Онлайн чтение книги Однажды мы придем за тобой
Элиаху Гольдблюм : Небо, которое смотрит на нас

После вечерней игры, когда я уходил с поля, тренер остановил меня и велел зайти к кабану. Кабан – это сокращение от «кацин бриют нефеш», офицер душевного здоровья, или, попросту говоря, штатный психолог. Поскольку мой интернат организационно включен в структуру ГАДНА[25]ГАДНА – добровольческая молодежная организация в Израиле, готовящая подростков от 13 до 18 лет к службе в Армии Израиля., преподаватели у нас сплошь военные, хотя все уже отставники. Вообще-то меня бы с руками оторвал любой футбольный клуб, вплоть до «Макаби», но я пошел сюда. Это было компромиссом между мной и отцом, поскольку в любом другом месте я получил бы освобождение от призыва. А мне хотелось служить в армии столь же сильно, как мой отец этого не хотел.

Отца можно понять – он кадровый военный, участник боевых действий… то есть, конечно, не боевых действий, а контртеррористических операций. В последнюю войну за территории (которой как бы не было, поскольку мы потерпели поражение… которого тоже как бы не было, ну, в общем, это политика, а мне политика до лампочки) его катер утопили два штурмовика соседей. Сам отец проболтался в море двое суток, пока его не подобрал турецкий сухогруз, после чего лежал с пневмонией и осложнениями в госпитале. Потом комиссия сочла его негодным для прохождения дальнейшей службы и списала на берег, с почестями и солидной пенсией. С тех пор отец ненавидит все, что летает выше десяти метров от земли, – от чаек до спутников.

При чем тут я? А при том, что отец втемяшил себе в голову, что на военной службе я непременно погибну. У него целая теория на сей счет – дескать, генералы разжирели, разучились воевать и любые реальные боевые действия закончатся для ЦАХАЛ[26]ЦАХАЛ – Вооруженные силы Израиля. катастрофой вроде Курской дуги или Дебальцевского котла. Типичная боевая психологическая травма, как сказал все тот же кабан: после того как два штурмовика издевательски изрешетили из тридцатимиллиметровых пушек отцовский «пибер»[27]Пибер – от аббревиатуры PBR, патрульный катер, жаргонное название небольших быстроходных катеров ВМС Израиля., вырывая куски его пластикового корпуса, а экипаж ничем не мог ответить, немудрено разувериться в самой возможности победы.

По правде, я вовсе не такой воинственный, как может показаться, и, вероятно, люблю войну не больше, чем отец. В конце концов, именно война отняла у меня мать. (Конечно, это был теракт, а не боевые действия, но то, что творилось в нашей стране в тридцатых-сороковых, являлось продолжением той проигранной невойны.) Однако мой пока не богатый жизненный опыт подсказывает, что от проблем ни в коем случае нельзя бежать. Потому что убежать от них так же реально, как пытаться скрыться от своей тени. Надо идти навстречу проблемам, а если предстоит драка – драться.

В душе я сентиментален, как девчонка, но никто не посмеет сказать мне это в лицо. Когда я был маленьким, меня били в школе, и от безысходности я научился давать сдачи. Выяснилось, что это неплохо помогает. Я совсем не хотел становиться крутым Уокером, очередной ремейк которого как раз крутили по головидению, но если для того, чтобы остаться собой, надо сделаться жестоким, придется платить эту цену. Мне нравится моя сентиментальность, потому я готов отстаивать ее в драке.

В общем, уклоняться от военной службы я не желал, а отец не хотел, чтобы я служил, и компромисс был найден – в виде спортивного интерната ГАДНА с уклоном в футбол и регби. Здесь мы проходили тиронут[28]Тиронут – общеобязательный курс начальной военной подготовки в ЦАХАЛ., а параллельно тренировались. И если первое мне было по душе, то второе совершенно не нравилось.

Нет, я вовсе не какой-то задохлик, наоборот, физически, пожалуй, крепче сверстников, а уж моей реакции можно только позавидовать. Я действительно мог бы стать кем-то вроде Пеле, Роналду или Нихамутдинова – легендарным форвардом-бомбардиром, вот только футбол не задевает в душе ни одной струночки. Мне он неинтересен. Тренер пытался найти ко мне подход, но махнул рукой и передал меня кабану. Удивительное дело, я заметил, что взрослые охотно спихивают все неразрешимые проблемы в общении психологам, словно те волшебники. Мой современник верит в силу психологии так же сильно и безосновательно, как доисторический человек в магию и колдовство.

Вот только на меня эта магия не действует.

* * *

У кабана я частый гость, именно из-за своего сложного характера. Вот блин. Я абсолютно неконфликтный человек: когда меня не трогают, я тоже никого не задеваю. Честно признаться, где-то там, в глубине души, я боюсь. Боюсь даже тогда, когда дерусь, даже когда побеждаю. Хотя последний раз дрался я, по-моему, года два назад, как только в интернат попал. Типа процедура приема новичка, ну, вы понимаете. Я тогда хорошенько врезал местному здоровиле, Шломо, а если совсем точно, то не ему, а им об стену. В драке надо двигаться быстро, на одну силу полагаться глупо. Я оказался быстрее – перехватил его за шкирятник, когда он пригнулся, пропуская мой прямой в челюсть, и шваркнул головой о ближайшую стенку. Потом спросил, не надо ли добавки. После этой драки меня какое-то время считали нормальным и ученики, и учителя, но это быстро прошло, а потом я впервые очутился на приеме у психолога с красноречивым диагнозом «мишигене»[29]Мишигене ( иврит ) – чудак, странный ( жаргон ).. Это слово я часто слышал от отца, от сверстников, так что не привыкать. Даже уже не обижаюсь на это, почти. Кабан сначала мне посочувствовал и сказал, чтобы я не обращал внимания, но, пообщавшись со мной, понял, что получил на свою голову еще ту болячку.

Все очень просто – я не влезаю в привычные шаблоны. О чем должен думать парень вроде меня? О девочках, о кэше, о том, чтобы быть круче, ну и все такое. Меня все вышеупомянутое интересовало постольку-поскольку. Будь я забитым мальчиком-интеллигентом со скрипочкой, кабан бы такому не удивился, но видеть перед собой крепкого парня, которому, кажется, на роду написано забивать голы на чемпионате мира и пачками укладывать девочек в койку и которому это не то чтобы совсем неинтересно, но, скажем, не принципиально, – это ни в какие ворота. И что тогда я забыл в спортклубе ГАДНА? Одно дело на гражданке, там ты хоть на голове ходить можешь, но армия – совсем иное. В общем, кабан принялся лечить меня от моей головы, хотя и без особых успехов. На сегодняшний день между нами ничья – он не смог превратить меня в нормального, вроде всех остальных, а я не смог убедить его от меня отцепиться.

Кабан говорит, что дурость делает меня одиноким, потому что странный – это всегда опасный и непонятно, что у меня на уме. Я отвечаю, что ничего у меня на уме нет, и это почти правда. Всю жизнь я мечтал стать летчиком. Самолеты кажутся мне верхом совершенства, они прекрасны, как Тэмми Гала[30]Гала, Тэмми – израильская певица, актриса и скрипачка конца XXI века. Известна своими красочными гала-шоу и откровенными фотосессиями (3D-модель обнаженной Тэмми имеется в свободной продаже).. Но как сказать об этом отцу? Для него эти прекрасные существа – ангелы смерти, и я знаю, что ему часто снятся те два «Су», которые превратили его суденышко в ошметки. Самое странное, что пару раз я сам видел этот сон, хотя на борту папиного катера не был по понятным причинам – на момент его затопления до моего рождения оставалось чуть больше двух лет. То еще зрелище, доложу я вам, – страшное, но и красивое, хотя папа эту красоту вряд ли оценил, и я его понимаю – это ж был его катер, а не абстрактное углепластиковое корыто. Я потом аккуратно расспросил отца и понял – мне действительно снился бой, которого я не видел да и не мог видеть. Чудеса!

Так что дорога в небо была для меня закрыта, но небо оказалось единственным, что меня манило. Я мог, без преувеличения, часами глядеть на звезды. Я знал их имена, знал орбиты, параметры движения и характеристики всех спутников, орбитальных станций и космических кораблей, пролетавших над Вади-Аравой, посреди которой располагался рукотворный оазис моего интерната. Наверно, я должен был удивиться, когда понял, что могу довольно точно определить параметры почти любого летательного аппарата, но меня это не удивляло, как не удивляло, например, то, что я угадывал движения мяча и соперников на поле. Мне не надо было бегать, ведь я мог вполне спокойно оказаться в нужном месте, не тратя особых усилий. Тренер же критиковал меня и все мои голы и голевые передачи считал чистой удачей, на которую нельзя полагаться. Чтобы хорошо играть, я должен был научиться играть в команде. А я не хотел. Мне и одному хорошо.

Мне хорошо одному, но это не значит, что мне совсем никто не нужен. Я был бы рад, если бы нашел человека, с которым мне интересно. И совсем не обязательно, чтобы его так же, как меня, увлекало небо, – достаточно и того, чтобы с ним просто не было скучно. А пока мне скучно со всеми, и в первую очередь – с кабаном.

* * *

Я ожидал новую порцию душеспасительно-мозговправительных бесед. Ждал очередного пережевывания все той же жвачки. «Элияху, у тебя стресс, и ты сам в этом виноват! По всем раскладам никакого стрессу у тебя не должно быть. Ты сам себе проблема, спотыкаешься об самого себя. Попробуй жить как все и увидишь, что тебе самому от этого будет лучше». Блин.

А вам никогда не приходило в голову, что если бы такие мишигене, как я, умели жить как все, вы бы никогда не узнали, что они хоть чем-то от вас отличаются? Или думаете, нам хочется быть странными, не похожими на других, вызывая этим недоверие и раздражение? Я пытался дружить с ребятами, но от этих попыток и я, и они чувствовали себя не в своей тарелке. Я встречался с девочками, но у меня никогда не заходило дальше поцелуев под звездным небом, и это несмотря на то, что – я знаю, поверьте, – меня хотят многие. Когда одной, правда, уже далеко не девочке, удалось меня совратить на то, чем безосновательно хвастаются другие ребята, я не испытал особого «упоения». Пожалуй, единственным плюсом стало то, что я теперь мог понять, когда мои сверстники врут о своих победах, а врут они почти всегда. Секс мне понравился так, как нравится, например, крем-брюле – вкусно, но из-за его отсутствия особо не страдаешь. Честно говоря, меня вообще мало что в жизни способно расстроить. И я действительно не понимаю, о каком стрессе талдычит психолог, – конечно, иногда я испытываю душевную пустоту, одиночество, какую-то тянущую тоску, но ничего ужасного.

Порой я чувствую себя совсем одиноким, как одна планета, которая часто является мне в моих фантазиях. Эта странная планета, которую я, скорее всего, выдумал, улетает от солнца так далеко, что и представить трудно, куда-то за пояс Койпера, где темно, как в гробу, и холодно, как… даже не знаю, с чем сравнить. Мне кажется, когда-то на этой планете жили люди, но потом почему-то бросили ее, и теперь она, покинутая, несется в чужих холодных глубинах космоса как символ абсолютного, ни с чем не сравнимого одиночества…

Короче, я шел к кабану «отбывать номер». Первое, чему учит армия, – даже если ты мозгами понимаешь, что отданные тебе приказы бесполезны, тихо промолчи и сделай. С тебя корона не упадет, а проблем меньше.

В конце концов, я ж не прынц Голконды, могу послушать с невинным видом наставления стареющего полковника, от меня не убудет. Я ж ему не деньги одалживаю… тьфу. Я успокаиваю себя подобными мыслями, но без особого успеха. Не люблю визиты к психологу, не люблю футбол, не люблю интернат. Я…

* * *

Однако в тот день меня ждал сюрприз. Кабан был не один.

Нет, не так. Даже не знаю, как сказать, потому объясню, как сумею.

Сначала я увидел ее.

В нашей армии девушки не редкость, так уж повелось. Призыв обязателен для всех, и отсрочкой пользуются немногие. Даже среди слабого пола.

Видал я девочек симпатичных, но все они в армейском шмотье выглядят как-то не так. Что ни говори, а военная форма женщинам не к лицу, определенно. Выскажи я эти мысли вслух, к списку моих странностей добавилось бы клеймо сексиста, потому свои выводы я держу при себе. И вот, словно в насмешку над моими мыслями, в кабинете кабана возникла она. На ней была серая (почти как нацистское фельдграу) униформа ВВС, при этом незнакомка без лишнего стеснения села так, что юбка поднялась выше колен, обнажая стройные загорелые ноги. Лучше ног я не видал с рождения и даже, простите за откровенность, в голофильмах для взрослых. Хотя голофильмы, по-моему, в эстетическом смысле проигрывают даже старенькому 3D – все недостатки фигуры как на ладони… порой и в буквальном смысле, если у вас есть голографический планшет. Первая моя мысль после того, как мозг запечатлел образ гостьи кабана, была о том, что если она, судя по трем золотым шпалам на погонах, капитан ВВС, киноиндустрия понесла тяжелую утрату. Фигура девушки оказалась настолько безукоризненна, что даже униформа, пошитая явно не на таких афродит, ничуть не портила впечатления, а пожалуй, даже наоборот.

Я встретился с ней взглядом, и мне пришел конец. Раньше я и представить себе не мог, что может быть что-то прекраснее, чем полунощная россыпь звезд над Вади-Аравой, но в сравнении с ее глазами все эти звезды казались лишь тусклыми пятнышками на унылом небосклоне.

Девушка приветливо улыбнулась и кивнула мне.

– Вот он, гэврэт-кцина[31]Гэврэт-кцина – госпожа офицер. Обращение к старшей по званию женщине-офицеру., – сказал кабан, – принимайте с рук на руки, не пойму лишь, зачем он вам. Но мне, по крайней мере, одной головной болью будет меньше.

Я еще раз бросил взгляд на погоны девушки. Все правильно, сэранэт – капитан, тогда как кабан – сган-алуф, на два звания старше. Но такое впечатление, что она тут командует, а он подчиняется.

Тем временем девушка кашлянула:

– Можно не так официально, кацин-якар?[32]Кацин-якар – дословно – «дорогой офицер». Неофициальный паллиатив выражения «товарищ офицер», применяемый между незнакомыми людьми, равными по званию, в неофициальной обстановке (или начальником по отношению к подчиненному). Широко употребляется с 50-х годов ХХI века. Мне было бы комфортнее, если бы вы называли меня просто по имени.

– Как скажете, гэврэт Нааме, – покорно склонил голову кабан, а девушка-капитан подмигнула мне:

– Подходите, Элиаху. Садитесь. Я решила пообщаться с вами здесь, чтобы вы заранее не тревожились. Как сказал кацин бриют нефеш, я очень заинтересована в дальнейшем нашем сотрудничестве и не хочу, чтобы вы воспринимали его с опаской.

Она изящно облокотилась о край стола, чуть склонила голову и посмотрела на кабана, старательно отводившего взгляд.

– Скажите, уважаемый сган-алуф, с чего вы решили, что ваш подопечный будет мне неинтересен? Неужели потому, что впервые за свою практику не сумели найти подход к юноше?

Кабан вздрогнул, словно под холодный дождь попал. На гэврэт Нааме он старался не смотреть.

– Видите ли, гэврэт, – ответил он глухо, – я действительно не знаю, чем вашему ведомству может пригодиться Элияху. Разве что вы собираете футбольную команду, но в этом случае придется как-то замотивировать его забивать голы – он это умеет, но не хочет.

Откровенно говоря, гэврэт Нааме достаточно было просто попросить меня – и я с готовностью согласился бы даже в одиночку забивать сборной саудовских или китайских легионеров. Я тоже старался не смотреть на очаровательного капитана – нельзя глазеть на солнце без риска ослепнуть, а на такую женщину – без риска влюбиться… хотя, кажется, мне лично уже поздно было пить минералку и притворяться, будто я не видел эти черты, столь совершенные, словно Господь изваял их не из глины, а как минимум из белого золота…

Нааме тем временем очаровательно улыбнулась кабану:

– Вот как… Простите, кацин, сколько лет вы уже на пенсии?

– Какое это имеет значение? – удивился кабан.

– Наше государство дает всем военнослужащим право работать после достижения пенсионного возраста, – мягким, воркующим голосом пояснила девушка. – Но вы должны хорошо знать, что право – вещь относительная: вы можете служить, пока на все сто выполняете свои обязанности, но если вы… – Нааме прищурилась, – как говорится, потеряли нюх, возможно, лучше отправиться на заслуженный отдых. Армия содержит в своем штате котов, охраняющих продуктовые склады от грызунов, но зачем ей кот, который не ловит мышей? Зачем армии кабан, не способный понять, с каким сокровищем имеет дело?

Кабан опять вздрогнул – определенно Нааме он боялся.

– Что вы такое говорите, гэврэт-кцина? Думаете, я не понимаю, насколько Элиаху превосходит своих товарищей? Но, говоря вашим языком, какой смысл в совершенном оружии, которое не стреляет? Элиаху не имеет никаких целей, ни к чему не стремится, он обладает талантами – и никак не желает…

– …или не может пожелать, – перебила его Нааме. – А не может потому, что вы не дали ему раскрыться. Кацин, вы должны стать для новобранца тем, чем солнце и роса являются для цветка, но вашего тусклого света не хватило на то, чтобы этот цветок раскрылся.

Нааме поднялась с кресла – двигалась она плавно и быстро, как кобра, но не невзрачная, вроде тех, что встречаются на Синае и в Египте, а индийская, которую, по-моему, называют королевской. Завораживающе-быстрая и, внезапно подумалось мне, не менее опасная – то-то кабан струхнул…

– Вы говорите, у него нет цели? Но, может, все дело в том, что вы не интересовались его целями? Вы сразу постарались подогнать его под свои, заставить следовать по указанному пути. Не понимая, что такие, как он, не двигаются в чужой колее – они прокладывают свою!

Я кашлянул, привлекая внимание, и, не глядя на гостью, сказал:

– Простите, гэврэт-кцина, мне, конечно, очень… лестно, что вы так обо мне отзываетесь, но боюсь, кабан… простите, кацин бриют нефеш, к сожалению, прав: я действительно не знаю, к какой цели мне стремиться…

Кабан посмотрел на меня, могу поклясться, с благодарностью, Нааме – с нескрываемым интересом.

– Эли, – сказала она, присев на подлокотник кресла, – можно я буду звать так, по-простому? И ты зови меня по имени, идет?

Я кивнул, хоть и не был уверен, что смогу обратиться к этой женщине, больше похожей на ангела, по-простому, без приставки «гэврэт». Рядом с ней я чувствовал себя каким-то недоделанным.

– Ты говоришь, у тебя нет цели? – спросила она, приближаясь. От нее пахло духами с табачной ноткой; этот запах резко контрастировал с ее эфирным обликом, но при этом составлял с ним потрясающе гармоничный ансамбль. – А мечты? Ведь у тебя есть мечты. – Она не спрашивала, она утверждала и, видя, что я готов не согласиться, добавила: – Просто ты сам себе запретил мечтать. Разве нет?

Я молчал, потому она продолжила:

– Любовь к небу, восхищение звездным пологом, желание взмыть выше облаков – тебе это не знакомо? По глазам вижу, что знакомо, они вспыхнули, стоило мне заговорить об этом. Но на пути к твоей мечте стоит, как тебе кажется, непреодолимое препятствие – чувства твоего отца.

– И что толку в таких мечтах? – произнес я с досадой, по-прежнему не глядя на Нааме. – С таким же успехом я могу захотеть стать Машиахом. Если сказать горе – подымись и ввергнись в море, гора не сдвинется ни на миллиметр, как бы сильно ты ни верил…

Краем глаза я заметил, что Нааме смотрит на меня с интересом. Сейчас она стояла так близко, что я видел, как поднимается и опускается под блузкой ее грудь.

– А тебе хотелось бы сдвигать горы? – тихо осведомилась она. – Или силой мысли останавливать многотонные кометы? Это твоя магия, которой ты грезил в детстве, когда другие читали крамольные для всякого израильтянина фэнтези про эльфов и магов, да?

Я опять непроизвольно кивнул, чувствуя легкую панику, – если это интуиция, то она у Нааме сверхъестественная. В детстве, наслушавшись от отца историй о кометах и болидах, я нафантазировал себе такое… мне казалось, я знаю пути, по которым бродят вечные скитальцы небес, казалось, что могу одной только силой воображения менять эти траектории.

Чушь, конечно.

– Знаешь, Эли, очень многое из того, что кажется нам невероятным, вполне возможно. – Нааме повернулась к окну, выходящему на восток, откуда на интернат надвигалась ночная тьма в саване, сотканном из теней Эдомских гор. – Когда-то в далекой стране один отец сказал, что если бы Всевышний хотел, чтобы люди летали, он сделал бы их крылатыми. А через несколько лет его сыновья смастерили первый в мире летающий аэроплан…

Она обернулась ко мне так быстро, что я вынужден был взглянуть ей в глаза. Они были голубые и напоминали светлый сапфир.

– Эли, Эли, – сказала она. – У некоторых вроде бы сложных задач бывают очень простые решения. Да, я не представилась: сэранэт Нааме Олимта, Зроа ве-ха’Халаль.

Ни фига себе! Каждый ребенок знает, как называется ВВС Израиля – «Хель ха’Авир» но в составе ВВС уже давно, почти семьдесят лет, числится «ве-ха’Халаль» – космическая группировка. Официально она включает несколько десятков спутников различного назначения, неофициально…

Когда ООН вынудила Израиль (вместе с пятью другими странами – новичками ядерного клуба) ликвидировать свои ядерные заряды, мы сделали ставку на высокоточные системы. Поговаривают, в их числе есть и орбитальные бомбардировщики. Конечно, все это тайна, запечатанная печатью царя Шломо, но что-то время от времени просачивается по неофициальным и полуофициальным каналам. Так, стало известно, что незадолго до моего рождения ВКС и ВВС разделили и в ВКС назначили собственного командующего в ранге тааль[33]Тааль – бригадный генерал; примерно соответствует генерал-майору.. Ведь не ради десятка спутников, правда?

– Удивительное дело, кацин-якар, – обратилась Нааме к кабану, – вот Эли и таких, как он, можно по пальцам пересчитать не только в Израиле, но и во всем мире. И он среди них – один из лучших, если не лучший. Камень, отвергнутый строителями вроде вас, будет поставлен во главу угла. Когда-нибудь его имя прославится, можете не сомневаться. И им будет гордиться весь народ, как Иланом Рамон, даже больше. Есть вероятность, что его нога первой коснется поверхности иной планеты, не нашей «домашней» Луны и даже не уже хорошо освоенного Марса… Нас ждут другие миры – и первыми их могут увидеть глаза вот этого «бесполезного» мальчика, запрещающего себе мечтать о небе!

– Мы что, опять начинаем космическую гонку? – удивился кабан. – Но ведь это дорого, даже США, Россия и Китай…

– Мышь легко проскочит в город, безуспешно осаждаемый сильной армией, – улыбнулась Нааме.

Я подумал, что она говорит о моем будущем так, словно я уже согласился на предложение, которое еще даже не высказали. А еще я понял, что да, больше того: предложи она мне живым сойти в геенну, я бы согласился. Ради сапфиров ее глаз я бы и до шеола дошел…[34]Шеол – самый последний уровень ада в иудаизме (геенна, соответственно, самый мелкий); пламя шеола в пятьдесят миллиардов раз сильнее земного и в миллиард раз сильнее того, что в геене.

– Эли, Эли, – вновь обратилась ко мне Нааме, – твой отец не хотел, чтобы ты стал летчиком, но ты и не будешь им. Тебе предстоит отправиться к звездам. Мечтал ли ты о таком? Думал ли соединить воедино две свои страсти?

«Три», – подумал я, отрицательно качая головой. Передо мной открывается небо, полное звезд, и открывает его самая прекрасная, самая желанная женщина на Земле.

Хотя, может, она тоже неземная? Уж не ангел ли спустился с хрустальных небес к одинокому юноше? Конечно, ангелы приходят не без боли, не без крови, и для общения с ними всегда приходится чем-то жертвовать. Но я готов на любую плату.

* * *

– Когда мы летим? – спросил я, когда все формальности, на сей раз уже с командиром части, были улажены.

– Летим? – спросила она, улыбаясь. – Хотя ты прав, до вашего интерната можно только по воздуху добраться. Давай вылетим прямо сейчас, ты не против? Или тебе нужно собраться?

– Да что мне собирать? – пожал плечами я. Вещей у меня было немного. – Минут за пять управлюсь. Просто ведь ночь…

– Ночь – это самое прекрасное время, – ответила Нааме. – Я люблю ночь намного больше, чем суетливый день.

Мы шли к комплексу общежитий. Наверно, если бы кого-то другого вызвали к мелиханам[35]Мелиха – начальство, мелихан – начальник ( жаргон ). так надолго, братва волновалась бы, но на Элиаху всем чихать. Меня никто не ждал. И покидать это место мне было ничуть не жаль. Особенно ради такой цели и в такой компании!

– Но вы точно не устали? – спросил я.

Она рассмеялась:

– Элиаху, а ты еще не понял? Такой умный, такой недогадливый…

Она наклонилась к моему уху, и у меня голова закружилась от запаха ее парфюма и тепла щеки:

– Я такая же, как ты, и все мы особенные. Открою секрет – тебя ждет звездное будущее, но не в Зроа ве-ха’Халаль.

– Как?! – Я даже не понял, что чувствовал, может, обиду, но сердцем понимал, что Нааме меня не обманет – в главном, конечно.

– Все, что я сказала о твоем будущем, правда, – тихо произнесла она. – Ты действительно ступишь на другую планету. Это случится, и будет даже больше того, я пока не могу рассказать обо всем. Но не ради «Зроа ве-ха’Халаль» – у Израиля действительно нет ресурсов для космической программы. Ни у одной страны мира их нет. Человечество замуровано между Марсом и Венерой, но маленькая мышка проскочит внутрь осажденного города. Элиаху, люди, с которыми ты жил все это время, чужие тебе, но я приглашаю тебя в твою семью. Твою и мою. К таким, как мы, к тем, кто говорит с нами на одном языке. И вместе мы отправимся к звездам, согласен?

– Да, – ни минуты не колеблясь, выпалил я. Я не питал особой привязанности ни к чему на Земле. У меня не было ничего такого, о чем бы я пожалел.

– Кстати, я не узнала о тебе только одно – у тебя есть прозвище?

Я отрицательно покачал головой:

– Нет. И не было никогда.

– Так не годится, – нахмурилась Нааме. – У всех должно быть новое имя. Хочешь, я сама его тебе придумаю?

– Конечно! – с энтузиазмом ответил я, чувствуя неведомое мне ранее, разливающееся внутри счастье. Она приподнялась на цыпочки и провела пальцыми по моим щекам, словно выполняя какой-то ритуал.

– Я буду звать тебя Бракиэль, – тихо проговорила Нааме. – Тот, кто глядит в небо.