Онлайн чтение книги Олимпия Клевская
XXXVII. КАК БАНЬЕР, ЯВИВШИСЬ С ВИЗИТОМ К КАТАЛОНКЕ, ЗАСТАЛ ТАМ ПАРИКМАХЕРШУ И ЧТО ЗА ЭТИМ ПОСЛЕДОВАЛО

Однако, как нам известно, Баньер отправился в путь не только затем, чтобы всего лишь исследовать расположение ворот казармы.

Баньер вышел за них с намерением прежде всего навестить Каталонку, отобрать у нее свой рубин и выяснить, каким образом этот перстень попал к ней.

С самого утра, Баньер, как мы уже успели заметить, был крайне раздражен и весьма расположен к скрытности; первой его мыслью было рискнуть всем, лишь бы вырваться на свободу и сбросить с души груз этого страшного происшествия, внесшего в его жизнь чудовищное волнение, которым он был охвачен; но он уже все обдумал и испытывал нетерпение на протяжении двух последних часов, отданных заботам о своем туалете и воинским упражнениям.

Все это, как нетрудно понять, только усилило его яростную жажду разделаться с причиной стольких невзгод.

Именно поэтому, едва лишь Баньер вышел из казармы и завернул за угол, он тотчас поспешил в направлении главного городского театра, близ которого жила Каталонка.

Однако, как бы наш герой ни спешил, он все-таки задержался, чтобы заглянуть к оружейнику и приобрести пистолет, порох и пули.

Покупка обошлась ему в два луидора, взятых из той сотни, что была в кошельке, переданном Олимпией, — даре, которым молодой человек воздержался пренебречь в рассуждении той пользы, какую он предполагал из него извлечь.

Купленный пистолет, вычищенный и заряженный, Баньер сунул в карман и возобновил свои путь к дому Каталонки.

Пистолет не был для него лишь орудием угрозы, простым средством устрашения — о нет, чем ближе подступал миг встречи с этой женщиной, тем яростнее Баньер, стискивая зубы и бледнея, набирался решимости вырвать у нее доказательства своей невиновности, а в случае отказа — размозжить ей голову.

Стучась в дверь Каталонки, он питал именно такое намерение, и это не придавало его чертам выражения нежной любезности.

Открыть ему вышла парикмахерша.

Коль скоро он предполагал, что это создание несомненно замешано во всем происшедшем, Баньер отнюдь не огорчился, что случай, идя навстречу его желаниям, послал ему не одну, а обеих интересующих его особ.

При виде его парикмахерша отпрянула шага на два назад, что позволило Баньеру беспрепятственно переступить порог дома.

Войдя, он запер за собой дверь на все засовы.

— Боже милосердный! — вскричала парикмахерша. — Что нужно от нас этому драгуну?

Баньер сообразил, что нельзя прежде времени пугать дичь, и, вымучив улыбку, спросил:

— Что такое? Вы, милейшая, не узнаете меня?

— Ах! Бог мой! Это ж господин Баньер! — воскликнула парикмахерша. — Ну и ну, надо же, а я вас и не признала.

— Как? Вы не узнаете своих друзей? — промолвил Баньер, стараясь придать своему голосу всю возможную приторность.

— И потом, у вас был такой свирепый вид…

— Все дело в мундире, это он придает мне подобный вид. Но скажи-ка мне кое-что, любезнейшая.

— Что, господин Баньер?

— Каталонка… она дома?

— Гм… ну да! Ах, она так обрадуется!

— Чему же это?

— Да вашему приходу. Она всегда была к вам неравнодушна, красавчик вы бесчувственный.

— Ну вот еще, милочка, — пожал он плечами. — Ты просто насмехаешься надо мной, Агата.

— Нет, честное слово! Впрочем, — прибавила она с бесстыдной улыбкой, — вы можете убедиться в этом, и не позднее, чем тотчас.

— Что ж! Может быть, отправимся с ней повидаться, парикмахерша души моей? Только ты уж меня проводи.

— Но вы же и сами знаете, где ее искать! Она в своем будуаре.

С тех пор как Каталонка вступила в связь с аббатом д'Уараком, у нее появился будуар.

— Неважно! Проводи меня все-таки, — отвечал Баньер. Парикмахерша не усмотрела в этом ничего опасного;

она стала подниматься по ступеням плохо освещенной лестницы впереди Баньера, следовавшего за ней по пятам.

Внезапно коридор наполнился светом. Это парикмахерша распахнула дверь будуара, сквозь которую Баньер увидел Каталонку, сладострастно раскинувшуюся на софе — предмете мебели, нескромности которого Кребийон-сын был обязан своей известностью.

— Вы только послушайте, сударыня, — сказала парикмахерша, — ведь это господин Баньер.

Баньер, войдя следом за ней, запер дверь будуара на ключ так же, как только что запер внешнюю дверь на засовы.

— Господин Баньер? Где? — спросила Каталонка, которая, как ранее парикмахерша, не сразу узнала своего гостя в его новом наряде.

— Да вот же он, в солдатском мундире. Смотрите, как он ему к лицу; только, по-моему, в этой одежде у него ужасно грозный вид.

В это мгновение Баньер закончил свою операцию с замком и, для большей безопасности засунув ключ от дверей будуара к себе в карман, повернулся к Каталонке.

Бледность его лица была теперь уже не простой, а мертвенной.

Выражение его глаз ужаснуло Каталонку.

— О да! Вид действительно грозный, — произнесла она, вставая. — Что с вами такое, господин Баньер?

Баньер шагнул к ней, сдвинув брови, его дыхание со свистом вырывалось наружу сквозь сжатые зубы. Не отвечая на вопрос, он процедил:

— Вашу руку!

Каталонка медленно подняла правую руку, лепеча в испуге:

— Боже мой! Боже мой! Чего вы хотите?

Поймав руку Каталонки за запястье, он стал один за другим разглядывать перстни, которыми были унизаны ее пальцы.

Рубина г-на де Майи среди них не было.

— Другую, — приказал он.

— Боже! Он сумасшедший! — прошептала парикмахерша.

Баньер взял левую руку, как до того правую, за запястье, и, едва он глянул на нее, глаза его сверкнули.

Он и в самом деле узнал перстень с рубином, проданный им еврею Иакову.

— А! — вскричал он. — Все верно! Вот он!

— О чем вы? — спросила Каталонка, дрожа всем телом. Однако Баньер заранее решил отвечать на ее вопросы не иначе как своими вопросами.

— Где вы украли этот перстень?

— Как это украла? — взвизгнула Каталонка, принимая оскорбленный вид.

— Я спрашиваю, где вы украли этот перстень? — повторил Баньер, топнув ногой.

Спеша добиться ответа, он так стиснул ей запястье, что бедняжка застонала.

— На помощь! — завопила парикмахерша. — Помогите! Убивают!

Баньер, не отпуская руки Каталонки, взглянул на нее через плечо:

— Эй, вы там! Вам бы лучше помолчать!

Однако, поскольку тон произнесенных им слов был как нельзя более далек от успокоительного, парикмахерша не только не умолкла, но с новой силой принялась испускать вопли и горестно всплескивать руками.

Тогда, отпустив Каталонку, Баньер одним прыжком настиг парикмахершу, схватил ее левой рукой за шею и поволок к хозяйке будуара, в грудь которой он направил дуло пистолета, извлеченного им из кармана.

— Ну, — проговорил он с устрашающей решимостью, — у меня нет времени выслушивать жалобы и стенания. Откуда взялся этот перстень? Кто вам его дал? Говорите, или я убью вас!

Каталонка поняла, что ее жизнь висит на волоске над могильной ямой.

— Аббат д'Уарак, — произнесла она.

— Значит, вы любовница аббата д'Уарака?

— Но…

— Вы любовница аббата д'Уарака, да или нет?

— Да.

— Отлично. Для начала вы возвратите мне кольцо.

— Но…

— Для начала вы возвратите мне кольцо!

— Вот оно.

— А теперь вы напишете мне расписку в том, что вы любовница аббата д'Уарака и что это он дал вам кольцо.

— Но…

— Гром и молния!

— Я напишу все, что вы хотите! — закричала Каталонка, падая на колени, так ужаснуло ее выражение лица Баньера.

В это время парикмахерша, о которой Баньер более не думал, однако продолжал сжимать ее шею, притом все крепче, с яростью, возрастающей по мере того как Каталонка пыталась ему возражать, обмякла в его руках, словно змея в когтях орла.

Только тут до Баньера дошло, что он может задушить ее.

К тому же ему все равно предстояло отправиться на поиски пера, чернил и бумаги, чтобы Каталонка могла написать свою расписку.

Он немного ослабил железную хватку своих пальцев.

— О! Пустите! О! Пустите меня! — придушенным голосом прохрипела парикмахерша.

— А если я вас отпущу, мы будем благоразумны и обещаем помалкивать? — осведомился Баньер.

— Ни словечка не пророню!

— Хорошо.

И он отпустил парикмахершу, которая сползла на пол и распласталась там, моля о милосердии.

Затем Баньер направился прямо к круглому столику, который он сразу заметил и на котором, будто в предвидении его визита, были приготовлены перо, чернила и бумага.

Он взял все это и положил перед Каталонкой:

— Пишите.

У Каталонки уже не оставалось ни малейшей воли к сопротивлению, но рука у нее так дрожала, что ей требовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя.

— Ну-ну, — сказал Баньер, — давайте успокоимся. Я подожду.

И он действительно стал ждать, поигрывая курком своего пистолета, то взводя его, то возвращая в прежнее положение с мрачным, угрожающим лязгом.

Этот звук возымел действие более решительное, чем все нюхательные соли и мелиссовые настойки, какие только существуют на земле.

Каталонка взяла перо и, поглядев на Баньера, сказала:

— Что ж, диктуйте, я буду писать.

— Нет уж, — заявил Баньер. — Вы потом, чего доброго, вздумаете утверждать, будто я вас принудил. Пишите сами, но только извольте быть правдивой и излагать кратко и ясно.

Каталонка написала:

«Я заявляю, и это является чистой правдой, что перстень с рубином, который я отдаю г-ну Баньеру, был мне подарен отнюдь не г-ном Баньером, но аббатом д'Уараком, моим любовником».

— Хорошо, — обронил Баньер, следивший глазами за ее пером, ловя каждое слово по мере того, как строки рождались на бумаге. — Теперь распишитесь.

С тяжелым вздохом Каталонка поставила свою подпись.

— А теперь кольцо, — приказал Баньер.

Каталонка испустила еще более горестный вздох, однако колебаться тут не приходилось, и она возвратила перстень.

Баньер осмотрел украшение, чтобы удостовериться, что это тот самый рубин, и, полностью в том убедившись, надел кольцо себе на мизинец.

— А теперь, — объявил он, — поскольку я не вор и в мои намерения не входит причинение вам материального ущерба, держите!

Он выгреб из кармана пригоршню луидоров, швырнул их Каталонке в лицо и бросился вон из будуара.

В дверях он, впрочем, приостановился, опасаясь, как бы та или другая их двух не высунулась в окно и не позвала стражу, чтобы его арестовали при выходе из дому.

Но они кинулись собирать брошенные Баньером луидоры: претендовать на них полузадушенная парикмахерша сочла себя в столь же неоспоримом праве, как и полумертвая от испуга Каталонка.

Убедившись, что с этой стороны ему бояться нечего, Баньер, перепрыгивая через ступеньки, сбежал по лестнице, выскочил на улицу и со всех ног понесся в направлении улицы Монтион, где, как мы помним, обитала Олимпия.