Передышка в гóре
(пер. А. Поповой)
Горе, мой старый трудяга,
Горе, присядь,
Передохни,
Передохнем немного — и я, и ты,
Передохни,
Ты меня обнаружишь, накажешь, свое превосходство докажешь.
Я пепелище твое.
Мой старый театр, моя привязь и пристань,
Мой погреб добра,
Мое грядущее, мой горизонт, мой верный друг,
В твоих раскатах, в твоих разливах, в твоих кошмарах
Я растворюсь.
Девушка из Будапешта
(пер. В. Козового)
В девическом влажном тумане дыхания я отыскал свое место.
Я ушел, я исчез, я не тронулся с места.
Руки ее невесомы. Коснешься их — будто вода.
В ее взгляде увядшее тает. Одни остаются глаза.
Гибкие травы, цветы молодые на лугу поднимались у нас.
На груди моей легкая тяжесть — это ты на нее оперлась.
Всею тяжестью ты оперлась — теперь, когда ты испарилась.
На пути к смерти
(пер. В. Козового)
На пути к Смерти
Мать столкнулась с ледовой глыбой-горой;
Слово молвить пыталась,
А слов не осталось;
С ледовой, в охлопках, горой.
Тут она посмотрела на нас, — я был с братом,—
И прослезилась, узнав.
Мы сказали ей — чушь, разумеется, дикая,—
что, мол, чувствуем и сознаем.
И она тогда вдруг так прелестно, такой нежной
зарделась улыбкой —
Вся, как девочка, в ней расцвела;
Такой детской улыбкой, почти шаловливой;
Потом ее скрыла Тьма.
Старость
(пер. В. Козового)
Вечера! Вечера! Сколько их от единственной зорьки!
Обломки, тлеющие струпья, по ветру клочки!
Лег на ночь — легион залег, фатальная разруха!
Старость, заводь, воспоминанья: пристанища тоски!
Беспомощные снасти, неспешная разборка…
Итак, ты лишний, упираться не к чему!
Взашей! На дно — взашей!
Свинец паденья, шлейф туманный позади…
И струйка бледная несбывшегося Знания.
Скрипка
(пер. А. Поповой)
У меня есть скрипка, скрипка-жирафа;
играю на ней — карабкаюсь вверх,
подскакиваю от хрипов ее,
галопом по чутким струнам, по брюху, жадному
до простецких страстей,
брюху, которого никто никогда не насытит,
по большому и грустному деревянному сердцу,
которого никто никогда не поймет.
У моей скрипки-жирафы в характере тягостный стон,
полный важности, словно в туннеле,
озабоченный вид, погруженность в себя,
как у толстых прожорливых глубоководных рыб,
но в посадке головы все-таки есть надежда
на возможность взлететь стрелой — и уже никогда
не упасть.
В сердцах погружаюсь в пучину стонов ее, гнусавых
раскатов
и нежданно-негаданно извлекаю
вопли паники, обиженный плач младенца,
так что сам оглянусь тревожно,
и нахлынет раскаянье, безнадежность,
и еще что-то горькое, что нас сближает и тут же
разводит.
Слушай, когда Ты придешь?
(пер. А. Поповой)
Слушай, когда Ты придешь?
Однажды, простерши длань
над домом моим и кварталом,
где я как раз дозрел до кромешной тоски,
с раскатом грома
рванешь меня властно и жутко —
и прочь из плоти моей и заскорузлой плоти
моих картинок-мыслей, дурацкой вселенной;
воткнешь в меня твой пугающий зонд,
страшный нож Твоего прихода,
и вмиг возведешь над моими соплями
Твой светлый необоримый храм,
отправишь меня в вертикальный путь
не человеком — снарядом,
ТЫ ПРИДЕШЬ.
Ты придешь, если ты есть,
разобраться с кашей в моей голове,
с моей клятой свободой,
из Эфира явишься, да мало ли мест,
может, ты у меня внутри, в потрохах,
мою спичку смахнешь в Твою глубину —
и прощай, Мишо.
Или как?
Совсем никогда?
Скажи, Главный Приз, где тебя ждать?
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления