Онлайн чтение книги Новые приключения парижанина Nouvelles aventures d'un Gamin de Paris
Часть вторая. ВОЙНА БЕН ТАЙУБУ!

ГЛАВА 1

Клятва Хорош-Гуся. — Сон Йебы. — Змея. — Снова в путь.

В чем, в чем, а в лошадях Тотор знал толк, и, если уж положил на какую глаз, можно было быть уверенным — эта не подведет. Сильные и выносливые лошадки без устали скакали весь день напролет. Поначалу Хорош-Гусь чувствовал себя неважно, но вскоре вполне освоился. Йеба была неподражаема, это была настоящая женщина-кентавр! В седле она выглядела столь же естественно, как другая дама в шезлонге. К тому же она оказалась жизнерадостной и смешливой.

День прошел спокойно, без неожиданностей.

— Кабы и дальше так! — вздыхал Меринос. Он, как всегда, смотрел на вещи пессимистически.

Как только равнина опять сменилась лесом, смышленый Хорош-Гусь быстро сообразил, где удобнее сделать привал. Необходимо было позаботиться об ужине и ночлеге.

Йеба хлопотала у «стола», который накрыли прямо на земле, собрав широкие листья и устроив нечто вроде скатерти.

Экс-колдун отправился за провизией. Кладовая ломилась от яств. Правда, немного недоставало мясного, однако Тотор наотрез отказался стрелять дичь. Выстрел мог привлечь внимание врагов.

Пора было укладываться. Решили так — пока трое спят, кто-то один стоит на посту.

Утром Тотор проснулся первым.

— Ты уверен, что мы не заблудились? — обратился он к Ламбоно. — Когда доберемся до… как их там?

— Коттоло. Доберемся к заходу солнца.

— Что за люди? Отважны? Умны?

— Смелые, что ваши тюрко. Всем бы быть такими! Что до здравого смысла, Матерь Божья! Пороха, безусловно, не изобретут.

— Они едят человеческое мясо?

— Покоя вам не дает эта тема! Во-первых, едят они только пленных…

— От этого не легче.

Ламбоно не сдавался.

— Экую вы историю раздуваете! Если бы хоть раз попробовали, не привередничали бы.

— Негодяй! Каналья! — взревел Тотор и влепил негру такую затрещину, что тот не удержался на ногах.

Тотор схватил его за плечи, встряхнул и строго погрозил кулаком:

— Послушай, Хорош-Гусь! Ты сейчас же поклянешься мне всем святым, чем дорожишь на свете, что никогда, никогда больше в рот не возьмешь человечины. Иначе я сначала поколочу тебя, потом выгоню, а Йебу заберу с собой. Понял?

— Чем вы хотите, чтобы я клялся? — жалобно простонал негр.

Тотор указал на Йебу, которая как ни в чем не бывало собирала остатки еды. Он взял колдуна за руку и приложил ладонь к волосам девушки.

— Клянись ее головой!

Йеба взглянула на мужчин и засмеялась. Но тут же заметила, что обоим не до шуток. Ламбоно побледнел, и кожа его, как это обычно бывает у негров, стала фиолетовой.

Удивительно, но он, колдун, чье искусство, в сущности, заключалось в том, чтобы умело эксплуатировать легковерность своих соплеменников, а проще говоря, дурачить их почем зря, отнесся к клятве более чем серьезно. Каннибал, прошедший школу иной жизни на Монмартре, чувствовал, что в нем дремлет древний инстинкт его расы и что однажды он может проснуться…

Ламбоно поймал на себе суровый, властный взгляд. Но сколько в нем доброты, сколько справедливости!

Есть людей! В глубине души он чувствовал, что это недостойно.

— Будь что будет! Клянусь! Клянусь головой Йебы.

— Понимаешь ли ты, что отныне она отвечает за тебя?

— Да, да.

— Что есть? — обеспокоенно спросила Йеба.

— Объясни ей, — велел Тотор. — Я хочу, чтоб она знала о твоем обещании и заставляла тебя держать слово.

Ламбоно повиновался; он пошептался с невестой, хоть видно было, что объясняться ему с ней нелегко.

Внимательно выслушав, Йеба неожиданно захлопала в ладоши и бросилась на шею Хорош-Гусю.

— Она все поняла? — спросил Тотор.

— Да! Должен вам сказать, что ей самой все это не по душе и она очень и очень довольна.

Девушка подбежала к Тотору, опустилась на колени и поднесла к губам его руку.

— О! — вскричал колдун. — Теперь дело сделано! Я поклялся, она поклялась! Шутки в сторону!

— Значит, я могу тебе доверять?

— Как если бы все нотариусы Парижа заверили мое слово!

— Браво! Видишь ли, дорогой Хорош-Гусь, это единственное, что мучило меня. Позволь пожать твою честную руку. Я с тобой в жизни и в смерти! Мне и Мериносу предстоит кое-что сделать. Впереди много опасностей. Мы должны быть уверены в тебе.

— Идет! — И Хорош-Гусь протянул друзьям обе руки.

Вслед за ним и Йеба протянула свою крошечную ладошку.

Двое цивилизованных людей заключили с двумя дикарями честный, прочный и нерушимый союз.

Ламбоно вдруг подскочил точно ошпаренный и кинулся в лес. В чаще послышался топот и звуки борьбы.

Через несколько мгновений негр появился, держа в вытянутой руке какого-то зверя, у которого кровь сочилась из рваной раны на шее.

Ламбоно бросил добычу на землю.

— Занзибарская собака! — воскликнул Тотор.

— Именно так! Еще одна из тех тварей, что Тайуб послал выслеживать нас. По крайней мере, эта уже никогда больше не послужит своему хозяину.

— Как ты расслышал?

— О! У меня тонкий слух.

— Ясно, эти негодяи ищут нас.

— Еще бы! И верьте мне, будь вы хоть трижды белые, отныне им это безразлично. Если попадетесь, с костями сожрут и не подавятся.

— Думаешь, они осмелятся… не побоятся мести наших солдат?

— О-хо-хо! Ваши солдаты! Ищи-свищи… Да никто о вас и не узнает. Мало тут чащоб, чтобы спрятать пару трупов! Так что…

— Бррр! — засмеялся Меринос. — Какой оригинальный способ успокаивать!

— Разумнее будет, — вмешался Тотор, — не терять времени даром. В дорогу! В страну коколосов!

— Коттоло, — поправил Хорош-Гусь, привязывая поклажу на спину вьючной лошади.

В мгновение ока четверо друзей вскочили в седла и, пришпорив лошадок, помчались галопом.

Через некоторое время Тотор огляделся. Никаких признаков неприятеля.

Однако Хорош-Гусь беспокоился. Он знал, как коварна и хитра Центральная Африка.

Нужно торопиться. Друзья снова пришпорили лошадей. Те неслись быстрее ветра. Йеба, возбужденная быстрой скачкой, во весь голос распевала песни, как будто это была увеселительная прогулка.

— Тотор, — обратился к другу Меринос, — куда мы направляемся? Что там за люди?

— Дикари, естественно! Но не думаю, что они более дикие, чем те полуцивилизованные, которых называют арабами и которые устроили грязную охоту на людей. Ты хорошо меня знаешь. Тебе известно, что я верю в добро и гуманность. Так воспитал меня отец. Пусть это иллюзии, но я убежден, что именно здесь мы встретим настоящую доброту.

— Куда уж там! Особенно когда им захочется полакомиться…

— Ты же видел, что Хорош-Гусь поклялся навсегда отречься от этой пагубной привычки!

— Не забывай, приятель, Хорош-Гусь прошел через Монмартр.

— Не лучшая школа для укрепления моральных устоев! Уж мы-то с тобой это хорошо знаем. Скажи лучше, ты обратил внимание, как обрадовалась Йеба? Даже в душе самых закоренелых варваров всегда найдется уголок… надо только отыскать его.

— Это не всегда просто.

— Предоставь все мне! Я же сказал: есть план.

— Ты известный хитрец! Ах, дорогой Тотор, если б ты только знал, как я рад, что приехал сюда вместе с тобой не для глупой охоты, как наш болтун Рузвельт. Полагаю, для нас найдется работка поинтереснее, чем убивать ни в чем не повинных животных. Мы, пожалуй, подстрелим кое-кого посерьезнее.

Тем временем день разгорался и жара становилась невыносимой. Пришлось спешиться и спрятаться в тень.

Лошади тоже явно устали и хотели пить.

Расположились в лесу и, за неимением лучшего, ели маниоку, киту и пили вино.

Ламбоно потянул носом:

— Несет сыростью! Где-то рядом вода, болото или источник. Нужно позаботиться о лошадях. Оставайтесь здесь, я проверю.

Йеба растянулась на мягкой травке в тени раскидистого дерева, а Хорош-Гусь нырнул в чащу.

Меринос хотел было остановить его, но негр уже исчез.

Невольное беспокойство охватило друзей. Они с нетерпением ожидали возвращения Ламбоно.

Прекрасная негритянка задремала. Ее пухловатые губы приоткрылись, обнажив сверкающие белизной зубы. Поразительно, но они вовсе не походили на зубчики пилы. Девушка питала отвращение к человеческому мясу. Что за инстинкт владел ею?

Тотор взглянул на Йебу. Она нравилась ему, молодой человек испытывал искреннюю симпатию к смелой и преданной дикарке.

Меринос не предавался эстетическим экзерсисам. Он спал.

Тотор посмотрел и на него, и сердце наполнила неизъяснимая нежность. Ах, как он любил своего друга! Оба не задумываясь готовы были, если потребуется, отдать друг за друга жизнь…

Внезапно Тотор вздрогнул.

Почему Меринос вдруг проснулся? Отчего он так бледен?

Почему шевелит губами, будто силится что-то сказать, но не может?

Почему протягивает дрожащую руку, словно заметил нечто ужасное?

Тотор обернулся и остолбенел.

Ствол дерева, под которым спала Йеба, обвила могучая змея. Она мерно раскачивалась прямо над головой спящей.

Еще секунда — и все будет кончено.

Тотор понимал: карабин рядом, в двух шагах, но он не успеет схватить его. Не успеет он и вытащить из-за пояса нож. Оставалось действовать по обстановке.

Тотор быстро поднялся, сделал пируэт и в тот самый момент, когда змея уже готова была напасть, размозжил ей голову. Удар был так силен, что с дерева посыпались ветки.

Когда опасность миновала, из лесу показался Ламбоно. При виде убитого питона лицо его исказилось от ужаса. Он понял, что явился слишком поздно.

Но все обошлось. Тотор не подкачал, и мерзкая тварь осталась висеть на дереве, все еще подергиваясь в последних конвульсиях.

А Йеба безмятежно спала. Она ничего не видела и не подозревала, что была на волосок от гибели.

Ламбоно издал страшный гортанный клич. Девушка открыла глаза, недоуменно взглянула на возлюбленного и улыбнулась спросонья.

Колдун бросился к Тотору, хотел что-то сказать, тщетно искал слова восхищения и признательности, но смог лишь вымолвить:

— Послушай! Ну ты и тип!

— К твоим услугам! Вместо того чтобы, точно карп в садке, хватать ртом воздух, скажи лучше, нашел ли ты воду.

— Да, неподалеку река. Не очень широкая, но глубокая. Можем идти.

— Не будем терять времени. Хватит развлечений! Вперед!

Друзья напоили лошадей и снова пустились в путь, преодолев реку вброд.

ГЛАВА 2

Негритянская психология. — Мечта Тотора. — Как в «Черном Коте». — Ламбоно-посол. — Королевский прием.

Мало-помалу Ламбоно сблизился со своими новыми друзьями. С уст его все чаще слетали словечки пряного парижского арго. Смягчилось вместе с тем и природное варварство.

О своих соотечественниках он говорил так:

— На самом деле они вовсе не злые. Когда они пьют, едят, танцуют, то хотят лишь одного — тишины и мира. Нападать на соседей вынуждает голод. Как только заканчивается маниока или просо, они звереют.

— Во что они верят?

— Ни во что, то есть во все. Невесть откуда приходят горе или радость. Неизвестность пугает и будит фантазию. Если существует лес, значит, он полон злых духов, от которых каждый день нужно защищаться. Вот колдуны и играют на их доверчивости.

— Но ведь и ты колдун, мой добрый Ламбоно.

— Не отрицаю. При моем ремесле можно жить сытно, ничего не делая. Я знаю тысячу разных фокусов. Этот придурок Амаба и его толстуха жена слушались меня беспрекословно. Поверите ли, мне порой удавалось предотвратить всяческие мошенничества и махинации. Такого страху напущу, что мигом шелковыми становятся. Присмиреют, помню, точно ягнятки. Ах! Не напивайся негры, как свиньи, были бы они крутыми ребятами, клянусь вам. Если бы Франция захотела цивилизовать их без гнета и притеснений, даю слово, из них получился бы отличный народ.

— А арабы?

— Последние прощелыги! А их султан — самый жестокий из всех тиранов мира. Бен Тайуб — всего лишь помощник султана Н’Белле, властителя государства, которое негодяй Си-Норосси выкроил между озером Чад и бельгийской территорией, как раз на землях наших племен. Оружие бандит получает через Камерун, немцы вовсю промышляют контрабандой. В войсках насчитывается от полутора до двух тысяч солдат. Вот он и хозяйничает: убивает, грабит, разоряет целые племена, продает людей в рабство на границе с Абиссинией. Никто не знает, каким образом ему удается беспрепятственно проводить свои караваны. Поговаривают, что он делает их невидимыми и таким образом проводит через европейские посты. Каков его капитал? Где хранит он свои богатства? Еще один секрет. Нужно бы поинтересоваться.

— Может, кто и поинтересуется, — уклончиво отвечал Тотор.

— Говорю тебе, в племенах нашлись бы смельчаки.

Тотор слушал очень внимательно и как будто что-то прикидывал про себя.

План, о котором он лишь упомянул в разговоре с Мериносом, понемногу оформлялся, приобретал видимые очертания.

Тотор подхлестнул лошадь и вырвался вперед. Ему хотелось побыть одному и все обдумать. «Тотор, дружище, — говорил он сам себе, — у тебя родилась безумная идея, но ведь сам-то ты не безумец. Ты хочешь добиться невозможного, рискуя собственной шкурой и жизнью товарищей. И все же ты прав. Собрать несколько тысяч негров, обучить, сделать из них солдат и двинуться на мерзавцев Си-Норосси, бен Тайуба и иже с ними. Устроить им такую взбучку, какой ни одна скотина еще не видывала. Эй, Тотор! Да у тебя аж слюнки текут от удовольствия! Потом дойти до озера Чад и встретиться с французами, сказав им: “Половина дела сделана, остальное — в ваших руках!” Хе-хе, Тотор! Ты превращаешься в эдакого наполеончика. Твой папа был бы доволен».

Тем временем Ламбоно нагнал его и тронул за плечо:

— Патрон, — произнес он вполголоса, — есть новости.

— Что случилось?

Они ехали гуськом по тропинке, что убегала в лесную чащу. Густые заросли укрывали их от посторонних глаз.

— Пусть наши друзья остановятся, — попросил колдун. — А ты, патрон, следуй за мной.

Тотор отдал команду остановиться. Меринос и Йеба придержали лошадей.

Ламбоно спрыгнул на землю, Тотор вслед за ним, и через секунду оба скрылись за деревьями. Взобрались на небольшой бугорок, и вскоре поверх травы показались их головы. Солнце уже почти село. Внезапно на поляне мелькнули какие-то тени.

— Похоже на те представления, что показывают китайцы в Париже, в театре теней, — изумился Тотор.

— Прямо как в «Черном Коте», — сказал Хорош-Гусь. — Только здесь не до шуток, здесь все всерьез.

— Я различаю силуэты мусульман верхом. А следом пешие ползут.

— Точно. Я еще лучше вижу: это пленники. Вокруг — конвой, всадников сорок будет.

Тотор вспылил:

— Опять эти гады! Их надо тут же и прикончить.

— Опасная затея.

— Послушай, Хорош-Гусь! Когда мы двое вступились за тебя и твою красавицу, это тоже мало походило на послеобеденную прогулку. Не будь нас, мышеловка бы захлопнулась. Опасная затея! А какая затея не опасна?

— Не сердись, патрон! Я же хотел как лучше. О тебе заботился.

— А судьба этих несчастных, попавших к бандитам в лапы, тебя не волнует? Ноги в цепях, железное кольцо на шее. На завтрак — удары плети, на обед — свист бича… Когда я об этом думаю, кровь стынет в жилах!

— Да разве я что говорю! — ответил Ламбоно. — Но послушай, патрон, у меня тоже созрела идея.

— Сомневаюсь.

— Я рассказывал тебе, что недалеко отсюда живет одно племя. Они не трусливее прочих и, если приходится, дерутся что надо.

— И что же?

— Если скакать лесом, будем у них часа через два. А те после захода солнца сразу остановятся на ночлег, разобьют лагерь и задрыхнут, как сурки. Что, если напасть на них ночью вместе с коттоло? Вряд ли они смогут дать нам достойный отпор.

Тотор тихо ответил:

— Хорош-Гусь, а ты, возможно, не так глуп, как кажется. Чем черт не шутит! Айда к твоим коттоло, а там видно будет.

Компания свернула с тропинки и пустилась вскачь сквозь лесные заросли.

На этот раз Тотор раскрыл перед Мериносом все карты. Пора было приступать к осуществлению дерзкого плана.

— Ты только представь, мы привлечем на свою сторону коттоло и ночью пойдем с ними в атаку. Освободим пленников, они тоже присоединятся к нам. Вот у нас уже и целая армия. Научим их обращаться с оружием…

— И они пальнут нам в спину! — перебил Меринос.

— Никогда! Мы объясним им, что действуем только в их собственных интересах, что им предстоит стать освободителями черных братьев.

— И они нас сожрут! — не унимался Меринос.

— Ты меня выведешь из себя! Да не трусишь ли ты?

— Ладно, ладно! Не сердись! Ты прекрасно знаешь, что можешь рассчитывать на меня. Но меня терзают сомнения: а что, если все это лишь наши иллюзии?

В разговор вмешался догнавший друзей Ламбоно. Стояла темная ночь.

— Возьмите лошадей под уздцы и идите за мной шаг в шаг. Здесь очень крутой спуск.

Ноги и в самом деле скользили, удержаться было трудно. Из-под сапог срывались вниз мелкие камешки.

Шли гуськом, след в след. Где-то — один Ламбоно знал, где именно, — сворачивали, где-то поднимались вверх. Все это походило на блуждание по лабиринту.

Наконец почувствовали твердую почву под ногами.

Послышались резкие, пронзительные звуки, как будто кто-то играл на расстроенных инструментах. Меж стволов мелькнули огоньки.

— Туда, — указал Ламбоно. — В пяти минутах отсюда деревня коттоло.

— Во рву? — удивился Тотор.

— Почти. Некогда в этих местах случилось землетрясение, следы остались до сих пор. Коттоло решили поселиться именно здесь.

— Разумно! — согласился Тотор. — Удобно защищаться от врагов.

Между тем шум нарастал. Очевидно, коттоло отмечали какой-то праздник: пели и танцевали.

Ламбоно подозвал Йебу и что-то шепнул ей на ухо.

Она понимающе кивнула.

Хорош-Гусь в своем репертуаре: сначала посоветовался с женщиной, а уж потом обратился к Тотору:

— Патрон, полностью ли вы доверяете мне?

— Да.

— Вот как я намерен поступить. Если мы заявимся туда все вчетвером, белые и негры, это их насторожит. А удивление ничего хорошего не сулит. Нас на всякий случай могут и зажарить. Хочу отправиться к ним в качестве посла, чтобы возвестить о вашем прибытии. А то кто их разберет? Все-таки лучше вести себя поосторожнее.

— Ты прав. Ступай и возвращайся быстрее.

— Я оставляю тебя здесь, Йеба, — просто сказал Ламбоно.

Большего проявления доверия с его стороны и быть не могло.

— Нужно привести себя в порядок, — продолжал колдун.

Порывшись в одном из тюков, он вытащил оттуда свою униформу: украшенную перьями диадему и сшитый из шкур балахон. Прихватил и скипетр с колокольцами.

Тотор зажег спичку, и, рассмотрев в темноте нелепую фигуру колдуна, все, включая неунывающую Йебу, весело рассмеялись.

— До скорого! — бросил Ламбоно и скрылся в ночи.

Наступила напряженная тишина.

Прошло с четверть часа. Повинуясь невнятному чувству, друзья взялись за карабины.

— Неужели этот стервец оставил нам Йебу в качестве заложницы? — возмущенно начал Тотор.

Но тотчас же осекся.

Послышались торопливые шаги, и перед ними предстал Ламбоно.

— Все в порядке! Вас ждут.

— Не рано ли?

Но в это время их осветили десятка два факелов.

Гостей ждал воистину королевский прием.

— Эй, Меринос! — подтрунивал Тотор. — Смотри, веди себя прилично. Не ударь в грязь лицом.

ГЛАВА 3

Вождь Аколи. — Тотор сомневается. — Праздник при луне. — Один. — Заложница Йеба. — Дверь заперта. — Отличная работа! — Белый! — На помощь!

— А они премилые, эти твои коттоло! — обратился Меринос к Ламбоно, пока Тотор, заложив руки за спину, исправно исполняя роль Наполеона местного значения, медленно обходил широкую площадь и разглядывал жителей деревни, как две капли воды похожих на подданных несчастного Амабы.

— Да, да, премилые, — отвечал вернувшийся к исполнению своих обязанностей колдун.

Нигде и никогда друзей не принимали так сердечно.

Вождь Аколи оказался верзилой шести футов росту (впрочем, как почти все мужчины его племени), сплошь покрытым причудливой татуировкой. Круги, овалы, квадраты, замысловатые кривые — весь учебник геометрии уместился на его мощном торсе. На лице, изрисованном белыми, красными и голубыми полосами, можно было только различить глаза, приплюснутый нос и огромные, толстые вывороченные губы.

Тотор то и дело украдкой посматривал на вождя, Аколи тоже следил за чужаком и, когда глаза их встречались, широко и радушно улыбался.

Однако не тот человек Тотор, чтобы столь очевидная игра могла ввести его в заблуждение. Сердце у него было не на месте, хотя Аколи всячески демонстрировал добрую волю. Гостям предложили обильный ужин. Вино лилось рекой.

Тотор не спускал глаз с Ламбоно, уж очень тот оживился. Хорош-Гусь вмиг спелся с местным колдуном — рыбак рыбака видит издалека, — и они наперебой взялись развлекать публику. На площади собралось человек пятьсот. Туземцы, замерев от восторга, наблюдали за представлением. Оба колдуна танцевали, кричали, свистели. Королевский оркестр — дюжина коттоло с самыми невообразимыми инструментами — вошел в раж. Ушные перепонки лопались от адской какофонии.

Тотор подошел к Мериносу:

— Старик! Как тебе все это?

— По-моему, нас принимают по первому классу.

— А больше ничего не замечаешь?

— Да нет, ничего. Нам не на что жаловаться. Принимают как друзей. Можно сказать, по-семейному.

— А мне кажется, что они были бы не прочь послать нас ко всем чертям. Не знаю, что наговорил им Ламбоно, что они сразу же не выставили нас…

— Ты не доверяешь Хорош-Гусю? Ведь он не однажды доказал нам свою преданность…

— Возможно! Вроде бы у меня и нет никаких сомнений, но я стараюсь не расслабляться. По-моему, здесь все — фальшь, обман, лицемерие. Вождь мило улыбается, а в глубине души ненавидит нас.

— Что за фантазия!

— Ламбоно избегает меня. За весь вечер я не смог с ним и парой слов перекинуться.

— Послушай! Вон он, болтает с вождем и посматривает в нашу сторону. Он искал удобного случая, чтобы поговорить о наших планах. Глянь, вождь прислушивается. Ламбоно наседает, уговаривает. Видно, тот не соглашается.

— А тем временем арабовы псы унюхают деревню и устроят коттоло еще одну Варфоломеевскую ночь. На этот раз пусть уж лучше меня прикончат, но я не допущу ничего подобного!

— Я умру с тобой. В конце концов, чему быть, того не миновать, и такая смерть ничуть не хуже любой другой. Смотри-ка, Ламбоно оставил вождя и направляется к нам.

После долгих переговоров с Аколи колдун действительно подошел к друзьям. Впрочем, он не просто шел. Это был настоящий танец — положение обязывает. Он больше не Хорош-Гусь, он — колдун, служитель бога Хиаши, а высокое звание надо оправдывать.

Разговаривая с белыми, он то прыгал, то бросался к их ногам, то вертелся волчком.

— Аколи — умный человек, ему и самому приходила мысль проучить арабов, чтобы неповадно было. Он исколесил почти всю Центральную Африку, бывал в Конго, неплохо изучил европейцев. Будь он на сто процентов в них уверен, попросил бы у них покровительства. Но он боится белых, и его люди тоже. Я объяснил ситуацию, рассказал об арабском войске, что находится в нескольких часах ходу отсюда, о том, что их можно захватить врасплох и освободить пленных. Идея ему понравилась, за своих он ручается, они будут драться отважно, до победы, а об, остальном согласился поговорить потом.

Тотор слушал внимательно и все время старался поймать взгляд Ламбоно, но не мог. Что-то настораживало в голосе колдуна. Если он и не лгал, то, во всяком случае, чего-то недоговаривал.

— Это все? — сухо спросил Тотор.

Колдун встал в стойку, словно пес у ног хозяина.

— Ну да, все, — был ответ. — Ах! Забыл одну мелочь, совсем неважную.

— Что за неважная мелочь?

— Аколи признался, что мы доставили ему немало хлопот.

— Можно узнать, чем же?

— Я не очень понял, но сегодня какая-то там фаза луны. В этот день у них народный и религиозный праздник. Церемонию прервали, чтобы принять нас. Нужно еще часа два-три.

— Прекрасно! Пусть празднуют, мы им не помешаем.

— Я так и сказал Аколи, но он ответил, что белым ни в коем случае нельзя присутствовать.

— Так чего же он хочет, твой Аколи?

— Он просит пройти в хижину, которую специально для вас приготовили, и… В общем… Ох уж эти негры! Они такие суеверные! Он просит вас не обращать внимания на то, что здесь будет происходить, и не вмешиваться, ни во что не вмешиваться!

— А происходить будет нечто ужасное! — догадался Тотор.

— Нет, нет, патрон! — Ламбоно снова перешел на прежний тон. — Мы просто совсем другие, то есть не я, конечно! Но здесь не Монмартр. Они уверяют, что, если белые увидят их праздник, в деревне начнется эпидемия, мор.

— А когда этот чудесный праздник закончится?..

— Тогда вождь соберет людей и отправится в поход на арабов.

Тотор не смог ответить сразу, пытаясь заглушить нахлынувшую ярость. Это ему удалось, и он повернулся к Мериносу.

— Слыхал? — процедил парижанин сквозь зубы. — Что ты на это скажешь?

Меринос вовсе не был глупцом, но обычно не видел дальше собственного носа.

— По-моему, все очень просто: они любят веселиться в своем кругу, а наше присутствие их стеснит.

— Да, да, — буркнул Тотор, и по тону было слышно, что он недоволен товарищем. — Я тоже думаю, что мы их стесним. У каждого есть маленькие слабости, которые не хочется демонстрировать чужакам. Смотри, Аколи разговаривает со своими! О чем?

— Расхваливает вас на все лады. Вы, мол, бравые воины, друзья племени. Вы не примете участия в празднестве, чтобы не гневить бога Хиаши.

Племя встретило эти слова настоящей овацией.

— Они радуются, — сказал Тотор, — что не увидят наших физиономий.

— Зачем ты так! — возразил Ламбоно. — У каждого народа свои обычаи. Ты ведь и сам не раз говорил об этом.

— Хватит! Вы поступайте как хотите, а я тоже буду действовать по своему усмотрению! Меринос, ты утверждаешь, что мы должны уважить этих… милых людей. Они хотят, чтоб мы оставили их в покое? Пожалуйста! Сколько угодно! Пусть нас проводят в хижину!

Вновь пустившись в пляс, Ламбоно обратился к Аколи.

Великан, восседавший на высоком троне из струганых бревен, спрыгнул на землю и подошел к Тотору.

— Что ему от меня нужно? Я не понимаю языка, так что он вполне может наговорить мне кучу гадостей, — довольно неприветливо пробурчал Тотор.

— Нет, нет, — торопливо ответил Ламбоно. — Ты ошибаешься, патрон. Аколи неплохой человек. Бедняга Амаба очень уважал его. Может, ты хочешь что-нибудь ему сказать? Я переведу.

— Пусть обещает не есть человеческого мяса!

Хорош-Гусь не сопротивлялся, а тихо что-то сказал Аколи. Вождь возложил руку на голову Тотора и произнес несколько слов.

— Это означает, конечно же, что он дает мне ту же клятву, что и ты, и будет соблюдать ее так же свято, как ты.

Колдун пожал плечами — воистину хозяина не исправишь.

— Теперь пусть нас отведут в хижину и оставят в покое.

Ламбоно повеселел. Наконец-то разумные слова. Колдун с радостью перевел вождю коттоло просьбу белых.

Лицо Аколи расплылось в улыбке. Он явно остался доволен и жестом пригласил Тотора и Мериноса следовать за ним.

— Минутку, — сказал Тотор. — Надеюсь, в хижину принесли нашу провизию и оружие?

— Конечно, — заверил Ламбоно. — Идите за Аколи, а мы с Йебой присоединимся к вам минут через пять.

На этот раз Тотор больше ничего не сказал, но на душе у него по-прежнему кошки скребли. Он нащупал револьвер, и, если бы Аколи сделал хоть одно неверное движение, у него были бы большие неприятности.

Меринос — руки в брюки — безмятежно шагал вслед за товарищем. И правильно делал, ибо Аколи вел себя вполне дружелюбно и мирно. Площадь осталась позади. Дорогу освещали двенадцать громадных негров с факелами. Аколи провел гостей по деревенским улочкам и остановился возле чистенькой и с виду вполне удобной глинобитной хижины. Открыл дверь и пригласил войти.

Пол устилали плетеные тростниковые циновки, на манер матрасов. На лавке лежали пирог и бурдюк с пальмовым вином.

Какая прелесть это африканское гостеприимство!

Все предусмотрено, даже вода и просмоленные лучины-светильники.

Пришли Ламбоно, Йеба и несколько негров.

Тотор недоверчиво огляделся, но не обнаружил ничего подозрительного.

Багаж, ружья и патроны тоже оказались на месте.

Убедившись, что все в порядке, Аколи удалился в сопровождении своих воинов.

— Мог бы, по крайней мере, пожелать нам спокойной ночи! — проворчал Тотор.

— Видишь, патрон, — произнес Ламбоно, — все спокойно. Часа через два-три я разбужу вас, и тронемся в путь.

— Ты бросаешь нас? — спросил Тотор.

— Я приглашен на праздник. Ты не сердишься?

— Мне-то что! Если ты и вовсе не придешь, обойдемся без тебя.

— Не приду? Но ведь Йеба остается с вами.

В самом деле, негритянка прошмыгнула в уголок и уже устраивалась на ночлег.

— Почему она не идет на праздник? Женщин туда не пускают?

Хорош-Гусь смешался.

— Она не любит, — промямлил он. — Ее дело.

— Ладно, ступай!

Ламбоно двинулся к выходу. Тотор проводил его взглядом, смутно чувствуя, что тому явно не по себе.

— Пока! — проговорил Хорош-Гусь. — Приятных сновидений.

— Спокойной ночи.

Чтобы положить конец тягостному диалогу, колдун выбежал на улицу и с силой захлопнул за собой дверь.

Тотор остался один, ибо Меринос давно уже мирно посапывал, а Йебы и вовсе не было видно, она будто бы растворилась, черная в своем темном уголке.

Тотор в задумчивости шагал по комнате. Он предчувствовал, что от него что-то скрывают, и сгорал от любопытства и раздражения.

Аколи — хитрец и лицемер. Что до Ламбоно, то с ним еще далеко не все ясно. Да и у всех этих милейших каннибалов до чертиков лукавые физиономии.

Как не терпелось им отделаться от белых! Зловещее предзнаменование. Очевидно, то, что будет происходить на площади, ему, Тотору, ни в коем случае видеть не положено. Но он хотел все видеть и знать.

Тотор решительно направился к двери. Смешаться с толпой, а там будь что будет!

— Вот так так! — воскликнул он. — Ни щеколды, ни задвижки. Дверь заперта снаружи! Чудовищно! Мы в заточении. Да-а, дружище Ламбоно, это вам не в кабаке кривляться. Я подозревал, что дело нечисто, но такое предательство! Каналья! Слезы на глазах, правильная речь… Нет, свернутая шея паршивого пса еще ничего не доказывает.

Тотор бросился будить ни о чем не подозревавшего Мериноса. Он так сильно встряхнул его, что бедняга подскочил как ошпаренный:

— Что? Арабы? Что случилось?

— А вот что, малыш! Мы чудным образом угодили в западню. Надо шевелиться, если не хотим, чтобы нас съели.

— Съели? Не может быть!

— Может! Не спорь и делай, что велят.

— Черт побери! Командуй, я подчиняюсь.

— Нас заперли, так что нужно выбираться отсюда…

— Выберемся!

— Только не через дверь. Во-первых, запоры довольны крепкие, а во-вторых, мы наделаем много шума.

— Тогда как же?

— Через крышу. Там что-то вроде соломы. Ты меня поддержишь, а я в два счета проделаю лаз.

— Прекрасно! Но кто потом подсадит меня?

— А наш знаменитый пояс? Ничего лишнего не берем, твой револьвер заряжен, возьми карабин. Полагаю, все это нам пригодится.

— Вперед!

Тотор взглянул на Йебу. Девушка спокойно спала, свернувшись калачиком. В ее искренности Тотор не сомневался.

— Ладно! — обратился он к Мериносу. — Держись на ногах крепко.

Тотор легко взобрался другу на плечи.

Однако до крыши было довольно высоко, как ни тянись, не достать.

— Внимание! Я прыгаю.

Меринос почувствовал, как напряглось, напружинилось тело друга. Казалось, он вот-вот взлетит.

Тотору удалось ухватиться за тростниковый жгут, такой сухой и жесткий, что он напоминал железный прут.

Нащупав мощную ветку и опершись на нее, ловкий молодой человек вскоре сумел выбраться наружу. Он жадно потянул носом и с удовольствием ощутил свежий ночной воздух.

— Первый в порядке! Займемся вторым.

Тотор распустил пояс и бросил один конец Мериносу.

— Держи!

— Держу.

— Подымайся!

Через минуту над крышей показалась голова, а затем и плечи американца.

— Браво, Меринос! Прими мои самые искренние поздравления! Отличная работа! Однако здесь такая темень, что хоть глаз выколи. Небо словно бархатное. А вон там горят огни. Посмотрим, чем заняты эти негодяи. Спускаемся! Тут всего-то метра три. Старайся упасть на четыре лапы, по-кошачьи.

Тотор прыгнул первым.

— Давай! Я за все отвечаю!

Приключения и жизненные передряги многому научили Мериноса. Он был не робкого десятка. И хотя весил куда больше своего друга, решительно прыгнул вслед за ним. И дело кончилось бы плохо, если б Тотор вовремя не подставил руки.

— Идем! — прошептал Тотор. — Не отставай и будь готов к тому, что придется попотеть. Что-что, а неприятные сюрпризы я тебе обещаю.

Они двинулись на свет огней той же дорогой, какой их привел сюда Аколи.

Глаза понемногу привыкали к темноте, теперь друзья были уверены, что не заблудятся. С площади донеслись рокочущие звуки адской музыки. Подошли ближе. Ритуальные танцы коттоло ужасали. Они больше напоминали предсмертные конвульсии. Ад кромешный!

Аколи по-прежнему сидел на троне. Вождя обступили солдаты-великаны. Они точно грозили невидимым врагам, то и дело воинственно потрясая острыми и длинными копьями.

Посреди площади возвышался столб, которого друзья не заметили раньше. У столба крутился колдун племени. В руке его поблескивал длинный нож.

— Смотри: Ламбоно! Что этому мерзавцу тут нужно? — удивился Тотор.

Ламбоно подошел к вождю коттоло и заговорил с ним, оживленно жестикулируя.

Аколи слушал, опустив голову.

О чем они говорили?

У столба коллега Ламбоно в нетерпении переступал с ноги на ногу, не забывая, однако, подбадривать и распалять беснующуюся толпу.

Тем временем охранники вождя все плотнее окружали Ламбоно. Кольцо сжималось, а он все еще с жаром объяснял что-то Аколи. Похоже было, что Хорош-Гусь о чем-то просил, но его просьбе не внимали.

Толпа неистовствовала, выла, скрежетала зубами.

Наконец Аколи встал и царственным жестом подал знак колдуну. Тот сорвался с места и со всех ног помчался в сторону той самой лачуги, за которой прятались наши герои.

Но не успел он пробежать и нескольких метров, как Ламбоно забыл про свою униженную позу просителя, ринулся вслед, в три прыжка нагнал его, сбил с ног и выхватил нож.

Раздался гневный клич вождя.

В ту же секунду подоспели его молодчики и принялись избивать Ламбоно. Бедняга кричал:

— Каннибалы! Каннибалы! Тотор! Я сделал все, что мог!

Оправившись от изумления, колдун-коттоло отворил дверь лачуги, и на пороге появился человек. Он был абсолютно голый, руки связаны за спиной, колени спутаны, в полных ужаса глазах отражалось пламя факелов.

Колдун толкнул его в спину.

Мужчина упал. Это был белый.

Колдун наклонился, чтобы поднять упавшего, но не успел. Неожиданно мощный удар свалил его с ног… Затем бесчувственное тело взлетело в воздух, перевернулось два раза и мешком свалилось у порога дома.

Тотор и Меринос подбежали к пленнику и заслонили беднягу.

ГЛАВА 4

Столкновение. — Хорош-Гусь кое-что придумал. — Вертись, вертись! — Отважный народ. — Кольцо сжимается. — Явление Хиаши.

Пронзительно взвизгнув, Аколи бросился к хижине.

Он был вне себя от ярости. Охранники кинулись следом, но храбрый вождь решительным жестом остановил их.

Вид чернокожего исполина ужасал. Ему ничего не стоило раздавить французишку одним пальцем.

Но Тотор не спасовал. Коренастый, широкоплечий молодой человек с энергичным лицом оказался достойным противником.

Аколи выхватил боевой топорик, мастерски сделанный из заточенного камня, и изо всей силы метнул его сыну Фрике прямо в голову. Но тот успел пригнуться, и страшное оружие со свистом пролетело мимо и врезалось в стену хижины.

Собравшись с духом, Тотор с разбега нанес гиганту удар головой в живот, так что противник подался назад.

— Имей в виду, — произнес Тотор, — я от тебя мокрого места не оставлю!

Вождь взглянул на него и презрительно ухмыльнулся. Конечно, он получил неожиданный удар, но настоящая схватка еще впереди!

Приказав всем расступиться, Аколи решил биться один на один. Силач из силачей, он должен сам, на глазах у всего племени, нанести врагу сокрушительное поражение.

Меринос с винчестером в руке не отходил от пленника, готовый в любую минуту спустить курок, но не решался вмешиваться. Один дьявол знает, чего можно ждать от разъяренной толпы дикарей.

Что до Ламбоно, то он сумел высвободиться из «жарких объятий» телохранителей вождя и скрылся где-то в деревне.

Какова его роль в этой варварской драме?

Хорош-Гусь добрался до хижины, в которой ночевали друзья, отвалил от двери тяжелое бревно и вошел внутрь.

Услышав его шаги, Йеба тут же проснулась.

— Тревога! — крикнул он на местном наречии. — Наши друзья в опасности! Нужно спасти их или умереть вместе с ними.

Йеба понимающе кивнула.

— Помоги мне, малышка, найти то, что я ищу.

Отыскав два арабских ружья, Ламбоно ловко зарядил их (кто жил на Монмартре, тот с оружием на «ты») и отдал одно Йебе, затем порылся в мешке с провизией и вытащил небольшую коробку.

— А это моя маленькая хитрость. Представляю, какой будет эффект… — добавил он по-французски.

Затем оба выбежали на улицу.

Прошло всего несколько минут с тех пор, как Ламбоно покинул площадь.

Бой между Аколи и Тотором достиг апогея.

Вождь наотрез отказался от какого-либо оружия. Видно было, что ему не терпелось удавить соперника голыми руками. Пудовые кулачищи действительно впечатляли.

Ростом Аколи намного превосходил Тотора. Все это напоминало легендарный бой Давида с Голиафом.

Чернокожий боец избрал странную тактику: с нарастающей скоростью он кружил вокруг Тотора, добиваясь, вероятно, чтобы у того закружилась голова. Вместе с вождем по кругу носилась почти вся деревня, в точности вторя каждому его движению и хором подхватывая неистовые крики.

Тотор ни на мгновение не терял из виду лицо противника. Он заметно побледнел, на скулах заходили желваки.

Но вот француз задорно улыбнулся.

— Вертись, вертись, обезьяна! — издевался он над Аколи. — Думаешь, у меня искры из глаз посыплются? Ошибаешься! Давай, давай, пляши! Да смотри, как бы не запеть!

Внезапно Аколи подпрыгнул на немыслимую высоту, как будто на батуте, и со всего маху ринулся на Тотора.

Под таким весом захрустят любые кости.

Тотор был готов к чему угодно, но такого акробатического трюка не ожидал.

Меринос испуганно вскрикнул.

Тотор стоял неподвижно как вкопанный. Он только чуть-чуть подался назад и, когда на него обрушилась черная громадина, ловко схватил негра за лодыжки, резко крутнул, и великан, потеряв равновесие, рухнул плашмя на землю.

Не долго думая, Тотор вскочил негру на плечи, одной рукой вцепился в горло, а другой ударил по голове, точно молотом по наковальне.

Брызнула кровь.

Колдун-коттоло издал призывный клич. И взбешенная орда набросилась на Тотора.

Меринос понял, что игра проиграна, но дешево свою жизнь отдавать не собирался. Он отомстит за друга.

Американец прицелился и спустил курок. Выстрел прозвучал как гром средь ясного неба. Никогда раньше не приходилось дикарям слышать грохот огнестрельного оружия.

Меринос все стрелял, почти не целясь, не разбирая, попадает ли в голову или в грудь. Гора мертвых тел росла на глазах.

Негры обезумели от страха и не знали, что делать. Они отступали, а их лица, искаженные от ужаса, молили о пощаде; из глоток вырывались стоны, хрипы и невнятные восклицания.

Тем временем Тотор вспомнил о своем поясе и быстро связал Аколи по рукам и ногам.

Вождю коттоло оставалось лишь скрежетать зубами от бессильной ярости.

— Кончай строить мерзкие рожи! — прикрикнул Тотор. — А не то черепушку раскрою!

Однако расстановка сил вновь изменилась. Телохранители Аколи оправились от шока. Вождю грозила смертельная опасность, и они вспомнили, что такое верность. Дикари дикарями, но у них тоже было свое представление о чести…

Двенадцать тугих луков взметнулись над двенадцатью головами, и двенадцать острых стрел-жал нацелились на Тотора.

— Меринос! Быстро прячься за мою спину! У меня надежный щит!

Щитом был не кто иной, как связанный и совершенно беспомощный Аколи, которого хитрый Тотор поставил прямо перед собой, снова получив таким образом передышку.

Но игра еще не была сыграна. До победы ох как далеко.

Колдун-коттоло опять пронзительно завопил, и, повинуясь его приказу, толпа стеной встала за спинами телохранителей.

Воистину это отважные люди. Не отступили, не испугались огня! Они были готовы умереть все до последнего!

— Не стреляй! — приказал Тотор Мериносу. — Это лишь озлобит их.

— Но тогда нам конец!

— Сам вижу. Ну что ж, старина! Нам ничего другого не остается, как умереть. Но умереть красиво!

Коттоло не торопились. Они окружили белых и медленно смыкали кольцо. Вскоре они обрушатся на несчастных и задушат, затопчут их!

— Прощай, Меринос! — прошептал Тотор. — Прощай, папаша Фрике! Ты оказался удачливее своего сына.

Коттоло медленно подходили все ближе, выставив вперед острые копья. И, странное дело, в этот роковой, быть может, последний момент в его жизни в голову Тотору лезли совсем неуместные мысли: если бы этих людей выучить, из них получились бы неплохие вояки.

И тут он решился.

— Меринос! Вперед, и будь что будет!

Подхватив Аколи и орудуя им как тараном, Тотор рассеял первую линию наступавших. Однако силы были неравны, и круг вновь сомкнулся.

Тем хуже! Друзья прощались с жизнью.

Что тут началось! У людоедов сверкали глаза в предвкушении скорой и легкой добычи. Они выли, урчали, визжали…

Но внезапно все смолкло.

За спинами несчастных жертв встала огненная стена.

Дикари окаменели и как завороженные смотрели туда, где с неба падали звезды: одна, другая, третья.

И снова в небе завивался огненный серпантин, и опять расцвел звездный букет…

Тотор и Меринос онемели от удивления.

Над их головами возник пурпурно-золотой ореол. Они напоминали теперь идолов, богов с огненными нимбами.

Все живое замерло. Широко раскрыв глаза, разинув рты от изумления, коттоло в немом оцепенении взирали на столь явное проявление милости богов по отношению к этим чужакам. Да, на стороне белых была какая-то неведомая сила, великая и ужасная!

Раздался новый взрыв, что-то затрещало, загрохотало, словно какой-то невидимый кузнец застучал молотом по наковальне, и вот уже целая сотня огненных змей взметнулась в небо, образовав над головами белых пылающий свод. Что-то свистело, завывало, ухало, бахало, будто все духи — подземные, подводные, земные и небесные — разом явили свое могущество. А затем раздался вопль колдуна.

— Хиаши! Хиаши! — взывал он к богу — покровителю племени.

Коттоло, вопя и стеная, пали на колени и простерлись ниц, побежденные, уничтоженные, раздавленные.

В это время на площади показались Хорош-Гусь и Йеба. Они усиленно моргали, громко чихали и кашляли, руки у обоих по локоть были покрыты каким-то рыжеватым налетом, но оба улыбались во весь рот, ибо явно были довольны результатом своих трудов.

— Эй, патрон! Что скажешь? Неплохо сработано?

Но обессилевший после ужасной схватки Тотор ничего не слышал; он вообще, казалось, не понимал, что происходит.

ГЛАВА 5

Как 14 июля . — Да здравствует король! — Хорош-Гусь оратор. — Съедят! — Клюет!

— Э-э! — опомнился наконец Тотор. — Да это ты, Жамбоно! Поразительно! Восхитительно!.. И потом, знаешь, негритянский король для меня тяжеловат. Надо же! Кто нас выручил!

— Я, Хорош-Гусь.

— Как же так? Ты, значит, не предатель?

— Ладно, патрон. Не надо слов! Я всего лишь спас вам жизнь. Какие, право, пустяки! Правда, сначала пришлось позаботиться о том, кого собирались съесть…

— Да, да! Был же еще кто-то. Меринос, что это за человек?

— Понятия не имею. Знаю только, что он белый и что ему, мягко говоря, не по себе. У него в голове дыра величиной с кулак. Говорит как-то невнятно…

— Этого человека негодяи хотели сожрать?..

— А я пытался защитить его, — объяснил Хорош-Гусь.

— Точно! — подхватил Тотор, к которому понемногу возвращалась память. — Я видел тебя у хижины.

— Там несчастный и ожидал своей участи. Его хотели подать на десерт.

— Ты знал об этом?

— Конечно. Помнишь, я медлил, прежде чем привести вас сюда? Потому что попал в деревню в самый разгар приготовлений и понял, что ночью намечается торжественный ужин. Пришлось тянуть время.

— Почему ты не предупредил меня тогда же?

— Прости, патрон, но характер у тебя премерзкий. Ты бы сразу набросился на вождя, и нас вместе с тем горемыкой зажарили бы на одном вертеле. Я предпочел выждать. Хорошего мало, но у нас не было выбора. Из двух зол выбираем меньшее. Йеба поддержала меня. О! Если бы ты знал, какая это смелая и добрая девушка! Только слишком уж тебе доверяет. Я даже немного ревную. А вся история с вашим спасением! Это ее идея.

— Что это было? Целый фейерверк!

— Нужно тебе сказать, что, среди прочего, работал я как-то подручным у паро… пуро…

— Пиротехника.

— Вот-вот. Хозяин научил меня пользоваться петардами, да в придачу подарил целую коробку, ну, я и привез ее сюда, будто что-то подсказывало, что когда-нибудь пригодится. Все пудрил Йебе мозги, рассказывал всякие небылицы о солнцах, римских свечах и прочем. Вот она и говорит: «Если у тебя есть такие штуки, можно сыграть веселую шутку с коттоло». Я и послушался. Притащил мою заветную коробку и, как только увидел, что, несмотря на всю вашу храбрость, черномазые одолевают, устроил хороший салют. Они его надолго запомнят!

Слушая Ламбоно, Тотор краем глаза постоянно следил за коттоло, которые разделились на две группы. Деревенские так и стояли на коленях, уткнувшись носами в землю. Этих можно было не бояться — они и не подумают шелохнуться, хоть из пушек пали. Но двенадцать великанов-телохранителей, а возможно, и советников Аколи, поднялись и теперь оживленно что-то обсуждали, показывая на небо, на землю около Тотора и его друзей.

— Что за происки? — рявкнул Тотор. — Они еще не успокоились? Мало им? Ну, пусть пеняют на себя, они меня утомили.

— Не спеши, патрон! — закричал Хорош-Гусь. — Может, все еще не так плохо. Позволь мне поговорить с ними. — И колдун подпрыгнул, сделал пируэт, а затем странной, кукольной походкой, словно парижская марионетка из театрика на Бульварах, засеменил к коттоло. Гиганты, заметив колдуна, замерли, а затем как-то приосанились, вытянули шеи, прижали огромные копья к бедрам, и застыли, словно стали на караул.

Мгновение спустя двенадцать негров во главе с Ламбоно строем подошли к Тотору. Ламбоно размахивал своей забавной шапочкой и отбивал такт: «Раз, два! Раз, два!»

— Не волнуйся, патрон! Они хотят объявить тебя вождем.

— Только не это!

— Соглашайся! — усмехнулся Меринос. — Лучше сидеть на троне, чем жариться на вертеле!

Впрочем, рассуждать было уже поздно.

Хорош-Гусь отскочил в сторону, и королевская гвардия бросилась к Тотору, да столь стремительно, что он и ахнуть не успел, как почувствовал, что множество сильных рук поднимают его вверх и усаживают на плечи двух чернокожих гигантов. А толпа вокруг радостно приветствовала Тотора.

— Не шевелись! — крикнул Хорош-Гусь. — Не то они тебя уронят.

Сопротивляться в подобной ситуации бесполезно, ведь с тем же успехом можно сражаться с океаном.

На поляне вспыхнула добрая сотня факелов. Тотор взирал на все происходящее спокойно, даже равнодушно, и наивных негров это зачаровывало. А новоиспеченный вождь думал: «Черт побери! Из них выйдут неплохие солдаты!»

Кортеж прибыл на площадь, в центре находился трон, где еще совсем недавно восседал Аколи, а в нескольких шагах возвышался священный столб, чье предназначение стало теперь совершенно ясно.

Тотора с великими почестями усадили на подобие королевского трона, украшенного шкурами диких зверей. Хорош-Гусь не отходил от него ни на шаг. Хитрец понимал, что игра идет по-крупному и действовать нужно наверняка.

— Сядь, патрон, и ничего не говори. Они все равно ни слова не поймут. Не беспокойся, я сам наговорю им с три короба. А ты только знай делай многозначительные жесты.

Ламбоно поднял руку, требуя тишины. Чтобы дать Тотору возможность прийти в себя, он сам произнес длинную речь.

Белого прислал бог Хиаши, чтобы защитить чернокожих от притеснений арабов. Он уничтожит полчища работорговцев, ибо он всемогущ. Громоподобные звуки, которые они слышали, небесное сияние, которое они видели, — детская забава по сравнению с тем, на что он способен. Сопротивляться ему бессмысленно. Он царствует над духами земли и воздуха, ему подвластны силы воды, огня и лесов.

О! Хорош-Гусь знал, что делает, понимал, на каком языке нужно говорить с этим темным и забитым людом.

Чем цветистее он говорил, тем больше нарастал энтузиазм.

У примитивных народов существует извечное стремление подчиняться герою, наделенному сверхчеловеческой мощью.

Преследуемые, вынужденные жить в вечном страхе, всегда находясь в бегах, не зная покоя, они грезят об освободителе.

Тотор показался им сильнейшим из сильных, воистину непобедимым властелином.

Ах, наивные души! Всего час назад они готовы были убить или съесть Тотора. А теперь обожали его. Добрая оплеуха и обычный фейерверк сотворили чудо.

Тотор был польщен. Бесконечные земные поклоны и восторженные восклицания тешили его самолюбие.

Однако нашего парижанина бесило то, что он не может не только произнести тронную речь, но даже словечка вымолвить никак не исхитрится. Нужно будет выучить язык, чтобы общаться со своим народом, как это делал Бонапарт. Ужасно не иметь возможности сказать хотя бы следующее: «Солдаты, я доволен вами!»

Слава Богу, хоть Хорош-Гусь взял на себя обязанности переводчика.

— Старина! — обратился к колдуну Тотор, не без интереса наблюдая за тем, как его «подданные» начали готовиться к празднеству, посвященному возведению на трон их нового повелителя. — Ты же понимаешь, что на их королевство мне наплевать с высокой горки. Однако, если я смогу чем-то помочь им, буду рад. Что скажешь о наших планах относительно похода на арабов и освобождения пленных?

Хорош-Гусь, вообразив себя как минимум премьер-министром, глубоко задумался.

— Это представляется мне вполне осуществимым, — произнес он наконец. — Я видел их в деле. Это и вправду отважные воины. И я убежден, что при умелом руководстве они станут первоклассными солдатами. Да и дело-то, между нами говоря, пустячное. В нашем распоряжении еще часа три до рассвета. Чтобы добраться до лагеря арабов, понадобится максимум полчаса. Они сейчас все дрыхнут без задних ног. Так что, предложить коттоло поучаствовать в нашей ночной вылазке? Только учти, патрон, если мы нападем на арабов первыми, все эти работорговцы ополчатся против нас и быть тогда большой войне…

— О! Нас ждут великие дела! Воссоединим племена, создадим армию и двинемся к озеру Чад, разбивая в пух и прах подлых торговцев людьми!

Одна мысль о благородной борьбе воодушевила Тотора неимоверно. Его возбуждение передалось и верному Ламбоно.

Подозвали Мериноса и изложили ему план действий.

— Я с вами! — воскликнул американец. — Мы здесь не для того, чтобы прохлаждаться. И потом, надо же досадить Рузвельту.

Сын короля шерсти имел зуб на своего президента за то, что тот, по его мнению, полжизни валял дурака.

— Кстати, — вспомнил Тотор, — а что с тем беднягой, которого мы освободили? Где он? Как себя чувствует?

— Не очень хорошо, — ответил Меринос. — Он ранен в голову, похоже, потерял много крови. От униформы остались одни лохмотья, но видно по всему, что он немец. Больше ничего не удалось выведать, ведь сам он ничего не может сказать. Мы уложили его в нашей хижине. Йеба ухаживает за ним. Она знает, что делает. И вообще, она отнюдь не глупа, эта девочка!

— Прекрасно! Через несколько минут мы им займемся. Хорош-Гусь, построй пока людей и расскажи им о том, что мы собираемся немного пощипать арабов, а попросту говоря, набить им морды.

Тотор запнулся.

— Эй! Что это там происходит? Что там еще удумали мои подданные? С кем это они так дурно обращаются?

В самом деле, на площади показалась группа коттоло, тащивших отчаянно отбивавшегося рослого негра.

— Вот так так! — всплеснул руками Хорош-Гусь. — Это твой предшественник, светлейший Аколи.

— Что они собираются с ним делать?

Увлекшись, Ламбоно забыл, с кем говорит, и ответил с наивной и довольной улыбкой:

— Что, что? Прикончат и съедят!

— Каналья! Бандит! — завопил Тотор, спрыгнул с трона и стремглав бросился через площадь. Он врезался в плотную толпу и принялся угощать своих подданных увесистыми тумаками.

Меринос тотчас же оказался рядом, повторяя про себя:

— На этот раз мы пропали.

Опомнившись, Хорош-Гусь понял свою оплошность. Съедят! Разве можно произносить подобное вслух, зная, как болезненно относится патрон к такой естественной для каждого дикаря вещи? А как же клятва?

Единственное, чего бедняга не мог сообразить, так это как исправить положение. Ведь коттоло ни за что не отдадут добычу.

Нравы Центральной Африки просты: свергнут короля или вождя — значит, съедят. И вся недолга.

Но у Хорош-Гуся не было иного выхода, как только встать на сторону Тотора. Ламбоно решил погибнуть, но друзей не предавать. В два прыжка он оказался в самой гуще схватки.

Тем временем Тотор раздавал тумаки направо и налево. Меринос юлой вертелся вокруг своей оси, размахивая карабином. Ряды коттоло заметно поредели.

Хорош-Гусь подоспел вовремя. Его истошный вопль еще пуще напугал и без того растерявшихся негров. По-театральному воздев руки к небу, колдун пригрозил своим собратьям, что кара бога Хиаши падет на их грешные головы. И тут взгляд его упал на валявшуюся неподалеку коробку с петардами. Ламбоно высоко подпрыгнул, по-кошачьи мягко приземлился рядом с коробкой, схватил петарду, зажег фитиль и… Секунду спустя в небо взвились огненные змейки.

Охваченные ужасом коттоло упали на колени и уткнулись носами в землю.

Воспользовавшись удобным моментом, Тотор взвалил экс-вождя на спину, притащил к трону, как будто не замечая тяжести, взбежал по деревянным ступеням, положил Аколи у своих ног и возложил (именно возложил — так торжествен и благороден оказался его жест) обе руки на голову поверженного, который от страха и изумления только хлопал глазами.

— Здо́рово, патрон! Ты назвал меня канальей, хоть я этого совсем не заслужил! Но такие крутые парни мне по душе, и я на тебя не сержусь. Если у меня и вырвалось не то слово, это еще не значит, что я недостоин доверия. Эти люди не в себе, они чокнутые. Надо бы направить их энергию в другое русло. Прикажи, и я натравлю их на арабов.

— Да, да! Годится, — обрадовался Тотор.

Ламбоно снова обратился к коттоло с пламенной речью. При этом он размахивал руками, точно свихнувшаяся обезьяна.

Мужчины, потирая ушибленные бока, сгрудились вокруг трона, подобострастно ловя каждый взгляд Тотора. Правда, они никак не могли уразуметь, почему им не позволили притащить Аколи к священному столбу и разобрать его по косточкам. Но негоже рассуждать, если так повелел вождь. И какой вождь! На руку тяжел, да на расправу скор. Одно слово — сверхчеловек. Ему должно повиноваться.

Тем временем хитрец Ламбоно, в которого не иначе как вселился сам демон красноречия, объяснял: «Если арабы притесняют чернокожих, целыми деревнями уводят их в рабство, мучают и убивают, то это оттого, что туземцы питаются человеческим мясом. Король запретил убивать Аколи в их же собственных интересах. Им, ротозеям, невдомек, что в двух шагах от деревни разбили лагерь охотники за живым товаром».

Толпа недовольно загудела, но Ламбоно не дрогнул. Голос его окреп, перекрыл крики смутьянов, и в конце концов ропот стих. «Чернокожие живут в постоянном страхе. Мало того, что арабы загнали их в эту глушь. От этих негодяев и здесь покоя нет. Они рядом. Они разорят деревню, сожгут хижины, изнасилуют женщин, перережут детей».

— Подойди ко мне, патрон, — обратился Хорош-Гусь к Тотору, — тут не помешают самые энергичные, волевые жесты. Пусть твой товарищ поддержит тебя. Клюет! Клюет!

Все это время Тотор с восхищением смотрел на смешного, занятного, никогда не унывающего и неустрашимого чудака, что говорил без умолку, взывал к чувству долга, призывал к мести, разжигал ярость, умело и осторожно, капля по капле подливая масла в огонь, чтобы довести толпу до исступления.

Пока Хорош-Гусь призывал к священной мести и обещал верную победу, Тотор и Меринос потрясали кулаками и вращали глазами, словно разъяренные тигры.

В едином порыве толпа грянула:

— Да! Да! К оружию! В бой!

Как по мановению волшебной палочки, в руках вдруг появились боевые топоры, копья, дротики. Гвардейцы Аколи вооружились до зубов. Еще бы! Их поведет сам Тотор. Всесильный человек! Бог! Победитель!

Хорош-Гусь придумал новоявленному вождю имя — Коколь. И по деревне тотчас разнеслось:

— Коколь! Да здравствует Коколь!

Туземцы собрались группами человек по пятьдесят. Европейцы уже отмечали про себя, что в войске царит образцовый порядок. Как будто подчиняясь давно заведенному порядку, негры разбились на «роты», и при каждой такой «роте» — капитан, при каждом капитане — слуга со щитом и колчаном стрел.

Тотор посмотрел на Аколи. Бедняга, казалось, смирился с судьбой и взирал на все совершенно безучастно.

— Эй, Хорош-Гусь! — сказал Тотор. — Объясни этому животному, что его не убьют и не съедят при том условии, что он будет безоговорочно нам повиноваться. Я продиктую тебе приказы, ты переведешь, а уж он их разобъяснит своим людям. И пусть будет умницей, а не то я ему башку сверну. Объясни, что речь идет об избавлении его народа от арабов, об освобождении братьев рабов. Интересно, что он ответит.

Прекрасная идея!

Хорош-Гусь перевел.

Удивленный, что его до сих пор не убили, Аколи слушал внимательно, но, похоже, ничего не понимал. Дикарю не давал покоя неразрешимый вопрос: о чем и зачем можно говорить с поверженным? А ему даровали жизнь! Да еще призывают драться!

Аколи вопросительно смотрел на Тотора, а тот, старательно кивая и гримасничая, всячески давал понять, что колдун говорит правду.

Внезапно лицо Аколи прояснилось, глаза ожили. Великан признавал превосходство Тотора и тоже видел в нем сверхчеловека, вестника бога Хиаши. Он не был трусом, но уважал сильного. Бледнолицый — посланник Неба. Он непобедим.

Когда Хорош-Гусь изложил план нападения на арабов и объяснил, какую роль отводят самому Аколи, в голове вождя точно что-то перевернулось. Шагнув к Тотору, он молча вынул из-за пояса короткий и острый нож.

Хорош-Гусь поспешил предупредить, что бояться нечего.

Вождь коттоло сильно сжал лезвие ножа и показал Тотору окровавленную ладонь. Тогда Хорош-Гусь выхватил у него нож, взял Тотора за руку и быстро сделал небольшой порез. Кровь негра и белого смешалась. Братский союз был заключен.

— Теперь поговори со своим народом, — сказал Хорош-Гусь.

Чернокожий Талейран мог быть доволен, ибо решить столь тонкую дипломатическую проблему на высочайшем уровне под силу не каждому, но, следует заметить, истинному обитателю Монмартра и не такое по плечу.

Аколи был человеком искренним и чистосердечным. Дикое дитя джунглей, каннибал, привыкший к бесчинствам и жестокости, все же больше походил на льва, чем на гиену, и он пришел в восторг при мысли о том, что будет сражаться под руководством высшего существа, пришедшего из неведомой страны.

Вождь обратился к народу и вложил в свою речь всю ярость и злость дикаря.

Хорош-Гусь вслушивался в каждое слово и наконец воскликнул:

— Идет! Дело идет на лад! Взгляни, патрон! Они так и рвутся в бой!

По правде говоря, Тотор был в замешательстве. Впервые в жизни ему предстояло возглавить целую армию.

— Меринос! Разуй глаза! Будь здесь папаша, он бы это дело в два счета провернул. Ну ничего! Мы сами с усами. Судьба бросает мне перчатку. Я должен освободить этот народ, сделать из обезьян людей.

— Воображаю, — мечтал Меринос, — как вернусь в Нью-Йорк. Триумф на Бродвее!

— А я проведу свою черную армию мимо Сен-Дени!

— Патрон! — перебил Хорош-Гусь. — Надо пошевеливаться. Через час взойдет солнце, а мы должны все обделать до рассвета.

— Отлично! Вперед! — приказал Тотор.

— Вперед! Берите карабины, патроны, пожитки — и вперед!

— Где мое ружье? — встрепенулся Хорош-Гусь.

— Какое еще твое ружье?

— То, что мы забрали у арабов; только что держал его в руках.

— Жаль, нет времени научить этих болванов стрелять!

— О! Вот увидишь, что такое копья, дротики и луки в умелых руках!

Тем временем Аколи передавал своим людям команды.

Четыре сотни негров разделились на восемь отделений и ждали сигнала к выступлению.

— Браво! — вскричал Тотор.

Он встал во главе войска, по бокам расположились Меринос и Хорош-Гусь, позади — Аколи, безропотно согласившийся быть на вторых ролях.

Грянули барабаны, завизжали трубы.

— Замолчите! — взревел Тотор. — Эти идиоты думают, что при таком грохоте можно захватить противника врасплох?

Но Хорош-Гусь, новоиспеченный адъютант главнокомандующего, уже все устроил.

Коттоло в полной тишине покинули деревню и скрылись во тьме.

ГЛАВА 6

Пленные. — Ора-Ито. — Тотор-стратег. — Поспешишь — людей насмешишь. — Как тебе это нравится?

Лагерь арабов раскинулся на плато, окруженном со всех сторон густым лесом.

Командир и два его помощника устроились в палатках, а наемники-майенба — под открытым небом.

Часовых расставили скорее для перестраховки. Чего бояться в этой глуши? Ждать сюрпризов от туземцев не приходилось. Такого никогда не бывало.

Майенба закутались в бурнусы, положили рядом ружья и через мгновение все, как один, спали мертвым сном.

Невдалеке кандальными цепями позвякивали пленные. Их привязали друг к другу грубым канатом и разместили в тесном, наскоро огороженном загоне. Шею у многих сдавливали колодки — тяжелые, окованные железом деревянные кольца.

Обессилевшие от усталости и палящего зноя, отупевшие от побоев и жестокости конвоиров, бедняги повалились как попало и заснули прямо на голой земле.

Кожа под кандалами кровоточила, ныли незакрывшиеся раны, веревки впивались в тело, и каждое движение причиняло невыносимые страдания.

Однако, в отличие от европейцев, дикарям неведомы муки душевные. Положение облегчалось тем, что несчастные не осознавали всей глубины постигшего их несчастья, всей бездны унижения, воспринимая бремя испытаний как должное.

Женщины терпели лишения наравне с мужчинами. Поначалу они рыдали, кричали, но вскоре затихли, смирившись с неизбежным.

Куда их ведут? Что уготовила им судьба?

Они не знали этого, да и не стремились узнать, едва помня, что происходило вчера, и не задумываясь о том, что ожидает их завтра, а только молча страдали, содрогаясь от почти животного страха.

Быть может, только матери еще вспоминали об отнятых у них силой детях. Но потрясение было столь сильно, что и эти воспоминания скоро улетучились.

Женщины спали вповалку. Сон их походил на морок, на тяжелое забытье без сновидений.

Ночь укрыла все своим черным покрывалом, и из загона не слышалось больше ни крика, ни хрипа, ни вздоха.

Но вдруг среди груды тел кто-то едва заметно зашевелился, но так осторожно, так тихо, что даже охранники ничего не заметили. Один из пленных ценой невероятных усилий сумел высвободить руки и перекусил веревку, связывавшую его с другими.

Это был Ора-Ито.

Упрямец трудился двое суток, и никто ничего не заметил, включая и тех, кто был рядом с ним. Жажда мести удваивала силы.

Затерявшись в толпе, он старался не привлекать внимания охранников, которые к тому же в каждом негре видели лишь скотину. У него на глазах погиб отец Амаба, а потом и мать — какой-то араб со смехом отрубил ей голову. Ора-Ито хотел защитить ее, но был схвачен и связан. Больше от него не услышали ни единого слова. Он не хотел, чтобы арабы узнали, кто он такой. Все мысли, все надежды устремил он отныне в будущее. Сын вождя томба жаждал реванша.

За свою короткую жизнь Ора-Ито много путешествовал; он побывал во Французском Конго и дошел до Браззавиля, общался с иностранцами и понял, в чем и почему эти люди превосходят его соплеменников. На какое-то мгновение у юноши даже возникло неодолимое желание догнать чужаков, сравняться с ними. Но любовь к дикой и вольной жизни оказалась сильнее, и он вернулся домой, к знакомым с детства лесам и просторам, где только и чувствовал себя хозяином.

Но вот гнев Божий обрушился на Ора-Ито, его схватили и уводят в рабство! Одна мысль об этом бесила юношу. Как это так?! Он, Ора-Ито, человек мыслящий, будет принадлежать кому-то, подобно бессловесной скотине. От него потребуют беспрекословного послушания, ему станут приказывать, его будут бить!

Нет! Все покорно подчинились судьбе, но мятежный дух Ора-Ито не знал покоя. Он, один он не смирился, не склонил головы. Он пылал ненавистью, и это придавало сил в борьбе с лишениями и болью. Что ждет впереди? Что станется с ним? Над этим он не задумывался. Единственное, что он знал, что ощущал, что жгло душу, — это сознание того, что отныне он пленник и что главное — отомстить тем, кто погубил его родных.

Медленно и осторожно, боясь разбудить соседей, Ора-Ито выбрался из-под груды спящих. Припав к земле, извиваясь по-змеиному, негр дополз до ограды. Никто не пошевелился. Всех свалила усталость.

Он ощупывал камни, стараясь найти место, где их удастся раскачать. Все приходилось делать голыми руками, поскольку у него не было ни ножа, ни дротика — ничего. Все отняли охотники за людьми, ибо эти мерзавцы умеют принимать меры предосторожности.

Однако Ора-Ито не сдавался, он верил в свои силы и ловкость. Ведь и в плен он попал по чистой случайности.

Сын Амабы огляделся и заметил, что с другой стороны загона холм из человеческих тел выше. Негры спали так крепко, что даже не почувствовали, что кто-то наступает на них. Подобно духу-невидимке из негритянских сказок, Ора-Ито взобрался на самый верх и выглянул из-за ограды. Европеец ничего не рассмотрел бы в кромешной тьме экваториальной ночи, но взор дикаря остер. Вон там, внизу, расселся караульный, закутавшийся в бурнус. Юноша прислушался: человек спал. Ора-Ито одним прыжком перемахнул через изгородь и обрушился на часового. Он схватил негодяя за горло, зажал рот, приглушив крик, выхватил у того из-за пояса кинжал и всадил ему в спину по самую рукоятку.

Человек вздрогнул последний раз и испустил дух, даже не успев, наверное, понять, что произошло.

Ора-Ито беззвучно рассмеялся, потом взглянул на небо. Приближался рассвет. На одно мгновение негр, казалось, заколебался в нерешительности, потянул носом. Грудь наполнил свежий воздух. Воздух свободы!

Убежать? Нет. Жажда мести сильнее жажды свободы!

Бесшумно пробираясь вдоль изгороди, он вдруг заметил еще одного майенба. На этот раз часовой стоял к нему спиной, опершись на ружье, мечтал, а может быть, молился.

Прыжок — и враг повержен. Нож прошел как раз между лопатками. Несчастный успел глухо вскрикнуть… Не услышал ли кто? Ора-Ито, замерев, прислушался. Ему хотелось, чтобы его недруги проснулись. Запах крови пьянил. Убивать, убивать еще и еще! Закалывать бандитов как свиней. Рука не дрогнула бы.

Но вокруг было по-прежнему тихо. Судьба хранила смельчака.

В стороне что-то белело. Ора-Ито присмотрелся и понял, что это палатки главарей. Ах, если бы добраться до них!

Смерти он не боялся, но мысль об унижении, о том, что опять будут бить, не давала покоя. Кровь стучала в висках. Перед глазами плыли красные круги.

Забыв об осторожности, Ора-Ито кинулся к палаткам. Но солнце уже поднималось, и его заметили.

Грянул выстрел. Тревога! Со всех сторон уже бежали часовые… Тем не менее юноша успел добраться до палатки и оказался между нею и подступавшими майенба. Теперь солдаты боялись стрелять, так как легко могли промахнуться и, пробив ткань палатки, убить кого-то из находившихся там командиров. Но те, разбуженные первыми выстрелами, проснулись и выскочили из укрытия.

Ора-Ито услыхал свист пули у виска. В его распоряжении оставались доли секунды. Сделав нечеловеческое усилие, юноша рванулся к только что выстрелившему в него наемнику и его же ятаганом перерезал тому горло.

Силы, однако, были неравны.

Негр-великан против четверых. Сын вождя сражался как лев. Из рассеченного плеча хлестала кровь, пуля пробила грудь. Но Ора-Ито не упал, не сдался. По лицу блуждала счастливая улыбка. Он отомстил, он убил! Каждый меткий удар, каждая капля вражеской крови наполняла его бешеной радостью.

Ему удалось отступить к перелеску, и здесь он снова встретился с противником лицом к лицу. Но это конец. Теперь он пропал!

Внезапно раздались резкие оглушительные звуки труб.

Майенба разом обернулись и в ужасе бросились врассыпную.

Но не тут-то было. Неведомо откуда взявшиеся люди накинулись на них и связали. План Тотора-стратега сработал блестяще.

Один лишь Хорош-Гусь точно знал, где располагается лагерь, и пока он, указывая дорогу, вел за собой войско, Тотор придумал обходный маневр: сформировал из четырехсот человек четыре «армейских корпуса» под командованием самого Тотора, Мериноса, Аколи и Ламбоно. Каждый получил особое задание.

Коттоло действительно оказались прекрасными воинами. Как Тотор и предполагал, дисциплина была у них в крови. Во главе подразделений по пятьдесят человек поставили капитанов, которые быстро и четко выполняли приказы белых. Восемь отрядов должны были встретиться в назначенной точке в определенное время, окружив плато, где находился лагерь арабов.

Но тут из расположения неприятеля донеслись выстрелы, там явно объявили тревогу, однако корректировать план было уже поздно. Коттоло заторопились и подоспели вовремя.

Ора-Ито изумленно разглядывал нежданных спасителей.

Растерявшиеся поначалу майенба выстроились в каре и принялись палить по наступавшим.

Ряды коттоло смешались. Однако в это время раздался грозный окрик Аколи, воины опомнились и снова бросились на ненавистных мерзавцев. Появились Тотор и Меринос. Их карабины раскалились от нескончаемой стрельбы. Бандиты падали один за другим. Неорганизованное сопротивление вскоре захлебнулось. Майенба в панике обратились в бегство.

На поле брани оставались лишь сам бен Тайуб, оба его помощника и их слуги. Воистину они были прекрасны, эти люди: бронзовые лица, сверкающие гневом глаза…

Тотор не хотел убивать понапрасну. Он подозвал Хорош-Гуся:

— Пусть Аколи прикажет взять их живыми!

— Невозможно! Негров легко распалить, но сдержать… никогда!

— Последнее дело убивать людей, которые не могут защищаться!

— Это все ваши европейские штучки! Здесь спокойно прикончат раненого, а если надо, и мертвого еще раз убьют.

Коттоло добивали последних майенба.

Отступив к палатке, помощник и еще двое остановились, скрестив руки на груди, и хладнокровно взирали на происходящее, видя, как один за другим погибают их воины и смерть подступает все ближе.

Они больше не обращали внимания на Ора-Ито. Тяжело раненный, тот еле дышал и, точно загнанный зверь, озирался кругом, не в силах понять, что случилось, откуда явились вдруг все эти люди. У него мутился разум.

И тут он заметил трех арабов, направлявшихся прямо на него. Но, подойдя совсем близко, они, похоже, даже не увидели негра. Ненависть и жажда мести овладели Ора-Ито пуще прежнего.

Юноша собрал последние силы, крепко сжал нож и хотел подняться, чтобы вонзить его в спину врагу, но не смог, ибо потерял слишком много крови. Тогда он осторожно подполз к арабам и полоснул ножом по ногам одного, другого, третьего… Все трое упали как подкошенные.

В это время подбежали Тотор и Меринос. Они хотели помочь несчастному, истекавшему кровью негру.

Ора-Ито приготовился нанести удар, но вскрикнул, увидев перед собой недавних гостей и защитников отца.

Тотор узнал сына Амабы, склонился к нему и крепко обнял.

Прибежал Хорош-Гусь. Ора-Ито что-то говорил на своем языке.

— Он благодарит, патрон, желает исполнения всех твоих благородных замыслов и… он умирает…

В самом деле, тело Ора-Ито изогнулось, забилось в предсмертной конвульсии, голова запрокинулась. Все было кончено!

— Бедный малый! — вздохнул Тотор. — Ты был отважен и силен, а теперь ты ничто. То же, быть может, ожидает и нас.

Подошел Меринос.

— Друг, — воскликнул он, — это ужасно! Коттоло добивают раненых. А кое-кого расчленяют, чтобы съесть.

Надо отдать справедливость Аколи и Ламбоно. Они держали слово, данное белым, и пытались остановить соплеменников…

Но что поделаешь с дикой ордой!

Коттоло не на шутку разозлились на майенба, и желание отведать свежей человечинки подогревалось ненавистью к предателям, согласившимся служить заклятым врагам и притеснителям туземцев.

Тотор и Меринос обезумели от гнева и отчаяния.

Растолкав возбужденных негров, они пытались отбить трепещущих от страха раненых.

Ламбоно и Аколи честно старались помочь друзьям. Но все усилия были напрасны…

— Патрон, — обратился Хорош-Гусь к Тотору, — делать нечего; если мы будем настаивать на своем, сами угодим им в лапы, ибо гнев этих безумцев обратится на нас…

— Что ж! Остается только одно — достойно умереть!

— Что толку, если мы все умрем? Разве от этого они перестанут быть людоедами? Видишь ли, месье Тотор, поспешишь — людей насмешишь. К тому же, по правде говоря, это и вовсе глупость. Не надейся, ты никогда не сделаешь из них цивилизованных людей. Ведь и меня ты обратил в свою веру не без труда, а я ведь все-таки прошел Монмартр. Неужели ты думаешь, что Аколи не сожалеет сейчас о том, что дал тебе это чертово обещание? Каждому овощу свое время. Они показали себя бесстрашными и дисциплинированными воинами, а это уже много. Прости им их маленькие слабости.

— И это ты называешь маленькими слабостями? Людоедство?

— Ну, во-первых, человека сначала умерщвляют; а какая кому разница, что с ним делают, когда он уже стал трупом?

В сущности, если закрыть глаза на циничность сказанного, колдун был недалек от истины. Тотор отдавал себе отчет в том, что абсолютно бессилен против вековых обычаев. Он взглянул на Мериноса. Бедняга побледнел и едва держался на ногах. Нужно было поскорее увести его отсюда, чтобы не видеть отвратительного зрелища.

— Пойдем! Мы за тобой! — сказал Тотор Ламбоно, и все трое направились к загону.

Их взору открылась страшная картина.

Пленных было человек сто. Разбуженные криками и стрельбой, не понимая, что происходит и будучи не в состоянии освободиться от пут и оков, люди пытались подняться на ноги, но тут же падали, давя друг друга.

Увидев Тотора, Мериноса и Ламбоно, пленники решили, что настал их смертный час, и завопили на разные голоса.

Хорош-Гусь уговаривал, объяснял, утешал.

Все трое принялись распутывать веревки, сбивать кандалы. Работа оказалась не из легких и заняла немало времени.

Когда друзья взялись за ножи, негры подумали, что их всех сей же час перережут.

— Как жаль, — вскричал Тотор, — что я не могу свободно говорить с ними. Чему только нас в школе учат, я вас спрашиваю! Ни языка коттоло, ни языка томба мы не знаем!

Освободившись от оков и пут, некоторые бедняги хотели бежать. Тогда Хорош-Гусь снова принялся успокаивать негров, уверяя, что им желают только добра.

Измученные люди боязливо жались друг к другу, а Хорош-Гусь продолжал увещевать… Внезапно самых сообразительных словно осенило… Наконец негры поняли, что свободны и что спасли их белые. Радость дикарей была столь же беспредельна, как минуту назад горе и отчаяние.

Они бросились к ногам спасителей, целовали колени и непрестанно что-то кричали.

— Так собака виляет хвостом при виде хозяина, — заметил Тотор.

Немного успокоившись, негры признали и своего колдуна Ламбоно. Теперь они были уверены в том, что бог Хиаши спас их, прислав колдуна и того белого, которого Ламбоно слушается и от чьего имени говорит. А может, тот белый и есть сам бог Хиаши? Кто знает…

С детской наивностью томба тут же пустились в пляс. Женщины забыли о недавних страданиях и даже о потерянных детях. Глаза их светились счастьем и благодарностью.

— Что нам со всеми ними делать? — недоумевал Тотор. — Управлять ими, полагаю, не так-то просто. Воют, рычат, точно дикие звери, а секунду спустя поют, резвятся и кротки, как невинные ягнята.

— Внимание! — насторожился Хорош-Гусь. — Коттоло что-то примолкли. К чему бы это?

— Пойдем посмотрим, — ответил Тотор, всегда готовый идти вперед.

— Нет, нет! — испуганно закричал колдун. — Дай-ка я сам!

Что-то испугало Ламбоно. Кто-кто, а он хорошо знал этих бестий и первого — Аколи, и боялся, что Тотор может прийти не вовремя и застать ужин по-африкански в полном разгаре. Тогда горячая голова снова полезет на рожон и придется выручать его. Ламбоно быстро вскочил на плечи какого-то негра и выглянул за ограду.

Однако то, что увидел Хорош-Гусь, превзошло все его самые смелые ожидания.

Аколи удалось-таки призвать своих людей к порядку. Что он им сказал? Каким образом вождь дикарей, еще вчера сам бывший первым гурманом среди каннибалов, смог прервать кровавое пиршество? Варвары на редкость умеют быть преданными. И Аколи лишний раз доказал это. Он стал кровным братом Тотора, подчинился победителю, уступил ему свой титул, а значит, обязан был держать слово, обязан был слушаться.

Аколи вновь завоевал прежний авторитет и поставил его на службу хозяину, нашел нужные слова, построил коттоло в шеренгу, разделил, как прежде, на отряды, назначил капитанов (он называл их «окри») и занял место во главе войска.

Трупы исчезли; их, очевидно, спешно закопали где-нибудь неподалеку. Негры сложили палатки, поймали лошадей и, что особенно поразило и обрадовало Ламбоно, погрузили на них трех арабов, которых не успели прикончить.

Уникальный факт в истории негритянских войн!

На остальных лошадей взвалили оружие, провиант и боеприпасы.

И что уж вовсе не поддавалось объяснению, так это то, что тело Ора-Ито положили на импровизированные носилки и четверо коттоло вызвались нести их в деревню. Ламбоно страшно обрадовался, потому что понимал, что сие внезапное превращение каннибалов в «порядочных» (по понятиям белых) людей доставит удовольствие его кумиру, его идолу Тотору.

Хорош-Гусь крикнул белым:

— Бегите оба сюда! Увидите, что мы не так уж свирепы, как вам кажется!

Друзья не поверили своим глазам. В самом деле, даже в оснащенном наисовременнейшей техникой театре такую молниеносную «чистую перемену» увидишь не всегда.

Аколи махнул рукой, и армия встретила своих предводителей восторженным приветствием.

Освобожденных распределили по отрядам, и через полчаса войско направилось к деревне коттоло.

Тотор, Меринос и Аколи ехали верхом, а Хорош-Гусь пешком возглавлял процессию, лихо отбивая ритм, как заправский тамбурмажор.

— Эй, приятель! — усмехнулся Меринос, взглянув на Тотора. — Ты похож на цезаря, возвращающегося с триумфом в свою столицу.

— Коколь! Коколь! — хором провозглашали коттоло и томба.

— Ну, как тебе это нравится, патрон? — спросил Хорош-Гусь, весьма непочтительно ухмыляясь.

— Надолго ли их хватит, хотелось бы мне знать, — философски промолвил Тотор.

ГЛАВА 7

Белый пленник. — Йеба — настоящий ангел. — Сын Фрике. — Сапожник с улицы Сен-Совер. — Друзья детства. — Я царствую! — Пятеро корешей!

Войско возвратилось в лагерь. И здесь настроение негров вновь изменилось. Если по дороге радость победы пьянила, люди возбужденно переговаривались, отовсюду доносился веселый смех, то теперь все как будто преисполнились сознанием серьезности момента. Хорош-Гусь и колдун-коттоло взобрались на самую вершину бугра, служившего жертвенником, и обратились к народу с пламенными речами. Толпа внимала в благоговейном молчании.

На Тотора и Мериноса все смотрели как на богов и пикнуть не смели, чтобы не осквернить их слух. Лишь шепот восхищения и признательности пробегал порой по рядам воинов, одержавших победу, о которой никто здесь и мечтать-то прежде не смел.

Женщины плакали от радости и в исступлении тянули руки к триумфаторам.

— Они, однако, порядком утомили меня, — проворчал Тотор. — Поспать бы, черт побери! А то в пояснице стреляет. Хорош-Гусь, вели им оставить нас в покое. Свой восторг они продемонстрируют позже, когда я высплюсь и поем. Пусть пока займутся пленными томба. Глянь, какие доходяги! О них необходимо позаботиться, накормить, ну и всякое такое. Меринос, а нам пора на боковую.

Не успел Хорош-Гусь перевести коттоло слова Тотора, как они уже кинулись выполнять приказ и мгновенно разобрали томба по своим хижинам, ибо законы гостеприимства для варваров священны.

— Не беспокойся, патрон. Их накормят до отвала, и завтра они будут как огурчики.

Ламбоно прервался на полуслове, ибо кто-то вдруг подбежал к нему и бросился на шею.

— А! Йеба! Красавица моя! — воскликнул Тотор и взял девушку за подбородок. — Видишь, крошка, я доставил твою обезьяну в целости и сохранности. Ну же! Улыбнись дяде!

Йеба не поняла ни слова, но в ответ на приветливую улыбку лицо ее озарилось счастьем, а в глазах сверкнули лукавые огоньки.

Но тут Тотор хлопнул себя по лбу:

— Кстати, Хорош-Гусь, узнай-ка, что сталось с тем белым, которого мы велели ей охранять и выхаживать.

Хорош-Гусь перевел Йебе вопрос, и она объяснила, что белый чувствует себя очень хорошо, хотя поначалу ей пришлось изрядно потрудиться. Рана на голове не очень серьезна, но он потерял много крови. Его подобрали полумертвым. Беднягу изрядно помяли. Хорошо, что благословенные спасители подоспели вовремя и вырвали его из лап смерти. Лечение и заботливый уход сделали свое дело. Человек пришел в себя и заговорил. Правда, чернокожая сестра милосердия ровным счетом ничего не поняла.

— Йеба просит тебя, патрон, зайти к больному буквально на одну минутку, поскольку он еще очень слаб. Ему будет приятно увидеть белого.

— Тысяча чертей! — взревел Тотор. — Поспать в этом сумасшедшем доме мне так и не дадут!

Но Йеба подошла к нему и, нежно взяв за руку, увлекла за собой.

— Ты надеешься, моя птичка, разжалобить такого твердокаменного болвана, как я? Ну что ж! Идем. Меринос, за мной! Не повалишься же ты спать, когда твой друг вынужден бодрствовать! А ты, Хорош-Гусь, приготовь чего-нибудь перекусить. А потом — в постель!

— Есть, патрон! Все сделаю в лучшем виде, пальчики оближете.

— Итак, дружище Тотор, нам удалось то, что еще никому здесь не удавалось. Доволен ли ты наконец? — спросил Меринос, пока Йеба вела их по деревенской улице. — Ты отныне король, Цезарь, Александр Македонский, Наполеон.

— Эх, старина, — философски протянул Тотор. — Я слишком утомлен, чтобы думать о двух вещах одновременно. Король? Возможно! Только какой-то придурковатый. Сделай милость, не говори со мной о политике! Впрочем, догадываюсь, тебе, презренный интриган, тоже не терпится заполучить какую-никакую должностишку. Министра внутренних дел или министра торговли? Выбирай! А лучше хватай все разом. Забирай портфели и оставь меня в покое!

Смеясь и подкалывая друг друга, друзья добрели наконец до той самой хижины, где томились еще совсем недавно и откуда им удалось сбежать.

Йеба вошла первой и указала на человека, лежавшего на ворохе сухого папоротника. Он как будто дремал. Рядом коттоло свалили его вещи: карабин, портупею с прусским орлом.

Немец! Какой дьявол занес его в эти края?

Неожиданное открытие огорчило Тотора. Слишком много ужасного пришлось ему в свое время слышать о немцах, особенно в тот проклятый год поражения. Однако как бы то ни было, а человек есть человек. К тому же здесь, в Африке, все белые — братья.

Мужчина не шевелился.

Тотор тронул его за плечо.

— Эй! Приятель, повернись-ка! Дай-ка взглянуть на тебя.

Незнакомец резко обернулся. Лицо наполовину прикрывала повязка.

Раненый едва успел взглянуть на вошедших, как сквозь распахнутую настежь дверь прямо в глаза ударил луч солнца. Он зажмурился и прошептал:

— Was ist das?

— A-а! Стало быть, ты бош! — сказал Тотор.

— Sind Sie Französen?

— Француз, француз, детка! Тебе это не по нраву?

Незнакомец задрожал с головы до пят, а потом вдруг пронзительно завопил на чистом французском языке:

— Французы! Но ведь и я француз!

— Шутишь! Почему же форма на тебе немецкая?

— Это ничего не значит! Я больше чем француз — я эльзасец!

— Но ты немецкий солдат?

Раненый сел и воззрился на Тотора.

— Неужели я спятил? Это какой-то кошмар! Ты здесь, ты говоришь со мной? Быть не может! Если я не ошибаюсь, ты Гюйон, сын Фрике!

— Проклятье! Вот так номер! Разве мы знакомы?

— Да! Да! Посмотри на меня внимательнее! Погоди, сдвину повязку, она мне пол-лица закрывает. Ну, смотри!

Тотор нагнулся и стал внимательно вглядываться в лицо незнакомца.

— Вспомни: Монмартр, мы играем на мостовой, а потом получаем подзатыльники от отцов, потому что нас никак не загонишь домой.

— Постой! Постой! — Тотор неистово тер лоб, силясь хоть что-нибудь вспомнить. — У меня мозги расплавились. Как зовут твоего отца?

— Фриц Риммер.

Тотор всплеснул руками:

— Сапожник с улицы Сен-Совер!

— Конечно! Мы ведь дружили с тобой тогда!

— Старина Ганс! Я узнаю тебя. Ну ты подумай! С холмов Монмартра да в столицу коттоло! Господи! Это действительно ты! Здорово! Если б знать, я не то что один — десять раз спас бы тебя.

Друзья взялись за руки и не отрываясь смотрели друг другу в глаза. В памяти всплывали годы детства. О! Это была парочка что надо, гроза всей округи. Дни напролет возились они в сточных канавах и вечерами возвращались домой мокрые и чумазые.

— Но как очутился здесь мой отважный француз? Что ты тут делаешь?

— Я, — прыснул Тотор, — царствую… Недавно. Сколько все это продлится, понятия не имею. Я, дражайший Жан, король коттоло, а мои возлюбленные подданные — это как раз те, кто норовил тебя сожрать.

— Но это не объясняет…

— Все разъяснится со временем. Хотелось бы услышать и твою историю, но не сейчас. Я совершенно разбит, с ног валюсь, надо отоспаться. Да! Позволь представить тебе моего друга Мериноса.

— Тоже француз? — спросил Жан (которого мы отныне будем именовать именно так), протянув руку.

— Американец, янки, так сказать, — пояснил Тотор. — Но добрый и отважный малый. Ручаюсь! Пожмите друг другу руки, и айда спать. Кстати, Жан, не прикажешь ли перенести тебя в мой дворец? У меня есть дворец — все, как у настоящего короля, ни больше, ни меньше. И он в полном твоем распоряжении. Или предпочитаешь остаться?

— За мной здесь отлично ухаживают, — ответил Жан.

С этими словами он взглянул на Йебу, а та лишь улыбнулась в ответ.

— Понял! — сказал Тотор. — Только не очень-то строй глазки Йебе. Не то мой военный министр господин Хорош-Гусь из тебя отбивную сделает.

— Нет, нет, не бойся. Но должен признать, что она нежна, как хлеб… черный! Ладно! Ты едва на ногах держишься, да и твой товарищ тоже. У меня от долгих разговоров голова отяжелела. Пора отдохнуть. Ступайте. Еще одно, дорогой Гюйон…

— Называй меня, как все, Тотором.

— Охотно. Я хотел сказать, что, когда узнаешь мою историю, убедишься в том, что, несмотря на форму, я хороший француз.

— Не бери в голову. Для меня достаточно твоего слова. Ты всегда был честен и искренен; звезд с неба, может, и не хватаешь и пороха не изобретешь, зато добрый и справедливый малый. Я счастлив, что оказал тебе услугу, может, и ты когда-нибудь поможешь мне.

В это мгновение на пороге появился Хорош-Гусь в костюме колдуна. Он комично склонил голову и произнес:

— Не соизволит ли его величество Коколь пройти со мной в свои апартаменты?

— Конечно. Хорош-Гусь, взгляни на этого парня! Он твой должник. Не мне, а тебе он прежде всего обязан тем, что его не съели. Тебе первому пришло в голову встать на его защиту. Это мой давний товарищ, друг. Понимаешь?

— В мое время на Холме говаривали — кореш.

— Именно! Послушай, он — это я, я — это он. Служи ему верой и правдой, как служишь мне. Отныне нас, благородных людей, пятеро: Меринос, Жан, Хорош-Гусь, Йеба и я. Ну и наделаем мы тут дел! Поклянемся же никогда не расставаться. А дел для нас, полагаю, найдется немало.

Растроганные и смущенные гораздо больше, чем им хотелось бы показать, друзья еще раз пожали друг другу руки.

Тотор и Меринос направились вслед за Хорош-Гусем в королевские покои.

Признав Тотора законным вождем, доблестный Аколи уступил ему свой дом. И хотя на настоящий дворец это жилище, строго говоря, походило мало, все же оно было не лишено некоторого шика. Пол и стены устилали звериные шкуры, в углу стояла постель с мягкой периной, разве что постельного белья недоставало.

Но Тотора подобные мелочи не занимали. Едва добравшись до кровати, он повалился навзничь, сладко потянулся и через секунду спал непробудным сном. Точь-в-точь как спал Наполеон после сражения под Аустерлицем!

Меринос тотчас последовал примеру друга.

Хорош-Гусь с минуту постоял на пороге.

— Бравые ребята! — прошептал он и на цыпочках вышел на улицу.

__________

Друзья проспали восемнадцать часов! Зато проснулись отдохнувшими, полными сил, со свежей головой. И со зверским аппетитом.

Хорош-Гусь пришел от Аколи с приглашением на королевскую трапезу.

Бывший вождь и Хорош-Гусь вытянулись в струнку в ожидании, пока монарх и его первый министр отужинают.

Заметив это, Тотор возмутился:

— Так не пойдет! Давайте-ка по-семейному. Лопать — так лопать вместе!

Он потянул Аколи за руку, принуждая сесть рядом.

Негр сопротивлялся.

— Что это значит? К чему ломаться? Или ты сейчас же сядешь, или я тебе ноги переломаю!

Хорош-Гусь сквозь смех перевел Аколи приказ повелителя, и дружеская угроза заставила того подчиниться.

— Только вот что, — произнес Тотор, — переведи, чтобы он не вздумал нализаться, а не то я рассержусь! Теперь, Хорош-Гусь, сходи и приведи сюда Йебу и моего друга, если он, конечно, сможет и захочет прийти. Вы сядете напротив. На шестерых здесь места как раз хватит. Ну, чего стоишь? Отправляйся!

Хорош-Гусю не требовалось повторять дважды. Одна нога здесь, другая — там. Пять минут спустя он привел Жана Риммера. Тот был еще слаб и опирался на плечо Йебы.

О! Негритянка успела принарядиться. Еще бы — королевский ужин не шутка. Она так важничала, что Тотор так и покатился со смеху.

Наконец ужин начался.

Тотор попросил Жана рассказать о том, какой злой рок привел его в немецкую армию, да еще в Африке. Они услышали рассказ о несправедливости, о страданиях и унижениях, рассказ, полный гнева, боли и отчаяния.

Жану удалось раскрыть заговор Али бен Тайуба и лейтенанта фон Штерманна.

— Как! — вскричал Тотор. — Ты точно знаешь, что этот негодяй помогает работорговцам в их черных делах?

Жан кивнул. Он давно подозревал что-то неладное. Немец промышлял контрабандой оружия, продавая его арабам. А визит бен Тайуба за несколько часов до кровавой бойни окончательно развеял все сомнения.

Разве Жан не видел собственными глазами, как лейтенант расстреливал невинных детей? Разве не по его приказу солдаты преградили путь тем несчастным, что хотели спастись на немецкой территории?

— Матерь Божья! Я забыл о субординации и дисциплине, бросился на грязного убийцу, но он выстрелил мне в голову из револьвера. Слава Богу, черепок у меня крепкий! Пуля только поцарапала кожу, и я пришел в себя. Смотрю — вокруг никого. Конечно, меня сочли мертвым. Есть только один человек, который стал бы плакать обо мне. Тоже эльзасец, немец, но отважный и честный парень, зовут его Петер Ланц. Ах, как бы я хотел, чтоб он поскорее демобилизовался и исполнил свое обещание: поехал бы к моему бедному старому отцу и рассказал обо мне.

Бедняга запнулся. Ком в горле не позволил ему продолжать, да и вообще Жан был еще очень слаб…

— Гляди веселей! — подбодрил Риммера Тотор, который терпеть не мог меланхолии. — Все обошлось. Ты жив, а остальное приложится. Счастливый случай свел нас всех вместе. Я — король, а значит, по крайней мере еще несколько дней, у нас будет еда и крыша над головой. Погодите! Мы еще провозгласим здесь республику. Король, король! Пакость какая! Идиотский титул! Президент Республики коттоло — вот это дело!

Ай да Тотор! Даже Аколи, которому Хорош-Гусь попытался перевести и объяснить слова Тотора, смеялся до упаду.

Да, под счастливой звездой началось царствование Тотора-Коколя!

ГЛАВА 8

Префекту посвящается. — На прусский манер. — Вечный Жид. — Победа или смерть! — Триумфатор.

Четыре недели пронеслись, точно четыре волшебных столетия.

— Скажи, Тотор, — начал как-то Меринос, прогуливаясь по деревне коттоло под руку со своим приятелем-монархом, — как ты думаешь: путешественник, побывавший здесь месяц назад, узнал бы эти края теперь?

— Любишь, когда тебя хвалят? — отозвался Тотор.

— Речь не обо мне. Да или нет? Согласись, тут все преобразилось. Так чисто…

— Словом, парижской префектуре не мешает прислать сюда своих архитекторов поучиться уму-разуму.

Вокруг действительно творились чудеса.

Меринос взвалил на себя тяжкую обязанность — отвечать за расчистку деревни коттоло. Результат превзошел даже самые смелые ожидания.

В считанные дни американец выучил несколько слов, необходимых для того, чтобы руководить работами.

Ни коттоло, ни томба задуманное белыми не пришлось по вкусу. Они уважали в своем прошлом все, даже страшные и темные его стороны, и предпочитали десятилетиями ничего не менять. Повсюду валялись груды мусора, нечистоты сливали прямо возле домов, так что вдоль деревенских улиц журчали мутные, зловонные ручьи. Когда припекало тропическое солнце или порывы ветра возвещали о приближении бури, становилось нечем дышать.

Уполномоченный высшим властителем, Меринос заставил коттоло повиноваться кого силой, кого убеждением. С помощью местных кузнецов он наладил производство лопат и вооружил ими подданных Тотора. Корзинщики вязали метлы, и мало-помалу территория и впрямь заметно преобразилась.

Дело дошло до интерьеров. Инспектор здравоохранения Меринос заходил в хижину, прикрыв нос платком, и заставлял хозяев скоблить, мести, мыть.

Вскоре сами коттоло, их жилища, домашняя утварь и улицы заблестели, как новенькие монетки.

Кое-кто возмущался, мол, кощунство, святотатство. Однако оба колдуна — Хорош-Гусь и Наир-Вазим — просвещали недовольных.

Меринос работал наравне с остальными, показывая всем пример. Он собственноручно, вооружившись американской щеткой, принялся отмывать и самих дикарей. Первая жертва выворачивалась и визжала, точно испуганный поросенок. Но Меринос знать ничего не хотел, и вымытый, выдраенный, выскобленный негр два дня прятался от сородичей, стыдясь своей чистоты. И лишь убедившись в том, что никого не минует чаша сия, сдался, а вскоре стал первым в деревне поборником санитарии и гигиены.

Король Коколь потихоньку распорядился уничтожить столб для казней. Однако, храня верность английской системе, требовавшей уважать веру покоренного народа, устроил для Хиаши, которого представлял на земле, достойный божества алтарь.

Совмещая духовную и светскую власть, Тотор был для туземцев и папой и императором.

А что же Хорош-Гусь? Отошел в сторону?

Ничуть не бывало!

Получив портфель военного министра, заручившись поддержкой умного и бесконечно преданного Аколи, он решил превратить деревню коттоло в неприступную крепость.

В то время как женщины наводили чистоту, Ламбоно превратил мужчин в заправских землекопов. Они вырыли рвы, соорудили укрытия, возвели редуты по всем правилам фортификационной науки. Коттоло-Сити превратился в укрепленный лагерь, надежно защищенный целой системой земляных валов и готовый выдержать любую осаду.

Но и это еще не все. Помимо принадлежавших белым карабинов, в распоряжении короля Коколя оказались трофеи, приблизительно около пятидесяти единиц огнестрельного оружия.

Как только Риммер окончательно поправился, Тотор, посовещавшись с друзьями, поручил Жану, превзошедшему прусскую военную науку, особо важную миссию — генерального инструктора по строевой подготовке и стрельбе.

В помощники инструктору прикомандировали Аколи. Зачарованный небывалыми чудесами белых, экс-вождь служил им верой и правдой. Работа спорилась.

В гвардию отобрали самых красивых, рослых и сильных мужчин. Жану предстояло сделать из них солдат.

Когда негры впервые взяли в руки ружья, да нажали курки, да раздался неимоверный треск, Боже правый, что с ними сталось! Подскочив на месте, они попадали на землю и, точно испуганные страусы, зарылись головой в песок.

Но армия есть армия. Вторая попытка, третья…

Жан отдавал команды четко и невозмутимо. Нельзя было удержаться от смеха, когда совершенно голые чернокожие верзилы прилежно чеканили шаг, стараясь не сбиться с ритма и тянуть носок. И — честное слово! — им это неплохо удавалось.

Они научились стрелять с любой позиции, метко целились, а главное — до такой степени привыкли к звуку пальбы, что пришлось применить силу, чтобы заставить этих взрослых детей расстаться со своими огнестрельными игрушками, когда пришла пора обучать новую партию.

Йеба тоже не сидела сложа руки. Превосходная хозяйка, она охотно передавала опыт женщинам племени.

В общем, жизнь потихоньку налаживалась. Но вот загвоздка: через две недели после счастливого воцарения короля Коколя наступил срок народного праздника, когда по традиции богу Хиаши приносили в жертву человека.

Обычно охотники подкарауливали в округе какого-нибудь заплутавшего бедолагу из соседнего племени. Если же они возвращались ни с чем, Наир-Вазим, свершив варварский обряд, сопровождаемый омерзительными жестами и нелепыми заклинаниями, выбирал искупительную жертву среди самих коттоло.

Итак, всякий раз мужчины покидали деревню в поисках страшной добычи. Они знали одно: то, что должно произойти, должно произойти, — и, встретив в лесу подгулявшего пьянчужку, радовались как дети.

Часто это был один из тех персонажей, которые играли здесь, в сердце Африки, ту же роль, что аэды в Древней Греции или трубадуры в средние века. Некто. Неизвестный. Вечный Жид.

Он не коттоло, а значит, его можно спокойно съесть. К тому же, не будь его, колдун укажет на кого-то из соплеменников. И что же?

Акция эта носила даже некий патриотический характер. Чужак и есть чужак. Чужака не жалко.

На этот раз все держали в такой тайне, что ни Хорош-Гусь, ни даже Наир-Вазим ни о чем не подозревали.

И лишь нараставший гул и неистовые крики возвестили Тотору и его друзьям о возвращении удачливых охотников.

Первым о случившемся узнал Аколи. Сначала он подумал было ничего не говорить Тотору. Ведь жертвоприношение могло свершиться тайно, и все бы обошлось. Да и сам он еще не так уж и далеко ушел от своих сородичей, чтобы пренебречь древним обычаем.

Но вот что удивительно: дикарь уважал свое слово, быть может, сильнее, чем иной джентльмен. Откуда это в нем? Какой неведомый атавизм управлял его действиями и душой?

Аколи решился, и Тотор узнал правду.

Оказалось, в заговоре принимали участие все коттоло, даже самые с виду покладистые.

Хорош-Гусь, Меринос и Жан собрались на совет.

Но поскольку мнения разошлись и дискуссия затягивалась, кипевший от возмущения Тотор прервал дебаты:

— Только через мой труп! Или я, или этот человек! — отрезал он сухо. — Хорош-Гусь, где они его держат?

— В хижине одного старика.

— Прекрасно! Проводи меня туда!

— Ты не можешь идти один, патрон!

— Именно один!

— Ты смертельно рискуешь!

— Можно подумать, в первый раз! Достаточно дискуссий. Я король и требую, чтобы мои приказы выполнялись беспрекословно. Хватит пререкаться!

Вечерело. Пройдет каких-нибудь два часа, и свершится кровавое злодеяние.

Тотор показался на пороге один, с непокрытой головой. Он подошел к главной площади, утоптанной и ровной, как паперть у собора Парижской Богоматери. На плацу царило заметное оживление.

Завидев короля Коколя, коттоло громко приветствовали его и как ни в чем не бывало окружили обожаемого монарха, уверенные в его полном неведении.

Безоружный Тотор с невозмутимым видом двинулся сквозь толпу.

Его пропускали, но бросали вслед обеспокоенные взоры.

Сомнений не было: он направлялся прямо к той самой хижине, где ожидала своей участи несчастная жертва.

Возле хижины лениво слонялись несколько коттоло с пиками (ружья им не доверяли). Глядя на них, можно было подумать, что они оказались здесь случайно и просто вышли поразмять ноги.

Заметив приближающегося Тотора, часовые насторожились и сделали шаг вперед. Король смерил их презрительным взглядом, подошел к двери и резким движением открыл ее.

На земле сидел сморщенный, плешивый старикашка с отвислой губой, а за его спиной виднелось нечто бесформенное. Это был накрепко связанный человек.

Несчастный увидел Тотора, и ужас исказил его черты. Но ведь это белый! Белый не может быть палачом.

— Help! Help! — завопил он.

Это английское слово означало: на помощь!

Захлебываясь, путая английские, французские, немецкие слова, незнакомец молил о пощаде.

Тотор расспросил беднягу и узнал, что это бродячий певец и странствует он по Черной Африке, никому не причиняя зла, он жил во Французском, в Бельгийском Конго, в Камеруне, в Дарфуре, поэтому говорит понемногу на всех языках.

Он знает, что его ждет, и просит, умоляет…

— Хорошо! — сказал Тотор, быстро развязав и освободив пленника.

Старик сопротивлялся, грозил кулаком и кричал что-то нечленораздельное. Тотору пришлось ударить его, чтобы заставить замолчать.

Тотор распахнул дверь, и в кроваво-красных лучах заходящего солнца на пороге показались двое; король был спокоен, только суровая складка перерезала лоб; второй чужеземец дрожал всем телом, глаза его беспокойно бегали, в лице не было ни кровинки.

Перед Тотором собралась разъяренная толпа. Не добрый народ, не славные верноподданные, но дикая орда предстала теперь перед королем коттоло. «Да, старина, — сказал он сам себе, — держись! Будет жарко!» И, обернувшись к своему протеже, бросил:

— Не вмешивайся! Не отставай и доверься мне.

Тотор двинулся вперед с таким торжественным и важным видом, будто возглавлял триумфальное шествие.

Толпа взревела. Тотор поднял голову, и молнии сверкнули в его очах. Коттоло невольно содрогнулись.

Король все-таки!

Однако с ним пленный, их добыча…

О! Бедняга не отличался геройским поведением. Съежившись, как бы уменьшившись в размерах, точно хотел уместиться в мышиной норке, он семенил за Тотором. А из толпы тянулись жадные руки, готовые разорвать, растерзать его…

Заметив это, Тотор молниеносно схватил несчастного за пояс и изо всей силы толкнул прямо в толпу, так что растерявшиеся коттоло расступились.

Мгновение они колебались. Но нетерпение перебороло страх. Этот человек принадлежал им. Толпа набросилась на Тотора. Казалось, спасения нет.

Но сын Фрике дрался как тигр. Толпа поглотила его, но когда расступилась, на земле валялось человек десять.

Тотор работал головой, руками, ногами, и негры, скуля от боли, падали и падали под его ударами.

Парижанин собрал последние силы. Он призвал на помощь все свое умение и ловкость боксера.

Победа или смерть! Третьего не дано.

И он одержал еще одну победу.

ГЛАВА 9

Разговор. — Шпионы. — Комо совершает побег. — Тотор мечтает.

Ошеломленные, беспомощные перед непостижимой силой, таившейся в теле довольно хрупком, даже тщедушном, коттоло отступили. Это — сверхчеловек! Они боялись его.

Друзья Тотора наблюдали за схваткой с порога королевской хижины, в любую минуту готовые броситься на помощь. Но Меринос, опасаясь, как бы не вышло хуже, удержал их. Он знал Тотора, верил в него и все же был бледен как мертвец.

Король Коколь крепко взял за руку пленника и не торопясь, рассекая толпу грудью, двинулся вперед. Коттоло испуганно расступались. Никто не решился напасть. Через несколько мгновений его встретили горячие дружеские объятия.

— Пропусти этого везунчика, — обратился Тотор к Мериносу. — Поговорим.

Прежде чем войти в хижину, он обернулся.

Коттоло держались на безопасном расстоянии, однако не расходились.

Тотор подозвал Хорош-Гуся.

— Тебе произносить речь. Объясни этим тварям, что всякий раз, как они попробуют снова устроить охоту на человека, я буду устраивать им такую взбучку, что света белого невзвидят. Если они голодны, завтра я загоню для них слона. И пусть не бузят!

— Мне нужен Аколи! — сказал Хорош-Гусь.

Все это время вождь коттоло старался соблюдать нейтралитет. Кто-кто, а он испробовал силу Тоторовых кулаков на собственной шкуре и больше не хотел рисковать.

Ламбоно подал ему знак.

Один голос — хорошо, а два — лучше и для коттоло убедительнее.

Ораторы соревновались в красноречии, стремясь объяснить дикарям, что рассуждать — не их дело. Желание короля — вот единственный закон. Нарушивший его пожалеет о содеянном.

— Это последнее предупреждение! — добавил Хорош-Гусь. — Вот увидите, цацкаться с вами не станем. А ну-ка! Три-четыре: Да здравствует Коколь!

Все в один голос повторили. Лед тронулся. Коттоло кинулись было к хижине, чтобы еще раз приветствовать и поносить на руках обожаемого Коколя, но Тотор отказался наотрез:

— Оставьте меня в покое! Пусть убираются!

Монарх выразительно махнул рукой, чтобы провинившиеся подданные без перевода поняли сказанное.

— Уфф! — Тотор раскинулся на постели. — Дьявольщина! На мне будто дрова возили. Ну и здоровые же эти негры! Не возражаете, если я немного вздремну?

— Позволь, патрон, я чуточку побалакаю с этим парнем?

— Сколько угодно!

Аколи и Жан отправились приводить в порядок деревню, Тотор мигом захрапел, а Хорош-Гусь повернулся к пленному.

— Подойди поближе! Дай на тебя поглядеть.

Тот испуганно озирался, все еще не веря, что опасность миновала.

Ламбоно велел незнакомцу сесть, сам устроился напротив и воззрился на него своими колючими, хитрыми глазками.

— Как тебя зовут?

— Комо.

— Из какого племени?

— Не из какого и из всех сразу, — с трудом проговорил Комо.

Хорош-Гусь, не долго думая, влепил ему такую затрещину, что бедняга чуть не упал.

— Будешь отвечать как следует?! А не то я тебе все ребра переломаю.

Комо устало опустил голову.

— Я совершенно разбит.

— Ага, потому что другой рисковал жизнью ради тебя! Ладно, не придуривайся! Ты прекрасно слышишь меня, и сил у тебя достаточно, чтобы отвечать. Итак, твое имя — Комо. Где родился, говорить не желаешь. Пойдем дальше! Что это ты делал возле нашей деревни?

— Ничего. Шел мимо и пел. Хочешь, спою тебе красивую песенку?

— Не сейчас, милый, не сейчас. Всему свое время. Откуда ты шел?

Комо назвал деревню, о которой Хорош-Гусь услышал впервые.

— В какой это стороне?

Комо показал на запад.

— Э-э! Там Камерун!

— Нет, нет! — вскричал Комо. — Не совсем там!

— Что это ты так разволновался? Здесь ли, там — один черт. Отвечай прямо, знаешь ли ты бен Тайуба?

— Я? Понятия не имею! Кто такой бен Тайуб?

Комо, похоже, не на шутку забеспокоился. Вялость его как рукой сняло, ответы были четкими и ясными.

Хорош-Гусь по-прежнему разглядывал незнакомца самым откровенным образом.

— Ха-ха! Ты — бродячий певец, идешь куда глаза глядят, но никогда не слышал ни о бен Тайубе, ни тем более о Си-Норосси.

Все знали, что Си-Норосси — султан Н’Беле, то есть истинный главарь бандитов, державший в руках всю Центральную Африку, лютый враг европейцев, готовый на любое предательство, на любое преступление.

Комо медлил с ответом.

— Си-Норосси! — наконец проговорил он. — Да! Однажды его люди гнались за мной буквально по пятам, так что мне едва удалось убежать.

Голос его звучал ровно и естественно.

— И это все? — ухмыльнулся Хорош-Гусь. — Удивительно! Мне рассказывали, что тут повсюду рыщут шпионы в поисках племен, где можно поживиться.

— Я ничего об этом не знаю! Я всего лишь несчастный бродяга. Мое дело — песни. Хожу и ищу, где бы поесть да поспать. К чему все эти расспросы? Ты мне не доверяешь, но разве я виноват в том, что оказался здесь? Твои люди напали на меня, связали, избили! Я вовсе не искал встречи с ними.

Хорош-Гусь слушал очень внимательно.

Все услышанное вполне походило на правду. Вот только с виду Комо мало напоминал бездомного скитальца, к тому же был явно умнее, чем хотел показаться.

— Ладно! Отдыхай, — сказал Хорош-Гусь. — Завтра мы продолжим наш разговор, и, если ты будешь морочить мне голову, берегись!

Ламбоно отвел Комо в угол, неподалеку от своей собственной лежанки, чтобы тот был все время под присмотром.

Комо послушно улегся на солому там, где велели, и через несколько минут спал сном праведника.

Между тем все стихло. Хорош-Гусь, Жан и Меринос в последний раз обошли деревню.

Коттоло безропотно покорились силе. Они видели в Тоторе существо сверхъестественное и боялись его. А страх, как известно, лучший способ держать подданных в повиновении.

Королевскую хижину заперли. Тотор крепко спал и не пошевелился даже тогда, когда мучимый черными мыслями Хорош-Гусь попытался разбудить его.

Что и говорить, доблестный сын Фрике заслужил отдых. Схватка утомила его, и лишь добрый сон мог восстановить силы.

Вокруг все спало.

__________

На рассвете всех разбудил пронзительный крик. Вопил что есть мочи не кто иной, как Хорош-Гусь.

Тотор и Меринос подскочили как ошпаренные.

— Что? Что случилось? Атака? Бунт?

— Да нет! — отвечал Хорош-Гусь. — Просто я распоследний кретин! Вот что случается, когда не доверяешь собственным мыслям!

— Каким мыслям? Что ты кретин, невооруженным глазом видно, но все же почему? Что ты натворил?

Хорош-Гусь хватался за голову и в ярости топал ногами, как капризный ребенок.

— Этот каналья Комо сбежал!

— Кто такой Комо?

— Да твой протеже, патрон! Человек, ради которого ты рисковал жизнью! Напрасно ты не позволил коттоло зажарить его.

— Замолчи и объясни все по порядку!

— Хорошо! Патрон, я подозревал, что этот тип не тот, за кого себя выдает. Никакой он не странствующий певец, а обыкновенный шпион. Подосланный, понимаешь?

— Кем?

— Бен Тайубом и его милейшим боссом Си-Норосси.

— И ты утверждаешь, что он сбежал?

— Черт возьми! Сам видишь! Я его вот здесь уложил.

И он указал на циновку, где еще совсем недавно спал незнакомец.

— Могу поклясться, что услышал бы малейшее движение, если бы он направился к двери. Но негодяй перехитрил меня, проделал ночью дыру в стене то ли ногтями, то ли зубами, не знаю чем! И сбежал!

— Скатертью дорога!

— И это говоришь ты, патрон? Ошибаешься. Шпион отыщет своих хозяев и покажет дорогу к деревне коттоло. Пойми, мы здорово потрепали людей бен Тайуба, освобождая томба, и об этом происшествии уже наслышаны все работорговцы. Ты не позволил прикончить раненых разбойников, кто-то из них наверняка выжил и обо всем рассказал. Думаю, ни бен Тайуб, ни Си-Норосси не обрадовались такому известию и приказали выведать, откуда нанесен удар, кем и как подготовлен. И дураку ясно, что наш лагерь где-то поблизости. Так вот, благодаря твоему героизму, патрон, и моей глупости, бандиты теперь узнают, где мы находимся и какими силами располагаем. Жди в гости мусульман! Понятно?

— Я не перебивал тебя, не так ли? — спросил Тотор. — Но ведь у тебя нет никаких доказательств, что тот человек и в самом деле шпион! Это ведь всего лишь твои догадки…

— Если бы он был честным малым, то вышел бы через дверь, а не через дыру, как поганая крыса.

— У каждого свои причуды. Допустим, твои подозрения оправданны. Как нам поступить? Наш долг — нанести врагу сокрушительный удар. Мы ведь решили покончить с мошенниками. Если они сами пожалуют в гости, превосходно! Это избавит нас от долгих и изнурительных поисков. Мы вступим в бой и победим! Вот и все.

Хорош-Гусь понурился. Видно было, что речь Тотора его не убедила.

Между тем Меринос ликовал. А Жан Риммер воскликнул:

— Почту за честь принять бой вместе с вами!

— Чудно! Чудно! — перебил его Хорош-Гусь. — А вот я жалею, что не придушил этого молодчика. За глупость всегда приходится дорого платить.

В глубине души Тотор тоже не был так уверен в благополучном исходе дела, как хотел показать. Случай и вправду серьезный. Если арабы подослали в деревню шпиона, то скоро пожалуют сами.

Какими же силами располагал король Коколь?

Четыреста коттоло, полсотни томба; из них в лучшем случае у каждого десятого есть ружье.

— Я знаю, — размышлял Тотор, — что со мной Меринос, Аколи и отважный Хорош-Гусь. Но какова численность армии бен Тайуба? Какие силы пошлет на нас султан? Да, предстоит большая работа. Остается только трудиться не покладая рук и быть начеку!

И жизнь в деревне коттоло закипела пуще прежнего.

Аколи рьяно взялся за дело, и каннибалы, казалось, позабыли о своих дурных привычках.

Хорош-Гусь регулярно обходил деревню, заглядывал во все закоулки. Вокруг вырубали лес, по берегам реки выставили дозорных.

Полным ходом шли и учения по строевой подготовке. Тотор ходил взад и вперед, заложив руки за спину, и мечтал об объединении всех племен.

Он засыпа́л с мечтой о славе и торжестве гуманности.

ГЛАВА 10

Осада. — Белый флаг. — Фон Штерманн. — Пушки! — Это конец! — Подземный ход. — Навстречу смерти. — Ураган.

Однажды ночью деревня содрогнулась от жуткого шума и грохота.

Загремели выстрелы, огненные вспышки озарили небо.

Тревога! Арабы атакуют!

Как им удалось подкрасться совсем незаметно? Как? Как?

Так или иначе, а это случилось. Вот единственный ответ на все вопросы.

Атака началась сразу с четырех сторон.

Тревога! Тревога! Главное — без паники!

Услыхав команду, коттоло и томба в мгновение ока были на ногах, готовые к бою.

Отличная дисциплина!

Арабы и майенба уже почти окружили крепость, но тут из-за земляного вала на них обрушился шквал огня.

Тотор поспевал всюду: он отдавал приказы, подбадривал новобранцев.

Арабам не удалось овладеть деревней сразу, как в прошлый раз, когда томба захватили врасплох и дело довершила всеобщая паника.

Здесь, напротив, царили хладнокровие и трезвый расчет.

Крепость дважды пытались взять штурмом, и дважды она устояла. Наступавшие несли неслыханные потери, десятки трупов устилали дно оборонительного рва. А среди коттоло был всего один убитый.

Йеба и несколько обученных медицинской премудрости женщин переносили раненых в хижины.

— Беречь боеприпасы! Стрелять только наверняка! Подпускайте поближе! — командовал Тотор. Хорош-Гусь торопливо переводил.

Меринос высматривал главарей и бил без промаха.

Занимался день. Тотор не мог унять невольной дрожи.

В армии противника как будто и не замечали потерь. Наступавшие все прибывали и прибывали. Их было более двух тысяч! И у всех ружья!

Тотор похолодел. Он, именно он, и никто другой, отвечает за жизнь всех этих людей.

Подбежал бледный как полотно Жан Риммер, взявший на себя роль адъютанта.

— Жарко будет! — процедил он сквозь зубы.

А Хорош-Гусь, ни на шаг не отходивший от командира, прибавил:

— Увязли по уши…

Однако никто не дрогнул. Аколи руководил войском, посылал людей в наступление, разводил посты. Негры дрались геройски, не хуже белых. Стреляли метко — сказывалась выучка.

И все-таки кольцо белоснежных бурнусов неумолимо сжималось. Но странное дело! Наступавшие вдруг остановились и прекратили стрельбу…

Очевидно, бандиты были уверены в том, что защищать коттоло смогут лишь несколько белых с карабинами, и рассчитывали на скорую и легкую победу. Упорное сопротивление, организованное по всем законам военной науки, и плотная стена огня явились для них полной неожиданностью.

Кто бы мог подумать, что придется отступать?

Внезапно над арабским войском взвился белый флаг.

Что это значит?.. Перемирие, переговоры?

Тотор не колебался ни секунды. Приладил на острие копья белый лоскут и поднялся на насыпь, которая легко простреливалась со всех сторон.

Ни дать ни взять — живая мишень!

Но тишину не нарушил ни один выстрел.

Ряды атакующих расступились, и вперед вышел араб в тюрбане и бурнусе. Он приблизился к Тотору и поднял правую руку над головой.

Это был парламентер.

Нет ли тут какой хитрости? Не попадет ли Тотор в ловушку, сделай он еще один шаг?

Впрочем, будь что будет! Он выполнит свой долг до конца.

Тотор подошел к краю насыпи и крикнул:

— Чего вы хотите? Отвечайте… я слушаю.

Он тотчас узнал в арабе бен Тайуба, хоть видел его всего несколько мгновений во время кровавой расправы в деревне томба.

Бен Тайуб, казалось, удивился. Его поразила французская речь. Он ожидал услышать английский, в крайнем случае немецкий.

Араб обернулся и бросил кому-то несколько слов по-немецки.

От толпы отделился белый в одежде мусульманина и подошел к бен Тайубу.

— Вы французы? — раздался высокий голос. — Я понимаю по-французски.

— Но у вас легкий акцент, — отвечал Тотор. — Как будто орехи щелкаете. Вы, часом, не немец ли?

— Какая разница? Я говорю с вами от имени моего командира бен Тайуба…

— То есть вора и работорговца, убийцы женщин и невинных младенцев…

— К чему это фанфаронство? — прервал его немец. — Вот что предлагает вам бен Тайуб. Войско ваше малочисленно — человек четыреста — пятьсот! Вооружены из них не более сотни. Нас две тысячи, у всех ружья и боеприпасов в избытке. Сопротивление бесполезно. Поскольку вы француз, — заговорил он со злобной иронией, — у вас, вне всякого сомнения, благородное сердце. Не захотите же вы обречь людей на верную смерть…

— Что вы предлагаете?

В это время на насыпи рядом с Тотором появился Жан Риммер.

— А! Изменник! Презренный пес! — закричал он. — Дорогой Гюйон, знаешь ли ты, кто этот человек? Это лейтенант фон Штерманн, немецкий офицер — прислужник воров и убийц, человек, который штыком закалывает детей…

Немец взбесился.

— Заткнитесь, черт побери! — крикнул он. — Иначе мы не станем дожидаться ответа. Захватить деревню — пара пустяков!

— Попробуйте! — отозвался Тотор.

Немец усмехнулся.

— Взгляните!

Арабы расступились, и Тотор увидел два полевых орудия, нацеленных на деревню и готовых к бою.

— Бен Тайуб сжалится над вами, — продолжал парламентер. — Если вы сдадитесь, белых пощадят и отпустят на все четыре стороны. Мало того, ни один коттоло, ни один томба не будет убит. Мы сохраним им жизнь и решим их судьбу. Таковы наши условия. Советую принять их, — закончил фон Штерманн, скрежеща зубами с досады оттого, что его узнали.

Тотор не перебивал говорящего, еле сдерживаясь, чтобы не плюнуть ему в лицо.

К этому времени Меринос уже тоже стоял рядом с другом, готовый в любую минуту умереть вместе с ним.

— Ты слышал? — спросил Тотор. — Эти господа предлагают нам умыть руки и убраться подобру-поздорову. Нам, белым! С тем условием, что мы сдадим деревню и всех жителей… Что скажешь?

— Ничего! Надо держать нас за законченных подонков, чтобы посметь предложить подобную низость.

— А ты, Жан?

— А я, честное слово, из последних сил держусь, чтоб не размозжить голову этому негодяю!

— Ну что ты! Разве можно? Это ведь парламентер! Разберемся с ним потом, если у нас будет это потом… А пока вот мой ответ…

И Тотор взобрался на гребень насыпи.

— Передайте вашему прохвосту-командиру, что здесь нет ни предателей, ни бандитов. На ваши условия существует лишь один ответ: «Нет! И тысячу раз нет!» Теперь убирайтесь! Посмотрим, кто кого.

Тотор повернулся и хотел уж было уйти, но немец остановил его:

— Последнее предупреждение! Бен Тайуб настаивает. Он не желает вашей смерти… Вы обречены, и ничто не спасет вас. Одумайтесь! Я даю вам на размышления час!

— Гляди-ка! Час! Великолепно! А потом мы вышибем вас отсюда пинком под зад, как вы того и заслуживаете!

Тотор спрыгнул с откоса и обратился к друзьям:

— На этот раз, дети мои, нам крышка!

— Я так не думаю! — вскричал Меринос. — Мы в разных переделках побывали и всегда выкручивались!

— Эх! — вздохнул Тотор. — Я тоже надеюсь, что честным людям должно повезти, но на этот раз все ясно как белый день. Хорош-Гусь, Аколи, подойдите сюда! Нас четыреста человек, не считая женщин. Они отважны, но ни черта не стоят в бою. Штук шестьдесят ружей… Генерал Хорош-Гусь, доложите о количестве боеприпасов!

Ламбоно стоял всего в нескольких шагах, задрав голову к небу, и не расслышал вопроса.

— Эй ты! Окорок! Что ты там разглядываешь на небе? Надеешься открыть новую звезду? Момент не самый подходящий. Отвечай!

И Тотор повторил вопрос.

— Боеприпасы? О, их не так уж много. Патронов двадцать на каждое ружье. Это в лучшем случае…

— Слыхали? С такими запасами только по воробьям стрелять! А этих гадов две тысячи! У них есть все, что нужно. Они жестоки и беспощадны. В довершение всего у них есть пушки. А это уже серьезно. Мы имели глупость позволить захватить нас врасплох. Ну, уничтожим мы человек сто, что дальше? Вы знаете меня. Я не отступлю. Мы, белые, будем драться до конца. Но что же дальше? Нас убьют, вы понесете огромные потери, а арабам хоть бы что. У кого есть соображения? Я готов выслушать любого.

Все молчали. Тотор ясно обрисовал ситуацию. Куда уж яснее?

Но вдруг заговорил Аколи:

— Мы не хотим быть рабами. Лучше умереть всем до единого…

— Ну что ж! Решено! Вы знаете, что на нас можно положиться. Мы не сбежим. Не так ли, Жан, Меринос?

— Это не обсуждается, — отозвался Меринос.

— Я должен убить лейтенанта, — произнес Жан. — Сегодня у меня появилась такая возможность. Стало быть, все отлично!

— Итак, в нашем распоряжении один час. Это и много и мало. Подкрепитесь, чтобы набраться сил. Ешьте, пейте. Через час двинемся на врага всем скопом и попытаемся прорваться. Это невозможно, но надо попробовать. В последний момент каждый сможет пустить себе пулю в лоб. Согласны?

— Согласны! — отвечали все.

— Дружище Аколи, ты смелый и верный товарищ. Я хотел бы завершить начатое дело, то, о чем мы мечтали с тобою, — дать свободу всем африканским братьям… Но вышла осечка… По крайней мере, на этот раз… Не сердись и дай руку. Погибать — так вместе! Теперь возвращайся к своим обязанностям, построй людей. Пусть приготовятся к последнему бою.

Как ни старался Тотор говорить бодро и уверенно, голос его был печален и тих. Он корил себя за вчерашние наивные планы. Что он может сделать! Какими силами располагает? Уж и того довольно, что на протяжении двух месяцев ему удавалось сдерживать дикий нрав каннибалов. «Да, да! — думал он. — Быть может, стоило поступить иначе, установить связь со всеми племенами, собрать побольше сил… Но как их всех вооружить? Решительно, Тотор, ты сумасшедший, ты забыл, что находишься в глуши, в дебрях Африки… ни ресурсов, ни помощи. Ты, именно ты виновен во всем, и, отдавая жизнь за этих людей, ты лишь заплатишь свой долг. Прощай, папаша Фрике! Прощайте, друзья! Прощай, жизнь!»

Такие невеселые мысли одолевали Тотора, когда Хорош-Гусь подошел и дернул его за рукав.

— А! Это ты, старина! — вздрогнул Тотор. — Что скажешь? Прости за то, что я втянул тебя в эту катавасию! Ведь я оказал тебе весьма плохую услугу…

— Послушай, патрон, — прошептал Хорош-Гусь. — Ты был добр ко мне и к Йебе. Однажды ты уже вырвал нас из лап этих стервятников. Я не забываю добра. Пойдемте со мной, ты и двое белых. Я спасу вас.

— О чем ты?

— Йеба надоумила меня. Тебе известно, что деревня расположена в ложбине, которая образовалась невесть когда, после землетрясения.

— И что же?

— Йеба обнаружила подземный ход, его трудно заметить. Он находится у подножия одного из укреплений, что мы построили. Девица она любопытная, решила узнать, куда ведет ход. Так вот, там целая система гротов… пещеры, пещеры вплоть до долины. Ее видно в ясную погоду. Дальше леса. Можно убежать. Входа никто не найдет, это моя забота. Не утверждаю, что это парк Монсо, но, по крайней мере, останетесь живы. А это немало. Дойдете до леса и направитесь на запад. Там не такие дикие места.

Тотор прервал его:

— Ты пойдешь с нами?

— Я? Никогда в жизни! Мое место здесь. Останусь с Аколи и умру за своих товарищей. Как я могу бросить их?

— И ты мог подумать… ты мог поверить, что мы, белые, способны на такую низость? Немедленно проси прощения!

— Патрон! Умоляю, выслушай…

— Ни слова больше, или я поколочу тебя.

Потом, секунду подумав, коротко бросил:

— Веди к подземному ходу!

Тотор и Ламбоно побежали через деревню. Все готовились к бою, так что на них никто не обратил внимания.

Хорош-Гусь отбросил ветки, разгреб камни и показал Тотору узкий проход. Там едва мог проползти человек.

— Вот! — произнес он. — Тесновато, но дальше пещера расширяется. Йеба говорит, что до выхода добираться около часа.

— Ах! Если бы ты сказал мне об этом раньше!

— Я сам не знал, патрон. Йеба открыла ход три дня назад и ничего не сказала, пока не проверила все досконально.

— Ну что ж! Так тому и быть. Там, где пройду я, пройдет и другой. Позови Аколи и побыстрее, не то я тебя убью!

Хорош-Гусь повиновался. Минуту спустя явился Аколи.

— Переведи ему как можно яснее мои слова. Существует подземный ход, через который можно уйти. Туда можно запускать по шесть человек в минуту. В нашем распоряжении сорок минут. Мы запустим туда столько женщин и мужчин, сколько успеем. Не мешкать! Не копаться! Если сделать все четко, можно спастись. Со мной остаются только те, у кого есть оружие. Мы всех прикроем. Будем драться как цепные псы.

Аколи внимательно выслушал и все понял. Он положил руки на голову Тотора в знак признательности и уважения.

— Ладно! Не до кривлянья! Вперед! Каждая минута стоит чьей-нибудь жизни. За работу!

Аколи отдавал распоряжения. Для начала отобрали сто женщин и сто мужчин. Их построили шеренгой, и великий исход начался.

Первые побаивались спускаться в черную дыру, но вскоре негры привыкли и больше не теряли времени даром.

Тотор подбадривал беглецов. Лицо его сияло от счастья.

За полчаса он насчитал двести женщин и столько же мужчин.

Негры оказались на удивление дисциплинированными. Никакой толчеи, никакой свалки. Движения точны, как на параде. Ни одного вопроса. Приказ отдан — его надлежит выполнить.

Тридцать пять, тридцать девять минут…

— Стоп! — закричал Тотор.

И едва Аколи успел перевести, как шеренга замерла на месте.

— Заделывайте дыру! — приказал Тотор.

Вход забросали камнями.

Половину населения деревни спасли, но что будет с остальными?

Можно было подумать, что сама природа надела траур. В воздухе взвились клубы серой пыли, так что даже солнечный свет померк, хотя на небе вроде не видно ни облачка.

Внезапно завизжали флейты, загрохотали барабаны…

Арабы напоминали, что срок перемирия истек.

— Прекрасно! Идем! — воскликнул Тотор.

Аколи собрал людей. Час пробил!

Бывший вождь коттоло объяснил, что необходимо во что бы то ни стало пробить брешь во вражеских рядах. Это верная смерть… Но лучше умереть достойно, чем сносить издевательства в рабстве.

Все собрались у главных ворот. Двести мужчин, и на всех шестьдесят ружей, ножи, ятаганы, дротики, копья…

Вновь заиграли флейты.

Тотор вышел вперед. По правую руку от него шел Меринос, по левую — Жан. Хорош-Гусь и Йеба замыкали колонну.

Отважная девушка наотрез отказалась использовать шанс, который сама же предоставила своим собратьям. Она любила Ламбоно и не покинула его.

Хорош-Гусь подошел к Тотору.

— Патрон, — торопливо проговорил он, — будет жарко, и гораздо жарче, чем ты можешь себе представить. Взгляни на небо.

В самом деле, солнце заволокло тучами, небо почернело…

В этот момент флейты заиграли в третий раз.

Сквозь бойницу Тотор увидел, что жерла пушек смотрят прямо на них, готовые разнести деревню в щепки.

— Вперед!

Ворота открылись, и на первую шеренгу негров-майенба внезапно обрушилась славная когорта короля Коколя.

Натиск был столь неожиданным и мощным, что немногочисленному отряду удалось вклиниться в расположение войск противника почти беспрепятственно. Героический рейд! Тем более героический, что у нападавших не было ни малейшей надежды на победу.

Тотор дрался как лев. Вокруг него образовалась гора трупов.

Меринос стрелял из револьвера, и каждая выпущенная им пуля непременно находила свою жертву.

Жан повредил ружье и теперь бился врукопашную.

Хорош-Гусь и Аколи не отставали.

Коттоло стреляли, увы, по большей части наугад. Те, кому не досталось ружей, сражались на свой лад. Но дротики и копья не наносили врагу заметного ущерба, так что враги быстро опомнились и, озверев от ярости, накинулись на маленькое войско храбрецов.

Бен Тайуб наблюдал за сражением, гарцуя на лошади. Тут же находился и лейтенант фон Штерманн. После кровавой расправы над томба солдаты наотрез отказались выполнять его приказы и лейтенант дезертировал, примкнув к бандитам.

Бен Тайуб не хотел убивать. Негры — его товар, его доход, а значит, должны быть целы и невредимы. К тому же, во избежание скандала, он предпочел бы всего лишь прогнать этих проклятых белых «избавителей».

Однако все они защищались так упорно и рьяно, что одна только смерть могла их остановить.

Бен Тайуб и фон Штерманн подскакали совсем близко к Тотору и Жану. Жан прицелился и выстрелил в лейтенанта почти в упор. Немец упал.

Тотор ловко вскочил на круп лошади бен Тайуба и вцепился арабу в горло.

В это время раздался страшный грохот, засверкали молнии, внезапно стемнело и налетел сильнейший порывистый ветер, от которого все вокруг завыло и застонало, точно в аду.

Это был тропический ураган, тот самый, о котором предупреждал Хорош-Гусь. «Будет жарко!» — сказал он.

И действительно стало жарко. Обжигающий ветер сметал все на своем пути, сбивал с ног людей и лошадей.

Деревню коттоло разметало, как стог сена.

Не было больше ни нападавших, ни защищавшихся, лишь черные точки метались в клубах пыли.

Но где же Тотор? Где Меринос? Жан, Хорош-Гусь, Аколи, Бен-Тайуб?

Кто знает?

Конец второй части