Онлайн чтение книги Память всех слов Pamięć wszystkich słów
Глава 8

Альтсин проснулся, как всегда, за несколько минут до рассвета. За проведенные тут месяцы тело его привыкло к ритмам монашеской жизни и независимо от того, прошла ли ночь спокойно или была наполнена тяжелыми трудами и неприятными неожиданностями, глаза он открывал за минуту до того, как над монастырем плыл звук утреннего колокола. Снились ему… он попытался вспомнить… коровы, козы и какие-то отчаянные поиски тех запропавших животинок, поиски, что закончились погоней крутыми улочками Каманы, соединенной с поиском убегающих девушек. Нормальный сон, сплетающий довольно неопределенные воспоминания из прошлого с событиями последних дней.

Он вздохнул и сел. У него была одиночная келья – роскошь, зарезервированная для щедрых «ожидающих», которые внесли соответствующий взнос в орден. Роскошь начиналась и заканчивалась обеспеченным таким вот образом одиночеством, поскольку деревянные нары с матрасом из морской травы, прикрытые шерстяным одеяльцем, столик, табурет и два колышка в стене, на которые он вешал одежду, – это было все, что монастырь мог ему предложить.

Но ему приходилось спать и в куда худших местах.

Колокол известил, что через четверть часа начнутся дневные труды. Как гость, Альтсин мог ограничивать работу в монастыре, выбирать ту, к какой имел желание, – а то и совершенно от нее отказаться, известив приора, что имеет более важные дела. Он редко пользовался этой привилегией, делал это, главным образом, лишь когда притаившееся в его голове чужое присутствие напоминало о своем существовании и когда необходимо было уклониться.

Вчера… вчера на миг, буквально на несколько ударов сердца, он сделался кем-то другим. Начал думать так, словно был Кулаком Битвы Реагвира, авендери самого Владыки Битв, а все это случилось уже после стычки с миттарскими моряками, один из которых…

Да чтоб его вшивый козел покрыл! Вор встал, едва не опрокинув столик. Один из них сказал, что они кое-что потеряли! А у девушки на коже нарисован миттарский знак галерника. Светлая Госпожа, если бы он не был таким уставшим, когда ее нашел, то понял бы это сразу! Несколько бандитов, шарящих ночью портовыми улочками. Не пьяные, а значит, не заходили ни в одну из таверн, а вероятность, что они специально искали монахов, разносящих еду, была чрезвычайно мала. Похоже, они шли по следу беглянки, а когда ее не нашли, решили хотя бы немного заработать, потому что их галера…

Наверняка как раз выплывает из порта.

Собственно, это знание ничего ему не давало. Даже если б они объявили о произошедшем в порту, капитан галеры наверняка от всего отказался бы, а экипаж тоже залил бы себе рот смолой, и не будь на борту других сеехийских пленников, ничего бы не удалось доказать. Но если «Черная Чайка» когда-либо еще появится в Камане, власти порта должны дать ей понять, что думают о таких делах. Держать сеехийскую невольницу в городе, который полностью зависит от доброй воли этих варваров… Умнее было бы пойти поплавать между акулами, сперва выкупавшись в нескольких галлонах крови.

Альтсин быстро умылся, оделся и вышел на завтрак. Тот был коротким, простым и сытным: овсянка, лепешки и густое пиво давали достаточно сил для трудов и молитв, не даря наслаждения вкусом. Потом приор проговорил короткую молитву и указал Альтсину на боковые двери.

Когда пользуешься чужим гостеприимством, пусть даже и оплаченным, – нельзя не слушаться таких просьб.

Они встретились в коридоре за столовой, старик кивнул ему и зашагал вперед, пряча ладони в рукава.

– Прости, парень, но в моем возрасте никакой горячей овсянки не хватит, чтобы изгнать холод из рук и ног. Старая печь не дает уже достаточно тепла, – засмеялся он.

Начало разговора – ничем не хуже любого другого. Но Альтсин знал, что Энрох не вызвал бы его, чтобы поговорить о старых проблемах со здоровьем.

– В городе наверняка найдется травник с мазью для разогрева крови.

– Верно. И он покупает ее у нас, у брата Зевара. Но радости старости ждут всякого.

Вор проглотил быстрый и злой ответ: мол, странно, что при стольких-то стариках в монастыре у Зевара еще есть чем торговать, – или что другое, настолько же глупое. Правда, что большинство монахов здесь могли бы оказаться его дедами, правда и то, что суровые правила и расположение на краю мира не привлекали в стены монастыря молодежь, как, наконец, правда и то, что в беседах со старшими братьями преобладали темы болезней, проблем с пищеварением, газами, сыпью и геморроем. Но правда и то, что приор уважал его уединенность и не навязывался со своими проблемами. А только глупец отвечает грубостью на вежливость.

Некоторое время они шли в молчании.

– «Черная Чайка» отплыла.

Проклятие, старик что, читает у него в мыслях?

– Брат Найвир пришел ко мне где-то час тому назад и вспомнил, что произнес один из напавших на вас. Я сразу же послал людей в порт. Там не оказалось жалобы на монахов, напавших на моряков. – Приор легонько улыбнулся. – Что только подтверждает его и мое подозрение, что миттарцы предпочли не обращать на себя внимания. Галера вышла в море затемно с грузом янтаря и шкур. Только это нам и сообщили.

Оставался открытым вопрос, что из этого следует.

– Что из этого следует? – спросил Энрох.

Похоже, приор и правда читал его мысли.

– Я уже сообщил Совету о том, что вы нашли, – продолжил тот. – Девушка в моей комнате и… – улыбка приора сделалась злой, – если ты начнешь воображать похотливого старика и безоружную красотку, привязанную к кровати, то прекрати, брат Альтсин.

Вор прекратил, хотя пытался изо всех сил спрятать глуповатую гримасу, пытающуюся вылезти ему на лицо. Старый монах продолжил:

– Они очень просили проявить сдержанность в разговорах о случившемся.

– Да?

Больше он ничего не сказал. Бывал за стенами и знал ситуацию в городе. Совет формально не обладал никакой властью над монастырем, а Храм Баэльта’Матран был слишком силен, чтобы с ним конфликтовать, даже учитывая, что на западе континента богиня не имела стольких верных, как, скажем, Близнецы Моря или Владыка Битв. К тому же по непонятным причинам сеехийцы за стенами города привечали только слуг Великой Матери, потому монахи часто оказывались посредниками в решении конфликтов и занимались, как это назвал один из братьев, тем, что «мочились на горячие угли».

Потому Совет Каманы мог лишь выражать вежливые просьбы.

– Они даже обещали – скажу между нами, – что позитивно рассмотрят нашу просьбу насчет того клочка земли под восточной стеной.

Ну-у-у… это было неожиданно. Как если бы вечно недовольный и скупой дядюшка пообещал, что сделает тебя наследником сельского имения. Это значило, что у тебя есть информация, которая может его скомпрометировать и полностью уничтожить.

И становилось понятно, зачем приор тратит время на него, Альтсина.

– А братья…

– Брат Домах как раз принес обет Мертвых Уст. На месяц. Брат Найвир… – Старик послал Альтсину понимающий взгляд. – Несмотря на то что говорят, я не настолько уж и суров. А потому он вызвался на работу при кухне и в подвалах. Некоторое время он не выйдет за стены монастыря.

Да, обет молчания для Найвира настолько же ужасен, как если лишить рыбу воды.

– Я не много помню о той ночи, приор. Был я слишком уставшим.

Они обменялись заговорщицкими взглядами.

– Я так и подумал, – кивнул приор. – Если бы кто-то спросил, пусть я и не думаю, чтобы до этого дошло бы, но если… Вы нашли вчера умирающую нищенку. Принесли ее в монастырь, где несчастная отдала душу в руки нашей Госпожи. Погребли мы ее в море.

Очень удобно, что в Камане не было привычных кладбищ. Мертвая беднота попадала в море.

Они добрались до небольшого окошка, откуда открывался вид на подворье, где уже крутились монахи. Альтсин отвел взгляд от сморщенного лица Энроха и уставился куда-то за окно.

– Известно, почему Совет стал настолько щедр?

– Милосердие Матери порой отворяет самые черствые сердца.

– Да. А кусок сыра, закопанный под порогом, превращается в золото, орущий кот, привязанный к мачте, отпугивает акул, а лучшее средство от икоты – зубок чеснока, воткнутый в задницу.

– Ты когда-нибудь испытывал на себе какие-то из этих вещей, Альтсин? – В голосе приора не было ничего, кроме искреннего интереса.

Вор вспомнил свое детство на улицах Понкее-Лаа.

– Все, кроме чеснока. – Он невольно улыбнулся и сразу сделался серьезен. – Знаю, что ты имеешь в виду, приор, но не станем играть в глупую болтовню. Совет, похоже, готовит новый договор с сеехийцами, а такая весть могла бы уничтожить все, чего они пока что добились. Непросто было б объяснить тем варварам, что мы ничего не знали о похищении девушки. Я буду молчать. Но переговоры могут закончиться в любой момент, а потому советую дожать их насчет той земли побыстрее.

Развеселившийся Энрох фыркнул:

– Учила селедка треску плавать.

Альтсин тихо вздохнул и взглянул на старого монаха:

– И то верно. Не мое дело, а тот, кто является приором этого места с момента, как Праматерь произнесла над миром первое слово, наверняка справится с бандой, готовой спустить с человека шкуру за последний медяк. Но ты ведь посвящаешь мне свое драгоценное время не только ради этого, верно, почтенный?

На лице Энроха появилось нечто вроде издевательской ухмылочки:

– Ах, гляньте, люди, как элегантно можно сказать «отвали, старикан».

Вор выдержал его взгляд, не моргнув.

– Я слышал, что ты сегодня встречаешься с определенными людьми. – Приор вдруг чихнул, раз и другой, а потом медленно почесал нос, словно желая дать Альтсину время, чтобы прикрыть рот. – С опасными людьми, которые правда обладают честью, пусть даже эта их честь и имеет некую цену.

Вор прищурился и процедил:

– Кто-то уже ее перекупил?

Если Райя его предал…

– О таком я ничего не слышал, – успокоил его монах. – А у кого-то есть причина ее перекупать?

«Хороший вопрос, клянусь всеми девками Понкее-Лаа».

– Полагаю, что нет, приор.

И правда, если бы некто, знающий проблему Альтсина, желал его достать, он не стал бы платить местной гильдии воров, а прислал бы в Каману гребаный флот вторжения с сотней колдунов на борту. Разве что это была бы та странная парочка с мола. Убийца с черными мечами и девушка, в глазах которой тлело истинное безумие.

Но они не казались теми, кто станет нанимать чужие ножи.

– Среди местных много людей, верных Матери. Как и среди тех, кто… как бы это сказать… ищет другого пути к богатству. Встреча одного из наших гостей с их главарем обеспокоила этих людей настолько, что они сообщили об этом мне. И двигала ими забота не о самочувствии гостя, но о будущем нашей общины. Совет полагает, что монастырь занимает слишком много места, и многие годы ищет весло, которым мог бы нас ударить, если понимаешь, о чем я. Нынче он щедр, но, если окажется, что один из нас влип в подозрительные делишки, милость их испарится, словно утренняя роса.

– Я не один из вас.

Старик улыбнулся, словно извиняясь.

– Ты уже полгода носишь одежды нашего ордена, – напомнил он ласково. – Ты ходишь в них по улицам, а люди не обращают внимания на такие мелочи, как то, принес ты клятвы или нет. Кроме того, как приор я отвечаю и за своих гостей.

– Понимаю. Если это проблема, то я не стану больше злоупотреблять гостеприимством монас…

– Ну вот. Гордость и чувство собственного достоинства. Хотя кто-то менее наблюдательный мог бы сказать: гордыня и наглость молокососа. Знаю, знаю, тебе уже больше двадцати, но, с моей точки зрения, даже твой отец – всего лишь мальчишка. Я не выгоняю тебя, наша Госпожа никого не гонит из-под своей опеки, но я должен знать: эти твои… дела за стенами, не принесут ли они нам проблемы?

Вор задумался. Сколько можно сказать?

– Не думаю…

И вдруг понял, что если приор в курсе его встречи с Райей, то может знать и о цели его поисков.

– Я ищу кое-кого, кто должен мне услугу. Сеехийскую ведьму. По важному делу. Прибывая сюда, я не думал, что это так затянется, но этот остров… Сеехийцы…

– Сеехийцы, – повторил эхом приор. – Варвары и дикари. Примитивные, грубые и безжалостные племена, которые вознесли понятия гордости, чести и верности роду и клану на верх человеческой глупости. Трейвикс управляет здесь всем: от того, дает ли щербатая миска, врученная гостю, право перерезать горло любимому коню хозяина, – до поведения, способного привести к оскорблению всего племени.

Да, трейвикс – слово, которое в Камане слышали слишком часто, стоило разговору коснуться аборигенов. Набор правил и обычаев, нигде окончательно не описанных, но говорящих о том, что, где и когда может стать смертельным оскорблением для сеехийцев или сколько нужно крови, чтобы смыть позор. К счастью, островитяне использовали эти правила почти исключительно в отношении земляков, воспринимая пришельцев на остров со снисходительным высокомерием, как людей, что не ведают, что значит настоящая честь. Будь все иначе, в город не вернулся бы ни один караван.

Что не означало, что их нельзя было смертельно оскорбить. И заплатить за это обычной для этого острова монетой.

– Они сражаются друг с другом вот уже сотни лет, порой по причинам таким абсурдным, как похищение коровы во времена, когда и Империя была лишь младенцем. – Энрох, казалось, не замечал, что вор мыслями далеко. – Сто племен, тысячи кланов, сто тысяч клинков. Они так разделены, что даже не могут называть остров одним именем, принятым всеми племенами. Даже странно, что их до сих пор никто не покорил, используя взаимную нелюбовь и враждебность. Это кажется таким простым.

Да. Кости тех, кому это показалось простым, танцуют с волнами, к радости Близнецов Моря.

–  Камелуури , – тихо продолжил приор. – Одно Дыхание. Это не просто местный закон – это еще и сила, из-за которой никому не удалось захватить остров. Из-за которой сотни племен, ссорящихся и жрущих друг друга без устали, безнадежно запутанных в свои дикие обычаи, мгновенно забывают об этих ссорах и, как один человек, встают к бою. Сила, которая приводит к тому, что местные не поклоняются никому из известных нам Бессмертных, а чтят лишь своего племенного божка и – ох, слово это горько в моих устах – принимают Прамать. Знаешь ли ты, что если бы жрец Близнецов или Агара-от-Огня покинул Каману, то не прошел бы и мили? Сеехийцы убили бы его и отослали безголовое тело в город. Лишь нашим братьям позволяют находиться между ними.

– Я знаю об этом. – Альтсин порой встречал в городе жрецов иных богов, а их взгляды выжигали дыры в его рясе. – Все знают.

– Ох, парень, тебе стоит научиться не прерывать стариков, которые хотят лишь продлить радость беседы. Вы, молодые, находите время для нашей компании, лишь когда чего-то хотите или когда мы вас к такому принуждаем.

Энрох вздохнул, раскашлялся и продолжил:

– Мы их не понимаем. Не понимаем того, что дает им силу, чтобы чувствовать себя едиными по отношению к остальному миру и одновременно марать ножи кровью воинов в бесконечном хороводе мести. Они закрыты для чужаков, а проникнуть в их ряды… – Монах покачал головой.

– Я тоже был удивлен, что дела здесь обстоят так, как обстоят, – пробормотал вор. – На континенте сеехийцы считаются варварами. Мстительными, жестокими и гордыми, но мало кто из людей знает, что Камана – как осажденный город.

– Ну, все не так уж и плохо. Пока обе стороны соблюдают условия, у нас мир. И, между нами говоря, парень, узнай ты место жительства своей приятельницы – как ты намереваешься до нее добраться? Сеехийцы позволяют ходить караванам, но любой чужак, который удалится более чем на сотню шагов от повозок, может погибнуть.

– Я бы что-то придумал, приор.

Да. Глупый вопрос и глупый ответ. Единственные люди в Камане, которые могли более-менее свободно двигаться по острову, были Братья Бесконечного Милосердия. Их ряса давала определенную… нет, вовсе не неприкосновенность или защиту. Просто давала шанс не получить стрелу сразу.

Альтсин сделался «ожидающим», когда до него дошло, насколько сложное это дело. Найти ведьму, которую он видел лишь в свете факела, известную только по имени, на острове, где местные варвары могут убить чужого, если посчитают его поведение оскорбительным – или по другой какой-то из бесконечных причин.

Они обменялись взглядами.

– Не сомневаюсь. – Улыбка старика была таинственной, как океанские глубины. – А сейчас ты пойдешь на встречу?

– Да. Опаздывать было бы невежливо.

– Удачи.