Онлайн чтение книги Последние часы. Книга II. Железная цепь Chain of Iron
3. Железная цепь

«Вам не обязательно выходить замуж за мужчину, который вас не любит».

Когда Корделия подняла голову и взглянула на свое отражение, в ушах у нее уже не в первый раз прозвучал голос таинственной фэйри. Из зеркала на нее смотрела испуганная бледная девушка в свадебном платье с пышной юбкой из тяжелой золотой парчи. Она показалась самой себе похожей на привидение – словно ее душу связывала с реальностью лишь тонкая незримая нить. Это какой-то сон, этого не может с ней произойти на самом деле. Это не она сегодня станет женой человека, который ее не любит. Нет, не может быть, чтобы она в последний раз стояла перед зеркалом в своей спальне, в последний раз проснулась под одной крышей с матерью и братом, в последний раз увидела в окно голые деревья, черную железную ограду сквера и длинный ряд белых домов, освещенных тусклым зимним солнцем. Ее жизнь просто не может так резко измениться за один день, ведь ей всего семнадцать лет.

–  Doktare zibaye man. Моя прекрасная дочь, – произнесла Сона, неловко обнимая Корделию за плечи и стараясь не прижиматься к ней животом. Корделия взглянула на мать: у них были одинаковой формы руки, одинаковые очертания лица, губ. На шее у Корделии поблескивала золотая цепочка, часть приданого, полученного от матери. Кожа девушки была немного светлее, чем у Соны, но глаза были точно такие же, черные. И еще Корделия неожиданно для себя обнаружила, что стала выше матери.

Сона укоризненно покачала головой. Непослушный локон выбился из-под золотой ленты, расшитой драгоценными камнями, которая поддерживала волосы Корделии. Мать поправила прическу.

– Лейли, azizam [10]Милая, дорогая.. У тебя грустное лицо.

Корделия вздохнула. Она даже представить себе не могла, что скажет Сона, если услышит правду об этой свадьбе.

– Просто все это слишком… серьезно. Слишком резкая перемена должна произойти в моей жизни, Mâmân . Я покидаю твой дом навсегда, но мне предстоит жить даже не в Сайренворте, а в чужом, незнакомом месте…

– Лейли, – ласково произнесла Сона. – Не тревожься. Перемены – это всегда нелегко. Перед свадьбой с твоим отцом я ужасно волновалась. Все вокруг твердили, что мне выпала неслыханная удача, ведь я выхожу замуж за отважного героя, победителя демона Янлуо. Но матушка улучила минутку, отвела меня в сторону и сказала: «Да, он блестящий молодой человек и отважный Сумеречный охотник, но ты не должна забывать, что ты тоже воин». Все будет хорошо. Только не забывай, что ты тоже воин.

Корделия совершенно не ожидала услышать от матери такие слова. Сона говорила о своей семье лишь в редких случаях, когда нужно было привести пример истинного героизма; и тогда она не уставала повторять, что ее род происходит от легендарных воителей древней Персии. Родителей Соны давно не было в живых, они погибли еще до того, как Корделия появилась на свет; однако девушка знала, что в Тегеране живут ее тетушки, дядюшки и кузены. Сона ничего не рассказывала о них и не пригласила их на свадьбу дочери; как она объяснила, было бы невежливо заставлять немолодых людей путешествовать в такую даль, а Порталам они не доверяли.

Выйдя замуж за Элиаса, мать Корделии оборвала связи с семьей и не вспоминала о прежней жизни; единственной ниточкой, связывавшей Сону с прошлым, оставалась старая служанка Райза. Изоляция Соны была не единственным, что беспокоило Корделию. Элиас уже много лет назад превратился из отважного героя в обычного больного человека. Что думает об этом Сона? Считает ли она себя воином? Ведь из-за «слабого здоровья» мужа ей пришлось всецело посвятить себя семье и домашним хлопотам, провести полжизни в бесконечных скитаниях, заниматься образованием дочери.

– Сона-ханум! – В дверях стояла Райза. – Он приехал! Только что… и без предупреждения… – Она с озабоченным видом оглянулась.

– Алистер! Корделия! – раздался снизу, из холла, знакомый голос. – Сона, любовь моя!

Сона побелела и оперлась о туалетный столик.

– Элиас?

– Это bâbâ [11]Отец, папа.? – Корделия подобрала тяжелые юбки и бросилась в коридор. Райза, мрачная как туча, уже спускалась в холл. Элиас, даже не взглянув на служанку, взбежал по ступеням и остановился на лестничной площадке. Он улыбался.

Корделия застыла на полпути. Когда она услышала голос отца, ее сердце бешено забилось от радости, но сейчас… сейчас, глядя, как мать спешит навстречу Элиасу, чтобы его обнять, она не могла сдвинуться с места. У Корделии почему-то возникло ощущение, будто она здесь чужая. Отец обнял и поцеловал мать, потом отступил и прикоснулся к ее округлившемуся животу.

Сона принялась что-то быстро шептать на ухо Элиасу. Отец по-прежнему улыбался, но Корделия заметила, что у него усталый вид; лицо прорезали глубокие морщины, подбородок плохо выбрит, кое-где осталась седая щетина. Костюм выглядел поношенным, словно Элиас не снимал его несколько месяцев.

Он протянул руки к дочери и позвал ее по имени, и она очнулась от ступора. Мгновение спустя отец сжимал ее в объятиях, поцеловал в лоб, и это знакомое чувство, прикосновение его рук, колючей щетины, тепло его тела, успокоило ее, как всегда, несмотря ни на что.

–  Bâbâ , – прошептала она, подняла голову и взглянула ему в лицо. Он так сильно постарел. – Где ты был? Мы очень волновались.

Запах табака, исходивший от его волос и одежды, тоже был хорошо знаком Корделии. Но когда отец поцеловал ее, повеяло еще чем-то сладковатым, неприятным. Что это – вино, перегар? Нет, ей просто показалось.

Элиас сделал шаг назад, сжимая руки дочери в своих.

– Мне очень приятно, что вы с таким нетерпением ждали меня, дорогая. – Он оглядел ее с ног до головы, и глаза его хитро блеснули. – Но тебе не стоило разряжаться в пух и прах ради меня.

Корделия рассмеялась и подумала: «Отец вернулся. Он будет присутствовать на моей свадьбе. Это самое главное».

– Это мое свадебное платье… – заговорила она, но смолкла, увидев улыбку Элиаса.

– Я знаю, дитя мое. Именно поэтому я приехал сегодня. Я бы ни за что не пропустил твою свадьбу.

– Тогда почему же ты не вернулся сразу после того, как тебе разрешили уйти из Басилиаса?

Все трое обернулись и увидели Алистера на пороге его комнаты. Судя по всему, он как раз одевался: пиджака на нем не было, запонки он не успел вдеть в манжеты. Поверх рубашки – черный жилет, на котором золотыми нитями вышиты руны Любви, Радости и Единения, но настроение у Алистера было далеко не праздничное.

– Отец, мы знаем, что ты покинул больницу неделю назад. Матушка все это время места себе не находила. И Лейли тоже.

Элиас пристально смотрел на сына. Он не протянул к нему руки, как к Корделии, и не сразу смог заговорить – у него перехватило дыхание от волнения.

– Подойди и поприветствуй меня, Исфандиар, – произнес он, называя Алистера его вторым именем. Исфандиаром звали великого героя, персонажа поэмы «Шахнаме», персидского эпоса. Этот герой мог связать любого демона заколдованной цепью. Когда Алистер был маленьким, он обожал слушать истории из «Шахнаме»; дети сидели у огня рядом с Элиасом, а он читал им вслух.

Но это было очень давно. А сейчас Алистер, услышав свое персидское имя, даже не пошевелился. Элиас нахмурился.

– Да, меня действительно отпустили несколько дней назад, – ответил он. – Однако прежде, чем вернуться, я отправился в глухой лес, который находится во Франции, к западу от Идриса.

– Чтобы покаяться и искупить свою вину? – насмешливо спросил Алистер.

– Чтобы забрать свадебный подарок Корделии, – сказал Элиас и, перегнувшись через перила, крикнул: – Райза!

– О нет, не надо, я потом посмотрю, – запротестовала Корделия. Она заметила, как мать в тревоге переводит взгляд с сына на мужа, и хотела, чтобы неловкая сцена поскорее закончилась. – Мы потом откроем все подарки, с Джеймсом.

– Райза, – снова крикнул Элиас, – принеси длинный деревянный ящик, который лежит среди моего багажа. Чепуха, – сказал он, обернувшись к Корделии. – Эта вещь не для твоего домашнего хозяйства. Это подарок лично для тебя.

Через несколько минут появилась хмурая Райза с ящиком на плече. Не обращая внимания на сердитое лицо служанки, Элиас взял ящик и протянул Корделии. Она взглянула на Алистера, который стоял, прислонившись к косяку, и слегка подняла брови, словно спрашивая, что ей следует делать. Он лишь пожал плечами. Ей захотелось подойти и тряхнуть его как следует. Неужели так трудно притвориться, что ты рад видеть отца?

Она снова посмотрела на Элиаса, который продолжал держать на весу тяжелый ящик, открыла латунные защелки, подняла крышку.

И ахнула в изумлении.

На ярко-синем бархате покоились ножны – самые прекрасные ножны из всех, что когда-либо приходилось видеть Корделии. Эта вещь была достойна того, чтобы ее выставили в музее. Ножны были выкованы из лучшей стали, сверкающей, как серебро; их украшали золотые инкрустации и выгравированный орнамент в виде листьев, лиан и крошечных птиц. Присмотревшись, Корделия заметила среди листьев миниатюрные руны, похожие на бабочек.

– Единственный дар, достойный моей дочери, – сказал Элиас, – это вещь, достойная меча, который выбрал ее.

– Откуда это у тебя? – прошептала Корделия.

Она была тронута. Когда Алистер рассказал ей о том, как ему чуть ли не с детства приходилось вызволять Элиаса из всяких передряг, искать в кабаках и тащить на себе домой, как он помогал Соне сохранить лицо и оберегал сестру от неприглядной правды, Корделия разгневалась на отца. Как он мог быть таким эгоистом, как мог проявить такое безразличие к семье и ее нуждам?

Но в то же время он был рядом с дочерью, когда это было необходимо, учил ее лазить по деревьям, обращаться с оружием, рассказывал о Кортане и об ответственности, лежащей на ее владельце. И сегодня, в день свадьбы, он пришел и принес такой чудесный подарок. Может быть, не стоит больше сердиться на него, может быть, следует простить за все, ведь он пытается измениться, покончить с прошлым…

– Фэйри северной Франции известны своим мастерством в изготовлении оружия, – ответил Элиас. – Говорят, что эти ножны – творение самой Мелузины. Я сразу понял, что они должны принадлежать тебе. Надеюсь, ты примешь их в знак моей любви к тебе, дитя мое, и… и в качестве обещания стать лучше.

Сона робко улыбнулась. Элиас осторожно поставил ящик с ножнами на столик.

– Благодарю тебя, отец! – воскликнула Корделия и обняла его крепко-крепко. Краем глаза она заметила движение: Алистер молча скрылся в своей комнате и закрыл за собой дверь.

Проклятый браслет, как же избавиться от него, размышлял Джеймс, расхаживая по спальне. Он собирался снять его несколько дней назад… кажется. Или нет? Да-да, он был совершенно уверен, что пытался снять эту штуку, но в какой-то момент замок браслета сломался.

Джеймс направился к столу, чтобы найти перочинный нож или еще что-нибудь острое, чтобы открыть замок, но по пути случайно увидел свое отражение в зеркале и остановился. Ему захотелось убедиться, что одежда в полном порядке. Ради Корделии он сегодня должен был выглядеть безукоризненно.

Он пригладил волосы – безнадежное занятие, упрямые кудри тут же снова рассыпались по плечам. Застегнул последнюю пуговицу на фраке из золотой парчи, который сшил для него портной отца, древний старик по имени Лемюэль Сайкс.

Джеймс вспомнил, каким возбужденным и довольным выглядел отец, представляя его Лемюэлю: «Мой мальчик женится!» Сайкс неприязненно пробормотал что-то вроде поздравления. Судя по количеству волос в ушах, он вполне мог быть оборотнем, но Джеймс решил, что спрашивать неприлично. Портной и дальше продолжал вести себя грубо и даже враждебно, а кроме того, Джеймс постоянно опасался, что он умрет от старости прямо у них на глазах. Однако Уилл оказался прав, поручив Сайксу шить свадебный костюм. Джеймс понимал, что не может объективно оценивать собственную внешность, но тем не менее у него захватило дух, когда он впервые увидел себя в парадном фраке, богато расшитом золотом. Он выглядел взрослым. Выглядел как молодой человек с серьезными намерениями, уверенно идущий по жизни, знающий, чего он хочет. Да, сегодня не помешает пусть даже иллюзия уверенности в себе, подумал Джеймс.

Он отвернулся от зеркала и сделал шаг к столу, но в этот момент в дверь постучали, и пришлось идти открывать. На пороге Джеймс обнаружил родителей в элегантных официальных нарядах. Подобно жениху, Уилл был одет во фрак и черные брюки, с той разницей, что фрак был сшит из черного сукна. На Тессе было простое платье из розового бархата, расшитое мелким жемчугом. Вид у обоих был мрачный.

У Джеймса упало сердце.

– Что-то не так?

«Они узнали, – промелькнуло в голове. – Узнали о том, что из-за меня сгорел Блэкторн-Мэнор, а Корделия солгала, чтобы меня выгородить, узнали, что этот брак – ложь, что мы не любим друг друга и женимся только ради спасения ее доброго имени».

– Не волнуйся, – ласково произнес Уилл. – Мы пришли сообщить тебе… одну новость.

Тесса вздохнула.

– Уилл, ты до смерти перепугал бедного мальчика, – заговорила она. – Наверное, он подумал, что Корделия решила порвать с ним. Ничего подобного не произошло, успокойся. Просто… ее отец вернулся.

– Элиас вернулся? – С этими словами Джеймс отступил в сторону и позволил родителям войти. По коридору сновали горничные и лакеи, и ему показалось, что такой разговор лучше вести за закрытыми дверями. – Когда?

– Насколько я понимаю, сегодня утром, – ответил Уилл. У окна стояли три кресла; Джеймс сел на край одного из них рядом с отцом и матерью и посмотрел на улицу. В комнату проникал бледный свет зимнего утра. Заиндевевшие ветви деревьев покачивались на ветру. – Как тебе известно, его выпустили из Басилиаса несколько дней назад, но он утверждает, что якобы ездил за свадебным подарком для Корделии и поэтому задержался.

– Ты как будто ему не веришь, – сказал Джеймс. – И где ты думаешь он был все это время?

Уилл и Тесса переглянулись. Происшествие с Элиасом Карстерсом стало предметом пикантных сплетен уже через неделю после того, как его отправили в Басилиас «на лечение». Большинство Сумеречных охотников Лондона знали или подозревали, что «болезнь» поджидала Элиаса на дне бутылки. Корделия честно рассказала обо всем Джеймсу, хотя он видел, что это причиняло ей боль. Рассказала о том, что она совсем недавно узнала о тяге отца к спиртному, поделилась противоречивыми чувствами по этому поводу. Она надеялась, что Безмолвные Братья исцелят его, и в то же время боялась, что лечение не поможет.

Тесса заговорила, тщательно подбирая слова:

– Все-таки он отец Корделии. Мы должны дать ему шанс и сделать вид, что верим его словам. Сона абсолютно счастлива, да и Корделия, без сомнения, испытывает огромное облегчение оттого, что отец все-таки будет на ее свадьбе.

– Значит, они уже здесь? – взволнованно воскликнул Джеймс. – Корделия и ее семья? С ней все в порядке, как тебе кажется?

– Ее тайком провели через черный ход, чтобы никто не увидел ее до начала церемонии, – усмехнулся Уилл. – А что касается ее внешности… насколько я успел заметить, она вся золотая и… пышная, если можно так выразиться.

– Слушая тебя, можно подумать, будто речь идет о йоркширском пудинге, – хмуро пробормотал Джеймс. – Как вы считаете, мне следует пойти к ней? Спросить, не нужно ли ей что-нибудь?

– Не думаю, – возразила Тесса. – Корделия – умная, храбрая, сильная девушка, но ее отношения с отцом – это глубоко личное. Вряд ли тебе следует обсуждать это сегодня, тем более что почти весь Конклав знает правду. Самое лучшее, что ты можешь сейчас сделать – это поддержать Корделию, помочь ей сохранить уверенность в себе, а также быть любезным с Элиасом. Необходимо дать ему понять, что мы рады его возвращению и воссоединению их семьи.

– Это долг мужа, – добавил Уилл. – Отныне вы с Корделией – одно целое. У вас все будет общее: цели, мечты, обязанности. Насколько я понимаю, Элиас скрывал свое пагубное пристрастие много лет; если бы Конклаву стало известно об этом раньше, все обернулось бы совершенно иначе. Могу я дать тебе небольшой совет по поводу семейной жизни?

– Тебя сейчас не остановит даже табун диких лошадей, верно? – буркнул Джеймс и мысленно взмолился: «Пожалуйста, только не это. Меньше всего мне нужно, чтобы после нашего развода он упрекал себя в том, что дал мне плохой совет».

– Зависит от обстоятельств, – заметил Уилл. – В твоем распоряжении имеется табун диких лошадей?

Джеймс заставил себя улыбнуться.

– Сейчас нет.

– Тогда тебе все-таки придется выслушать совет, – удовлетворенно произнес Уилл. – Итак: всегда доверяй Корделии свои мысли и чувства. – Он пристально посмотрел сыну в глаза. – Возможно, ты будешь бояться того, что может случиться после откровенного разговора. Возможно, тебе захочется что-то скрыть из страха причинить жене боль или вред. Но тайны и недомолвки разрушают отношения между людьми, Джейми. Ложь разрушает все – любовь, дружбу; и в конце концов ты оказываешься в горьком, безнадежном одиночестве, один на один со своими тайнами.

Тесса осторожно прикоснулась к руке Уилла, давая ему понять, что разговор свернул не в ту сторону. Джеймс молча кивнул; настроение было безнадежно испорчено. Тайны. Ложь. Он лгал родителям, лгал всем насчет своих чувств. Что скажет Уилл через год, когда они с Корделией объявят о расставании? Как объяснит это отцу и матери? Воображение нарисовало душераздирающую картину: вот отец с искаженным от боли и стыда лицом перечеркивает его брачные руны…

Уилл хотел добавить что-то еще, но в эту минуту с улицы донесся стук колес и хруст снега: карета проехала по двору. Хлопнула дверца, послышались возбужденные голоса. Первые гости прибыли.

Все трое поднялись, и Уилл, шагнув к Джеймсу, погладил его по голове.

– Может быть, хочешь на минутку остаться один? Ты бледен как смерть. Но ты же знаешь, что перед таким важным событием жених и невеста всегда волнуются, это естественно.

«Ради Корделии я должен взять себя в руки», – подумал Джеймс. Как ни странно, мысль о Маргаритке придала ему сил: иногда он забывал, что его женой будет именно Маргаритка, у которой такой знакомый, заразительный смех, ласковые руки, милая улыбка и которая обладает удивительной силой. Ему не нужно жениться на незнакомой, чужой девушке. Если бы не горькие, неотвязные мысли о неизбежном разочаровании родителей, Джеймс был бы даже доволен судьбой.

– Нет, в этом нет нужды, – ответил он. – Я просто очень рад, вот и все.

Родители с облегчением улыбнулись. Все трое спустились в празднично убранный холл. Уилл открыл двери, в вихре снежинок появились гости, и Джеймс, выходя им навстречу, внезапно вспомнил, что так и не снял браслет Грейс. Было уже поздно возвращаться в комнату и пытаться открыть злополучный замок. Корделия поймет, подумал он.

Джеймсу казалось, что сегодня в Институте собрались все Сумеречные охотники Лондона и половина населения остальных крупных городов. Он обменивался любезностями с гостями, когда в противоположном конце зала появилась Люси.

Джеймс извинился, оставил гостей и поспешил к сестре. Они находились в помещении, которое Тесса называла Длинным Залом – это была прямоугольная комната, отделявшая вестибюль Института от храма. Двойные двери, ведущие в храм, были распахнуты, и Джеймс с изумлением заметил, что помещение совершенно преобразилось. Потолочные балки были увиты гирляндами из хризантем и пшеничных колосьев, подвязанных золотыми лентами; центральный проход между скамьями был усыпан золотыми лепестками экзотических цветов. Торцы скамей украшали венки из лилий с желтыми сердцевинами, веселой оранжевой календулы и желтых нарциссов – Джеймс знал, что нарцисс – национальный символ Уэльса. С потолка свисали полотнища ярко-желтого бархата, расшитые узорами в виде птиц и крепостных башен, эмблем семей Эрондейлов и Карстерсов. По обе стороны алтаря возвышались огромные хрустальные вазы с пышными букетами желтых цветов. «Совсем скоро ты будешь стоять перед этим алтарем», – прошептал Джеймсу внутренний голос. Все поверхности, все ниши были уставлены зажженными свечами.

Он знал, что организацией свадьбы занимались его мать и Сона; да, сегодня они превзошли самих себя.

– Где ты пропадала? – прошептал Джеймс, догоняя сестру. На ней было шелковое платье персикового цвета с чехлом из шифона и золотыми шелковыми бантами на рукавах. На груди сверкал золотой медальон, с которым она в последнее время не расставалась. Джеймс как-то спросил у Люси, откуда у нее эта вещица, но сестра рассмеялась, сказала, что он говорит глупости и медальон она носит уже давно. Действительно, он вспомнил, как она прижимала золотой кружочек к его губам в ту ночь, когда он едва не умер на Хайгейтском кладбище. Позже Люси уверяла его, что эта штука приносит удачу.

– Мэтью еще не приехал, и мне пришлось одному приветствовать тысячу незнакомых людей. Включая Пэнгборнов из Корнуоллского Института.

Люси скорчила гримасу.

– Даже со стариканом Липкие Руки?

Джеймс усмехнулся, услышав прозвище, которое они в детстве дали Альберту Пэнгборну. Позже Альберт возглавил Корнуоллский Институт в 1850 году после Феликса Блэкторна.

– Если я правильно помню, отец потребовал, чтобы я называл его «сэр». И пожал его липкую руку.

– Как тебе не повезло. – Люси самодовольно усмехнулась, глядя на брата. – Сегодня я должна быть с Корделией, и мне некогда болтать с тобой. Я ее поверенная. Она приводит себя в порядок у меня в комнате.

– А как же я? Почему я не могу спокойно готовиться к церемонии? – возмутился Джеймс, по его мнению, вполне справедливо.

– Потому, что ты не невеста, – нравоучительно сказала Люси. – Ты жених. Ты должен увидеть ее в свадебном наряде в дверях церкви. Это должен быть волшебный момент.

Они помолчали немного. Люси прекрасно знала, что ничего «волшебного» между женихом и невестой не произойдет, однако вид у нее был такой упрямый, что Джеймс понял: сейчас не время для откровенных разговоров.

– А кто зажег все эти свечи? – поинтересовался Джеймс. – Должно быть, это заняло не меньше часа.

Люси подкралась к дверям часовни и заглянула внутрь.

– Серьезно, Джеймс. Сейчас тебе не об этом надо думать. Наверное, это дело рук Магнуса; он нам очень помог. – Она попятилась, прихватив из ближайшей гирлянды несколько желтых роз. – Все, хватит. Удачи тебе, Джеймс. Мне нужно возвращаться к Маргаритке.

Она огляделась и внезапно просияла.

– О, смотри, Томас и Кристофер уже пришли. Значит, скоро и Мэтью явится.

Джеймс направился к друзьям, но его перехватил целый отряд тетушек и дядюшек: тетя Сесили, ее муж, Габриэль Лайтвуд, брат Габриэля, Гидеон, и его жена Софи. С ними была какая-то незнакомая женщина.

Гидеон хлопнул жениха по плечу.

– Джеймс! Отлично выглядишь.

– Какой замечательный фрак, – восхитился Габриэль. – Это моя дочь помогала тебе выбирать костюм?

– Увы, Анна не имеет к этому никакого отношения, – ответил Джеймс, приглаживая манжеты. – Отец отвел меня к своему портному, древнему старику. Бедняга никак не мог понять, зачем мне золотой фрак, и пытался уговорить меня выбрать цвет, приличествующий джентльмену, черный или серый.

– Сумеречные охотники не женятся в серых костюмах! – воскликнула Сесили, сверкая глазами. – А Уилл уже слишком давно пользуется услугами этого человека; я начинаю подозревать, что твой отец в свое время проиграл ему в карты. Ты знаком с Филоменой?

Джеймс взглянул на женщину, которая стояла рядом с его дядьями. Она была, наверное, ровесницей Анны; у нее были прямые, блестящие темные волосы, собранные в пучок на затылке, ярко-алые губы и темные глаза с тяжелыми веками. Она посмотрела на жениха и улыбнулась.

– Не имел удовольствия, – ответил Джеймс.

– Во имя Ангела, где мои хорошие манеры! – воскликнул Габриэль, покачав головой. – Джеймс, позволь представить тебе Филомену ди Анджело. Она только что прибыла из Рима. Лондон – ее первая остановка в годичном путешествии.

– Значит, вы жених? – произнесла Филомена с сильным акцентом, глядя в упор на Джеймса. – Обидно. Такой красивый мужчина.

– Что ж, вы знаете, как говорят, – любезно улыбнулся Джеймс. – Все самые красивые мужчины либо женаты, либо принадлежат к ордену Безмолвных Братьев.

Сесили захихикала. К счастью, появление Чарльза Фэйрчайлда избавило Джеймса от дальнейшего разговора на эту щекотливую тему. Чарльз, по обыкновению, излишне громко воскликнул:

– Поздравляю! – И с энтузиазмом хлопнул Джеймса по спине. – Ты случайно не видел где-нибудь здесь своих родителей?

В этот момент подошел Уилл, очевидно, заметив с другого конца зала рыжую шевелюру будущего политика.

– Чарльз, – улыбнулся он. – Ты нас искал?

– Я хотел поговорить с вами насчет Парижа, – обрадовался Чарльз, отвел Уилла в сторону и что-то возбужденно зашептал ему на ухо. Лайтвуды принялись обсуждать с Филоменой обстановку с демонами в Лондоне. К неудовольствию Конклава, после периода длительного отсутствия демоны начали появляться в городе все чаще, и возникла необходимость в ночном патрулировании. Джеймс, чувствуя, что не может сказать по этому поводу ничего нового, решил отправиться на поиски Мэтью.

Обернувшись, он обнаружил прямо перед собой Грейс – она появилась бесшумно и неожиданно, как призрак.

В голове Джеймса пронеслись строчки из Теннисона: «Если даже я буду остывший прах в склепной сырости и в пыли, мое сердце и там, впотьмах, задрожит (пусть века прошли!) – и рванется в рдяных, алых цветах ей навстречу из-под земли»[12]А. Теннисон, «Мод». Перевод Г. М. Кружкова..

Он не помнил, что дальше произошло с героями поэмы, помнил только, как поэт мечтал о том, чтобы возлюбленная пришла на его могилу.

Прошло несколько месяцев с того дня, когда Джеймс в последний раз видел Грейс вблизи. Он замечал бывшую невесту на вечерах и приемах, но не подходил к ней. И с тех пор они, естественно, не сказали друг другу ни единого слова. Он сдержал свое обещание. Никакого общения с Грейс, никаких контактов. Он надеялся, что боль и тоска со временем притупятся, но в этот момент понял, как глубоко ошибался. На Грейс было жемчужно-серое платье, подходившее к цвету ее глаз; бледные щеки были едва тронуты румянцем – словно две капли крови, упавшие в воду. Она была прекрасна, как туманный рассвет, как безмятежное зимнее море под завесой дождя. Когда Грейс была так близко, Джеймс не замечал никого и ничего, кроме нее; эта женщина заполняла все его мысли, она словно заслоняла от него остальных людей, подобно лампе, при свете которой уже не видишь звезд.

Сам того не осознавая, он взял ее за руку и отвел за колонну, подальше от любопытных взглядов.

– Грейс, – прошептал он, – я не знал, придешь ли ты.

– Я не смогла найти уважительной причины, чтобы остаться дома.

Ее лицо, мелодичный голос, прикосновение к ее нежной белой коже – все это заставляло его остро чувствовать реальность, и еще боль, как будто в сердце проворачивали нож. Она продолжала:

– Чарльз захотел, чтобы я сопровождала его.

Он отпустил ее руку и быстро огляделся. Рядом находилась только какая-то горничная с веснушчатым лицом; встретившись взглядом с Джеймсом, она смущенно попятилась. Джеймс не узнал эту женщину, что было неудивительно: сегодня в Институте было полно незнакомых слуг, нанятых Бриджет для подготовки к свадьбе и банкету.

– Я бы предпочел, чтобы ты осталась дома.

– Знаю. – Грейс прикусила губу. – Но пойми: я должна поговорить с тобой наедине до начала церемонии. Непременно. Это крайне важно.

Джеймс знал, что должен отказаться.

– Гостиная, – поспешно произнес он, стараясь не слушать голос здравого смысла. – Через десять минут.

– Ну уж нет, так не пойдет.

Джеймс поднял голову. Голос принадлежал Мэтью. Джеймс понятия не имел, как его поверенный сумел их отыскать, но Мэтью был здесь и смотрел на них с Грейс строго и хищно, будто смертельно оскорбленный филин.

– Грейс Блэкторн, сегодня день свадьбы Джеймса. Оставьте его в покое.

Но Грейс, к немалому изумлению Джеймса, ничуть не смутилась и не испугалась.

– Я уйду, только если Джеймс попросит меня оставить его в покое, а вашим приказам я подчиняться не намерена, – отрезала она. – Я вам ничем не обязана.

– Очень сомневаюсь в этом, – огрызнулся Мэтью. – Например, вы передо мной в долгу за те страдания, которые мой парабатай испытал по вашей вине.

– Ах да, – с издевкой в голосе произнесла Грейс, – вы чувствуете его боль, не так ли? Если его сердце будет разбито, вы тоже навеки лишитесь покоя? А он чувствует то же, что и вы? Интересно, потому что это поставило бы нас четверых, включая невесту, в весьма неловкое положение.

– Грейс, – сурово перебил ее Джеймс. – Довольно.

Девушка вздрогнула, и он со стыдом осознал, что уже во второй раз в жизни говорит с ней повелительно и грубо.

– Я не хотела причинять тебе боль, Джеймс, никогда, поверь мне.

– Я знаю, – тихо ответил он и увидел, что Мэтью качает головой, а лицо его покраснело от гнева.

– Через десять минут, – негромко напомнила ему Грейс и поспешила прочь, к Чарльзу.

Мэтью окинул друга гневным взглядом. Он был в шикарном наряде, состоявшем из пиджака и потрясающего парчового жилета, достойного Магнуса Бейна. На жилете была искусно вышита батальная сцена. А галстук из желтого шелка сиял так, словно был соткан из золотых нитей. Но эффект портили взъерошенные волосы и негодующее выражение лица.

– Да что ей от тебя нужно?

– Я тоже очень рад тебя видеть. Мои поздравления. – Джеймс печально вздохнул. – Прости. Я понимаю, почему ты так тревожишься. Но она сказала, что ей необходимо поговорить со мной до начала церемонии, только и всего.

– Не вздумай, – предостерег его Мэтью. – Не знаю, что она хочет тебе сказать, но это в любом случае причинит тебе боль. По ее милости ты все эти годы испытывал только страдания.

– Друг мой, – мягко возразил Джеймс, – она тоже страдает. Это не ее вина. Если кто-то и виноват в сложившейся ситуации, так это я.

– Чтобы страдать, у нее в груди должен быть не камень, а человеческое сердце, способное испытывать хоть какие-то чувства… – сказал Мэтью, но, заметив выражение лица друга, прикусил язык.

– Возможно, если бы ты узнал ее лучше… – заговорил Джеймс.

Во взгляде Мэтью промелькнуло странное выражение.

– Знаешь, я действительно никогда не говорил с ней, – признался он. – А если мы и разговаривали, я этого не помню. – Он вздохнул. – Ну хорошо. Моя задача в качестве поверенного – помогать тебе во всем. Оставлю свое мнение при себе. Я прекрасно вижу, что ты в нем не нуждаешься.

– Спасибо, – ответил Джеймс и положил руку на грудь Мэтью. К его удивлению, рука коснулась чего-то твердого и, судя по всему, металлического. Он отогнул лацкан пиджака, а Мэтью с кривой усмешкой сунул руку во внутренний карман и продемонстрировал серебряную флягу.

– Для храбрости, – пояснил он.

– Мне кажется, что сегодня в храбрости нуждаюсь я, а вовсе не ты, – легкомысленно произнес Джеймс. Он надеялся, что Мэтью еще не успел выпить как следует, но знал, что спрашивать его об этом бесполезно. Иногда он чувствовал себя глупо из-за своей тревоги – ведь Анна, например, устраивала знаменитые вечеринки, где гости в неимоверных количествах поглощали абсент, а он сам, Джеймс, и его друзья частенько выпивали в таверне «Дьявол». И все же…

На все упреки в любви к спиртному Мэтью реагировал легкомысленными шуточками, а если Джеймс настаивал, то получал в ответ отсутствующий взгляд. Поэтому сейчас он лишь улыбнулся и убрал руку.

– Что ж, тогда у меня к тебе огромная просьба как к поверенному. Постарайся занять Инквизитора Бриджстока разговором. Мне кажется, он жаждет дать мне несколько мудрых советов как будущему отцу семейства, и я не уверен, что смогу сохранить серьезное выражение лица.

Голоса людей, окружавших Грейс, сливались в сплошной хор, который действовал ей на нервы. Она рассеянно слушала разговор Чарльза с родителями Джеймса – речь шла почему-то о вампирах – и пристально смотрела на медленно ползущую минутную стрелку старинных часов, висевших на стене.

Она ждала девять минут, ни секундой дольше. Когда девять минут прошли, она прошептала Чарльзу:

– Извини, мне нужно на минуту отойти – я вижу, что приехали Уэнтворты, я должна поздороваться с Розамундой.

Чарльз рассеянно кивнул и вернулся к беседе с Уиллом Эрондейлом. Но это вполне устраивало Грейс. Ей вовсе не нужно было, чтобы жених смотрел, куда она направляется, или чтобы он отправился ее искать; она выбрала его вовсе не потому, что он был безумно в нее влюблен.

Грейс скрылась в толпе и постаралась незаметно пробраться к лестнице, ведущей в жилые помещения Института. Покинув заполненный людьми зал, она почувствовала себя увереннее. Большинство членов Лондонского Анклава, за исключением Лайтвудов, смотрели на Грейс с подозрением, а их попытки завязать дружескую беседу были еще хуже косых взглядов.

Гидеон и Софи Лайтвуд предлагали ей переехать к ним в дом почти при каждой встрече; они говорили, что всегда рады видеть ее, как свою племянницу и двоюродную сестру Томаса и Евгении. Сесили и Габриэль Лайтвуд предлагали то же самое, хотя и менее настойчиво, чем Гидеон. Но для Грейс они все были чужими. Наверное, из-за воспитания Татьяны, думала она. Мать без конца повторяла, что ее братья – чудовища, хотя оба казались Грейс ничем не примечательными людьми.

И, будучи самыми обычными людьми, они никак не могли понять, что Грейс, поселившись у кого-либо из них, совершит неслыханное, ужасное предательство по отношению к матери, хуже которого она ничего не могла себе представить. Грейс ни минуты не верила, что Татьяна проведет остаток жизни в Адамантовой Цитадели, что бы там ни утверждал Конклав. Она знала: рано или поздно кошмарная старуха найдет способ выбраться из тюрьмы, и расплата за предательство будет жестокой.

Добравшись до нужной двери, Грейс услышала за спиной шаги и обернулась – может быть, это Джеймс догнал ее? Но это оказалась Люси с букетом желтых цветов. Медальон Блэкторнов – медальон Джесса – висел у нее на шее; Люси всегда носила его лицевой стороной внутрь, чтобы никто не заметил выгравированный на крышке терновый венец. Но Грейс прекрасно знала, что это за «украшение».

– Грейс? – удивилась Люси.

Случайная встреча, но, возможно, это к лучшему, подумала Грейс. Она всегда боялась писать письма Люси, ведь кто угодно мог перехватить их. Лучше поговорить лично.

– Люси, – сказала она. – Ты сказала, что хочешь обратиться к чародею относительно нашего… предприятия. Как насчет Малкольма Фейда?

Цветы в руке Люси задрожали, и она энергично кивнула.

– Как хорошо, что тебе это пришло в голову! Отличная мысль. Его легко найти – он каждый день бывает в Адском Алькове. Кроме того, Анклав ему доверяет. Но ты уверена, что он согласится помочь нам в этом… необычном деле?

– Тебе он, возможно, откажет, – сказала Грейс. – Но мне кое-что о нем известно, и я думаю, что мне удастся уговорить его.

– Боже мой, что же это такое? – с любопытством воскликнула Люси, но продолжить расспросы ей не удалось – из дальнего конца коридора донесся чей-то голос, ее звали по имени. – Ты должна мне об этом рассказать, но позже, – пробормотала она и побежала в комнату невесты. Цветы у нее в руке колыхались, словно знамена.

«Превосходно», – подумала Грейс. Если повезет, размышляла она, во время этой короткой «экскурсии» она одним выстрелом убьет двух зайцев. Было странно иметь дело с Люси – оказаться так прочно связанной с человеком, которого она не могла контролировать, на которого она не имела никакого влияния. Но это было сделано ради Джесса. Ради него она была готова на все.

Грейс без труда нашла гостиную. Именно в этой комнате четыре месяца назад она забрала у Джеймса свой серебряный браслет и сказала, что не выйдет за него замуж. Это произошло в конце лета, было совсем тепло, а сейчас за окном кружились снежинки. В остальном ничего не изменилось: те же обои в цветочек, бархатная кушетка и кресла с подголовниками, едва уловимый запах чернил и писчей бумаги.

Внезапно она вспомнила ту сцену в мельчайших подробностях. Вспомнила потрясенное лицо Джеймса, слова, которые он говорил ей.

Она знала, что должна испытывать удовольствие, причиняя ему боль. Но нет – ее мать была довольна, а самой Грейс это было совершенно не нужно. Несколько лет она жила с этим бременем – сознанием того, что Джеймс влюблен в нее. Это было подобно тяжкой ноше или цепям, железным цепям, которые приковывали его к ней. «Эрондейлы рождаются для того, чтобы любить, – говорила ей мать. – Эрондейл отдает любимому человеку все, до последнего, и ничего не требует взамен».

Она его не любила. Она знала, что он красив – ведь она наблюдала за тем, как он из мальчика становился юношей. Каждое лето он приезжал в Идрис совершенно иным; ей казалось, что она смотрит на полотно Россетти, которое из наброска превращается в шедевр. Но внешность Джеймса была ей глубоко безразлична. Ее матери никогда не приходила в голову одна простая мысль – а если бы и пришла, Татьяна лишь посмеялась бы над ней. Если безответная любовь является пыткой, то быть объектом такой любви тоже может быть мучительно. Мучительно знать, что тебя любят, и понимать, что это не настоящая любовь. Принуждение. Приворот.

Грейс уже один раз пыталась освободить Джеймса от дьявольских цепей, здесь, в этой самой комнате. Она видела, как он смотрел на Корделию, и поняла: когда колдовство рассеется, он возненавидит ее, Грейс, как чудовище, изверга. Но все равно считала, что лучше отпустить его, пока мать лежит без сознания в лазарете. Необходимо произнести роковые слова, после которых к прошлому не могло быть возврата.

«Мы с тобой не можем быть вместе, Джеймс, это невозможно».

Так она сказала ему в прошлый раз. Она думала, что мать ничего не сможет с этим поделать. И жестоко ошиблась. Возможно, сегодняшняя попытка разрыва тоже обречена на провал, но, с другой стороны, прошло четыре месяца. Четыре месяца Грейс не виделась и не разговаривала с Джеймсом, а от матери не было никаких вестей. С каждым днем, с каждой неделей надежда крепла в ее сердце. Может быть, они наконец забыли о ней? Если она сейчас все расскажет Джеймсу… если он поймет, что за сила привязывает его к ней, он разлюбит ее, и железная цепь, наконец, будет разорвана.

Скрипнула дверь, Грейс быстро обернулась, думая увидеть Джеймса. Но на пороге стояла молодая горничная, которую она видела внизу, за колонной, та девушка с каштановыми волосами и веснушками на носу. В руках горничная держала метелку и совок для мусора. Она тупо смотрела на Грейс – наверняка не ожидала обнаружить в этой комнате кого-то из гостей.

– Я могу вам чем-нибудь помочь, мисс?

Грейс постаралась не выдать своей досады.

– Я искала библиотеку.

Горничная двинулась к ней, и когда оказалась совсем близко, Грейс заметила, что улыбка ее была неестественной, словно приклеенной.

– Значит, вы заблудились?

Грейс охватило странное беспокойство, и она сделала шаг в сторону двери.

– Вовсе нет. Сейчас я уйду к остальным, в парадный зал.

– О, Грейс.

Услышав свое имя, Грейс вздрогнула и обернулась. Только в этот момент она сообразила, что горничная держит метлу под странным углом. Как будто у нее вывихнута рука. Ее взгляд стал совершенно остекленевшим, бессмысленным.

– О, ты действительно заблудилась, моя дорогая. Но ничего страшного, я пришла помочь тебе.

Грейс бросилась к двери, но горничная оказалась быстрее. В мгновение ока она загородила собой выход.

– Неужели ты не узнала меня, дорогая? – Девушка с веснушками неестественно захихикала. Этот звук был похож на бренчание расстроенного пианино, и еще казалось, что он доносится из колодца.

Четыре месяца. Четыре месяца. Грейс ощутила во рту горький привкус – наверное, ее сейчас стошнит.

– Мама?

Горничная снова фыркнула, потом заговорила, но движения ее губ не соответствовали произносимым словам.

– Дочь моя. Ты и вправду удивлена, увидев меня здесь? Ты должна была понять, что мне захочется присутствовать на этой свадьбе.

– Я не знала, что ты обладаешь способностью вселяться в тела других людей, мама, – едва слышно произнесла Грейс. – Это он помогает тебе?

– Именно, – ответила мать. – Наш покровитель, от которого ты получила свой чудесный дар, любезно помог мне вселиться в это тело, хотя я сомневаюсь, что мне удастся продержаться достаточно долго. – Она скептически осмотрела трясущиеся руки горничной. – Разумеется, он мог бы отправить сюда демона Эйдолон, способного менять обличье, или любого другого из своих слуг, но он пожелал, чтобы я лично уладила эту маленькую проблему. Он не хочет, чтобы его дар пропадал зря. А ты не хочешь разгневать его. Правда?

Его дар. Способность Грейс подчинять себе мужчин и заставлять их выполнять свои желания. Только мужчин, конечно же, – Татьяна считала женщин слабыми существами, недостойными ее внимания. В руках мужчин сосредоточена власть и влияние, только их умами стоит повелевать.

– Правда, – глухо произнесла Грейс. Немного найдется на свете людей, которые по собственной воле рискнули бы прогневать такого могущественного демона. – Но если ты – и твой покровитель – хотите предотвратить свадьбу, вам надо было начать действовать раньше.

Татьяна гнусно ухмыльнулась.

– Я доверилась тебе, решила, что ты самостоятельно сумеешь переубедить Эрондейла, но вижу, как сильно ошиблась в тебе. У тебя был способ связаться со мной, этот кусок адамаса, но ты ни разу даже не потрудилась взять его в руки. Как обычно, ты разочаровала меня.

– Я боялась, что меня застигнут за этим делом, – оправдывалась Грейс. – Я живу у Бриджстоков… он ведь Инквизитор, мама.

– Ты сама решила покинуть мой дом и поселиться в логове врагов. А что касается свадьбы, это не имеет значения. Я уже предвкушаю, как ты заставишь Эрондейла нарушить брачные клятвы. Он в сто раз сильнее возненавидит себя, когда поддастся тебе и твоей – нашей – власти. – Лицо «Татьяны» сморщилось в чудовищной ухмылке; она была страшной, неестественной, словно лицо несчастной горничной начало распадаться на части. – Я твоя мать, – заявила она. – Я знаю тебя лучше всех в этом мире.

«Если не считать Джесса», – подумала Грейс, но промолчала.

– Я видела, как ты смотрела на Эрондейла там, в зале. Ты снова собиралась освободить его, так? Ты собиралась во всем признаться?

– Удерживать его бессмысленно, – стараясь говорить как можно более убедительным тоном, отвечала Грейс. – Магия недостаточно сильна. Я не могу привязать его к себе навеки. Он все увидит, поймет, что это ложь и фальшь.

– Чепуха. – Татьяна небрежно взмахнула рукой, и горничная, в свою очередь, сделала неловкий жест, как марионетка. – Ты ничего не понимаешь, девчонка. Существует великий план, и Джеймс Эрондейл – всего лишь пешка в крупной игре. Твоя обязанность – сделать так, чтобы он находился на своем месте и сыграл свою роль, а не выдавать секреты, которые ему не нужно знать.

– Но он не сделает, как я скажу…

– Он сделает то, что нам от него нужно, если ты подчинишь его своей воле. Важно только одно: чтобы ты выполнила приказ и продолжала его контролировать. – В этот момент тело служанки начало дергаться в конвульсиях, и Грейс невольно вспомнила истории о жертвах, заживо проглоченных гигантскими змеями, и как они извивались внутри. – А если попытаешься снова ослушаться, наш покровитель лишит тебя возможности общаться с Джессом. Его тело заберут, и ты никогда больше его не увидишь.

Грейс показалось, что ей в сердце вонзили нож. Демон не мог знать о том, что она собиралась сделать. Не мог знать, что она планировала вернуть брата к жизни. Откуда ему знать?

– Ты не можешь, – прошептала она. – Ты не позволишь ему сделать это, мама, я почти нашла способ вернуть его… ты не можешь нас разлучить…

Татьяна расхохоталась, и в этот момент кто-то взялся за ручку двери. Лицо горничной исказилось, она снова задрожала всем телом и рухнула на ковер. Метла и совок разлетелись в разные стороны. Грейс бросилась к ней, дверь открылась, и послышался чей-то голос:

– Мисс Блэкторн! Мисс Блэкторн, что случилось?

Грейс никак не ожидала увидеть здесь Кристофера Лайтвуда. Она вспомнила, что этот юноша – один из друзей Джеймса; он казался ей наиболее безобидным из троих.

– Я не знаю! – взволнованно воскликнула она. – Она только вошла в комнату, и ей сразу же стало плохо.

– Джеймс послал меня передать вам, чтобы вы возвращались в Длинный Зал.

Кристофер опустился на колени и приложил два пальца к запястью горничной, чтобы проверить ее пульс. Его лоб прорезала морщинка. Он поспешно вскочил на ноги.

– Подождите здесь. Я сейчас вернусь.

Грейс оставалось лишь ждать и беспомощно смотреть на обмякшее тело горничной – к счастью, она хотя бы дышала. Через пару минут вернулся Кристофер в сопровождении Бриджет, кухарки Эрондейлов, и двух лакеев.

Бриджет в старомодном черном платье и шляпке с искусственным желтым цветком, съехавшей набок, опустилась на ковер рядом с горничной и повернула ее голову.

– С дыханием все в порядке. Цвет лица тоже нормальный. – Она как-то странно посмотрела на Грейс. – Наверное, прикинулась больной, чтобы не работать, слишком много дел с этой свадьбой.

– По-моему, у нее сломано правое запястье, наверное, при падении сломала, – заметил Кристофер. – Мне не показалось, что она притворяется.

– Хм-м… – пробормотала Бриджет. – Ну что ж, мы поможем Эдит, не волнуйтесь. Вам следует возвращаться в храм. Церемония начинается, и вы нужны молодому господину.

Кристофер взял Грейс за локоть и вывел из гостиной. Обычно Грейс очень не нравилось, когда ее силой вели куда-то, но Кристофер сделал это настолько деликатно, что она не сердилась на него.

– С вами все в порядке? – спросил он, когда они подошли к лестнице.

– Я сильно испугалась, – ответила Грейс, и это была чистая правда.

– Вы хотите что-нибудь передать Джеймсу? – спросил Кристофер. – Он собирался поговорить с вами, но не успел прийти.

«Какая ирония», – промелькнуло в голове Грейс. Джеймс, порядочный и верный жених, все-таки решил не встречаться с ней наедине. Все напрасно. Ее последняя попытка освободить его была заранее обречена на неудачу.

– Я всего лишь хотела пожелать ему счастья, – произнесла она. Помолчала и тихо добавила: – И передайте ему, чтобы он ценил свою невесту. Любовь – большая редкость в нашем мире, как и настоящая дружба. Это все, что я хотела ему сказать.