

Он сидел голышом в огромном кожаном кресле. За окном гудел утренний Кутузовский проспект. Московское майское солнце пробивалось сквозь тяжелые шелковые портьеры.

– Я же просила тебя не курить в комнате! – На пороге появилась высокая худая женщина лет сорока в прозрачном пеньюаре. – И вообще, кончай звонить в Прагу, мне потом счета придут баксов на сто.

– Извини, – буркнул Антон, но сигарету не загасил и опять стал набирать пражский код. На этот раз трубку взяли очень быстро.

– Проминто просим, пани, – заговорил Антон по-чешски, – пан Денис Курбатов живет у вас в гостинице, в тридцать девятом номере. Да, я знаю, как позвонить в номер. Но там никто не отвечает вторые сутки. Да, спасибо. Я перезвоню через полчаса, если позволите.

Столбик пепла упал на дорогой пушистый ковер. Женщина выхватила сигарету из его руки.

– Никуда ты перезванивать не будешь! – заявила она. – Мне это надоело! Сегодня Вовчик прилетает, а ты мне здесь свинячишь, да еще за бугор названиваешь за мой счет!

– Га-лю-ша, не заводись! – Антон быстро взглянул на часы, мягким кошачьим движением соскочил с кресла, опрокинул Галюшу прямо на ковер и стал ловко расстегивать перламутровые пуговки пеньюара.

– Ты думаешь, если ты такой великий трахатель, тебе все можно? – Галюша игриво шлепнула его по мускулистой голой заднице. – Найдется твой братец, никуда не денется, – прошептала она уже с придыханием, с закрытыми глазами.

Ровно через полчаса Антон опять набирал код Праги. Галюша, скорчив притворно-гневную гримаску, отправилась в ванную.

– Что вы говорите, пани? Вторую ночь не ночует в номере? А горничные не могли ошибиться, перепутать? Да, простите. Я понимаю. До какого числа оплачен номер? То есть еще два дня? Огромное вам спасибо. Пожалуйста, если он появится, передайте ему записку, звонил брат из Москвы. Номер телефона и факса фирмы поменялся. Я буду сам ему звонить. Еще раз благодарю.

Положив трубку, он опять закурил, задумчиво глядя в окно.

* * *

Все-таки хорошо, что у него интуиция, словно у экзальтированной дамочки. У мужчин это редко бывает. Даже сны ему снятся вещие, иногда становилось страшно: чувствуешь опасность, вот она, за поворотом, через минуту… Это нельзя объяснить словами, просто желудок сжимается, сердце бухает глухо и медленно.

Так было вчера, ранним вечером, когда он сидел в пивном ресторане «У Флэка», праздновал фантастическую шальную удачу, в которую сам пока что верил с трудом. Хотелось ущипнуть себя и спросить: «Я не сплю? Это правда?..»

За соседним столом шумно гуляли немцы-туристы, вопили хором тирольские песни, громыхали пудовыми кружками. Денис невольно следил, как высокий тощий парнишка у черной от времени пивной бочки разливает янтарную «деситку» – светлое десятиградусное пиво. Парнишка был как будто частью конвейера, одна его рука непрерывно двигала кружки, другая закрывала и открывала медный кран. Денис знал, что этой пивной восемьсот лет, ни на один день за восемь веков она не прекращала работу. И рецепты пива все те же. До сих пор пивовары проверяют качество напитка древним способом: выливают на дубовую скамью, садятся в пивную лужу в кожаных штанах, по пять-шесть человек. Посидят немного, потом встают одновременно. Если тяжеленная лавка поднимается вместе с ними, значит, пиво хорошее.

Злата Прага потому и осталась золотой, что во всех войнах сразу сдавалась на милость врагу. Турки, крестоносцы и прочие завоеватели, которых было немало за тысячелетие, не трогали чудесный город, не разрушали дома и соборы. Как было все, так и сохранилось – Карлов мост, собор святого Витта, кривые улочки Стара Мяста. Черная брусчатка Вацлавской площади помнит, как горели на кострах инквизиции знаменитые на весь мир пражские алхимики. И эта древняя пивная, все с теми же столами, бочками, лавками, все с той же «деситкой» и «дванадцаткой» – тоже символ вечности. Может, тощий парень в кожаном переднике так и стоит, разливает пиво уже восемьсот лет?

Поймав вилкой последний кнедлик, размокший в мясном жирном соусе, глотнув черной «дванадцатки», Денис вдруг застыл. Почему? Откуда взялось это знакомое чувство опасности? Сначала он подумал, что зря заказал свое любимое двенадцатиградусное пиво. Слишком оно крепкое, валит с ног, туманит голову. Разница всего-то в два градуса, но если пьешь пятую кружку… А голова должна быть ясной. Почему? Ведь он празднует самое невероятное везение, которое может выпасть человеку. Зачем же ему сейчас ясная голова? Затем, что из глубины полутемного зала следят за ним чьи-то странные, неподвижные глаза.

Денис попытался разглядеть лицо сквозь клубы табачного дыма, но заметил только аккуратные черные усы, могучую шею и мятый пиджак, надетый на черную футболку.

«Что ж он так уставился? Может, просто „голубой“? Много их ошивается по пивным, туристический сезон давно открылся…»

Однако он тут же понял, что врет самому себе, пытается спрятать голову в песок, как глупый страус. Никакой это не «голубой». Это турок, киллер. Денис уже видел его однажды, в аэропорту в Анкаре. Тогда удалось уйти, и это было чудо. Его вели двое, молодой и старый. Вот он, молодой, черноусый… Профессионал он или нет, не важно. Все равно убьет.

Они целый год за ним охотились. А он, дурак, думал, их всех взяли… Ведь был телерепортаж… Ну как не поверить репортажу? Корреспондент из Анкары очень убедительно рассказывал, что всех их арестовал Интерпол, словно Дениса Курбатова лично утешал с телеэкрана.

Однако так не бывает, чтобы всех… Вот он, один из них, в глубине зала, сверлит Дениса своими угольно-черными турецкими глазами. Это можно было предвидеть, да что толку? Телохранителей нанять? В бронированный бункер засесть? Рано или поздно они бы все равно достали его – в Москве ли, в Париже, в Праге, на Северном и Южном полюсе, на дне океана. А так он хотя бы год прожил спокойно. Хотя бы год. И на том спасибо…

Но почему именно сейчас? Может, одно с другим как-то связано? Да нет, ерунда… А если и за Антошкой в Москве тоже идет «хвост»? У Антошки нет такой острой интуиции, он не просечет опасность вовремя. От одной только мысли об этом Дениса передернуло. Остается надеяться, что до брата они не доберутся. Зачем им? В конце концов, Антон к той истории не имеет отношения. Им нужен Денис. Его хотят они убить. И понятно, за что. А брата не тронут.

Немного успокоившись, Денис Курбатов подозвал официанта, расплатился, оставил щедрые чаевые и не спеша направился к выходу. Ничего, он отлично знает старый центр, он сумеет уйти, запутать убийцу в узких средневековых улочках. Он ведь родился в этом городе. Главное, все время быть в толпе, держаться людных мест. Вряд ли убийца решится стрелять в толпе. Или у него нож?

Нельзя ни в гостиницу, ни в офис филиала фирмы, нельзя на автостоянку, где он оставил машину. Там могут ждать. Вполне вероятно, убийца не один.

И началась изнурительная гонка по самому красивому городу мира. Денис любил этот город, знал историю каждой улочки в старом центре, ему было здесь уютно и хорошо. Но только не сейчас.

Настала ночь, народу становилось все меньше. Денис затесался в группу английских туристов, медленно прошел. Карлов мост. Туристы шумно загружались в автобус. Он огляделся и понял, что стоит один под ярким фонарным лучом, как живая мишень; мотнулся в темноту, нашел глазами небольшую группу молодежи, кинулся к ним. Это были студенты из Амстердама. Ему тут же предложили сигарету с марихуаной. Он отказался.

Иногда черноусый убийца мерещился ему за поворотом, в тени цветущей липы, за пьедесталом конной статуи в глубине Стара Мяста. Черные немигающие глаза отражались в витринном стекле сувенирной лавки. Знаменитые куранты на Старомястской ратуше пробили полночь. Медленно заскользили по кругу фигуры двенадцати апостолов. Головы редких прохожих были подняты вверх, а Денис опять почувствовал ледяной взгляд. Черноусый человек в льняном пиджаке, единственный на всей площади, глядел в эту минуту не на знаменитые часы с готическими фигурами, а на Дениса Курбатова.

Иногда ему казалось, что убийца его потерял, совсем потерял. Он ведь иностранец. Откуда турку знать улицы старой Праги? Денис вздыхал с облегчением. Он сразу, как только заметил и узнал убийцу, рассудил, что прежде всего надо оторваться, а потом уж принять решение, как быть дальше – лететь ли в Москву, осесть ли здесь, в Праге, переждать в укромном месте. Или вообще рвануть куда-нибудь в Братиславу или Брно, туда, где они ждать его не могут.

Но сначала надо оторваться. А он не мог. После полуночи шансов спастись было все меньше. Улицы стали пустынны. Автобусы с туристами отчаливали один за другим. Надо было срочно менять тактику. Он решил отправиться на Центральный вокзал. Поймал такси. Сквозь зеркало заднего вида он заметил, как успел вскочить в другое такси черноусый убийца.

– Этот парень преследует меня весь день, – сказал Денис по-чешски милому пожилому водителю, – какой-то сумасшедший «голубой», может, вообще маньяк. Надо оторваться от него.

– Почему пан не обратится в полицию? – спросил таксист.

– Так не с чем пока обращаться. Он просто ходит за мной и прожигает глазами насквозь. За это не арестовывают.

– Оторвемся, – хмыкнул водитель, – попытаемся удрать.

Таксист виртуозно крутился по спящему городу, домчал Дениса до вокзала таким причудливым маршрутом, что понять, куда они едут, было невозможно.

На вокзале Денис отдышался и немного успокоился. Черноусый потерял его. Глаза слипались. Он рухнул в удобное кресло в зале ожидания и сам не заметил, как уснул. Но поспать ему удалось не больше часа. Проснулся он от того, что сильно заболел живот. В соседнем проходе стоял убийца и тревожно озирался по сторонам. Захотелось залезть под кресло, исчезнуть, стать невидимкой.

Убийца заметил его. Здесь он, конечно, не станет стрелять. Его сразу схватит полиция. Этот турок не идиот, не самоубийца, он ждет подходящего момента. Рано или поздно такой момент настанет, либо черноусый потеряет терпение и пальнет…

По радио объявили, что поезд на Братиславу отправляется через десять минут, с пятого пути. Денис не спеша поднялся, потер кулаками сонные глаза и направился к платформам. Он вел убийцу к братиславскому поезду.

«Тебе, приятель, придется взять билет, – мысленно обратился он к черноусому, – сейчас ты убедишься, что я сажусь в этот поезд, рванешь к кассам. Ты ведь не решишься отправиться зайцем. Зачем тебе лишние неприятности при твоем деликатном ремесле?»

Но черноусый решился и вскочил в поезд.

Денис быстро шел по вагонным коридорам. Поезд тронулся. В пустом тамбуре проводник гремел ключами, собираясь запереть дверь.

– Простите, пан! Я сел не в тот поезд, я перепутал! – Денис рванул еще не запертую дверь и выпрыгнул прямо на соседний путь.

– Пан! Вы сумасшедший! – кричал ему вслед проводник.

Было начало третьего ночи. До рассвета он слонялся по городу и уже не мог понять, мерещится ли ему черноусое лицо или вправду убийца где-то рядом и трюк с поездом не удался. К утру его шатало от слабости, аллергия обострилась, нос совсем не дышал, из глаз текли слезы. Надо было поспать хотя бы пару часов. Ему вдруг пришло в голову, что убийца – тоже человек и ночная гонка должна была его порядочно измотать. Но вслед за этой утешительной мыслью мелькнула другая – паническая: а если ему на смену пришел другой? Турок отправился спать, а за Денисом идет «утренняя смена». Этого он знает в лицо. А как узнает другого? Глаза почти не видят, руки трясутся, интуиция может и не сработать.

Но черноусый появился опять – во втором трамвайном вагоне, потом за окном парикмахерской. Это не может продолжаться бесконечно. Нужна хоть небольшая передышка. Для начала необходимо поесть.

В маленьком баре под потолком шумел старомодный вентилятор-пропеллер. Денис заказал себе яичницу с ветчиной и две порции кофе-экспрессо. Откинувшись на неудобную спинку венского стула, он наблюдал, как за стойкой, у небольшой электрической плиты, выливает яйца на шипящую сковородку толстый хозяин в лихом поварском колпаке.

Аппетита не было, но он заставил себя съесть все. После первой чашки крепкого сладкого кофе он закурил. «Когда это кончится, мы с Антошкой купим дом в Карлштейне. Именно тот, двухэтажный, прошлого века. Мы приведем его в порядок, починим камин, проведем воду, канализацию, сделаем три ванные комнаты. Двух, конечно, достаточно. По нашим российским меркам и одной хватит, но если можно три – почему нет? Это так удобно. Во всем цивилизованном мире при каждой спальне полагается иметь отдельную ванную, тем более Антошка будет таскать туда своих бесконечных баб. И пусть таскает! В доме места достаточно, есть два отдельных входа. Перед домом лужайка, там можно устроить маленький теннисный корт…»

Горячий кофе попал в дыхательное горло. Денис закашлялся очень сильно, никак не мог остановиться. Слезы покатились из глаз ручьями, лицо побагровело. Хозяин смотрел на него из-за стойки с сочувствием, потом налил воды в стакан, подошел.

– Пана постучать по спине?

Но Денис не мог сказать ни слова, отрицательно помотал головой, взял стакан из рук хозяина, жадно глотнул холодной воды. Стало легче.

– Только кофе? – услышал он голос хозяина уже у соседнего столика.

– Да, покрепче, с сахаром, – ответил кто-то на ломаном английском.

Денис промокнул слезящиеся глаза салфеткой. За соседним столиком сидел черноусый убийца.

* * *

– И что я, по-твоему, должна сказать мужу? – спросила Галюша, быстро вбивая кончиками пальцев дневной крем в кожу.

Сейчас, ярким утром, в трельяже было видно, что она немолода, что лицо ее отечно, брови и ресницы бесцветны, нос и губы толстоваты, над шеей намечается второй подбородок.

– Скажешь своему Вовчику, что он – скотина и импотент, что, пока он занимался темными делишками в Стокгольме, варганил очередной «лимон», его красотка жена развлекалась с молодым пылким любовником. И любовник этот, хороший в общем парень, пару раз звякнул в Прагу.

– Кончай придуриваться, – поморщилась Галя. Розовая губка быстро скользила по ее щекам и подбородку, лицо покрывалось ровным слоем тонального крема. Антон каждый раз поражался, глядя, как за двадцать минут на его глазах немолодая, весьма потасканная бабеха превращалась в яркую, холеную красотку.

Он увидел Галину Игнатьеву без макияжа только через месяц после того, как познакомился с ней. Она умудрялась даже в постели оставаться «при полном параде лица», как сама выражалась. Антон сразу понял почему, когда влез к ней под душ. Сквозь струи воды он разглядел совсем другое лицо. С тех пор она не церемонилась с ним.

– Без макияжа я как без кожи, – говорила она, – как улитка без ракушки или ежик, перевернутый нежным брюшком вверх. Я голенькая, слабенькая, беззащитная. Тебе я очень доверяю, очень. Цени.

Он ценил. Он вообще относился к своим многочисленным пассиям по-джентельменски, не допускал слез, сцен, тяжелых разрывов. Он умел сделать так, что каждая думала, будто она у него – единственная. И расставаться он умел таким образом, что покинутой даме казалось – это она бросила легкомысленного красавчика. Поиграла и бросила. Это тешило тщеславие стареющих, скучающих дамочек, одиноких и замужних, успешных предпринимательниц и богатых романтических бездельниц.

Антон вовсе не был альфонсом. Ему нравились женщины бальзаковского возраста. Но он не терпел однообразия. Когда закручивался какой-нибудь очередной роман, Антон искренне верил, что это всерьез и надолго. Однако не успевал закончиться этот роман, а уже как бы сам собой начинался следующий. Получалось, что Антон одновременно крутил любовь с тремя-четырьмя дамочками, сам того не желая.

Часто обстоятельства складывались так, что ему необходимо было исчезнуть из дома на несколько дней. И квартиры его стареющих пассий оказывались весьма кстати. Это, пожалуй, был единственный корыстный момент в его романтических отношениях с богатыми дамами бальзаковского возраста.

Вот и сейчас деловая поездка члена Государственной Думы господина Игнатьева В. Н. в Швецию обернулась неделей страсти для его сорокапятилетней жены Галины и для тридцатилетнего вольного предпринимателя Антона Курбатова. Антону надо было исчезнуть на некоторое время из квартиры. Очередная попытка братьев Курбатовых заработать сразу много денег провалилась.

Полгода назад они создали маленькую посредническую фирму по покупке недвижимости в Чехии. Это была авантюра чистой воды, как и все их предыдущие попытки быстро разбогатеть. Чем только не пробовали торговать братья Курбатовы за последние пять лет: итальянской обувью, немецкими памперсами и тампаксами, турецкими дубленками, французским шоколадом, отдыхом на Кипре, американскими оздоровительными программами, живой водой с Тибета, средствами для ращения волос и для удаления волос – всего не перечесть.

Иногда им даже везло, удавалось кое-что заработать. За эти пять бурных лет они успели влипнуть в пару-тройку весьма неприятных историй, но каждый раз чудом выкручивались в последний момент.

Вот и сейчас на посредническую фирму был произведен серьезный наезд, причем с двух сторон: с одной стороны, стали донимать бандиты, с другой – налоговая инспекция. Когда это началось, Дениска отправился в Прагу, там был липовый филиал фирмы, состоящий из одной комнаты в квартире приятеля-чеха Иржи Словчика. Надо было подстраховаться, собрать кое-какие документы, подчистить концы, обеспечить тылы, в общем, дел у Дениски хватало.

Антон остался в Москве, чтобы попробовать договориться хотя бы с одной атакующей стороной, найти компромисс, лазейку, либо обеспечить надежную криминальную крышу, которая решит проблемы и с наехавшими «отморозками», и с налоговой полицией.

За эти три дня ему удалось горы свернуть, выйти на серьезных людей, но люди эти не сочли маленькую посредническую фирму достойным объектом для своего высокого покровительства. А атака с обеих сторон приобрела совсем уж угрожающий характер. Нельзя было медлить. И Антон принял решение: фирма исчезла, испарилась, будто и вовсе не существовала.

Исчезло все – в подвальчике, где был крошечный офис, какая-то другая фирма делала европейский ремонт и про «Стар-Сервис», который находился здесь всего неделю назад, не имела ни малейшего представления. Номер телефона и факса принадлежал теперь неизвестно кому, каким-то совершенно посторонним людям. А сам Антон кочевал от одной своей пассии к другой и в собственной квартире не появлялся.

Но Денис этого еще не знал. Он был в Праге. В последний раз они общались по телефону неделю назад, и тогда ситуация еще не выглядела столь безнадежно. А потом связь оборвалась. Иржи Словчик уверял, что Денис всю эту неделю у него не появлялся, не звонил. Гостиничный номер не отвечал. Антон не слишком волновался за брата. Там, в Праге, сейчас спокойней, чем в Москве. Наезжали здесь, а там никто пока не трогал. Сообщить Дениске, что фирмы больше нет, надо было непременно. Но пока не получалось.

* * *

Денис Курбатов влетел в приемную офиса небольшой туристической компании на Кленовой улице и затравленно огляделся по сторонам. Не было ни одного посетителя.

– Доброе утро, пан. Я могу вам чем-нибудь помочь? – улыбнулась ему девушка, сидевшая за компьютером.

– Пани, факс! Мне надо срочно отправить факс в Москву!

– Матерь Божья! Денис! – Девушка вышла из-за стола.

Она была высокой, полноватой, очень миловидной. Копна ярко-рыжих волос, большие круглые темно-зеленые глаза, мягкий овал лица, полные губы. Денис несколько минут глядел на нее, тупо хлопая глазами.

– Неужели я так изменилась? – покачала головой девушка. – В общем, ты, конечно, тоже изменился. Столько лет прошло. – Она вздохнула. – Я Агнешка Климович. Ну, вспомнил? Теперь я пани Бем.

Агнешка… Да, конечно, он должен был сразу ее узнать. У них в четырнадцать лет был заколдованный треугольник. Рыжей Агнешке нравился Антон, а она нравилась Денису. В общем, это была его первая любовь, горькая, глупая, никому не нужная. Он не ревновал ее к брату. Ему просто было обидно. К тому же, если бы Антон не нравился рыжей Агнешке, они не шлялись бы втроем поздними вечерами по Стару Мясту, не сидели бы в крошечных кондитерских.

У нее все лицо было усыпано яркими хулиганскими веснушками. Она была очень худенькая, длинная, сутулилась и стеснялась. Она смотрела на Антона с немым обожанием, отдавала ему свои взбитые сливки, писала за него сочинения.

В четвертом классе из простой чешской школы отец перевел их в закрытый лицей. Там учились дети сотрудников Пражского отделения КГБ, мальчики и девочки из советского посольства и торгпредства. В классах было не больше десяти человек, на четырех чехов приходилось шесть русских. Отец Агнешки был крупным чиновником в правительстве Чехословакии. Она училась в одном классе с Антоном.

– Агнешка, где твои веснушки? – спросил он.

– Вспомнил наконец! – Она рассмеялась. – Нет больше веснушек, надоели они мне. Слушай, ты надолго в Праге? А как Антон? Да ты садись, давай я кофе сварю.

– Да, спасибо. – Он уселся в мягкое кожаное кресло и покосился на стеклянную дверь. – Антон в порядке. А я… Вот приехал по делам… Слушай, можно мне быстренько отправить факс в Москву?

– Конечно, – кивнула она, – вон аппарат. Ты как, от руки напишешь или тебе на компьютере напечатать?

– Я от руки. Там совсем маленький текст.

– Сам справишься или хочешь, чтобы я отправила?

– Сам. Я лучше сам. – Он встал, подошел к аппарату, написал на листочке всего несколько слов по-чешски крупными печатными буквами. Просто адрес. «Карлштейн… улица… дом номер… третий этаж… „Мокко“… Туретчина… Брунгильда».

– Это что, шпионская информация? – хохотнула Агнешка, заглянув через его плечо.

Аппарат просигналил, что факс в Москву прошел.

– Это коммерческая тайна, – нервно усмехнулся Денис.

– Ладно, я пойду кофе сварю. Я здесь сегодня одна, мы с мужем владеем этой фирмой. Есть еще секретарша и пара агентов, но сегодня я одна… Ты посиди. Можешь покурить пока. И вообще расслабься. Ты какой-то дерганый.

– Спасибо. Сколько я тебе должен?

– Хамишь, парниша! – Она весело махнула рукой. В четырнадцать они все трое зачитывались романами Ильфа и Петрова. У них даже сложился своеобразный жаргончик, состоящий из цитат. Агнешка часто разговаривала языком знаменитой Эллочки-Людоедки, у нее это получалось смешно и мило.

Она исчезла за дверью в глубине приемной. Оставшись один, Денис скомкал в кулаке листок бумаги, сунул в карман джинсов. Секунду подумав, достал, расправил, оторвал кусок с написанным текстом, положил в большую медную пепельницу и поджег кончик зажигалкой. Потом крутанулся в кресле, вытянул сигарету из смятой пачки, машинально отметил, что это – последняя, закурил. Клочок бумаги скорчился и почернел. Он сгорел быстро, за несколько секунд.

– Денис! – послышался голос Агнешки из соседней комнаты. – Тебе сколько сахару?

– Две ложки! – крикнул он в ответ.

– А Антон женат?

Его немного задело, что Агнешка сначала спрашивает про Антона.

– Нет! – крикнул он. – И я тоже нет.

Наружная стеклянная дверь бесшумно распахнулась. Денис успел заметить черные усы, мятый льняной пиджак, закатанный до локтя рукав, руку, обильно поросшую черными волосами. Пистолетного дула с навинченным глушителем он не увидел и вскрикнуть не успел.

В соседней комнате у Агнешки свистел электрический чайник. Никто не услышал легкого хлопка.

– Я тебя не спросила, ты завтракал? Я могу быстро согреть пару рогаликов… – Агнешка застыла на пороге с подносом в руках. Забыв, что на подносе стоят две чашки с горячим кофе, она прижала ладонь ко рту. Чашки со звоном упали на пол, покатились, расплескивая коричневую сладкую жижу.

Опомнившись, она заплакала и стала звонить в полицию и в «Скорую».