ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ, описывает некоторых пассажиров «Алькантары», проснувшихся в одно время, но в разном расположении духа

Онлайн чтение книги Остров тетушки Каролины
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ, описывает некоторых пассажиров «Алькантары», проснувшихся в одно время, но в разном расположении духа

На свете есть много причин, по которым человек просыпается.

Крестьянина будят трели жаворонка, бланицких рыцарей[6]Бланицкие рыцари – персонажи старинной чешской легенды, обработанной А. Ирасеком. – чтение страстей господних, нерадивого чиновника – статья в «Дикобразе». Чешский романист просыпается при мысли о гонораре, и то не всегда. И, наконец, в особых случаях человек открывает глаза от звона будильника. Только поэт пробуждается сам по себе. Сон у него тревожный. Даже во сне он продолжает решать мучительную задачу: слишком много или слишком мало места уделил он любви в своих лирических стихах; и то и другое будет иметь плохие последствия, если дело дойдет до выдвижения на премию имени города Тргове Свини.

Франтика разбудила крыса, пробежавшая у него под самым носом в тот момент, когда ему снилось, что он лежит, завернутый в «Правительственную газету», на пороге кабинета начальника отдела министерства социального обеспечения в ожидании, как с ним поступят соответствующие официальные органы.

Сон был такой страшный, что Франтик вскочил со своего ложа и, широко раскрыв глаза, огляделся вокруг.

Каюта тонула в странном сине-зеленом полумраке. По предметам бегали мерцающие блики и тени, и от этого казалось, что они таинственно колышутся. Франтик почувствовал себя рыбой, плавающей в аквариуме. Только через некоторое время, когда за его спиной раздался громкий храп, он вспомнил, где находится.

Ну конечно, вон там в углу стоит старый дубовый шкаф, на котором Джон Смит плавал по Темзе! А вон на стене висит карта Англии. На столе все еще валяется пустая бутылка из-под виски, а за столом, положив голову на руки, крепко спит сам Джон Смит – подкидыш, хорошо знакомый с Флитом и законами тысячелетней давности, соперник его величества английского короля, добровольно заточивший себя в эту каюту, где им могут любоваться морские окуни, когда им только заблагорассудится, потому что иллюминатор каюты расположен ниже ватерлинии.

Доброе сердце Франтика наполнилось состраданием. Но ненадолго. Практическая жилка, присущая Паржизекам, скоро взяла верх, и он задал себе вопрос: «Разве судьба, сыгравшая злую штуку с Джоном Смитом, лучше, обошлась с Франтиком Паржизеком?» Ответ был один: нисколько!

Правда, ему наконец удалось догнать тетушку Каролину. Возможно, в эту минуту он находится от нее на расстоянии каких-нибудь ста метров. Но что толку от этого, если тетушка все равно недосягаема, как звезда в небе?

А что если выйти сейчас на палубу, постучать в каюту капитана и вежливо сказать: «Сэр, мне необходимо видеть пани Каролину Паржизекову, которая доводится мне теткой, и сообщить ей одну важную новость. Но я не знаю, где ее искать. Очень прошу вас приказать старшему коридорному сообщить мне номер ее каюты или проводить меня к ней лично».

Может Франтик так сделать? Конечно, да. Путь это прямой, честный и наиболее простой. Но не менее просто догадаться, что из этого выйдет. Франтика, без сомнения, схватит мускулистая рука первого попавшегося матроса и бросит в какую-нибудь темную дыру, где ему придется коротать остаток своей жизни на манер Джона Смита.

Почему? Потому что у Франтика Паржизека нет билета ни первого, ни второго, ни третьего класса, даже входного билета, дающего право свободно располагаться на палубе пассажирских пароходов его величества. У него нет белых фланелевых брюк, твидового пиджака, легкой фетровой шляпы, нейлоновой рубашки и нейлоновых полосатых носков, свидетельствующих, что их обладатель пользуется многочисленными привилегиями, исправно платит налоги и придерживается попеременно то консервативных, то либеральных взглядов.

Франтик погрузился в размышления. Но чем больше он думал, тем безнадежней представлялась ему действительность. Пожалуй, и в самом деле не остается ничего другого, как разбудить Джона Смита и попросить его совета. Франтик решил так и сделать: разбудить не откладывая, как можно деликатнее.

Подойдя к спящему Джону Смиту, он постоял немного, затем пальцем легонько коснулся его плеча.

Реакция была удивительной. Джон Смит мгновенно вскочил, бросился куда-то за шкаф, сдернул со стены старинную шпагу и стал в оборонительную позицию. Глаза его пылали, острая бородка задорно выпятилась, седые бакенбарды, окаймляющие лицо, ощетинились. Физиономия у него была в эту минуту воистину устрашающая. Так ощериться мог только ирландский терьер, вцепившись в икры английскому джентльмену.

Но это продолжалось недолго. Постепенно свирепое выражение исчезло с его лица, шпага опустилась, и Джон Смит, слегка откашлявшись, сказал с учтивостью, свойственной людям, у которых играть роль в истории вошло в привычку.

– Я надеюсь, вы извините мое поведение, сэр. Вероятно, оно вам показалось несколько необычным. Но мне приснился отвратительный сон…

– И мне тоже! – радостно выпалил Франтик; люди всегда бывают довольны, когда узнают, что они не одиноки в беде. – Мне приснилось, будто я лежу завернутый в «Правительственную газету».

– О, это, конечно, ужасный сон, – вздохнул Джон Смит и горячо пожал Франтику руку в знак глубокого сочувствия. – Но бывают сны и похуже. Сон, привидевшийся мне, убедит вас в этом, если только у вас хватит терпения меня выслушать. Снилось мне, будто я – Генрих VIII и женат на своей четвертой жене, Анне Клеве, которая, как вам известно, была очень худая, а потому презлющая. Я не люблю тощих женщин. В тощем теле духу негде приютиться, вот он и рвется наружу и творит всевозможные пакости. Так вот, моя жена вознамерилась отправить меня на тот свет, ссылаясь на равноправие женщин. Она утверждала, что если в старые, допотопные времена в Англии мужья обладали правом казнить своих жен, то в современную эпоху должно быть как раз наоборот. «Я не сомневаюсь в том, что вы меня очень любите, ваше величество, – сказала моя жена, когда объявила мне о своем решении. – Но я боюсь, что ваша любовь исчезнет, если вы будете продолжать видеть во мне существо низшего порядка, наделенное заурядными способностями, в чьи обязанности входит только стирать белье, рожать принцев и принцесс, покупать коронационные драгоценности и тому подобное. Сознание того, что я – равная вам во всех областях, наверняка подогреет вашу любовь ко мне. За портьерой уже стоят наготове шесть палачей. Поцелуйте меня в последний раз, ваше величество!» Хотя слова эти звучали вполне разумно, я не пожелал с ними согласиться. Моя жена, как я уже сказал, была очень худа и безобразна. Мысль, что я должен поцеловать ее, прощаясь с этим светом, и во сне возбудила во мне сильное негодование. Теперь вам понятно, сэр, почему я был вынужден обнажить шпагу. К счастью, в эту минуту я проснулся.

У Франтика, выслушавшего с неподдельным интересом эту поучительную историю, чуть не сорвались с языка вопросы, касающиеся тех подробностей, которые остались для него неясными, но он вовремя спохватился. Мальчик сообразил, что время идет, а ему еще ни на шаг не удалось приблизиться к своей цели. И если раньше он сомневался, согласится ли Джон Смит помочь ему в розысках тетушки, то теперь он готов был совсем отказаться от этой мысли. Франтик горько сожалел, что в учебную программу городских школ не была включена как обязательный предмет дипломатия – наука, позволяющая без больших затруднений убеждать противника делать совершенно обратное тому, что он намеревался. Но взялся за гуж – не говори, что не дюж. И Франтик выпалил с грубой откровенностью:

– Я хотел бы вас попросить кое о чем, сэр!

– Гм, – пробормотал невнятно Джон Смит; очевидно, он еще был во власти сновидений.

– Речь идет о пани Каролине Паржизековой из Глубочеп, – выдавил из себя с трудом Франтик.

Джон Смит нахмурил брови.

– Я не знаю никакой пани Паржизековой из Глубочеп и не интересуюсь ею, сэр, – ответил он резко. – Меня занимает спор, который я веду с наследником Вильгельма Завоевателя касательно открытого мною острова. Кроме того, я остался должен администрации Флитской тюрьмы шестнадцать фунтов семь шиллингов пять пенсов. Я – британский подданный, сэр!..

В другое время это сообщение возбудило бы во Франтике горячее сочувствие. Но в данный момент он думал только о том, что Джон Смит не попался на удочку и придется идти к цели, используя свои скудные познания в дипломатическом искусстве. По счастливой случайности ему был известен один из основных законов дипломатии, гласящий: строго придерживаться правды не следует.

– Я надеюсь, сэр, – сказал он очень спокойно, – что судьба барышни Паржизековой не будет для вас совершенно безразлична. Она тоже собирается вступить во владение островом.

– Что?..

– Да. Островом, который находится во власти людоедов. Она об этом не знает. Я должен предупредить ее об опасности.

– У-гу, – сказал Джон Смит и задумался.

– Барышня Паржизекова – моя тетя, сэр. Это необыкновенно благородное существо, и я не прощу себе, если она попадет в беду.

– Э-э… – произнес Джон Смит и невольно потянулся к бутылке, которая оказалась пустой.

– Мне кажется, – продолжал Франтик, и на лбу его выступил пот, – что с вашей помощью я мог бы ей подать о себе весточку. Она где-то на этом пароходе, но мой костюм в таком печальном состоянии, что мне нельзя показаться на палубе.

– Э-э, э-э!.. – кивнул Джон Смит. Лоб его морщился все больше и больше.

Некоторое время стояла тишина, слышно было лишь, как где-то в глубине парохода стучали машины. «Все кончено, – подумал Франтик и чуть не заплакал, – не увижу я больше тетушки Каролины. Разве только на колу. Но это будет поздно…»

Во Франтике вдруг проснулась паржизековская гордость. Он сжал кулаки и без всяких околичностей и дипломатических уверток рявкнул:

– Будете вы мне помогать, черт вас возьми, или нет?

Если Франтик надеялся, что его резкие, необдуманные слова подействуют на Джона Смита, то он ошибся. Джон Смит, ничего не видя и не слыша, стоял у стола в глубокой задумчивости и приглаживал свою бороду; очевидно, он разрешал какую-то очень важную проблему. Наконец он очнулся и, помедлив немного, спросил:

– Она тощая?

Сердце Франтика запрыгало от радости. Ведь если Джона Смита смущал только этот пункт, его так легко успокоить!

– Она весит сто шестьдесят килограммов, – твердо и независимо ответил Франтик, рассудив, что набросить десять килограммов в данном случае не повредит. И он не ошибся. Лицо Джона Смита мгновенно прояснилось. Так бывает, когда закрывшие небо зловещие тучи рассеются и сквозь них проглянет яркое солнышко.

– Триста двадцать фунтов[7]Английский фунт – 453,6 грамма.… – повторил Джон, задыхаясь от восторга. В глубине души он был не прочь стать обладателем такого сокровища. – Я буду счастлив помочь вам в ваших затруднениях, сэр, – сказал он и учтиво поклонился.

– Вы дадите мне какое-нибудь платье? – нетерпеливо спросил Франтик.

– Ни в коем случае. Я считаю нецелесообразным, сэр, чтобы вы подвергали себя опасности, расхаживая переодетым. Мне будет очень приятно познакомиться с вашей уважаемой тетушкой Каролиной Паржизековой лично. Я надеюсь, что встречу ее на палубе.

Сделав это категорическое заявление, Джон Смит открыл дубовый шкаф и вынул оттуда длиннополый сюртук коричневого цвета, брюки в желтую и зеленую клетку, широкий галстук цвета бургундского и высокий серый цилиндр. Разложив вышеперечисленные предметы туалета на постели, он принялся их любовно осматривать.

* * *

Утверждение, что женщина – вечный источник неприятностей в жизни мужчины, не является преувеличением. Пусть каждый, кто в этом сомневается, посмотрит, что делается в каюте № 67 в ту минуту, когда Джон Смит с восторгом раскладывает на постели свои клетчатые брюки. Он увидит там сухопарого мужчину по имени Арчибальд Фогг, который сидит на постели и мрачно смотрит в пространство. А все потому, что в жизнь этого человека вошла женщина.

Да, в это утро Арчибальд Фогг проснулся в отвратительном настроении. Ему приснилось, будто над его ложем склонились мистеры Хейкок и Дудль и по очереди задают ему вопросы, на которые, к сожалению, он не находит ответа.

– Что сделали вы за это время, мистер Фогг, чтобы снискать расположение мисс Паржизек? – задал ему вопрос мистер Хейкок, сверля его взглядом василиска.

– Хорошо ли вы заботились о нашей клиентке в Триесте? – спросил мистер Дудль, и его водянистые рыбьи глаза заблестели не менее страшно. – Сумели вы проникнуть в ее намерения?

– Мы рассчитываем, мистер Фогг, – заявили мистеры Хейкок и Дудль разом, – получить от вас в ближайшее время каблограмму с сообщением, что мисс Паржизек от вас без ума и уладить дело с жемчугами вам ничего не стоит.

Правда, оба мистера скоро растаяли в воздухе, но вопросы остались.

Мистер Фогг проснулся в холодном поту. Он проклинал то злосчастное легкомыслие, которое толкнуло его в отеле «Виктор-Эммануил» ущипнуть тетушку Каролину за подбородок, вместо того чтобы поклониться и с изысканной вежливостью сказать ей: «Я – Арчибальд Фогг, сударыня, и жду ваших приказаний».

Но как мог он догадаться, что ужасная женщина с канарейкой в клетке и ботаническим садом на шляпе и есть мисс Паржизек? Он почему-то представлял себе ее сухой старой девой, а эта особа, покажись она на противоположном углу ринга, навела бы панику и на самого Джо Луиса.

Арчибальд Фогг пытался отмахнуться от этих воспоминаний, унизительных для его достоинства, но это ему не удавалось. Снова и снова представлялось ему, как бежит он через холл отеля, сжимая в кулаке пять лир (и сейчас при мысли об этом он содрогается от ужаса), как пытается разыскать лавку, где можно купить корм для проклятой птицы, именуемой Маничком. А потом возвращается ни с чем и, не найдя в себе смелости постучаться в дверь к тетушке Каролине и сообщить ей эту неприятную весть, запирается в своем номере. И сидит там до тех пор, пока не становится известно, что эта грубиянка в сопровождении каравана носильщиков отправилась на пристань.

Только тогда отважился он выйти из комнаты. На палубу «Алькантары» он пробрался в последнюю минуту, когда уже были отданы концы.

Все эти воспоминания не из приятных. Но куда печальней думать, что, несмотря ни на что, он должен познакомиться с мисс Паржизек и выполнить обязанности, возложенные на него конторой «Хейкок и Дудль».

Арчибальда Фогга мороз по коже продирал от одной мысли об этом. Приказав принести себе завтрак в каюту, он мрачно спросил стюарда, какой напиток тот мог бы рекомендовать человеку, которому долгое время предстоит заниматься решением серьезных вопросов. Стюард без колебаний ответил, что в подобных случаях незаменим «Наполеон» тридцатидевятилетней выдержки. Арчибальд Фогг согласился с его советом, уселся в кресло и погрузился в свои мысли…

* * *

Нечто подобное происходило и в каюте № 23. Там тоже проснулся человек, преследуемый жестокими ударами судьбы, причем сначала ему показалось, что он продолжает грезить. Это был молодой мужчина атлетического телосложения, одетый в полосатую, синюю с желтым, пижаму и лакированные ботинки; он лежал на постели, сознание его все еще окутывал туман блаженного забвения.

Если бы в эту минуту кто-нибудь его окликнул: «Алло, Перси!» – он, по всей вероятности, отозвался бы. Может быть, он вспомнил бы даже, что фамилия его, унаследованная от отца, – Грезль, что он корреспондент газеты «Нью-Джерси кроникл» или по крайней мере был им до недавнего времени. Но ни за что на свете не мог бы он сейчас припомнить, как очутился в этой странной комнатушке с круглым окном, за которым вместо рекламы патентованных подтяжек фирмы «Бронкс» виднеется нечто необъятное, синее, неприятно колышущееся.

И только когда нал этой отвратительной массой, бултыханье которой напомнило ему по странной ассоциации спазмы в желудке, пролетела чайка, он понял: перед ним море. Затем память его заработала быстрей.

Перед его глазами проплыли две бутылки «Хайленд Квин» и лицо Тедди Адамсона, друга детства, которого он не видел уже пять лет и встретил неожиданно накануне вечером, когда тот шагал навстречу ему по палубе этого паршивого теплохода. Бутылки и Тедди скоро слились в одно, причем таким оригинальным образом, что Перси пришел в изумление.

У Тедди, имевшего в начале дружеской беседы у стойки бара одну голову, через некоторое время появилась вторая, а когда Перси прощался с ним, их оказалось уже три. Перси сильно заинтересовался этим необыкновенным явлением природы. Он пытался уговорить своего друга повременить с уходом, надеясь, что у него вырастет четвертая голова, – Перси не хотел лишиться такого интересного зрелища. Но Тедди наотрез отказался. Он заявил, что с него хватит одной головы, но он ничего не возражал бы против того, чтобы у него выросли четыре ноги. С его точки зрения, человеческое племя недостаточно вооружено на случай столкновения с «Хайленд Квин» и другими подобными напитками. У некоторых бессловесных тварей, например у сороконожек, куда лучше обстоит с этим дело. Перси возразил, что, конечно, по части устойчивости сороконожки вне конкуренции, однако он не представляет себе, как бы он управлялся с сорока ногами, если сейчас не может справиться с теми двумя, которые у него есть. На это Тедди уже ничего не ответил: он свалился под стол и захрапел.

Больше Перси Грезль ничего припомнить не мог. Эти приятные воспоминания маячили живописным островом в океане времени, и Перси был просто не в состоянии от них оторваться. Но чем больше думал он о минувших наслаждениях, тем ясней становилось, что им предшествовали какие-то события и после них тоже что-то должно было происходить. В этом Перси не сомневался. Он мужественно сжал губы и приготовился к самому худшему. И в эту минуту сон окончательно слетел с его вежд, и перед ним предстала действительность.

Ее никак нельзя было назвать розовой. Скорей всего цвет ее напоминал серое небо побережья Лабрадора. До сознания Перси наконец дошло, что его путешествие на борту «Алькантары» не имеет ничего общего с увеселительным турне вокруг света, как он еще за минуту перед тем предполагал, что он едет в Аден, – одно из самых отвратительных мест на земном шаре, где американские цивилизаторы собираются рекламировать преимущества швейных машин «Ураган», детских погремушек «Торнадо» и авторучек «Тайфун». Для достижения этой цели там должны изжариться живьем на солнце один редактор и три его помощника. Эту печальную участь готовился разделить с ними и Перси. Почему? Всего лишь из-за маленькой оплошности, допущенной им при описании торжеств, которые устраивал в Центральном парке по случаю своего шестидесятилетия сенатор Уоррен; цитируем короткий, но по своему содержанию примечательный отрывок из статьи Перси, посвященной этому событию:


Прием, устроенный гостям, был блестящим, он превзошел все виденное нами в этом сезоне в Нью-Йорке. На нем присутствовали также иностранные делегаты, чья экзотическая непосредственность и сердечное отношение к сенатору Уоррену возбуждали всеобщее внимание и глубокую симпатию. Особенно трогательна была минута, когда одна из делегаток, принадлежащая к какому-то чернокожему племени, подошла во время произнесения торжественного спича к сенатору и поцеловала его со слезами на глазах в щеку. Сенатор Уоррен очень сердечно ответил на поцелуй. Пусть это еще раз покажет иностранным державам, относящимся к нам с предубеждением, что Америка питает одинаково дружеские и горячие чувства ко всем народам мира, в том числе и к представителям низших рас…


Надо сказать, статья вызвала необыкновенную сенсацию. Однако в ней обнаружилась неточность: особа, поцеловавшая сенатора Уоррена, оказалась не представительницей чернокожего племени, а самой миссис Уоррен, которая только что возвратилась из Майами; загорелое лицо и руки, пестрые побрякушки на ее шее ввели в заблуждение рассеянного Перси.

И вот теперь Перси плыл в Аден, самое жаркое место на свете; там в захолустном филиале редакции американской газеты он должен был, обугливаясь на солнце, коротать свою до сих пор подававшую надежды молодость.

Когда Перси все это вспомнил, он послал отборные проклятия в адрес судьбы, спустил ноги с постели и, сразу протрезвев, задумался. Да, все говорило о том, что единственный способ отвертеться от ссылки в Аден и снискать снова расположение начальства – это найти хорошенькую сенсацию для «Нью-Джерси кроникл», причем как можно скорее. И уж во всяком случае сенсацию не рядовую, а такую, которая взбудоражит Штаты, облетит всю страну с севера на юг, с запада на восток. Как это сделать, ему пока не было известно. Но он знал наверняка, что задача будет им решена.

Перси глубоко вздохнул. Он занимался своей работой уже десять лет и понимал: стоящая сенсация – это редкая птица. На свете происходит множество невероятных вещей, и люди уже почти ничему не удивляются. Сообщение о том, что судья Барнс вступит в свою должность только через полгода, после того как отсидит шесть месяцев в тюрьме за контрабандный провоз виски, оставляет их равнодушными. Известие, что мистер Стилмен из треста «Стандард моторс» подвергнут наказанию министерством просвещения за ликвидацию перед самым началом учебного года республики Гондурас, в результате чего пришлось наскоро исправлять географические атласы, вызывает у них только снисходительную усмешку. Даже сообщение, что город Миннеаполис обязан небывалым наплывом туристов исключительно особой премии, которая выдается здесь каждому тысячному приезжему, погибающему под колесами омнибуса, не вызывает в пресыщенном читателе другой реакции, кроме легкого пожатия плеч.

Чтобы написать нечто такое, что всерьез взволнует людей, журналист должен обладать в нынешние тяжелые времена действительно сверхъестественными способностями. Перси снова тяжело вздохнул. Его фантазия заработала вовсю. Она рисовала ему самые соблазнительные картины. А что, например, если он разоблачит большевистского шпиона, который украл статую адмирала Нельсона с Трафальгарской площади и сам пытался продать сообщение об этом происшествии в «Нью-Джерси кроникл»? Или вот хорошо бы уличить Ференцвароша в том, что он обеспечил победу венгерской команде футболистов, поставив тайком в нападение несколько чехословацких игроков. Или…

Перси горько усмехнулся и безнадежно махнул рукой. Он хорошо знал, что подобными трюками не расшевелишь презренную толпу, получившую в дар от американской цивилизации право ежедневно покупать газеты.

На такие штуки он уже пускался. Правда, читатель просматривает эту писанину, но считает себя обманутым, потому что желает получать из газеты еще никому не известные сведения. Нет, так дело не пойдет.

Перси вздохнул в третий раз. Душная редакционная конура в Адене опять всплыла в его воображении, и это так на него подействовало, что он невольно потянулся к бутылке. Но последние капли «Хайленд Квин» уже давно испарились из этой благородной посуды, и окружающее сразу показалось ему еще мрачнее.

Оставалось положиться на судьбу. И Перси так и сделал. Позвонив стюарду, он потребовал бутылку «Болса» и снова присел на край постели. Он решил, что будет ждать, пока судьба не подаст ему знак. Если есть на свете благодетельное существо, которое может его спасти, оно отзовется. И тут Перси овладела шальная идея – одна из тех, что приходят вам в голову в детские годы, когда вы начитаетесь сказок и детективных романов авторов женского пола: первый звук, который нарушит тишину его каюты, будет сигналом того, чтобы Перси встал и пошел туда, откуда он донесся… А там…

Размышления Перси были прерваны. Раздался звук. Он шел из соседней каюты. Перси готов был дать руку на отсечение, что хотя это и невероятно, но рядом поет канарейка.

Перси встал и, возблагодарив добрых парок, быстро влез в штаны.

* * *

Первые трели Маничка пробудили тетушку Каролину от здорового, освежающего сна.

Она потянулась и решила еще немножко понежиться. Мысль, что она впервые в жизни просыпается на теплоходе и ее постель подпирает пласт воды толщиной в несколько сот метров, ее нисколько не испугала. Целых двадцать лет она боялась воды, но когда судьба бросила ее в океан, в это необъятное водное пространство, она отнеслась к этому с мужественным спокойствием, потому что привыкла видеть вещи такими, какие они есть на самом деле. Когда нельзя было достать сала, она сдабривала еду маргарином. Если начинался дождь, раскрывала зонтик. Узнав, что пани Яноушкова болтает о ней всякий вздор, говорила ей: «Пани Яноушкова – вы старая сплетница!» – платила сто крон штрафа и шла из суда домой варить к обеду кольраби.

Каждое утро просыпалась она с легкой душой – никакие сложные проблемы ее не тяготили. Тот факт, что вместе с ней просыпается на свете множество миллионов людей, никогда не давал ей повода к сумасбродным философским умозаключениям. Она знала: все эти люди сварят себе кофе и затем пойдут по своим делам. Какие это дела – ее не интересовало, она смотрела на белый свет такими же невинными глазами, какими смотрит новорожденный младенец на атомную бомбу.

Если бы ей кто-нибудь сказал, что сегодня утром на пароходе «Алькантара» одновременно с ней проснулись 1205 пассажиров, она бы, вероятно, приняла это известие с большим удовольствием. Ведь если рассуждать здраво, приятно сознавать, что ты не один проснулся в этом мире. Что вместе с тобой просыпается множество людей, которые бодро принимаются за дела наступившего нового дня. Такая мысль – источник истинного наслаждения. Только не следует над этим долго задумываться.

Тетушка Каролина и не задумывалась. Она никогда не интересовалась дьявольской наукой, именуемой статистикой. И это было ее счастье. В противном случае она бы установила, что не так все просто на свете, как кажется.

Она узнала бы, что среди упомянутых 1205 пассажиров находится: 530 католиков, 412 протестантов, 56 магометан, 38 православных, 28 буддистов, 16 брахманов, 10 таосистов, 3 почитателя бога Боа-Боа, 13 шинтоистов, 5 иконоборцев, 9 членов «Республиканской секты младенца Иисуса», 6 членов общины «Зловещие всадники Апокалипсиса», 4 почитателя девы Марии Пентагонской, 1 патриарх «Желтых дьяволов» из Юты, 2 члена секты «Объединенные дрогисты-подобои» из Мемфиса и его окрестностей, 3 члена ложи «Бомба над Вифлеемом», 69 иудеев и 2 трехдневных мальчугана, которые еще не решили, какое вероисповедание принять.

Распределив пассажиров по профессиям, статистическая наука сообщила бы тетушке еще некоторые подробности. Выяснилось бы, что на «Алькантаре» проснулось в это утро 10 китайских миссионеров, 18 вдов высших светских и духовных сановников, 19 содержателей публичных домов, 6 кинозвезд, 2 дипломата, 2 колдуна-профессионала, 1 военный министр, 2 владельца похоронных бюро, 5 русских великих князей, 17 сводников, 12депутатов, ^эквилибристов, 1 журналист, 1 человек-змея, 3 сенатора, 3 клептомана, 15 международных авантюристов, 3 директора треста и 436 промышленников всех мастей. Остаток числом в 635 человек обоего пола проснулся на нижней палубе, не имея еще определенных занятий, но с надеждой, что им позволено будет выступить в роли «пассивных компаньонов» на сахарных и хлопковых плантациях.

Да, если бы тетушка Каролина имела возможность ознакомиться с вышеприведенными данными, она, без сомнения, пришла бы в ужас от того, в какое смешанное общество она попала. Тетушка, наверное, возмутилась бы тем, как оно скверно устроено, и тотчас потребовала, чтобы капитан высадил ее в ближайшем порту, где было бы поменьше почитателей разного сорта богов и побольше порядочных людей, которые зарабатывают свой хлеб каким-нибудь разумным способом. Потому что тетушка Каролина, как мы уже сказали, была женщина простая и верила в простые вещи: в утреннюю уборку, в соразмерную смесь кофе в зернах с цикорием, в теплые чулки, в настой ромашки и в пана Гадрболце; последний уже семнадцать лет торговал в Глубочепах разными товарами, а над дверью его лавки, в которой продавались мука, мышеловки, веники, было написано: «Осторожно, не сломай себе голову!»

Тетушка любила порядок и верила, что порядок может существовать только тогда, когда люди понимают друг друга и отдают себе отчет в том, что делается вокруг. Сведения о странном составе человеческого общества, которые имелись в распоряжении статистиков, ей не были известны. Так что, когда она проснулась в этот день на «Алькантаре» вместе с другими тысячью двумястами пятью пассажирами, никакие проблемы не обременяли ее голову. Она посидела с минутку на кровати, спустив ноги на коврик, подумала, что рисунок коврика мог бы быть немного повеселее, и сунула ноги в туфли.

Через иллюминатор в каюту падали яркие лучи солнца, Маничек, сидя в клетке на жердочке, пустил новую трель, и тетушка предалась приятным размышлениям о том, как бы получше провести этот чудесный день. Она решила, что утром пойдет посмотреть, как резвятся дельфины около теплохода, после обеда вынесет Маничка ненадолго на свежий воздух, затем, если удастся раздобыть немного шерсти, сядет вязать носки, а вечером устроится в каком-нибудь тихом местечке и будет думать о родном Бранике, об Арноште, вольтеровском кресле, фуксиях, которые, возможно, уже зацвели, о тополях у реки, о том, что поделывают теперь Паржизеки, и еще о многом другом…

Настроенная на бодрый лад, она живо вскочила с постели. Умылась, одела праздничное марокеновое платье в зеленоватых, красных и ярко-желтых разводах, достала шляпу, украшенную вишнями и пташками, и в прекрасном настроении вышла на палубу.


Читать далее

Франтишек Пиларж. Остров тетушки Пиларж
ГЛАВА ПЕРВАЯ, в которой Паржизек-отец и Паржизек-сын приходят в изумление 13.04.13
ГЛАВА ВТОРАЯ, ясно доказывающая, что тетушка Каролина сошла с ума 13.04.13
ГЛАВА ТРЕТЬЯ, в которой выходят наружу некоторые достойные внимания обстоятельства, касающиеся наследства 13.04.13
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ, повествующая о том, как тетушка Каролина отправилась в путь к антиподам 13.04.13
ГЛАВА ПЯТАЯ, наглядно доказывающая, что за две кроны и пятьдесят геллеров можно уехать дальше Вршовице 13.04.13
ГЛАВА ШЕСТАЯ, рассказывающая о том, как Франтик спасается от разъяренной толпы, собравшейся в Санкт-Михаэле на праздничное гулянье 13.04.13
ГЛАВА СЕДЬМАЯ, повествующая о том, как Франтик знакомится с русалкой и ее поклонниками 13.04.13
ГЛАВА ВОСЬМАЯ, содержащая рассказ о том, как тетушке Каролине грозила опасность быть проданной в Аргентину 13.04.13
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ, сообщающая о том, что Франтик благополучно добрался до Триеста и, побыв на сенсационном футбольном матче, сел на пароход 13.04.13
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ, в которой Франтик выслушивает трогательный рассказ о жизни Джона Смита 13.04.13
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ, повествующая о том, как тетушку Каролину посвящают в тайны колониальной политики 13.04.13
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ, описывает некоторых пассажиров «Алькантары», проснувшихся в одно время, но в разном расположении духа 13.04.13
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ, в которой тетушка Каролина сталкивается с членами клуба «Жрицы Афродиты» 13.04.13
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ, в которой тетушка убеждается, что жизнь далеко не так проста, как она думала 13.04.13
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ, целиком посвященная страшному переполоху в клубе «Жрицы Афродиты» 13.04.13
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ, повествующая о том, как тетушка Каролина стала объектом внимания некоторых иностранных держав 13.04.13
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ, в ней Франтик переживает из-за тетушки Каролины массу неприятностей 13.04.13
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ, описывающая, как мистер Тернболл посылает в эфир радиограмму-молнию 13.04.13
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ, ярко иллюстрирующая трагические последствия тетушкиных слов 13.04.13
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ, содержанием которой являются в основном дела государственные 13.04.13
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ, в которой, при несколько необычных обстоятельствах, на горизонте показывается остров Бимхо 13.04.13
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ, в ней говорится о том, что тетушка решила разводить фуксии 13.04.13
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ, посвященная рассказу о том, какое важное значение придавали полуденному часу самые различные люди 13.04.13
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ, которая начинается завтраком и кончается канонадой 13.04.13
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ, в ней читатель наконец попадает на остров Бимхо 13.04.13
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ. Самуэль 13.04.13
ПРИМЕЧАНИЕ АВТОРА 13.04.13
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ, описывает некоторых пассажиров «Алькантары», проснувшихся в одно время, но в разном расположении духа

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть