Онлайн чтение книги Мысли Pensеes
Раздел II. УЗЕЛ

1. Убрать препятствия

440. “Случись на моих глазах чудо, оно укрепило бы веру во мне”, — говорят многие люди. Те, чьи глаза чуда не увидели. Иные доводы разума, если их рассматривать издали, ограничивают наш кругозор, но стоит найти правильную точку зрения, как мы начинаем видеть даже и за пределами нашего кругозора. Людской разум неиссякаемо словоохотлив. Нет правил без исключения, любят повторять люди, как нет истины столь всеобъемлющей, чтобы в любом случае оставаться безошибочной. А если она к обсуждаемому предмету неприменима, этого довольно, чтобы причислить его к исключениям и сказать: “Это утверждение не во всех случаях соответствует данной истине, значит, в этих случаях оно ошибочно”. И нам только и остается, что доказывать: нет, никакой ошибки в нем нет, — и до чего же неловкими и приниженными чувствуем мы себя, если не находим убедительного довода.

441. Порядок. — Окончив послание — “Должно искать Бога”, написать следующее — “Убрать пре­пятствия”, где речь пойдет о “механизме”, о подго­товке механизма, о поисках с помощью здравого ра­зума.

442. Порядок. — Послание другу, призывающее к поискам. И его ответ: “А какой мне в этом прок? Кругом не видно ни зги”. И ответить ему: “Не теряйте надежды”. И он снова ответит, что был бы счастлив увидеть хоть проблеск света, но что само христианское учение гласит: если его вера этим и ограничится, спа­сения она ему не принесет, поэтому он предпочитает вовсе не искать. И ответ на это: Механизм.

2. Непостижимость. Бытие Бога. Ограниченность нашей логики

443. Я понимаю, что меня могло бы и не быть: мое “я” — в способности мыслить, меж тем я не появился бы на свет, если бы мою мать убили прежде, нежели я стал одушевленным существом; следовательно, меня нельзя считать существом необходимым. Точно так же я не вечен и не бесконечен, но все в этом мире говорит мне о том, что существует Некто необходимый, вечный и бесконечный.

444. Значит, вы отказываетесь верить в бесконеч­ность и неделимость Бога? — Отказываюсь. — В таком случае я помогу вам сейчас увидеть нечто и бесконечное, и неделимое: разумею точку, которая движется одновре­менно во всех направлениях и с бесконечной скоростью, ибо она существует одновременно везде и вся целиком.

Пусть это явление природы, прежде казавшееся вам невозможным, убедит вас, что в природе, вполне веро­ятно, существует много такого, о чем вы еще даже не подозреваете. Из того, чему вы обучились, не делайте вывода, будто уже все постигли; напротив того, усвойте, что осталось бесконечно много неусвоенного.

445. Бесконечное движение, точка, все собою запол­няющая, момент покоя; бесконечность, которую не ис­числить, неделимая и бесконечная.

446. Если вечное Существо существует хотя бы мгновение, Оно существует всегда.

447. Непостижимо, что Бог есть, непостижимо, что Его нет; что в нашем теле есть душа, что у нас нет души; что мир был сотворен, что он никем не сотворен, и т. д.; что первородный грех был свершен, что он не был свершен.

448. С обычной людской точки зрения, первородный грех — прямая бессмыслица, но именно таков он и есть.

Не пеняйте же на меня за то, что учение о нем я не подкрепляю никакими разумными обоснованиями, ибо, с моей точки зрения, таких оснований просто не существует. Но эта бессмыслица мудрее всей людской муд­рости, sapientus est hominibus[67]Премудрее человеков (лат.).. Ибо, не существуй первородного греха, разве можно было бы понять, что такое человек? Все его бытие определено этой неприметной черточкой. Да и как человеческому разуму ее приметить, если они несовместимы и если разум, сам решительно не способный додуматься до первородного греха, немедленно отступает в тень, стоит показать ему оный грех.

449. Привычка — суть нашей натуры. Кто привык веровать, тот во всем полагается на веру, и уже не может не страшиться преисподней, и ничему другому не верит. Кто привык верить, что король грозен и т. д. Ну, а если наша душа привыкла видеть числа, пространство, движение — можно ли усомниться, что она полна веры, будто в мироздании существуют они, и только они?

450. Люди не привыкли взращивать достоинства, они только и способны, что награждать их, обнаружив уже готовенькими, вот и о Господе Боге они судят по собственной мерке.

3. Бесконечность — небытие

451. Бесконечность — небытие. — Наша душа брошенная в оболочку тела, находит там число, пространство, три измерения. Она рассуждает о них, объ­единив общим названием “природа”, “необходимость”, и ни во что другое поверить не способна.

Бесконечность не увеличится, если к ней приба­вить конечную величину, как не удлинится бесконечное мерило, если к нему прибавить еще одну пядь. Конеч­ное уничтожается при сопоставлении с бесконечным и становится абсолютным небытием. Равно как наш дух по сравнению с Духом Господним, как наша справед­ливость по сравнению с Господней справедливостью. Но наша справедливость более соразмерна Господней справедливости, нежели конечная величина — беско­нечной.

Справедливость Господа должна быть столь же бес­предельной, сколь и Его милосердие. Меж тем суровость суда Господня над грешниками менее беспредельна и потрясающа, нежели беспредельность милосердия к из­бранникам.

Мы знаем, что бесконечность существует, но не зна­ем, какова ее природа. Равно как знаем, что числам не может быть конца и, следовательно, некое число должно выражать бесконечность. И это все, что нам о нем ведомо; оно так же не может быть четным, как нечетным, ибо не изменится, если к нему прибавить единицу; вместе с тем оно — число, а любое число либо четно, либо нечетно (правда, это относится к числам конечным). Значит, человек вполне может знать, что Бог есть, и при этом не ведать Его сути. Нам ведомо множество истин частичных, не охватывающих всей истины, так почему же не может быть единой всеобъемлющей ис­тины?

Итак, мы знаем, что существует конечное, нам по­нятна его природа, ибо мы сами конечны и протяженны, как оно. Мы знаем, что существует бесконечное, но нам непонятна его природа, ибо, обладая, как мы, протяжен­ностью, оно не имеет границ. Но мы не знаем, суще­ствует ли Бог и, если существует, какова Его природа, ибо у Него нет ни протяженности, ни границ.

Однако вера открывает нам Его существование, удостоившиеся благодати познают Его природу. Напо­мню, я уже показал, что, даже не постигая природы какого-то явления, можно твердо знать, что оно суще­ствует.

Теперь поговорим об этом с точки зрения теории естественнонаучной.

Если Бог существует, Он бесконечно непостижим, поскольку, будучи неделим и беспределен, во всем отличен от нас. Итак, нам не дано знать, какова Его суть и есть ли Он. Но, признав это, кто дерзнет отрицать или утверждать Его бытие? Не мы, ибо ни в чем не соотносимы с Ним.

Как же можно осуждать христиан за то, что они не способны разумно обосновать свои верования, — они, исповедующие веру, не поддающуюся разумным обосно­ваниям? Христиане во всеуслышание заявляют, что их вера — нелепость, stultitia[68]Глупость, нелепость (лат.)., — а вы после этого жалу­етесь, что они ничего не доказывают! Начни христиане доказывать бытие Божие, они были бы нечестны, а вот говоря, что никаких доказательств у них нет, они тем самым проявляют здравый смысл.

— Ну хорошо, но даже если ваш довод оправдывает тех, кто подобным образом излагает христианское веро­учение, и снимает с них обвинение в бездоказательности, он ни в коем случае не оправдывает тех, кто сию без­доказательность покорно принимает.

— Что ж, рассмотрим это возражение и скажем так: “Бог либо есть, либо Его нет”. Какой же ответ мы изберем? Разум нам тут не помощник: между нами и Богом — бесконечность хаоса. На самом краю этой бесконечности идет игра — что выпадет, орел или реш­ка? На что вы поставите? Если внять разуму — ни на то, ни на другое; если внять разуму — выбор непра­вомерен.

Не осуждайте же за лицемерие того, кто сделал выбор и поставил на Вездесущего, ибо вы и сами не знаете правильного ответа.

— Не знаю и поэтому предаю осуждению не за тот или иной выбор, а за выбор вообще: неправильно ставить на Бога, неправильно ставить против Него, любой выбор равно неправилен. Единственный правильный путь — вообще воздержаться от выбора.

— Да, но не выбирать нельзя. Не спрашивая ва­шего согласия, вас уже засадили за эту игру. Так на что вы поставите? Давайте подумаем. Поскольку вы­бор неизбежен, подумаем, что вас меньше затрагива­ет. Вам грозят два проигрыша: в одном случае проиг­рыш истины, в другом — блага, на кон поставлены две ценности — ваш разум и ваша воля, знания и вечное блаженство, меж тем как ваше естество равно отвращается и от заблуждения, и от безмерных мук. На что бы вы ни поставили, разум смирится с любым выбором — ведь отказаться от игры никому не дано. Так что тут все ясно. Но как быть с вечным блажен­ством? Взвесим наш возможный выигрыш или проиг­рыш, если вы поставите на орла, то есть на Бога. Сопоставим тот и другой: выиграв, вы выиграете все, проиграв, не потеряете ничего. Ставьте же, не колеб­лясь, на Бога!

— Превосходное рассуждение! Да, выбирать, пожа­луй, придется, но не слишком ли многим я при этом рискую?

— Давайте подумаем. Мы уже знаем, каковы шан­сы на выигрыш и проигрыш, поэтому вам был бы пол­ный смысл ставить на Бога, даже если бы вы взамен одной жизни выигрывали только две (ведь не играть вы все равно не можете), тем паче три; в этой прину­дительной игре с подобными шансами на выигрыш и проигрыш было бы величайшим неблагоразумием отка­заться рискнуть одной жизнью ради возможных трех! А ведь на кону вечная жизнь и вечное блаженство! Будь у вас один шанс из бесконечного множества, вы и то были бы правы, ставя одну жизнь против двух, и, с другой стороны, действовали бы очень неосмотри­тельно, отказавшись поставить одну против трех, ну а что говорить о шансе, пусть одном из бесконечного множества, выиграть бесконечно блаженную бесконеч­ную жизнь! В нашем же случае у вас шанс выиграть бесконечно блаженную бесконечную жизнь против конечного числа шансов проиграть то, что все равно идет к концу. Этим все и решается: если выигрыш — бесконечность, а возможность проигрыша конечна, нет места колебаниям, нужно все ставить на кон. Таким образом, поскольку хотим мы того или не хотим, а играть все равно приходится, давайте откажемся от разума во имя жизни, рискнем этим самым разумом во имя беско­нечно большого выигрыша, столь же возможного, сколь возможен и проигрыш, то есть небытие.

Ибо нет резона говорить, что выигрыш сомнителен, а риск несомненен, что бесконечность расстояния между несомненностью поставленного на кон и сомнительностью выигрыша вполне уравнивает конечное благо, ко­торым человек, несомненно, рискует, с благом бесконечным, но сомнительным. Это пустая отговорка: в лю­бой игре риск несомненен, а выигрыш сомнителен, тем не менее игрок идет на этот несомненный риск ради сомнительного выигрыша, ничуть не погрешая против разума. Неправда, что между такой несомненностью всего, что можно проиграть, и сомнительностью всего, что можно выиграть, пролегает бесконечное расстояние. Оно действительно пролегает, но лишь между несомнен­ностью выигрыша и несомненностью проигрыша. Что же касается сомнительности выигрыша, то она прямо пропорциональна несомненности поставленного на кон, согласно соотношению между возможностью выигрыша и возможностью проигрыша. Отсюда вывод: если шан­сов выиграть столько же, сколько шансов проиграть, игра идет на равных и, значит, несомненность того, что стоит на карте, равна сомнительности выигрыша; дру­гими словами, расстояние между ними отнюдь не бес­конечно. Поэтому, когда речь идет об игре с подобными шансами на выигрыш и проигрыш, с риском проиграть конечное и выиграть бесконечное, наше утверждение обладает бесконечной доказательностью. Это очевидно, и если людям доступна хоть какая-то истина — вот она перед вами.

— Признаю вашу правоту и целиком с вами согла­сен. Но нет ли какого-нибудь способа выяснить, что кроется за этой игрой?

— Есть: чтение Евангелия и пр., и т.д.

— Все это так, но мне связали руки и заткнули рот, не дают вольно вздохнуть, меня принуждают иг­рать и лишают свободы выбора, а я так устроен, что не могу уверовать. Что же прикажете мне делать с собой?

— Понимаю вас. Но постарайтесь по крайней мере понять, что если сам разум толкает вас к вере, а вы все равно не способны уверовать, значит, причина по­добной неспособности — в ваших собственных страстях. Старайтесь преодолеть себя, но не с помощью умноже­ния доказательств бытия Божия, а с помощью обузды­вания страстей. Вы хотите прийти к вере, но не знаете пути, хотите исцелиться от безбожия и просите лекарств: учитесь у тех, кто был так же несвободен, как вы, а потом постепенно поставил на кон все свои блага; эти люди нашли путь, который вы ищете, исцелились от недуга, от которого вы жаждете исцелиться. Начните с того, с чего начали они: во всем поступайте так, словно уже уверовали, окропляйте себя святой водой, просите отслужить мессу и т. д. И вы невольно проникнетесь верой и перестанете умничать.

— Но этого-то я и боюсь.

— А чего тут бояться? Что вы теряете?

И чтобы вы уяснили себе, насколько правильно такое поведение, добавлю: оно поможет вам обуздать ваши страсти — камни преткновения на пути к вере.

Конец этого рассуждения. — Итак, чем вы рискуете, сделав такой выбор? Вы станете честным, неспособным к измене, смиренным, благодарным, творя­щим добро человеком, способным к нелицеприятной, ис­кренней дружбе. Да, разумеется, для вас будут заказаны низменные наслаждения — слава, сладострастие, -— но разве вы ничего не получите взамен? Говорю вам, вы много выиграете даже в этой жизни, и с каждым шагом по избранному пути все несомненнее будет для вас выигрыш и все ничтожнее то, против чего вы поставили на несомненное и бесконечное, ничем при этом не пожертвовав.

— Ваше рассуждение приводит меня в восторг, восхищает! и т. д.

— Если оно вам нравится, если убеждает вас, знайте: так рассуждает человек, не перестающий коленопреклоненно молить за вас То высшее, неделимое Существо, Которому целиком покорно его собственное существо, чтобы и вы в свою очередь покорились Ему ради вашего блага и ради славы оного человека; вот так сила сочетается с подобной низменностью.

4. Покорность и разумение

452. Если бы что-то делать стоило лишь ради су­лящего несомненный успех, ради веры ничего не стоило бы делать, ибо подобной несомненности в ней нет. Но сколько мы делаем такого, что отнюдь не сулит несо­мненного успеха: взять хотя бы морские путешествия или войны. Вот я и утверждаю, что при этом условии вообще не следует ничего делать, так как в мире нет ничего несомненного; ну, а в вере несомненности больше, нежели в том, что мы доживем до завтрашнего дня, ибо доживем ли — сомнительно, а вот что можем не до­жить — несомненно. Меж тем о вере этого никак не скажешь. Мы можем сомневаться в ее несомненности, но кто дерзнет с полной несомненностью ее отрицать? Итак, человек, который трудится ради завтрашнего дня, то есть ради чего-то сомнительного, поступает разумно, ибо иначе и нельзя поступать, согласно правилам игры и выбора, о которых уже шла речь.

Блаженный Августин видел, что люди пускаются в плавание по морю, идут на войну и т.д., хотя успех этих дел сомнителен, но не ведал о правилах игры, которые свидетельствуют, что так оно и должно быть. Монтень видел, как раздражает хромой ум и как все­властен обычай, но не знал причины этого следствия.

Эти люди видели следствия, но не видели причин; по сравнению с теми, кто до этих причин додумался, они точь-в-точь как наделенные зрением по сравнению с наделенными вдобавок еще и разумом, ибо следствия как бы воспринимаются чувствами, а причины возможно постичь только с помощью разума. И хотя разум тоже постигает следствия, но по сравнению с разумом, по­стигающим причины, он точь-в-точь как любое из наших телесных чувств по сравнению с разумом.

453. Согласно правилам игры, вам должно без устали стараться найти истину, ибо, если вы умрете, не испол­нившись благоговейной любви к Зиждителю, вас ждет погибель. — “Но когда бы Он и впрямь желал моей благоговейной любви, то подал бы мне какие-то знаки Своей воли”, — отвечаете вы. А Он и подал, только вы их не заметили. Ищите же, дело стоит того!

454. Правила игры. — В земной юдоли чело­веку следует устраивать жизнь, опираясь на одно из двух противоположных утверждений: 1. Его пребывание в этом мире будто бы нескончаемо; 2. Оно, вне всяких сомнений, быстролетно и, возможно, через час уже при­дет к концу. В этом втором утверждении — истинная суть нашего удела.

455. Если отпущенный мне десяток лет (ибо таковы правила игры) я проведу, ублажая свое себялюбие и безуспешно стараясь понравиться, что вы можете обе­щать мне, кроме несомненных мучений?

456. Возражение. — Надежда на спасение да­рует человеку счастье, но этому снастью сопутствует страх перед преисподней.

Ответ. — У кого больше оснований страшиться преисподней: у людей, не знающих, существует преис­подняя или нет, но уверенных, что будут ввергнуты в нее, если она все же существует, или у людей, которые не сомневаются в ее существовании, но преисполнены надежды, что спасутся?

457. “Я немедля отказался бы от мирских наслаж­дений, если бы верил в Бога” — так обычно говорит безбожник. А я так отвечаю на это: “Вы немедля по­верите в Бога, как только откажетесь от мирских на­слаждений”. Так что первый шаг должны сделать вы.

Я внушил бы вам веру, если бы мог, но это не в моей власти, и, значит, не в моей власти проверить, так ли оно было бы в действительности, как вы говорите. Но в вашей власти отказаться от наслаждений и про­верить, так ли оно будет в действительности, как говорю вам я.

458. Порядок. — Мне было бы куда страшнее заблуждаться и лишь потом обнаружить, что в христи­анской вере сокрыта истина, чем, не заблуждаясь, твердо верить в ее истинность.

459. Христианская вера говорит о том, о чем чувства сказать не могут, но никогда не вступает в противобор­ство с ними. Она превыше чувств, но между ними нет противостояния.

460. Сколько нам понадобилось подзорных труб, чтобы открыть светила, доселе не существовавшие для наших философов! Священное Писание не раз оспари­вали из-за поминаемого там великого множества звезд, громогласно заявляя при этом: “Их всего-навсего тысяча двадцать две, уж это мы твердо знаем!”

На земле растут разные травы — мы их видим. — Но с Луны их не увидели бы. — Эти травы обросли ворсинками, между ворсинок ютятся крошечные твари, а уж мельче их нет ничего. — О самомнительный че­ловек! — Сложные вещества состоят из элементов, но вот элементы совершенно однородны. — О самомнительный человек! Тут пролегает некая еле заметная чер­та. — Не следует говорить, будто существует что-то недоступное нашему зрению. — Итак, говорить следует, как все, но думать — по-своему.

461. Покорность. — Порою должно уметь со­мневаться, порою — проникнуться верой, порою — покорствовать. Кто не следует этим правилам, тот не в ладу со здравым смыслом. Иные люди не способ­ны усвоить ни одного из них: они или всему верят как доказанному, ибо ничего не понимают в доказа­тельствах, или во всем сомневаются, ибо не понимают, в каких случаях должно покорствовать общепринято­му, или всему покорствуют, ибо не понимают, что в иных обстоятельствах следует пораскинуть собственным умом.

462. Блаженный Августин: разум никогда не стал бы покорствовать, если бы не считал, что в иных случаях покорность — его прямой долг. Следовательно, если он сам считает, что должен покорствовать, в подобной по­корности заложена справедливость.

463. Покорность и умение здраво мыслить — вот черты, которыми отмечено истинное христианство.

464. Мудрость велит нам уподобиться детям: Nisi efficiamini sicut parvuli[69]Если не будете как дети (лат.)..

465. Отличительнейшая черта разума — его недо­верие к себе.

466. Наивысшее проявление силы разума — в спо­собности признать, что существует множество явлений, ему непостижимых; он слаб, если не понимает этого.

А если даже естественные явления превосходят его понимание, то что уж говорить о явлениях сверхъесте­ственных!

5. Польза доказательств с помощью механических действий: автомат и воля

467. Возлагать надежду только на исполнение всех обрядов значит покорствовать суеверию, своевольно от­вергать обряды — значит покорствовать гордыне.

468. При таинстве исповеди, чтобы грехи были нам отпущены, необходимо не только их отпущение, но и покаяние, которое не будет настоящим, если оно не стре­мится к таинству. Точно так же не благословение сни­мает с врачующихся грех при зачатии, но желание за­чать детей, угодных Богу, а непритворно такое желание лишь у тех, кто сочетается законным браком. И как не причастившийся таинству, но мучимый совестью может больше надеяться на отпущение грехов, нежели причас­тившийся, но не раскаянный грешник, точно так же дочери Лота, например, только и желавшие, что иметь детей, были целомудренней, хотя и не состояли в браке, нежели замужние женщины, этого желания не испыты­вающие.

469. Дабы обрести Бога, внешнее следует сочетать с внутренним, иными словами — следует преклонять колени, читать молитвы и т. д. в знак того, что человек, исполненный гордыни и не желавший покорствовать Бо­гу, теперь покорствует Его творению. Ожидать помощи только от внешнего — значит быть исполненным суеверия, не желать внутреннее сочетать с внешним — значит быть исполненным гордыни.

470. Ибо не следует заблуждаться на свой счет: мы — и бездушные механизмы, и одушевленные суще­ства, и, следовательно, убедить вас в чем-то можно не только с помощью очевидного. На свете так мало оче­видного! Доказательства убедительны только для разума. Куда неотразимее доказательства обычая: он воздейст­вует на автомат, который затем незаметно склоняет на свою сторону разум. Кто и когда доказал, что завтра снова наступит день и что все мы смертны? А вместе с тем, кому придет в голову оспаривать эти утверждения? Итак, убедил нас в них обычай, тот самый обычай, который множеству людей прививает христианство, ко­торый сотворяет их турками, язычниками, ремесленни­ками, солдатами и т. д. (Христиане обретают свою веру еще при крещении, их больше, чем язычников.) Нако­нец, обычай приходит на помощь и в том случае, когда разум уже узрел, в чем содержится истина, дабы напи­тать, окрасить живыми красками нашу веру, ежечасно грозящую от нас ускользнуть: слишком уж хлопотно все время искать доказательства, ее подтверждающие. Нам нужна необременительная вера, а как раз такую веру и дарует привычка, которая без всякого насилия, без ухищ­рений и доказательств побуждает уверовать в то, или другое, или третье, клонит к этому все отпущенные нам способности, так что наша душа сама собой целиком отдается помянутой вере. Если человек верует лишь по подсказке рассудка, меж тем как автомат в нем склонен верить противоположному, вера его шатка. Итак, ве­рой должны проникнуться обе наши половины: рассудок, единожды и навсегда убежденный разумными доказа­тельствами, равно как автомат, убежденный обычаем, накладывающим запрет на неверие. Inclina cor meum, Deusi[70]Приклони сердце мое. Господи! (лат.).

Человеческий разум медлителен, к тому же привык рассматривать любое явление под столь различными уг­лами зрения, которые всегда следует иметь в виду, что поневоле то и дело задремывает или вообще сбивается с пути, потеряв нить рассуждений. Чувство, напротив того, проворно: оно мгновенно отвечает на воздействие и всегда к этому готово. Вот почему, когда дело касается веры, мы должны положиться на чувство, иначе она всегда будет шаткой.

471. Письмо о пользе доказательств, полученных с помощью механизма. — Ве­ра во всем отлична от доказательства: доказывает человек, веру дарует Бог. Justus ex fide vivit[71]Праведный верою жив будет (лат.).: это сказано о той вере, которую Сам Господь вкладывает в сердце человека, причем орудием для этого нередко служит доказательство, files ex auditu[72]Вера от слышания (лат.)., но вера живет в сердце, понуждая повторять credo[73]Верую (лат.)., а не scio[74]Знаю (лат.)..

472. Велика и существенна разница между поступ­ками, продиктованными волей, и всеми прочими нашими действиями.

Воля — одна из главных пружин любого верования, но не потому, что она сама творит эти верования, а потому, что истинность или ложность наших понятий зависит от того, какую их сторону мы рассматриваем. Стоит воле предпочесть ту или иную сторону, как она тут же отвращает рассудок от изучения сторон, ей не полюбившихся; вот почему он, неразрывно связанный с волей, разглядывает лишь сторону, которая была ею одобрена, и судит, исходя из этой точки зрения.

473. Г-н де Роанне не раз говорил: “Разумные при­чины приходят мне в голову не сразу, что-то нравится или, напротив того, отталкивает меня сперва без всяких причин; вместе с тем я потом обнаруживаю, что оттолк­нувшее меня оттолкнуло по той самой причине, которая пришла мне в голову лишь позднее”. Но я думаю, что нечто оттолкнуло от себя не по той разумной причине, которая пришла в голову позднее, а что она лишь потому и пришла в голову, дабы хоть как-то объяснить оттал­кивание.

6. Сердце

474. Любое рассуждение нашего разума сводится к оправданию победы чувства над этим самым разумом.

А вот воображение и подобно чувству, и противо­положно ему, поэтому отличить одно от другого не так-то просто. С равным успехом можно утверждать и что чувство — плод воображения, и что именно воображе­ние — самое подлинное чувство. Тут необходимо опи­раться на некое твердое правило. Разум это правило подсказывает, но он в плену у всех наших чувств, вот и получается, что никаких твердых правил не существует.

475. Люди нередко путают воображаемое чувство с чувством истинно сердечным, поэтому им кажется, что они уже вступили на путь праведный, хотя на самом деле еще только собираются вступить на него.

476. Как еще долог путь от познания Бога до любви к Нему!

477. У сердца немало своих собственных разумных, по его понятию, чувств, непостижимых разуму, и этому утверждению есть множество доказательств. Я убеж­ден, что сердце искренне любит и Вездесущего, и так же искренне — себя; поэтому оно, в зависимости от минутной склонности, отдается нежным чувствам или, напротив того, охладевает то к одному, то к другому. Вы оставили в вашем сердце любовь лишь к одному из двух; но разве побудили вас к этому доводы разума?

478. Сердце, инстинкт, руководящее начало.

479. Мы постигаем истину не только разумом, но и сердцем: именно сердце помогает нам постичь начало начал, и тщетны все усилия разума, неспособного к та­кому постижению, опровергнуть доводы сердца. Пирроники, которые лишь этим и занимаются, зря тратят время. Мы знаем, что ничего не примыслили, а бесси­лие доказать нашу правоту с помощью разума свиде­тельстве не о шаткости обретенного нами знания, как утверждают пирроники, а о слабости этого самого ра­зума. Ибо мы не менее твердо убеждены в том, что наравне с существованием пространства, времени, дви­жения, чисел существует некое начало начал, нежели во всем, чему нас научил разум. Вот на эти знания, обре­тенные с помощью сердца и инстинкта, должен опи­раться разум, из них он должен исходить в своих рас­суждениях. Сердце чувствует, что пространство трех­мерно и что чисел бесконечное множество, и уж потом на этой основе разум доказывает, что два возведенных в квадрат числа никогда не бывают равны друг другу. Основные начала мы чувствуем, математические поло­жения доказываем, то и другое непреложно, хотя при­обретаются эти знания разными путями. И равно смеш­но, равно бесплодно разуму требовать от сердца дока­зательств существования начала начал — иначе он не поверит в него, — а сердцу требовать от разума чувством воспринять математические положения — иначе оно их отвергает.

Итак, подобное бессилие разума должно сбить спесь с него, жаждущего быть полномочным судьей всем и всему, не поколебав при этом нашей уверенности. Будь на то Господня воля, мы никогда не нуждались бы в нем и все существенное познавали бы с помощью ин­стинкта и чувства. Но природа отказала нам в этом благе, она отмерила нам более чем скудные познания именно в самом существенном, меж тем как все прочие сведения мы и впрямь обретаем с помощью разума.

Вот почему те, кого Бог сподобил обрести веру по велению сердечного чувства, так счастливы, а их убеж­дения так неколебимы. Что же касается всех прочих, нам остается одно — склонять этих людей к вере до­водами разума в ожидании, пока Господь не откроет их сердцам истину, ибо только вера, идущая от сердца, возвышая человека над всем человеческим, обещает ему вечное спасение.

480. Вера — дар Божий. И не рассчитывайте, что мы станем утверждать, будто она — дар нашего разу­мения. Другие вероисповедания гласят другое: для них только наше разумение наставляет на путь истинный, вот только путь этот никуда не ведет.

481. Человек не умом, а сердцем чувствует Бога. Это и есть вера: не умом, а сердцем чувствовать Бога.

7. Вера и что может помочь нам уверовать. Просопопея

482. Веру можно обрести тремя способами: либо с помощью разума, либо обычая, либо откровения. Хрис­тианская вера — а она исполнена разума — истинными своими чадами числит только тех, кому даровано было откровение; это не значит, что она отметает здравый разум и обычай; напротив того, человек должен здраво оценить доводы в пользу ее разумности, должен найти подкрепление им в обычае, но откровение будет ему дано, если он смирился духом, затем что только смире­ние приносит нетронутые порчей плоды: Ne evacuetur crux Christi[75]Чтобы не упразднить креста Христова (лат.)..

483. Вступление; после истолкования непостижимости. — И величие, и ничтожество человека так очевидны, что истинному вероучению не­обходимо преподать ему суть великого начала, в котором коренится это величие, равно как суть великого начала, в котором коренится это ничтожество. И объяснить смысл столь разительного противоречия.

Дабы люди обрели наконец счастье, христианскому вероучению надлежит внушить всем и каждому, что Бог воистину существует и наш долг — любить Его, что подлинное наше блаженство — в причащении Ему, а подлинное несчастье — в отпадении от Него; надлежит признать, что мы погружены во мрак, который мешает нам познать и возлюбить Господа; что, внемля гласу долга, призывающему любить Бога, и велениям похоти, заглушающим этот глас, мы преисполняемся несправед­ливости. Поэтому вероучению надлежит объяснить нам, в чем причина такого нашего сопротивления и Господу, и собственному благу. Пусть вероучение научит и тем це­лебным средствам, которые помогут человеку справиться с духовной немощью, пусть укажет, как эти средства обрести. Вникните в любое из существующих в мире вероучений, и вы обнаружите, что исполнить все пе­речисленные требования способно только христианство.

Может быть, его вполне заменят те философы, ко­торые предлагают единственным благом считать лишь те блага, которые присущи нашему внутреннему миру? Но так ли это? Удалось ли помянутым философам найти средство, помогающее нам нести бремя наших недугов? Исцелят ли человека от самовозвеличивания те, кто при­равнивает его к Богу? А те, кто приравнивает нас к животным, или магометане, даже в вечной жизни сулящие земные услады как наиглавнейшее благо, — помогут ли они нам совладать с нашими вожделениями? Какая вера научит справляться с гордыней и похотью? Научит, на­конец, пониманию, в чем истинное наше благо и наш долг, каковы они, наши слабости, отвращающие от исполнения этого долга, чем вызваны, какими средствами возможно их исцелить и как обрести эти средства?

Никакому другому вероисповеданию это не под силу. А вот что совершает Господь в премудрости своей.

“Не ждите, о люди, — вещает Он, — ни истины, ни утешения от людей. Это Я сотворил вас, и лишь Я могу поведать вам, кто вы такие. Но вы уже не те, какими были сотворены Мною. Я создал человека святым, безгрешным, совершенным, исполненным разуме­ния и света, приобщил его к славе Моей и к Моему чудотворству. Взор его созерцал тогда величие Господне. Он не был тогда обречен мраку, его ослепляющему, смерти и горестям, его гнетущим. Но он не выдержал причастности к такой славе и впал в грех самонадеян­ности. Возжелал стать средоточием своего бытия, неза­висимым от Моей помощи. Он вышел из-под Моей власти, уравнял себя со Мною, возжелав найти блажен­ство в себе самом, и тогда Я покинул его и вдохнул непокорство в тварей, прежде ему послушных, и они стали врагами человека; и ныне он уподобился животным и живет в таком отлучении от Меня, что еле различает слабый отсвет сияния своего Творца, до того изгладилось из его памяти или смешалось все, что некогда было ему ведомо! Чувства, независимые от разума, а порою им повелевающие, толкают человека на поиски наслажде­ний. Все живые существа либо мучают его, либо иску­шают, они властвуют над ним, либо подавляя силой, либо чаруя прелестью, а власть прелести — самая жес­токая и неумолимая.

Таков ныне людской удел. Человек ощущает какое-то смутное и бессильное томление по утраченному бла­женству, неотрывному от первоначальной его натуры, но при этом он слеп и ввергнут в пучину вожделений, которые стали сутью второй, нынешней его натуры.

Теперь, когда вы узнали от Меня об этом главен­ствующем начале, вам должна стать понятна причина стольких противоречий, которые всех вас так поражали, рождая самые несхожие чувства. И, вспомнив, сколько славных, исполненных величия деяний было свершено людьми, невзирая на всю горестность их бытия, вы, несомненно, поймете, что причина всех подобных свер­шений — в первоначальной природе человека”.

Для Пор-Рояля на завтра (Просопо­пея). “Тщетно, о люди, пытаетесь вы в самих себе обрести целебное средство от горестного своего ничто­жества. Прозорливости вашей только на то и хватает, чтобы уразуметь — ни истины, ни блага вам в самих себе не найти. Философы обещали одарить вас и тем и другим, но оказались бессильны. Им не дано знать, ни каково оно, ваше истинное благо, ни каков он, ваш истинный удел. Какие целебные средства могут они предложить, не зная, каким снедаемы вы недугом? А страдаете, вы гордыней, отвращающей вас от Бога, и вожделениями, привязывающими вас к земле; меж тем философы только и могут, что взращивать один из этих недугов. Бога они оставляли вам лишь для того, чтобы внушить, будто сутью своей вы и подобны Ему, и равны. Ну а те, что понимали тщету таких притязаний, повергли вас в другую бездну, внушив, что натурой своей ничем не отличны вы от животных, и побудив тем самым искать благо в скотском ублажении плоти. Этим способом не исцелить вас от скверны, которую не разглядели сии ученые мужи. И только Я могу открыть вам, в чем ваша суть, и...”

Адам, Иисус Христос.

Причащает вас Богу благодать, а не ваша природа.

Склоняет вас к самоуничижению покаяние, а не ваша натура.

Итак, подобная двойственность...

Вы ныне не те, какими были сотворены.

Теперь, когда эти две ваши натуры вам показаны, вы не можете не увидеть их. Стоит вам вглядеться в собственные свои порывы, углубиться в себя — и вы сразу обнаружите явственные черты этих двух натур.

Возможно ли, чтобы в едином существе уживалось столько противоречий?

— Непостижимо.

Пусть и непостижимое, тем не менее оно существует. Бесконечное число. Бесконечное пространство, равное конечному.

— Невероятно, что Господь причащает нас Себе. — Утверждающие это имеют в виду лишь низменную нашу сторону. Но если вы искренне так думаете, доведите свою мысль, подобно мне, до конца, и тогда вам станет ясно: именно из-за нашей низменности мы не способны постичь, что в милосердии Своем Господь может воз­высить нас до Себя. Ибо хотел бы я знать, какое право имеет это животное, сознающее свою слабость, собст­венными мерками мерить Его милосердие и ставить Ему какие-то вымышленные пределы? Человек так не спо­собен постичь Бога, что и себя-то плохо понимает, но, смятенно стараясь разобраться в себе, он все же дерзко утверждает, будто Господь не в состоянии одарить спо­собностью приобщаться Ему!

Что ж, тогда я спрошу у этого человека: а с чего он взял, что Господь от людей, познающих Его, требует чего-то сверх любви к Нему, что не может явить Себя познаваемым, внушить им любовь к Себе, ибо по природе своей они способны и к любви, и к познанию? Во всяком случае, человек сознает собственное свое бытие и всегда исполнен любви к чему-нибудь. Но, приняв как данное, что человек зрит какой-то проблеск в окружающем его мраке и находит нечто достойное любви в земной юдоли, почему считать, что, если Господь откроется ему хотя бы в одном-единственном луче Божественной Своей сути, этот человек окажется неспособным познать и полюбить Бога своего в образе, в каком Он соблаговолит явить Себя? Во всех таких рассуждениях кроется несомненнаяи невыносимая самонадеянность, при том, что они как будто преисполнены глубоким смирением, но смирение это и лицемерно, и бессмысленно, если оно не побуждает нас признать, что самим нам не дано постичь, кто мы такие, и открыть людям глаза на это может лишь Господь Бог.

“Я не жду от вас слепого доверия, тем более не намерен самовластно его требовать. Точно так же Я не намерен растолковывать причину причин, но, дабы при­мирить все противоречия, Я желаю открыть вам глаза, привести такие неотразимые доказательства, явить такие знаки Божественной Моей сути, которые всех вас убе­дят, что перед вами — ваш Господь; деяниями и чу­десами Я внушу вам веру в Мое всемогущество, и тогда вы проникнетесь тем, чему Я вас поучаю, ибо не будет у вас иных оснований отвергать Мои поучения, кроме собственной вашей неспособности понять, достойны ли они веры”.

Господь пожелал искупить грехи людей и открыть путь к спасению тем, кто станет этот путь искать. Но люди так погрязли в скверне, что Он справедливо от­казывает в этой благодати особенно закоснелым в ве­ликом Своем милосердии снисходя к другим, хотя и они ее недостойны. Пожелай Он сломить упрямство даже самых зачерствевших в грехах, Он сломил бы его, явив Себя им так неприкровенно, что у них уже не осталось бы сомнений в Его бытии, подобно тому как Он явит Себя в Судный день при яростном сверкании молний, когда земля разверзнется, и мертвецы встанут из гробов, и слепые обретут зрение.

Не в таком образе пожелал Он явить Себя во время Своего исполненного кротости пришествия, но столь ве­ликое множество людей оказались недостойными Боже­ственного снисхождения, что Он пожелал отказать им в благе, которого они не хотели. Итак, было бы неспра­ведливо, если бы явление Его свершилось в ореоле Бо­жественной славы, которая всем без изъятия внушила бы веру, равно как было бы несправедливо, если бы для безоглядно искавших Господа оно осталось бы сокрытым непроницаемой завесой. Им Он пожелал открыть Себя в Своей сути, но, открывшись всем безоглядно искавшим Его, Он сокрыл Себя от всех безоглядно бежавших от Него и таким образом очертил круг Своей познаваемости теми, кто ищет Его, зримыми знаками открываясь им, и только им. Поэтому всегда довольно света для жаждущих узреть и всегда довольно мрака для жаждущих остаться незрячими.

Главнейший вопрос.

Был ли некогда человек возвышен до состояния сверхъестественного бытия?

484. Человек недостоин Бога, но он все же может стать достойным Его.

Господь не удостаивает ничтожного человека прича­щением Себе, но все же Он может удостоить его из­влечением из столь горестного ничтожества.