Онлайн чтение книги Пять отвлекающих маневров
Лорд Питер Уимзи

— Стрэтчен! — крикнул Питер.

Мистер Стрэтчен вздрогнул, да так резко, что чуть не рухнул вместе с холстом со скалистого берега в воду. Живописец примостился на гранитном склоне Каррика, и старательно прорисовывал детали острова Флит. Дул сильный ветер, чувствовалось приближение грозного шторма, что вместе создавало довольно любопытный облачный эффект над озером, сплошь покрытым рябью.

— О господи, Уимзи! — воскликнул Стрэтчен. — Как, скажите на милость, вы здесь оказались?

— Да так, просто проезжал мимо, — ответил Питер. — Свежий воздух и все такое.

Его светлость удобно устроился на каменном выступе с видом человека, который наконец нашел место, где может спокойно отдохнуть, покрепче надвинул шляпу на голову и вытащил трубку.

Стрэтчен нахмурился, хотя обычно не возражал против того, чтобы за его работой наблюдали. Уимзи продолжал неторопливо возиться со своим кисетом, казалось, совершенно замечая раскачивающихся деревьев и вспышек молний.

— Очень ветрено, не так ли? — сказал все-таки Стрэтчен после долгой паузы.

— Очень, — согласился Питер.

— Но дождя нет, — продолжил светскую беседу художник.

— Пока еще нет, — кивнул его светлость.

— Погода лучше, чем вчера, — заметил Стрэтчен, в тот же миг поняв, что сказал глупость.

Уимзи немедленно повернул голову и радостно ответил:

— Гораздо лучше. На самом деле, знаете, можно было подумать, что кто-то там, на небе, нарочно повернул кран, чтобы испортить наш пикник с рисованием.

— Ну, это слишком… — пробормотал живописец.

— Может, идея и странновата, — не согласился Питер, — но очень уж она запала мне в душу. Довольно мило, — лорд кивнул на картину. — Давно вы это пишете?

— Около часа.

— Вы используете такие большие кисти для того, чтобы добиться широких, размашистых мазков? Кэмпбелл, говорят, частенько работал мастихином… Это правда?

— Да.

— А с ним выходит быстрее?

— Ну, в общем-то, да.

— А вы смогли бы писать картину так же быстро, как Кэмпбелл?

— Мастихином я орудую не так ловко, как это делал покойный, если вы это имеете в виду. Я долго привыкал к инструменту, но, используя собственную технику, наверное, потягался бы с Кэмпбеллом в скорости.

— Понятно. Как вы полагаете, сколько времени потребуется, чтобы создать набросок картины?

— Э-э, смотря какого размера…

— Например, такого, над каким сейчас работаете вы.

— Я закончу то, что наметил на сегодня, примерно через полчаса. Ну, может быть, чуть позже… Понятно, при условии, что погода не переменится, — добавил живописец, когда новый порыв ветра прошелся по поверхности воды, заставив подскочить и покачнуться самодельную деревянную конструкцию, на которой был закреплен холст, несмотря на здоровенный камень, прижимающий ее к земле.

— Да, задумка с камнем неплоха. Но я удивляюсь, почему вы не берете с собой этюдник, особенно в такую погоду.

— Сам не знаю, почему. Наверно, просто потому, что никогда не работал на нем и не привык. Многое зависит от стереотипов.

— Да, верно.

— На самом деле мне важно, чтобы все находилось на своих местах, — сказал Стрэтчен. — Я могу найти любой инструмент с закрытыми глазами. Некоторые скорее предпочтут беспорядок — побросали кисти в сумку, и вперед, я же прежде чем начать работу, все раскладываю так, как привык. Тюбики с красками всегда в одном и том же порядке на подставке, тут же флакон для лака или грунтовки, свободные кисти подвешены здесь… Даже на моей палитре краски располагаются по одному принципу, хотя оттенки, конечно, меняются. Но, проще говоря, все они следуют цветам спектра.

— Понятно, — кивнул Уимзи. — Сам я не отличаюсь педантичностью и любовью к порядку, но всегда восхищался этими качествами в других. Скажем, мой слуга Бантер в этом отношении просто неоценим. Для него большое горе ежедневно выгребать всякую всячину из моих распухших карманов или бельевых ящиков.

— О, с вещами дома у меня тоже ужас что творится, — улыбнулся Стрэтчен. — Моя аккуратность начинается и заканчивается вместе с занятиями живописью. Это дело привычки, как я уже говорил. Сам по себе я не такой уж организованный.

— Да? А как у вас обстоят дела с датами, лицами, расписаниями и подобными вещами?

— Еще хуже! Безнадежно ненаблюдателен. У меня даже зрительная память плохая. Некоторые могут сначала съездить куда-нибудь на этюды, а затем воспроизвести в мастерской все, что видели, вплоть до мельчайших деталей каждое домика или деревца, мне же необходимо смотреть на то, что изображаю. Для художника это, увы, в своем роде большой недостаток.

— А я так смог бы, — воодушевился Уимзи, — если бы умел рисовать, конечно. Возьмем, например, дорогу между Гейтхаусом и Керкубри. Я прямо сейчас, не сходя с этого места, способен нарисовать ее план со всеми перекрестками, домами, деревьями и шлагбаумами. Если меня повезут по этому маршруту с завязанными глазами, я во всех подробностях опишу, что мы проезжаем в тот или иной момент.

— О нет, я так не умею, — сокрушенно заметил Стрэтчен. — Конечно, эта дорога изъезжена вдоль и поперек сотни раз, но меня подводит склонность живо реагировать только на то, чего я не замечал раньше. Зато на мою долю выпадает, так сказать, радость вечного удивления.

— Да, вы застрахованы от скуки. Но иногда верный глаз и внимание к деталям могут сослужить хорошую службу. К примеру, в случае, если нужно дельно, убедительно и обстоятельно соврать.

— Ну-у, — протянул Стрэтчен. — Разве что соврать…

— Вспомним, скажем, ваш рассказ о том, как вам попали в глаз мячом на поле для гольфа, — не унимался Питер. — Насколько лучше было бы, если бы его сопровождали и дополняли основательные, хорошо продуманные детали! А так получилось не слишком убедительно — начать хотя бы с того, что бездна времени осталась неучтенной. Раз уж человек взялся обманывать, надо было постараться все как следует продумать…

— На что это вы намекаете? — возмутился Стрэтчен. — Если вы подвергаете сомнению мои слова…

— Конечно, подвергаю. Да я ни секунды в них не верю. И кто бы поверил? Во-первых, потому что жене вы поведали совсем другую историю, нежели та, что услышал я. С вашей стороны это было весьма легкомысленно. Если вы собрались убеждать кого-то в заведомой лжи, то потрудитесь, чтобы она во всех случаях совпадала. Во-вторых, в вашем рассказе почему-то отсутствует упоминание о том, какую лунку вы проходили. Не родился еще такой любитель гольфа, который, рассказывая историю, связанную с игрой, не сопроводил бы ее всеми мыслимыми топографическими и прочими деталями. Это было ваше главное упущение с точки зрения психологии. И, в-третьих, вы сказали, что были на площадке для гольфа все утро, совершенно не приняв во внимание тот факт, что там околачивалась целая толпа людей, которые подтвердили бы, что вас там и близко не было, и что, кстати именно в это утро вы велели Тому Кларку укатывать дорожку. Честно говоря, он и сам где-то между десятью и одиннадцатью часами утра играл на девятой лунке и может поклясться, что вы в указанное время не появлялись, а если и пришли позже, то вряд ли это можно назвать «после завтрака». Кроме того…

— Послушайте, — нахмурился Стрэтчен. — Какого черта вы вообще завели этот разговор?

— Просто мне любопытно, — ответил Уимзи, — нет ли у вас другого объяснения полученным синякам? Я хочу сказать, что если вы вдруг решите предоставить мне его и это окажется, к примеру, история из разряда сугубо семейных, то я, э-э-э… То мне может и не понадобится распространять ее дальше, понимаете?

— Нет, не понимаю! — отрезал Стрэтчен. — По-моему, это просто наглость!

— Не говорите так! — воскликнул Питер. — Послушайте, дружище, меня совершенно не интересует, где вы шатаетесь по ночам. Если вы дебоширили или, не знаю…

— Если вы не заткнетесь, я сверну вам шею.

— Ради всего святого! — вскричал его светлость. — Больше не надо угроз!

Стрэтчен посмотрел на Уимзи, и краска медленно залила лицо художника от бровей до шеи.

— Это что, — хрипло спросил он, — обвинение в том, что я имею какое-то отношение к убийству Кэмпбелла?

— В убийстве я никого не обвиняю, — мягко ответил Питер. — Пока что.

Его светлость встал и, балансируя на самом гребне скалы, стал смотреть мимо Стрэтчена на расстилающуюся водную гладь. Ветер сбил облака в однородную, мрачного вида массу внизу плескались холодные серые волны, ощерившиеся пенистыми зубцами.

— Но я обвиняю вас, — внезапно продолжил он, слегка поворачиваясь против ветра, чтобы удержать равновесие, — в том, что вы знаете намного больше, чем сообщили полиции. А ну-ка стойте! Не горячитесь! Это может оказаться опасным!

Уимзи поймал Стрэтчена за запястье в тот момент, когда кулак художника просвистел около его уха.

— Погодите Стрэтчен, погодите дружище! Я знаю, что подвергаю вас большому искушению, стоя здесь. Но, черт возьми, я не случайно так поступил. Я уступаю вам в росте, но могу отправить на тот свет одним движением руки. Стойте спокойно! Так-то лучше. Вы хорошо подумали две минуты назад и действительно решили, что можете все устроить, применив силу, Да еще так неумело? Ну, предположим, вы меня толкнете. Допустим, я проломлю себе череп, как Кэмпбелл. Что вы тогда будете делать? Не окажетесь ли в еще более затруднительном положении? И как вы поступите с телом? А, Стрэтчен?

Живописец взглянул на Питера и обреченно провел тыльной стороной ладони по лбу.

— Боже мой, Уимзи, — прошептал он. — Ну вы и дьявол… — Стрэтчен отступил и сел на свой складной табурет. — Ведь я мог бы вас убить. Зачем вы это сделали?

— Хотел понять, какой у вас характер, — спокойно ответил Питер. — И знаете, — добавил он, — к слову сказать, если бы вы меня убили, то практически ничем бы не рисковали. Вам бы просто нужно было уйти отсюда, оставив мой труп внизу. Моя машина осталась бы здесь. Все бы решили, что ветер сбил меня с ног, я упал и разбился. Как Кэмпбелл. Какие улики могли бы указать на вас?

— Полагаю, что никаких.

— Думаете? — поинтересовался Уимзи. — А знаете, Стрэтчен, я почти желал, чтобы вы меня сбросили. Очень уж хотелось посмотреть, как вы станете выкручиваться… Ладно, неважно. Начинается дождь… Пора собирать кисти и двигаться отсюда.

— Да, — согласился художник.

Он был очень бледен и явно не пришел в себя, но покорно начал складывать принадлежности для рисования. Уимзи отметил, что, невзирая на явное смятение, Стрэтчен все делал проворно и аккуратно, очевидно следуя давно выработанной привычке. Он спрятал влажный холст в чехол, надежно закрепив его там и затянув лямки, положил кисти в жестяной футляр, а палитру в коробку, затем собрал тюбики с красками.

— Эгей! — внезапно воскликнул он.

— Что такое? — спросил Уимзи.

— Куда делся кобальт? — вопросом на вопрос ответ Стрэтчен. — Должно быть, куда-то упал…

Питер нагнулся.

— Вот он, — сказал его светлость, извлекая жестяной цилиндрик из пучка вереска. — Теперь все?

— Все, — кивнул Стрэтчен.

Он убрал тюбики в предназначавшийся для них ящичек сложил и обвязал ремнями мольберт и замер, будто ожидая приказаний.

— Однако, нам следует поторопиться, — заметил Уимзи, поднимая воротник. — Дождь усиливается.

— Слушайте, — буркнул Стрэтчен, все еще неподвижно стоя под ливнем. — Что вы собираетесь сейчас делать?

— Пойду домой, — удивился Питер. — Если, конечно, — тут он пристально посмотрел на художника, — если, конечно, вы ничего не хотите мне рассказать.

— Я скажу вам вот что: однажды вы зайдете слишком далеко и кто-нибудь вас прикончит.

— Что ж, совершенно этому не удивлюсь, — легко согласился его светлость.