Онлайн чтение книги Вокзал потерянных снов Perdido Street Station
Глава 9

Над городом, в тенистых аллеях Эховой трясины и лачугах Худой стороны, в сплетениях захламленных каналов, в Дымной излучине и в поблекших особняках Барачного села, в башнях Варской поймы и среди грозных бетонных зарослей Собачьего болота пронесся шепотный слух: кто-то скупает крылатых существ.

Лемюэль, как бог, вдохнул жизнь в идею, заставив ее облететь весь свет. Мелкие воришки прослышали от торговцев наркотиками, уличные лоточники разболтали обнищавшим господам, доктора с сомнительной репутацией узнали от вышибал на полставки.

Просьба Айзека облетела трущобы и ночлежки. Она проникла во временные бараки, выстроенные на самом дне человеческого общества.

Там, где прогнившие хижины возвышались над грязными задворками, деревянные тротуары, казалось, росли сами по себе, связывая постройки друг с другом, пролегая по улицам, которыми изможденные вьючные животные везли клетки с третьесортным товаром. Над сточными канавами, словно расщепленные ветки, торчали мосты. Послание Айзека прошло тропами бездомных котов сквозь хаотичные сплетения городских силуэтов.

Городские любители приключений небольшими группками потянулись на поездах Сточной линии на юг, до станции Холм, чтобы затем углубиться в дикие чащобы Строевого леса. Они до изнеможения шагали по заброшенным железнодорожным колеям, переступая со шпалы на шпалу, проходя мимо пустынных безвестных полустанков, затерянных где-то в лесах. Платформы не смогли противостоять живому напору зелени. Колеи густо поросли одуванчиками, наперстянками, диким шиповником, которые дерзко пробивались сквозь гравий железнодорожной насыпи, то тут, то там вздымая и искривляя рельсы. Буреломы и непролазные заросли баньянов и елей незаметно подступали к испуганным непрошеным гостям, окружая, пока те не оказывались в ловушке из пышной растительности.

Они приходили с мешками, рогатками и огромными сетями. Они протискивали свои неуклюжие городские телеса сквозь переплетения корней и густые древесные сумерки, вскрикивая, спотыкаясь и ломая ветки. Они пытались определить, откуда доносится пение птиц, что было совсем непросто, так как оно слышалось со всех сторон. Они тщились проводить бесполезные аналогии между городом и этим чужеродным царством. «Если ты способен не потеряться в Собачьем болоте, – глупо заблуждаясь, говорил, наверное, кто-нибудь из них, – то нигде не потеряешься». Возможно, они вертели головами, тщетно пытаясь отыскать глазами милицейскую башню на холме Водуа, которая была скрыта за деревьями.

Некоторые так и не вернулись.

Другие возвращались все в порезах, расчесанных до крови комариных укусах, голодные и с пустыми руками. С таким же успехом можно охотиться за призраками.

Иногда им улыбалась удача, и какой-нибудь обезумевший соловей или лесной зяблик, завернутый в грубый платок, задыхался под радостные крики надувшихся от гордости горлопанов. Шершни, которых люди пытались рассадить по банкам и горшкам, впивались жалами в своих мучителей. Если крылатым пленникам везло, тюремщики не забывали просверлить в крышке несколько отверстий для воздуха.

Многие птицы и еще больше насекомых умирали. Некоторые выживали, чтобы оказаться в мрачном городе, начинающемся сразу за деревьями.

В самом же городе дети залезали на стены, вытаскивая яйца из гнезд, устроенных среди прогнивших водосточных труб. Гусеницы, личинки и коконы, которых раньше собирали в спичечные коробки, чтобы обменять на кусок бечевки или шоколадку, вдруг приобрели цену в деньгах.

Бывали и несчастные случаи. Какая-то девочка, погнавшаяся за соседским голубем-почтарем, упала с крыши и раскроила себе череп. Старик, копавшийся в поисках личинок, был насмерть зажален пчелами.

Редких птиц и других летающих тварей выкрадывали. Некоторые из них убежали. Новые хищники и будущие жертвы ненадолго влились в небесную экосистему Нью-Кробюзона.

Лемюэль хорошо знал свое дело. Кто-нибудь другой прошелся бы лишь по низам; только не он. Он сделал все, чтобы о желании Айзека узнали все окраины: Гидд, пойма Ржавчины, Мафатон, Ближние стоки, Ладмид и Ворон.

Врачи и чиновники, адвокаты и советники, лендлорды и праздные мужчины и женщины, даже милиция – Лемюэль частенько имел дело (обычно не напрямую) с почтенными гражданами Нью-Кробюзона. Главное различие между ними и самыми отчаявшимися жителями города состояло, как он знал по опыту, в размерах интересовавших их денежных сумм и вероятности быть пойманными.

В кабинетах и гостиных звучали осторожные заинтересованные шепотки.

В самом сердце парламента шли споры по поводу размеров налоговых пошлин с предпринимателей. Мэр Рудгуттер чинно восседал на своем троне и кивал, в то время как его помощник Монтджон Рескью гнул линию партии Жирного Солнца, агрессивно тыкая пальцем в собравшихся под сводами огромного зала. Время от времени Рескью замолкал, чтобы поправить толстый шарф, несмотря на теплую погоду, накрученный на его шее.

Советники тихо дремали в облаках пыли.

Повсюду в огромном здании по запутанным коридорам, которые были, казалось, специально построены так, чтобы сбить человека с толку, сновали друг мимо друга одетые в костюмы секретари и курьеры. От главных артерий во все стороны ответвлялись небольшие туннели и полированные мраморные лестницы. Многие из них не были освещены, и никто по ним не ходил. По одному из таких проходов некий старик катил ветхую тачку.

Постепенно удаляясь от суматошного гомона главного вестибюля парламента, он волок тачку за собой, карабкаясь по крутым ступеням. Тачка едва вмещалась в узкий коридор: долгие пять минут он возился, прежде чем добраться до верхней площадки. Там он остановился, отер пот со лба и губ, а затем продолжил свой многотрудный путь вверх по наклонному коридору.

Впереди забрезжило: солнечные лучи тянулись из-за угла коридора. Старик свернул за угол, и теплый свет ударил ему прямо в лицо. Этот свет хлынул с застекленной крыши и из окон находящегося в конце коридора кабинета без дверей.

– Доброе утро, сударь, – сипло проговорил старик, подойдя ко входу.

– И тебе привет, – ответил сидящий за столом.

Это был небольшой квадратный кабинет с узкими окнами; за дымчатыми стеклами виднелись холмы Грисской пади и арочные мосты Южной железнодорожной линии. В одной из стен находилась маленькая раздвижная дверь. В углу лежала груда беспорядочно наваленных ящиков.

Эта маленькая комната была одним из тех помещений, что выступали за фасад главного здания, нависая высоко над городской округой. В пятидесяти футах под нею вздымались волны Большого Вара.

Рассыльный выгрузил из тачки пакеты и коробки на пол перед сидящим за столом бледным джентльменом среднего возраста.

– Сегодня не очень много, сударь, – негромко сказал он, растирая затекшие косточки. А затем он тихо удалился, таща за собой легко подпрыгивающую тачку.

Чиновник скрупулезно осмотрел свертки и что-то быстро отстукал на своей пишущей машинке. Он занес какие-то данные в огромный гроссбух с пометой «ВХОДЯЩИЕ», пролистывая страницы между разделителями и ставя перед каждым артикулом дату. Он вскрыл посылки и сделал записи об их содержимом в машинописный ежедневный реестр и в толстую книгу.

«Рапорты милиции: 17. Человеческие суставы: 3. Гелиотипы (обвинительные улики): 5» .

Он проверил, для какого из департаментов предназначалась каждая из посылок, и разложил их на стопки. Когда одна из стопок стала достаточно большой, он переместил ее в ящик и подтащил его к дверце в стене. Дверца эта была квадратной, размером четыре на четыре фута; из ее щелей со свистом просачивался ветер. Чиновник потянул за какой-то рычаг, и дверца открылась, повинуясь действию некоего скрытого механизма. Рядом с дверцей располагалась небольшая щель для перфокарт.

За дверцей, под обсидиановой кожей парламента, раскачивалась проволочная клетка, одна сторона которой открывалась прямо в дверной проем. Она была подвешена со всех четырех сторон к цепям, слегка покачивавшимся и гремевшим, уходя в клубящуюся темноту, которая без единого лучика света простиралась во все стороны, насколько хватало глаз. Чиновник втащил ящик в проем и задвинул его в глубину клетки, которая слегка просела под его тяжестью.

Клерк опустил дверцу клетки, и та захлопнулась с резким стуком, так что ящик со всем его содержимым оказался со всех сторон окружен проволочной решеткой. После этого человек задвинул створку двери и, порывшись в кармане, достал несколько толстых перфокарт, каждая из которых была отчетливо помечена: «Милиция», «Разведка», «Казначейство» и так далее. Клерк вставил нужную карту в щель возле двери.

Раздалось жужжание. Миниатюрные чувствительные поршни среагировали на давление. Приводимые в движение паром, нагнетаемым из расположенных внизу огромных котлов, крохотные шипы начали вращаться вдоль перфокарты. Подпружиненный зубчик то и дело на миг попадал в отверстие, проделанное в толстом картоне, и по всему механизму передавалась информация об этом событии. После того как колесики завершали свой короткий пробег, комбинация из переключений «да/нет» переводилась в двоичные команды, которые под действием энергии пара и воздушной тяги устремлялись по трубкам и проводам к скрытым аналитическим машинам.

Клетка рывком оторвалась от державших ее креплений и, раскачиваясь, начала стремительно передвигаться под кожей парламента. В течение двух с лишним минут она путешествовала по скрытым туннелям, то спускаясь, то поднимаясь, то двигаясь горизонтально, то наискось, меняя направления, рывками переходя с одних цепей на другие, пока наконец не прибыла на место назначения, ударившись при этом о колокол, дабы известить о себе. Перед ней открылась другая раздвижная дверца, и получатель вытащил из нее ящик. А где-то далеко за стеной кабинета чиновника уже раскачивалась новая клетка.

Клерк из отдела «Входящих» работал быстро. За пятнадцать минут он зарегистрировал и отправил все вещи, которые лежали перед ним. И тут он увидел, что один из немногочисленных оставшихся свертков странно вибрирует. Чиновник перестал писать и ткнул в него пальцем.

Украшавшие пакет штемпели говорили о том, что он прибыл с какого-то торгового судна; название было написано неразборчиво. Имя получателя было четко выведено печатными буквами на лицевой стороне посылки: «Д-р М. Барбайл, Департамент исследований и развития». Клерк услышал, как внутри что-то скребется. Мгновение поколебавшись, он осторожно развязал бечевку и заглянул внутрь свертка.

Там, обложенные нарезанной бумагой, лежали жирные личинки, каждая толще большого пальца.

Чиновник отпрянул, широко распахнув скрытые за очками глаза. Личинки обладали удивительной окраской: темно-красные с зеленым, переливающиеся, словно павлиньи перья. Они пытались выбраться наружу, извивались, стараясь удержаться на неуклюжих клейких лапках. Над миниатюрными челюстями из головы торчали толстые усики. Задняя часть туловища была покрыта разноцветными шерстинками, которые сверкали, будто обмазанные тонким слоем клея.

Хоть и поздно, но клерк заметил истрепанную накладную, пришпиленную к задней стенке коробки, здорово помятой при пересылке. Каждую посылку, сопровождаемую накладной, он должен был зарегистрировать так, как она значилась в списке, и переслать дальше, не вскрывая.

«Черт!» – обеспокоенно подумал он, расправляя рваные половинки накладной. Оказалось, ее еще можно было прочесть.

«Гусеницы М., 5 шт.» . И больше ничего.

Клерк откинулся на спинку кресла и некоторое время размышлял, глядя, как маленькие волосатые твари копошатся в бумаге, в которую они были завернуты.

«Гусеницы? – подумал он, и на лице промелькнула беспокойная улыбка. – Редкие гусеницы… Какой-нибудь иноземный вид…»

Он вспомнил перешептывания, подмигивания и кивки в баре. Он слыхал, что какой-то парень в местной пивной предлагал деньги за подобных тварей… Чем более редкие, тем лучше, говорил он.

Лицо чиновника внезапно исказилось от алчности и страха. Он занес руку над коробкой, в нерешительности отдернул ее и снова протянул вперед. Затем встал и на цыпочках прокрался к входной двери своего кабинета. Прислушался. Из начищенного до блеска коридора не доносилось ни звука.

Клерк вернулся за стол, лихорадочно подсчитывая риски и выгоды. Он внимательно осмотрел накладную. Штемпель на ней представлял собой неразборчивый гребешок, однако фактические сведения были написаны от руки. Не давая себе времени на размышления, чиновник стал рыться в ящике стола, то и дело поглядывая на пустой дверной проем, и наконец вынул нож для резки бумаги и перо. Острым лезвием он соскреб верхнюю перекладинку и нижний завиток пятерки, стоявшей в накладной. Затем смахнул бумажно-чернильную пыль и осторожно разгладил шершавую бумагу мягким концом пера. После этого он перевернул перо и погрузил его остро очиненный кончик в чернильницу. Клерк тщательно выправил скругленную нижнюю часть цифры, превратив ее в перекрестье прямых линий.

Наконец все было готово. Он выпрямился в кресле и критически оглядел свое творение – цифру 4.

«Отличный куш», – подумал он.

Чиновник пошарил вокруг себя в поисках какой-нибудь емкости, вывернул карманы, почесал голову и задумался. Наконец лицо его просветлело, и он вытащил футляр для очков. Открыв его, выстлал дно нарезанной бумагой. После чего лицо сморщилось в тревожном отвращении, и он, засучив рукав, запустил руку в коробку. Пальцами нащупал мягкую шкурку большой гусеницы. Осторожно и быстро, как только мог, вытащил извивающееся насекомое из груды собратьев и опустил в свой очечник. Мгновенно захлопнул крышку футляра и застегнул его.

Затем сунул его поглубже в портфель между ментоловыми конфетками, карандашами и блокнотами.

Чиновник снова завязал бечевку на коробке, после чего сел на место и стал ждать. Он слышал, как громко стучит его сердце. Он даже немного вспотел. Сделав глубокий вдох, он зажмурился.

«А теперь расслабься, – успокаивающе говорил он себе. – Успокойся, все кончилось».

Прошло две-три минуты; никто не пришел. Чиновник по-прежнему сидел в одиночестве. Его странная кража прошла незамеченной. Он вздохнул свободнее.

Наконец он еще раз взглянул на подделанную накладную. Подделка была, насколько он понимал, безупречной. Он открыл гроссбух и занес в него: «27 чета, года 1779 от Основания Города: С торгового судна Х. Гусеницы М., 4» .

Последняя цифра, показалось ему, загорелась огнем, словно была написана красными чернилами.

Те же сведения он занес в свой ежедневный машинописный отчет, а затем взял посылку и пошел с ней к стене. Открыв раздвижные двери, он перегнулся через невысокий металлический порожек и затолкал коробку с личинками в приготовленную клетку. Из темной пустоты между кожей и чревом парламента на него дохнуло затхлым воздухом.

Клерк захлопнул клетку и закрыл за ней двери. Покопавшись в своих перфокартах, все еще немного дрожащими пальцами он извлек из пачки ту, на которой было написано «ДИР». После этого вставил ее в паз считывающего устройства.

Послышался негромкий скрежет – команды передавались через поршни, молоточки и шестеренки; а затем клетка с головокружительной быстротой понеслась вверх, прочь от кабинета чиновника, за пределы парламентских холмов, к скалистым вершинам.

Коробка с гусеницами раскачивалась, удаляясь во тьму. Не ведая, что совершают такое путешествие, личинки, перистальтически извиваясь, продолжали кружить в своей маленькой тюрьме.

Бесшумные механизмы перекидывали клетку с крюка на крюк, то меняя направление ее движения, то бросая на ржавые ленты конвейера, переправляя на другой конец парламентского кишечника. Коробка незримо кружила, постепенно и неуклонно продвигаясь вверх, к сверхсекретному Восточному крылу, по автоматизированным артериям к его органическим башенкам и выступам.

Наконец проволочная клетка с приглушенным звоном упала на пружинную подушку. Вибрация колокольчика постепенно затихла. Через минуту дверца шахты со стуком распахнулась, и коробку с личинками рывком вытащили на яркий свет.

В этой длинной белой комнате не было окон, только ярко пылающие газовые рожки. В ее стерильной чистоте была видна каждая трещинка на стене комнаты. Сюда не проникала никакая грязь, никакая пыль. Чистота здесь была тяжелой и агрессивной.

По всей комнате были рассредоточены одетые в белое люди, деловито выполнявшие какие-то непонятные задания.

Среди них присутствовали и женщины, одна из которых развязала бечевку на коробке и прочла накладную. Осторожно приоткрыв коробку, заглянула внутрь.

Затем подняла картонку и понесла на вытянутых руках через комнату. В дальнем конце зала ее коллега – стройный какт, шипы которого были аккуратно спрятаны под плотным белым рабочим комбинезоном, – открыл большую, прошитую болтами дверь, к которой направлялась женщина. Она показала свою карту секретного допуска, и он шагнул в сторону, пропуская ее вперед.

Они осторожно прошли по коридору, столь же белому и просторному, как и комната, из которой вышли; а в дальнем его конце виднелась большая металлическая решетка. Там кактус вставил перфокарту в прорезь, и планчатая шторка ворот плавно уехала в стену.

Они вошли в просторный темный зал.

Стены и потолок зала были достаточно далеки и оттого скрывались во тьме. Со всех сторон доносились глухие таинственные стоны и мычание. Когда глаза вошедших привыкли к темноте, из мрака огромного зала выступили неровные очертания ящиков, сделанных из темного дерева, железа или армированного стекла. Некоторые из них были просторными, размером с комнату; другие не больше книжного томика. Все они стояли на постаментах, словно витрины в музее; возле них были развешаны диаграммы и разложены информационные буклеты. Одетые в белое ученые, подобно привидениям на развалинах замка, бродили по лабиринту меж стеклянных кубов, что-то записывая, наблюдая, успокаивая или, наоборот, раздразнивая обитателей клеток.

Пленные существа сопели, ворчали, пели и рассеянно бродили внутри своих мрачных застенков.

Какт резко прибавил шагу и скрылся из виду. Женщина, несшая гусеницы, осторожно пробиралась по залу.

Звери бросались на нее, когда она проходила мимо, и она содрогалась, как содрогались стекла. Кто-то, маслянисто извиваясь, закопошился в огромном чане с грязной жижей; она увидела, как зубастые щупальца взметнулись ей навстречу, царапая стенки резервуара. Ее вдруг охватили лучи гипнотического света, исходящего от живого существа. Она прошла мимо маленькой клетки, накрытой черным покрывалом, облепленным предупреждающими знаками и инструкциями, объясняющими, как следует обращаться с содержимым. Ее коллеги бродили вокруг, то приближаясь, то удаляясь, держа в руках папки с бумагами, цветные детские кубики и шматы гниющего мяса.

Впереди возвышалась двадцатифутовая черная деревянная перегородка, ограждавшая участок пола в сорок квадратных футов. К ней сверху был даже приделан потолок из рифленого железа. У входа в эту запертую на висячий замок комнату-в-комнате стоял страж в белом халате, подпирая рукой тяжелый причудливый шлем. В руке у него было кремневое ружье, на перевязи висела кривая сабля. У ног лежало еще несколько таких же шлемов.

Женщина кивнула охраннику, выразив тем самым намерение войти. Он посмотрел на висящее у нее на шее удостоверение личности и негромко спросил:

– Вы знаете, что нужно делать, когда войдете?

Она кивнула и осторожно поставила на некоторое время коробку на пол, предварительно проверив, не развязалась ли бечевка. Затем взяла один из шлемов, что лежали у ног охранника, и надела этот громоздкий предмет себе на голову.

Шлем представлял собой клетку из медных трубок и болтов; перед каждым глазом на расстоянии примерно полтора фута было подвешено зеркальце. Она подтянула ремешок на подбородке, чтобы тяжелая штуковина не сваливалась, а затем, повернувшись спиной к охраннику, настроила зеркала. Поворачивала их на шарнирных соединениях до тех пор, пока отчетливо не увидела сторожа точно позади себя. Прищуривая то один, то другой глаз, она проверила обзор.

Наконец кивнула.

– Отлично, я готова, – сказала женщина и, взяв с пола коробку, развязала шпагат.

Пока охранник отпирал двери за ее спиной, она пристально наблюдала за ним в зеркала. Открыв дверь, он отвел глаза, чтобы не смотреть внутрь.

Пользуясь своими зеркалами, ученая быстро вошла спиной вперед в темную комнату.

Пот выступил на лбу, когда она увидела, как дверь закрывается прямо перед ее лицом. Она снова переключила внимание на зеркала и медленно повертела головой, чтобы поймать в фокус то, что находилось прямо за ней.

Почти все пространство комнаты занимала огромная клетка, сделанная из толстых черных прутьев. В неясном сероватом свете масляных светильников женщина различила беспорядочно раскиданные умирающие растения и низкорослые деревца, которые заполняли клетку. И тьма, и мягко гниющая растительность были настолько густыми, что скрывали от взора дальний конец комнаты.

Она бросила взгляд в зеркала. Никакого движения.

По-прежнему пятясь, она быстро подошла к клетке, туда, где в промежуток между прутьями был просунут ящичек, который мог выдвигаться обратно. Она наклонила голову так, чтобы видеть свою руку через зеркала. Это было трудно и неудобно, но ей удалось взяться за ручку и вытянуть ящик к себе.

В углу клетки раздались тяжелые хлопки, словно два толстых ковра часто шлепали друг о друга. Дыхание ее участилось, и она неловко затрясла свертком над ящиком. Четыре маленьких извивающихся обрубка высыпались вместе с обрезками бумаги на металлический лоток.

И тут же произошла перемена. Гусеницы почуяли запах обитателя клетки и заверещали, взывая о помощи.

Тварь, сидевшая в клетке, им отвечала.

Ее крики были не слышны. Они не вызывали колебаний воздуха, которые могли бы улавливаться человеческими органами слуха. Ученая почувствовала, как все волосы на ее теле встали дыбом, а в голове, словно отголоски слухов, промелькнули обрывки эмоций. В ноздрях, ушах и глазах, бешено сменяя друг друга, завертелись клочки нездешнего веселья и нечеловеческого ужаса одновременно.

Дрожащими пальцами она задвинула ящик внутрь клетки.

Когда отходила, что-то нежно и сладострастно прикоснулось к ее ноге. От ужаса испустив стон, она отпрянула и, совладав со страхом, не поддалась инстинктивному желанию обернуться.

В зеркалах, закрепленных на каске, она заметила темно-бурые щупальца, разворачивающиеся в жесткой траве, желтеющие зубы и черные глазные впадины. В кустах и папоротниках раздалось шуршание, и тварь исчезла.

Глотая слюну и задерживая дыхание, ученая громко забарабанила в дверь. Наконец та открылась, и женщина почти упала в руки охранника. Рванув за пряжку под подбородком, она освободилась от шлема. Пока охранник закрывал за ней и запирал на засов дверь, она пристально смотрела в другую сторону.

– Вы заперли? – наконец прошептала она.

– Да.

Женщина медленно обернулась и с громадным облегчением протянула шлем охраннику.

– Спасибо, – тихо проговорила она.

– Все в порядке? – спросил он.

– Нет, – отрезала она и отвернулась.

Ей казалось, будто за спиной сквозь деревянные стены проникает грозное биение.

Она торопливо зашагала прочь через зал со странными животными, сообразив на полпути, что все еще держит в руках уже пустую коробку, в которой прибыли гусеницы. Она смяла ее и спрятала в карман.

Женщина закрыла за собой телескопически раздвигающуюся дверь, оставив позади комнату, полную призрачных неистовых теней. Она прошла обратно тем же стерильно-белым коридором и оказалась снова в вестибюле Департамента исследований и развития.

Она закрыла за собой и заперла на задвижку дверь, а затем с облегчением присоединилась к своим коллегам в белых халатах, которые смотрели в фемтоскопы, или штудировали научные трактаты, или спокойно беседовали у дверей, ведущих в другие специальные отделы, над каждой из которых висела табличка с красными и черными печатными буквами.

Когда доктор Маджеста Барбайл вернулась на свое место, чтобы написать отчет, она мельком глянула через плечо на предупреждающие надписи на двери, через которую только что вошла.

«Биологическая опасность. Соблюдать предельную осторожность».