Онлайн чтение книги Последнее, что он сказал мне The Last Thing He Told Me
Думайте что хотите

– До сих пор поверить не могу, – твердит Джул.

Мы сидим на кухне за маленьким столиком и пьем кофе, щедро сдобренный бурбоном. Хрупкая Джул в толстовке оверсайз смахивает на четырнадцатилетнюю девчонку, тайком от родителей налившую себе выпить. Примерно так она выглядела и в старших классах, когда мы с ней познакомились.

Мы с дедушкой только-только переехали из Теннесси в Пикскилл, штат Нью-Йорк, – маленький городок на реке Хадсон. Семья Джул перебралась туда из Нью-Йорка. Хотя ее отец был репортером в «Нью-Йорк таймс», к тому же лауреатом Пулитцеровской премии, Джул нос не задирала. Мы обе пришли устраиваться на подработку в местную службу выгула собак «Счастливчик», и нас обеих взяли. Каждый день мы выводили своих подопечных. Забавное, должно быть, зрелище: две тоненькие девочки в компании полутора десятков шумных собак.

Я пошла в девятый класс государственной школы, Джул устроили в престижную частную школу в нескольких милях от моей. Тем не менее время после занятий мы проводили вместе. Наши жизни были настолько разные, что мы делились абсолютно всем. Джул однажды сравнила нас со случайными попутчиками в самолете. С тех пор как мы выросли, мало что изменилось. Джул пошла по стопам отца и работает в газете. Она фоторедактор в «Сан-Франциско кроникл», в основном занимается спортивными мероприятиями.

Джул смотрит на меня с тревогой, а я приглядываю за Бейли, прижавшейся к Бобби. Устроились на диване и разговаривают. Вроде бы ничего страшного, однако я и понятия не имею, чего от него ждать! Раньше Бобби приходил к нам лишь в присутствии Оуэна. Под моим присмотром они остались впервые. Хотя я стараюсь делать вид, что не обращаю на них внимания, Бейли чувствует мой взгляд и корчит гримасу. Она встает и демонстративно, со стуком закрывает стеклянную дверь. Мне все равно их видно, но она ясно дала понять, что недовольна.

– Вспомни свои шестнадцать лет, – замечает Джул.

– Мы такими не были!

– Не завидуй, – говорит подруга. – Лиловые волосы – это классно!

Джул собирается плеснуть мне еще виски, я прикрываю чашку рукой.

– Уверена?

Качаю головой.

– Не стоит. Я в порядке.

– Ну, как хочешь. Лично мне помогает.

Джул наливает себе еще и все-таки добавляет мне. Я улыбаюсь, хотя едва прикоснулась к своему напитку. Я слишком напряжена и готова вскочить, ворваться в гостиную, схватить Бейли за руку и притащить на кухню – просто чтобы почувствовать, что на что-то способна.

– Полиция с тобой не связывалась? – спрашивает Джул.

– Пока нет. Интересно, почему никто из «Технолавки» не ломится в дверь и не говорит мне, что делать, когда нагрянет полиция?

– У них есть дела поважнее, – замечает Джул. – Главной целью был Эйвитт, и полиция только что заключила его под стражу.

Подруга водит пальцем по краю кружки. Я смотрю на ее длинные ресницы, высокие скулы и залегшую между бровями складку и вижу, что она здорово нервничает. Так бывает, когда собираешься сказать близкому человеку нечто неприятное. Помню, однажды Джул увидела моего несостоявшегося бойфренда Нэша Ричардса в гриль-баре «Рай-Гриль» целующимся с другой девушкой и плеснула ему лимонадом в лицо. Насчет Нэша я расстроилась куда меньше, чем она думала, потому что мне он не особо нравился, а вот лишиться навсегда любимых бургеров и картошечки фри было очень обидно.

– Рассказывай давай!

Джул поднимает взгляд.

– Что именно?

– Почему ты во всем винишь себя?

Она кивает, собираясь с духом.

– Придя сегодня утром в «Кроникл», я поняла: что-то затевается. Макс летал как на крыльях. Значит, новости плохие. Убийство, импичмент, очередная финансовая пирамида.

– Ваш Макс еще тот проныра.

– Да уж…

Макс – один из немногих журналистов, проводящих расследования, который еще остался в «Кроникл». Хорош собой, умеет втереться в доверие, блестяще владеет словом. И еще он без ума от Джул. Несмотря на горячие заверения в обратном, я подозреваю, что Джул тоже к нему неровно дышит.

– Сегодня Макс так и вился вокруг моего стола, и я поняла: он что-то знает и хочет позлорадствовать. Есть у него приятель по студенческому братству, который работает в Комиссии по ценным бумагам и биржам. Так вот, он сообщил ему про расследование махинаций «Технолавки» и про сегодняшнюю облаву.

Джул умолкает и смотрит на меня.

– ФБР разрабатывала компанию больше года. Вскоре после того, как она вышла на рынок, поступил сигнал, что номинальная стоимость акций завышена обманным путем.

– Джул, я понятия не имею, о чем ты говоришь!

– Это значит, что «Технолавка» поспешила с выходом на рынок. Компания надеялась выпустить новое программное обеспечение в срок, но что-то пошло не так. Они делали вид, что ПО уже есть, в то время как продавать продукт еще не могли. Чтобы удержать высокую стоимость акций, они начали фальсифицировать свои финансовые отчеты.

– Каким образом?

– Компания выпускала и другое ПО – их, так сказать, хлебный бизнес, однако программное средство для обеспечения безопасности и приватности в интернете, революционный продукт, которым так хвастался Эйвитт, еще не был готов. Начать продажи они не могли, но демоверсия для крупных потенциальных покупателей уже вышла. Технологические фирмы, адвокатские бюро и прочие проявили интерес, и тогда «Технолавка» оформила эти сделки как долгосрочные фиксированные обязательства. Макс говорит, что примерно тем же занималась корпорация «Энрон». Они заявляли, что используют доход от будущих продаж, чтобы поддерживать рост цен на свои акции.

Я начинаю понимать, к чему она ведет.

– Чтобы выиграть время для устранения неполадок ПО? – спрашиваю я.

– Именно. Эйвитт сделал ставку на то, что будущие продажи превратятся в фактические, как только ПО станет функциональным. Фальсификация финансовых показателей – временная мера, чтобы цены на акции могли продержаться до тех пор, когда они доведут продукт до ума. Вот только их поймали до того, как они успели все исправить.

– В этом и заключалось мошенничество? – спрашиваю я.

– Да. Макс говорит, что держатели акций потерпели огромные убытки – полмиллиарда долларов.

Полмиллиарда долларов… В голове не укладывается! Денежная сторона – это меньшая из моих забот, но мы с мужем – крупные акционеры «Технолавки». Оуэн доверял компании, на которую работал, поэтому сохранил все свои опционы на акции и даже купил еще акций. Сколько же мы потеряем? Почему он поставил нас в такое положение, если знал, что дело нечисто? Разве стал бы Оуэн рисковать нашим будущим? Похоже, он и сам был не в курсе.

– Значит, если Оуэн вложил наши деньги в «Технолавку», то он сам ни при чем?

– Возможно, – уклончиво отвечает Джул.

– Ты считаешь иначе?

– Велика вероятность, что он следовал указаниям Эйвитта. Или купил акции, чтобы помочь завысить их стоимость, а сам надеялся продать до того, как все откроется.

– Разве это похоже на Оуэна? – спрашиваю я.

– Ничуть.

Джул пожимает плечами, и я понимаю, о чем она умолчала: Оуэн – главный программист компании. Разве он мог не знать, что Эйвитт завышает ценность продукта, над которым работает и который еще не функционален?

– Макс говорит, что ФБР считает виновными почти всех руководителей компании. Либо же они смотрели на эти махинации сквозь пальцы и надеялись, что недостатки ПО удастся устранить до того, как их поймают. Похоже, они были близки к успеху. Если бы не донос в Комиссию по ценным бумагам, то все сошло бы им с рук.

– Кто же их сдал?

– Понятия не имею. Эйвитт собирался бежать: он несколько месяцев потихоньку распродавал свои акции. Еще немного, и он исчез бы, прихватив двести шестьдесят миллионов долларов…

– Твою мать!..

– Да уж. В любом случае Макс узнал об облаве заранее, поэтому ФБР пришлось заключить с ним сделку. Если он согласится не публиковать материал, до того как всех накроют, ему дадут два часа форы. В результате «Кроникл» опередил всех – и «Таймс», и Си-эн-эн, и Эн-би-си, и «Фокс». Он был так горд собой, что не мог не поделиться со мной. Не знаю, Ханна… Первым делом мне захотелось позвонить Оуэну. Точнее, сначала я набрала твой номер, но не дозвонилась. И тогда я связалась с Оуэном.

– Чтобы предупредить?

– Ну да, конечно.

– Так почему ты чувствуешь себя виноватой? Из-за его бегства?

Я впервые произношу это вслух. Вот она, очевидная истина. И все же мне становится легче. По крайней мере я больше не лгу себе. Оуэн сбежал, а не просто ушел.

Джул кивает, и я с трудом глотаю ком в горле, стараясь не расплакаться.

– Ты не виновата, – говорю я. – Ты ведь могла потерять работу! Ты пыталась помочь. Зачем мне на тебя сердиться? Я злюсь на Оуэна. – Умолкаю и задумываюсь. – Нет, не совсем так. Я просто в шоке. Пытаюсь понять, что он думает, почему не понимает, как вредит ему этот побег.

– И что надумала?

– Не знаю. Может, сейчас он пытается доказать свою невиновность? Почему бы не остаться и не нанять адвоката? Система сама разберется, кто прав, а кто виноват… Понимаешь, Джул, у меня такое чувство, будто я что-то упускаю!

Подруга крепко сжимает мою руку и улыбается, но я вдруг осознаю: мы смотрим на проблему с разных углов. Джул явно недоговаривает! Самое худшее еще впереди.

– Я знаю этот взгляд…

Она качает головой.

– Тебе показалось.

– Говори, Джул.

– Дело в том, что он ничуть не удивился. Понимаешь, когда я рассказала ему об облаве, он знал!

– Что-то я не догоняю.

– Я научилась этому у папы. Осведомители не могут скрыть, если им что-то известно. Они забывают задавать очевидные вопросы, как ты, к примеру. Помнишь, ты спросила у меня, что именно случилось?..

Я жду продолжения и смотрю сквозь стеклянную дверь на Бейли. Она положила голову Бобби на грудь, руку – на живот, глаза закрыла.

«Защити ее!»

– Если бы Оуэн не знал про махинации, то потребовал бы у меня больше информации. Ему захотелось бы понять, что творится в «Технолавке». Он сказал бы что-нибудь вроде: постой, Джул, кого они считают виновным? Эйвитт занимался этим в одиночку или привлек еще кого-нибудь? Что именно случилось, сколько денег украдено? Но он ничего такого не спросил. Его интересовало другое.

– Так что же он хотел знать?

– Сколько у него осталось времени.