Онлайн чтение книги О зверях и людях
VI. Ловля диких зверей в Арктике и тропиках

Ловля диких зверей в Арктике и тропиках

Если верить нашему веселому философу Вильгельму Бушу, ловля обезьян происходит чрезвычайно просто. Читатель юмористических журналов найдет там много хорошо иллюстрированных рецептов, как можно при помощи соли, намазанных клеем башмаков или быстро завязанного узлом хвоста поймать угрюмого льва или резвую обезьянку. К сожалению, мои охотники не могли добиться успешных результатов, применяя рекомендованные юмористами испытанные домашние средства. Поэтому я лучше расскажу вам, как наш друг Абдалла Окутт из племени базас ходил с моими охотниками за павианами. Этот старый ловец страусов явился к нам тотчас по прибытии экспедиции на нашу Нубийскую станцию на берегу реки Гаш у подножья горы Саханей.

Под скалой, как серебро, блестит русло высохшей Гаш, которое лишь несколько месяцев — в период дождей — наполняется водой, в остальное же время года представляет собой огромную песчаную равнину ослепительной белизны. Кое-где попадаются естественные углубления, наполненные водой, из которых пьют обезьяны. Целый день доносились к нам обезьяньи споры и ссоры, продолжавшиеся даже ночью. Целые семьи обезьян или, если хотите, целые гаремные хозяйства, восседали на скалах, тихо бурча, всегда настороже, опасаясь своего злейшего врага — неслышно крадущегося леопарда.

Берегитесь, бедные обезьяны! К вам приближается мастер своего дела Абдалла Окутт, который за хороший бакшиш всегда готов доставить нам несколько больших бурых павианов (Cynocephalus doguera). Все что требовалось охотнику для этой цели — это несколько топоров, веревки и помощь. Все водяные ямы Гаш немедленно заваливаются колючим терновником, и павианы вынуждены ходить на водопой туда же, куда ходят и наши домашние животные.

Обезьяны не стесняясь приняли наше предложение, быстро привыкли к нашему соседству и настолько осмелели, что стали утолять жажду вместе с нашими животными, всего лишь в пятидесяти шагах от нас. Чтобы сделать обезьян еще доверчивее, вблизи водоема разбрасывали дурру[20]Дурра — род проса, важнейший продукт питания африканцев., которую с жадностью подбирали крупные павианы, не подпуская к ней более слабых своих товарищей.

Пока мы таким образом проявляли к обезьянам лицемерное дружелюбие, готовились и западни. Не следует думать, что они представляли собой какие-либо сложные аппараты. Это были просто большие корзины, сплетенные из прутьев и обвязанные веревками. Они прозрачны, как клетки, и по внешнему виду напоминают остроконечные крыши туземных хижин. Эти солидные по весу прутяные клетки наши люди устанавливали (около водоема, куда обезьяны ходили пить. Их ставили основанием вниз, приподняв одну сторону и подперев другую толстой дубиной. Но к ловле еще не приступают, а продолжают заманивать обезьян. Дурру теперь не разбрасывают более на песке, а насыпают ее в западню. Только когда животные спокойно шли в западню брать приготовленную для них пищу, Абдалла начинал действовать.

В темноте африканской ночи он привязывает длинную веревку к дубине, поддерживающей дверь западни, и вот наступает трагедия. Нестерпимо жжет полуденное солнце, и стадо страдающих от жажды павианов устремляется на водопой. Несколько наиболее сильных самцов бросаются на приманку — насыпанную в корзине дурру… и дергают за веревку. Дверь западни падает вниз, и флибустьеры пойманы. Последующая сцена необычайно комична, почти драматична, и не поддается никакому описанию. С минуту пленники находятся в каком-то оцепенении, в глазах их светится ужас. Напрасно ищут они выхода, вертясь как волчки. Остальное стадо, не менее пораженное случившимся, в первый момент обращается в бегство. Однако вскоре оно возвращается обратно и старается криками и оглушительным ревом побудить своих пойманных товарищей вырваться любыми средствами. Наиболее смелые подскакивают к самой западне и ведут оживленную беседу с запертыми в ней обезьянами. Охотники, конечно, не допускают возможности освобождения пленников. Как только дверь западни закрылась, они спешат выйти из своего укрытия, и теперь начинается самая трудная часть дела, извлечение из клетки пойманных павианов, которые обладают огромной физической силой и могут опасно кусаться. Каждый охотник вооружен длинным колом с раздвоенными концами, вроде вил, называемым в Африке «шеба». Его пропускают через плетенку и стараются зацепить им шею обезьяны и пригнуть ее к земле. Когда это удается сделать, клетку поднимают и каждого пленника связывают веревками, сплетенными из пальмовых волокон. Для большей безопасности этими веревками завязывают обезьяне рот и затем плотно завертывают ее в холст, так что бедный павиан выглядит, как приготовленная к копчению колбаса. Пакет вешают на жердь, и двое наших негров с радостью несут добычу на станцию.

Большие обезьяны имеют крепкие нервы, и в этом нет ничего удивительного, они ведь не курят, не пьют, не работают и живут всегда на свежем воздухе. Спустя несколько дней отдыха животные совершенно оправляются от пережитого, и их врожденная наглость берет верх. Яростно бросаются они на всякого, кто даже издали приближается к клетке. Этих больших обезьян, лишенных падишахского достоинства, приходится держать отдельно, так как они задиристы и невыносимы в обществе. Если держать их вместе, то немедленно начинаются жестокие драки, часто кончающиеся смертью более слабых. Даже самки, которых им дают для общества, околевают с голоду, потому что негалантный паша сам пожирает весь корм. Эта прожорливость, столь ярко выраженная у павианов, является как раз причиной того, что легче всего ловить наиболее сильных обезьян. Никому из своих подданных такой тиран не разрешает следовать в подобных случаях за собой в ловушку и лишь своей фаворитке позволяет он робко подбирать за ним остатки.

Менгес, который руководил многими подобными обезьяньими станциями и сообщениям которого я здесь следую, сделал много интересных наблюдений. Так, молодая самка с большим шрамом на носу, в качестве особой приметы, была поймана трижды и каждый раз, конечно, в обществе другого повелителя. Охотники, наконец, стали приветствовать «Зитт» (жену) как старую знакомую. При третьей встрече Абдалла потерял всю свою мужскую галантность: он вытянул эту даму на память ударом бича из гиппопотамовой кожи и отпустил ее с серьезным предупреждением. Я не знаю, можно ли из этого примера сделать заключение о недостатке ума у павианов. Во всяком случае, молодая дама, видимо, пользовалась большим успехом в обезьяньем кругу, так как ее, вдову, уже дважды избирал своей возлюбленной новый паша. Она должна была следовать за ним, и кто наблюдал за обезьянами, тот знает, как рабски покорны своим строгим господам самки у обезьян. Непослушание жестоко наказывается. Пошел повелитель в западню, — жена должна следовать за ним.

Хотя ловля павианов имеет и свою комическую сторону, не для охотника она вовсе не весела и не безопасна. Без нужды даже самый сильный павиан никогда не нападает на человека однако иметь дело с только что пойманными животными весьма опасно. Их крепкие зубы могут потягаться по силе с зубами леопарда, и, кроме того, они обладают большой физической силой. Серьезные ранения охотников обычное явление. Базасы, глубокоуважаемым отпрыском которых является наш Абдалла, мало думают об опасности, и павиан занимает видное место в их меню. За восемь дней охотник поймал нам двадцать два больших самца, которых часто посещали их собратья. После полуденного водопоя целые стада павианов направлялись к Зерибе, влезали на пальмы и кричали нашим пленникам непонятные слова, на что те отвечали жалобными звуками. Под конец беседа превращалась в душераздирающий концерт. Однажды один из таких сочувствующих перепрыгнул через колючую ограду лагеря и побежал к одной из клеток, в которой, быть может, сидел его брат, отец или дядя. Наши охотники-туземцы быстро выгнали смельчака вон, тогда как «зрители», сидевшие на деревьях, в ответ на эту невежливость подняли оглушительный рев. Иногда место ловли обезьян превращается в поле сражения, особенно когда предпринимается экспедиция за крупными серебристо-серыми гамадрилами. Эта порода очень агрессивна, а так как гамадрилы ходят всегда большими толпами, то они очень опасны. Эрнст Вахе, один их моих молодых агентов, рассказывал о побоище гамадрил в Абиссинии, в котором принимали участие почти три тысячи обезьян. Уже сам способ ведения ими выражения внушает ужас. Они ерошат гриву, стучат зубами и яростно бьют руками и ногами по земле. Затем они близко подходят к противнику и вызывают его на единоборство.

Ловля этих обезьян происходит примерно тем же способом, который описан выше. Только западню делают из глубоко вкованных в землю жердей, тесно переплетенных колючими ветками мимозы. Такой домик, круглый или овальный, длиной в шесть, а шириной в четыре метра, имеет с двух сторон двери, причем веревка, пропущенная через верх западни, протянута к месту, где спрятался охотник. Большая армия обезьян, живущая среди скал, распадается на более мелкие отряды, имеющие своих предводителей. Когда группа гамадрил подходит к западне, предводитель остается на страже у ее входа, пока любимые жены и молодежь не наедятся досыта. Когда предводитель сам идет в западню, то его сменяет другая обезьяна. Но задняя дверь открыта и не охраняется. Через нее в западню набирается масса обезьян, так что она быстро наполняется. Вдруг из тысячи глоток раздается оглушительный рев, начинается неописуемая суматоха — обе двери закрылись!

Как рассказывает Вахе, целая армия гамадрил — около трех тысяч — бросилась на немногочисленных охотников. Последние защищались винтовками и дубинками, но, несмотря на храбрость, вынуждены были спасаться бегством. Победители овладели нолем сражения, открыли западню и выпустили пойманных на свободу. Вовремя борьбы можно было наблюдать поистине трогательные сцены. Маленькая обезьянка, оглушенная ударом дубинки, лежала на земле. Ее смело схватил большой самец и сквозь строй врагов унес в кусты. Молодая мать с детенышем на спине взяла к себе еще другого ребенка, мать которого была застрелена. В обезьяньем стаде строгость и суровая дисциплина еще более развиты, чем вошедшая в поговорку любовь. Предводители воспитывают своих подданных со свирепой бесцеремонностью, а часто и с садистской жестокостью.

Однако поражения охотников, подобные описанному, случаются редко. Туземцы ловят иногда обезьян на травле, когда они спускаются в долину, чтобы на полях вблизи поселений полакомиться дуррой. Добычей охотников при преследовании становится быстро устающий молодняк и матери со своими детенышами.

Эти рассказы про обезьян уже наглядно показывают, что торговля зверями, как никакое другое торговое предприятие, должна в широком масштабе иметь дело с практической географией. Сфера ее деятельности — весь земной шар. В африканских девственных лесах, в джунглях Индии, в далекой сибирской тайге и ледяных пустынях Арктики — повсюду должны быть наши разведчики. За ними следом идут путешественники и охотники с местными вспомогательными силами. Торговцы зверями должны действовать совсем иначе, нежели охотники, так как вынуждены ловить зверей живьем и доставлять их в неприкосновенном виде. Из глубины далеких нецивилизованных стран через степи и пустыни движутся многие караваны животных, каждый километр малоисследованного пути должен быть завоеван с большим трудом и часто оплачен немалыми потерями.

В течение многих лет настоящим раем животных считался египетский Судан. Один из его лучших знатоков, мой старый друг Иосиф Менгес, неоднократно странствовал по всей северной части Абиссинии, которая тянется от Массауа до верховьев Голубого Нила. Из богатого животного мира, населяющего это пространство, можно назвать: африканского слона, черного носорога, гиппопотама, жирафа, льва, леопарда и гепарда, пятнистую и полосатую гиену, гиеновидную собаку, медоеда, земляного волка, дикого осла, кафрского буйвола, многочисленные виды антилопы, водяных козлов, кустарниковых козлов, нильгау, гну, арабских газелей, карликовых антилоп, бородавочника, земляную свинью, дикобраза, собакоголового павиана, павиана с епанчой и многие другие породы обезьян. Не менее богато и птичье царство. Здесь водится быстроногий страус, марабу, африканский орел-крикуша, различные хищники и всевозможные виды диких кур. Крокодилы, змеи и прочие животные дополняют бесконечный ряд охотничьей дичи.

Это царство животных, среди которого находятся и гиганты животного мира, еще в классической древности привлекало внимание жителей Европы — представители индийского и вообще азиатского животного мира тогда реже попадали на европейский рынок, поскольку путь вокруг Африки был слишком труден.

Эти столь богатые всякого рода дичью области населены далеко не охотниками. Наоборот, большая часть местных жителей — это земледельцы, которые занимаются побочно торговлей и ремеслом в немногочисленных городах страны, или же кочевники, странствующие со своими стадами с одного пастбища на другое и возящие с собой на верблюдах примитивные палатки и небогатый домашний скарб. Среди населяющих Судан народностей наиболее могущественны: джалины, шукури, дабайна, хамран, бени-амер, марса, хабаб, халенга, хабендо, а также славящиеся своими верблюдами абабдех-бишарин и такрури. Эти последние — перекочевавшие из Дарфура негры-магометане. Они, как и все другие нубийские племена, последователи пророка и нас всегда встречали гостеприимно. В городах и базарных селениях страны, таких, как Кассала, где даже есть телеграф, Гедареф, Дога, Галлабат, можно встретить удивительно искусных туземных кустарей-ремесленников, которые при помощи самых примитивных инструментов изготовляют для продажи щиты из слоновой и буйволовой кожи, копья, мечи, ножи и седла для лошадей и верблюдов. Среди изготовленных ими чепраков иногда попадаются подлинные шедевры. Наряду с этим можно найти удивительные золотые и серебряные вещи, а также филигранной работы кольца для рук и ног.

Дважды в день вкушает нубиец свою «лухме» — национальное блюдо, которое он ест с молоком или с «меллах». Лухме — это нечто вроде каши из зерен дурры. Рабыня, которую держит каждая «порядочная» семья, растирает зерна на камне в муку, засыпает ее в горячую воду и варит, пока не получится густая каша. Мясное кушанье меллах подается здесь как соус, т. е. все наоборот. Это кушанье приготовляют из сушеного на солнце мяса, смолотого в порошок, с маслом и сухими травами, которые называются по-арабски «века». Все это тщательно перемешивается и варится с солью и красным перцем. Этим соусом затем поливают лухме, которое перекладывают в деревянную; чашку и ставят на землю. Члены семьи и гости садятся на корточках кругом чаши и с набожным «Бисмилла», что значит «с Богом», начинают есть. Как в старые библейские времена, каждый зачерпывает чисто вымытой рукой из чашки, делает клецку, макает ее в соус и несет в рот. Это продолжается до тех пор, пока чаша не опустеет или все не насытятся. После этого начинается забавная для нас, жителей Запада, процедура. Обычай требует, чтобы каждый насытившийся из уважения к хозяину дома обязательно рыгнул. Каждой отрыжке сопутствует громкое торжественное «Эль-Хамдулилла», что значит «благодарение богу».

В особо торжественных случаях, вроде свадьбы или другого семейного праздника, режут вола и тут же на месте его съедают. Сало немедленно используется для смазывания волос. Просто невероятно, с какой быстротой здесь убивают животное, разделывают тушу, режут ее на куски, поджаривают на углях и съедают. Еще более невероятно представить себе то огромное количество мяса, которое съедает каждый в отдельности. С буйволом или жирафом на охоте недолго церемонятся. Тотчас же устраивается пир горой, и вскоре от животного остаются только кожа да кости. Я припоминаю одну охоту на бегемота близ Атбары[21]Атбара — правый приток Нила, протяженностью 1120 километров, берет начало на Абиссинском нагорье., когда несколько сот туземцев проглотили за два часа убитое животное, весившее около 5000 фунтов (2500 килограммов). Стае хищников, прибежавшей на место убоя, достались одни только кости.

Наиболее почтенными среди охотников считаются охотники с мечом, или «агагир» (множественное число от «агар»- охотник с мечом), которые не без основания считают себя «аристократией» своего племени, так как практикуемый ими род охоты требует смелости, ловкости и уменья. Верхом на лошадях они следуют за дичью и остро отточенным мечом поражают ее под лопатку или в ахиллесову жилу задней ноги. Охотничьи лошади — абиссинской породы — маленькие, но сильные и горячие животные. Подобная охота требует большой ловкости от всадника. Она становится особенно опасной, когда дело касается ценных дорогих животных: кафрского буйвола, носорога, льва или слона. Хотя в таких случаях в охоте участвует от двух до четырех охотников с мечами, но бывает и так, что преследователи легко превращаются в преследуемых.

Охоту на слонов ведут только самые опытные охотники, которые хорошо ездят верхом, тесно связаны между собой длительной дружбой и в случае опасности могут постоять друг за друга. Если стадо слонов встретится в благоприятном месте, то охотники стараются отделить от стада слона, обладающего наилучшими клыками. Слон, умудренный тысячелетним преследованием, стал не только осторожен, но даже пуглив и обращается в бегство, если есть хоть малейшая к тому возможность. Если же его окружают, то он немедленно переходит в нападение. С яростным трубным ревом, пугающим лошадей и делающим их непослушными, он бросается на охотников, которые теперь сами обращаются в бегство. Объектом атаки слон обычно избирает светлых лошадей, особенно сивых, которые раньше других привлекают его внимание, поскольку он не обладает очень хорошим зрением. Поэтому один из охотников скачет на сивом жеребце, привлекая внимание слона и заставляя его гнаться за собой по пятам. Остальные охотники устремляются за слоном, превращая, таким образом, преследователя в преследуемого. Когда же один из преследующих охотников оказывается от слона примерно в десяти шагах, он быстро соскакивает лошади, и в тот момент, когда слон ставит на землю свою ногу, меч взвивается в воздух и охотник обеими руками вонзает острый клинок в ахиллесову жилу животного, которое моментально начинает хромать на пораженную ногу. Раненый слон тут же сворачивается к своему коварному врагу, но в этот момент Доскакивает первый охотник с лошади, осторожно подходит к Клону и сильным ударом меча перерезает жилу на другой ноге. Сильное животное становится совершенно беспомощным. Если удары были достаточно сильны, то перерезанными оказываются и главные артерии, тогда животное исходит кровью и умирает. Если у охотников есть с собой ружья, то поверженного гиганта пристреливают и выламывают ценные клыки. Затем кусками снимают кожу, которая очень ценится как материал для изготовления щитов, ножен для мечей и обвязки примитивных плугов. Если лагерь кочевников расположен неподалеку, то все Кто население спешит на место боя, чтобы забрать тушу слона. Мясо режут длинными ломтями и сушат на солнце, оно становится чем-то вроде южноамериканского «черка» и хранится проза пас до наступления дождей.

Для европейцев, вооруженных современными ружьями, охота большого зверя давно уже перестала быть страшной. Другое дело борьба местных жителей с крупнейшими представителями животного царства. Оружие охотника-туземца гораздо примитивнее того, чем располагает для своей защиты крупное животное, например слон. Подобная охота, похожая скорее па единоборство, требует от охотника находчивости, ловкости и большого мужества. Суданцы утверждают, что ни один порядочный охотник на слонов никогда не умирает в кругу своей семьи, а рано или поздно кончает свою жизнь на клыках или под ногами преследуемого слона. Аналогично происходит охота на буйволов и носорогов. Даже на льва, исконного врага его стад охотник хамрана смело идет с мечом в руке. Можно было бы описать еще и других охотников, до бедуинов включительно,

искушенных в ловле страусов и приезжающих в Судан на гастроли, или европейцев-спортсменов, но я не хочу здесь говорить только об охоте и еще менее о массовом убое животных, а хочу после краткого описания животных и людей этой страны рассказать о ловле животных.

Утреннее пробуждение на Гагенбекской охотничьей станции на реке Атбара. Легкий ветерок колышет степные травы. В ярком блеске стоящего в зените африканского солнца видны Извещенные его лучами деревья. В прибрежных зарослях тростинка клекочут неисчислимые стаи птиц — от исполинского марабу до миниатюрной ласточки, парящей над водой. Жара усиливается, и мириады насекомых кружатся в воздухе. Царит оживление и на нашей станции, расположенной на берегу реки. В обширной зерибе, окруженной частоколом из бревен, единственный выход из которого загорожен плетенкой из колючек, возвышаются соломенные хижины европейцев и их черных слуг, стойла и сараи для пойманных животных и несколько сарайчиков для хозяйственных и съестных припасов.

Давно потушены костры, зажигаемые на ночь в разных местах зерибы для устрашения диких зверей. Вчера, когда прибыли охотники Гагенбека, все наполнилось радостью и весельем. Старых друзей приветствовали белые, знакомые с местным наречием, и по обычаю страны обменялись подарками. Белые получили богатые подарки в виде жирных овец, кур, яиц, меда, сухой баранины, больших кувшинов с пивом из дурры и медовым вином. Европейцы со своей стороны тоже не скупились. Они подарили своим темнокожим друзьям массу высокоценимых ими европейских мелочей. По этому случаю на Гагенбекской станции состоялся большой праздник — праздник радости и гостеприимства. Сначала было подано угощение, причем большая часть съедобных подарков была съедена самими подарившими. Затем под звуки барабана и устрашающие возгласы танцующих были исполнены военные танцы мужчин, а также танцы миловидных женщин и девушек, сопровождаемые хлопанием в ладоши присутствующих и монотонным ритмичным боем барабана. Главным «номером» программы праздника являлось соревнование в беге на быстроходных дромадерах, которое продолжается до поздней ночи при свете лагерных костров.

Сегодня же вступает в свои права «дело». Рыбаки приготовляют под открытым небом завтрак. Туземцы предлагают свои услуги в качестве охотников и погонщиков. Обсуждаются маршруты охоты, даются инструкции, проверяется снаряжение охотников. Заново набивают седельные подушки, точат тяжелые мечи, в то время как рыбаки наполняют мешки мукой дурры, а бурдюки водой. Когда охотничья экспедиция выезжает, за ней следует несколько верблюдов, нагруженных провиантом и водой, а также стадо коз, которые должны снабжать молоком пойманных животных. Охота происходит так же, как и у туземцев, т. е. так, как я описывал ее уже выше. На жирафов и антилоп и даже буйволов охота вполне безопасна, так как они большей частью, спасаясь от охотников, бросают детенышей на произвол судьбы, но нередко, чтобы овладеть молодым животным, приходится, к сожалению, убивать старых. Когда самка возвращается на крик своего детеныша и начинает защищать его, сражаясь с охотником не на жизнь, а на смерть, убийство ее становится печальной необходимостью.

Таким способом, путем преследования и отделения от стада, были пойманы первые жирафы в Кордофане[22]Провинция в Судане. в 1826 году. В больших масштабах такая охота началась с тех пор, когда известный уже читателю Казанова завербовал себе в помощники охотников с мечами из така и при их содействии поймал первых африканских слонов. В семидесятых годах мы сами поймали 33 жирафов, 10 слонов, 13 антилоп, 4 львов, 5 леопардов, 7 гиен, 6 других мелких хищников, большое количество обезьян, страусов и всевозможных редких птиц. Кроме того, много бегемотов, изловил мой брат Дитрих, к сожалению безвременно погибший в 1874 году в Занзибаре от лихорадки.

Ценными помощниками были для нас очень ловкие охотники из племени такрури, специальностью которых является охота капканами. Не менее ценные услуги при ловле бегемотов и крокодилов оказывали нам «гавати» — опытные водные охотники и смелые, превосходные пловцы. Животных они поражают гаркунами прямо в воде. Для ловли молодых бегемотов пользуются также гарпунами, но особого устройства, которые глубоко не проникают, так что причиняемые ими раны быстро заживают. По крайней мере три четверти привезенных ранее в Европу бегемотов были пойманы таким именно образом. Я с Глубокой благодарностью вспоминаю этих темнокожих сынов Африки, оказавших столько ценных услуг моим ловцам и агентам.

В процессе организации выставок народностей я познакомился со многими храбрыми охотниками, которые согласно своим понятиям видели во мне своеобразного вождя посылаемых мною «воинов». По их мнению, мне, однако, недоставало представительности, потому что я имел только одну «биби» (жену), тогда как туземные вожди обладали внушительным гаремом и еще большим количеством детей. Особенно длительная дружба связывала меня с сомалийским вождем Герси Эгга, который уже знаком читателю по выставкам народностей. Он оказал мне позднее большую помощь при перевозке в Европу крупнейшего транспорта дромадеров в две тысячи голов.

Но вернемся к нашей охотничьей станции на реке Атбара. Приближается день расставания. Все стойла и двор переполнены Пойманными животными. Если бы многие из них не находились клетках и ящиках, то вся местность походила бы на крохотный рай. Прикованные цепями к деревьям стоят молодые слоны, гиппопотамы, жирафы, буйволы. Маленькие львята играют в траве, а через них грациозно перепрыгивает мартышка. В примитивных деревянных клетках хрюкают свиньи, рычат леопарды, гримасничают обезьяны, кричат попугаи. По двору важно выступают страусы и марабу. Только наши черные друзья подавлены, потому что уезжают люди Гагенбека.

Но вот все, наконец, готово к отъезду. И начинается — более тяжелое, чем сама охота, — долгий марш от ловецкой станции к погрузочной пристани на Красном море. Несколько сот тяжело нагруженных дромадеров открывают шествие пестрого каравана, а за ними следуют 150 других животных, за которыми движется стадо коз — наша походная молочная ферма.

Взошла луна и заливает своими серебряными лучами застывшую песчаную пустыню. Днем здесь очень жарко, и потому караваны движутся ночью до рассвета. Кругом царит безмолвная тишина, изредка нарушаемая хриплым хохотом гиены. Подобно змее, извивается наш караван по однотонным склонам песчаных дюн, серебристые гребни которых мерцают в отблеске звезд. Размеренным шагом выступают друг за другом дромадеры со своим качающимся грузом, а между ними — фантастическое зрелище! — идут страусы, жирафы, слоны и буйволы, причудливые тени которых, словно немые спутники, ложатся рядом с ними на светлом блестящем песке. Поскрипывание кожаной сбруи, фырканье животных, приглушенные крики погонщиков — вот единственные звуки, которые можно уловить в этой безмолвной ночной пустыне. А над ней от горизонта к горизонту расстилается сияющий звездный небосвод Африки! Прибрежные области Красного моря издревле славятся своей жарой — летом термометр почти всегда показывает 45 градусов в тени, даже наступающее ночью охлаждение едва заметно. Злейшими врагами, препятствующими движению каравана вперед, являются, таким образом, жара и недостаток воды. Во время остановок каравана погонщики занимаются охотой, чтобы пополнить запасы продовольствия. Но главное — это вода, от нее зависит жизнь всех участников каравана — людей и животных.

Размеренным шагом двигался караван…

Караван движется с такой скоростью, какую позволяет размеренный шаг животных. Идут несколько часов подряд, затем делают привал. Животных кормят и поят и снова идут вперед до утра.

Больших животных ведут туземцы: жирафа — трое, слона — двое или четверо, антилопу и больших страусов — также двое.

В середине каравана тяжелой поступью движется группа Дромадеров, запряженных попарно. Между животными висит громадный ящик, перевязанный ремнями из сыромятной кожи — клетка с молодыми бегемотами. Через вьючные седла обоих верблюдов перекинуты толстые жерди, на которых и висит эта тяжелая ноша, весящая по крайней мере 300 килограммов. Для купания бегемота дромадеры везут воду, необходимую для ванны, которую устраивают бегемоту на каждом привале из Шитых вместе воловьих шкур. Час спустя после восхода солнца караван располагается на привал под скудной сенью мимоз или акаций или под искусственным прикрытием из растянутых цыновок. Часто случается, что немногочисленные водоемы, разбросанные в пустыне на сотни километров, занимают чужие кочевники. Возникает спор, и дикие сыны пустыни уже хватаются за оружие, но тут предводитель каравана обыкновенно улаживает дело при помощи «бакшиша» — в виде высокоценимых кочевниками нескольких австрийских талеров. Драгоценная влага часто представляет собой какую-то страшную жижу, тем не менее ею наполняют бурдюки. В этих продолжающихся три-четыре дня до ближайшего оазиса маршах не менее 30–40 дромадеров занято только тем, что везут для каравана воду.

Размеренным шагом двигался караван…

Несмотря на самый тщательный уход, много животных из каравана по дороге гибнет. Даже привычные к жаре павианы-самцы нередко умирают от солнечного удара. Порой, однако, бывает, что заботы о благополучии животных и людей нарушаются каким-нибудь забавным приключением. Однажды веселый случай произошел при переходе каравана через одну долину, на севере Абиссинии. Когда караван незадолго до захода солнца остановился на водопой, он столкнулся с большим стадом епанчовых павианов, которые вскоре заметили своих пойманных товарищей и с приветственным ревом окружили их. Когда караван снова тронулся в путь, павианы сопровождали нас еще с полчаса, оживленно перекликаясь со своими заключенными в клетки соплеменниками. Время от времени какой-нибудь наиболее смелый павиан подскакивал примерно на двадцать шагов к болтающейся на спине дромадера клетке, становился на выступ скалы и начинал яростную беседу. Возможно, он советовал пленнику разломать свою клетку! Но все же храбрые борцы за свободу должны были ретироваться под градом камней наших погонщиков верблюдов.

Наконец, после 35–40 дней пути караван, или, вернее, то, что от него оставалось, прибыл в один из портов на побережье Красного моря, откуда животных переправляли в Суэц. В Суэце ценный груз берут на борт пароходы, следующие из Индии или Восточной Азии в Гамбург. Транспорт животных можно отправить и по железной дороге в Александрию, а оттуда в любой порт на Средиземном море: Триест, Геную или Марсель после дальнейших утомительных перевозок по железным дорогам животные, наконец, прибывают в Гамбург, где и обретают заслуженный покой. Со дня отъезда из Атбары или Гаша[23]Гаш — правый приток Атбары. проходит почти три месяца, пока эмигранты из девственные африканских лесов снова попадут в «упорядоченные условия жизни».

Наш суданский животный «рай» был почти пятнадцать лет закрыт и врата его оберегал ангел с огненным мечом — Абдуллахи Калифат эль Махди, преемник пророка.

Когда лорд Герберт Китченер в 1896 году появился со своими войсками у Омдурмана и подавил восстание махдистов, в городе еще раздавались глухие звуки барабанов Калифа. Он не дал дожидаться вторжения победителя и бежал в горы Кордона, где еще некоторое время держался, а затем был убит в бою. В войсках, вошедших с Китченером в Омдурман, находился также и Слатин-паша, храбрый австриец, бывший губернатор ной из провинций и раб калифа. В течение десяти лет он должен был с бритым затылком и босыми ногами бегать рядом лошадью тирана. Владычество Махди, возникшее подобно фата-моргана, так же быстро исчезло — отрывок средневековой романтической истории в нашу эпоху, романтики, которая, к сожалению, привела к обезлюдению Судана. Я потерял свою резиденцию в Кассала, а мой агент Кон был растерзан фанатиками. Постепенно была восстановлена нормальная жизнь. В областях, имеющих к нам отношение, многое изменилось к худ-ему. Богатый животный мир, который мои агенты встречали до махдистского восстания, сильно поредел — осталось не более одной десятой доли той дичи, которая водилась там в прежнее время. Слоны попадаются теперь лишь небольшими группами, носороги почти полностью истреблены, жираф к северу от Такказе стал редким животным, а столь многочисленные прежде антилопы совсем исчезли из многих областей, тысячи же буйволов стали жертвой чумы.

В этом печальном опустошении животного мира повинны махдистские войны, давшие в руки местных племен современное оружие. Целые воинские отряды, особенно арабы племени багара с Белого Нила, такие же знаменитые охотники, как и восточносуданские охотники с мечами, стали безжалостно истреблять диких животных. Началась жестокая борьба за мясо, и большое количество ценных животных пало жертвой массового убийства. Соседи суданцев, абиссинцы, также бросились на охоту, причем как деловые люди они занялись истреблением слонов, от которых наряду с мясом получали драгоценную слоновую кость. Князь пограничной провинции Эрмето со своим войском, устроив облаву, уложил только в один день 56 слонов. Это было форменное сражение с потерями с обеих сторон, так как двадцать абиссинских воинов полегли на месте побоища, убитые большей частью шальными пулями своих товарищей. В Абиссинии, где жизнь человека ценилась невысоко и все дикие животные считались царской собственностью, охота вообще проводилась в широких масштабах. Один из моих агентов однажды участвовал в подобной охоте на зебр, предназначенных для меня. В охоте принимало участие не менее двух тысяч солдат, которые загнали стадо зебр в высохшее песчаное ложе реки, окруженное крутыми утесами. По знаку их командиров разыгралась поистине варварская сцена. Тысячи солдат с веревками в руках бросились в гущу разъяренных зебр. Спустя несколько часов животные, уступив численности, были побеждены и перевязаны веревками, но не обошлось без потерь — тридцать три солдата были убиты или тяжело ранены. Как царскую собственность зебр отвели в хижины туземцев. Через несколько дней зебры настолько успокоились, что их без особых предосторожностей можно было увести. Это были зебры Греви, замечательные животные, обладающие превосходным характером, которых при хорошем обращении легко приручить. Гораздо труднее поддается приручению более дикая порода — зебра Килиманджаро, которая по упрямству более походит на осла[24]Здесь у Гагенбека допущена существенная ошибка: горная зебра, образующая особый вид, населяет Южную Африку. Она действительно приручается хуже, чем зебра Греви, но на горе Килиманджаро ее нет — она встречается значительно южнее..

Когда после поражения махдистского восстания мои агенты вновь появились в Судане, они нашли наших старых друзей и помощников из местных жителей совсем в других условиях. Некоторые племена совсем исчезли или были почти полностью истреблены, Война, голод, нужда, эпидемические болезни — оспа и холера — привели к тому, что к моменту падения Махди в 1885 году осталось немногим более десяти процентов прежнего населения. Знаменитое гордое племя хамран, которое славилось своими охотниками с мечом, насчитывало всего лишь двадцать человек. Охотников с мечом вообще не осталось ни одного, так что этот благородный рыцарский вид охоты знаком новому поколению только по рассказам стариков. Повсюду теперь охотятся с ружьем. Если приемы охоты остались старые, т. е. у старых животных отбивают молодняк, то совершенно ясно, что жертвой дальнобойных ружей падает гораздо больше старых животных, чем раньше, когда охотились при помощи примитивного оружия. Наряду с ружьями при ловле зверей по прежнему применяются западни и ямы. Например, бегемот часто попадается в руки охотника из-за своей привычки пропускать вперед молодежь. Цель такого приема легко отгадать: сзади животное защищает его собственная толстая кожа, а спереди оно может видеть опасность, грозящую молодежи. Самка бегемота так же горячо любит своих детей, как и всякая другая мать. Но когда в девственном лесу, внезапно, без всякой видимой опасности исчезает ее детеныш, она так сильно пугается, что в ужасе убегает. Если все идет благополучно, то добыча охотнику обеспечена. Однажды после удачной поимки молодого бегемота навстречу нашему охотнику вышли сияющие туземцы и весело крикнули ему: «Бана кибоко макуфа» (бегемот умер). У бегемота от возбуждения произошел разрыв сердца. Охотнику ничего не оставалось, как ответить «Накула кибоко» (съешьте его). Этого разрешения туземцы и ждали, потому-то они так радовались. Иногда, когда приходится на ночь оставлять животное в яме, появляется «симба» (лев). Тогда наутро в яме ничего не находят, кроме кожи да костей.

Если же все идет как следует, то вокруг ямы быстро делают изгородь и через нее опускают вниз петлю, которой захватывают животное между грудью и передними ногами. Бегемоты, когда они возбуждены, потеют, выделяя скользкую жидкость, поэтому необходимо пропускать еще петлю между ногами. Когда это сделано, по крайней мере двадцать человек приподнимают животное на несколько сантиметров. Затем шесть других людей спрыгивают в яму, связывают животному ноги и завязывают ему пасть, так как с бегемотами шутить нельзя. Они глупы и злы и настолько же агрессивны, насколько сильны. Совсем по-другому ведет себя носорог — если он привыкает к своему надсмотрщику, то следует за караваном, как собака. Когда бегемот уже связан, изгородь ломают, в яму прорывают покатый ход, затем извлекают животное и кладут его на носилки из ветвей жердей. Теперь начинается трудный путь через девственный лес или болото. Нужно прорубать тропинку для носильщиков, которые идут согнувшись под тяжестью ноши весом около 1200 килограммов. На станции, куда животное доставляю на туземной лодке по реке, его, прежде чем отправить в Европу, приучают к неволе и пище.

Ловля зверей и экспедиции в чужие страны столь богаты различными приключениями, что мы можем здесь лишь вскользь коснуться их, так как со времени поимки наших первых тюленей о момента написания этих строк прошло шестьдесят лет и каждый год приносил новые переживания и трагические или забавные эпизоды. Бесконечны караваны животных, прибывавшие в Гамбург из всех уголков земного шара — от Гренландии до Огненной Земли.

Да, Огненная Земля! Это там я «приобрел» трех магеллановых гусей, уплатив за них десять тысяч марок! В тиши моего рабочего кабинета несколько десятков лет назад я выискал себе новую область — Огненную Землю у южной оконечности Америки. В этнографическом и зоологическом отношении там можно было найти богатую добычу. Мое предположение вскоре подтвердилось. Опытный путешественник, побывавший во многих странах, отправился через океан в Пунта-Аренас. Отсюда он на парусной лодке объехал острова Огненной Земли и собрал ценную коллекцию предметов обихода местных Отелей, стоявших еще на ступени развития людей каменного века. На обратном пути отважного путешественника застигла страшная буря, и он отдал приказание патагонскому штурману немедленно пристать к берегу. По какой то причине патагонец отказался выполнить приказание и путешественнику пришлось пригрозить револьвером, чтобы добиться его исполнения. Высадившись на землю он сумел спасти свою жизнь, но коллекцию пришлось бросить на произвол судьбы. Когда после длительного и утомительного перехода он через пампасы добрался до Пунта Аренас, ему сообщили печальную весть: парусная лодка утонула вместе с упрямым штурманом. Собранная им в течение нескольких месяцев, ценою стольких трудов, опасностей и денег этнографическая коллекция была потеряна безвозвратно. В конце концов путем долгой и утомительной охоты удалось поймать 28 больших королевских пингвинов и множество гусей, уток, лебедей и разных других птиц. Очень обрадованный, что он вернется не совсем с пустыми руками, путешественник погрузил свой ценный груз на борт парохода «Космос». До Монтевидео все шло отлично. Но через два дня после отплытия из этого порта разыгралась сильная буря, которая за сутки разбила и смыла большое количество груза.

Королевский пингвин

Спустя некоторое время после этого печального происшествия я снова сидел за своим рабочим столом и подсчитывал результаты этой экспедиции на Огненную Землю. Все что мне досталось от нее — это три Магеллановых гуся, обошедшиеся в десять тысяч марок. Дороговато, не правда ли. Эта маленькая экспедиция, о которой я здесь вспомнил, никак, однако, не может сравниться по трудностям и огромным расходам с большими экспедициями, снаряженными мною в Сибирь и Монголию.

Одной из самых интересных экспедиций была снаряженная мною, по почину моего покровителя герцога Бедфорда, в Азию, с целью доставки в Европу живых диких лошадей (лошадь Пржевальского).

Все прежние попытки, за исключением одной, не увенчались успехом. Лишь Фальц-Фейну, известному любителю животных и владельцу питомника, удалось вывезти несколько экземпляров этих редких животных из азиатских степей в свое имение Аскания-Нова в Крыму[25]Гагенбек ошибся: Аскания-Нова расположена не в Крыму, а в Таврических степях. С 1919 года объявлена государственным заповедником площадью в 30 тысяч гектаров. В настоящее время здесь работает Зональные институт животноводства Министерства сельского хозяйства УССР с зоопарком и заповедником при нем.. Мы тогда знали еще очень мало о дикой лошади и почти что ничего о том, в каких именно местах ее искать. За трудную задачу выяснить все необходимое, чтобы позднее отправить экспедицию в Монголию, взялись два наиболее опытных моих агента — Вильгельм Григер и Карл Вахе. Отправляя путешественников в дальний путь, я снабдил их крупными денежными суммами и ценными рекомендательными письмами от русского правительства, от китайского посла в Берлине и оказавшимся наиболее действенным — письмом от принца Александра Ольденбургского. Это рекомендательное Письмо, адресованное проживавшему тогда в Петербурге высоко-оставленному буддийскому ламе, содержало горячую рекомендацию Григера. Лама, доктор Радмай, считался большим знатоком Монголии и ее народа.

Сначала Григер отправился с транспортом животных к Фальц-Фейну, в Южную Россию, в надежде получить у него некоторые сведения о дикой лошади. Однако этот любитель животных, с полным правом ревниво оберегающий свои сокровища, отказался дать просимые сведения. И лишь окольным путем путешественнику удалось узнать, что дикая лошадь водится в окрестностях Кобдо, у северных отрогов Алтайских гор. Григер, с добытыми им географическими ориентирами, в радужном настроении поехал в Петербург, чтобы отсюда уже отправиться в свой далекий, четырехтысячекилометровый путь во внутреннюю Монголию, получив от буддийского ламы необходимые советы.

Советы его действительно оказались очень ценны. Он сообщил Григеру, что в Монголии нельзя путешествовать с европейскими деньгами. Ходовой монетой там является род серебряного слитка, необходимое количество которых нужно получить а северогерманском плавильном заводе в Гамбурге, так как туземцы предпочитают гамбургское «белое» серебро, как они его называют, темному английскому.

Эти серебряные слитки весят около одиннадцати фунтов; при превращении в деньги монголы слегка растапливают их и рубят а мелкие кусочки, которые потом взвешивают на оригинальных латунных весах. Другим важным продуктом обмена является прессованный кирпичный чай. Это совершенно особенный китайский чай, который в свежем виде с листьями и веточками прессуется в форме плиток. Двадцать семь таких плиток чая составляют тунзу, а три тунзы — это ноша верблюда, весом 450- фунтов. Мелкие деньги, в некотором роде разменную монету, заменяют тканые шерстяные ленты, так называемые «ката», которые, не имея никакой практической ценности, при каждом обком случае употребляются в качестве подарков. Эти ленты в метр длиной и пять сантиметров шириной одноцветны, большей частью красного или синего цвета. Желтые ленты стоят полцены. В качестве разменной монеты Григер запасся еще маленькими шелковыми платками, которые стоят от двадцати до сорока копеек.

После того как гамбургские слитки прибыли в Петербург, мои агенты Григер и Вахе сели в поезд и направились в Монголию. Ранней весной, когда матки жеребятся, экспедиция должна была уже быть на месте. Сначала они поехали через Москву по сибирской железной дороге до Оби, затем от Оби на санях 250 верст до Бийска, расположенного примерно в 75 верстах к востоку от Алтая. До сих пор еще можно было кое-как получать пищу на далеко отстоящих одна от другой ямских станциях. Но отсюда уже начались для путешественников серьезные затруднения. У туземных племен наняли проводников и вьючных животных, которые должны были доставить наших путешественников с их багажом — складными палатками, ящиками с консервами и главным образом, слитками серебра в глубь страны.

Частью на лошадях, частью на верблюдах, но все время в седле, путники проехали 900 километров по глубокому снегу при сильном морозе через Кош-Агач до Кобдо. Когда сняли с вьючных животных пятьдесят ящиков со стерилизованным молоком, предназначенным для выкармливания диких жеребят, то в них был лед, так как молоко при температуре в 30 градусов Реомюра ниже нуля полностью замерзло.

Кобдо было выбрано нашими путешественниками в качестве главной базы экспедиции. На карте этот отдаленный пункт хота и значился как город, однако насчитывал всего лишь 1500 жителей. Расположенный в конце караванного пути из Пекина, он является крепостью и местопребыванием китайского губернатора. Товары, получаемые из Пекина, приходят в Кобдо с караваном, который идет почти два с половиной месяца.

В ожидании весны Григер и Вахе занялись вербовкой в долинах Алтайских гор людей, необходимых им для охоты и выкармливания пойманных жеребят. Бросим еще беглый взгляд на местность, раскинувшуюся по берегам реки Зедзик-Нур, граничащей к югу с Алтаем. Она населена разными монгольским, племенами, которые управляются вождями или князьями. Григер нашел у этих кочевников дружеский прием, хотя раскинутая в снегу палатка, даже с шубами и одеялами, плохо защищала от ледяного холода. Топлива нигде нельзя было достать, так как применяемого для этой цели сушеного навоза (кизяка) и это время бывает очень мало. Монголы предпочитают в качестве топлива лошадиный навоз, который складывают просто в кучи. Кусок такого сушеного навоза монгол берет в руки и растирает в порошок, который поджигают огнивом. Если есть ветер, то монгол предоставляет ему раздувать огонь. Если же нет ветра, то он сам садится к огню и терпеливо дует до тех пор, пока огонь не разгорится.

В продолжение четырех месяцев ели одну только баранину, которую туземцы запивают «тзамба» — смесь чая, соли, масла. Это национальный напиток в Монголии и Тибете, он высоко ценится и во всех пограничных с Китаем областях. Другой любимый напиток у монголов — «арка» — нечто вроде водки, приготовляемой из сыворотки прокисшего молока. Суровые сын о природы, монголы, совершенно неприхотливы в пище. Здоровую скотину режут только в случае крайней необходимости, вообще же не брезгают больными животными и даже падалью. Внутренности, очищенные от своего содержимого, просто бросают затем котел, где варится пища. Примечательно, что они вовсе не едят рыбу, причисляя ее к змеям. Поэтому форели в монгольских реках так расплодились, что Зедзик-Нур была буквально до краев переполнена ими. Весной они плыли целыми стаями, и Григер мог их вычерпывать голыми руками. Однажды он поймал сто штук форелей, которых варил, жарил и даже, хотя и не сразу, научился коптить.

Монголы охотно попробовали бы вкусного ароматного мяса. Около палатки Григера собиралось много нищих и любопытных, о он быстро избавился от них самым забавным образом. Григер густо посыпал перцем кусок мяса и вынес его нищим, после чего началось чихание, плевки и, наконец, поспешное бегство. Перец был совсем неизвестен кочевникам, и того из них, кто хоть раз попробовал острое, горячее блюдо удивительного европейца, уже нельзя было заставить отведать его снова. Григер имел полную возможность наблюдать странные нравы и обычаи монголов. Своих мертвых они просто бросают в степи и оставляют на съедение собакам, воронам и хищным птицам. Земледелием монголы не занимаются вовсе. Основное занятие-скотоводство. Каждый мужчина имеет коня и вооружен ружьями старинного образца — от самопала до кремневого ружья. Мужчины и женщины носят шаровары и высокие сапоги. Шаровары шьют большей частью из синего холста, широкие же подошвы сапог — из холщовых стелек, сшитых вместе, толщиной до двух сантиметров. Самое большое удовольствие доставляет монголу табак, и обладание им составляет его заветное желание он придает очень большое значение внешней отделке трубки по ней судит о состоянии ее владельца. Длинный деревянный чубук — от тридцати до сорока сантиметров — украшен мундштуком из агатового камня. Чем больше и красивее этот мундштук, тем богаче и знатнее его обладатель. Монголы очень гостеприимны, но мало разговорчивы.

Каждая монгольская юрта охраняется целой сворой очень злых собак, похожих на шакалов. Хозяин быстро отгоняет своих лающих сторожей, ласково и приветливо встречает гостя берет у него лошадь, которую тотчас же стреножит и пускает пастись на воле. Гость входит в общую юрту, и будь то день или ночь, монголка сейчас же приготовляет чай и постель для пришельца.

В долине Кобдо Григер весной настрелял целую коллекцию разных птиц, среди которых был новый, совсем еще не известный в Европе вид фазанов. При всем этом Григер не забывал о главной цели экспедиции, и когда наступило время охоты, все приготовления к ней были уже закончены. С помощью вождя племени, с которым Триер успел подружиться, были подобраны охотники, однако они никогда еще в жизни не ловили животных живьем и потому их надо было этому обучить.

Прежде всего стали на большом расстоянии наблюдать, когда животные приходят на водопой, чтобы установить количество жеребят в табуне. Можно было ясно различить три разные породы диких лошадей. Одна водилась на большом плоскогорье в восточной части горного хребта, ограниченного с севера и юга реками Кийкуюс и Урунгу, берущими начало на Алтае. Обе реки текут к западу и впадают в озеро. Вторая порода паслась в степи, километрах в 300 к югу от Кобдо, окруженной со всех сторон горами, а третья обитала в местности, расположенной к юго-востоку на большом плато в области Зедзик-Нур. У всех трех пород густая, волнистая шерсть, даже на ногах, глаза черны, очень выпуклый лоб. Они отличаются только мастью. Нельзя сказать, чтобы дикие лошади были очень многочисленны в этой местности. Григер насчитал только несколько небольших табунов — от двенадцати до пятнадцати голов в каждом. После долгих приготовлений сама ловля уже не представляла никаких затруднений. Животные имели обыкновение проводить несколько часов около водопоя.

Под руководством гагенбекских агентов монголы подкрадываются со своими лошадьми с подветренной стороны и по поданному сигналу бросаются с оглушительным шумом на мирно пасущееся стадо, которое в страшном испуге, поднимая облако пыли, мчится в степь, преследуемое гикающими всадниками. Постепенно из столба пыли вырисовываются перед глазами преследователей отдельные точки. Это бедные жеребята, которые не могут так быстро бегать, как взрослые животные, и вскоре останавливаются в полном изнеможении с раздувающимися от страха ноздрями и колышащимися боками. Их ловят петлей, прикрепленной к длинной жерди, и отводят в лагерь. Там уже ждет большое число монгольских кобыл с жеребятами, которые предназначены в кормилицы пойманным диким сосункам. Проходит три-пять дней, и «мачехи» привыкают к своим новым «детям». Теперь кочевники научились от гагенбекских агентов ловить диких лошадей и делают это по своей собственной инициативе. Хотя первый заказ был всего на шесть лошадей, но вскоре в лагере их оказалось уже тридцать.

Григер не знает, что делать с этим богатством, и он вынужден телеграфировать в Европу. Чтобы дать телеграмму, ему приходится проехать две тысячи километров по степи верхом, затем четыре дня плыть на пароходе и, достигнув, наконец, почтовой станции, ждать двое суток ответа из Гамбурга. Получив ответ, он возвращается в Кобдо, куда попадает только через двадцать суток. Несчетное число раз пришлось менять лошадей, сначала на попутных монгольских стоянках, а затем на русских почтовых станциях. По возвращении он нашел на ловецкой станции уже 52 жеребят. Вскоре громадный караван, состоявший, кроме пойманных молодых лошадей и их кормилиц, из вьючных верблюдов и 30 погонщиков, тронулся в обратный путь, в Европу. Месяцами странствовал он в дождь и жару по горам и долам, прежде чем достиг первой железнодорожной станции — почти три тысячи километров нужно было ему пройти в утомительном марше. Днем температура поднималась до 20 градусов тепла, а ночью падала ниже нуля. Некоторым жеребятам, несмотря на хороший уход, трудно переносить тяготы тяжелого пути, и они падают по дороге. Однажды из-за недосмотра проводников убежало несколько верблюдов и только с большим трудом удалось снова поймать их. В другой раз взбунтовались проводники, требуя прибавки против условленной платы и грозя в противном случае бросить караван. Никакие увещания не помогли, пришлось Григеру прибегнуть к помощи киргизской нагайки. Это подействовало, и караван тронулся дальше.

Одиннадцать месяцев находился транспорт в пути, и из 52 жеребят в Гамбург прибыли только двадцать восемь. Через три дня после прибытия их отняли от маток и стали кормить молотым овсом, теплыми отрубями и желтой репой. Так мною впервые были ввезены в Западную Европу дикие лошади.

Что значила моя экспедиция на Огненную Землю по сравнению с подобными экспедициями в Восточную Азию, которые я снаряжал и впоследствии! В одной из таких экспедиций мы должны были поймать нескольких аргали — крупных диких баранов — и доставить их в Европу, чтобы скрестить с домашними овцами. Предполагалось, что таким путем можно будет вывести крупную породу домашних овец, что должно было иметь значение для сельского, хозяйства. За одной неудачной экспедицией последовала вторая, столь же неудачная. Хотя было поймано свыше шестидесяти животных, но все они погибли дорогой от какой-то эпидемической болезни. Обе экспедиции обошлись почти в сто тысяч марок.

Об истории дальневосточных экспедиций можно было бы написать целый том воспоминаний. Но я не желаю утомлять читателя и расскажу для разнообразия кое-что об охоте на слонов в Индии. Поскольку об этом написано немало, я не буду здесь особенно распространяться. Общеизвестно, что диких слонов пригоняют в так называемый «крааль» — огороженная плотиной изгородью площадка в чаще — и запирают ворота, как только стадо вступило в него. Чтобы связать пленников, пользуются услугами специально выдрессированных взрослых слонов — самцов и самок, называемых «кункис», на каждом из которых сидит всадник, или корнак. В течение двух или трех дней животных оставляют одних, пока они не успокоятся. Затем корнаки верхом на своих кункис въезжают в середину стада диких слонов. Каждому из дрессированных слонов обматывают шею и грудь сетью веревок, чтобы в случае опасности корнаку было бы за что уцепиться. Кроме того, каждому кункис придан второй домашний слон, своеобразный боксер, который награждает диких слонов пинками, если они нападают на кункис.

Теперь человек и животное работают заодно. Корнаки дают своим слонам веревки, которые те берут хоботом и накидывают на диких слонов. Некоторые корнаки под защитой своих слонов набрасывают веревочные петли на задние ноги диких слонов. С исключительной быстротой концы канатов привязывают к деревьям, так что пойманные едва могут двигаться. При отчаянных усилиях, с которыми дикие слоны пытаются освободиться, веревки глубоко врезаются в кожу. У многих слонов остаются глубокие раны. Несколько индийских слонов, отправленных в мой зоосад немедленно после поимки, пришлось лечить еще несколько недель, пока окончательно не зажили их раны.

Кроме подобной массовой ловли, практикуется и ловля слонов в одиночку, очень напоминающая охоту на молодых африканских слонов. Из засады с дикими криками выскакивают охотники и бросаются на слонов. Испуганное неожиданными криками, стадо обращается в бегство, но ловким охотникам удается оттеснить от него молодых животных. На заднюю ногу отставшего слоненка быстро накидывают петлю из воловьей кожи, затем веревкой привязывают к дереву и валят животное набок. Таким способом ловят слонов на Цейлоне. Позднее мы обычно покупали слонов на местных рынках, из которых наиболее крупным и важным была Сонпора. При ловле различных пород слонов на островах Сунда мои агенты пользовались ямами.

Переходя из индийских джунглей к Северному Ледовитому океану, я считаю своим долгом рассказать об охоте на моржей, которой усиленно занимался мой агент, капитан Оле Хансен из Гаммерфеста. Подобно своему соотечественнику, норвежцу Адриану Якобсену, он начиная с 1886 года ловил моржей в Арктике и почти шестнадцать лет смело водил свой ледовый корабль с удивительным названием «7 июня», данным ему в честь дня именин его капитана.

Охота на моржей производится гарпунами на специально построенных для этой цели лодках. Лодки имеют в длину двадцать футов, в ширину семь футов; доски соединены в них внахлестку. Борта лодок обиты жестью. Спереди имеется платформа со столбом, закрепленным в киле лодки. На столбе укрепляют гарпуны с длинными веревками, которые расположены так, что всегда готовы к действию. Гарпунер стоит у столба, тогда как трое сидят на веслах. Гарпун бросают примерно на расстоянии двадцати двух метров. Хорошие гарпунеры метают гарпуны еще дальше — на тридцать четыре метра! Морж, в которого попал гарпун, сразу же погружается в воду, но через некоторое время всплывает для дыхания на поверхность. Хансен заметил, что загарпуненная самка обычно продолжает плыть и при туго натянутом канате, тогда как раненые самцы часто атакуют лодку своими мощными бивнями. Однажды при ловле доставленных в наш зоопарк молодых моржей экипаж маленького ловецкого судна, состоявший из четырех человек, едва не поплатился жизнью. Крупный морж, услышав крики пойманных молодых животных, яростно набросился на лодку и пробил в борту три огромные дыры.

Чтобы взять живьем детеныша, необходимо обычно уложить мать. Таким способом были доставлены находящиеся в Штеллингене молодые моржи. Убитую самку подтягивали почти плотную к лодке и спокойно ждали, пока не появится ее детеныш. Действительно, через небольшой промежуток времени он подплывал и влезал к матери на спину. Разумеется, теперь же было нетрудно справиться с беспомощным молодым животным.

Как мне рассказывал Оле Хансен, наиболее крупные моржи встречаются у Земли Франца-Иосифа. Охотники за моржами получают за шкуры убитых животных по весу — 1,40 крон за килограмм. Кроме того, большую ценность имеет также ворвань. При ловле доставленного недавно в Штеллинген молодого моржа было убито шестьдесят восемь животных и среди них один огромный экземпляр, бивни которого были длиной 75 сантиметров и весили два с половиной килограмма. За килограмм этих бивней заплатили по шесть крон. Только в сентябре и октябре в период случки — самки и самцы встречаются вместе на суше. В 1886 году Хансен видел на северном побережье Северо-Восточной Земли[26]Речь идет о Шпицбергене. стадо моржей в 370 голов, которое было истреблено пятью моряками. Самый крупный морж, гарпунированный нашими ловцами в последнюю поездку, весил почти три тысячи килограммов. Одна только шкура имела вес пятьсот килограммов. Молодняк чаще всего ловят у мыса Флора. В настоящее время самой богатой для охоты на моржей областью может считаться северное побережье Сибири.

Пройдет немного времени, и последние экземпляры этих могучих представителей арктического животного мира будут полностью истреблены, если своевременно не принять мер в международном масштабе против хищнической охоты на них. Часто мне удавалось ловить моржей для европейских и североамериканских зоологических садов, и каждый раз капитан Хансен рассказывал мне новые арктические приключения.

Моржи питаются преимущественно планктоном — «животной кашей», состоящей из мельчайших биоорганизмов. Однажды Хансен был свидетелем интересного случая — морж клыками разрывал мертвого тюленя и вылизывал его жир. Рев моржа настолько пронзителен, что по ветру он слышен за две мили, и капитан Хансен не раз в тумане направлял по нему курс судна. В 1897 году во время охоты сильный самец убил четырех людей с перевернувшейся лодки. Он несколько раз всплывал на поверхность и нападал на плывущих охотников, пробивая им спины ударами мощных клыков. Одному из охотников удалось влезть в лодку. Однако морж не успокоился до тех пор, пока снова не перевернул лодку и не убил этого человека.

Интересное зрелище представляла встреча пяти вновь прибывших моржей со своими тремя товарищами в бассейне Штеллингенской «ледяной панорамы», о постройке которой я расскажу подробнее в главе, посвященной описанию создания Штеллингенского зоопарка. Когда к бассейну подвезли ящики, в которых находились моржи, среди старых обитателей бассейна началось сильное возбуждение. Из воды вылез самец в сопровождении своих обеих жен, и тут все вновь пойманные звери стали громко реветь и брызгать от волнения слюной, а глаза их налились кровью. Но когда вновь прибывшие увидели, что их нежно и приветливо обнюхивают встречающие, они успокоились и с аппетитом стали поедать предложенную им рыбу. А в скором времени и новички стали смирными и доверчивыми, и можно было подумать, что они живут в зверинце так же давно, как и старожилы бассейна.

Однажды несколько лет назад доктор Карл Петере, путешествуя по Родезии, после утомительного дневного перехода попал на ферму какого-то бура. Бур рассказал об опустошении, произведенном в его стадах чумой рогатого скота и мухой це-це. Доктору Петерсу в его странствованиях бросилось в глаза, что многие фермеры не могут и думать более об обработке земли, так как не имеют необходимого рабочего скота. Бур, о котором здесь идет речь, однако, нашел выход из положения. В этих отдаленных краях от некогда неисчерпаемого богатства африканского животного мира еще остались стада животных, которые в пятидесятых годах подходили даже к воротам Капштадта. По соседству с фермой водились куду, антилопы, нильгау, гну, а также страусы. Они мирно паслись вместе. Это навело умного фермера на мысль воспользоваться дарами природы, и Петере был не слишком удивлен, когда бур повел его в загон, в котором разгуливало шесть великолепных рослых гну. «На этих животных, — сказал бур, — я буду выезжать пахать и попробую, не пойдут ли они рысью в моей тележке». Петере засмеялся, вытащил из кармана английский иллюстрированный журнал и показал буру несколько фотоснимков гамбургского зоопарка Карла Гагенбека, «Этот человек, — сказал он, — заплатит вам дороже за животных, чем они вам стоят. Предложите их ему!» Все буры отличные дельцы, и вот вдруг я получаю телеграмму из Родезии: «Имею шестнадцать гну, предлагаю Вам их за такое-то количество марок. Телеграфируйте решение. В случае согласия приемка на месте в течение шести месяцев».

Я очень обрадовался возможности пополнить мой зверинец подобным приобретением, телеграфировал о согласии и выслал в Африку опытного агента Юргена Иогансена. Спустя девять месяцев он привез мне в Гамбург не только гну, купленных у бура, но и еще много этих ценных животных, ловле которых он научился, в Родезии от туземцев и буров.

На поиски животных отправляются примерно тридцать первоклассных наездников. После длительного и утомительного марша им, наконец, удается набрести на место, где водятся гну, это место они окружают широким кольцом. Следует заменить, что взрослый самец весит 2400 фунтов. У него хватило бы сил опрокинуть нескольких лошадей. Кто же осмелится такое животное поймать на воле и перевезти его?! И здесь задача заключается в том, чтобы отделить молодых животных от стада. Молодежь тоже пробует некоторое время принимать участие в головокружительной скачке спасающегося бегством стада. Но неуклюжие ноги и молодые легкие вскоре отказываются им служить. Взмыленные от страха, дрожа всем телом и жалобно крича, они останавливаются. Это и есть подходящий момент, когда всадник, подскочив к животному, хватает его за хвост и валит наземь. Затем быстро спутывают задние ноги и молодого гну плотно завертывают в теплые одеяла. Неосведомленному человеку такая мера покажется излишней. Между тем она необходима, так как волнение, вызванное преследованием и бегством, приводит молодое животное в состояние полного изнеможения. В таком положении необходимо защитить их прежде всего от резких колебаний температуры, вот потому-то и заворачивают их в одеяла. Но на этом дело не заканчивается. Происходят еще более изумительные вещи: природный охотник-бур становится и медиком. Завернутому в одеяло животному впрыскивают под кожу какое-то вещество, состав, которого, к сожалению, мои агенты не смогли узнать. Я знаю только, что через несколько минут после впрыскивания животное теряет сознание и засыпает глубоким сном. Я полагаю, что это морфий или какой-нибудь другой алкалоид. Цель впрыскивания та же, что и завертывания в одеяло. Смертельный страх, охватывающий юное существо, так велик, что в большинстве случаев животное умирало от разрыва сердца. Этому препятствует впрыскивание. Спящее животное переносят в лагерь, где оно спит еще целые сутки. Между тем охотники пригоняют в лагерь заранее отобранных коров, и когда гну пробуждается от долгого сна, к нему подводят молочную корову со связанными задними ногами. По запаху корова узнает, что это не ее теленок, и она не допустила бы гну к вымени, если бы ей не связали ноги. Спустя несколько дней мачеха привыкает к своему питомцу, который теперь следует за коровой, как следовал раньше за своей матерью. Когда пойманные животные достаточно подрастают, чтобы перенести длительный марш до моря, караван отправляется в путь. Имеющиеся в моем распоряжении многочисленные фотографии показывают воспитанных в лагере гну. В длинной упряжке по шесть-восемь голов они вместе с быками, мулами и зебрами везут двухколесную повозку к пристани.

Транспортировка диких зверей, только что пойманных или родившихся в неволе, — это целая наука, которую можно изучить лишь на практике. И так как мне всю жизнь довелось заниматься этой практикой, то пришлось и дорого платить за науку. Искусство погрузки различных животных в железнодорожные вагоны и на пароход, техника их «упаковки», выбор подходящей пищи — все это достигается ценой многих жертв. Когда транспорты из всех частей земного шара, часто после длительного морского путешествия, прибывают в Европу, начинаются новые, другого рода трудности. Перевод с корабля в стойло, из стойла на станцию железной дороги, погрузка в вагоны и выгрузка из них, да и сама перевозка в тесных, тряских вагонах связаны со многими затруднениями, неожиданными случаями и приключениями. О многих из них я уже рассказывал в главе «История развития торговли зверями». Теперь мы уже приобрели некоторый опыт в перевозке животных, хотя и дорогой ценой, и, кроме того, усовершенствованы и пути сообщения, а ведь было время, когда погрузка на пароход слона и его отправка в Европу казались каким-то сказочным происшествием.

Лошадь