Онлайн чтение книги Перстень с печаткой
2

Нет, разговор с Домбаи не мог успокоить Кальмана. Чтобы забыть о неприятностях, он с еще большей энергией принялся за учебу. Но и учеба не помогла ему: неприятности последних месяцев не оставляли его в покое, и многое из того, что происходило вокруг, ему не нравилось. Глубокой осенью по городу пронесся слух: политической полиции удалось раскрыть крупный заговор. Слух распространился с быстротой пожара. Дошел он и до Кальмана.

Подпольная ставка… военные приказы… много арестованных… Наступили тревожные дни. Каждый вечер Кальман засыпал с одной мыслью: ночью придут и за ним. Хоть вовсе не ложись! Все равно всю ночь будут мучить глупые, тревожные сны. Беспокойство его еще больше возросло, когда ему сказали, что Домбаи из ЦК перевели на другую работу. Однако Кальмана на этот раз не тронули. А в конце зимы ему стало известно, что из города исчез Оскар Шалго. Поначалу Кальман подумал, что его попросту арестовали. Однако позднее он узнал, что Шалго сбежал на Запад.

И снова Кальмана вызвали к следователю. Что вы знаете о Шалго? Где познакомились? Что вам известно о его связях? Сколько раз вы встречались с Шалго после сорок пятого года и о чем с ним говорили?

На все эти вопросы Кальман отвечал осторожно. Инстинктивно он чувствовал, что не должен защищать Шалго, и рассказал все, что знал о нем, разумеется, выпустив подробности, которые могли повредить ему самому.

Про себя он очень удивился, когда следователь заявил ему, что Марианну и других коммунистов выдал немцам Оскар Шалго, но вслух своих соображений и сомнений не высказал. И с радостью принял к сведению сообщение, что дело его отныне считается прекращенным, больше он политическую полицию не интересует. Так что на улицу он вышел успокоенный, с облегченным сердцем.

Кальман продолжал учиться и очень редко виделся со своими старыми друзьями. Домбаи перевели на периферию, а Кара уехал на учебу в Советский Союз. В Будапеште у Кальмана остался один-единственный друг — профессор Калди. Профессор уже не преподавал в университете и жил уединенно в своей вилле на Розовом холме. Эту виллу он получил уже от государства. Ни в одну из партий он так и не вступил. В деньгах не нуждался, так как хорошо зарабатывал, публикуя свои научные труды. Кальман навещал его примерно раз в месяц, и тогда их дискуссии затягивались глубоко за полночь.

Осенью сорок девятого года — к этому времени он уже закончил пятый курс — как-то поутру его вызвали в деканат. Спросили, знает ли он Эрне Кару, а когда Кальман подтвердил, что знает, его забрали. Три дня длился допрос. Допытывались: что он знает о Каре? Только хорошее. Но хорошее не интересовало следователей. Знал ли, что Кара помог бежать Шалго? Не знал. Он ничего не знал. И словно автомат повторял: Кара честнейший на свете человек. Кара чистый человек. Кара настоящий коммунист. В конце концов его послали к черту и велели убираться.

Домбаи допрашивали дольше, но и его отпустили на свободу.

Арест Эрне Кары и его осуждение будто обухом по голове ударили Кальмана. Во всем этом он видел лишь подтверждение правильности своего аполитичного поведения. Теперь он попросту бежал прочь от всякой политики, газет и журналов не читал, только научные труды. Впрочем, Шандор тоже сделался немногословным. Поступил учиться на вечерний факультет Политехнического института, а Кальман тем временем стал научным сотрудником одного исследовательского института.