Онлайн чтение книги Заплати другому Pay It Forward
Глава 2. Арлин

Рики, как ей и представлялось, домой так и не вернулся, зато грузовик – прибыл. Только не так, как ей представлялось. Несколько раз он опрокидывался; в целом вид у него был хуже, чем она опасалась. Одно только: машина заводилась. Ну, работала на холостом ходу. Одно дело, завестись и работать вхолостую, совсем другое – действительно куда-нибудь доехать.

Как бы ни был ей ненавистен этот чертов помятый «Форд» – наглядное представление о ее собственном нынешнем положении, – она могла бы не пенять ему за это. Теоретически могла. Это из-за него ей не спалось ночью. Особенно сейчас, когда она пошла на вторую работу, в «Лэйзер Лаундж»[5]Laser Lounge – международная сеть клиник лазерной эпиляции и косметологии., чтобы было чем платить по счетам. А поскольку грузовик был виноват, что она не ложилась в постель до трех ночи, он по крайней мере мог бы давать ей выспаться. Наверняка не такое уж непомерное требование.

Так нет, опять приходится липнуть к окну и в который раз высматривать, как скользит лунный свет по призрачному остову грузовика. Как его серебристое сияние обрывается там, где ободрана краска. Только Рики был способен довести машину до такого плачевного состояния и смыться. Во всяком случае, разумно полагать, что мужик смылся: грузовик-то, вон он, отыскался, а Рики – нет.

Если, конечно, он вообще не уволокся, бродяжить не отправился, может, в больницу попал, может, выбрался жив-здоров, а может, помер вдали от всего, что связывало его с «Фордом», вдали от всякой связи с родным городом.

Так что, может, и есть где-то могилка, но откуда Арлин знать? Да если и узнает, как выяснить, какая и где. Даже если она купит на свои чаевые Рики цветы, то все равно никогда не узнает, куда их нести.

И она пошла – только для того, чтобы пасть жертвой сна, в котором Рики жил прямо за городом, уже много-много месяцев, и ни разу не удосужился подать ей весточку о том, где он.

Что и заставило ее опять прилипнуть к окну и поносить чертов грузовик за то, что не дает ей поспать.

…

– Значит, так. Что, если я приношу ее домой, а она погнута? Я просто две сотни долларов на ветер выбросил?

– Просто скажите себе, что с той стороны дверь усиленная, так что этот чертов грузовик мог перевернуться, а дверь не погнулась.

– Я просто говорю, что если, в общем-то. Вот и все, что я говорю.

– Я вам вот что скажу. Я попридержу ваш чек на пару-тройку дней. Не сможете поставить дверь на свой грузовик, приносите ее обратно.

– Ага. Понимаю. Сто семьдесят пять.

– А ну-ка, катись с моей стоянки, ты меня уже достал!

– Лады, двести. – С легкой улыбочкой.

Малый оперся о покоробленный капот «Форда» и закурил. «Мальборо»-красные, такие же, как когда-то курил Рики, она и не глядя узнала бы. Похоже, этот мир, этот городок битком набит мужиками, скроенными по одному шаблону с Рики. Ей, во всяком случае, так кажется. Из-за этого она и почувствовала расположение к парню, этому Дугу, или Дуэйну, или как там, черт, его кличут, ее первому покупателю.

И она знала, почему. Она и больше получила бы, потрудись быть понапористее. Знала: стоит его спросить, как он тут же скажет, что папаша драл его, как сидорову козу не дерут, и что он живет сам по себе с нечестивых юных лет. Знала: доведись ей стянуть с него футболку, увидела бы на плече татуировку, какое-нибудь имя, слишком стершееся, чтоб разобрать. Кто-нибудь, кого он знал с месяц-другой, когда был еще слишком молод, чтобы понимать, что навеки только шрамы остаются. Да синяя краска, которую даешь загнать себе под кожу.

И от этого она почувствовала, что устала от расположения к Дугу. Дуэйну.

Позже она скажет своей лучшей подруге Лоретте: «Я больше не считаю, что не разбираюсь в мужчинах. В жизни больше не скажу, что у меня убогие инстинкты, нет, сэр, потому как отчего ж я на того же парня нападаю раз за разом? Начинаю думать, что у меня очень тонкое чувство оценки, только оно, похоже, кому-то другому служит».

Какое-то время она с удовольствием наблюдала за мышцами его больших рук, которые легко разделывались с болтами на петлях дверцы, и ощущала усталость, сознавая, что часть ее существа уже прикидывает размеры следующей большой жизненной неразберихи, еще до того как она очистила от мусора прежней свою, обычно содержавшуюся в опрятности, подъездную дорожку к дому.

Не успела она отделаться от этих успокаивающих мыслей, как на эту дорожку вышла из машины Шерил Уилкокс, бывшая жена Рики, чтобы сказать ей спасибо за то, что она такая двуличная сучка. А еще не было и девяти часов утра.

Из книги Криса Чандлера «Говорят знавшие Тревора» (1999 )

Не хочу всех разочаровывать. Это не было, строго говоря, безгреховным зачатием. Так, один из рисков, на которые иногда позволяешь себе пойти. Наверное, сейчас, после свершившегося факта, оно и выглядит как-то глупо и беспечно. И все ж, слава богу, получилось так, как получилось, верно?

Я не говорю, что в тот вечер не принималась играть в детскую игру «Напоминания о предосторожностях», только дальше этого голова не работала. Было такое чувство, будто убого обдуманные слова нарушат очарование момента. А если хотите увидеть, как мужик в разум входит, попробуйте проворковать ему что-то вроде: «Случаем не носишь резинку у себя в бумажнике? Я тебя предупредила, что с пилюль слезла?»

А кроме того, он со своей половинкой, Шерил, целую вечность старались забеременеть. Никогда даже в голову не приходило, что в том ее вина. С чего бы? В самом деле, в голову не приходило, что такое скорее случается с теми, в ком старания нет (не важно, у скольких людей их старания тем и кончались), и, может быть, разумом я это понимала.

Он был женат. Поначалу. Это как бы осложняло.

Так вот, короче, в чем я и впрямь повинна, так в том, что ныла, что мы никак на танцы не можем сходить. Может, живи мы в Большом Нью-Йорке, может, тогда бы, но только не в Атаскадеро: нельзя. Нельзя там, где все знают всех, во всяком случае, достаточно, чтобы знать, кто для кого является законной парой.

– Хочется пойти поплясать? – сказал как-то он. – Я тебя свожу на танцы.

И свозил. Повез нас куда-то по Куэста-Грейд[6]Название автомагистрали в Калифорнии, севернее города Атаскадеро., оставляя внизу огни города, который, должна сказать, с такого большого расстояния смотрелся миленько. Мы вышли из той старенькой легковушки; он, вновь обернувшись, потянулся к приборам, повернул ключ питания, чего, полагаю, делать не должен был, потому как аккумулятор посадил; правда, тогда нас это не заботило. Да и позже тоже, к слову сказать.

Он перебрал три станции, отыскивая медленную музыку, а потом я вдруг узнала такое… в общем, это трудно объяснить. Словно бы весь мир целиком сошелся в его руке, что лежала у меня чуть пониже спины, ничего огромнее этого не было – и никогда не будет. И, уже когда он был во мне, ощущение его теплого дыхания на шее, которое с тех пор никуда не уходило и уже никогда до конца не уйдет. Это было такое… когда целью становится произвести продукт… и я не уверена, что наша вина в том, что мы прознали про это слишком поздно, уже после обмена кольцами и клятв, о которых можно всю жизнь жалеть. Это вроде географической карты, решила я. Ну, вы знаете, с красными линиями, отделяющими один штат от другого, синими линиями рек и коричневатыми складками, изображающими горный хребет. Что важнее: это всеобщее наше согласие на то, что Айдахо вот прямо тут и перестает быть Айдахо, или эти горы и реки, которые находились там еще до того, как хотя бы кто-то взялся за картографию?

Было похоже, будто извечно были я и Рики и (я была уверена) вечно будут. Пусть я в точности и не знала, куда он подевал ту любовь. Когда пропал, я имею в виду. Я-то считала, что она при нас, и готова была спорить, что он чувствует ее тяжесть, перебирается ли он с места на место или затаивается для разнообразия на одном. Не о том разговор повела. Всем хочется знать про ту ночь.

Когда мы в первый раз предавались любви, я почувствовала, словно что-то утратила, даже еще до того, как все закончилось. Подумала: «Вот и нечего мне больше хранить, нечего оберегать. Ничего по-настоящему моего, полностью моего-моего не останется, когда все пройдет».

Только была не права. Я получила и что хранить, и что оберегать.

…

Шерил уже стояла в гостиной. Вопрошала:

– У тебя тут выпить-то хоть есть что?

И у Арлин было, хотя ее крестная и предупреждала: выкинь выпивку вон. «Толку-то: рано или поздно я все равно за ней приду», – сказала она крестной, которую звали Бонни. «Уж лучше позже, – ответствовала Бонни. – Всего пять дней, как до отвала нажралась». Только дольше не устоять, почему и поставила она два стакана.

Еще Бонни сказала, что пришло крестнице время загладить вину, расчистить завалы прошлого, как раз поэтому-то прежде всего Арлин и пригласила к себе в дом бывшую жену Рики. Чтобы извиниться за то, что спала с Рики, когда он все еще был женат на ней. За те девять-десять лет жизни внахлестку.

Иначе бы, когда Шерил остановила машину возле дома, чтобы сказать спасибо за то, что Арлин такая двуличная сучка, она бы ее так поприветствовала, что та, визжа колесами, умчалась бы прочь, оставив в память о себе запах горелой резины. В былые времена Арлин, может, так и сделала бы. Потом улыбнулась бы Дуэйну, словно ничего не произошло. Поняв, какие у того планы на вечер.

Но сейчас Дуг отвалил со взятой на пробу дверцей грузовика, а Шерил стояла в ее гостиной, и во всем этом была ее крестной, Бонни, вина. Позже, уже пьяная и довольная, она выдаст Бонни звоночек и так ей все прямо и выскажет.

– Уверена, – сказала Шерил, – тебе известно, где он, просто ты мне не говоришь.

– Знала бы я, где он, – сказала Арлин, – не разбирала б этот грузовик на части, чтоб вернуть, может, треть выброшенных на него моих денег. Я бы его отыскала и натравила долговых приставов, засунула ему эту жалкую развалюху сама знаешь куда и полюбовалась, как они выбьют плату за амортизацию из его жалкой задницы.

– Это тебе за соучастие, – сказала Шерил. – Ты получила как раз то, что заслужила.

Арлин принялась было отвечать, но никак не могла сообразить, какие слова подобрать, боялась, что выйдет как-то гнусно и слабенько, как бы ни старалась. Так что вместо брани плеснула в стакан на два пальца старой доброй текилы «Хосе Куэрво». То был единственный мужчина в ее жизни, который никогда не врал и от кого всегда было известно, что получишь. Потом она сказала:

– Я тебя сюда пригласила, чтоб сказать, что сожалею.

– Ага, – отозвалась Шерил. – Как раз это я всю дорогу и твержу про тебя. Придет время, до чертиков пожалеешь, что ходила ко мне в дом, как гостья, хлеб мой ела, будто подруга моя. Обхаживала меня по-всякому.

Арлин остановила ее, силясь сообразить, куда подевались все поводы обхаживать.

– Ты зачем мне это сейчас говоришь?

Шерил глубоко вздохнула, как человек, которого ударили по больному месту. В последнее время все тыкали Арлин носом в кусок дорогостоящего хлама, стоявший возле дома: покореженный, так что двери больше и не закрываются.

– Я, когда услышала, – сказала Шерил, – что грузовик тут стоит, то подумала…

– Что подумала? Что он тут с ним вместе?

– Может быть.

И что в Рики есть такого, не могла не дивиться Арлин, что вынуждает баб жалеть, что он не возвращается и опять не устраивает кавардак?

– Ну так его нету.

– Ну да. Теперь-то вижу.

Открылась дверь. Бочком вошел сын Арлин. Волосы были всклокочены, в чем сама же Арлин и виновата: слишком уж спешила начать разбирать на части несчастье у крыльца и более или менее предоставила мальчика самому себе. Сзади на синих джинсах был вырван клок, но об этом Арлин и знать не желала. Пока. Хотя бы трусы у него чистые, слава богу.

– Тревор, ты где был?

– Там, у Джо.

– Я тебе позволяла пойти к Джо?

– Нет. – Потупленный взгляд. «Он его, – подумала Арлин, – небось, перед зеркалом отрепетировал». Мальчик знал, кто с мамой в гостиной, но не знал, зачем. Однако понимал: не забавы ради. Дети все понимают. – Прости. – Взгляд сына остановился на стакане с текилой. Никакого упрека, одно лишь молчаливое осознание, чересчур взрослое для мальчика его лет, знающего кое о чем, вроде, почему взрослые стараются. И как чертовски маловероятен успех.

– Ладно, все в порядке. Отправляйся обратно.

– Я только домой пришел.

– Ты можешь меня хоть раз послушать?

И он подчинился, безо всяких разговоров. Арлин отложила в памяти: пойти с сыном попозже погулять и купить ему мороженое. Стук захлопнувшейся двери отозвался у Арлин болью, словно что-то оторвали от нее, словно до сих пор не была перерезана связывавшая их с самого начала пуповина.

Арлин снова налила в оба стакана:

– Спасибо, что при мальчике ничего не сказала.

– Он здорово на Рики похож.

– Он не его. Не Рики.

– Одно лицо.

– Ему двенадцать. Я с Рики сошлась всего десять лет назад.

Арлин казалось, будто Бонни заглядывает ей через плечо: напоминает. Обман помогал ей устроить целую новую жизнь. Только то была такая старая ложь, что тяжко отделаться от нее после стольких-то лет. То же вранье и на этот раз удачно подошло.

– Я вижу его в этом мальчике.

– Ну, тогда ты видишь то, чего нет. – Или то, чего хотела для себя, но так и не получила . Мы, чего не получаем, видим, куда ни взглянем. Если то, чего сами себе не даем сделать, есть, мы того ни в одной другой живой душе перенести не в силах. Арлин начала это замечать.

…

В тот же самый вечер, в девять часов, к ней нежданно-непрошено зашла Бонни.

– Понимаю, как это выглядит, – пролепетала Арлин. – Я как раз думала позвонить тебе.

– Я подумала, может, захочешь поговорить.

– У тебя что-то вроде ясновидения?

– Нет, насколько мне известно. Малец твой мне сообщение прислал.

От этого внезапного известия Арлин заплакала, из-за чего – и сама не сумела бы толком разъяснить. В последнее время слезы постоянно наворачивались, и любой слабенький толчок вызывал их поток, вроде как от внезапного взрыва хохота или страха мочевой пузырь перестает слушаться, особенно, если слишком долго сдерживаться.

Бонни протиснула в дверь все свои триста пятнадцать фунтов[7]Около 130 килограммов. веса и большой подушкой обернулась вокруг Арлин, вовсе не фигурально душа ее в объятиях.

Некоторое время спустя они прошлись по шкафчикам и вылили все спиртное в раковину.

– Я завтра же с утра начну все по-новому. Может, на этот раз и получится.

– Чем тебе не нравится начать прямо сейчас? Можешь начать в любое время дня, знаешь ли.

– Наверное.

Вслед за Арлин Бонни прошла к окну спальни, и они посмотрели на площадку перед домом, на залитую лунным светом рухлядь вокруг, казавшуюся чем-то стоящим. Арлин, которой никогда не удавалось подыскать нужные слова, как будто показала Бонни, в чем загвоздка. В призраках. Словно сказала: «Если б тебя осаждали привидения вроде этого, кто скажет, управилась ли бы ты лучше?»

Бонни неспешно кивнула.

– Слышишь те деревья? – спросила Арлин.

– А что с ними?

– Они поют мне по ночам. До того чисто и просто, что я больше спать не могу. Песни Рики. Неужто не слышишь? Клянусь, до того как этот чертов грузовик вернулся домой, они такое никогда не пели. Пели что-то подобное, наверное. Но не эти песни.

– Деточка, это просто ветер.

– Для тебя, может, и ветер.

Бонни уложила ее в постель:

– Завтра утром приду проведать.

– А-а, я прямо тут и буду.

И Бонни оставила ее один на один с пением.

Спустя немного времени Арлин встала. Решилась заглянуть к Тревору в комнату. Села на край кровати и убрала с его лба завитки черных кудрей.

– Мам, ты в порядке? – Он не отрешился от сна, слова прозвучали, словно он заполнял ими в себе какое-то пространство, где все было отведено заботе о ее благополучии.

– Ты единственная благодать, какую я сотворила в жизни. – Это она ему твердила много раз.

– Да ну, мам. – Так он всегда говорил в ответ.

Когда она ушла, он все еще лежал с открытыми глазами. Словно, может, и он слышал то пение.

Из дневника Тревора

Иногда я думаю, что мой отец никогда не был во Вьетнаме. Даже не пойму, с чего я это думаю. Просто так.

Отец Джо был во Вьетнаме, всякие истории рассказывает. И сразу понятно, по одним только словам, что он и в самом деле там был.

Мой отец, мне кажется, если иногда и говорит о чем, так о том, что, как он считает, может заставить людей гордиться им или пожалеть его.

Мама жалеет его, потому что он был во Вьетнаме. И говорит, ничего странного, что у него расстройства бывают. Так что я молчу о своей догадке, что, может, он никогда там и не был.

М-р Сент-Клер такой крутой. Мне все равно, что Арни болтает. Я думаю, он классный, и я так же классно поработаю с заданием, что м-р Сент-Клер не сможет не поверить в это.