Онлайн чтение книги Почти семейный детектив
Глава третья. Страсть в письмах и наяву

Обсуждение верстки и планы по маркетинговому продвижению новой книги Ганны Друбич прошло быстро. Галицкий в делах был стремителен, пустой траты времени не признавал, вопросы задавал четко, а Ганна, ценившая такой стиль работы, отвечала на них быстро и по-деловому. Работать с Галицким ей нравилось.

Обсудив все вопросы, в том числе и финансовые, которых Ганна всегда стеснялась, Галицкий откинулся на спинку стула и жестом подозвал официантку. Естественно, что встреча, как всегда, происходила в ресторане на первом этаже.

– Что будешь? – спросил он. – Еще кофе, или пообедаем?

– Да рано вроде для обеда, – усомнилась Ганна, посмотрев на часы. – Полдвенадцатого всего.

– У тебя в твоем Тьмутараканске обед в полдень, думаешь, я не помню? – поддел он ее. – А у меня в час встреча важная, решили с партнерами в Берлине свой магазин открыть, все на мази, последние приготовления, вот, будем обсуждать. А потом я к маме обещал заехать. Завтра с утречка в Питер выдвигаюсь, так что сыновний долг отдать нужно перед длительными праздниками. – Он улыбнулся, нежно-нежно, и у Ганны немного в груди защемило. Она знала, как Галицкий предан своей маме, хоть и пытается скрыть свою нежность под легким налетом иронии.

– Давай пообедаем, – согласилась она. Во-первых, спорить на пустом месте не хотелось, а во-вторых, действительно надо поесть. Времени до поезда еще навалом, идти некуда, а просто шляться по улицам нет настроения, несмотря на то, что погода отличная.

Ганна не любила Москву. Слишком шумно ей было, слишком суетно, слишком тревожно. По московским улицам она ходила, как по захваченному врагами городу. Быстро, короткими перебежками, озираясь, опустив глаза в серый асфальт и прижав к себе сумку с деньгами и документами.

Подбежала официантка. Не глядя ни в меню, которое он знал наизусть, ни на Ганну, Галицкий быстро сделал заказ, и Ганна невольно отметила, что он не забыл ее вкусов. Солянка, креветки с рукколой и помидорами черри, семга на гриле с тушеными овощами, грейпфрутовый сок.

– Вино будешь? – спросил он мимоходом, и Ганна, закусив губу, отрицательно покачала головой, думая о том, как же она его когда-то любила.

С Ильей Галицким она познакомилась десять, нет уже двенадцать лет назад. Он открывал тогда в ее родном городе свой книжный магазин, и Ганну ему порекомендовали как сильного специалиста по маркетингу и пиару. То есть, когда он написал ей письмо с предложением о сотрудничестве, она и понятия не имела, что этот магазин его, приняла за наемного менеджера, налаживающего коммуникации, а так как общался Галицкий в присущей ему манере – резкой, практически граничащей с хамством, то отказала она легко и непринужденно.

Тогда ее потребность в деньгах не была такой насущной, как сейчас. Двадцатичетырехлетняя Ганна жила одна в доставшейся ей по наследству двухкомнатной квартире, зарплату тратила на одежду и развлечения, до коих была неприхотлива, питаться бегала к маме, так что могла себе позволить быть разборчивой в плане выбора работодателей.

На письмо Галицкого она ответила вежливым отказом и тут же забыла о нем, закружившись в водовороте бурного романа с одним из местных художников. Роман только начинался. Художник был молод, голоден, в меру оборван и достаточно талантлив, чтобы вызвать ее интерес. Ганна тоже была молода, любопытна и по-щенячьи счастлива.

Полгода спустя она затеялась поздравлять знакомых с Новым годом. Смастерила красивую компьютерную открытку, которые тогда воспринимались еще как диво дивное, и стала рассылать поздравления по имеющимся в ее почте электронным адресам, придумывая для каждого контрагента свое текстовое послание. Уже тогда она не любила мыслить шаблонно.

В почте нашелся адрес Ильи Галицкого, и Ганна долго не могла вспомнить, кто это такой и откуда он взялся. В голове смутно всплывали обрывки несвязных мыслей про книжный магазин, кампанию продвижения и что-то резкое, не понравившееся ей, вызвавшее отторжение.

Позже она и сама не могла объяснить, почему тогда написала письмо незнакомому, да вдобавок еще и неприятному ей человеку, а в письме шутливое поздравление с пожеланием исполнения самых тайных желаний. Он ей ответил, и между ними завязалась переписка, которую до сих пор тридцатишестилетняя Ганна считала самым волнующим приключением в своей жизни.

Да, в ее биографии был свой роман в письмах, и в умении их писать Илья Галицкий ничуть не уступал ни Отто Юльевичу Шмидту, ни Петру Ильичу Чайковскому, ни генералу Колчаку. Письма, пусть даже электронные, были искренними и нежными, честными и чистыми, они заставляли сердце колотиться, а кровь быстрее течь по венам. Домашнего компьютера у Ганны тогда не было, и каждое утро она бежала на работу, заставляя себя хотя бы для приличия дотерпеть до семи утра.

В почте, в которую она заходила с замиранием сердца, ее уже ждало письмо. Первое, в бесконечной череде электронных сообщений. Она вчитывалась в строчки, улыбалась, вытирая набежавшие слезы, и писала ответ, оттачивая стиль и обдумывая каждое слово. Нажатие кнопки «отправить» словно наполняло день новым смыслом – ожиданием ответа. И он приходил, принося новые ощущения. За день они обменивались полутора десятками писем, и каждое новое было не похоже на предыдущее. Он писал ей даже ночами. И иногда, ворвавшись поутру в свой рабочий кабинет, она находила не одно, а два или даже три ночных послания.

Она не знала, ни кем работает этот удивительный мужчина, ни сколько ему лет, ни как он выглядит. Ей почему-то даже не приходило в голову ввести его имя в поисковую систему и, что называется «погуглить». В ее выдуманном мире он не ассоциировался с богатством, известностью, славой. Это был ее Илья Галицкий, чей душевный камертон был настроен в унисон с самыми тайными струнами ее души. Ей было хорошо с ним, и она была уверена, что он тоже ценит их тайную переписку, их неожиданное ментальное родство.

Иногда Ганна уезжала в командировку по районам родной области, и эти дни становились настоящим испытанием, потому что не были наполнены ИМ. Его мыслями, его чувствами, его словами, которые она нанизывала на нитку воспоминаний как маленькие жемчужинки.

У него были свои, им придуманные словечки, которые принадлежали только им двоим. По ночам, лежа на неудобной гостиничной кровати без сна и мечтая, чтобы командировка поскорее кончилась, Ганна перебирала в уме ласковые «чунька», «лапатуська», «панна – Ганна», «папялушка», что по-белорусски означало Золушка, «мазалька», от еврейского «мазаль» – счастье.

Собирая свою коллекцию, она даже не заметила, как потух, а потом совсем угас роман со скучным, предсказуемым, ненужным ей художником, как отошли на задний план подруги и собственные интересы, еще вчера казавшиеся важными и незыблемыми.

Возвращаясь из командировок, она всегда находила не меньше трех десятков его писем, которые он отправлял, даже зная, что она уехала, что не прочтет, не ответит. Он беспокоился, не холодно ли ей, не устала ли она, смогла ли поесть вдалеке от дома. Казалось, он думал о ней всегда, и от понимания этого у нее внутри все переворачивалось. Никому и никогда она не была так нужна и важна, кроме родителей.

Между ними не было запретных тем. Они обсуждали литературу и искусство, моду и секс, отношения с детьми (впрочем, в этой теме Ганна была на тот момент несильна), политику, экономику, финансы, кулинарные рецепты, маркетинг и пиар, виндсерфинг, погоду и возможность падения Пизанской башни.

Илья не требовал фотографий, но как-то попросил описать свою внешность, и Ганна честно ответила, не приукрашивая себя ни на йоту. Невысокая, полненькая, волосы темно-русые, густые, прямые, в распущенном виде до середины спины. Лицо правильное, но ничего выдающегося, если, конечно, не считать довольно больших глаз. В общем, не уродина, но и не красавица. Среднестатистическая девушка из российского областного центра. Больше к вопросу о ее внешности они не возвращались.

В фантазиях, которые приходили к ней по ночам, она представляла себе Галицкого высоким спортивным, коротко стриженным, активно занимающимся спортом менеджером средней руки, года на три-четыре старше ее, конечно же неженатый. Не может же женатый человек по ночам писать письма своей виртуальной возлюбленной, тем более такие – то романтические, то полные скрытой страсти.

«Ты снилась мне сегодня, – писал он как-то. – Я стоял перед тобой коленопреклоненный, обхватив руками твои бедра, и целовал колени – пухлые, в ямочках. На тебе не было ничего, кроме туфель на шпильке, и я поднимался губами все выше и выше по твоей атласной коже, и проснулся от того, что больше не мог терпеть сумасшедшее желание, и вдруг оно как-то враз кончилось, и я понял, что лежу в луже, словно подросток».

Ганна чуть заметно шевелила губами, читая и перечитывая эти строки, и закрывала глаза, представляя его перед собой, и тоже ерзала в кресле от того, что нестерпимо захотела ощутить все то, о чем он писал – его губы на внутренней стороне своих бедер, его руки, обхватившие попку, его горящие от желания глаза. Ерзала и даже стонала тихонько, в надежде, что не слышат коллеги. Они и так в последнее время смотрели на нее, как на полоумную.

Ей ужасно хотелось узнать, как он все-таки выглядит, и она в очередном письме спросила об этом.

– Нет ничего проще, – ответил он. – Забей меня в «Яндекс» и посмотри.

Даже тогда она ничего не заподозрила. Открыла поисковик, вбила туда волшебное имя Илья Галицкий и уставилась в открывшиеся строчки, как коза на новые ворота.

Книгоиздатель, владелец сети книжных магазинов в России и странах СНГ, успешный ресторатор, основатель фирмы, торгующей элитным табаком, тридцатисемилетний миллионер, чуть-чуть не дотягивающий до российского списка Форбс. С многочисленных фотографий ей улыбался холеный, элегантный, не очень красивый, но уверенный в себе и жутко привлекательный мужчина, похожий то ли на тигра, то ли на гепарда. Хотя нет, он был похож на снежного барса и прекрасно знал о своем сходстве с этим редким зверем, иначе не назвал бы свое издательство «Ирбис». Он вообще все знал, и о себе, и о других, и вообще о жизни, в которой не было и не могло быть места провинциальной простушке Ганне Друбич.

Она затихла, затаилась, перестала отвечать на его письма, и он разыскал ее по рабочему телефону, потому что был настойчивым и добивался всего, что считал для себя нужным. Так впервые она услышала его голос. Чуть хрипловатый, низкий, богатый обертонами, с чуть протяжной манерой произношения.

Этим голосом он уверял ее, что ничего не случилось, и что он – такой же, как и прежде, до того, как она узнала о нем правду.

– Нет, ты не понимаешь, ты не тот, каким я тебя придумала, – отбивалась Ганна, отчаянно жалея себя. – Я общалась с каким-то другим Ильей. Потому что я не умею общаться с миллионерами.

– Ты общалась со мной, – мягко уверял он ее. – И это было любопытно, волнующе и искренне. Ты общалась с человеком, а не миллионером. И я буду крайне тебе признателен, если именно человека ты будешь видеть во мне и впредь.

Их переписка возобновилась, и теперь он советовался с ней, спрашивал ее мнение в вопросах, касающихся бизнеса, иронично рассказывал о друзьях и партнерах, с нежностью про маму, с болью про сына, который жил вдали от него после развода.

Да, теперь Ганна знала, что Галицкий разведен. Его бывшая жена жила в Питере, и он иногда ездил туда по выходным, чтобы повидать сынишку, по которому скучал.

Они переписывались в общей сложности полгода, а потом впервые встретились лицом к лицу. Ганна вынырнула из своих воспоминаний и с недоумением посмотрела на Илью, который, оказывается, что-то ей говорил.

– Что? – спросила она, растревоженная непрошеными воспоминаниями.

– Ганна, нельзя все время витать в облаках, – чуть рассерженно сказал он. – Ты меня что, совсем не слушала?

– Нет, – призналась Ганна, привычно ощутив собственное несовершенство. – Извини, Илья, я задумалась.

– Задумалась она, – проворчал он. – Ты совершенно невыносима. Бабе скоро сорок лет, а она не понимает, что недопустимо вести себя так в присутствии мужчины.

– Мне тридцать шесть, – с показным спокойствием сообщила Ганна. Все-таки Галицкий обладал потрясающей способностью выбивать ее из состояния равновесия. Талант у него такой, что ли. – Если тебе нетрудно, то повтори, что ты спросил. Впредь я постараюсь быть более внимательной.

Он не успел ей ответить, потому что их разговор прервал телефонный звонок. Илья посмотрел на экран, поморщился и сбросил звонок.

– Поклонницы одолевают? – насмешливо спросила Ганна.

– Нет, это другое. – Его совершенно не задела ее язвительность. – Одна полоумная девица из провинции решила сыграть в детектива и пытается втянуть меня в разборки с тайнами, интригами и расследованиями.

– Может быть, стоит? Вдруг она не полоумная…

– Да ерунда, – Илья махнул рукой. – Гарик разберется. Давай-ка продолжим наш разговор. Я спросил, не вскружило ли тебе голову бремя славы? А то так зазнаешься, что тебя и покормить в простом ресторане будет нельзя.

– Ты с ума сошел? – Ганна искренне расхохоталась. – Какое бремя славы? Оно существует только в твоем воображении. И вообще, то, что ты меня с какого-то перепугу издаешь, вовсе не означает, что люди кинутся меня читать.

– Слушай, вот мне даже интересно, ты действительно не понимаешь, что хорошо пишешь? – прищурился Галицкий, и по этому прищуру она узнала его того, десятилетней давности. Она и забыла уже, как умело он преломляет широкую ровную бровь, умеющую выражать самые разные эмоции. – Нет, вот ты мне скажи, ты всерьез не понимаешь или придуриваешься, как все бабы?

– Я не все бабы, – огрызнулась Ганна. – И что я такого должна понимать?

– С ума сойти, – голос Галицкого звучал совершенно искренне. – Вчера я ездил на сборище полоумных чудаков, каждый из которых убежден в своей гениальности. Я почти час потратил на графомана, убежденного, что именно он принесет славу современной русской литературе, хотя в его текстах, которые я имел несчастье слышать, звучали перлы типа «северный ветер ласкал свежую листву южной рощи» и «сопрано пасущихся коров вкупе с петушиным воем, пушистым облаком обволакивали огромные просторы, усеянные, как несозревшими горошинами, расхристанными избушками с яростно торчащими из них столбами дыма…»

– Куда ты ездил? – спросила потрясенная Ганна, знавшая, что Илья никогда не изменяет своим то ли привычкам, то ли причудам и не ездит ни на какие встречи, тем более с чудаковатыми графоманами.

– В районную библиотеку на встречу с писателями, – признался он, чувствуя себя идиотом. – А все Гарик, будь он неладен. Подсунул мне этого, с напористым коровьим сопрано… Сказал, что автор стоящий и что я просто обязан на него посмотреть в деле. И чего я, дурак, повелся, спрашивается… А ты действительно талантлива, Ганка. Тебе просто надо немножко поверить в себя, немножко в меня и еще совсем чуть-чуть в удачу.

Ганка… Последний раз он ее так называл десять лет назад. У Ганны, сильной, самостоятельной, железной Ганны вдруг даже слезы навернулись на глаза от этой неожиданности.

– Ну что ты, Мазалька, – Илья смотрел ласково и нежно, как когда-то. Так умел смотреть только он.

Ганна проглотила ком в горле и только собралась ответить, как у Ильи снова зазвонил телефон.

– Да, Милена. – По моментально изменившийся интонации Ганна поняла, что Галицкому звонит жена. Очарование момента рассеялось, слезы пропали, как и не было. Перед Ганной сидел жизнелюб, ловелас, бабник Илья Галицкий, надежно и прочно женатый. И с этим человеком у нее не могло быть больше ничего общего, разумеется, кроме книг. И сына.

– Подожди, Милена. – Голос его снова изменился, теперь в нем слышалась растерянность и, пожалуй, тревога. – Ты о чем вообще говоришь? Какое отношение к тебе имеет Вольдемар Краевский?

Выслушав ответ, он отключил телефон, бросил его на стол и сильно растер лицо ладонью.

– Что-то случилось? – аккуратно поинтересовалась Ганна, которая умела не думать о глупостях, когда происходило что-то действительно важное.

– Сам не знаю. – Он все тер и тер лицо. – Тот незадачливый писатель, с которым я вчера встречался… Его зовут Вольдемар Краевский. Моя жена только что сказала, что приехала к нему домой, потому что он – ее любовник, и нашла его убитым. Она утверждает, что это я его убил. Ты извини, Ганка, но мне нужно ехать, пока она там не влипла в неприятности.

Эта женщина всегда кидалась его защищать. Только она понимала, что на самом деле он раним, что под толстой гладкой шкурой готовящегося к прыжку снежного барса скрывается чувствительная натура, которую нужно оберегать, холить, лелеять и просто любить. И что с того, что они расстались десять лет назад? Кстати, зачем они тогда расстались?

– Я с тобой, – вставая из-за стола, заявила Ганна Друбич.

* * *

Месть – это блюдо, которое подают холодным. С этим Алеся Петранцова была согласна на все сто процентов. До отхода полоцкого поезда, который отвезет ее домой, оставалось еще больше шести часов, настроение у Алеси было подавленным, поэтому она пристроилась за угловым столиком в ресторане, удобно стоящем наискосок от Белорусского вокзала, сделала первый попавшийся заказ, главным критерием которого была небольшая цена, и невидяще уставилась в мутное, давно немытое окно, обдумывая план мести.

В Москву она приехала сразу с двумя целями, причем первая была благородная, а вторая – древняя, как мир. Человек, который должен был встретить ее у вагона, непременно с розами в руках, как ей это виделось, на вокзал почему-то не пришел. Алеся снова и снова набирала номер его мобильника, но абонент упрямо находился вне зоны действия сети.

Она поехала к нему на работу, потому что больше было некуда, но там его не оказалось. Это было совершенно необъяснимо, потому что на работу он ходил всегда. Не было для него ничего в этой жизни важнее. Именно поэтому Алеся, отправляясь в Москву, была уверена, что к ее информации он отнесется со всей серьезностью. Отнесется, разберется и строго накажет виновных. В крутости его характера она не сомневалась.

По крайней мере, когда она звонила ему из дома, его явно заинтересовали ее слова. Он обещал приехать и во всем разобраться, но она не хотела ждать, поэтому быстро собралась в Москву, захватив с собой документы, подтверждающие ее правоту. Алеся очень старалась не подвести этого человека. Она любила его со всем пылом молодой, уставшей от одиночества и вечного безденежья женщины. Он был удачлив, хорош собой, щедр на ласки и те атрибуты любовных отношений, о которых мечтают девушки, – холодное шампанское с клубникой в ночном парке, цветы по поводу и без, восторженные взгляды, горячие поцелуи и безудержный секс на берегу неспешной реки, в тени старой, практически вековой липы, когда кровь горячит опасность в любую минуту быть замеченными.

В ее родной Витебск он вместе со своим компаньоном приезжал в командировку. Тогда они и познакомились, практически случайно, но эта встреча перевернула всю Алесину жизнь. Это девушка знала абсолютно точно. Потом они приезжали снова, и вместе, и порознь, и каждый раз Алесю ждали безумные ночи, о которых она с тоской вспоминала затем долгие месяцы разлуки.

На самой заре их романа она однажды приехала к нему в Москву, представляя, как он будет водить ее по ресторанам и ночным клубам, возить по ночной столице и проводить с ней рядом каждую свободную минуту. По крайней мере, в Витебске все было именно так. Она не учла, что в Москве он будет вынужден прятаться от жены и возможной встречи с общими знакомыми, а потому снимет ей гостиницу, в которой она просидит взаперти трое суток. Конечно, он приезжал к ней каждый день, но урывками, тайком, ненадолго, и она решила больше не ездить в российскую столицу, чтобы душу не разъедало разочарование. В Витебске он был ее, а здесь – чужой.

Алеся нарушила данное самой себе обещание только из-за того, что им с партнером угрожала реальная опасность. Она приехала в Москву, чтобы отвести от них двоих беду, но ее душевного порыва никто не оценил. Ее предали. Бросили. Кинули. Извозили в грязи. Ткнули мордой в стол.

Вспоминая унизительный разговор, который у них состоялся, когда телефон пикнул, сообщая, что абонент снова в сети, девушка вздрогнула, хотя в кафе было тепло, практически жарко. Он не пожелал с ней встретиться и посмотреть бумаги, которые она привезла. Он сказал, что между ними все кончено, и что она больше никогда-никогда не должна ему звонить и вообще попадаться ему на глаза. А если она нарушит его запрет, то он ее просто убьет. Вот как он сказал.

Немного отойдя от первого шока, она попыталась позвонить ему снова. Напомнить, что приехала сюда не просто так, а по делу, но он даже слушать ее не стал. Скинул ее звонок, как нечто не стоящее внимания. Его партнер тоже оказался не лучше. Ну что ж, ладно. Она больше не будет навязываться со своей любовью и со своей помощью. Пусть расхлебывают сами. А ей их ни капельки не жалко. Вот только…

Алеся уставилась в пустую тарелку, понимая, что за раздумьями машинально доела все до крошечки, совершенно не чувствуя вкуса. Она должна была решить, что ей делать дальше. Информация, которой она обладала, стоила денег. И раз уж не получилось положить ее, как бесценный дар, к ногам любимого человека, значит, она попробует ее продать. «Я не нашла любви, так буду искать золота…» Кажется, так говорила Лариса Огудалова, самая знаменитая «бесприданница» России. Что ж… Алеся Петранцова пойдет по тому же пути.

Приняв решение, она успокоилась настолько, что заказала себе мороженое и кофе. Если нет больших радостей, приходится баловать себя малыми.

Конечно, взять деньги за молчание и позволить разорить своего возлюбленного – предательство. Но ее только что предали. А месть – это блюдо, которое подают холодным. Она бы очень удивилась, если бы узнала, что воплощать планы мести в жизнь сегодня принялась не только она.