Онлайн чтение книги Один день в декабре One Day in December
14 февраля

Лори

Кем, собственно, был святой Валентин и почему он считается таким специалистом по части любви? Я так полагаю, он был одержим манией соединять в счастливые пары все и вся, включая бутылки с пивом и мусорные бачки.

Вы уже поняли, что День святого Валентина не относится к числу моих любимых праздников? То обстоятельство, что в этом году Сара пополнила ряды кретинов, скупающих открытки с сердечками и воздушные шарики, лишь усугубляет мой скепсис. К стыду своему, в глубине души я надеялась, что Сара охладеет к Джеку или что-нибудь в этом роде. Ничуть не бывало. Она уже купила для него целых три открытки. Увидев открытку с надписью типа «Спасибо за то, что сделал меня счастливой!» или «Спасибо за упоительные мгновения!», она не может удержаться от покупки. Всякий раз, когда подруга показывает мне очередную открытку, сердце мое сжимается, превращаясь в подобие сушеной сливы.

К счастью, они собираются в итальянский ресторан. Пока они будут поедать отбивные в форме сердец и слизывать шоколадный мусс с губ друг друга, я смогу без помех предаться печали в пустой гостиной. По примеру Бриджит Джонс, буду валяться на диване, лакать вино и обжираться мороженым.

– Лу, у тебя найдется секунда?

Закрываю ноутбук – я как раз отправила очередное резюме в очередной журнал, – снимаю очки, которые мне на самом деле не нужны, но помогают сконцентрироваться на экране компьютера, и иду в комнату Сары с кружкой кофе в руках.

– Что случилось?

Она стоит посреди комнаты, руки в боки, на ней только джинсы и лифчик.

– Никак не могу решить, что надеть.

Сара выхватывает из шкафа красную шифоновую блузку, которую купила для рождественского обеда у родителей. Вещь красивая и достаточно целомудренная. Конечно, если не носить ее с ультракороткой юбкой. Но, судя по тому, что на кровати валяется именно такая юбка, выглядеть целомудренно Сара не намерена.

– Так пойдет? – (Я киваю, так как не сомневаюсь, в этом наряде Сара будет неотразима.) – А может, лучше это?

Сара извлекает из шкафа маленькое черное платье и прикладывает к себе.

Я перевожу взгляд с платья на блузку:

– Мне нравится и то и другое.

– Мне тоже, – вздыхает Сара. – Но что больше понравится святому Валентину, вот в чем вопрос?

– Джек уже видел тебя в красном?

– Нет пока, – качает головой Сара.

– Тогда выбирай блузку. Губы, накрашенные ярко-красной помадой, – неоспоримое свидетельство того, что ты влюблена.

Приняв судьбоносное решение, Сара возвращает платье в шкаф.

– Ты уверена, что не заскучаешь одна? – спрашивает она.

Я округляю глаза и делаю слишком большой глоток горячего кофе.

– Конечно заскучаю. Возьмите меня с собой! В день всех влюбленных наша троица будет выглядеть на редкость уместно.

– Джеку эта идея наверняка пришлась бы по душе! – хохочет Сара. – Приятно заявиться в ресторан с небольшим гаремом.

– Ох, прости, вспомнила, что сегодня у меня другие планы. Двойное свидание с Беном и Джерри. Оба – горячие парни. Для того чтобы их малость остудить, нужны целые горы мороженого. Так что мы намерены съесть «Карамель Сутру» в огромных количествах.

Я прекрасно знаю, что «Карамель Сутра» – любимое мороженое Сары.

– Как я тебе завидую! – восклицает она и принимается расплетать волосы, чтобы их вымыть.

Я тоже тебе завидую, про себя вздыхаю я, понуро бреду в свою комнату и вновь открываю ноутбук.

Дебилы, которые составляют программу телепередач, заслуживают пулю в лоб. Или даже более мучительную смерть. Кажется, нетрудно сообразить, что люди, вынужденные в День святого Валентина смотреть телевизор, одиноки и настроение у них довольно кислое. Спрашивается, какого черта они решили, что «Дневник памяти» – это фильм, который подходит подобным зрителям лучше всего. Сентиментальная история, где все влюблены и плачут так много, что их впору выкручивать и вешать на просушку. Райан Гослинг, романтические пейзажи и даже лебеди, черт их подери! Смотреть этот фильм – значит посыпать солью собственные раны, но сегодня я ощущаю некоторую склонность к мазохизму. Слава богу, у телевизионщиков хватило ума включить в программу «Воздушную тюрьму»! Думаю, крутой парень Николас Кейдж поможет мне восстановить душевное равновесие.

«Дневник памяти» просмотрен примерно на две трети, упаковка мороженого съедена наполовину, в бутылке еще примерно четверть шардоне. Неожиданно я слышу, как в замке поворачивается ключ. Неужели это Сара? Сейчас всего половина десятого. Я рассчитывала, что она вернется за полночь. Но похоже, сценарий моей одинокой вечеринки придется изменить.

Я сижу на диване, поджав под себя ноги, и выжидающе смотрю на дверь. Неужели они поссорились и она оставила его поедать тирамису в одиночестве?

Подавив преступную надежду, я кричу:

– Привет, Сара! Ты как раз вовремя. В бутылке осталось еще немного вина.

Сара, покачиваясь, появляется в дверях. Она не одна. Одинокая вечеринка превращается в сборище тройственного союза. С содроганием я сознаю, что наряд мой состоит из черных спортивных штанов и светло-зеленой футболки. Интересно, зачем я вырядилась так, словно собиралась заниматься йогой. Впрочем, могло быть и хуже. Я могла напялить фланелевую пижаму в клеточку, которую подарила мне мама. Вот это был бы полный отстой!

– Что-то вы рано, – говорю я и потягиваюсь, стараясь выглядеть безмятежной, как истинный йог.

– Шпанскоблоблатно, – нечленораздельно бормочет Сара.

Я догадываюсь, она хочет сообщить, что в ресторане шампанское было бесплатно. Она хохочет и виснет на Джеке. Если бы он не обнимал ее за талию, она рухнула бы на пол.

– Мы немного перебрали, – сообщает Джек.

Впрочем, его ироническая улыбка говорит о том, что перебрала исключительно Сара, а он трезв как стеклышко. Взгляды наши встречаются на несколько мгновений.

– Устала чертовски! – хлопая глазами, мямлит Сара.

Одна из ее накладных ресниц отклеилась и чернеет на щеке. Обычно подобные неприятности случаются со мной. В прошлом месяце я дважды пробовала наклеить ресницы и оба раза потерпела фиаско. Сара хохотала до упаду и говорила, что я похожа на трансвестита.

– Да, детка, тебе надо отдохнуть! – смеется Джек и целует Сару в лоб. – Идем, уложу тебя в кроватку.

– В кроватку? – Сара делает вид, что шокирована. – Но мы еще не женаты, Джек О’Мара. За кого ты меня принимаешь?

– За девчонку, которая напилась в стельку, – говорит он и подхватывает резко качнувшуюся Сару.

– Ах ты грубиян! – кричит Сара.

Джек хватает ее под коленки и поднимает в воздух. Против этого она не возражает. Черт! Смотри и учись, Райан Гослинг. Этому парню не надо ходить по воде, чтобы растопить сердце женщины.

Уточняю. Речь идет о сердце Сары, а не о моем.

– Она уснула.

Я слегка вздрагиваю, когда в гостиную входит Джек. К этому времени Райан Гослинг успевает покорить свою девушку и уплыть на лодке в сторону заката. Его место на экране занимает Николас Кейдж, отважный, решительный, надежный. Джек смотрит на экран, и лицо его светлеет.

– По-моему, это самый лучший боевик на свете.

Не спорю. Я тоже обожаю «Воздушную тюрьму». Обычно смотрю его, когда мне бывает совсем паршиво. Мысль о том, что Кэмерону По было еще хуже, но он вышел из всех передряг, подпитывает мой оптимизм. Подумать только, человек совершил аварийную посадку в самолете, битком набитом убийцами и насильниками. В сравнении с этим все мои неприятности меркнут.

– Нам всем нужны герои, – многозначительно изрекаю я.

Вместо того чтобы сесть в кресло, Джек устраивается на другом конце дивана, и это приводит меня в смятение.

– Очень женское изречение, – усмехается он, округляя свои золотисто-зеленые глаза.

– А я вообще мастер по части изречений, – парирую я. – Да будет тебе известно, я занимаюсь сочинением стихов для поздравительных открыток. Стяжала на этом поприще громкую славу.

– Уверен, твое творчество пользуется огромным спросом. Прочти какой-нибудь стишок, – просит он.

Я заливисто хохочу, уткнувшись носом в стакан. Похоже, благодаря вину у меня отказали тормоза.

– Могу сочинить стихи экспромтом. Только скажи, по какому поводу.

Джек погружается в задумчивость. Надеюсь, он выберет что-нибудь менее банальное, чем День святого Валентина.

– Можешь выразить в стихах соболезнование по поводу смерти собаки?

– Легко! – Я устремляю взор к потолку и щелкаю пальцами в поисках рифмы. – Собака играла, резвилась, визжала, собака ничуть умирать не желала! Но видимо, время собаке приспело, собачья душа отделилась от тела! – На несколько мгновений я замолкаю, ошарашенная собственным поэтическим даром, проснувшимся так внезапно. – Повергла в печаль нас собаки кончина, но в памяти нашей жива эта псина! – с пафосом завершаю я, и мы оба покатываемся со смеху.

– Здорово! – говорит он. – Под такие замечательные стихи неплохо бы выпить пива.

Меня пронзает укол стыда. Ничего не скажешь, хороша гостеприимная хозяйка. Правда, Джек застал меня врасплох. Я думала, он останется в спальне Сары до утра, и уплетала мороженое со спокойной совестью.

– В холодильнике есть пиво. Сходи принеси, если хочешь.

Джек выходит из комнаты, я провожаю его глазами. В темных джинсах и синей рубашке он выглядит особенно худым и длинноногим. Для праздничного ужина с Сарой он явно принарядился. Через несколько минут он возвращается с бутылкой пива и ложкой в руках.

– Мы ушли из ресторана, так и не заказав десерт, – сообщает Джек и с надеждой смотрит на ведерко с мороженым.

Надеюсь, его не слишком шокирует тот факт, что я опустошила это ведерко на две трети.

– Какой сорт? – спрашивает Джек.

– «Карамель Сутра», – сообщаю я, неохотно протягивая ему ведерко. Ну что мне стоило сказать просто «карамель»?

– Вот как? Его что, нужно есть, закинув ноги за голову? – прикалывается Джек.

Если бы я собиралась с ним флиртовать, то предложила бы ему принять позу «собака мордой вниз» или что-нибудь в этом роде. Но я не собираюсь с ним флиртовать, поэтому опускаю глаза и говорю тоном старой зануды:

– Только если ты считаешь, что подобная поза усиливает вкусовые ощущения.

– Наверняка усиливает, – ухмыляется он. – Но я боюсь порвать джинсы.

– Значит, лучше воздержаться. – Я устремляю взгляд на экран. – Мой любимый эпизод.

Мы в молчании смотрим, как Ник Кейдж мужественно защищает девушку-охранника, расправляясь с подонками, которыми до отказа набит самолет. Джек уплетает мороженое, я смакую остатки вина. Чувствую себя расслабленной, но отнюдь не пьяной в стельку. Пониженная чувствительность к алкоголю – одно из следствий студенческой жизни, которое позволяет нам с Сарой сохранять вменяемость после самых бурных возлияний. Правда, иногда бывают исключения.

– Сколько же вам дали бесплатного шампанского, что Сара уже на ногах не держалась? – спрашиваю я.

– Я не фанат этого шипучего пойла, так что она выпила и мою порцию, – отвечает Джек. – Пришла мне на выручку. Нас так настойчиво угощали, что отказаться было неудобно.

– Да, Сара – добрая девочка и всегда готова прийти на помощь, – смеюсь я.

– Боюсь, за свою доброту она завтра расплатится головной болью.

Я киваю, и между нами снова повисает молчание. Судорожно придумываю, что бы сказать. Если молчание будет длиться слишком долго, я могу не сдержаться и спросить его, помнит ли он нашу встречу на автобусной остановке. Очень надеюсь, что постоянная борьба с желанием задать сей бестактный вопрос рано или поздно закончится. Это будет означать, что я избавилась от наваждения и мое сердце вновь свободно.

– Ты… ты очень нравишься Саре, – выдыхаю я.

Джек делает большой глоток пива.

– Мне она тоже нравится. Очень. – Он искоса бросает на меня взгляд. – Ты хочешь предупредить меня, чтобы я никогда ее не обижал? В противном случае ты выцарапаешь мне глаза или что-нибудь в этом роде?

– Если ты думаешь, что я на это не способна, то ошибаешься, – говорю я и делаю каратистский выпад, бравируя собственной отвязностью.

Но на душе у меня скребут кошки. Моя главная проблема в том, что мне нравятся они оба. А эта проблема порождает множество других проблем.

Разумеется, я намерена сохранить лояльность по отношению к Саре. Порой мне кажется, я четко знаю, где проходит линия, которую я не должна переступать. Но иногда эта линия, проведенная прутиком на песке, как на школьной спортивной площадке, стирается и становится незаметной. Вот, например, сегодня она явно стерлась, и завтра мне придется чертить ее заново. Как знать, возможно, линия окажется несколько сдвинутой – в ту или другую сторону.

– Кто бы мог подумать, что в тебе скрывается каратист-ниндзя, – замечает Джек.

– Теперь ты в курсе, – киваю я.

– Но вряд ли тебе придется отрабатывать на мне свои приемы, – усмехается он. – У меня нет ни малейшего желания обижать Сару. И я постараюсь никогда этого не делать.

Я снова киваю. Саре повезло, что он такой добрый и чуткий. Мне не повезло, что он не со мной. Господи, и зачем только в этом сумасшедшем мире случаются подобные истории!

– Хорошо, что мы с тобой понимаем друг друга.

– Реплика, достойная главаря крутой мафии. – Джек ставит пустую бутылку на журнальный столик. – Мафии ниндзя. Теперь я буду знать, Лори, что ты опасная женщина и с тобой надо быть настороже.

Да, я очень опасна, особенно когда влюблена и вылакала бутылку вина в одиночестве, вздыхаю я про себя. Пожалуй, мне лучше идти спать. Иначе я окончательно затопчу линию, проведенную на песке.

Джек

Теперь я буду знать, Лори, что ты опасная женщина и с тобой надо быть настороже.

Какого хрена я сморозил подобную ерунду?! Так говорят только герои отстойных телесериалов. А ведь я хотел сказать совсем другое. Что-то типа «давай будем друзьями». Похоже, вместо головы у меня задница. Еще один пример школьного остроумия, вряд ли достойный журналиста. Но что делать, видно, таков он, мой удел, – строить из себя дурака. Кстати, в школе я занимался этим с упорством, достойным лучшего применения. Учителя так и писали в характеристиках: «Если бы Джек отдавал учебе энергию, которую он тратит на глупые выходки, то сумел бы многого добиться».

Льщу себя надеждой, что моей энергии хватало на все. По крайней мере, школу я окончил с хорошими оценками и смог поступить в университет. Надо признать, мне повезло в том смысле, что память у меня почти фотографическая. Достаточно пробежать глазами страницу учебника – и можно идти на экзамен. К тому же у меня, как говорится, язык без костей. Правда, когда я оказываюсь в обществе Лори, в нем сразу появляются кости.

– Итак, Лори, теперь я знаю: если я обижу твою лучшую подругу, ты от меня мокрого места не оставишь. Что еще я должен знать о тебе?

Вопрос, похоже, застал ее врасплох. И неудивительно. Подобные идиотские вопросы я задавал только на вечеринке «быстрых свиданий». Кстати, на такую вечеринку меня занесло единственный раз в жизни, и это была жесть.

– Ммм… – мямлит Лори. – Знаешь, сказать особенно нечего.

Вид у нее смущенный, словно она на собеседовании у потенциального работодателя.

– Давай, Лори, постарайся ничего не утаивать. – Я буравлю ее нарочито пронзительным взглядом. – Сара хочет, чтобы мы с тобой стали закадычными друзьями. А у друзей нет друг от друга тайн. Расскажи три самых шокирующих случая из своей жизни, и я отплачу тебе тем же.

Она прищуривается, подбородок ее слегка дрожит.

– Нет, давай так: один случай я, один случай ты.

– Идет. Но ты первая.

Внушаю себе, что затеял этот разговор по одной-единственной причине: Сара хочет, чтобы мы с Лори подружились. Но, честно говоря, дело не в этом. Точнее, не только в этом. Я хочу узнать о ней побольше потому, что она меня волнует, и еще потому, что мне нравится сидеть на диване рядом с ней. Может, все дело в том, что мы оба немало выпили. Но мне кажется, мы и в самом деле можем стать друзьями. А разве платоническая дружба между парнем и девушкой невозможна? Знаю, многие люди считают это полной чушью. Но попробовать никогда не мешает.

Так или иначе, я намерен завоевать доверие Лори и подружиться с ней. Таковы мои далекоидущие планы, леди и джентльмены.

Лори в задумчивости барабанит пальцами по стакану. Предвкушая ее рассказ, я умираю от любопытства. Она допивает последние капли вина, поднимает глаза и смеется:

– Так и быть. Я первая. Мне было тогда лет четырнадцать, может, пятнадцать… – Лори умолкает, качает головой и проводит рукой по щеке, вспыхнувшей румянцем. – Вот уж не думала, что расскажу тебе об этом… – Она нервно хихикает и опускает ресницы, так что я не могу смотреть ей в глаза.

– Давай, Лори. Ты обещала, – канючу я.

Она глубоко вдыхает, словно собираясь прыгать в холодную воду:

– Мы с Эланой, моей лучшей подругой, пошли на школьную дискотеку. Строили из себя крутых девчонок. У нас даже была с собой пачка сигарет, хотя никто из нас не курил. – (Я киваю, ожидая продолжения.) – Был в нашей школе один парень, который мне страшно нравился. Половина девчонок в школе по нему вздыхала, но, как ни странно, ему, похоже, нравилась я.

Мне хочется сказать, что в этом нет ровным счетом ничего странного, но я молчу.

– Дискотека уже подходила к концу, когда он наконец пригласил меня танцевать, и я, напустив на себя равнодушный вид, приняла его приглашение. Все шло отлично до того момента, когда он резко опустил голову, а я столь же резко подняла. В общем, я ударила его башкой по лицу и сломала нос. Кровищи было, ужас! – Лори делает страшные глаза и фыркает со смеху. – Пришлось вызывать «скорую»!

– Вижу, свидания с тобой – это серьезное испытание для мужчины, Лори.

– До свиданий дело не дошло, – возражает она. – Я очень хотела с ним встречаться, но после этого случая он шарахался от меня, как от зачумленной. Его можно понять. – Она стучит себе по черепу костяшками пальцев. – Крепкий, как железо.

– Итак, передо мной главарь мафии ниндзя с исключительно крепким черепом. Понимаю, почему Сара в таком восторге от тебя.

– Думаю, рядом со мной она чувствует себя в безопасности, – говорит Лори, и я не могу понять, прикалывается она или нет.

– Кто бы в этом сомневался! Тебе стоит подумать о том, чтобы открыть охранное агентство.

Лори ставит стакан на стол, усаживается, поджав под себя скрещенные ноги, убирает прядь волос за ухо и пристально смотрит на меня. Когда я был маленький, мы всей семьей каждый год ездили в Корнуэлл. Мама покупала там крошечные статуэтки фей и эльфов, как правило восседавших на поганках или столь же изысканных предметах. Сейчас Лори, сидящая в безупречной позе лотоса, напоминает мне об этих феях. Внезапно я ощущаю приступ тоски по детству, короткий и острый. Чувство такое, будто мы с Лори знакомы давным-давно, хотя это не так.

– Теперь твоя очередь рассказывать, – улыбается Лори.

– Боюсь, у меня нет в запасе столь же шокирующей истории, – говорю я. – Никогда не отрабатывал на женщинах удар головой.

– Поразительно. Что же ты за человек такой?

Она делает вид, что страшно разочарована. И хотя мы оба валяем дурака, ее вопрос я воспринимаю серьезно.

– Что я за человек? Надеюсь, не слишком паршивый!

– Я тоже на это надеюсь! – смеется она.

Ясное дело, Лори не хочет, чтобы ее драгоценная подруга связалась с отвратным типом.

– Кажется, вспомнил кое-что подходящее! – резко меняю я тему. – Если не возражаешь, расскажу тебе о своем шестом дне рождения. Представь себе малолетнего пацана, который, оказавшись в бассейне с шариками, так перепугался, что его папе пришлось бросаться к нему на выручку. Я провалился в эти чертовы шарики на три фута и орал так громко, что меня вырвало. Потом весь бассейн пришлось мыть.

Рассказывая, я припоминаю этот жуткий эпизод во всех подробностях. Удивленные взгляды детей, которых привели на мой день рождения. Гримасы, застывшие на лицах их родителей. Нарядное платье какой-то девчонки, которое я заблевал шоколадным кремом.

– Как ты понимаешь, после этого случая никто из одноклассников долго не хотел приглашать меня на свой день рождения.

– Какая печальная история, – произносит Лори, однако в голосе ее не слышится ни малейшей издевки.

– Ну, я же мужчина, – пожимаю я плечами. – Сумел это пережить. Видно, я сделан из крепкого материала.

Лори снова стучит по своей голове костяшками пальцев:

– Как и я. Хотя я женщина.

– Железная женщина, – киваю я.

– Именно так.

Некоторое время мы молчим, переваривая то, что узнали друг о друге. Теперь я знаю, что она бывает застенчива с парнями и от застенчивости становится неуклюжей. А она знает, что я способен впасть в панику и от страха заблевать все вокруг. Лори берет у меня из рук ложку и пустое ведерко из-под мороженого и наклоняется, чтобы поставить все это на кофейный столик. Я делаю над собой усилие, чтобы отвести взгляд, но мужское мое естество оказывается сильнее. Я пожираю глазами ее грудь, обрисовавшуюся под футболкой, небольшую ложбинку в начале спины. И зачем только женщинам все эти причиндалы? Из-за них мы, мужчины, просто дуреем. Я хочу, чтобы между мной и Лори завязалась платоническая дружба, а при этом пялюсь на нее, мысленно нанося ее рельеф на карту. И не исключено, ночью, во сне, я воспользуюсь этой картой и совершу обзорную экскурсию по ее… так сказать, достопримечательностям. Потом, проснувшись, стану вновь убеждать себя, что мы всего лишь друзья. Но когда я сплю, мое сознание неподвластно решениям моего разума.

Честно говоря, Лори снилась мне уже много раз. Во сне я вдоволь налюбовался ее сливочной кожей и голубыми, как незабудки, глазами. Идиотское сравнение, но что я могу поделать, если это так. Глаза у Лори в точности такого цвета, как чертовы незабудки, которые летом растут на краю поля. Теперь я будут видеть во сне эту крошечную ложбинку на ее спине. И пухлую нижнюю губу, которую Лори, задумавшись, слегка прикусывает. А еще веселые искорки, что пляшут в ее глазах, когда она выпьет. В общем, моя хваленая фотографическая память схватывает не только тексты из учебников. Разумеется, Лори не единственная женщина, которую я вижу во сне. Но должен признать, в последнее время она является мне чаще, чем остальные. Только не подумайте, что я какой-нибудь маньяк и на уме у меня одни женские сиськи. И вообще, хватит об этом, иначе у меня крыша поедет.

– Я так понимаю, сейчас моя очередь, – говорит Лори.

Я киваю, радуясь тому, что она прервала поток моих мыслей, который движется в сторону сексуальной озабоченности.

– Неужели у тебя есть в запасе еще более страшная история, чем первая?

– Боюсь, что нет, – качает головой Лори. – Удар головой мне надо было приберечь под конец. – Она задумчиво прикусывает губу.

Я пытаюсь прийти ей на помощь и подсказываю:

– Может, тебе случалось в ветреный день выйти на улицу без трусов, но в широкой юбке? – (Лори усмехается и качает головой.) – Или отравить кого-нибудь своей стряпней? А может, ты когда-нибудь целовалась с парнем своей сестры?

Взгляд ее устремляется в пространство, в нем светится печаль или какое-то другое чувство, которое я не могу идентифицировать. Черт! Кажется, я ляпнул что-то не то. Лори начинает усиленно мигать, словно пытаясь прогнать слезы.

– Господи боже! – бормочет она и яростно трет глаза тыльной стороной ладони. – Прости, пожалуйста.

– Это ты прости, – лепечу я, совершенно не понимая, чем вызвал подобную реакцию. Мне хочется взять ее за руку, погладить по коленке, как-то утешить, успокоить, но я не двигаюсь с места.

– Ты тут ни при чем, – качает она головой.

Жду, когда она немного успокоится, и спрашиваю:

– Хочешь поговорить об этом?

Лори опускает взгляд и тихонько пощипывает собственную ладонь, как видно, пытаясь физической болью заглушить боль душевную. Мой брат Элби – настоящая заноза в заднице – для этой цели носит на запястье резинку, которой в критические моменты хлопает себя по руке.

– Моя младшая сестра умерла, когда ей было шесть лет, – произносит Лори. – Мне тогда едва исполнилось восемь.

Блин! Мой братец, слава богу, жив! Он моложе меня на четыре года, и, как я уже сказал, второй такой занозы в заднице днем с огнем не сыскать. Но все равно я люблю этого паршивца и не могу себе представить, как жил бы без него.

– Господи боже, Лори, прости!

По щекам ее вновь струятся слезы. Но я уже вышел из ступора и вытираю их большим пальцем руки. Лори начинает всхлипывать, а я глажу ее по волосам и бормочу что-то нечленораздельное, словно мамочка, успокаивающая малыша.

– Сама не знаю, что это я так расхныкалась, – говорит она через пару минут и прижимает к щекам ладони. – Я давным-давно не плакала из-за этого. Наверное, выпила слишком много. – (Я молча киваю, проклиная себя за бестактность.) – Когда люди спрашивают, есть ли у меня братья и сестры, я обычно отвечаю – только брат. И чувствую себя виноватой за то, что не упоминаю о ней. Но так намного проще.

Лори уже не плачет, лишь изредка тяжело вздыхает.

Понятия не имею, что надо говорить в подобных ситуациях. Но сказать хоть что-то необходимо, иначе она сочтет меня бесчувственным чурбаном. Пытаюсь представить, что она сейчас испытывает.

– А как звали твою сестру?

Лицо Лори смягчается. Я чувствую, как ее боль проходит сквозь меня. Острая боль, горькая и сладкая одновременно. Тоска о том, что утрачено давным-давно. Она вздыхает, откидывается на спинку дивана и обхватывает руками свои поднятые колени. Когда она начинает говорить, голос ее звучит иначе, тише, размереннее. Она словно произносит заранее приготовленную речь на похоронах любимого человека.

– У Джинни был врожденный порок сердца. Но она была очень жизнерадостной девочкой, умненькой, веселой. Мы с ней были лучшими подругами. Никогда не расставались. – Лори крепче обнимает собственные колени, сознавая: то, что она скажет сейчас, доставит ей боль. – Потом она заболела воспалением легких. Только что была здесь – и вдруг исчезла… Наверное, никто из нас так никогда и не смирился с этой утратой. Мои бедные мама и папа… – Лори умолкает, словно не находя подходящих слов.

Да и что тут скажешь? Родители не должны хоронить своих детей. Руку она больше не щиплет. Наверное, на свете не существует физической боли, которая помогла бы забыть о таком.

На экране телевизора Ник Кейдж рассекает по шоссе на мотоцикле, играя накачанными мускулами. Здесь, на диване в крошечной гостиной, я обнимаю Лори за плечи и прижимаю к себе. Она закрывает глаза, опустив голову мне на плечо, тело ее сотрясается от судорожных вздохов. В какой-то момент она засыпает. Это хорошо, сейчас ей нужно забыться. Я не двигаюсь, хотя, наверное, мне следует подняться и идти спать. Но я сижу на диване в компании спящей Лори и ощущаю на своем плече тяжесть ее головы. При этом я чувствую… Трудно сказать, что именно я чувствую. Пожалуй, точнее всего подходит слово «умиротворение».

Но я не прижимаюсь лицом к ее волосам, хотя мне очень этого хочется.