Онлайн чтение книги Падший
Глава вторая, или Старые друзья и немного загадок

Свет – это боль.

Я осознал это сразу, как только открыл глаза. И потому немедленно зажмурился, но боль не ушла. Она все глубже и глубже вгрызалась в голову, давила в темечко и стучала в виски.

А еще – позвякивание. Легкое позвякивание через равные промежутки времени, словно кто-то размешивал в стакане чай и ненароком задевал ложечкой стеклянные стенки.

Дзинь, дзинь, дзинь.

Позвякивание было даже хуже света. Казалось, еще немного – и у меня из ушей побежит кровь.

«Где я?» – Вопрос пробился через одуряющую боль и заставил взять себя в руки.

Где я, черт побери?! И как здесь очутился?

Я лежал. Лежал на мягком матраце и был укрыт простыней, а потому никакая это не кутузка, не притон и не подворотня, куда запросто может угодить опоенный непонятным зельем простак.

А что меня опоили, в этом не было никаких сомнений. В памяти зияли бездонные провалы, после завершения танца Черной Лилии я не помнил ровным счетом ничего. Духота вкупе с табачным дымом, возбуждением и нервным перенапряжением так подействовать не могли. Не иначе чертов индус подмешал что-то в лимонад.

Проще всего было открыть глаза и осмотреться, но, памятуя о недавнем приступе мигрени, я продолжал лежать со смеженными веками и прислушиваться к легким шорохам и тревожному позвякиванию.

– Вы проснулись? – спросил вдруг женский голос.

Я вздрогнул и открыл глаза. Голос был знаком. Раньше он казался более низким и волнующим, но изменился лишь тембр – человек был тот же.

«Черная Лилия?!» – промелькнуло в голове, и я с изумлением уставился на девушку, которая стояла у стола и длинной железной ложкой размешивала лимонад в кувшине из прозрачного стекла.

Высокая, стройная, черные волосы убраны в простую прическу, бледное лицо с тонкими чертами урожденной аристократки. Выбивались из общей картины лишь глаза, светлые глаза сиятельной; они смотрели на меня с неприкрытой насмешкой. Острые, проницательные, умные.

Домашнее платье строгого покроя с закрытыми плечами и руками нисколько не походило на откровенный наряд экзотической танцовщицы, но ошибки быть не могло. Я помнил этот взгляд. И помнил его по выступлению в варьете…

…Я вывалился из черного хода варьете в прохладу летнего вечера и едва устоял на ногах. Сильно шатало, кружилась голова, но свежесть уличного воздуха прогнала тошноту и прочистила сознание. Звон в ушах стих, стали слышны раздраженные голоса.

«Щелк!» – разложился вынутый из кармана нож.

Но голоса не приближались, и стало ясно, что это не засада, что ждут не меня.

Благоразумие заставило спрятать складной нож; я сделал несколько глубоких вдохов и зашагал по переулку.

Вокзал. Мне надо было на вокзал.

Но голоса звучали все отчетливей, а когда я осторожно заглянул за угол, то увидел, что проход перегорожен конным экипажем. Развернуться и уехать ему не давали двое громил. Один из бугаев перехватил поводья и свободной рукой наставил на возницу наваху, другой пытался распахнуть запертую изнутри дверцу.

Спиной ко мне стоял коротышка; он возился с установленным на трехногом штативе фотографическим аппаратом.

«Какого черта тут происходит?» – хотел было во всеуслышание поинтересоваться я, но вместо этого молча шагнул вперед. Настроения разговаривать не было…

– Ваш лимонад, – улыбнулась Черная Лилия, переливая напиток из кувшина в высокий бокал.

Пользуясь случаем, я слегка приподнял простыню и кинул под нее быстрый взгляд. Вопреки шальному предположению, на мне все же оказались кальсоны, и это обстоятельство не столько разочаровало, сколько заставило недоуменно наморщить лоб.

Да что здесь происходит? Картинка никак не складывалась.

А танцовщица спокойно подошла к кровати и протянула бокал.

– Прошу…

Памятуя о событиях вчерашнего вечера, принимать напиток из рук незнакомки не следовало, но всякая попытка сглотнуть царапала горло наждаком, поэтому я плюнул на осторожность и выпростал из-под простыни левую, лишенную татуировок руку.

Лимонад оказался в меру сладкий, с легкой кислинкой. Я сразу почувствовал себя живым.

Черная Лилия без тени смущения уселась на кровать рядом и принялась с интересом разглядывать меня.

– Идеально! – выдохнул я, отрываясь от бокала.

Танцовщица рассмеялась.

– Вчера ты очень подробно рассказал, как его следует готовить, – сообщила она и многозначительно добавила: – Прежде чем лишиться сознания.

Я откинулся на подушку и отрешенно уставился в потолок.

– Наверное, что-то съел.

– Или выпил, – поправила меня Черная Лилия, поднялась с кровати и вернулась к столу. – Или покурил? О нет! Судя по твоим венам, вколол.

Мое вчерашнее состояние и в самом деле походило на наркотическое опьянение, а поскольку вены усеивали многочисленные точки старых уколов, любые попытки оправдаться прозвучали бы по меньшей мере жалко. И уж совершенно точно – неуместно.

– Еще лимонада? – предложила танцовщица.

– Не откажусь, – согласился я и прислушался к шороху под кроватью. – Скажи, удав…

– Нет! – рассмеялась Черная Лилия, протягивая бокал. – Не беспокойся. Я не держу его дома.

– Отлично, – усмехнулся я. – Не хотелось бы ощутить его удушающие объятия.

– Не удушающие, – поправила меня танцовщица. – Удавы не душат жертву, они обвивают ее, сдавливают и останавливают кровоток.

– Буду знать, – сказал я и откинулся на подушку. Слова об удушении вызвали некий подсознательный отклик, словно в памяти вдруг сложился очередной кусочек мозаики.

Вчера я кого-то душил. Это точно.

Бородатого швейцара? Нет, кого-то еще. Но кого?

Фотограф стоял ко мне спиной.

– Живее, черти! – выругался он. – За что я вам деньги плачу? Мне нужен снимок!

Я подступил к нему и зажал шею в сгибе локтя. Не знаю, почему, но захотелось поступить именно так.

– Тише! – шепнул я на ухо коротышке, заставляя его подняться на цыпочки, и повторил: – Тише, не дергайся.

Фотограф захрипел. Я слегка ослабил хватку, позволяя ему глотнуть воздуха, и свободной рукой зашарил по пиджаку. В нагрудном кармане наткнулся на замусоленную визитную карточку внештатного сотрудника местной газеты «Утренние новости» на имя Марека Фаре.

– Это ты? – поднес я ее к лицу фотографа.

– Да, – просипел газетчик. – Что вы делаете? Отпустите…

И тут меня заметил громила, который держал поводья.

– Эй, ты! – рыкнул он. – Проваливай!

– Отпусти, а то хуже будет! – потребовал фотограф, обеими руками цепляясь за мое предплечье.

Но я распознал бившийся в нем страх и вновь приподнял локоть, заставляя жертву встать на облезлые носки туфель. А когда второй бандит оставил в покое дверцу экипажа и угрожающе двинулся в мою сторону, предупредил газетчика:

– Марек, будь паинькой, попроси своих друзей пойти погулять.

– А то что? – просипел газетчик, сохраняя присутствие духа. – Тебе наваляют по первое число!

– Сначала сверну тебе шею.

– Чушь!

Но я уже ухватился за потаенный страх и принялся разматывать его, размеренно и без всякой спешки шепча на ухо фотографу:

– Марек, ты же знаешь, как выглядят задушенные! Сам не раз снимал их, так? Неприглядное зрелище, скажу тебе. Еще и обмочишься. Будешь лежать в вонючей луже, а полицейские пропустят какого-нибудь прощелыгу сделать снимок для криминальной хроники. Мертвый, обмочившийся перед смертью газетчик – зрелище прискорбное и душераздирающее. Но знаешь, что все будут говорить? Собаке – собачья смерть.

Мне почти не пришлось задействовать талант сиятельного, столь сильна оказалась фобия фотографа.

– Стой! – приказал он бандиту. – Стой, не подходи! – И обратился уже ко мне: – Не лезь в это дело! Я никому не причиню вреда! Просто сделаю один чертов снимок, и все!

– Чей снимок?

Марек замялся. Но мой талант сиятельного вскрыл его, будто консервный нож – жестяную банку.

– Чей снимок ты хочешь сделать? – повторил я, вновь приподнял локоть, и газетчик сломался.

– Черной Лилии! – сознался он и попытался оправдаться: – Люди должны знать жрицу Кали в лицо! Это важно!

– Серьезно?

– Дам тридцать франков, только уйди!

– Нет.

– И еще пятьдесят – завтра! Мне хорошо заплатят за снимок!

Я остался непреклонен.

– Скажи им, пусть проваливают!

На глаза фотографа от злости и разочарования навернулись слезы, но сопротивляться моей воле он уже не мог и хрипло выхаркнул:

– Уходите!

Громилы переглянулись.

– Деньги мы не вернем, – предупредил парень с навахой.

– Уходите! – сорвался газетчик на крик.

Мордовороты пожали плечами и растворились в темноте переулка, а я слегка придушил фотографа, опустил его на землю и забрался на козлы к обмершему от страха вознице.

– Гони!

Дальше воспоминания вновь затягивал туман забытья, но остальное было понятно и так: преисполненная благодарности танцовщица приютила спасителя на ночь.

Я допил лимонад и убрал пустой стакан на тумбочку, взял с нее хронометр и просунул ладонь в золотой браслет. Черная Лилия подошла к платяному шкафу и распахнула его, демонстрируя мою одежду, аккуратно развешенную на плечиках.

– Я поручила прислуге вычистить костюм, – сообщила она. – Надеюсь, вы не против?

Упоминание прислуги резануло слух, разрушая уже сложившуюся в голове картинку, но я воздержался от расспросов и молча уставился в потолок.

– Одевайтесь! – призвала меня девушка покинуть постель. – Сейчас будем завтракать.

– Хм… – только и промычал я в ответ.

– Бросьте! – рассмеялась танцовщица. – Вид ваших татуировок меня не смутит. Кто, думаете, укладывал вас вчера в постель? Вы были не в состоянии позаботиться о себе.

Упираться дальше было бы чистым ребячеством, потому я решительно откинул простыню и ворчливо заметил:

– Почему же вы не поручили прислуге и это?

– О! Мне вовсе не хотелось, чтобы среди слуг ходили слухи о гостящем у меня уголовнике!

Я только фыркнул и разубеждать собеседницу в каторжанском происхождении наколок не стал. Вместо этого спокойно подошел к шкафу, достал из него брюки и принялся одеваться.

Черная Лилия улыбнулась и сообщила:

– Я долгое время жила в Индии, там очень распространены татуировки. Видела даже цветные.

Я молча кивнул, и танцовщица рассмеялась:

– Надо признать, вчера вы были более красноречивы. Восхищались моей красотой, как истинный джентльмен.

– Вчера я был не в себе, – отметил я очевидный факт.

– То есть вы больше не находите меня привлекательной?

Я обернулся к танцовщице, продолжая застегивать пуговицы сорочки. Черная Лилия была красива. Очень красива. Но говорить об этом не стал. Вместо этого усмехнулся:

– Больше не полагаю приличным произносить подобные вещи вслух.

– Удивительная тактичность. Вчерашняя ваша манера вести себя показалась более… естественной.

Я только пожал плечами. Меня принимали за бандита, и было совершенно непонятно, как к этому следует относиться. К тому же не стоило сбрасывать со счетов возможность того, что знакомство с танцовщицей было подстроено людьми, которые устроили поджог дирижабля. Зачем-то ведь меня опоили, так?

Впрочем, вздор! Никто не мог заранее спланировать подобного развития событий! Да и Черная Лилия казалась искренней в своих чувствах. Я ощущал одно лишь любопытство, никак не страх. А людям свойственно бояться тех, против кого они замышляют недоброе и кто способен свернуть им шею одним движением руки.

Если честно, танцовщица мне попросту нравилась, чертами лица она чем-то неуловимо походила на классические греческие статуи, и вчера я восхищался ее красотой совершенно искренне. Это не было выражением пьяной симпатии, мимолетной и обманчивой.

– И все же, как вас зовут? – спросила вдруг танцовщица. – Я так и не смогла добиться от вас имени, вы лишь твердили, что это – большой секрет.

Я досадливо поморщился и представился:

– Лео, – но сразу поправился: – Лев.

– Так Лео или Лев? – уточнила девушка, забавно наморщив нос.

– Как вам больше нравится.

– Лео, – решила танцовщица. – Мне больше нравится Лео. Вы не похожи на Льва.

Я кивнул.

– Как вам будет угодно, – затем надел пиджак и с некоторой долей смущения сознался: – К сожалению, в моей памяти зияют досадные пробелы. Подскажите, как обращаться к вам. Вряд ли уместно называть вас Черной Лилией…

– Меня зовут Лилиана, – сообщила нисколько не удивленная подобной забывчивостью танцовщица. – И я буду крайне признательна, если вы сохраните в тайне мой секрет. Огласка разрушит мою жизнь и причинит много бед родным.

– Можете на меня рассчитывать, – пообещал я, застегнул пиджак и подошел к окну.

Со второго или третьего этажа открывался чудесный вид на тенистый парк с посыпанными мраморной крошкой дорожками и статуей посреди немалых размеров фонтана. Сбоку тянулось боковое крыло дома с крытой старой черепицей крышей и каменными горгульями у водостоков.

Я совершенно точно провел ночь в чьем-то загородном имении, и это абсолютно не укладывалось в голове.

Лилиана – содержанка какого-то богача? Или она – из богемной компании, снявшей особняк то ли вскладчину, то ли на пожертвование щедрого мецената?

Почему-то в это не верилось.

– Надеюсь, Лео, вы не откажетесь встретиться на завтраке с моими родителями? – огорошила вдруг меня Черная Лилия очередным неожиданным заявлением. – Они с нетерпением ждут встречи со спасителем их дочери!

– С родителями? – растерянно пробормотал я и замялся. – Если это и в самом деле необходимо…

– Очень обяжете! Ну прошу…

Лилиана умоляюще посмотрела на меня, и я сдался, хоть и осознавал, что в ход пущено элементарное женское лукавство.

К тому же что еще оставалось? Сбежать? Черт, да я даже не знал, где именно нахожусь!

– Встречусь, – скрепя сердце, пообещал я.

– Спасибо, Лео! – обрадовалась девушка, подошла ко мне и смахнула несуществующую пылинку с лацкана пиджака. – Мои родители понятия не имеют, куда я отлучаюсь по пятницам. Они подозревают роман. Лучше обходить эту тему стороной, хорошо?

– Постараюсь, – вздохнул я, нисколько не вдохновленный предстоящим разговором.

– Не волнуйтесь, вам не придется изображать моего тайного поклонника. Вчера вы просто отогнали двух бандитов, получили удар по голове и почувствовали себя плохо.

– Договорились.

Лилиана посмотрела в окно и оживилась:

– Папа возвращается с прогулки!

– Мне бы умыться…

– Идемте, я проведу вас в уборную!

Лилиана потянула меня к двери, но я на миг задержался у окна и посмотрел на пожилого господина в светлом прогулочном костюме, который шел, тяжело опираясь на массивную трость. Семейное сходство было очевидным, и я отбросил подозрение, будто поневоле стал участником какой-то постановки. Все происходило на самом деле.

В уборной я умылся, прополоскал рот и расчесал растрепанные после беспокойного сна волосы. Затем внимательно изучил собственное отражение и с тяжелым вздохом покачал головой.

Осунувшееся лицо с еще более резкими, нежели обычно, чертами, запавшие глаза с красными ниточками капилляров, едва заметная отметина кровоподтека на левой скуле. Костюм из магазина готового платья, недорогая сорочка, характерная стрижка…

Бандит? Не обязательно, но я бы точно не обрадовался, приведи моя дочь подобного типа домой. Мне не хотелось ни встречаться с родителями Лилианы, ни тем более завтракать с ними за одним столом.

Раздался требовательный стук в дверь, я сбросил оцепенение, вытер висевшим рядом с умывальником полотенцем руки и вышел в коридор.

– Все хорошо? – присмотрелась ко мне встревоженная Лилиана.

– Просто замечательно, – без всякого энтузиазма ответил я и растянул в широкой улыбке губы.

– Будь собой, – посоветовала танцовщица и провела меня в просторную гостиную, где был накрыт круглый стол. На стенах висели потемневшие от времени картины, но прежде чем я успел толком оглядеться, распахнулась противоположная дверь и служанка в белом переднике и чепце вкатила тележку с подносом, накрытым выпуклой крышкой.

Следом вошла представительной наружности пара лет пятидесяти на вид. Мать Лилианы была стройной женщиной, ничем внешне не примечательной. Тусклый взгляд светлых глаз сиятельной безразлично скользнул по мне и сразу ушел в сторону.

Отец ее, так же сиятельный, радушно улыбнулся и протянул руку. Если на прогулке отец Лилианы показался сутулым и уставшим, то теперь словно стал выше ростом и раздался в плечах.

– Лев Шатунов, – первым представился я, самую малость опередив уже открывшую рот Лилиану.

Та искоса глянула на меня и после едва уловимой заминки произнесла:

– Маркиз и маркиза Монтегю.

– К чему эти условности? – улыбнулся маркиз, расправляя торчащие в разные стороны усы. – Зовите меня Джорджем.

Маркиза промолчала. Служанка поспешно выдвинула стул, и мать Лилианы первой опустилась за стол.

– Прошу! – пригласил меня маркиз.

Мы расселись, и я, дабы хоть чем-то занять руки, взял тост и принялся намазывать его малиновым джемом. Расспросов о событиях вчерашнего вечера особо не опасался, да никто выпытывать подробности и не стал. Обычный завтрак в необычных обстоятельствах, только и всего.

Лилиана ничего есть не стала, сославшись на то, что уже успела перекусить; ее мать пила красное вино. От нее повеяло горьковатым ароматом лауданума – не иначе маркиза прямо с утра приняла успокаивающую опиумную настойку, что и объясняло ее чопорную отстраненность. Подобное обстоятельство могло свидетельствовать о каком-то серьезном заболевании, но я не стал забивать этим голову.

Перед Джорджем служанка выставила сваренное вкрутую яйцо и чашку черного кофе. Я поинтересовался насчет чая и тем самым заслужил одобрительный взгляд маркиза.

– Сразу видно русского! Вы с англичанами и дня прожить без чая не можете, – улыбнулся он и уже без всякой теплоты в голосе добавил: – Индусы – тоже…

Но чай в доме отыскался. К тому времени, когда его заварили и принесли в аккуратном фарфоровом чайничке, маркиза уже позавтракала и покинула гостиную. Лилиана вышла вслед за ней.

Я налил себе чаю, а маркиз принял у старого слуги с сабельным шрамом на щеке увесистую деревянную шкатулку, откинул плотно пригнанную крышку и долго перебирал сигары. Определившись с выбором, он специальным ножом срезал кончик у одной из них и указал на хьюмидор.

– Угощайтесь, Лев.

– Благодарю, Джордж, – отказался я. – Не курю.

– Составите мне компанию?

– Непременно.

Мы поднялись из-за стола и прошли на террасу, где стоял небольшой круглый столик на одной ножке с пепельницей и коробкой длинных спичек. Маркиз поставил на него чашечку с кофе и принялся раскуривать сигару. Пахнуло ароматным дымом, я сделал глоток чаю и посмотрел в сад.

Вид с террасы открывался просто чудесный.

– Семейный врач требует, чтобы я чаще находился на свежем воздухе и больше двигался, – сообщил Джордж, который вновь начал сутулиться, словно на завтраке от этого его удерживало присутствие супруги. – Две сигары в день, подумать только!

Я кивнул, не став никак комментировать услышанное. Да это и не требовалось; маркиз ответа не ждал.

– Не знаю даже, как вас благодарить за вчерашнее, – повернулся он ко мне. – Случись что-то с Лили, мы бы этого не пережили.

– Моя заслуга невелика, – ответил я. – Так поступил бы каждый.

– Не скажите, Лев, – покачал головой маркиз. – Я всякого за свою жизнь насмотрелся. Служил в Индии, а там жизнь не сахар. Никому нельзя доверять…

– Вышли в отставку?

– Вышел, – подтвердил Джордж. – Сам о ней попросил, если честно.

– Из-за климата?

– В том числе. У супруги начались проблемы со здоровьем, и врачи рекомендовали ей чистый горный воздух. Да еще этот переезд из Калькутты в Нью-Дели! Я ведь при генерал-губернаторе состоял, Лев. Куда он, туда и я. И скажу честно, под конец там черт-те что творилось. Чума, фансигары…

– Фансигары?

– Туги. Так их называют на юге.

Я позволил себе скептическую улыбку.

– Всегда казалось, что истории о душителях Кали раздувают газетчики.

– Раздувают? – вскинулся задетый за живое маркиз. – Да в газеты и половины правды не попадает! Индусам нельзя доверять, нельзя верить никому из них! Каждый либо фансигар, либо вор и мошенник.

– Вы не преувеличиваете?

– Нисколько, – отрезал Джордж. – Несколько лет назад семью моего лучшего друга нашли задушенной. Убийц впустили слуги. Вот так.

– Соболезную.

– Раньше положение дел в Индии мало кого интересовало, – произнес маркиз, задумчиво глядя в сад. – Все с умным видом рассуждали об угрозе со стороны ацтеков, персов и египтян. Но это известные враги, а в Индии мы еще хлебнем лиха. Боюсь, без большой крови не обойдется. И ведь каждый второй отставник, возвращаясь в метрополию, привозит с собой слугу-индуса, а то и не одного! А кто знает, какие злодеяния у них на уме? Никто!

Я пожал плечами.

– Можете считать меня выжившим из ума стариком, – обиделся Джордж, – но я вижу людей насквозь. Не верите? Взять, к примеру, вас…

– Лучше не стоит…

– Бросьте, Лев! – рассмеялся маркиз. – Мне будет полезно немного размяться. Не часто выпадает случай тряхнуть стариной!

Никаких предположений касательно собственной персоны мне выслушивать не хотелось по той простой причине, что некоторые из них могли оказаться недалеки от истины, но протестовать было не слишком разумно.

Я отпил чаю и кивнул.

– Давайте попробуем.

– Вы служили или служите, – с ходу высказал отец Лилианы первое предположение. – Армия или полиция? На моряка вы не похожи.

Я подумал, чем грозит откровенный ответ, потом признал:

– Служил в полиции. Раньше.

– В яблочко! – с довольным видом рассмеялся маркиз, пыхнул сигарой и как-то враз потерял всякий интерес к этой игре. – Ну, остальное элементарно! Холосты, не бедствуете, много путешествуете. Возможно, от кого-то скрываетесь. Но на этом не настаиваю: у вас нет с собой оружия, нож не в счет, а экстравагантная прическа может объясняться не маскировкой, а веяньями современной моды, в коих я ничего не смыслю, или внутренней потребностью в эпатаже. Что скажете, Лев?

– Удивительно!

– Когда-то я поражал красоток россказнями о дедуктивном методе небезызвестного беллетриста, но сознаюсь честно: все просто появляется в голове само собой. Таков мой талант.

– Весьма полезный талант, – признал я.

– А вы? – прищурился Джордж. – Почему вы покинули службу?

– Получил наследство.

– Решили посмотреть мир?

– Именно.

– Чем планируете заниматься дальше?

Я допил чай и неопределенно пожал плечами.

– В поиске идей.

Маркиза этот ответ вполне устроил, он только уточнил:

– Могу быть вам чем-то полезен?

– Если честно, – вздохнул я, – у меня дела в городе.

– Распоряжусь заложить коляску, – пообещал Джордж, отложил окурок сигары на край пепельницы и шагнул с террасы в гостиную. – Проводи гостя в библиотеку, – попросил он слугу со шрамом на щеке.

Старик вышел на балкон, затушил сигару и привычным движением спрятал окурок в карман ливреи.

– Прошу, следуйте за мной, – с невозмутимым видом объявил он после этого.

Я прогнал с лица понимающую улыбку и отправился следом.

Библиотека в имении Монтегю оказалась не очень большой и весьма уютной. Все стены были заставлены книжными шкафами, в углу под торшером стоял заваленный газетами журнальный столик и пара удобных на вид кресел. Но убедиться в их удобстве я не успел – только прошелся, обозревая золоченые корешки солидных томов, и в библиотеку заглянула Лилиана, уже в новом платье и маленькой шляпке с паутинкой прозрачной вуали. В руках ее был сложенный солнечный зонтик.

Она плотно прикрыла за собой дверь и с нескрываемым удивлением спросила:

– Скажи на милость, что ты наплел отцу? Он решил, будто мы с тобой встречаемся!

– Я просто был самим собой, – с достоинством ответил я. – Как ты и советовала.

– Так даже лучше! – рассмеялась Лилиана. – Идем, я еду в город с тобой.

– Не стоит беспокоиться.

– Брось, Лео, у меня там дела.

– Ну раз так, – пожал я плечами, – тогда пойдем.

Лилиана взяла меня под руку, мы спустились вниз, будто самая настоящая пара, и уселись в уже стоявшую перед особняком коляску. Кучер на козлах выправкой походил на бывшего военного, да им, скорее всего, и являлся. Судя по густому южному загару, служил под командой маркиза еще в Индии.

Погода была солнечной; я надел темные очки, моя спутница раскрыла зонтик. Ехали молча. Нам обоим явно было о чем подумать, к тому же кучер легко мог расслышать каждое слово, а наши разговоры не предназначались для посторонних ушей.

Теперь я прекрасно понимал заинтересованность Лилианы в сохранении тайны. Любой скандал забудется, и даже светские сплетни рано или поздно сойдут на нет, но отношения с родителями столь просто не восстановить. Маркиз индусов не любил и презирал, а тугов попросту ненавидел. Узнай он о танцах дочери во славу Кали, и удара не миновать. Так и до лишения наследства недалеко.

Я поймал себя на том, что как-то слишком близко к сердцу воспринял проблемы Лилианы, раздраженно тряхнул головой и отвернулся, разглядывая окрестности.

Имение было расположено на одном из холмов неподалеку от города. Поначалу дорога шла вдоль крутого обрыва, в густой зелени проглядывали крыши сельских домов. Но очень скоро коляска миновала железнодорожный мост и показалась окраина города. С возвышенности была видна дуга линии электрической конки, дальше над постройками возвышались белые стены амфитеатра, а меж отрогов гор виднелась синяя гладь озера.

Неожиданно на коляску набежала тень; я задрал голову и увидел, как в небесной выси неторопливо плывет громада трансатлантического дирижабля.

Но пожалеть о недавнем крушении собственного летательного аппарата я не успел: под гулкий гудок и стук колес нас обогнал пассажирский состав. За трубой паровоза протянулся длинный шлейф черного дыма, Лилиана закрыла нос надушенным платочком. Лошади раздраженно зафыркали и замотали мордами, и кучер зацокал языком, успокаивая животных.

Я посмотрел на хронометр. На часах было без четверти одиннадцать.

Полдня коту под хвост…

Солнце заметно прогрело воздух, но на открытом пространстве зной не чувствовался, душно и жарко стало, лишь когда въехали в город. Сразу за линией электрической конки я попросил остановиться.

– Стой! – скомандовала Лилиана кучеру и, к моему немалому удивлению, выбралась из коляски вслед за мной.

Рука об руку мы зашагали по тротуару, коляска покатила следом на некотором удалении.

– Можешь снять очки? – попросила вдруг Лилиана.

Я исполнил просьбу и остановился.

– Да?

– Лео, – проникновенно заглянула мне в глаза Лилиана, – я так тебя и не поблагодарила, а ведь ты меня спас. Это был какой-то кошмар!

– Не стоит преувеличивать…

– Преувеличивать?! – охнула она. – Этот газетчик преследовал меня целый месяц! Когда он попытался ворваться в гримерку, его перестали пускать в варьете. Наверное, подкупил кого-то, чтобы узнать, когда я буду уезжать. Не вмешайся ты, я бы пропала. Спасибо!

Я вежливо улыбнулся, но на языке так и вертелся вопрос, какого черта приличная девушка вообще делает в варьете. Спрашивать не стал. Не мое дело.

– Пообедаешь со мной? – предложила Лилиана. – Это самое малое, что я могу для тебя сделать!

Мои мысли были заняты совсем другим, поэтому я бездумно кивнул, сразу передумал и решил отказаться, но было уже поздно.

– Отлично! – затараторила Лилиана. – Ресторан «Старина Джеймс», это в самом центре, на площади Максвелла. Ровно в два. Не опаздывай. – И она, дробно стуча по брусчатке каблучками, убежала к коляске.

Экипаж отъехал, а я замер на месте.

А впрочем, какая разница? Обещание – это не ярмо на шее. К тому же, учитывая мое финансовое состояние, обед за чужой счет был не такой уж плохой идеей.

При мысли о деньгах я машинально сунул пальцы в жилетный кармашек и с изумлением выудил из него три свернутые десятки, новенькие, с идущими подряд номерами.

Тридцать франков! Откуда?! Я ведь точно не брал взятку у фотографа и не обшаривал его карманы, лишив сознания.

Убрав деньги обратно, я поднес пальцы к лицу и ощутил острый запах типографской краски. И сразу из черного провала забытья всплыл очередной кусочек мозаики.

– Гони! – приказал я извозчику, сев рядом.

До полусмерти перепуганный мужичок повиновался и тряхнул поводьями. Экипаж вывернул из переулка и помчался прочь, трясясь и содрогаясь на неровной брусчатке.

Я не спросил, куда мы едем, мне это было неинтересно. Вновь накатило головокружение, от тряски начало тошнить. Запахи неожиданно обострились, и я почуял аромат свежей типографской краски, коим имеют обыкновение благоухать новенькие ассигнации.

Не отдавая отчет в собственных действиях, я сунул руку в карман кучера и вытащил на свет три хрустящие десятки.

Тридцать франков, совсем как обещал фотограф.

Извозчик уставился на меня взглядом затравленного зверя, и этот всполох ужаса в один миг осветил самые потаенные закутки его души. Газетчик подкупил кучера, вот тот и не делал никаких попыток тронуться с места…

Одной рукой я перехватил поводья, другой спихнул мужичка с козел. Он вскрикнул, кувыркнулся и растворился в ночной мгле. А я несколько раз стукнул локтем в стенку экипажа и крикнул:

– Эгей, барышня! Куда едем?!

Я немного постоял, обдумывая это воспоминание, потом мотнул головой и отправился на поиски вчерашнего ломбарда.

Бегство из города придется отложить. Сначала стоит во всем разобраться. Если встреча с Лилианой подстроена и является звеном той же цепи, что и поджог дирижабля, то мой неведомый враг допустил просчет, оставив сразу несколько серьезных зацепок.

Если я побегу – ударят в спину. Выберут подходящий момент и ударят. Так что стоит перехватить инициативу и разворошить осиное гнедо. Нападение неспроста называют лучшей защитой.

Я недобро усмехнулся, достал из жестяной баночки последний леденец и закинул его в рот. Оказался мой любимый – апельсиновый.

Отличное предзнаменование, просто замечательное.

«Гадание на леденцах!» – невесело рассмеялся я и поспешил дальше.

Ломбард отыскал без особого труда; город и в самом деле был разделен на кварталы радиальными бульварами, словно разрезанная на куски пицца. Район я примерно запомнил, пришлось лишь немного побродить в поисках нужного перекрестка.

Выставленные на тротуар столики уличного кафе прятались от палящих лучей солнца в тени полосатого тента; там кто-то сидел, но я не стал приглядываться, распахнул дверь ломбарда и шагнул внутрь, спеша убраться с солнцепека.

– Опять ты! – зевнул при виде меня давешний оценщик и почесался, сунув пальцы за ворот рубахи. – Прижало, что ли?

Вместо ответа я выложил на прилавок пару золотых запонок.

Оценщик просунул руку в окошко решетки, забрал запонки и придирчиво осмотрел товар через увеличительное стекло. Потом тщательно взвесил и с довольным видом ухмыльнулся.

– Другое дело! Дам четвертной.

– Что?! – взорвался я. – Часы стоят полтысячи франков, а ты давал за них жалкую тридцатку! Запонки весят куда меньше, но платишь почти столько же!

– Запонки, – флегматично произнес оценщик, – это запонки. Просто золото, никаких номеров. А дорогие часы – они наперечет. Сверят номер и конфискуют, еще и привлекут за скупку краденого. А стравливать номер – это самому себе статью с земли поднимать. Дураков нет.

Словно утомленный столь длинным монологом, скупщик замолчал, вытер со лба пот и лязгнул кассой.

– Берешь четвертной? – спросил он.

– Только квитанцию выпиши, – потребовал я. – Может, выкуплю еще.

– Ну-ну, – послышалось в ответ.

Но квитанцию в придачу к двум мятым десяткам и надорванной пятерке оценщик все же выдал. Затем потерял ко мне всякий интерес и тоненькой иголочкой принялся накалывать с внутренней стороны запонок номер квитка. Контроль и учет, как он есть.

Я направился на выход, уже у двери хлопнул себя по лбу и вернулся к решетке.

– Да? – оторвался работник ломбарда от своего увлекательного занятия.

– Пистолет интересует, – указал я на самозарядный пистолет, плоский и компактный.

– Маузер, модель «восемнадцать семьдесят семь». Двадцать пятый калибр, вес… – Оценщик взвесил оружие в руке и решил: – Не более полукилограмма. Длина – сантиметров четырнадцать-пятнадцать, поместится в любой карман.

– Позволь! – попросил я, принял пистолет и повертел его в руке. В отличие от своего старшего собрата – модели «К63», этот маузер просто потерялся в ладони. – Сколько стоит?

– Пятнадцать франков.

– Не дорого? – усомнился я.

– В цену входит запасной магазин и коробка патронов.

– Беру, – решил я и выложил на прилавок десятку и пятерку. Оставшихся сорока франков должно было хватить и на билет до Нового Вавилона, и на пропитание, а оружие – вещь первостепенной важности. Без него не обойтись.

Оценщик убрал деньги в кассу, передал мне запасной магазин и выложил на прилавок коробку патронов двадцать пятого калибра. Я снарядил магазин, воткнул его в рукоять и сунул пистолет в карман, дабы лишний раз не нервировать работника ломбарда, затем набил запасной. Его убрал в карман брюк, уравновесив таким образом складной нож с другой стороны. Картонную коробку с собой брать не стал и пересыпал остававшиеся в ней патроны в пустую жестянку от леденцов.

После этих приготовлений я охлопал себя по бокам и решил, что если пиджак и стал топорщиться сильнее, то лишь самую малость. Нормально.

– Удачного дня, – напутствовал меня оценщик.

– Удачного, – ответил я и распахнул входную дверь.

Шагнул на улицу, вытянул из нагрудного кармана темные очки, и тут же по нервам резанул отголосок чужого страха. Я завертел головой по сторонам и заметил своего вчерашнего знакомого, Емельяна Никифоровича. С одутловатым и нездоровым лицом он в одиночестве сидел за столиком уличного кофе и напряженно смотрел на чашечку кофе. Рука его заметно дрожала.

Прошипев проклятье, Красин поставил чашку на блюдечко, взял с тарелки аппетитного вида рогалик, макнул его в кофе и откусил.

– Шоковая терапия не помогла? – сочувственно поинтересовался я.

Емельян Никифорович поднял взгляд, обрадовался и указал на стул напротив.

– Присоединяйтесь, Лев Борисович! Здесь подают чудесные рогалики!

Я решил, что вполне могу позволить себе второй завтрак, и попросил выглянувшего на улицу официанта принести чашку кофе и выпечку. Если начистоту, два тоста в доме Монтегю полноценным приемом пищи считаться не могли.

– Нет, Лев Борисович, – макая в чашечку кофе очередной рогалик, вздохнул Емельян Никифорович, – шоковая терапия, как вы изволили выразиться, не помогла. Клин не вышиб клин, но я на эту дикую теорию и не полагался. Это все Иван Прохорович. Я проиграл ему в карты, а карточный долг – это святое, знаете ли.

– А где он сам?

Красин пожал плечами:

– Мы с ним не особо близки. Просто держимся друг друга, как держатся друг друга соотечественники в чужой стране. Да и общих знакомых хватает.

Принесли мой заказ, на вкус рогалики оказались ничуть не хуже, чем на вид. Еще горячие, с хрустящей корочкой. Кофе тоже не разочаровал.

– Дам вам совет, Лев Борисович, – произнес с задумчивым видом наблюдавший за мной Красин. – Дважды подумайте, прежде чем ввязываться в авантюры, на которые вас станет подбивать Иван Прохорович. Он на такие дела мастак. И знаете, – доверительно склонился над столом собеседник, – я подозреваю, он симпатизирует анархистам!

– В самом деле? – вежливо улыбнулся я, но внутренне так и подобрался. Попасть в поле зрения Третьего департамента из-за знакомства с состоящей на учете личностью не хотелось совершенно. – Почему вы так решили?

– Помимо его резких высказываний? – усмехнулся Емельян Никифорович. – Слишком уж пристально он интересуется Шаляпиным. Отслеживает, где тот бывает, с кем встречается. Это не профессиональный интерес. У анархистов на Шаляпина зуб.

– Как и у вполне законопослушной либеральной общественности, к коей относится каждый второй отдыхающий здесь русский, – попытался смягчить я высказывание Красина.

Я как раз был в России, когда Федор Шаляпин после одного из театральных представлений опустился на колени перед имперским наместником, а того после подавления беспорядков семьдесят второго года в определенных кругах звали не иначе как Кровавым. Скандал случился грандиозный! Одни посчитали возмутительным низкопоклонством сам факт коленопреклонения, другие припомнили великому певцу его не столь уж давнюю поддержку восставших рабочих. Деятели искусств как один отвернулись от коллеги, газетчики перемыли ему все кости, анархисты и вовсе грозили расправой. Неудивительно, что Шаляпин вскоре уехал в Европу и с тех пор на родину не возвращался.

Емельян Никифорович пожал плечами:

– Мое дело – предупредить. А вообще, заходите в гости, – указал он на соседний дом. – Во дворе белый флигель, снимаю там апартаменты.

– При случае обязательно зайду, – пообещал я, выложил на край стола серебряный франк и поднялся на ноги. – Увидимся.

– Стойте! – встрепенулся Красин, стоило только мне шагнуть из-под тента на солнцепек. – У меня здесь открыт кредит. Угощаю! – И он кинул оставленную на столе монету.

Все случилось слишком быстро, и я не успел справиться с рефлексами. Тело развернулось боком, рука отдернулась в сторону, и серебряная монета пролетела мимо, зазвенела на брусчатке, покатилась и уткнулась в каменный бордюр.

– Сердечно прошу меня извинить! – охнул Емельян Никифорович, но сразу расхохотался и погрозил указательным пальцем. – Вижу, не у меня одного была бессонная ночь!

Я улыбнулся шутке, поднял монету и, отсалютовав Красину, зашагал по улице.

Серебро. У оборотней сложные отношения с серебром. Оно нас убивает. И потому те, кому проклятие переходит по наследству, на уровне безусловных рефлексов обладают способностью уворачиваться от серебряных пуль. Лично мне всякий раз приходилось делать над собой определенное усилие, дабы просто взять в руки банальный серебряный франк.

Этот франк, к слову сказать, я в бумажник убирать не стал и сунул его разносчику газет, как и вчера, караулившему прохожих на перекрестке. Взял у него свежий номер местных «Утренних известий», ссыпал в портмоне звонкую медь сдачи и отправился по нашему вчерашнему маршруту.

Я собирался нанести визит в варьете. И хоть увеселительное заведение в столь раннее время еще не работало, сегодня меня влекли туда не голые ножки красоток из кордебалета, а неприятные вопросы к персоналу. Конкретно – к бармену.

Чертов индус…

По пути я наткнулся на телеграфное отделение и не преминул зайти в пропахшее бумажной пылью помещение. Перьевая ручка и чернильница оказались заняты, пришлось подождать.

Молодой человек, на вид – сущий школяр, прикусив от напряжения кончик языка, что-то выводил на бланке для телеграммы; рядом лежало еще несколько, уже испорченных кляксами. Не желая смущать его и провоцировать тем самым новую помарку, я развернул газету и углубился в чтение. Первая страница была посвящена местным событиям, дальше шел дайджест мировых новостей, щедро разбавленный рекламными объявлениями. Издание особой желтизной не отличалось, разве что порой излишне злоупотребляло броскими заголовками.

Например, заметку на первой полосе озаглавили: «Таинственная катастрофа в горах». При этом помимо невнятного рассказа одного из местных жителей про объятый огнем дирижабль в небе к северо-западу от города ничего интересного в ней не оказалось. Обломки найдены не были, а, учитывая сложный рельеф местности, если их и найдут, то очень нескоро. И поскольку о потере летательного аппарата никто из судовладельцев не заявлял, завтра об этой истории уже никто и не вспомнит.

Школяр наконец освободил стол; я занял его место и быстро заполнил бланк телеграммы.

«Срочно восстанови паспорт тчк Еду тчк Лев».

Больше ничего объяснять или добавлять не стал, мой поверенный все должен был прекрасно понять и так. Паспорт жителя Российской империи на имя Льва Борисовича Шатунова числился во всех необходимых реестрах, восстановить его мой юрист мог едва ли не в течение дня. И не уверен даже, что придется подмазывать кого-нибудь взяткой.

Работник почты в несвежей сорочке и канцелярских нарукавниках принял бланк, в один миг рассчитал на счетах тариф и озвучил сумму. Я выложил на блюдечко несколько медных монет, он выгреб их и раскидал по ячейкам кассы, потом сообщил:

– Мы предоставляем услуги междугороднего телефонного общения.

– Благодарю. Возможно, в следующий раз. От меня все?

– Да, телеграмма будет отправлена в течение пяти минут.

– Замечательно.

Я покинул телеграфное отделение и потянул из кармана жестянку с леденцами, но сразу вспомнил, что внутри – патроны, вернул ее обратно и отправился в варьете.

Попасть в «Три лилии» через главный вход я не стал даже пытаться, вместо этого свернул в знакомый проулок, вышел к задам увеселительного заведения и прислонился плечом к забору соседнего особняка, выжидая удачный момент, чтобы проникнуть внутрь. И случай не замедлил представиться: вскоре с улицы заехала повозка с деревянными ящиками, заполненными бутылками с пивом.

Возница несколько раз стукнул в дверь черного хода и вернулся к повозке. Там он достал кисет, поплевал на клочок бумаги и принялся сворачивать самокрутку. Ящики таскать стал смурной половой.

На меня ни один, ни другой не обратили никакого внимания, чем я немедленно и воспользовался. С решительным видом взял увесистый ящик, взгромоздил его на плечо и понес в бар. Никто и слова не сказал. Возница принял меня за местного работника, половой посчитал, будто помочь ему взялся сопровождавший груз экспедитор.

В баре я выставил ящик на стойку и огляделся. Индуса нигде видно не было; пришлось подниматься на второй этаж в поисках управляющего. В темном коридоре на глаза попалась приоткрытая дверь, туда и заглянул. В небольшой комнатке на подоконнике сидел вчерашний конферансье. Он курил и стряхивал пепел на улицу.

– Бессонная ночь? – поинтересовался я, переступая через порог.

От неожиданности конферансье подавился дымом и закашлялся, потом уставился на меня своими налитыми кровью глазами.

– Вы кто? – спросил он, отдышавшись.

– Я по делу, – спокойно ответил я, взял стул и развернул его так, чтобы одновременно контролировать и хозяина кабинета, и дверь.

– Нам ничего не надо! – отрезал конферансье.

– А я ничего не продаю. Просто хочу задать пару вопросов.

Конферансье выкинул окурок за окно и соскочил на пол.

– Уходите или вас отсюда вышвырнут! – угрожающе произнес он, приняв меня то ли за бандита, то ли за частного сыщика.

– Сомневаюсь.

Хозяин кабинета дернул шнур, откуда-то снизу послышался отголосок звонка.

– Уходите! – повторил конферансье и скрестил на груди руки. – Пока еще есть такая возможность.

– Вечно люди все усложняют, – покачал я головой, а когда в комнату забежал бородатый вышибала, вынул руку из кармана пиджака и указал ему на дальний угол: – Встань там!

Швейцар повиновался беспрекословно. Даже не знаю, чем именно была вызвана его покладистость: воспоминанием о вчерашнем конфузе или пистолетом у меня в руке.

А вот конферансье маузера ничуть не испугался и вспылил:

– Что ты встал?! Он не станет стрелять!

Я улыбнулся, вышибала неуютно поежился и с места не сдвинулся.

– Не уверен, – пробурчал он, глядя под ноги.

Меня неуверенность крепыша только порадовала. Стрелять я в любом случае не собирался, а драка ничем хорошим закончиться не могла. Денег на новый костюм не было.

– Знаешь его? – встрепенулся конферансье.

– Сталкивались. Вчера.

– Ты не сказал!

– Хватит! – рыкнул я. – Индус из бара, где он?

– Уволился, – ответил хозяин кабинета после недолгой заминки.

– Когда?

– Сдал кассу, получил расчет и сказал, что больше не выйдет.

– Как объяснил?

– Родственник на работу позвал. В Новый Вавилон.

– Ну конечно! – скривился я.

– Это правда!

Я вздохнул и потребовал:

– Мне нужны его имя и адрес.

– Это против правил! – возмутился конферансье, но под моим взглядом стушевался и попытался сгладить ситуацию: – Могу я, по крайней мере, узнать, что он натворил?

– Подмешал какую-то дрянь мне в лимонад, – ответил я чистую правду.

Вышибала и конферансье обменялись быстрыми взглядами, и стало ясно, что если подобные обвинения ранее и не выдвигались, то сомнения в порядочности бармена возникали далеко не один раз. И еще я почувствовал страх. Не легкую растерянность вышибалы, а боязнь его хозяина лишиться лицензии в случае огласки.

Все! Теперь я мог вить из него веревки.

– Вы не похожи на человека, у которого водятся деньги, – тем не менее заявил конферансье. – Никто не станет опаивать подобного вам! Да и откуда взяться в баре лимонаду?!

Но стоило только подняться со стула, и конферансье вжался в стену. Впрочем, я скандалить не стал и улыбнулся, как мой поверенный улыбался излишне докучливым клиентам.

– В ваше чудесное заведение меня привели дела. Важные дела, – произнес я ровным, лишенным всяких эмоций голосом. – А индус все испортил. Я не хотел тратить время на пустые формальности, но, вижу, придется дать делу официальный ход. Уж не знаю, зачем вам это. Уверен, вы имеете представление, сколь быстро расходятся в этом городе слухи.

– Стойте! – всплеснул руками конферансье. – Не гоните лошадей!

Неожиданное увольнение и отъезд индуса из города вкупе с его прежними грешками не могли не вызвать подозрений, поэтому голословных обвинений и безыскусного шантажа оказалось достаточно, чтобы переломить ситуацию в свою пользу. Не пришлось даже пускать в ход талант сиятельного. Ну если только самую малость…

– Его зовут Акшай Рошан, – сообщил конферансье в ответ на мой выжидающий взгляд. – Но все звали его просто Ро. Насколько знаю, он снимает комнату в доходном доме Лурье. Это на бульваре Никольсона, сразу за железной дорогой.

– Что за родственник позвал его на работу?

– Он не сказал. Ничего толком не сказал. Забрал деньги и убежал.

– А ты? – повернулся я к вышибале. – Ты этого не знаешь?

– Вчера был не в форме, – зло глянул на меня швейцар.

– Он настоящий индус или местный уроженец?

– Приехал из Индии несколько лет назад.

– Друзья, знакомые?

Конферансье только руками развел.

– У меня полно работников, которые приходят и уходят. Какое мне до этого дело?

– А его соотечественник? – припомнил я вчерашнее выступление. – Факир может о нем что-то знать? Они же должны были общаться!

– Заклинатель змей? – Конферансье переглянулся с охранником и неожиданно прыснул от смеха. – Простите, не удержался, – извинился он, пряча ухмылку. – Заклинатель змей – перс. И нет, они не ладили. Акшая бесило, что старик изображает индуса, а тот и сам терпеть не может этот маскарад. Нет, не думаю, что хоть кто-то из персонала сообщит что-то полезное.

– Просто замечательно! – поморщился я и с неприкрытой угрозой произнес: – Надеюсь, мне не придется возвращаться…

Я внимательно следил за собеседниками, будто при игре в покер, но если те и блефовали, то никак своего обмана не выдали.

– Вот и не возвращайся! – лишь заявил конферансье.

– Не стоит, – подтвердил бородатый вышибала.

– А это, дорогие мои, зависит исключительно от вас, – веско произнес я, покинул кабинет и повысил голос: – Провожать не надо, выход сам найду!

И действительно нашел, не заблудился.

На улице я внимательно огляделся по сторонам и отправился на поиски доходного дома Лурье. Пусть шансы застать индуса там и были невелики – не для того он столь поспешно увольнялся! – но я не исключал, что меня попросту надули. Людям свойственно юлить, когда начинает пахнуть жареным.

Увы, Акшай Рошан и в самом деле съехал. По словам смотрителя, он забрал остаток взноса за комнату в начале девятого утра, пообещал вскоре вернуться за вещами, но так больше и не объявился.

– Вон, так и стоит, – указал сидевший на верхней ступени крыльца мужичок на фанерный чемодан, обшарпанный и невзрачный.

Я взялся за ручку и приподнял чемодан, дабы оценить вес, потом спросил:

– Вокзал далеко отсюда?

Будто нарочно послышался паровозный гудок, задребезжали от близкого стука колес стекла в рассохшихся оконных рамах.

– Рукой подать, – зевнул собеседник.

– Как думаете, объявится еще?

Смотритель свернул газету и ткнул заскорузлым пальцем в железнодорожное расписание на последней странице.

– Единственный сегодняшний поезд на Новый Вавилон ушел в одиннадцать часов, а время уже за полдень перевалило. Уехал он, не сомневайтесь.

– Позвольте, – попросил я газету и убедился в правоте собеседника. Заодно отметил, что следующий поезд в этом направлении проследует через город завтра в пять утра. – А вы видели билет?

– Оно мне надо? – удивился смотритель, забрал газету и спросил: – Да что он натворил-то?

Спросил без особого интереса, просто от скуки. Индус перестал существовать для него, как только освободил комнату, но я счел нужным ответить.

– Недостача в кассе, – прибег к самой простой лжи и поспешил откланяться.

– С вещами что делать? – уже в спину крикнул смотритель.

– Ваше дело!

Вещи индуса меня нисколько не интересовали. А вот сам бармен – весьма и весьма. Он сорвался из города неспроста. Не иначе ему посулили за мое отравление сумму, достаточную для переезда в Новый Вавилон.

Но кто и зачем? И связан ли с этим поджог дирижабля?

Ответов на эти вопросы не было. Более того, положа руку на сердце, все подозрения и предположения по достоверности лишь немногим отличались от гадания на кофейной гуще. Вороватый бармен мог просто позариться на золотой хронометр и попытаться опоить простака, а потом запаниковать и сбежать, не дожидаясь обвинений.

Из-за горного воздуха и пеших прогулок разыгрался аппетит, я купил в уличной палатке лепешку, начиненную расплавленным сыром, жареным мясом и овощами. Прямо на улице умял ее, вытер пальцы носовым платком и запил стаканом газированной воды без сиропа.

Потом перешел через рельсы и зашагал к центру. Солнце зависло прямо над головой, тени прижимались к стенам домов, было жарко. Я бы с удовольствием оплатил билет и доехал до места назначения в вагоне электрической конки, но ее линия лишь опоясывала город. К тому же вагоны ходили только в одном направлении, и курсировало их одновременно по кольцу едва ли больше трех или четырех. Тут либо пешком, либо на извозчике.

Я предпочел первый вариант. Не столько из-за стесненности в средствах, сколько желая сохранить втайне свои перемещения по городу. Лишний свидетель в моем положении был бы действительно лишним. Ни к чему это.

Для начала я сходил по адресу, указанному в выходных данных «Утренних новостей». Редакция газеты располагалась неподалеку от телеграфного отделения, именно его в качестве ориентира назвала мне продавщица ларька с газированной водой. Заодно отправил еще одну телеграмму, на этот раз – своему бывшему сослуживцу Рамону Миро. Попросил встретить господина Рошана на вокзале и обеспечить мне возможность пообщаться с ним с глазу на глаз. Не желая вызывать подозрений у сотрудников телеграфа, подробностей указывать не стал, но подробности и не требовались. Еще сообщил поверенному время своего ориентировочного прибытия в Новый Вавилон, дабы он принес паспорт и деньги прямо на вокзал.

После этого я отправился в редакцию газеты. Скорее всего, приближался срок сдачи материалов в завтрашний номер – по коридору бегали растрепанные репортеры с красными из-за постоянного злоупотребления кофе и сигаретами глазами. В рекламном отделе, несмотря на распахнутое настежь окно, было нещадно накурено. Клерк даже глаз от печатной машинки не оторвал, когда я вошел и принялся рыться на столе с брошюрами и рекламными материалами.

Отыскав визитную карточку Марека Фаре, я покинул редакцию и отправился на Виа Антик, дом семь, корпус два. Снимки бульвара нередко красовались на почтовых открытках, и отыскать эту улицу не составило никакого труда, иное дело – второй корпус седьмого строения. Возведено трехэтажное здание было внутри квартала, виды которого точно не входили в перечень городских достопримечательностей, найти его оказалось совсем не просто.

Не желая попадаться на глаза консьержу, я зашел со двора, благо калитку в заборе оставили распахнутой настежь. В отличие от нее, дверь черного хода оказалась заперта, но проблемой это не стало. Только уперся плечом и надавил, как сразу с легким треском отошел косяк и скрипнули ржавые петли. Выбивали замок здесь явно не в первый раз.

По шаткой лестнице я поднялся на второй этаж, в темном коридоре осмотрелся и отправился дальше. Вход в обиталище фотографа обнаружился на третьем этаже, прямо напротив лестницы.

Я подступил к двери с неровно прикрученными медными цифирями и прислушался. По соседству лихорадочно трещала печатная машинка, этажом ниже забивали гвозди в стену с такой силой, что сотрясался весь дом, из комнат фотографа не доносилось ни звука.

Повернув круглую латунную ручку, я толкнулся внутрь, дверь не шелохнулась. Пришлось постучать, но на стук никто не отозвался.

Выбор оставался небольшой: либо уйти несолоно хлебавши, либо совершить уголовное деяние, именуемое взломом, и осмотреться внутри.

Без особых колебаний я взялся повторить трюк, позволивший попасть в здание: вывернул ручку, уперся плечом в филенку и осторожно надавил, ожидая услышать хруст и треск, но вместо этого дверь вдруг подалась и рывком приоткрылась.

Немного, всего сантиметров на десять, но хватило и этого. Пахнуло отвратительной вонью, качнулось сине-багровое лицо фотографа с вывалившимся изо рта языком. Затянутый вокруг шеи газетчика желтый шелковый галстук другим концом был намотан на внутреннюю ручку двери, и закоченевшее тело покойника наполовину висело, наполовину лежало на залитом мочой полу.

Самоубийство? Неужели мой талант заставил фотографа наложить на себя руки?

Меня будто электрическим разрядом шибануло, но я сразу выкинул эту мысль из головы, достал носовой платок и обернул им дверную ручку, стирая отпечатки. Следствие по факту подозрительной смерти откроют в обязательном порядке; еще не хватало по собственной глупости в поле зрения полиции угодить!

Избавившись от отпечатков, я попытался прикрыть дверь, но покойник зацепился окоченевшей ногой за ножку письменного стола и не сдвинулся с места. Выдохнув беззвучное проклятье, я потянул снова, и тут смолк стук печатной машинки, а секунду спустя щелкнул замок соседней двери.

Я быстро отскочил на лестничную площадку и поспешил вниз, надеясь на невнимательность соседей мертвеца, но лишь спустился на второй этаж, как по зданию разлетелся пронзительный женский визг. Пришлось броситься наутек, перепрыгивая через несколько ступенек. Выскочив на задний двор, я со всех ног припустил прочь, а только завернул за соседний дом и сразу перешел с бега на шаг. На ходу вытер носовым платком вспотевшее лицо, свернул на Виа Антик и без всякой спешки зашагал по направлению к центру.

Далекая трель полицейского свистка прозвучала, когда уже удалился на пару кварталов. Я даже не обернулся.

Шел и обдумывал смерть фотографа. Версию о самоубийстве всерьез не рассматривал. Подобные циники не накладывают на себя руки даже под угрозой неминуемого тюремного заключения. И хоть чужая душа – потемки, я успел немного покопаться в страхах этого проныры и был твердо убежден, что он не удавил бы себя ни в минуту уныния, ни в пьяном угаре. Реши вдруг фотограф оборвать свою жизнь, он остановил бы выбор на яде или револьвере, но никак не на петле.

В таких вещах я никогда не ошибался, и значит, Марека Фаре убили.

Убили на следующий день после того, как я помешал ему сделать фотоснимок Черной Лилии. Да еще ударился в бега бармен, который неким косвенным образом оказался причастен к моему появлению на задворках варьете.

Совпадение это или чья-то хитрая игра?

Дьявол! Никто не мог знать, что тем вечером я окажусь в этом увеселительном заведении! Никто не сопровождал меня, я сам решил посетить варьете. Сам!

Все же совпадение? Но совпадений не бывает, все в этом мире так или иначе связано между собой.

Вот беспринципный фотограф – он преследует самозваную жрицу Кали, стремясь сделать ее фото. А вот вороватый индус – он зол на заклинателя змей, поскольку старик выдает себя за приехавшего из Индии факира. Так не бармен ли надоумил газетчика, как подкараулить самозваную жрицу Кали? А Марек Фаре вовсе не показался мне простаком, если он и заплатил бармену вперед, то лишь часть всей суммы. И когда на следующий день индус не получил обещанного, он вполне мог вспылить и удавить обманщика. А потом имитировать самоубийство.

Но фотограф и сам получил у кого-то аванс, вряд ли он располагал суммой, достаточной для подкупа извозчика и бармена, не говоря уже о найме пары громил. Деньги потрачены, фотографий нет – вспылить мог и заказчик.

Мое же отравление могло объясняться алчностью индуса, который перед отъездом вознамерился позаимствовать у посетителя варьете золотой хронометр.

Мысли крутились в голове, кусочки мозаики складывались один с другим, рассыпались и складывались уже в ином порядке. Пока шел до площади, успел перебрать с десяток версий, но ни одна из них целиком и полностью меня не устроила. Не отпускала убежденность, что я не принимаю в расчет некий важный факт. А какой – понять не мог.

Вскоре над крышами домов замаячило брюхо дирижабля с уходящими от гондолы к земле канатами, потом показались стены восстановленного амфитеатра. Но лишь на площади Максвелла я сумел в полной мере оценить масштаб древнего сооружения, которое едва ли уступало размерами римскому Колизею. Некогда камни амфитеатра пустили на строительство окрестных домов, и античное строение долгие века пребывало в полнейшем запустении, но теперь ему вернули первозданный облик с высокими арками и узкими оконными проемами внешних коридоров, мраморными колоннами и барельефами. Я даже представить не мог, сколько пришлось вложить в реставрационные работы.

Сама площадь Максвелла была полукруглой. С одной стороны на нее выходил фасад амфитеатра, с другой вплотную прижимались дома средневековой постройки. До встречи с Лилианой оставалось еще полчаса, поэтому на тенистую веранду ресторана я проходить не стал и двинулся к памятнику Максвеллу. У постамента плескался на солнце прозрачной водой сооруженный фонтан, а мне хотелось умыться.

В отличие от запечатленного на многих полотнах хрестоматийного образа, здесь Максвелл был изваян в камне один, без своего потустороннего компаньона. Но на статую я как-то даже не смотрел, взгляд сам собой цеплялся за паривший над площадью дирижабль. Летательный аппарат буквально подавлял своими размерами, не давая прочувствовать ни помпезность памятника, ни величественность амфитеатра. Реставрация и торжественное открытие и в самом деле оказались хитрым рекламным ходом заезжего миллионера, не зря на дирижабле огромными буквами было выведено название его корпорации: «Меллоун и партнеры».

Подобраться к фонтану оказалось не так-то просто: на облицованном мрамором парапете расположились многочисленные живописцы, на вид – студенты школы искусств Императорской академии. Одни делали наброски амфитеатра: кто – в первозданном виде, кто – со строительными лесами и летательным аппаратом в небе, другие зарисовывали виды площади и памятник великому ученому.

Их старшие товарищи подходили к делу куда более основательно. Расположившиеся под солнечными зонтами мастера принимали заказы на портреты состоятельных курортников, а в качестве сувениров продавали либо доведенные до ума наброски учеников, либо собственные работы, но написанные в студиях, по фотоснимкам.

Я протолкался к воде и умылся. Затем вытер ладони носовым платком и уже двинулся в обратный путь, когда под одним из просторных солнечных зонтов вдруг мелькнул знакомый профиль. Высокий седой старик с изможденным лицом стоика спрятал глаза под черными очками слепца, но при этом уверенными движениями набрасывал карандашный рисунок.

Это был Шарль Малакар. Талант сиятельного позволял слепому рисовальщику забираться в подсознание клиентов и переносить на бумагу наиболее яркие образы, обнаруженные там. Сейчас он занимался дамой средних лет с неестественным румянцем на щеках. Она полулежала на раскладной софе, веки были смежены, по губам блуждала легкая улыбка.

Отчетливый запах камфары с нотками аниса меня нисколько не удивил. Опиумная настойка продавалась в аптеках без рецепта и давно пользовалась популярностью у состоятельных дам, мучимых мигренями и скукой. А часто – и тем и другим одновременно.

Я бесшумно приблизился и встал за спиной художника. Обычно он ограничивался черно-белыми рисунками, но сейчас использовал разноцветные карандаши, создавая причудливую картину с искаженной перспективой пшеничного поля и скачущей через него на золотом единороге златовласой дамой-заказчицей. Ярко-желтые тона буквально переполняли холст.

– Посмотри наброски, Лео, – произнес Шарль своим неизменно-скрипучим голосом. – Освобожусь через пять минут.

Я удивлено хмыкнул.

– Брысь! – шикнул художник. – Ты мне сейчас дыру в голове взглядом просверлишь! Уйми свой талант!

– Хорошо, больше не буду, – пообещал я и взял скрепленную железным кольцом стопку карандашных рисунков.

Большей частью это были виды городской площади, какой она представлялась клиентам художника, но встречались совсем уж замысловатые картины. На одной из таких фигура Максвелла на постаменте обзавелась компаньоном: на руку великого ученого была намотана цепь, другой ее конец был прикован к ошейнику потустороннего существа, выведенного несколькими скупыми чертами. Создавалось впечатление, что работа еще не завершена, хотя, скорее всего, человек просто не представлял, как именно выглядел знаменитый демон Максвелла. Точнее, его  падший .

Шарль и в самом деле уложился в обещанные пять минут. Дама пришла от цветовой гаммы картины в полнейший восторг, щедро расплатилась с рисовальщиком и отправилась восвояси. Я занял софу и кивнул заказчице в сед:

– Опиум?

– И абсент, Лео. Не забывай об абсенте. У меня до сих пор в голове все желтое перед глазами.

– У тебя нет глаз, Шарль.

– Не придирайся! – одернул меня художник. – Где пропадал, Лео? Больше года ни слуху ни духу.

– Путешествовал, – уклончиво ответил я. – Какими судьбами здесь? Думал, ты прирос к своему месту под статуей Микеланджело.

– Не прирос, как видишь, – хрипло рассмеялся старик. – В Новом Вавилоне сейчас адское пекло. Дым и чад, не хватает только серных дождей. Мне подвернулся денежный заказ, я не стал отказываться. Проведу лето на чистом воздухе.

– Что за работа? – удивился я, поскольку Шарль терпеть не мог никаких рамок и ограничений.

Рисовальщик ткнул пальцем себе за спину, как если бы точно знал, что именно там находится. Впрочем, он знал.

– После гала-концерта я зарисую для организаторов, как это событие виделось участникам. Из-за пристрастия творческого люда к опиуму и абсенту уверен: это будет незабываемая работа, – сообщил художник и рассмеялся: – Стоило согласиться только ради этого!

– Рад за тебя.

– А ты, как обычно, весь в делах и заботах, Лео?

– Есть немного, – вздохнул я, запрокинул голову и закрыл глаза. – Окажешь небольшую услугу?

– Нет! – наотрез отказался Шарль. – Нет, Лео! Я не стану снова рисовать твоих пассий. От несчастной любви у меня изжога. Не говоря уж о том, что твой талант просто разрывает мне голову. Еще, знаешь ли, работать и работать сегодня. Солнце высоко.

– Брось, Шарль, – усмехнулся я, – никакой несчастной любви. Нужен портрет одного человека. Я его едва помню, если честно. Никаких сильных эмоций.

– Простой портрет?

– Очень простой. Чтобы это походило на работу полицейского художника. Ты такое сделаешь с завязанными глазами.

– Не дают покоя мои глаза?

– Извини, Шарль.

– Ты всегда был не сдержан на язык, Лео, – укорил меня рисовальщик. – Говоришь быстрее, чем думаешь.

– Не замечал за собой такого.

– Обрати внимание, – попросил Шарль и закрепил на мольберте новый лист. – Начнем, пожалуй.

Я постарался восстановить в голове образ стоявшего за стойкой бара индуса, уловил легкое давление в висках, когда талант художника проник в голову, и постарался расслабиться, отпустив на волю свой собственный дар сиятельного. Но Шарль вдруг шикнул на меня:

– Соберись! Что с тобой такое?

– Я пытаюсь!

Я действительно пытался, но индус выходил каким-то совсем уж обезличенным.

– Что ты принимаешь, Лео? – спросил старик. – Я с такой сильной дрянью еще не сталкивался!

– Ничего не принимаю! В тот день меня чем-то опоили, хочу найти поганца!

– Тогда сосредоточься!

– Тебе не угодишь! – огрызнулся я и постарался вспомнить свои ощущения, когда после душного зала сделал глоток изумительно вкусного и холодного лимонада.

Дремавшее до того воображение в один миг проснулось, словно я ненароком нажал скрытый в памяти спусковой крючок. Щелк! – и с кристальной ясностью перед глазами возникло лицо индуса.

Шарль досадливо зашипел и принялся быстро-быстро скрипеть грифелем карандаша по листу бумаги. Вскоре он раздраженно бросил карандаш в стаканчик и объявил:

– Забирай!

Когда я открыл глаза, слепой художник вытирал платком текшую из носа струйку крови.

– Сведешь когда-нибудь старика в могилу… – проворчал он.

– Я все компенсирую.

– Когда ограбишь банк?

– Деньги у меня есть, – усмехнулся я. – Надо только их получить.

– Брось, – махнул рукой Шарль Малакар, взял из ведра с колотым льдом бутылку с питьевой водой и сделал несколько жадных глотков. На худой шее заходил крупный кадык. – Принимай работу!

Я посмотрел на портрет и одобрительно зацокал языком. Скупые линии, резкие и формальные, складывались в легко узнаваемый образ. Никаких лишних деталей, как обычно и рисуют полицейские художники со слов очевидцев, но, раз увидев беглого индуса, уже точно не ошибешься и не спутаешь его с другим соплеменником. Вот что значит настоящий талант!

Более того, в левом нижнем углу Шарль изобразил открытый глаз – известную всем и каждому эмблему Детективного агентства Пинкертона; ниже уверенной рукой был начертан девиз: «Мы никогда не спим». И удивительное дело – хоть символ и бросался в глаза, от лица беглеца он внимания нисколько не отвлекал.

– Возьми мою кепку, – посоветовал старик, – в ней ты будешь похож на шпика.

– Благодарю! – не стал отказываться я от подарка, свернул рисунок и убрал его в карман. – С меня причитается.

– Проваливай! – рассмеялся Шарль. – Клиентов распугаешь.

– Еще увидимся.

– Меньше болтай, больше делай.

– Счастливо оставаться! – попрощался я и отправился в ресторан.

Справился у метрдотеля о госпоже Монтегю, и тот велел официанту проводить меня на второй этаж. Людей в ресторане было немного, публика собиралась в этом респектабельном заведении уже ближе к вечеру, зато с избытком хватало пальм, фикусов и античных статуй в нишах стен.

Лилиана забронировала столик на две персоны у открытого окна террасы. Прохладный ветерок так и раскачивал легкие полупрозрачные занавески.

– Лео! – обрадовалась моя новая знакомая и отставила на стол бокал с белым вином и льдом. – Я уже начала опасаться, что ты не придешь!

– Как ты только могла такое подумать? – уверенно улыбнулся я, хоть на самом деле еще час назад понятия не имел, приму приглашение или нет.

Делать хорошую мину при плохой игре – так это называется.

– Что будете заказывать? – подошел к нам официант с меню в кожаной обложке.

Я принял у него увесистый том и без тени смущения признался:

– Дорогая Лилиана…

– Просто Лили.

– Лили, всех моих денег в бумажнике хватит здесь разве что на пару медовых коржиков. Хочешь коржик?

– Лео, я же угощаю! Ты забыл? – напомнила Лилиана. – Пусть твою помощь не оценить материально, но я хочу, чтобы этот символический жест позволил нам начать все с чистого листа.

– Отлично! – улыбнулся я и заказал стейк с гарниром из жареных овощей стоимостью в четверть сотни франков. Гулять так гулять!

– Что будете пить?

– Черный чай. Лучше всего – южноафриканский.

– К сожалению, у нас есть только индийский, – сообщил официант, подливая вина в бокал Лили.

– Тогда индийский. И кувшин лимонада, пожалуйста. Лимонад несите сразу.

Девушка округлила глаза.

– Так ты не шутил насчет лимонада? Это действительно твой любимый напиток?

– Я вообще редко шучу, – улыбнулся я. – А ты ничего не закажешь из еды?

– Уже заказала, – отмахнулась Лили и спросила: – Чем занимался?

Я неопределенно пожал плечами.

– Да так, ничем особенным. Отправил пару телеграмм, выяснил расписание поездов.

– Уезжаешь? – кинула собеседница на меня быстрый взгляд поверх бокала с вином.

– Завтрашним пятичасовым.

– Уже купил билеты?

– Поеду после ресторана.

– Отлично! – улыбнулась Лили. – Я с тобой! Обожаю смотреть на поезда. Всегда любила путешествовать. Не возражаешь? Я такая бесцеремонная…

– Не возражаю, – просто ответил я и наполнил высокий бокал принесенным лимонадом. Общество Лилианы мне нравилось. Впрочем, Лили была способна очаровать даже каменную статую.

– Может, потом сходим в синематограф?

– Не люблю, – признался я. – Тесно, темно, вечно накурено.

– Что тогда?

Я сделал глоток лимонада и сообщил:

– В городском парке сегодня лекция на тему «Обитаемы ли планеты».

Лилиана посмотрела на меня с неприкрытым удивлением, но после недолгих раздумий согласилась.

– Чудесно! – отсалютовала она мне бокалом вина. – А после лекции останемся на танцы!

– Танцы я тоже не особо жалую, но…

– Останемся! – отрезала Лили. – Я уже не помню, когда ходила на танцы последний раз!

– В пятницу? – напомнил я и сразу пожалел о сказанном.

Она болезненно поморщилась и попросила:

– Давай не будем об этом, хорошо?

– Как скажешь, – пообещал я и откинулся на спинку стула, пытаясь понять, какие чувства испытываю к собеседнице.

В итоге так ни к какому определенному выводу и не пришел. Лилиана мне совершенно точно нравилась, с ней было легко и просто. Это с одной стороны. С другой – она танцевала полуголой в варьете с удавом на плечах. И кто мог поручиться, что наша встреча была случайной? Я не знал и не мог знать, чего ожидать.

Просто надеялся на лучшее.

А почему бы и нет? Меня не так-то легко убить. И запугать – тоже непросто. А вот я и в том и в другом изрядно преуспел. Это вселяло определенную уверенность в будущем.

И – черт побери! – мне действительно нравилось находиться в обществе Лилианы! С ней окружающая действительность казалась четче, сочнее и ярче, и даже лимонад был вкусней, нежели обычно.

Любовь? Нет. Я точно знал, что это не она.

Просто… просто между нами протянулась некая ниточка.

И это даже немного пугало. А я не привык поддаваться собственным страхам.

Сначала принесли салаты и легкие закуски, потом дошла очередь и до горячего. Мы без лишней спешки отобедали и перешли на открытую террасу, благо солнце перевалило через дом и получилось разместиться в тени.

От озера дул прохладный ветер, мы сидели в плетеных креслах и пили; я – чай, Лили – белое вино. О чем болтали, даже не скажу, но было легко и приятно.

Удивительно даже; обычно я так запросто с людьми не схожусь.

– Ты поразительный человек, Лео! – заявила вдруг Лилиана, задумчиво глядя на игру света в бокале. – Просто не знаю, чего от тебя ждать!

Она словно повторила мои мысли, это вызвало легкую оторопь.

– Почему это? – спросил я после долгой паузы, поставил на подставку фарфоровый чайничек и повторил вопрос: – Ну, скажи на милость, почему?

– Будто сам не знаешь! Татуировки и все остальное… ты похож на головореза, но каким-то чудом умудрился произвести самое благоприятное впечатление на папу! А он в людях не ошибается! И ты пригласил меня на лекцию! Не в синематограф, не на танцы, а на лекцию, Лео!

– Может, я просто страдаю от чрезмерной стеснительности?

– Ты? – Лили рассмеялась, и глаза ее мягко засветились изнутри, словно отражая солнечные лучи. – Да, действительно. Это просто не пришло мне в голову. Извини. Ты такой решительный на вид…

– Внешность обманчива.

– Но мы останемся на танцы?

– А у меня есть выбор?

Лили задумалась и покачала головой.

– Нет. Иначе я поеду домой заливать тоску и разочарование в жизни вином. И тебе станет стыдно.

– Стыд – моя ахиллесова пята, – улыбнулся я и насторожился, заслышав странный шум на площади.

Обернулся и удивленно хмыкнул при виде подъехавшей к памятнику самоходной коляски, крайне непривычной на вид. Она была не столь массивна, как полицейские броневики, и обладала куда более тихим движком.

«Форд-Т»! Самоходная коляска на паровом ходу производилась в Новом Свете, и по эту сторону Атлантики встречались лишь единичные экземпляры. Тем удивительней было увидеть ее в курортном городке.

Вслед за «фордом» к памятнику Максвеллу подъехало три открытых конных экипажа, и констебли принялись вежливо и вместе с тем решительно просить разойтись оккупировавших площадь студиозиусов. На своих местах полицейские позволили остаться лишь художникам-мэтрам.

Выбравшийся из-за руля самоходной коляски молодой черноволосый человек установил на брусчатке треногу кинокамеры и начал съемку. Его ассистентка в неприлично короткой юбке и блузе с коротким рукавом щелкнула перед объективом хлопушкой и поспешно отступила в сторону. Важные господа из прогулочных экипажей встали у памятника и принялись что-то степенно обсуждать.

– Ну надо же! – присвистнул я. – Обычной фотокарточки на память теперь недостаточно?

Лилиана поднялась из-за стола и грациозно облокотилась на ограждение террасы. Смотреть на нее снизу вверх было не слишком-то прилично, поэтому я встал рядом.

– Я их знаю, – произнесла вдруг она. – Вон тот высокий толстяк в цилиндре и с сигарой – это Джозеф Меллоун. Папа недавно пригласил его на ужин, так он и к нам со своим кинохроникером пожаловал, представляешь?

– Меллоун? Миллионер и меценат? – догадался я. – Тот самый, что профинансировал реставрацию амфитеатра? А остальные?

– Ближе к памятнику, – присмотрелась Лили, – режиссер, запамятовала, как его зовут. Он тоже из Нового Света, работает на Бродвее. Будет ставить театральную постановку в амфитеатре и режиссирует гала-концерт открытия. А семейная пара – это Адриано и Белинда Тачини.

В памяти что-то ворохнулось; я напрягся и припомнил:

– Архитектор?

– Очень известный. Он руководил восстановительными работами, – подтвердила Лилиана. – Они с супругой как-то гостили у нас в Калькутте. Красивая пара. Только несчастная.