Онлайн чтение книги Ночная смена. Крепость живых
Утро второго дня Беды

Договариваемся с Сашей, что утречком он собаководов дополнительно предупредит. И валимся спать. Белье свежее, обалденно пахнет – чувствую, что я еще не раз вспомню, как спал в эту ночь по-царски. Ну, может и не по-царски, но по-человечески… И проваливаюсь. Снов нет, но будят словно тут же – а нет, уже светает. И хотя дрыхать охота – усталость как рукой сняло. Дарья Ивановна встревожена: под окнами зверски лупцуют нижнего соседа. Ну-ка. Что там? А там десяток черноголовых орлов лупят такого же черноголового. С толком, с расстановкой, не суетясь. Явно получая удовольствие.

– Это Поганов – снизу, – замечает Саша – Раньше с отцом приятельствовал. Потом смертельно обиделся – папантий его поддел изрядно. Оганов – Погановым его папантий стал позже звать, после ссоры – очень любил плакаться, как ему с семьей тут тяжело на чужбине и как он ностальгирует по своей родной деревне, которая в самом сердце гор, и как тут тяжело живется и какие тут холодные люди, и тыры, и пыры.

Вот, мол, денег накопит, тогда уж… Ну, папантий ему сочувствовал. Машины рядом стояли, присматривали вроде как вместе: мы его как-то предупредили, что к его «Фольксвагену» кто-то лезет – оказалось, действительно попытка угона была. Ну, в общем – приятели, добрые соседи. А потом он возьми и ляпни (когда в очередной раз рассказывал про ностальгию по Родине и своей засунутой в самую жопу гор деревне, про то, какие тут холодные люди и как тут тяжело жить и про то, как мало у него денег), что вот хотел перебраться с бизнесом в Москву, ведь Питер – такая дыра, тут не развернешься, нечего тут делать нормальным людям. Да дорого четырехкомнатную покупать, а трехкомнатную – ему с женой тесно будет, они так жить не привыкли. Ну, тут папантий аж подпрыгнул и залепил: а почем в твоей деревне квартиры? А что? Да ничего, прете сюда, в тюрьму народов, словно вам тут медом намазано, и только все хаете, как вам тут худо. Чего дома-то не сидится, если тут дыра не для нормальных людей? Ну, тот и обиделся смертельно, здороваться перестал.

– Ладно, с ним понятно. Нам-то что делать? У них вон и милиционер в толпе-то – как раз соседушке вашему в физиономию с ноги пробил. Что они делят-то?

– Так это-то понятно: Оганов – армянин. А эти – азеры из общежития. У них тут настоящая махалля: и магазинчик свой, и кафе, и клиника по всем хворям частная.

Пока все было тихо – и они тихо сидели, а тут, видать, поняли, что могут развернуться.

– И все-таки – нам что делать? Кидаемся его выручать или как?»

– А мы своими стволами с парой сотен джигитов справимся?

– Сильно сомневаюсь. Тем более что у них и самих что-нибудь вполне огнестрельное найдется. Вон у мента какой-то автоматик болтается – «Кедр» что ли, или «Кипарис»?»

– Мальчики, там ведь человека убивают. Какой-никакой, а ведь человек. Семья у него.

– Боюсь, Дарья Ивановна, что мы тут ничего не сможем. Нам бы самим ноги унести. Мы, конечно, можем сейчас из двух стволов по ним влепить, кого – то свалим. А дальше что? Это кавказцы, оружия у них у самих хватает. Запрут нас тут в подъезде – и будет веселье. А, кроме того, уж извините, напомню: сейчас уже погибли тысячи очень хороших людей, и еще больше погибнет. Потому я теперь спасаю токо тех, кто меня бы кинулся спасать. Как говорят на флоте: «Следую своим курсом». И, между прочим, это не единственная группа, вон подальше – такие же. С автоматом я бы, может, еще и рыпнулся, а с берданками – несерьезно.

– О, а вон и третья – тоже те же. Вон, в промежутке видны.

– К слову сказать, прохожих что-то мало для этого времени.

– По радио было объявление, рекомендовали оставаться дома. Причину не объясняли. Мол, кто слушает наше радио – побудьте дома, послушайте наше радио…

– Не все же слушают это радио, что-то еще, наверное…

Видим, что редкие прохожие активно избегают общения с группками гостей города, обходя их стороной. Оганова оставили в покое, слабо шевелится. А нам надо отсюда выбираться. Выходить втроем почему-то не хочется – мы с Сашей уже как-то сработались, а вот как его мама себя поведет – неясно. Опять же что-то подсказывает, что подобру-поздорову уже не выберемся – тут кавказеры уже кровь почувствовали, теперь их остановить трудно. Подумав и посоветовавшись, принимаем такой план: Дарья Ивановна с «Хаудой» остается на лоджии. Если я подниму обе руки – она стреляет в белый свет как в копейку, а через секунду – еще раз. Это на случай, если южане к нам прицепятся, и я им втолкую, что они на прицеле и по моему сигналу напарник бабахнет. Мол, в помпе еще шесть патронов, так что вам всем весело придется. Если южане не полезут – то подгоняем машину с улицы к подъезду, заходим, забираем вещи и Дарью Ивановну и едем к поликлинике. Вещей до смешного мало – чемодан и сумка на колесиках.

Звонит телефон – это та женщина с первого этажа. Она в ужасе от того, что под ее окнами стоит пришедший непонятно откуда человек. Он в крови, выглядит странно, и собака брешет как заведенная. Собаку никак не удается угомонить, ей пора на прогулку, а там этот человек. Прикидываю, что это – не Оганов, окна выходят у женщины во двор, а Оганов сидит с другой стороны. Значит, кадавр.

Хозяйка пуделя волнуется. Просит помочь. Переигрывая план, спускаемся все на первый этаж.

Идем смотреть – да, под окном стоит мужик, совершенно обычный, сильно окровавленный. И ему здорово досталось. Новое дело. Мало нам десятка возбужденных азеров рядом с машиной, так еще и у дверей кадавр. Собашница просит забрать ее с сыном и собакой отсюда. Куда угодно, только бы отсюда. Сын, наоборот, явно дрейфит бежать из дому.

А, семь бед – один ответ. В засаду на лоджию сажаем Сашу и его маму – если азеры меня пропустят к машине без зацепок, вызываю по мобиле Сашу с ключами. Если вижу, что они меня собираются щупать за влажное вымя – бегом назад. Вот тут по ним семейство Сан Саныча и влупит с близкой дистанции сбоку. На лоджию горцы вспрыгнуть не сумеют, а я постараюсь добавить. И либо они приссут и побегут за подмогой, а мы успеем смотаться, либо… Даже думать об этом неохота. Собашница совершенно растерялась – до нее с трудом доходит, что хоть документы и ценности она должна забрать. Долговязый сын ее сгребает в какой-то чемодан диски, коробочки, вроде отсоединяет шнуры от своего компа – комп хороший, навороченный – самая ценная вещь в бедноватой, в общем-то, квартире…

Так. На всякий случай – время у нас еще есть. Минут двадцать. За это время Саша и его мама тренируются перезаряжать свое оружие, а я навостряюсь выхватывать свой обрез из-под полы. Через 20 минут, хоть и не научились, как следует, но все-таки куда лучше, чем было. На улице ничего не поменялось – кадавр в кустах стоит. Кавказцев не видно, но оживленные переговоры слышны на лоджии. Вдох-выдох. Надо двигаться. Неохота. Но ничего хорошего не выждешь. Хероватый из меня герой – никакого восторга перед дракой. Ни малейшего азарта. Хоть бы жители гор повели себя спокойно – разошлись бы как в море корабли. Ну, никак не хочется устраивать выход бронепоезда с запасных путей – у нас, в конце концов, общая история, интернационалистами все были опять же… И музея оккупации в Баку вроде нет еще…

На лестнице никого. Выкатываюсь из подъезда, Саша, прикрывавший мой выход, возвращается в засаду. А я придвигаюсь помалу к зомби. Он будет торчать, как старичок в бахилах, на одном месте, или двинется? Двинулся. Но медленно, как заржавевший. Так, у него на дороге низенькая оградка. Запнулся, упал уже на мою сторону. Э, а ведь его можно взять в компаньоны! Точно можно! Ну-ка, вставай, дорогой. Я подожду. Если кавказцы не освинели – я тебя сам упокою. А если они край не чуют – ты им будешь подарком от черствых жителей холодного северного города. Ага, встал, идет быстрее, но все равно, голубчик, – по сравнению с тобой я просто Гермес с крылышками! Так, двигаем, хорошо.

Навстречу попадается деваха. Этакая вся из себя: «Я Мисс Совершенство! Слышите, тупые свиньи!»; как раз такие переходят дорогу в любом месте, не глядя вправо-влево, ибо мир крутится вокруг их персон. То, что она дура еловая, подтверждает и голая поясница. Не, я не аскет, и летом мне такое даже нравится, но вот зимой – да и такой весной, когда холодрыга – щеголять голым пузом и задницей, открытой до копчика – признак ума невиданного. Потом ходят дуры тупые лечиться от бесплодия и цистита, сочувствия требуют. На нас с моим спутничком умершим деваха косится презрительно-брезгливо. Приходится притормозить, чтоб он не отвлекался. Но, видимо, от меня пахнет гуще или слаще, или просто я ближе, но на красотку мужичок не отвлекается, шкандыбает за мной следом.

Так, а вот сейчас я сверну направо за угол дома – и увижу кавказеров. А за ними – «Логанчик». Дистанция всего ничего – до кавказцев метров двадцать. Прохожу мимо нашей засадной лоджии. С виду все тихо, токо стекла чуток сдвинуты, давая две щели.

Оборачиваюсь – мертвяк тоже вышел и идет следом. До него метров восемь. Если жители гор будут спокойно трепаться друг с другом, то все в порядке… А они не треплются. Заметили и заинтересовались моей скромной персоной. И идут навстречу, расходясь грамотно в полукруг, охватывая и фланги. Ну да, сейчас возьмут в колечко, и «Оганов – дубль два». Разве что их теперь восемь – и мента с пукалкой нет. Это и хорошо, и плохо одновременно. У тех, кто сейчас идет ко мне – какие-то палки, вроде арматуры, у одного – бита. Улыбаются, уроды… Весело им… Все, пора бежать! Разворачиваюсь, дергаю хромым галопом обратно, обходя мертвого спутника вне зоны его досягаемости, и проскакиваю еще десяток метров. Кавказеры практически неровной шеренгой добегают до засады…

Я люблю 12 калибр! Ей-богу! Засада выдает неровный залп – но это в узком пространстве проулка меж домами звучит величественно! Это впечатляет! И очень радует то, что Саша не попал по первым, бежавшим за мной, потому его дадан достался серединке шеренги. Взял он низко, получилось по ногам скорее, но один повалился с разбегу, троим досталось слабее, но они тут же скисли – четверо из восьми! Да ему цены нет! Крайний к лоджии горец неожиданно швыряет в стекло свою дубинку и под звон сыплющихся в лоджию стекол пытается туда забраться. Опа, а жена у Сан Саныча – бой-баба! Храбрец отлетает от лоджии и шмякается об асфальт затылком так славно, что треск стоит – морда у него расквашена выстрелом из второго ствола «Хауды» в упор.

К моему удивлению, обрез выдергивается из-под куртки легко, я даже не зацепился мушкой и рукояткой. Целиться некогда, надо обращать противника в бегство – и я луплю по оппонентам тремя бабахами подряд. Эхо и от «Приблуды» неплохо звучит. Храбрецы, вереща что-то, несутся обратно – кто может. Я, похоже, промазал всеми тремя патронами, зато Саша успевает высунуться и еще раз бахнуть в спины улепетывающим, и одного задевает очень качественно. Тот, кому не повезло, шлепается как подкошенный. Раненые орут со страшной силой – а, это мертвяк нашел себе забаву и сейчас насел на одного из уползающих от него подранков.

Итак, шли ребятки бить меня, а нашли себе полную приключений жизнь. Ну, как пожелали – так и получили. Один лежит почти не шевелясь. Другого дерет мертвяк, еще трое со всех сил култыхают к общаге, густо брызгая кровищей. Тот, который получил в морду пластиковую пулю, вяло возит руками по земле… Поспешно заряжаю «Приблуду», отстегиваю приклад. Саша выпрыгивает из лоджии и поспешно идет к машине – ружье он, видно, матери оставил. Не бежим, но идем скорым шагом. Так, теперь он за руль, а я обратно – выходим из подъезда и двигаем ему навстречу – он объедет квартал и подберет нас в точке, удаленной от общаги. Это мы обговорили за те двадцать минут тренировки.

Машина трогается, дорога тут пустая, и Саша мигом скрывается из поля зрения. Мне – назад, к беженцам.

Чуть не спотыкаюсь об Оганова. Он, видно, пришел в себя и, как может, долбит по голове сбитого вторым Сашиным выстрелом парня куском асфальта. Руки слушаются плохо, удары получаются слабые. Тогда он бросает ком асфальта и, со стоном переместившись чуть дальше, подбирает брошенную полуметровую арматурину. Дальше мне становится тошно: он, наваливаясь всем весом, впихивает конец арматурины в глазницу недобитого азербайджанца. Получается не очень ловко – парень лежит ничком, а Оганов после избиения чуть жив.

– Брось его! Они сейчас вернутся, – пытаюсь схватить мстителя за шкирку и оттащить за собой – в конце концов, в «Логане» большой салон. Он неожиданно ловко отмахивается арматурой и тяпает мне по голени. Уй, больно-то как! Отскакиваю, а он опять начинает пихать в расковырянную уже глазницу железяку. Да ну тебя к черту, мстительный дурень! Он поднимает голову, и я удивляюсь яростной ненависти на окровавленной бледно-смуглой физиономии: «Нэ мэшай, ему мозыг надо праткнут! Анны тут своей кровьу захлэбнутса!» Озираюсь – за многими окнами бледные человеческие лица. Все смотрят. Никто не вышел.

Ладно, тут не до твоих речей – сейчас общежитские перегруппируются, соберут толпень человек в 50, да оружных – и мне не уйти. И остальным тоже. А нам как раз надо уйти. Не корчили бы из себя горные орлы Властителей Вселенной – все были бы целы и живы. На хрена вот это было? На хрена? Гордость чесалась?

Две женщины, парень и почему-то куча багажа уже у подъезда. Не было же кучи, всего-то пара сумок…и еще пара сумок… и мой рюкзак! И вот она, куча. И коробка этого компутерщика тут же! Ладно, отходим, отходим быстрее. Ружье – у Дарьи Ивановны. Обрез? Да, и обрез с собой. Насколько позволяет весь этот бродячий цирк, двигаемся к точке рандеву. Медленно-то как! А что-то изменилось – не могу понять, что… А! Пуделек не гавкает. Последнее время это было фоном для всей жизни – визгливый лай. Теперь эта мелочь семенит рядом, пытается что-то нюхать, но поводок тянет неотвратимо. Черт, времени столько прошло, а мы еще и до половины дома не добрались. Быстрее! Быстрее!

Уже легче – помойка нас закрыла. Оборачиваюсь – проезд вдоль дома пустой. Там, где мы устроили засаду, сыплются стекла, орут и стреляют. Но орут как-то не воинственно, скорее испуганно. Вообще-то по тактике они бы должны группу с другой стороны дома отправить – в обход направить, нам в тыл… Тут радуюсь, что мы уже за помойкой – из-за угла дома выкатывается группа голов в пятнадцать сторонников лозунга «Кито нЭ с намы – тот пад намы!» и шустрым галопом несется туда, откуда мы явились только что.

Успеваю перехватить поднимаемое Дарьей Ивановной ружье: нас не видели – Бог в помочь! Бегите, ребята, вы еще успеете захватить Мир. Удачи, Брейны и Пинки, старайтесь! С такими боевыми навыками, гопота деревенская, вы тут много наворочаете.

Наша вторая спутница на грани обморока. Парень тоже чуть жив. Ну да – настоящий компьютерщик. В «Линейке», небось, паладин или героический эльф, рубит врагов в капусту направо-налево, а тут веселуха куда как веселее… Кровь-то, небось, вживую впервые увидел. Но рассиживаться нам некогда – сейчас иерои возьмут штурмом пустую квартиру и рассыплются по окрестностям. Двигаем дальше, но пройти далеко не успеваем – Саша, сверкая свежеободранным боком, осаживает железного коня рядом. Погрузка и посадка носит такой же истерический характер, как и погрузка продуктов ночью, но только это уже крупногабаритно. В итоге багажник забит под завязку, а пассажиров на заднем сидении не видно под горой вещей. Трогаемся задом, потом Саша не без изящества разворачивается на пятачке и мы, пропрыгав по ямам внутриквартальных дорожек, выскакиваем на Дунайский. Почти выскакиваем, потому что тут нам на капот кидается та самая «Мисс Совершенство», но уже с квадратными от ужаса глазами. Машина суется носом – тормозит Саша от души. Деваха, видимо, утратила способность изъясняться членораздельно, от ее высокомерия и следа не осталось. Как и от курточки. Тычет пальцами в сторону ближайшего подъезда и дергает дверцу с моей стороны. А, вон в чем дело – зомбак. У, да не один, еще двое сзади. И шустрые, заразы. Ничего не остается, как открыть дверцу и получить на коленки эту дуреху. Саша неодобрительно смотрит на помятый капот. Птичка-невеличка толстожопая. Однако едем. В центр машин идет мало. А вот из центра прут потоком. Это особенно заметно на путепроводе. Но нам как раз практически в центр. Руки перестают трястись, но заряжать магазин, как собирался, невозможно. Девка вроде бы и не высокая, и не крупная, а придавила серьезно. И колотит ее…

Прошу Сашу ехать помедленнее – нам торопиться некуда, а посмотреть, что творится, очень важно. Признаки все больше не то что плохие – омерзительные. Сразу видно не меньше десятка дымных столбов. В городе пожары, и их некому тушить. Милиция на улицах есть, но ведет она себя как-то странно. В двух местах попадаются патрули сопляков, на которых форма сидит как на корове седло – военнослужащие срочной службы из «Голубой дивизии». Никакого оружия не вижу, зато у них противогазные сумки и дубинки. И совершенно растерянный вид. Прэлэстно! На перекрестке с улицей Орджоникидзе, косо завалившись рылом с мостовой, стоит патрульная девятка с настежь распахнутыми дверцами – и никого рядом. Не помню, чтоб менты вот так бросали машины. Зато есть зомби. Не так чтоб много, но глаз их уже схватывает быстро – и количество их ужасает. Здесь, в Московском районе, новостройки – места много, и можно удрать. А вот если в старом городе та же частота, там совсем худо. Чем ближе к центру – тем больше зомбаков. И мне кажется, они двигаются вместе с нами – в центр города. Людей мало, куда меньше, чем мертвецов. Машины только напоминают мирное время, да и то – постоянно попадаются битые и брошенные тачки, которые грубо спихнуты с дороги. И на дороге то и дело – битое стекло, желтые и красные куски поворотников и стопов и очень характерные участки – с пластиковым крошевом и слоем грязи, который ссыпается с брюха машины при ударе. Аварий было много, и дорогу никто не убирал.

– Куда вы меня везете? – вдруг оживает деваха. Ее еще слегка колотит, но вроде пришла в себя.

– В «Смольный». Мы обычно в это время обедаем с губернатором, но из-за тебя припозднились. Придется остаться без десерта.

Она все-таки дура. Минуты две переваривает сказанное, потом неуверенно спрашивает: «Прикол, да?»

Нет, не прикол. Нас только в «Смольном» и не хватало. А кстати, что с управлением городом? С одной стороны, вроде как в городе постреливают, но вот кто? Милиционеры, скорее, заняты охраной себя, чем наведением порядка. Порядка-то не видно. Светофоры частью уже не горят. Частью мигают желтым. Минимум пять магазинов, попавшихся по дороге, обнесены, причем грубо и нагло: разбиты витрины, у булочной в грязи раздавленные батоны, стеклянное крошево.

Кто может – улепетывает на машинах прочь из города. Но я вижу людей в окнах – многие смотрят на улицы, ждут чего-то, наверно – помощи. Но помощь оказывать некому. Полнокровных частей – с бронетехникой, строевыми солдатами – под Санкт-Петербургом нет. Есть куча кадрированных частей. Что они из себя представляют, говорит то, что на армейском жаргоне их величают кастрированными: горстка офицеров и прапорщиков и склады с имуществом советского производства. Да если б и были тут мальчишки срочной службы – много б от них было б проку? Это трудно – стрелять по людям. А когда поймут, для чего стрелять необходимо – для большинства уже поздно будет.

– Так ты прикалываешься, верно?

– Ну, а сама-то думать умеешь? Едем по своим делам. А вот ты нам на капот свалилась – помяла, кстати. И что прикажешь с тобой делать?

– Домой меня отвезите!

– И где живешь?

– На Ивановской. Рядом с Ломоносовской.

– Ого! Это ж строго обратно, да еще и с походом. Ты чего раньше ждала?

– Ну, вы ж на тачке, это пятнадцать минут езды!

– Ты шашечки на машине видишь? Нет? Правильно. Потому что это не такси. И времени тебя катать нет.

– Жлобье! Высадите меня здесь!

– Да с удовольствием! Нам дурных не надо – мы и сами на загляденье дурные, токо вот на метро ехать не рекомендую – частника лови.

– А почему это на метро нельзя?

– Когда милые упыри гнались за тобой по двору, тебе было куда бежать. А в метро, как считаешь – подвернется дежурный «Логан»? Саша, притормози у ближайшего зомби, девушка хочет продолжить общение не со жлобами!

– Этот сгодится? – мрачно спрашивает водитель, действительно притормаживая напротив вяло плетущегося бомжа. Сначала я не могу понять, это живой бомж или уже дохлый: грязен он сильно и морда синяковая. Но вот он поворачивает к нам харю, становятся видны его глазки, и сомнения исчезают. Саша оглядывается, но зомбак поблизости один; открыв дверцу, водитель окликает труп ходячий: «Эй, гражданин. Тут с вами девушка познакомиться желает!» И быстро юркает под защиту стекла и железа.

Бомжик живо реагирует на голос и направляется к машине.

– По-прежнему охота вылезать? Глянь, какой красавец!

– Не, не, не надо, пожалуйста, пожалуйста!

– Ну, так заткни свой рот и не хами, – неожиданно жестко говорит сзади незаметная под моим рюкзаком Дарья Ивановна.

– Справедливо сказано, – подвякиваю и я. – И так от тебя ноги затекли. Одни убытки и никакой пользы.

Девка сидит как пришибленная. За окном еще веселее – тут и магазины разграблены чаще, и трупы валяются неубранные, и мертвяки около них кормятся. Все настолько нереально, как в голливудском кино – вроде как и не с нами это происходит, ну не может такое происходить с нами… Дурацкие мысли: отлично сделанный грим, прекрасная работа художника, очень правдоподобная бутафория, замечательная игра массовки… Здравый смысл тихонько толкует, что это все – не кино, а правда жизни. Это – не бутафория, и стоящая раком девчонка в драных черных чулках и короткой юбке, жрущая вместе с зомбакой, бывшей раньше колли, дергающийся от рывков их челюстей труп толстой женщины – самая что ни на есть правда. Очень не хочется слушать шепот здравого смысла. Потому что становится до судорог страшно.

В нагрудном кармане начинает вибрировать телефон. Деваха подпрыгивает, втыкается башкой в потолок и грузно шмякается обратно на оттоптанные мои коленки.

– Что это? Что???

– Телефон, что еще! Подвинься, мне его так не достать!

Кончиками двух пальцев выцарапываю старенький «Сименс».

– Але?

– Привет! Как у вас дела? Все благополучно? – это Андрей, голос спокойный.

– Будем у вашего магазина минут через пять, если ничего не произойдет катастрофичного. «Логан» синий. С нами, кроме ожидаемых спутников, еще трое беженцев.

– Вас понял. Магазин эвакуирован. Встречаемся у бутика, что рядом с вашей поликлиникой. Китайский автобус. Белый. Ждем вас. Если будет нужна помощь – звоните.

– Принято. Связь кончаю, – нет, положительно, в разговоре с Андреем начинаешь разводить цирлих-манирлих.

Проезжаем мимо магазина, в котором я вчера вербовал спасательную команду и разживался оружием и боеприпасами. Впечатление сильное: у витрины и входа валяется полтора десятка трупов, кровищи натекло лужами. Кроме трупов, не меньше десятка зомби, которые, не отвлекаясь на нас, жрут неудачников. За такой толпой все же видно, что и стекла тамбура, и витрина густо простреляны и частью осыпались, а частью – в пулевых дырах, окруженных сеткой стеклянных трещин. Продуктовый магазин наискосок тоже пострадал – и там пулевые дыры, но мало – с десяток. Машину встряхивает, и она начинает переваливать через какое-то препятствие поперек дороги. Кошусь на Сашу – он прикусил губу и старательно крутит рулем. Опять начинаем изображать утку. Таращась на магазин, я не обратил внимания из-за девахиной спины, что и прямо на дороге нелепыми плоскими кучами тряпья лежит несколько человек. Сейчас Саша напряженно старается их объехать, но раскинутые руки и ноги не оставляют места для маневра. Хорошенькая же тут была бойня. Андрей вроде жив-здоров. А остальные?

У бутика стоит грязный автобус-коротышка. Таких в городе полно – они маршрутки-«газели» вытесняют. Сквозь загаженные стекла видно плохо, но он практически пустой. «Логан» притирается рядышком. Из китайского агрегата без суеты выпрыгивают трое – двое берут под наблюдение окружающую местность, третий машет приглашающе рукой и встает так, чтоб прикрыть и нас.

– Всем сейчас быстро – в автобус. Вещи оставим тут. Саша – пока за рулем. Я беру «Гаубицу», тебе оставляю «Приблуду». Посматривай!

Наше десантирование получается таким, что жаль – Бенни Хилл помер. Отличное у него получилось бы шоу! Сначала долго выкарабкивалась деваха. И заковыляла раскорякой на своих каблучищах. Потом вылез я и обнаружил, что ноги у меня затекли страшно, и хожу я на них плохо. Ружье мне Саша выдал, чуть не побив прикладом лобовое стекло, а стволом – боковое. Далее трое пассажиров с заднего сидения медленно и мучительно выкапывались из-под багажа – точь в точь, как вылезают из могил ожившие киношные мертвецы: сначала высовываются руки, потом головы, и все медленно и печально.

Стоя на ватных ногах и ощущая в них дикую щекотку от мириадов мурашек, я сдвинулся так, чтобы в случае надобности прикрыть огнем сектор, перекрытый для Николаича машиной и пассажирами – и тут как будто кто толкнул меня в бок. Не пойму, почему решил глянуть в казенник «Гаубицы». В казеннике оказалась стреляная гильза. Все это время вместо ружья у нас была всего-навсего дубинка с прикладом. Замечательно! Ну, Саше было, предположим, некогда – ему надо было машину уводить из-под носа общежитских, но все равно – оружие сейчас должно быть заряженным постоянно! Как токо будет свободная минутка – устрою профилактическую головомойку и Саше, и Дарье Ивановне, и себе, разумеется. Поспешно зыркаю по сторонам, заряжая ружье. И остался в самоделковой патронташке на стволе последний патрон… Тоже мудро. К слову, и у Саши тож пара выстрелов всего, если что. Не подумали оба. И при себе у меня – патроны как раз для «Приблуды», а у него наоборот. И ведь учили меня умные люди, что любое огнестрельное оружие без патронов становится вычурным куском железа…

К счастью, в отличие от находящегося в нескольких сотнях метров магазина для охотников и рыболовов, тут не видно пока ни одного зомби. Когда весь этот бродячий цирк забирается в автобус, охранение спинами вперед отходит к дверям. Всё – все на месте, кроме Саши. Знакомим людей друг с другом. Всего в пустом автобусе четверо – Николаич с Андреем и двое незнакомых мужиков. Один крепкий, но слегка располневший, представляется Ильясом, второй – мелкий, верткий – Владимир. Кратенько излагаю, что было, упоминаю про две стычки. Слушают внимательно, задают толковые вопросы.

Николаич, в свою очередь, сухо докладывает, что за это время они нашли место, где будет безопасно, продали двум особо настырным покупателям четыре пачки охотничьих патронов, а на ночь отрядили Серегу в засаду, которую он и устроил в продуктовом магазине. Так они на пару с Андреем и охраняли оба магазина. Николаич раздобыл ставший безхозным автобус и всю ночь мотался на нем, перевозя то людей, то грузы из оружейного и продовольственного. Большая часть сотрудников продовольственного, в том числе и симпатичная кассирша, подались в убежище.

Ближе к утру – в пёсий час – магазин попытались подломить пятеро каких-то сукиных сынов. Им дали взломать входную дверь и огнем с двух сторон очень быстро положили, как только убедились, что взломщики вооружены. Нападавшие пытались отстреливаться – собственно, все дыры в стеклах – их рук дело. Трофеи оказались убогими: два пистолета-пулемета с дурной репутацией, навороченный Смит-Вессон под неходовой у нас патрон и два ТТ – не то китайские подделки под тульскую продукцию, не то пакистанские подделки под китайские подделки. Говоря проще, «металл на пистолетах ногтем царапается». Те самые, у которых после тридцати – сорока выстрелов ствол раздувается напрочь. Ну, и патронов два десятка разношерстных под все это безобразие. Андрей еще не успел собрать оружие, а уже поперли мертвяки со всех сторон.

Этих настреляли 18 штук. Потом решили сматываться, когда точно убедились, что выстрелы как раз и приманивают зомби. К этому времени практически всё уже вывезли.

Успели аккурат к нашему приезду. Теперь забираем Кабанову – и двигаем в убежище. Возникает некоторый спор на тему того, кто остается при машинах. Семья Сан Саныча настоятельно просит дать им возможность зайти и узнать, как у него дела. Отказать им трудно, да у меня и не находится убедительных доводов. У Николаича – тоже, хотя ему это не по душе, что заметно. Замечание Дарьи Ивановны о том, что при любом исходе событий из поликлиники есть что вынести и использовать, и потому пара дополнительных человек лишними не будут, решают вопрос. Опять же, Саша показал себя в утренней стычке молодцом, попав обоими выстрелами, в отличие от моего тройного мазелина. Володя с Андреем выходят и вскоре возвращаются с Сашей.

– Получается так, – говорит Николаич. – Здесь остаются девушка, хозяева собаки, сама собака и в прикрытии – Володя. Парень, стрелять доводилось? – это он соседа снизу вопрошает. Тот краснеет и отрицательно мотает головой. – Ясно. Получается так, что один стрелок на все про все.

– А мы можем проехать ближе ко входу в поликлинику. В случчего – поддержите огнем сверху.

– Пожалуй!

– Теперь по оружию. Если придется стрелять в самой поликлинике – от гладкостволов оглохнуть можно будет. Потому Ильяс и Андрей берут мелкашки. У меня – СКС. На самый крайний случай. Доктор, оставьте свою машину – возьмите оба ТТ. Если один заклинит – второй используете. Там как раз по 6 патронов в каждом. Но лучше не стрелять – по одиночным целям мы и без вас отработаем. Саша… Что больше нравится – «Агран» или «Борз»?

– А это что такое?

– Пистолеты-пулеметы последнего времени. Откровенно – и то и другое дерьмо. Годится стрелять в спину, разве что. Один – хорватский, другой – чеченский. Ненадежные, прожорливые, сделанные плохо. Ну, что берем?

– Тогда револьвер.

– Выбор хороший, только учти – четыре патрона всего в барабане.

– Учту.

– Получается так – мы с Андреем и Ильясом идем тройкой. У дверей берем территорию под контроль, доктор открывает. Заходим тройкой, проверяем вестибюль.

Если пальбы не будет – заходят мама с сыном, доктор дверь запирает. Потом по указаниям доктора двигаем в том же составе: мы тройкой впереди, вы парой прикрываете тыл, женщина в середине. Какие у нас задачи?

– Первое – забрать докторшу из лаборатории с результатами. Там же буфет – взять продукты.

Второе – сумки, которые Сан Саныч набрал.

Третье – из прививочного кабинета и процедурной забрать инструментарий и все, что можно будет утащить. Возможно, появится еще что-нито, ну – по месту решим.

Четвертое – навестить Сан Саныча – это можно в начале сделать.»

– Получается так. Теперь давайте с оружием разберемся.

Выданные мне ТТ, похоже, выпиливались напильником из цельного куска железа. В них только отдаленно чувствуется элегантность и надежность прототипа – советского ТТ.

Есть в них какая-то лажа. Но, как все советское оружие, просты, и потому освоить нетрудно. Револьвер Саша тоже быстро принимает на вооружение. Андрей отдельно отмечает, что осечных патронов в револьвере не было – так что можно надеяться, что и эти четыре сработают как надо. Дополнительно берем пару рюкзаков – явно из магазина, мой такой же – и выдвигаемся. Некоторое сомнение вызывает то, как лучше поставить машины у входа. В итоге получается не так, чтоб великолепно, но автобус тушей перекрывает вход, и забраться в него можно моментально, что плюс. Добираться до легковушки не так хорошо, но в целом – терпимо. Зато она преграждает путь тем, кто полез бы из-за угла – от детсада.

Удивительно, но вокруг входа в поликлинику никого нет. Ни живых, ни мертвых.

Открываю дверь, трое проскальзывают вовнутрь. Ждем – все тихо, и заходим сами. За сутки ничего не поменялось. Двигаем налево, в сторону кабинета начмеда. Николаич все время одергивает Дарью, но она, видно, не очень его понимает. Надеюсь, что произошло чудо. Ведь не бывает стопроцентно смертельных заболеваний… Нет, бывают – то же бешенство. Без вакцинации – 100 % летально. И еще есть… Но очень хочется ошибиться.

К сожалению, чуда не произошло. Троица стрелков охраняла нас, пока мы стучали в дверь и звонили по телефону. В кабинете трещал звонок, и мы слышали, что Сан Саныч ходил. То есть ходило то, что было вчера Сан Санычем – хорошим порядочным человеком.

Николаич деликатно покашлял и сказал вдове:

– Получается так, что нам надо идти. Тут еще живой человек, да не один. Беременная она. Пойдемте. Сочувствую вам, но нельзя нам тут задерживаться. Никак нельзя.

Опа! А откуда он знает, что Валентина беременна? Я ж ему этого не говорил. Интересно. Очень интересно. И так видел, что Николаич не прост, но он еще больше не прост.

Дарья Ивановна – сильный человек. Переводит дух и идет за ними. Саша плетется понуро. Видимо, он до конца не верил в то, что произойдет именно так.

– Саша! Не отвлекайся – на нас тыл. Держим тыл!

Он с усилием встряхивается. Глаза красные, на мокром месте. Ну, да оно бы и хорошо сейчас им обоим поплакать с мамой-то. Но вот никак нельзя тут раскисать.

Посматриваем по сторонам. Вспоминаю, как чуть не шмякнулся на лестнице. Убираю палец со спуска теплого ТТ. Показываю Саше. Ответно он показывает, что его палец на спуске и не был.

Резкий окрик Николаича: «Стой, стрелять буду!» И через несколько секунд: «Ильяс, огонь!» Щелкает мелкашка. Мельком глянув туда, вижу, как заваливается в конце коридора у лестницы худой, невысокий зомби. Подходим к лестнице. Смотрю на упокоенного – испитого вида беспризорник-подросток. У нас не было таких пациентов.

Точно не было.

Непонятно, откуда этот засранец взялся. Но нам в лабораторию. Двигаемся тем же порядком. На лестнице – никого. На этаже – сюрприз: сразу двое зомби. Тетка из недавно взятых санитарок, фамилия у нее была смешная – Кишко и мужичок пухлый. Вроде, я его у ревматолога видел.

– Внимание, граждане! Если вы не зомби – поднимите руки или отзовитесь. Если не сделаете этого – открываем огонь на поражение! Повторяю! Внимание, граждане! Если вы не зомби – поднимите руки или отзовитесь. Если не сделаете этого – открываем огонь на поражение! – Андрей точно раньше политработником был. Ну, прямо лектор. Но вот стреляет он не хуже Ильяса – оба беспокойника валятся на пол.

– Выдвигаемся! – это Николаич.

Проходим полкоридора – Николаич поднимает руку и показывает вперед: там тихонько открывается дверь кабинета – видно по лучику света, который начал расширяться.

– Эй, в кабинете! Если живой – отзывайся! Если зомби – лучше закрой дверь от греха подальше! – это уже Ильяс. Тут я ловлю себя на том, что и я, и Саша, и Дарья смотрим не назад, а вперед. А нам-то с Сашей надо смотреть назад. Цыкаю тихонько, корчу недовольную рожу – спохватывается, теперь оба старательно разглядываем пустой коридор.

– Не стреляйте, не стреляйте, я живой, меня не кусали! – голос пацаний, тонкий.

– Ну, так вылезай, руки чтоб мы видели, и потихоньку иди к нам.

– Стрелять не будете?

– Не будем, сказано же!

– Точно не будете?

– Слушай, поганец – нам что, землю есть? Или вылезай, или закрой дверь и сиди дальше.

Из кабинета вылезает подросток – такой же беспризорный клеенюхатель, как тот, упокоенный на первом этаже, токо мельче и младше.

– А где менты?

– Не завезли еще. А вот что ты тут делаешь, балбес? Кстати, доктор, гляньте – на нем покусов нет?

Осматриваю задохлика. Попутно он рассказывает, что они с Микой – такая кликуха была у того, упокоенного, забрались вчера вечером в поликлинику, так как поняли, что в поликлинике людей нет. Мика обещал, что они тут наберут всего полны руки. Внизу и впрямь были две сумки с лекарствами, но нужных Мика там не нашел, и потому они пошли на второй этаж – шмонать по кабинетам. В одном нашли женскую сумочку с кошельком, мобилу, еще разные вещи. А во втором, как только они зажгли свет, Мику сцапала страшная тетка. Тут еще и мужичок появился – вот Сыкатый (это погоняло нашего найденыша) и кинулся бежать, потому как и тетка, и мужик были очень жуткие и Мику стали грызть зубами, а Мика вырывался и орал. Сыкатый спрятался в кабинете, а Мика потом перестал орать, а Сыкатый высунулся, увидел дядьку и тетку в коридоре и сидел – боялся. Утром решил вылезти в окно, но там внизу тоже такие же страшные стоят и ходят. Услышал нас и стрельбу – решил, что менты пришли из-за выбитого окна, решил сдаться. Дело знакомое: заберут в детдом, накормят-напоят, помоют, отоспится – и опять даст тягу. Такая вот свободная личность.

Покусы на пацане я нашел. Не те, правда. Вшивый он. И гниды в волосах. Подарок судьбы, одним словом. А так, в целом – токсикоман, судя по серой коже, курит, конечно, определенно социально запущен. В общем – фрукт еще тот. По виду ему лет 12, но такие растут плохо, так что может быть и 14 – 15 лет. Спрашиваю. Оказывается, 14.

Саша самоотверженно наблюдает за тылом. Ильяс держит под прицелом все впереди. Николаич, Дарья и Андрей смотрят на меня. Излагаю ситуацию. От себя добавляю, что у Макаренко беспризорники при нормальном воспитании становились дельными людьми. Сейчас прогноз куда хуже – те беспризорники не нюхали клей, происходили от нормальных родителей, пропавших в Гражданскую войну, а не от пьяной хрони.

– А вшивость его сложно лечить?

– Это-то как раз просто. Полчаса в кабинете у дерматолога – и чистый.

– Значит, проблема вся в том, чего он сам хочет?

– Точно. Токсикоман безголовый нам не нужен. У них, если печень раньше не накроется, дорога одна: либо спиваются, либо наркоманят, но это самые долгоживущие и удачливые.

Николаич задумывается.

– Слушай. Как там тебя, по человечески-то звать?

– Сыкатый!

– Я не про погоняло твое. Имя – как тебя звали по-людски?

– Ээээ…Демидов Сергей.

– Ну так вот, Демидов Сергей, ситуация простая. У нас в команде – люди. Я каждому доверяю. А ты пока – уж извини – крыса подвальная. Я тебя не виню. Каждый живет, как умеет. Но мне крыса в отряде не нужна. Совсем. Если ты будешь стараться стать человеком – мы тебя возьмем с собой. Но тебе придется много что делать, чего ты раньше не делал, и наоборот – прекратить полностью многие свои привычки. Если тебе это влом – без вопросов. Мы – туда, а ты отсюда. Дорога нами расчищена. И лучше не обманывай ни себя, ни нас. Сейчас время такое, что если ты скрысишь и из-за этого погибнут хорошие люди – извини, я тебя пристрелю. Или он пристрелит. Или – он. Вот такие дела. У нас в команде ни хрена свободы нет. Кайфа нет и скучно, хотя до черта всякой работы. Потому прикинь – тут неподалеку канцтовары. «Момента» – хоть залейся. Так что думай. Захочешь остаться – мы скоро обратно пойдем. Подберем на обратном пути, посиди в кабинете. Захочешь слинять – путь свободен. «Момент» – рядом. В кабинеты токо не суйся – тут таких дядек-теток много сидит.

Оставив пацана думать, продвигаемся до двери в лабораторию – благо, тут она, в торце коридора. Ключ, который дал Сан Саныч, мягко щелкает в скважине. Но когда мы закрываем дверь и нам навстречу выходит Валентина Ивановна, Николаич просит Андрея присмотреть за беспризорником. В общем-то я с ним согласен: беспризорщина тупа и жестока в основной своей массе, и этот пацан может легко наделать пакостей – от просто насрать в коридоре в пику нам – скучным мудакам, до более серьезных пакостей – например, убегая из поликлиники, пооткрывать двери тех кабинетов, где сейчас тупо стоят зомбаки. С тем же успехом может и остаться и потом оказаться нормальным… Ну, почти нормальным: печенка-то у него посажена все равно, да и по мозгам «Момент» и прочие растворители как кувалдой бьют.

Валентина явно очень рада. Наверно, все-таки побаивалась, что может остаться тут, как Сан Саныч. Приглашает отобедать – она еще и еды наготовила. Оказывается, хитрый Николаич проверил мои слова – тем более, что сделать это было просто: номер телефона лаборатории имелся в «желтых страницах». За ночь они несколько раз переговаривались.

Правда, он не спрашивал ее, каковы результаты экспериментов, а она говорила о чем угодно, но не о том, что получается. Ну, разумно.

Буфет через дверь от лаборатории. Четыре столика и стойка с салатами. Отмечаю, что практически все продукты уже упакованы. Нам подаются как раз салаты, разогретая пицца и тушеная говядина. Очень к месту. Чай, кофе, соки в пакетах. Пирожки с грибами и лимоном.

– Доктор, сходите к Андрею – что там с этим шакаленком? Либо лечим-кормим, либо вон его отсюда.

Цепляю со стойки открытый пакет яблочного сока, пару пластиковых стаканчиков и двигаю к Андрею. Тот, как заядлая сплетница, внимательно смотрит в замочную скважину.

– Ну, что нового? Соку хочешь?

– Пацан обшмонал трупы и ушел в кабинет. Давай сок!

Андрей оборачивается, и его натурально перекашивает от отвращения. Нюхаю сок – нормальный яблочный, пахнет вкусно, да и марка не из дешевых. Но Андрей смотрит на меня с таким омерзением, словно я ему поднес к лицу полуразложившуюся крысу в опарышах.

– Да сколько же можно! Это кто, Ильяс или Николаич никак не угомонится?

– Андрей, ни сном, ни духом! Ей богу! Честно! Что случилось-то? Нормальный сок, мне нравится больше, чем апельсиновый.

Подозрительно смотрит, вздыхает.

– Ладно, убери это к черту. Что Николаич?

– Спрашиваем найденыша, что решил. Поступаем соответственно.

– Ясно. Ну, пошли.

Торопливо выхлебываю оба стаканчика, ставлю пакет в сторонку и, как провинившийся школьник, догоняю Андрея.

Заходим в кабинет. Демидов Сергей, крыса подвальная, разлегся на груде бумажек, вывернутых из шкафа. Грамотно – не на холодном же полу лежать, а бумага – отличный теплоизолятор.

– Ну, осквернитель гробниц, чего решил?

– Тык чо, с вами иду. Тут делать нефиг.

– Условия понятны? Делаешь, что велят, взамен учим уму-разуму, кормим, поим. Начнешь хамить, крысятничать, пакостить или опять нюхать – скатертью по жопе. Если по твоей глупости кто из команды погибнет – станешь тоже страшным дядькой. Понятно?

– Понятно. А как же права ребенка?

– У ребенка права: есть, пить, спать, выполнять поставленные старшими товарищами задачи и быть полезным и послушным. Курить, нюхать, воровать, бездельничать – таких прав у ребенка нет.

– Чо, и курнуть уже нельзя?

– Ты, задохлик, по твоему возрасту должен быть на десять сантиметров выше. На пяток кило мяса больше. На четыре класса умнее. Детдома и всякие там заботы о бедных пьющих и гулящих сиротах – считай, в прошлом. Это уже кончилось, если ты не заметил, – встреваю я.

– Мы тебя упрашивать не будем – некогда. Итак – подписываешься?

– Где?

– Везде. Условия наши приняты?

– Ну, приняты…

– Тогда двинули приводить тебя в порядок.

– Это еще как?

– Вшивая гопота нам даром ни к чему.

Через кабинет – у дерматолога – как раз был шкафчик с образцами препаратов от педикулеза. Делали его меньше года назад, так что все свежее еще. Малатион во флаконе. Самое то. А потом я найденыша еще шампунем с педилином обработаю. (Гм, а вроде ж это одно и то же, токо названия разные?) Надо еще потом вычесывать дохлых насекомых и гнид – ну, это сам, не маленький.

Смоченным тампоном протираю грязную волосню. Похоже, что он недавно был в детдоме – волосы короткие достаточно. Уже легче. Так, намазали, теперь подождать чуток. Да, а вот его шмотки надо бы выкинуть. А во что его одеть? В шкафу висят халаты, сменная обувь. Ладно, пока обойдется халатом. А там одеть найдется во что.

– Шмотки свои вшивые кидай в угол.

– Это еще зачем?

– Затем – делай, что говорят.

– Э, я вам Машкой быть не подписывался!

– Ты что, нахал, считаешь, что твои тощие грязные мощи зажгут в нас похоть? Не надейся, поросенок. Не на тех напал. Кидай свои шмотки в угол. Вот на тебе полотенце – я его смесью спирта и фурацилина намочил – оботрись, сними верхний слой грязи. Чучкан!

– Я ж замерзну. На улице-то не май месяц!

– Знаешь, ты за свои тряпки как баба цепляешься. Кончай дурковать!

В бровях и ресницах вшей у него нет. Под мышками – тоже. На всякий случай даю ему тампон, чтоб обтер свою жидкую волосню, где она есть. Потом обтираем тощее и грязное тело свертком из мокрого полотенца. Ну, мытьем это не назовешь. Но хоть почище на килограмм стал. Теперь выдаю ему халат, зеленые операционные портки, которые носил дерматолог, и лапти его же – великоваты, но годятся.

– Куда я таким чучелом пойду, – бунчит пацан, пока я наматываю ему на голову косынку – малатион должен поконтактировать с вошками подольше.

– Я так полагаю, что жрать. Наверху уже накрыто, и стоит поторопиться.

Упоминание о жратве окрыляет беспризорника. Уже не споря, бодро двигает с нами в буфет. Конечно – ел-то он, самое позднее, вчера вечером.

– Садись, питайся, – встречает его Дарья Ивановна. Похоже, она решила взять над беспризорником шефство. Остальные довольно оживленно разговаривают с Валентиной, которая рассказывает о том, что получилось в ходе экспериментов. При этом она перелистывает две толстые общие тетради – довольно густо исчерканные и исписанные.

Лихо же она поработала. По ее словам, получается следующее, если изложить человеческим языком, а не научным, результаты суточной работы с полусотней крыс, хомяков и мышей:

1. Любой укус – смертелен для млекопитающих.

2. Кровь зомби перестает быть заразной через час – полтора.

3. Смерть наступает в зависимости от тяжести ранения: тяжелая рана – быстрая смерть, легкая рана – жертва еще поживет. Около суток.

4. Обернувшиеся животные едят только мясо. Остальная ранее привычная пища – игнорируется.

5. Самое предпочитаемое для обращенных – мясо животных своего же вида, которые не обратились еще. При этом крыса-зомби и хомяк-зомби, нажравшись соответственного мяса, увеличились в размерах – причем заметно, и стали активнее. Валентине показалось, что они и поумнели, в то время как у остальных зомби интеллект резко снизился.

6. Друг друга зомби не едят. Но в случае, если кого-то из них упокоят, через 15 – 20 минут начинают лопать с аппетитом.

7. На третьем месте по предпочитаемости стоит любое другое мясо. При предложении животным-зомби мяса необращенных особей, упокоенных обращенных и говядины все вначале кидались на свежее и «свое». Потом на обращенное-упокоенное, и только в случае отсутствия первых двух сортов начинали жрать говядину.

8. Зомби, не получившие никакой еды, очевидно ощущали ее близость и проявляли активность в течение 12 – 18 часов, после чего «устали» и впали в спячку, оставшись в тех же позах, что и были.

9. При создании шума рядом ожили снова. Причем переход к активности у разных особей был разным – от 1 до 26 секунд. Наибольшую задержку показали те, которые находились в более холодном месте – у раскрытого окна.

10. Отсюда следует очевидный вывод: чем теплее, тем зомби активнее. Поэтому, вероятно, их поведение соответствует поведению холоднокровных.

11. Еще очевидный вывод: чем сытее зомби, там они активнее. Чем лучше подходит им потребляемое ими мясо, чем оно более «свойское» – тем зомби умнее и активнее. Вероятно, и опаснее.

12. Помещенные в морозилку холодильника зомби замерзли без проявления антифризности, причем быстро. Оттаяв, показали, что замерзание ни в чем им не повредило. Значит, какая-то антифризность в их биохимии присутствует, и биохимия их организма резко отличается от человеческой.

13. Помещенные в воду зомби проявили практически панические реакции и всячески старались удрать подальше от воды. Чем вызвано – неясно. В клетке старались держаться подальше от емкости с водой. Зомби, сутки насильно удерживаемый в воде, внешне никаких изменений не имел, но передвигался странно и при первой же возможности покинул воду.

14. Помещенные под обогреватель зомби вначале активно старались попасть в самое теплое место, а после того, как нагревались до определенной температуры, наоборот – покидали зону обогрева. Удерживаемый насильно под обогревателем экземпляр также не имел видимых повреждений по освобождении, но еле полз.

15. Вскрытие показало… Оно показало, что совершенно непонятно, как функционируют организмы зомби. Этого просто не может быть – но оно есть.

16. Зомби определенно видят, слышат, могут обонять. Болевые ощущения, очевидно, у них отсутствуют – на механические повреждения реакции не дают.

17. Основной вывод: пока можно уверенно говорить, что ликвидировать зомби можно только путем разрушения головного мозга.

Валентина Ивановна посмотрела на Николаича и чуток напряженно сказала:

– Теперь вы знаете результаты эксперимента, так что вроде бы я вам и не нужна…

– Не говорите глупостей, Валентина Ивановна! – отозвался Николаич. – Вы ведь боитесь, что мы вас бросим теперь?

Валентина бледно и вымученно улыбнулась.

– Так зря боитесь. Куда ж нам без врачей. Да и без детей. Не говоря уж о женщинах!

Андрей изобразил на губах пошловатый мотивчик из оперетты – тот, где «без женщин жить нельзя на свете, нет!»

Все облегченно посмеялись. Отметил, что и Дарья явно облегченно вздохнула.

– Ну, раз вам без детей никак, – стала серьезной Валентина, – то у меня есть информация. Тут рядом мертвый детский сад…

– Да, доктор нам рассказывал, да и наш товарищ там был…

– Так вот, он не весь мертвый. Там на втором этаже повариха заперлась с четырьмя детишками. Я ночью во время очередного перерыва на гимнастику заметила, что там одно окно загорается и гаснет, как в кино: три длинных, три коротких, три длинных, три коротких… Это вроде бы сигнал «СОС»?

– Да, в сухопутном и женском исполнении.

– Я тоже поморгала. А потом мы поперекрикивались. Я обещала, что мы постараемся помочь. Я не слишком много на себя взяла?

– После окончания операции отвечу. Там много зомби?

– Садик был частный, небольшой – на тридцать пять детей.

– Ну, пойдемте, посмотрим. Андрей – остаешься тут, Ильяс и доктор – пошли. Показывайте, Валентина Ивановна, откуда видно лучше.

– Я бы хотел доесть то, что у меня перед глазами. Сытый – я как зомби! Быстрый и умный. А голодный – наоборот. Мы ж не завтракали еще.

– А, ну да, вы с пополнением занимались, – но я вижу, что Николаич недоволен. Неисполнение приказа с отговорками из-за еды… Кондратий для любого командира. Помнится, такое себе позволил личный водитель командира дивизии Сеппаго… И тут же попал в пехоту… Но я-то не водитель. А вот Николаич вполне мог быть раньше и комдивом – чем перестроечные черти не шутили.

Жрем мы втроем с Андреем и Демидовым. Остальные, видно, наелись и сидят, смотрят. Смотрите, смотрите – мне это по барабану, как говорил мой друг: «Когда я ем – я глух и нем, хитер и быстр и дьявольски умен!»

Впрочем, надо и честь знать, хотя тушеная говядина Валентине удалась прекрасно. Тем более – когда еще так получится: за столиком со скатертью, в безопасном месте… Пирожки… Пицца… Кофе, правда, дерьмовый, это не заметить трудно.

С грустью покидаю еще недоеденные яства, понимая, что парочка неминуемо бергинизирует оставшееся – был у нас студент по фамилии Берг. Если он попадал за стол, то не вставал, пока на столе еще оставалось хоть что-то съедобное. Методическое и полное истребление провизии у нас на курсе так и называли – бергинизация…

Из окна хорошо виден двор детсадика. К моему удивлению, детишек в поле зрения всего трое. Нет, еще двое в дальнем от нас углу – просто они перемазались в грязи, за кустами видно плохо. Рядом с детсадиком полно сирени – когда цветет, вид совершенно фантастический и запах тоже – мы все сидели с открытыми окнами и наслаждались. Сейчас кусты голые, но сквозь них видно не очень хорошо.

Вот взрослых куда больше: и дедок чертов стоит, синеет бахилами, и добрый десяток таких же, как он – правда, измазанных в грязи и крови – пасется у забора и под нашим окном поликлиники. Видно, когда дамы ночью перекликались – на шум пришли. И машин добавилось: три «дамские» и явный джип – как положено, черного цвета. Не разбираюсь я в этих марках, но вроде бы «Ровер».

Окно напротив, на втором этаже, привлекает внимание – с него свисает болтающаяся на ветру яркая тряпка, а на стекле лист белой бумаги с надписями, но мелковато написано. Словно в ответ на открывание нашего окна, то окно тоже открывается, и толстая тетка начинает отчаянно махать этой тряпкой. Хорошо еще, не орет. В ответ машем руками.

– Давай, Ильяс, зачищай.

Ильяс пристраивается поудобнее на подоконнике и начинает отщелкивать – буквально отщелкивать, потому как выстрелы негромкие – стоящих внизу зомби.

По сравнению с ним винтовка выглядит игрушечной, но я четко вижу, что мягкой пульки 5,6 мм вполне достаточно. Бывшие люди внизу один за другим валятся как тряпишные – словно кто-то вмиг выдернул из них стержень. Отрабатывает Ильяс быстро и аккуратно. Ну, да это было как в тире – и мишени практически неподвижны.

– Извини, Николаич, по детям не могу.

– Передай винт Доктору. Доктор, придется вам зачистку закончить.

Кровью, что ли вяжут? Или и впрямь не могут? А я такой весь из себя гнусный палач, детоубийца и пр. и тр.?

– А вам самим вроде невместно? Все равно, если уж вдруг все образуется, то Ильяс за сегодня на пожизненное намолотил.

– Нет, просто у вас подготовка соответственная. Если бы мне понадобилось ампутацию ноги делать – я бы вас так же попросил, а не сам взялся.

В этом есть некоторый смысл, вообще-то. Принимаю винтовку. Не упокоим этих троих – не спасем тех пятерых. Не спасем – будем себя чувствовать херово. А нам и так невесело, если честно.

– К слову, что это Андрей так от яблочного сока подпрыгнул?

Николаич хмыкает:

– В первую чеченскую их команда базировалась на побитом консервном заводе. Снабжение было такое – ну, практически и не было снабжения. Особенно воды не хватало. А в подвале завода бойцы нашли складированный яблочный сок. Вот они его и пили, и умывались, и кашу варили, и чуть ли не стирали одежу. После этого если встретишь человека, который яблоки на дух не переносит – скорее всего, сможешь точно сказать, где он был в первую чеченскую.

Осматриваю винтовку. Старенькая уже, но многозарядная мелкашка. Прицел простой, освоиться – не сложно.

– Значится, так: если вы потом будете меня этим попрекать – обижусь всерьез. Я уже один раз был гнусным палачом, сильно поумнел потом и в женском поле сильно разочаровался. Не хотелось бы это второй раз проходить и разочаровываться в вас…

– Не беспокойтесь – этого точно не будет!

Ну, коли так, поехали… Главное, как учили: не воспринимать объект как человека, не то чтобы не думать, что вот это – человек с именем, и фамилией, и родственниками, а даже как фанерный силуэт не воспринимать. Прицеливаться в деталь одежды. Безотносительно.

Голубой кулек капюшона. Перезарядка. Значок с уточкой. Перезарядка. Розовая полоска шапочки. Перезарядка. Хороший бой у винтовки, точный. Да и дистанция тут – доплюнуть можно.

Только собираюсь отдавать винтовку, как из хорошо видной отсюда двери детсада вылезает еще один кадавр. Пузатый, крепко сбитый, лысый, в майке на волосатом торсе. Руки замотаны, видно, его же рваной рубашкой, кровищи много. Умер еще вчера – по лицу видно. И уж так мне везет сегодня – снова кавказец. Ну, это уже ни в какие ворота не лезет… Ну, и получи в лоб. Потому как, кроме лба, никаких отвлеченных деталей одежды на нем нет. И мимо он пройти не даст. И детенышей вывести не получится, пока он нелепой куклой торчит посередке дверного прохода.

Потому плевать мне, что он был человеком, после трех упокоенных детенышей я и так остервенел – хоть в штыковую атаку кидайся. Но Николаич тянет от меня винтовку и говорит спокойно:

– А как вы думаете – может, нам и не нужно, чтобы люди в автобусе сидели? Если кто и подойдет – со второго этажа их перестрелять будет тоже несложно. Да и покормить их стоит, в туалет сходят.

Это как ушат холодной воды.

Хитрый, черт!

Конечно, я соглашаюсь. Ильяс с Сашей садятся в кабинет на втором этаже – вчера именно отсюда мне махнул рукой Сан Саныч. Компашка из автобуса – включая пуделишку – благополучно добирается до буфета и начинает приходить в себя. Застряли мы тут надолго, со всеми этими делами. Я думал, быстрее разберемся. А теперь еще надо ломиться в детсад. Потом, опять же, еще и их приводить в порядок. Николаич, тем не менее, спокоен. Единственное, что им с Андреем не понравилось сегодня – это то, чем они гордились вчера: те пятеро грабителей у магазина получили по пуле в голову. Красиво, конечно, элегантно. Но это почти полтонны ценного мяса для зомби. Получается, как с теми – в Петергофе.

А это нехорошо по-любому. Получается, что тактические и стрелковые аксиомы надо пересматривать.

Пора, однако, выдвигаться в детсад. Еще раз осматриваем зачищенную местность, пришедшего откуда-то из-за машин одинокого зомбака кладем к упокоенным. Все, пора идти.

Ударная тройка – Володя, Николаич, Андрей. Я опять в обозах. Ну, да это меня и не огорчает. Стрелковая подготовка у них лучше, видно, что и в тактике они куда лучше разбираются. Бдительно и внимательно озирая окрестности, доходим до самых дверей. Никого. Перешагиваем через мужика в майке, троица включает «налобковые» фонари, хотя вообще-то достаточно светло. В коридоре набрызгано и налито кровищи, но никого. Все двери закрыты. Лестница. Тоже пусто. Три двери. Андрей стучит костяшками пальцев в среднюю. По ней, похоже, колотили окровавленными руками, кровь уже обсохла. Но аккуратный Андрей старательно выбирает чистый кусочек и перчаток не снимает.

– Это вы? – женский встревоженно-радостный голос.

– Да, это мы! – ну, а как еще ответишь?

– Вы все проверили?

– Двор, коридор, лестница чистые. В комнаты не заходили и не собираемся.

Щелкает щеколда и какой-то замочек. Дверь потихоньку открывается, виден глаз. Удовлетворившись осмотром, хозяйка глаза открывает дверь как следует, и мы видим второй глаз, ее лицо, фигуру и четырех детенышей в маленькой каморке. Здесь, видно, хранилось белье. Кастелянская, что ли?

– Краса Эрастовна Безсчастнова, повариха. А это Сеня, Лика, Аллочка и Аревик.»

То, что повариха, это видно. Настоящий кинематографический штамп: полная, добрая, уютная и бойкая. Дети, как это ни странно, достаточно спокойно на нас смотрят; если и плакали, то уже угомонились, и сопли им вытереть было кому.

– Там, внизу папа Аревик должен быть. Он сначала ломился сюда, хотел вынести дверь, чтоб забрать дочку, но мне удалось его убедить не делать этого. Попросила его лучше расчистить дорогу на выход и… и полечиться, чтобы дочка не заразилась.

– Мы сходим. Посмотрим. Вы пока запритесь.

Спускаемся вниз. Андрей с Николаичем рассматривают следы. Получается, что этот кавказец сначала пытался выломать дверь, отбиваясь от насевшей нежити, а потом просто растаскивал кусающихся детенышей – а возможно, и взрослых – и распихивал их по пустым комнатам. Видно, что руки ему обгрызли сильно, но дорогу дочке он и впрямь расчистил. Силен мужик, уважаю. И в знак уважения оттащу труп за угол – чтоб для дочки папа еще остался живым. Андрей помогает, так как покойный весит за центнер. Ну вот, это все, что мы можем сделать. Ну и, разумеется, помочь дочке.

Андрей невозмутимо обхлопывает карманы мертвеца. Вытаскивает ключи с брелками.

Заходит в коридор. Понимаю, что он ищет барсетку. Но, видно, кто-то из зомби вцепился в эту вещь и утащил с собой.

Николаич показывает наверх. Эвакуация детей проходит в штатном режиме.

Нам никто не мешает, не кидается из кустов и не прыгает с крыш. Но облегченно вздыхаем, только зайдя в холл. Далее уже привычно и отработанно переходим в лабораторию. Попавшиеся нам по дороге трупы дети воспринимают достаточно спокойно. Видно, весело у них вчера было – устали уже бояться, ступор у них. Пожалуй, через несколько дней реакция будет, пока как оглушенные. А вот повариха – та совершенно адекватна. Делаю ей комплимент на эту тему.

– Имя обязывает, – легко соглашается она.

– Это как? – несколько глуповато удивляюсь я.

– Так меня в честь дедушки назвали. КрасА – Красная Армия. Сокращенно, – лукаво стреляет глазами пожилая уже толстушка.

Ну, точно: и имя такое, и фамилия – очень модны были все эти псевдонимы у молодых ррреволюционеров: Максим Горький, Демьян Бедный, Серж Терпигорев…

В буфете народу набилось густо. Для детишек освободили стол и уж совсем было кинулись кормить, как вмешалась Краса и уточнила, что у детей диета, трое из четырех – аллергики, и взяла кормежку в свои руки.

У меня незаконченная санобработка беспризорника. Вместе с Андреем отправляемся домывать Сыкатого. Пока я его мою, Андрей деловито собирает все, что подвернулось ценного в кабинете дерматолога, особенно в плане лечения педикулеза. Что ж – во время бедствий именно этим тварям хорошо живется. Дельно запастись средствами для сокращения их поголовья.

Доведя пацана до приемлемого уровня грязности, отправляемся к сумкам с медикаментами. Крыса подвальная как-то финтит и, по-моему, очень не хочет туда идти. Когда из вестибюля заходим в холл с киоском – понимаю, что его крючило. Эти два уродца вывернули заботливо сложенные в сумки медикаменты и расшвыряли их по всему холлу. Да еще, похоже, не просто расшвыряли – полно мятых и разорванных упаковок. Поблескивают блистеры с таблетками…

– Приятно видеть такое трудолюбие: чтобы так все раскидать, надо минут пятнадцать в поте лица своего стараться на совесть. Я рад, что нам попался старательный и трудолюбивый человек. Сейчас ты возведен нашим командиром в ранг Крыса Подвальная. Вот, значит, сейчас ты уложишь все обратно в сумки. А все вылетевшие из коробочек блистеры с таблетками протрешь тряпочкой. От пыли. После этого выполнишь еще пару заданий – и получишь более высокое звание, – нет, определенно Андрей – неплохой психолог.

– Да это не я, это Мика! – топырится мелкий негодяй.

– Мика лежит в другом конце здания с дырой в голове. Поэтому то, что вы тут вдвоем нагадили, убирать придется тебе. А мы с Доктором пока полюбуемся.

– Я пока в киоске пошарю – похоже, Сан Саныч не все собрал.

И действительно, Сан Саныч взял то, что он, не будучи медиком, считал нужным. Забрал, например, весь валидол – потому как любой советский человек точно знает: лучшее средство «от сердца» – именно валидол. А на самом деле этот чудо-препарат – банальные ментоловые таблетки. Рот, правда, освежают хорошо, но сердцу от них толку мало. А вот отличные противовоспалительные таблетки «Найз» оставил на полке.

Но нам-то они как раз пригодятся: у кого-нибудь заболят зубы, например, – и что мне с теми зубами делать? Мету все подчистую. И клизмы забрал, и перчатки. И презервативы туда же. И зубную пасту. Бедному вору – все впору.

Пользуясь тем, что пацан, злобно сопя, все еще собирает раскиданное, отзваниваюсь родителям и сообщаю все, что Валентина рассказала. У них в деревне все тихо и спокойно. Но какие-то слухи и дотуда дошли, так что все настороже. А у местных стариков и так уже давно система сигнализации есть: как утром человек проснулся, так занавесочку отдергивает на окошке, и остальные видят – все хорошо у человека. Пока у всех все в порядке, вооружились кто чем смог. Отец везде с топором ходит.

Теперь то же – для братца. Братец съел все бутерброды, разгадывают с Мишкой старые кроссворды в старых журналах.

Им пообещали помочь, но пока все без изменений. Бомжики старательно объели Гутковского, но он все же обернулся, хотя и непонятно, как ему без челюстей теперь кусаться. И вся эта гоп-компания разбрелась. Прозектор вернулся к моргу и теперь стоит в простенке – стрельнуть в него никак не получается, руку так не вывернуть. Пытались приманить – не хочет двигаться. То ли остыл и «уснул», то ли понимает, что по нему будут стрелять. Вот и стоит как часовой – токо кусок плеча и виден. Решили дождаться следующего утра, чтоб гад ночью остыл как следует, и если выйдет к окну – все-таки пара патронов у них есть.

Сверху спускается процессия – Краса ведет двоих стрелков и двоих грузчиков за едой в детсад. Там ее немного, еды – обычно завозили не больше, чем на 2 дня, да и дети по аппетитам не слоны, но зато вся пища очень качественная. (Ага, так я и поверил! Для навороченных родителей качественная еда – это то, что дорого стоит и роскошно упаковано. Ну и, конечно, чтоб в Европе это было принято кушать. Ну, и в итоге кормят детенышей всяким химическим говном. Да и детишки с таким же воспитанием считают бигмаки и кока-колу крутанской вещью. Правда, есть в этом и положительная сторона – лекаря не останутся без работы. Гастриты в школьном возрасте – сейчас обычное явление. Да и не только гастриты. Здорового детеныша днем с фонарями искать надо. Так что знаем мы, что такое «качественное». Качественное и полезное – как сухой корм для кошек. Присадок вкусовых куча – кошка носом чует, что вкусно, а потом дохнет, потому что запах спецом присажен к жратве не шибко-то хорошей и кошке не полезной).

Деваха, которую, наконец, припахали и уже нашли для нее какую-то затрапезную куртень взамен оставленной кому-то из зомбаков короткой и форсистой, безнадежно бубнит, что ей надо домой, и она тут таскать мешки не нанималась. Но я вижу, что Краса с нее живой не слезет, и никуда деваха не денется.

Сумки собраны. Идем к детсаду. Попутно Андрей снимает еще двоих пришедших мертвяков. Обратно валим уже кучей, но и эта куча не бесформенна – построение очень напоминает схему семьи павианов при переселении: из-за того, что стрелки должны быть маневренными, все приходится нагрузить на мирных жителей, и навьюченные мирные пыхтят в центре, а впереди и сзади самцы-защитники. Я, как на грех, попадаю именно в мирные жители… Коробок и пакетов оказалось многовато, но это приятная тяжесть.

Пора покидать поликлинику. Валентина напоминает, что нам стоит взять дежурную сумку с медикаментами и перевязочными материалами, подготовленную на случай ЧС в соответствии с приказом Комитета по здравоохранению, нужный инструментарий и шприцы из процедурной и профилактического кабинета, а также подает резонную мысль: взять биксы с ватой и портативный стерилизатор. Пока ходим под прикрытием двух стрелков, она тихонько отмечает два момента:

1. Клей «Момент» с 1998 года выпускается с измененной рецептурой. Нюхать его сейчас бессмысленно. И его не нюхают. Потому называть нашего беспризорника «клеенюхателем» – не очень правильно. Лучше называть его токсикоманом. Бурчу, что спасибо, конечно, но мне вообще не интересно, чем эти кретины себе мозг оттаптывают. Валентина страшно удивляется – такой подход ей просто непонятен, она любит точность.

2. У нее произошел нехороший инцидент во время ночной работы: метаморф-хомяк, слопав более мелкого собрата и увеличившись непривычно быстро, неожиданно легко раздвинул прутья клетки своей башкой и отправился к клетке с живыми хомяками. К счастью, в лаборатории находилась наша поликлиническая кошка Мурка. (Валентина забрала ее с собой, чтоб не так страшно было). Ну, и она, как признанный крысолов, этого хомяка загрызла. При этом и хомяк несколько раз укусил Мурку за морду. Валентина отсадила Мурку в клетку, решив, что обратиться полностью она ей не даст – слишком крупный и в придачу хищный зомби выйдет для поликлинической лаборатории да еще с единственным лаборантом, но Мурка чувствовала себя отлично, да и сейчас помирать не собирается. И что с животинкой делать? Подумав, решаем взять ее с собой. Если начнет помирать – пристрелить не вопрос, а так – хорошая животина, ласковая и крысоловная, чего еще хотеть от кисы?

Для беспризорника еще собираем одежку с бору по сосенке. Кое-что добывает в распотрошенном гардеробе Дарья. Пацан одет диковато, но тепло.

Суетимся много и долго.

Наконец, куча вещей и сумок – перед дверями. Николаич отзывает стрелков со второго этажа. Все слушают, что он скажет. Он и говорит, что сейчас мы все колонной из трех машин двинемся в Убежище. Этим убежищем будет для нас Петропавловская крепость, точнее – Монетный Двор, который в Петропавловской крепости – как Детинец, или Донжон, если по-западному. Начальник одной из смен охраны – его давний приятель. Вот Старшой всю ночь туда и отвозил всякое добро, чем усилил охрану, а нам разрешили там разместиться.

Порядок такой: впереди Андрей (стрелок) и Володя (водитель) на «Ровере», дальше – автобус со всеми женщинами, детьми, шмотками и прикрытием из Николаича (водитель) и Ильяса (стрелок), последним – «Логан» – Саша и я. Ну, кто где – понятно. Если что – действуем по обстановке. Связь – по мобилам, пока все еще работает.

Какие вопросы?

Дарья хочет ехать с сыном вместе.

– Без проблем. Принято.

Парень-компьютерщик спрашивает:

– А чего это мы в крепость едем – все же эвакуируются из города, а мы – наоборот, в самый центр прём? Ведь видно было, что здесь зомби попадаются гуще?

– Потому что Петропавловская крепость выбрана как укрепленное от проникновения любой нежелательной публики место. Ее такой специально строили. В средние века горожане всегда в крепостях спасались. Стены хоть и низкие, но зомби хрен заберутся. Ворота заперли – и держать оборону достаточно легко.

К крепости ведет всего два моста. Их можно достаточно легко перекрыть.

Крепость прикрыта Заячьей протокой, и зомби по воде не пройдут – крепостной ров и живым-то всегда мешал сильно, а как нам только что сказали – не любят они воду.

Рядом с крепостью – и тоже отделен Кронверкской протокой – Кронверк. Артиллерийский музей, по сути – арсенал с техникой и оружием. Большей частью – устарелым, но и нам не спутники сбивать придется.

Рядом – зоопарк, то есть места нежилые и малолюдные, зато отгороженные добротным забором от Петроградской стороны.

Весь участок можно сравнительно легко взять под контроль, особенно если удастся надежно защитить Восточный Артиллерийский мост и Западный Артиллерийский мост. Получится практически два острова. Причем безлюдных.

Ну, а Монетный Двор – вообще режимное предприятие, оно еще дополнительно защищено от проникновения.

И последнее, не менее важное – крепость стоит на Неве. А Нева была транспортной артерией испокон века – еще до принятия христианства. Путь из варяг в греки, слыхали? Значит, в случае чего – и эвакуироваться будет проще, чем по забитым транспортом дорогам, да и с другими выжившими связаться – тоже.

Так понятно?

Так понятно. Распределяем на «мирных» груз и начинаем перетаскивать все в автобус. Потом переводим детей, женщин. Николаич оставляет в автобусе, как прикрытие, Сашу и Ильяса. Остальную кучу стрелков ведет за угол – туда, где стоят машины. Андрей отдает связку ключей, взятую у папы Аревик, Вовке.

Тот достаточно шустро разбирается в управлении и под нашим прикрытием выводит агрегат к автобусу. Я попутно замечаю, что одна из «женских» малолитражек не заперта, и прихватываю автоаптечку с заднего сиденья. Вот, теперь у меня есть еще один кровеостанавливающий жгут. Да и вообще – пригодится. Набор медикаментов в аптечке дурацкий, но при грамотном подходе и от него польза немалая. Аптечек вокруг нас много – автомобильные есть в любой брошенной машине.

В принципе, в них есть все, что может понадобиться в экстренной ситуации.

Поэтому у европейцев принято в первую очередь при ЧП использовать этот ресурс – например, остановить первую попавшуюся машину и попросить аптечку, если, скажем, сердце прихватило. Наши же люди в основном считают аптечку адским девайсом, созданным, чтоб ГИБДД-шникам было к чему цепляться. Даже при аварии забывают, что она у них есть. Видал, как рану драной рубахой затыкают. А сзади мирно покоится нецелованная коробка, в которой и бинты есть…

Золотое правило – лучше иметь аптечку, чем не иметь.

Можно мхом заменить вату, бинт – ремнем или драной рубашкой, но это все не с руки и работает плохо. Пусть лучше будет, но не пригодится, чем наоборот. Показываю стрелкам аптечку и говорю, что им стоит вообще-то разжиться такими, а жгут намотать на оружие. В ответ Николаич и Андрей ухмыляются и лезут в нагрудные карманы – показывают кончики жгутов. Тертые калачи, ага.

Возникла у меня, знаете, одна мыслишка, надо будет с Валентиной посоветоваться.

Залезаем по машинам, переводим дух. Теперь у Саши опять «Гаубица», и он снаряжает патронташик, пока я высказываю все, что думаю на тему разряженного оружия вообще и нашей конкретной халатности в частности. Сам снаряжаю свою «Приблуду», попутно отмечая, что наша маленькая компашка разжилась еще тремя короткостволами, хоть и неважнецкими, но у подавляющего большинства населения нашего города и такого нет. Один из своих ТТ отдаю Дарье Ивановне. Она и с «Хаудой» справилась недурно, а так еще лучше будет.

«Ровер» мигает фонарями и выползает на улицу. За ним движется автобус. И следом – замыкающими – мы. Теперь – в крепость.

* * *

Тот бункер, куда Виктор сейчас ехал, был уже вторым. Первый бесславно накрылся несколько лет тому назад, но это было скорее полезно – Витя многому научился. В первую очередь, научился грамотно выбирать место для бункера. Тогда, выбрав уютный пригорок и начав его обживать, он не подумал, на какой глубине будет стоять вода. И заботливо выкопанный и обустроенный бункер озадачил уже весной – все внутри отсырело, а воды на полу было по щиколотку. Попытки незаметно отвести воду ровным счетом ничего не дали, пришлось тупо откачивать. Пока возился с этим – вспучились стены, с любовью облицованные стругаными досками. Но и это, и даже то, что склад продуктов оказался тоже затопленным, было не самым худшим. Витя понятия не имел, что удачно разместил свою тайную базу в местах, где бои во время Отечественной войны шли ожесточенные и затяжные.

В паре километров был опорный немецкий пункт с кучей блиндажей. Там немцы, представлявшие разные тыловые службы, жили долго, оставив в многочисленных помойках горы бытового мусора, а в блиндажах – даже мебель, натасканную из ближайших деревень. Потом, когда их колонна отходила по лесной дороге, им не повезло: догнала пара советских танков, раскатав колонну на марше вдрызг – мягонькие оказались штабники-тыловики, хоть и принадлежали к нашумевшей в то время элитной дивизии. Раздавленных немцев даже не похоронили, и весь хлам остался валяться на лесной дорожке и в канавах по ее обочинам.

А в четырех километрах еще в 41 году неделю ожесточенно дрались артиллеристы гаубичного полка РККА и полегли почти все. Чуток поодаль через пару лет держали позиции парашютисты Рейха – и им тоже досталось полной меркой. И это были только те драки, о которых Вите потом рассказали, а сколько всего было стычек и боев в этих местах – и оставшиеся местные не знали.

Большая часть бывших тут до войны деревень либо не пережила войну, либо во времена Хрущева пришла в упадок из-за централизованной ликвидации конского поголовья (а тракторам работать в этих болотистых местах было мученьем), либо окончательно была добита при укрупнении и централизации. Была такая манера у Никиты Сергеича – свозить колхозников из малых деревень в центральную усадьбу и селить в многоэтажных домах, но с печным отоплением и туалетами на улице…

Безлюдье оказалось, тем не менее, весьма относительным – район был «вкусным» для поисковиков, или чОрных копателей, как их величали не разбирающиеся ни в чем, но любящие хлесткие заголовки журналюги. Тут работали на вахтах памяти и официальные поисковые отряды, собиравшие останки советских солдат, валявшиеся по лесам все эти годы, тут рыскали и неофициальные одиночки, и группы, занимавшиеся кто чем.

Разумеется, столь популярные на телевидении идиотские сюжеты о продажах международным террористам найденных этими «черными следопытами» тонн взрывчатки и складах «Шмайссеров» в смазке были чушью. Такой же чушью были и рассуждения о том, как легко жируют черные следопыты, продавая останки немецких солдат в Германию по 30 тысяч евро за комплект, как они сотнями продают «Рыцарские кресты с бриллиантами» и потом разъезжают по лесам на «Бентли».