Онлайн чтение книги Потайная дверь Das verborgene Tor
Часть первая

Лондон, 1813 год

– Это там, – сказал Себастьяно, когда мы сошли с облучка экипажа и прошли немного вдоль ночной Харли-стрит.

– Ты имеешь в виду дом с каменными львами у входа?

– Это сфинксы.

– Ясно. – Я расслабилась, хотя сердце у меня колотилось так, что допрыгивало до горла. – То-то я удивлялась, чего это у них крылья, человеческие лица и такая ухмылка.

Себастьяно остановился перед воротами внушительного здания.

– Давай-ка быстренько пройдёмся ещё раз по нашему плану, – сказал он, уже взявшись за колотушку двери. – Ну, на всякий случай.

– Да ладно, – отмахнулась я. – Не буду я просить у него автограф. Хорошо, не спорю, что я хотела бы его получить, и не сомневаюсь, что мне бы это удалось, но я понимаю, что это могло бы осложнить дело. Так что я смирюсь. И нам незачем всё проходить ещё раз. – Из-за сильного волнения я была неумеренно многословной. Это одно из побочных действий путешествий во времени. Мне было не по себе при мысли, что, будучи человеком из 2013 года, я вдруг расхаживала по 1813 году. Но Себастьяно был само воплощённое терпение – одна из множества причин, почему я так его любила.

– Нет, я имел в виду не твоё желание заполучить автограф, – пояснил он. – А всю последовательность действий.

– Ах, это. Итак, сейчас ты постучишь в дверь этой львиной головой. Затем мы ждём, когда мистер Тёрнер откроет. Потом я его отвлекаю, а ты заходишь внутрь и смотришь, где именно горит. И тут же следует вторая часть плана.

Вторая часть предусматривала, что мы подгоняем к дому пожарную повозку, которая поджидала за ближайшим углом, с заполненными бочками и парой вёдер, которые мы сможем использовать при тушении огня. Наша задача была бы намного проще, если бы в 1813 году уже существовала нормальная пожарная служба, но всему, что к этому историческому моменту было в нашем распоряжении, требовалось слишком много времени, чтобы подъехать. Пока собралось бы достаточно сил пожаротушения, весь дом сгорел бы до несущих стен вместе с пристроенной галереей и огромным количеством чудесных картин современности приблизительно так на миллиард фунтов. Разумеется, здесь и сейчас картины столько не стоили, но спустя двести лет уже будут стоить, особенно если учесть тысячи шедевров, которые художник, мистер Тёрнер, изготовит за оставшуюся жизнь. Поэтому нам следовало позаботиться о том, чтобы в этом пожаре не пострадало не только его существующее творчество, но и он сам.

Себастьяно постучал в дверь колотушкой.

– Давай говорить буду я, – предложил он.

– Почему это? Ты боишься, что я всё-таки попрошу у него автограф? Ты полагаешь, что я нарушу наш договор?

– Как в прошлом году во Флоренции, когда ты клялась держаться в сторонке от Микеланджело, а потом всё-таки не утерпела и спросила его, нельзя ли тебе послужить натурщицей для какого-нибудь его эскиза?

– О, но Микеланджело сам хотел меня нарисовать! И кроме того, у тебя не было ни малейших оснований для ревности, ведь он же голубой!

– Да, и как раз поэтому его любовник разозлился и изувечил самую знаменитую в мире мраморную статую.

– А нигде не говорится, что это был именно он! Кто угодно мог бы выбросить скамью из окна дворца и задеть при этом Давида, – отбивалась я. – Кроме того, статуя давно реставрирована.

Меня перебили звуки близкого колокола, и я замерла, пока удары с неумолимой регулярностью следовали один за другим. Двенадцать раз.

– Это знак, – прошептала я. – Начинается.

Вскоре после полуночи , значилось в условии нашего задания. Начало пожара. Я повернула голову к двери и беспокойно принюхалась:

– Не пахнет ли уже дымом? Неужто мы опоздали?

– Тихо! – шепнул Себастьяно. – Кто-то идёт!

Он отступил назад и спрятался за одним из упитанных крылатых сфинксов.

И правда, послышались шаги, и дверь распахнулась. Передо мной стоял заспанный мужчина в длинном домашнем халате. Ему было лет под сорок, у него было приятное, узкое лицо, но вид это лицо имело рассерженный.

– Кто нарушил мой покой в столь поздний час? – Он держал в руке масляную лампу, и в её мерцающем свете я заметила на его пальцах пятна краски.

– О, – благоговейно ахнула я. Это был он. Уильям Тёрнер собственной персоной. Величайший британский живописец всех времён. Прошло несколько мгновений, прежде чем я вспомнила про свою задачу. – О, – повторила я, на сей раз уже входя в роль. – Мне что-то как-то… не знаю…

Я приложила ко лбу тыльную сторону кисти, совершила грациозный поворот и осела у его ног.

– Силы небесные! Мисс, что с вами?

Мистер Тёрнер среагировал в точности так, как и ожидалось. Он опустился передо мной на корточки и похлопал меня по щекам. Пожалуй, чуть сильнее, чем следовало, но ведь не со зла, а от желания помочь. Я со стоном открыла глаза:

– Что случилось? Я упала в обморок?

– Получается, что так, – запричитал мистер Тёрнер, помогая мне подняться на ноги. – Что я могу… Что мне для вас…

– Стакан воды, пожалуйста, – выдохнула я тоном умирающей, и снова мистер Тёрнер сделал именно то, что и должен был: быстро вскочил и скрылся в доме.

Себастьяно выбрался из-за сфинкса и скользнул вслед за ним.

Вскоре мистер Тёрнер вернулся и протянул мне стакан. Он явно не заметил, как Себастьяно прошмыгнул в дом. Часть плана уже удалась, по крайней мере её начало.

– Как вы себя чувствуете, мисс? – Мистер Тёрнер с сомнением посмотрел на меня: – Или миссис?

– Мисс, пожалуйста. – Я приняла его заботу, отхлебнула глоток воды и тут же сделала вид, что у меня ужасное головокружение, поэтому мистеру Тёрнеру пришлось крепко удерживать меня, иначе я снова могла лишиться чувств.

– Где же… Разве с вами больше никого… – Он панически озирался: – Вы что, совсем одна?

– О, нет. – Я вспомнила, в эти времена было совершенно немыслимо для приличной девушки выходить на улицу одной. – Меня сопровождал мой… – Супруг не подходило, потому что я уже назвалась «мисс». – Мой брат. И потом нашу карету остановили… остановил разбойник. Я смогла убежать, и вот я здесь.

– Ах ты, беда какая! Какая беда! – Мистер Тёрнер повторил эту фразу ещё пару раз, всплёскивая руками. – Надо бы вызвать полицию! Я позвоню экономке, подниму её с постели и пошлю на Боу-стрит.

– Ах, это лишнее. – Я украдкой принюхивалась, но дымом по-прежнему не пахло. Кажется, огонь ещё не разгорелся. Может быть, Себастьяно сразу обнаружил очаг возгорания. Жизненно важно было, чтобы нам удалось вовремя погасить пожар. Прежде всего ради мистера Тёрнера, иначе к завтрашнему дню его уже не будет в живых. Отклонение в причинно-следственном ходе времени, которое мы непременно должны были предотвратить. – Может, вы просто постоите около меня, здесь, на свежем воздухе, – попросила я мистера Тёрнера.

Пока он стоял снаружи, он не мог стать жертвой пожара.

– Но разбойник… Нам надо поставить городское начальство в известность…

Я срочно сделала вид, что снова теряю сознание, после чего мистер Тёрнер был вынужден оставаться при мне и поддерживать меня.

Потом изнутри дома донёсся неожиданный звук, похожий на сдавленный крик. Мистер Тёрнер выпустил меня из рук: кажется, его готовность к помощи достигла своих границ.

– Это мой отец!

Он схватил лампу и скрылся в доме, а поскольку мне не хотелось стоять без дела, я побежала за ним в прихожую, где на стенах висели дюжины картин. Сплошь подлинный Тёрнер! Но у меня не было времени ими любоваться. Навстречу нам ковылял, спотыкаясь, старик в длинной ночной рубашке и в больших, не по размеру, шлёпанцах.

– Воры! Взломщик! Поджигатель! – верещал он взвинченным фальцетом.

За ним шёл Себастьяно, пытаясь его успокоить:

– Но сэр, послушайте же вы меня!..

Мистер Тёрнер, бежавший впереди меня, не только вскрикнул в испуге при виде предполагаемого взломщика, но и выронил лампу, которая со звоном разбилась, и масло растеклось по полу. Горящая жидкость лизала горячими языками доски и добралась до длинного бархатного занавеса на одном из окон. Ткань тотчас занялась огнём и через несколько мгновений уже полыхала ярким пламенем. Пульсирующий огонь взметнулся вверх до деревянных балок потолка. Холл наполнился клубами чёрного дыма и перекрыл всю видимость.

Вот теперь дымом несомненно пахло!

Я даже не сразу сообразила, что происходит. Оказывается, это мы были виновниками пожара! А ведь мы явились сюда как раз с заданием его предотвратить! Я непонимающе таращилась на горящий занавес.

Себастьяно сорвал ткань со стены и топтал в безумной чечётке, но пламя перекинулось на ковёр, и он тоже загорелся.

– Самое время для второй части. Я вызову пожарную повозку, – Себастьяно бросился к выходу. – Выведи Тёрнера наружу! – успел он крикнуть мне через плечо перед тем, как исчезнуть в ночи.

– Мистер Тёрнер? – я озиралась в поисках, но видела лишь пламя и дым. – Сэр? Сэр, вам надо выбраться в безопасное место!

– Отец! – услышала я его крик где-то в другом конце холла. – Отец, где ты?

Я прижала к лицу свой рукав, украшенный кружевами, и, запинаясь, кружила по холлу, но мне ничего не было видно. Лишь немного позже словно из ниоткуда передо мной возник Себастьяно, в каждой руке по полному ведру, которые он вылил одно за другим прямо на горящий ковёр, после чего пламя моментально погасло. Слава богу! Он его потушил!

Но это было явно не так.

– Надо больше воды! – крикнул Себастьяно. – Помогай мне тушить! На втором этаже! – И снова выбежал наружу.

Я подхватила обеими руками подол и побежала за ним мимо мистера Тёрнера, который, наконец, нашёл своего отца и отвёл его к открытой двери дома, где они оба остановились, жадно глотая воздух.

– Кто эта белокурая девушка? – спросил старик мистера Тёрнера. – Почему она бегает по нашему дому? Это твоя новая знакомая?

– Больше не заходите в дом и ни в коем случае не поднимайтесь наверх! – задыхаясь, крикнула я, пробегая мимо. – Потому что там тоже горит!

– Поистине милое создание, – услышала я слова старика. – Хотя и куда-то торопится.

Повозка, громыхая, выкатилась из-за угла, Себастьяно остановил лошадь у самого дома и спрыгнул с облучка. На телеге стоял Хосе у открытой бочки и наполнял водой одну бадью за другой. Две из них он подал Себастьяно, третью сунул в руки мне. Его худое, морщинистое лицо сохраняло безучастное выражение, как и его единственный глаз, которым он ничего не упускал из виду. Второй глаз, как всегда, был прикрыт чёрной повязкой, которая придавала ему вид старого, но всё ещё боеспособного пирата.

Себастьяно побежал с двумя полными вёдрами в дом, и я за ним следом, хотя и намного медленнее, расплёскивая воду из бадьи. Это было одно из тех мгновений, в которые я вынуждена признаться себе, что в деле я и вполовину не так эффективна, как Себастьяно. Он мог тащить два ведра воды, я только одно. И, кроме того, он бежал вверх по лестнице вдвое быстрее меня. Частично причиной этого могло быть то, что я постоянно спотыкалась, наступая на подол своего платья. Оно хотя и выглядело классно, в первую очередь благодаря кружевам на рукавах и в вырезе, но для тяжёлой работы пожарного было однозначно длинновато.

Пыхтя, я добралась до второго этажа и тащила свою бадью по коридору, устланному персидскими коврами, когда меня внезапно обогнал мистер Тёрнер, который тоже набрал у Хосе два ведра воды. Из комнаты в конце коридора валили клубы дыма. Мистер Тёрнер со своими двумя вёдрами вломился туда, и я не раздумывая вбежала за ним следом, хотя едва дышала.

В комнате, наполненной чадом, я с трудом различила силуэты Себастьяно и мистера Тёрнера, а между ними метались языки пламени. Тут же послышалось шипение: мистер Тёрнер высокой дугой выплеснул воду на огонь, а Себастьяно взял у меня из рук бадью и проделал то же самое, потом бросился к окну и распахнул его.

– Готово! – крикнул он, достаточно громко, чтобы Хосе внизу мог его услышать. Мы потушили пожар. –   Иди сюда! – приказал мне Себастьяно. – Тут свежий воздух. Не вдыхай дым, слышишь!

Я кивнула, кашляя, и заковыляла к нему, чтобы вдохнуть полной грудью. В комнате было темно, если не считать слабого отсвета уличного фонаря, который горел на некотором отдалении от дома.

– Боже правый, – запыхавшись, выдохнул мистер Тёрнер, присоединившись к нам и жадно втягивая мягкий ночной воздух. Он указал на очертания большой кровати со столбами, которая только что была охвачена пламенем и от которой всё ещё поднимались тонкие струйки дыма: – Мой отец мог бы здесь погибнуть! – Голос его дрожал от ужаса. – Это его комната! – Кажется, он с трудом постигал произошедшее.

Торопливыми шагами он выбежал из комнаты.

– А, миссис Теккерей, вы проснулись, – послышался его голос из коридора. – Не беспокойтесь, пожар уже потушили, у нас были отважные помощники. Но вам надо позаботиться об отце. Он наверняка не в себе.

Женщина – по всей видимости, экономка – взволнованно отвечала ему, но я не могла понять её слов, потому что оба удалялись.

Себастьяно обнял меня за плечи и испытующе заглянул мне в лицо:

– Всё в порядке?

Я молча кивнула. В тот миг я ещё была полна адреналина, но ещё несколько минут – и я бы, вероятно, судорожно разревелась. Как и во многих миссиях в качестве стража времени, у меня было чувство, что я не справилась с задачей. При том, что в этот раз я всё сделала правильно. Ну да, почти всё. Хоть я и приволокла сюда эту дурацкую бадью, но забыла выплеснуть воду в огонь. Себастьяно пришлось сделать это за меня. И мне следовало тщательнее заняться волосами перед заданием. Моя коса, перед этим как следует заплетённая, растрепалась на отдельные пряди, которые теперь провоняли ядовитым дымом, как и вся моя одежда. Но Себастьяно это, кажется, не мешало. Он наклонился и нежно поцеловал меня.

– Ты молодец, – тихо сказал он.

Я отрицательно помотала головой и заметила, что начинаю дрожать.

– Мне надо заняться силовыми видами спорта. Это дурацкое ведро – я его едва затащила наверх по лестнице.

– Но бадья и впрямь была огромная.

– И всё-таки.

– Но ты же справилась. Не расплескала. Это была как раз та самая порция воды, которой не хватало, чтобы затушить огонь. Честное слово, ты всё сделала великолепно!

В дверях стало светло. Мистер Тёрнер позаботился об освещении, внеся в комнату подсвечник на пять свечей, – и споткнулся. Язычки пламени затрепетали, и какое-то мгновение я боялась, что сейчас разгорится следующий пожар, но мистер Тёрнер удержал подсвечник в руках. Он нагнулся и поднял предмет, о который споткнулся.

– Я так и знал. Отец опять курил в постели. Сколько раз я ему говорил, что когда-нибудь это его погубит! – Он со вздохом разглядывал вещественное доказательство – резную, всё ещё дымящуюся трубку.

Тут же он стал разглядывать сперва Себастьяно, потом меня. Подсвечник в его руке слегка дрожал, а глаза после пережитого ужаса всё ещё были широко раскрыты, но в остальном он владел собой на удивление хорошо.

– Кто вы такие? – напрямик спросил он.

Это был совершенно справедливый вопрос. На который мы, правда, не могли ответить правдиво, поскольку это звучало бы безумно, например, так: «Мистер Тёрнер, мы путешественники во времени из будущего, а именно из 2013 года, и мы явились сюда по заданию – предотвратить этот пожар, который в мгновение ока разгорелся бы в ужасное пламя, и вы бы в нём погибли, если бы мы не поспели вовремя».

Всё это было верно, но ни один человек нам не поверил бы. Кроме того, барьер нам всё равно бы не позволил выговорить это.

Барьер – это что-то вроде автоматического ограничителя, который блокировал любую информацию, которая хотя бы намёком могла выдать, кто мы такие и что мы тут делаем. Если бы мы всё-таки попытались сделать это, то стояли бы немотствующими с раскрытым ртом, не издавая ни звука. Поэтому в таких ситуациях помогало лишь одно: придумать хорошую отговорку. Или тянуть время до тех пор, когда мы сумеем исчезнуть без объяснений.

Себастьяно коротко поклонился:

– Меня зовут Себэ́стшен Фо́скери. – Это не было враньём, хотя и правдой тоже не было. На самом деле его звали Себастьяно Фоска́ри, потому что он был чистокровный итальянец из Венеции, но английский вариант – произносимый как Себэстшен – тоже звучал очен ь мило.

– А эта юная дама, как я полагаю, ваша сестра?

– Верно, – быстро вставила я, прежде чем Себастьяно успел опровергнуть это предположение. – Я его сестра, и мы как раз ехали в своём экипаже, как нас остановил разбойник, но я, к счастью, смогла убежать и так очутилась у мистера Тёрнера…

Я бы охотно ещё приукрасила мою версию, чтобы она звучала достовернее, однако Себастьяно одним взглядом заставил меня замолчать, и тут же мне стало ясно почему.

– Вы знаете моё имя, хотя мы не были представлены друг другу? – спросил мистер Тёрнер с ноткой недоверия в голосе.

Себастьяно, к счастью, тут же сгладил мою оплошность:

– Мы узнали ваши картины в холле. Ваша слава всюду бежит впереди вас, едва ли в Лондоне найдётся человек, который не любовался бы вашим искусством. Увидеть за одну ночь столько ваших шедевров мало кому выпадает. Даже здесь над кроватью висит одна. – Он указал на картину с разбушевавшимся морем, которая показалась мне знакомой. Мне почудилось, что я её однажды где-то видела – на выставке, состоявшейся двести лет спустя.

Себастьяно, может быть, немного преувеличивал, чтобы рассеять подозрения мистера Тёрнера, но в принципе каждое слово было правдиво. Этот человек был гений. И как раз поэтому он был уж никак не глуп. Он верно заметил, что всё дело просто кишит нестыковками.

– Мне кажется в высшей степени странным, что вы оказались этой ночью в моём доме точно в момент пожара. И то, что эта повозка, полностью загруженная водой, в нужное мгновение появилась именно здесь, тоже трудно объяснить. Строго говоря, это так далеко от какой бы то ни было случайности, что почти невозможно. – Глаза мистера Тёрнера приобрели сверлящее выражение. – Я надеюсь всё-таки, что у вас, сэр, найдётся всему этому убедительное объяснение?

– Разумеется, оно у меня есть, – невозмутимо ответил Себастьяно.

Я с восхищением смотрела на него и при этом ещё раз осознала, как много у меня причин его любить. Я не так часто задумывалась об этом, а просто любила его, но иногда случались такие моменты, как этот, когда я с пронзительной ясностью понимала, какой он необыкновенный человек и какое мне выпало счастье быть с ним вместе. Он не только классно выглядел, но был невероятно умён и находчив. Это подтверждал уже тот факт, что он на ходу выдумал логическое объяснение для мистера Тёрнера. Я бы никогда не справилась с этим!

– Я только боюсь, что у меня не остаётся времени на это, – с сожалением сказал Себастьяно. Он взял меня под руку и повёл к двери так, будто я нуждалась в неотложной госпитализации. – Моя сестра крайне измучена происшедшим. Ей срочно нужен покой. Вы же сами видите, как ей плохо. Дым повредил её лёгкие.

Ну хорошо, такое объяснение я, пожалуй, и сама могла придумать. Я преодолела своё оцепенение и закашлялась, чтобы подчеркнуть измученное состояние моих лёгких.

– Мой брат, к сожалению, прав, – с подобающим хрипом выдавила я, причём хрип был отнюдь не поддельным. В горле у меня першило, глаза воспалились до жжения. И мне было, как я теперь заметила, немного дурно. Я и впрямь наглоталась дыма. И то, что я нуждаюсь в покое, было скорее преуменьшением, потому что я внезапно почувствовала себя как после комплекса упражнений у господина Шиндельмайера. Правда, я уже два года как закончила школу (и поэтому, к счастью, навеки распрощалась со спортивной группой господина Шиндельмайера), однако в настоящий момент все мускулы у меня болели почти так же, как тогда. –   Я бы и в самом деле немного полежала, – призналась я.

– Ну разумеется, – испуганно сказал мистер Тёрнер. – Если я… может быть… – Он немного беспомощно развёл руками: – Может, принести ещё один стакан воды? – предложил он.

– Не надо, спасибо, – ответил Себастьяно. – Просто поверьте, что мы благорасположены к вам, даже если обстоятельства кажутся вам немного своеобразными.

– Я вам верю! – Ответ мистера Тёрнера прозвучал спонтанно, но по нему было отчётливо видно, что он недоволен поворотом разговора. Он выглядел как большой вопросительный знак.

Себастьяно повёл меня вниз по лестнице, и я была рада, что могу опереться на его руку.

Всюду воняло дымом, но миссис Теккерей, решительно действующая личность в ночной рубашке, больше походившей на палатку, распахнула все двери и окна, а обугленные останки занавеса и ковра вынесла на мостовую. Кроме того, она укутала отца мистера Тёрнера в халат и водрузила ему на голову измятый ночной колпак. Он сидел в холле в кресле и выглядел немного потерянно, тогда как миссис Теккерей энергичными движениями сметала сажу.

– Опять эта белокурая девушка, – сказал он, когда мы с Себастьяно прошли мимо. – И этого молодого человека я тоже видел недавно. Разве не он поджигатель? – Он задумчиво разглядывал свои домашние тапочки, как будто они знали ответ. – Хм, я думаю, что это не так. Мне было жарко, потому что загорелась моя постель, и вдруг он вошёл в мою комнату, стянул меня с кровати и потащил вниз. И здесь внизу разом тоже всё загорелось. Очень-очень странно. Почти так же примечательно, как одно из твоих видений, Уилл. Ты должен написать такую картину. Или она у тебя уже есть? Разве у тебя не было видения этого пожара? И видения про белокурую девушку? О, я, кстати, видел кое-что во сне. Сон был весь цветной. Про этого индийского слона. Ну, ты знаешь, который в зверинце Эксетер Чейндж. К сожалению, забыл, как его зовут. – Он смолк и погрузился в глубокую задумчивость, которая через несколько мгновений перешла в тихое похрапывание.

Мистер Тёрнер откашлялся и начал что-то говорить, вероятно, чтобы прокомментировать путаные высказывания своего отца, однако Себастьяно не дал ему такой возможности.

– Прощайте, мистер Тёрнер.

– Но прошу вас, назовите мне по крайней мере ваш адрес, прежде чем уйти! Мне хотелось бы выразить свою признательность за вашу помощь!

Я бы предложила ему выразить признательность, просто подарив нам одну из его картин – мне бы хватило и самой маленькой! – но Себастьяно как будто знал это и опередил меня своим ответом.

– Ваша невредимость – для нас уже сама по себе достаточная благодарность. Адреса у нас в Лондоне нет, потому что мы в городе лишь гости.

– Мы всего лишь путешественники, – поддакнула я. Точнее, я сказала туристы, но межгалактический преобразователь изменил это слово. Разумеется, межгалактический преобразователь не было официальным названием этого явления. Только я его так называла, потому что так до сих пор и не удосужилась узнать настоящее название. Но зато я точно знала, как он функционирует: как встроенный переводчик. Всё, что говорилось, он преобразовывал в подходящие слова на местном языке соответствующей эпохи. Я могла спокойно говорить по-немецки, а Себастьяно по-итальянски – для людей, с которыми мы при этом беседовали, это звучало как превосходный английский. Современные слова тут же приспосабливались к историческому времени – из «туристов» получались «путешественники», «автомобили» становились «повозками», а «бюстгальтеры» мутировали в корсеты.

Пока мы странствовали в прошлом в качестве стражей времени, нам не грозила опасность проболтаться: барьер не позволял нам выдать людям в прошлом вещи из будущего, а преобразователь заботился о том, чтобы мы могли объясниться, не вызывая подозрений. Вообще-то, два весьма полезных устройства, хотя преобразования слов были иногда комичными.

Пароконная карета, ехавшая вдоль по улице, остановилась позади нашей повозки. На облучке сидел мальчик-подросток. Он сошёл на землю, стащил с головы картуз и поклонился Хосе. Даже в смутном свете уличного фонаря было видно, что у него огненно-рыжие волосы. Хосе тихо переговорил с ним и нетерпеливо помахал нам рукой, подзывая к себе.

– Странный этот одноглазый старик, – бормотал мистер Тёрнер, когда мы с Себастьяно шли к экипажу. – Да и вообще всё очень странно.

– Да просто напишите картину про это всё, – предложила ему миссис Теккерей. – Вы же всё равно это делаете постоянно.

Себастьяно подсадил меня в экипаж и сам сел рядом. Хосе взобрался на облучок, а подросток вскарабкался на телегу с бочкой и уехал на ней. По всей видимости, это был Посыльный – так мы называли помощников стражей времени в соответствующей эпохе прошлого. Они были во многом посвящены в наши задачи и знали, что имеют дело с путешественниками во времени, даже если барьер не позволял сообщить им о событиях из будущего.

Наш экипаж рывком тронулся. Из-за полузадёрнутой занавески на дверце я увидела, что мистер Тёрнер стоит перед домом в обрамлении двух загадочно улыбающихся сфинксов. Я внезапно вспомнила о том, что старик говорил о видениях, и меня при этом охватило предчувствие, что я здесь не в последний раз.

* * *

Некоторое время экипаж громыхал по ночному Вестминстеру. Себастьяно держал меня в своих объятиях и через каждые две минуты спрашивал, как я себя чувствую, и я всякий раз уверяла его, что у меня всё супер. Чему он, правда, не верил. Я и сама себе не верила, особенно после того, как нам пришлось остановиться, потому что меня вырвало.

– Есть два варианта. – Хосе сошёл с облучка и испытующе оглядел меня своим единственным глазом. – Мы можем переждать в нашем приюте пять дней до новолуния, а потом воспользоваться главным порталом на Трафальгарской площади. Или этой же ночью перейдём через простое окно во времени. Есть одно такое на оптовом рынке Спитлфилдз.

– Поедем на Спитлфилдз, – не раздумывая заявил Себастьяно.

– Но мы же хотели провести здесь ещё пару приятных дней, – запротестовала я.

– Это даже не рассматривается. Я хочу, чтоб ты сразу пошла к врачу. Причём к настоящему врачу.

– Да со мной же ничего не случилось, – настаивала я, хотя мне всё ещё было дурно, а голова кружилась, да ещё и разболелась при этом.

– Пусть это врач решит, – распорядился Себастьяно.

– Бережёного бог бережёт, – поддакнул ему Хосе. – Возможно, у тебя лёгкое отравление дымом, но с правильным лечением ты быстро встанешь на ноги.

Таким образом они подавили моё сопротивление, и затихнуть было в моих же собственных интересах. Я чувствовала сильнейшую потребность в аспирине, но его ещё не изобрели и изобретут лишь через сотню лет или около того.

Наша поездка продолжилась, и я мрачно размышляла о том, что нам придётся пропустить. Те пять дней, которые нам пришлось бы пережидать здесь, в прошлом, до ближайшего новолуния, заранее были раскрашены яркими красками в моих мечтах. Мы собирались осмотреть достопримечательности 1813 года. Могли бы посетить один из легендарных альмак-балов в самом популярном танцевальном клубе этой эпохи. Или знаменитый увеселительный сад Воксхолл-Гарденз, где по вечерам собирается половина Лондона. Может, я смогла бы купить себе милую шляпку, украшенную шёлковыми лентами, какие в этом десятилетии носили здесь дамы. Не то чтобы я была такая уж модница, но просто эти шляпки очень уж хороши.

А лучше всего были бы дополнительные дни, которые мы выиграли бы себе в 2013 году. Ведь через пять дней, в ближайшее новолуние, мы вернулись бы в 2013 год в то же самое мгновение, из которого стартовали сюда. Так, будто мы никуда и не исчезали. Это был один из выигрышных побочных эффектов таких командировок: время, проведённое в прошлом, доставалось тебе просто так, в подарок.

Правда, это работало лишь в тех случаях, когда возвращение происходило через главный портал в полнолуние или в новолуние. А если использовалось простое окно, время в будущем утекало – в нашем случае на двое полных суток. Таким образом до нашего возвращения в Венецию оставался всего один день. Другими словами, мы теряли весь остаток отпуска в 2013 году. Гуд-бай, Лондон…

– Мы просто вернёмся сюда ещё раз через пару месяцев, – сказал Себастьяно, словно прочитав мои мысли (иногда мне казалось, что он действительно может это!). – Тогда мы и выделим себе время на Лондон. Как ты на это смотришь?

– Хороший план, – пролепетала я, зажимая рот рукой, потому что меня снова тошнило. – Но сможем ли мы снова вернуться вовремя?

* * *

Район Спиталфилдз в лондонском Ист-энде, кажется, был местом с дурной славой. Судя по тому, что я об этом читала, раньше – то есть сейчас – это был самый дрянной квартал города. Здесь в конце XIX века творил свои бесчинства Джек Потрошитель, а беднейшие из бедных ютились в убогих лачугах.

Нам пришлось ехать медленнее, потому что дороги стали заметно хуже. Повсюду были выбоины, а некоторые места и вовсе не были вымощены. Дома стояли покосившиеся и обветшалые, а на некоторых углах стояли сомнительные личности, но вряд ли кто-то из них решился бы остановить нас со злым умыслом: Себастьяно после последней остановки пересел на облучок рядом с Хосе, препоясавшись своим ремнём, на котором были хорошо видны смертоносный пистолет и шпага.

Меня всё ещё охватывал озноб, когда он навешивал на себя все эти опасные предметы, но вместе с тем это было как-то успокоительно, поскольку я знала, что в случае чего это спасёт нам жизнь. Пару раз Себастьяно уже доказывал свои способности по этой части, хотя обычно оружие служило лишь для острастки.

Наконец экипаж остановился. Колеблющийся отсвет экипажного фонаря упал на маленькую церковь. Себастьяно открыл мне дверцу и помог сойти. Мы последовали за Хосе, который достал ключ и отпер незаметную боковую дверь церкви. Меня не удивило, что временно́е окно, которым мы сейчас воспользуемся, находится в храме. В Венеции тоже есть одно такое, в церкви Санто-Стефано. Правда, такие окна можно использовать, лишь когда никто не видит – если рядом оказываются люди, не посвящённые в наши дела, окно не срабатывает. Именно поэтому порталы часто располагаются либо за городом, либо в церквях. Ведь церкви зачастую стоят пустыми в промежутках между мессами, не считая разве какого-нибудь священника, но у Хосе были свои методы воспрепятствовать внезапному появлению церковнослужителя – например, щедрым пожертвованием.

Пахло ладаном и отсыревшей, старой каменной кладкой. Пол был выложен грубыми мраморными плитами, а для сидения там была пара скамей, изъеденных древоточцем. В боковых нишах алтаря стояли несколько жутковатого вида саркофагов, обрамлённых закопчёнными свечами, которые, правда, сейчас не горели. Нашим единственным источником света был экипажный фонарь, который прихватил с собой Хосе.

Хосе обошёл одну колонну, сел на скамью и с мрачной миной уставился на главный алтарь, над которым висела на кресте деревянная фигура Христа в натуральную величину, вознеся к небу широко раскрытые глаза. У меня мурашки пробежали по спине от этого зловещего вида. Мне хотелось поскорее исчезнуть отсюда.

– Чего ты сидишь? – Себастьяно проследовал за Хосе и вопросительно взглянул на него: – Чего мы ждём?

– Посыльного. Джереми. Я вызвал его сюда.

– Того рыжего мальчишку? Для чего? Забрать экипаж?

– Нет, он должен тут за всем присмотреть, пока я не вернусь.

– Ты хочешь потом вернуться сюда?

– Да. Мне надо здесь ещё кое-что сделать.

Недоброе чувство овладело мной при этих словах Хосе. Я думала, что он вернётся с нами в наше время, в Венецию, ведь там его работа. Он был руководителем исторического архива при университете и всегда оставался там, на своём постоянном месте, при наших с Себастьяно эпизодических отлучках в прошлые эпохи. Обычно в качестве стражей времени мы выполняли задания в Венеции, за исключением тех случаев, когда нужно было кого-то заменить в другом месте – как теперь в Лондоне. Во всяком случае, Хосе говорил нам, что это замена.

Мы с Себастьяно переглянулись. Что-то во всём этом было не в порядке. Я в изнеможении тоже опустилась на скамью.

– А что именно тебе тут ещё нужно сделать? – спросил Себастьяно.

Хосе пожал плечами. Это было для него типично – не произносить ни одного лишнего звука. Хотя я знала его так же давно, как и Сабастьяно, я всё ещё толком не понимала его. Будучи одним из Старейшин, он действовал в союзе с теми силами, о которых ни я, ни Себастьяно совсем ничего не знали. И уж точно не знали достаточно для того, чтобы строить какие-то предположения.

Обозначение Старейшина никак не было связано с изрытым морщинами лицом Хосе и его изношенным телом, хотя и то и другое легко могло создать ошибочное впечатление, что перед вами трясущийся пенсионер. Старейшины действительно были стары, может, даже старше, чем само время. Хосе постоянно уходил в молчание, когда его напрямую об этом спрашивали, и пока что нам ничего не удалось выведать у него окольными путями. Кроме того, что было ещё несколько человек того же сорта, с которыми мы уже познакомились – среди них двое-трое таких, перед которыми мы по-настоящему испытывали страх.

Старейшины, которых ещё называли хранителями, странствовали через порталы из одной эпохи в другую и выполняли там всевозможные секретные задачи. Иногда они подключали к этому стражей времени, то есть людей вроде меня и Себастьяно, которых называли также защитниками. Но какие-то вещи они предпочитали делать сами, никому не выдавая, почему и ради кого они это делают.

Они располагали странными, магическими зеркалами, в которых могли заметить неправильный ход времени, и там, где это им казалось необходимым, они предотвращали нежелательные события с помощью нас, стражей времени, чтобы не могли наступить те отклонения, которые они увидели в зеркале.

Причиной таких отклонений были чаще всего тайные манипуляции. Я и сама уже не раз сталкивалась с тем, что за этим стояли другие Старейшины. Некоторые из них, казалось, хотели повернуть время так, как нравится им. То и дело я спрашивала себя, как узнать, кто из них прав. Мы с Себастьяно до сих пор молча исходили из того, что Хосе в этих вещах есть последняя и самая надёжная инстанция и что все остальные, преследующие свои цели, хотят схитрить с ходом времени, и мотивы их неблаговидны. Может быть, они непременно хотят управлять миром или с кем-то расквитаться. Или доказать, что они могут больше, чем другие. До сих пор я не могла точно это выяснить, потому что из Хосе почти невозможно было вытянуть информацию об остальных Старейшинах. Мы не знали, откуда они приходят, куда они идут и кто им друг, а кто враг.

Что бы за этим ни стояло – на мой слух воспринималось совсем плохо то, что Хосе должен был ещё кое-что сделать здесь. За этим слышались какие-то тёмные заговоры и грозящие опасности.

Себастьяно, казалось, чувствовал то же, что и я, поскольку он снова собрался о чём-то спросить, но тут со скрипом открылась дверь церкви и появился рыжеволосый подросток.

– Я примчался так быстро, как только мог. – Робко взглянув на меня, он стащил картуз со своих кудрей, торчавших во все стороны: – Миледи, – он немного неуклюже поклонился.

– Просто Анна, – сказала я.

Несмотря на скупое освещение, я увидела, что мальчик покраснел. Он смущённо кивнул и стоял, переступая с ноги на ногу. – А я Джереми. Вы можете меня звать Джерри.

Джерри был одет в грубые, хотя и чистые штаны до колен, немного великоватую ему куртку из синего полотна и белый, причудливо повязанный галстук. Казалось, он был повязан слишком туго, потому что Джерри то и дело его оттягивал, производя при этом впечатление не особенно счастливого человека.

Хосе поднялся:

– Ты можешь подождать снаружи, у экипажа. Я буду готов минут через пять.

Джерри энергичнее оттянул свой галстук.

– Я бы лучше здесь, внутри, вас подождал.

– Почему?

– Там снаружи женщина. От неё пахнет шнапсом, её зовут Молли. Она говорит, что у меня нечеловечески элегантный галстук и что я выгляжу как настоящий джентльмен.

Себастьяно тотчас сделал правильные выводы из этого немного панического высказывания.

– Я думаю, она нацелилась не на галстук, а на твой карман, где могли заваляться несколько шиллингов.

– Я знаю, сэр. Но я бы лучше не выходил наружу, пока вы здесь.

– Ну и не выходи, – сказала я. Это должно было звучать утешительно, но прозвучало скорее как лай, потому что я снова закашлялась. Голова у меня болела всё сильнее.

Себастьяно нетерпеливо повернулся к Хосе:

– Анне нужно к врачу. Отправляй нас уже, наконец. Если Джерри посыльный, он ведь может присутствовать при переходе.

– О да! Я хотел бы присутствовать и посмотреть! – Глаза у Джерри загорелись от любопытства.

Хосе отрицательно помотал головой:

– У меня может не получиться открыть окно, если ты будешь смотреть, Джерри. Оно не очень стабильно. Так что выйди! Дай даме шиллинг и скажи, чтоб она убиралась.

Джерри подавленно кивнул и поплёлся к выходу. Вид у него был такой, будто он идёт на битву со смертоносным чудовищем.

В этот момент распахнулась дверь, и, окутанная облаком винных паров, вошла упитанная, сильно накрашенная женщина. Должно быть, та самая Молли. На ней было кричаще жёлтое платье, ей было около тридцати, и намерения она имела однозначные.

– Да ведь это мой очаровательный юный джентльмен! Ты уже покончил со своей молитвой? И как теперь насчёт милого маленького свидания?

Джерри втянул голову от этого радостного, слегка шепелявого приглашения и медленно повернулся к нам. «Вот видите?» – казалось, говорил его жалобный взгляд.

Тут я снова закашлялась, на сей раз сильнее прежнего, чем привлекла к себе внимание Молли. Она прошелестела мимо Джерри ко мне.

– Ах ты, бедняжка! Выглядишь ты ужасно! Такая грязная и ослабленная! Да ещё и больная, да? Чахотка тебя одолела? Вот и ищешь у Бога ночного благословения? – Она метнула в Иисуса над алтарём короткий взгляд и наспех перекрестилась: – Господи, исцели эту крошку от чахотки! – После этого она подвергла меня более внимательному осмотру: – А ты хорошенькая. И не такая уж и оголодавшая, как на первый взгляд кажется. – Она взялась за мой рукав, перепачканный сажей, и потёрла кружева между пальцев: – А ведь было красивое платье. Кто тебе его подарил? – Только теперь она заметила Хосе и Себастьяно. – А это что за парни? – Глаза её сузились. Вдруг её рука исчезла в складках платья и снова явилась на свет с пистолетом: – Что вы, подлецы, задумали сделать с этим измученным ребёнком? (Вообще-то, она сказала не подлецы, а кое-что более неприличное, что всё-таки негоже повторять, и при этом даже Себастьяно немного содрогнулся.)

Она поводила дулом пистолета, довольно большого и грозного:

– А ну-ка убери руки с твоего оружейного ремня, дружочек, иначе я продырявлю тебе череп.

Себастьяно послушно опустил руки.

Молли с явным раздражением взяла на прицел Хосе:

– А ты кто такой? Вид у тебя как у проклятого испанского пирата. Уж не хотите ли вы затащить это дитя на корабль и сбыть её какому-нибудь восточному извращенцу в гарем?

– Мадам, у вас неукротимая фантазия.

– Всё в порядке, – вмешалась я. – Это мои добрые друзья. Мы просто хотели вместе… помолиться.

– Понимаю, – сказала Молли, но звучало это не твёрдо. Она не опустила пистолет ни на сантиметр.

– Вы имели бы что-нибудь против двух фунтов стерлингов за одну маленькую любезность? – осведомился у неё Хосе.

– За какую любезность?

– Исчезнуть.

Джерри с негодованием ахнул:

– Так много?

Молли вместе с пистолетом повернулась к нему:

– А ты полагаешь, что любезность с моей стороны стоит меньше?

– Эээ… нет, – быстро заверил он. Но его недовольство было отчётливо заметно, когда Хосе велел ему проводить Молли наружу и вручить ей обещанную сумму.

Она спрятала пистолет и посмотрела на Хосе со свежепроснувшейся благосклонностью:

– У тебя такой вид, будто твоё последнее плавание было чертовски долгим и одиноким, старый моряк. Я могла бы немного скрасить тебе его.

– Большое спасибо, но не надо.

– А с тобой, парень? – спросила она Себастьяно. Мне показалось, что в его глазах блеснула искорка интереса.

– Нет, ни в коем случае, – сказала я.

Молли, похоже, ничуть не удивилась.

– Хорошо, тогда оставлю вас, красивых, наедине с вашим благоговением. – Она улыбнулась мне: – Следи за собой хорошенько, детка. И за ним тоже, – она указала на Себастьяно. – Мужчины часто исчезают быстрее, чем ты успеешь сказать «джин». – Она как будто сама себе назвала пароль – достала из другого кармана платья бутылку, откупорила её и позволила себе пару изрядных глотков. С лёгкой отрыжкой она вернула бутылку на прежнее место. – Если вам ещё понадобится моя услуга, приходите в Кирпичный переулок к Молли Фландерс! Моя дверь всегда открыта для вас! А теперь идём, рыжий лисёнок, нам ещё надо сделать дела.

С широким жестом она повисла на Джерри так, что тот не смог увернуться, и вышла с ним наружу.

– Наконец-то. – Себастьяно подошёл ко мне, обнял и повёл к колонне, где нас ждал Хосе.

– Можно приступать? – Его зрячий глаз вопросительно оглядел меня.

Я кивнула, подавив очередной приступ кашля, а Себастьяно крепко сжал меня в объятиях. Я приникла к нему, вдыхая его родной, утешительный запах – шерсти, кожи и сандалового дерева. И его самого. И – ну, разумеется – ещё дыма, но ничего другого при таком положении вещей ожидать не приходилось. Вокруг нас началось свечение, сперва возникла тонкая линия из света, которая быстро ширилась и наконец погрузила всё вокруг в слепящую яркость. Вместе с тем воздух начал вибрировать, пол, казалось, приподнялся и затем проломился под моими ногами. Я вцепилась в Себастьяно и зажмурилась, потому что всегда испытывала страх перед тем, что следовало сразу после этого: оглушительный взрыв, который выбрасывал нас в бесконечность времени.

Лондон, 2013 год

Я очутилась в странном, незнакомом окружении – неоновый свет и грязный, изрисованный кафель. Себастьяно держал меня на руках, я видела над собой его озабоченное лицо. Он нёс меня по какому-то туннелю.

– Опусти меня, мне плохо, – сказала я, давясь.

Он еле успел поставить меня на ноги. Меня вырвало последними остатками содержимого моего желудка (к счастью, там уже почти ничего не оставалось), и только после этого я со стоном попыталась сориентироваться. Я растерянно моргала, осознав, что мы тут не одни. На протяжённости метров в десять на полу лежало приблизительно столько же человеческих тел, укутанных кто в спальный мешок, кто в худое одеяло. В беспощадно ярком свете я видела свалявшиеся шевелюры, изредка мелькало посеревшее лицо. Резко воняло мочой и по́том.

– Где это мы? – в ужасе спросила я.

– В подземном переходе.

– А что здесь делают все эти типы?

– Ночуют, – ответил Себастьяно.

Он снова хотел взять меня на руки, но я не далась.

– Я могу идти сама. Где Хосе?

– Уже перешёл обратно. – Себастьяно выглядел озабоченным. – А ты уверена, что сможешь идти сама?

– Совершенно уверена. – Правда, ноги плохо меня держали, и ему приходилось меня поддерживать.

Мы осторожно пробирались вдоль ряда спящих бездомных. Мы уже почти прошли подземный переход, как вдруг один из бомжей проснулся и посмотрел на нас мутными глазами.

– Нет ли чё выпить? – невнятно пролепетал он. – Или маленько денег?

– К сожалению, нет, приятель, – ответил Себастьяно.

– Ладно, хорэ дня обои́м.

Он отвернулся и снова заснул. Наш исторически-костюмированный облик его, как видно, ничуть не смутил. Как и шофёра такси, в которое мы вскоре сели. Он удостоил нас лишь беглым взглядом. Это был Лондон. Слишком много людей ходило здесь в самых причудливых одеждах, чтобы наш прикид привлёк чьё-то внимание.

Мы ехали по ночному городу в сторону Вестминстера к нашему отелю. Я оставалась в машине, пока Себастьяно быстро сбегал в нашу комнату за деньгами, чтобы рассчитаться с таксистом, который тут же отвёз нас в ближайшую клинику. Там усталый врач, задав лишь пару вопросов, положил меня под капельницу и под кислородный аппарат. Мне было велено лежать и отдыхать.

– Я так устала, – пролепетала я, но этого никто не услышал, потому что на лице у меня была кислородная маска. Проваливаясь в сон, я ещё успела ухватить, как Себастьяно навешивал медсестре на уши историю про костюмированную вечеринку и внезапный пожар на кухне, и всё это звучало так убедительно, что я сама чуть не поверила ему.

Когда я снова пришла в себя, стоял ясный день, и самочувствие у меня было заметно лучше. Кашля уже не было, тошнота прошла, а от головной боли почти ничего не осталось, разве что в висках чуть-чуть тянуло. Какое бы средство ни содержалось в капельнице, оно прекрасно помогло. Врач коротко обследовал меня и выписал бумаги на выход. Мне было однозначно лучше. А вот Себастьяно казался уставшим и невыспавшимся. Просидел всю ночь у больничной койки, охраняя мой сон.

Мы вернулись в отель, выбросили в мусор наши продымлённые наряды эпохи регентства, приняли душ и поспали ещё несколько часов. После этого я чувствовала себя заново родившейся и голодной как лев. Мы оделись в чистое и пошли поесть в ближайший прет-а-манже за углом. Выбрали там салат и сэндвичи, а на десерт я взяла себе вкусный «брауни», который макала в горячий кофе с молоком.

– Жаль, что завтра уже снова домой, – вздохнула я, набив рот размокшим пирожным.

– Маленькое изменение в планах. Мы остаёмся ещё на пару дней.

– Но у нас самолёт завтра утром!

Себастьяно помотал головой:

– Но планы изменились. Хосе перед тем, как совершить прыжок назад, просил нас подождать его. Нам предстоит ещё кое-что сделать.

– Что именно?

– Этого он не сказал. Но звучало это… настойчиво.

Говоря это, Себастьяно был очень серьёзен. Втайне я уже начала строить предположения о том, что могло стоять за секретами Хосе, но не нащупала никакой подходящей идеи.

Себастьяно, судя по всему, тоже ничего не знал.

– Ни малейшего понятия не имею, что происходит, но убеждён, что речь идёт о чём-то очень важном.

– А он сказал, когда появится здесь? – спросила я.

– Дня через два-три.

– Хм. Вот так новости. – При ближайшем рассмотрении они мне не так уж и не нравились. Конечно, я беспокоилась о том, какую работу поручит нам Хосе, когда вернётся, но я видела в этом и много хорошего: в нашем распоряжении оказывалось несколько по-настоящему приятных дней!

– А тебе не надо сообщить на твою работу, что ты задерживаешься? – спросила я Себастьяно.

– Уже сообщил.

– И что же ты им наплёл?

– Сказал правду. Что у тебя отравление дымом, поэтому нам придётся задержаться. Конечно, немного приукрасил, – добавил он. – Они, разумеется, были не в восторге, но что поделаешь.

После окончания университета в прошлом году он устроился на работу в управление биеннале. Осенью должна была состояться очередная выставка, и работы по её подготовке было много, но уж как-нибудь обойдутся там и без него.

Я же пропускала в смысле работы не так много. Жизнь студента имеет свои преимущества. В университете у меня пока не было лекций, и до конца месяца мне нужно было всего лишь написать для семинара работу о Джакомо Казанове, с которым я по случайности лично познакомилась при исполнении задания в 1756 году и поэтому могла привнести в текст пару интересных дополнительных перспектив. Разумеется, так, чтобы никто ничего не заметил.

Мне нравилась моя учёба. Это было хорошее решение – записаться в Венеции на итальянскую литературу. Не только потому, что благодаря этому я могла жить вместе с Себастьяно, но и потому, что предмет и обучение доставляли мне удовольствие. И ещё можно было путешествовать во времени с Хосе и Себастьяно. В целом я вела разнообразную и содержательную жизнь, да к тому же с человеком, которого любила. И теперь мы с ним были вместе в одном из самых красивых городов Европы. Нам предстояли чудесные дни, лучшего я и пожелать себе не могла. Собственно, я должна была испытывать полноту счастья, но что-то мне в этом препятствовало. Я не могла сказать точно, что именно, тем более что чувство было смутное и малопостижимое. Я решительно вытеснила это странное неудобство из сознания.

– Давай чем-нибудь займёмся!

– Что ты предлагаешь?

Это был очень хороший вопрос. Я достала из сумочки путеводитель и раскрыла его.

– Посмотрим, что тут есть поблизости. – Я сразу же нашла то, что хотела, и ткнула пальцем в нужное место: – Думаю, мне хочется вот сюда.

* * *

Уже в начале нашей прогулки у меня появилось какое-то недоброе предчувствие. При этом всё начиналось вполне безобидно. Рука об руку мы не торопясь шли по парку Сент Джеймс в сторону Букингемского дворца. Погода была тёплая, на синем небе ни облачка. Лето показало себя в этот день с лучшей стороны. Лебеди скользили по воде озера, которое лежало у нас на пути. На берег вразвалочку приковыляли несколько пеликанов и стали спорить за еду с голубями, которые поодиночке клевали то тут, то там. Между могучими деревьями сновали белочки, которые тоже хотели получить свою часть. Сразу несколько знаменитейших достопримечательностей города были у нас в поле зрения одновременно: Вестминстерское аббатство, гигантское колесо обозрения, Букингемский дворец. На газонах нежились под солнцем влюблённые парочки, на скамьях отдыхали пенсионеры, и то и дело мимо нас пробегали трусцой бегуны. Кроме того, местность густо населяли толпы туристов, в первую очередь перед дворцом, до которого мы вскоре дошагали. Но идиллическая красота вокруг отнюдь не была омрачена бессчётными посетителями. Я щёлкнула монументальную, поблёскивающую золотом на солнце богиню Победы на мемориале Виктории и затем пошла с Себастьяно дальше к дворцовой ограде, потому что мне хотелось непременно увидеть шотландских гвардейцев.

– С чего мы начнём? – спросил Себастьяно после того, как я сделала несколько снимков стоической охраны дворца и смирилась с тем, что в обозримом времени не покажутся, пожалуй, ни принц Уильям, ни Кейт, ни кто-либо ещё из королевской семьи.

– Не знаю, – рассеянно ответила я, потому что недоброе чувство стало усиливаться. Как раз в этот миг я почувствовала зуд. Я потёрла затылок, потому что мне показалось вначале, что это край моей майки царапает кожу, но уже когда я это делала, я поняла: случилось то самое, что ещё с незапамятных времён внушало мне первобытный страх. Зуд в затылке как вид сверхчувственной способности, которой я обладала уже давно и которая проявлялась всегда в такие моменты, когда мне грозила какая-то опасность. Этой способностью меня наградили Старейшины , когда я была ещё совсем маленькой. Уже не раз этот зуд спасал меня от больших неприятностей, но иногда он включался лишь в самую последнюю минуту, так что я замечала опасность лишь тогда, когда уже сталкивалась с ней лицом к лицу.

Себастьяно видел, что я почесала затылок.

– Анна? – Он резко остановился, взял меня за плечи и уставился на меня.

В следующий момент мимо просвистел велосипедист, так близко, что чуть не въехал в нас. Он бы и въехал, если бы мы в этот миг не остановились. Себастьяно крикнул вдогонку этому типу итальянское ругательство, потом настойчиво посмотрел мне в глаза.

– Из-за этого и чесалось? – напряжённо спросил он. – А теперь прошло?

Я опустила руку и молча кивнула. Зуд и в самом деле снова прекратился.

Тем не менее оставалась какая-то подавленность. Что-то вроде слабой догадки, что зуд предупреждал меня о чём-то большем, чем несущийся напролом велосипедист. Мне потребовалось некоторое время, пока я смогла точнее настроиться на этот скрытый дискомфорт.

Это было чувство, что за мной наблюдают.

* * *

Я не говорила об этом с Себастьяно, потому что в ходе оставшегося дня это чувство постепенно исчезало, пока я не решила, что это всего лишь воздействие стресса последней ночи. Мы обошли пешком ещё несколько туристических аттракционов поблизости – Вестминстерское аббатство, Даунинг-Стрит, номер 10, конную гвардию и Трафальгарскую площадь. Площадь я уже знала, потому что здесь находился – прямо рядом с колонной Нельсона – большой портал для путешествия во времени, через который мы несколько дней назад попали в 1813 год, чтобы спасти мистера Тёрнера и его картины. Правда, в том времени этой победной колонны ещё не было, хотя адмирал Нельсон за несколько лет до этого уже выиграл знаменитый морской бой против французов.

Мы купили себе мороженое, сели на бортик фонтана и некоторое время смотрели на пёструю толчею на площади. Какой-то отчаянный тип в клетчатых «бермудах» взобрался на одного из огромных бронзовых львов у подножия памятника и позировал там своей подружке, которая щёлкала его во всевозможных перспективах. На заднем плане при этом проезжал двухэтажный красный автобус, лондонский символ, такая же неотъемлемая часть облика города, как бесконечный, никогда не прерывающийся поток туристов. Фонтан был окружён людьми, как и спектакль, который чуть поодаль разыгрывали уличные актёры на гигантских одноколёсных велосипедах. Народу собралось очень много, как бывает в солнечный день на площади Сан-Марко в Венеции.

Лишь в нескольких шагах от нас находился портал. Мне почудилось, что при виде этого места у меня пробежали мурашки по коже. Но пока никто из Старейшин его не открыл, его как бы и не существовало. Несмотря на это, никто из окружающих даже не заметил бы, если бы ворота были приведены в действие. В этом заключалась особенность таких порталов. Можно было пройти через них средь бела дня у всех на глазах – при условии, что с тобой при этом находился Старейшина. Люди вокруг хотя и могли видеть, как кто-то скрылся из глаз или снова появился, но это никому не казалось чем-то необычным – они тут же просто забывали про это.

Как раз на том самом месте, где находились ворота, стоял какой-то заспанный тип с растафарскими дредами и праздно листал путеводитель, напоминая мне о том, что нам с Себастьяно ещё предстояла обширная программа осмотра достопримечательностей.

Но раз уж мы очутились здесь, я предложила бы ему посещение Национальной галереи, которая находилась поблизости, поскольку там среди прочего можно было бы полюбоваться и полотнами мистера Тёрнера. Но для марша по обширному музею я была всё-таки слишком разбитой, поэтому я сразу согласилась, когда Себастьяно предложил вернуться в отель. В конце концов, у нас ещё завтра был целый день.

Вечером мы ели в индийском ресторане лучшее куриное карри всех времён, а выпить после этого отправились в один паб на берегу Темзы. Мы сидели за столиком у окна, пили бочковой «гиннес» и разговаривали. При этом я думала, как же это странно – мы знали друг друга уже почти четыре года, и мне иногда казалось, что нам достаточно посмотреть друг на друга, чтобы понять, о чём думает другой. И тем не менее мы никогда не могли наговориться. Точно так же мы могли сидеть вместе, не произнося ни слова минутами – и молчание нам не мешало. Мы просто чувствовали себя в своей тарелке. Доверительно и спокойно.

Правда, в этот вечер нам больше хотелось говорить. Например, о Ванессе, которая со школьной скамьи была моей лучшей подругой. Мы с ней родились с разницей в два дня и в остальном тоже имели много общего – например, у обеих не было способностей к математике, из-за этого мы вместе остались однажды на второй год. К сожалению, виделись мы теперь не так часто: я жила в Венеции, а Ванесса после школы никуда не уехала из нашего родного Франкфурта. Она изучала там юриспруденцию и была смертельно несчастлива с тех пор, как познакомилась в университете с одним типом по имени Мануэль.

В пабе был бесплатный вай-фай, и с того момента, как мы вошли сюда, Ванесса успела написать мне не меньше десяти раз, выгрузив на меня все накопившееся недовольство своими отношениями.

– Какого чёрта она не бросит этого типа, если он её так унижает? – спросил Себастьяно.

– Она не чувствует себя униженной, а думает, что он просто говорит ей правду.

– Он говорит, что она толстая!

– Ну да, она ведь и сама считает себя толстой.

– Она что, поправилась с тех пор, как мы виделись последний раз?

– Ничего об этом не слышала.

– Какой у неё размер одежды? Тридцать восьмой?

– Точно, – кивнула я.

– Ну вот. Она не толще тебя.

Я уставилась на него:

– Что это такое ты сейчас сказал? У меня тридцать шестой!

У него на лице отразился испуг:

– Ну, я вовсе не имел в виду, что…

Я изобразила улыбку:

– Я пошутила.

Он ответил на мою гримасу на свой неотразимый манер, разыграв любовника в стиле итальяно:

– По мне, piccina [1]Крошка ( ит. )., как бы ты ни округлилась, мне всё будет мало. Спокойно прибавляй в весе сколько хочешь.

Мы немного подурачились, пока на мой айфон не пришло очередное сообщение от Ванессы.

Как бы я хотела быть с вами и отправиться вместе на задание. Не могла бы ты поговорить с этим одноглазым типом, не возьмёт ли он меня на работу во время каникул?

– Вот это определённо было ошибкой – рассказывать ей обо всём, – сказал Себастьяно, сидевший рядом со мной и прочитавший это сообщение.

– Она моя лучшая подруга, я никак не могла бы вечно держать это в секрете от неё. И что-то я должна была ей сказать насчёт того бриллиантового колье. Она меня знает как облупленную, враньё бы тут не прошло.

Колье Себастьяно прихватил с собой из памятного путешествия в Париж 1625 года. Носить я его не могла, слишком уж оно было ценное и приметное. И я его хорошо припрятала. По крайней мере, я так думала – до тех пор, пока Ванесса на большой вечеринке, которую мы вместе устроили по случаю нашего двадцатилетия, не полезла в морозилку за кубиками льда. Вот тогда ей в руки и упало это ослепительное великолепие, и я была вынуждена дать ей какие-то объяснения.

– Может, мне и правда спросить у Хосе, нельзя ли взять её с собой, – сказала я. – В конце концов, ты ведь тоже попал в стражи времени через твоего друга.

Плинг. Ещё одно сообщение от Ванессы.

Но вообще-то у меня нет времени, послезавтра Мануэль собирается на Ибицу. У его родителей там летний дом. Если я не поеду с ним, он опять неделю не будет со мной разговаривать. А я и без того на пределе. Я тебе уже рассказывала, что провалилась на промежуточном экзамене?

– Ну вот, пожалуй, дело и уладилось, – сказал Себастьяно.

Я написала Ванессе что-то утешительное из-за проваленного экзамена. К счастью, у неё была возможность пересдачи. При желании. Она уже пару раз намекала, что, может быть, промахнулась при выборе юриспруденции, и думает, не переметнуться ли ей при случае на искусство или моду.

Кельнер принёс нам ещё по кружке «гиннеса», но я уже через полкружки ослабела и не переставая зевала. Себастьяно расплатился, и мы побрели сквозь тёплую летнюю ночь к своему отелю. Повсюду царило оживление, и движение на дорогах было почти такое же, как днём. Надо было бдительно следить за ним, потому что машины выныривали справа, а не слева, как на материке. Огромные нарисованные стрелки на проезжей части – по-видимому, специально для туристов – указывали, куда нужно смотреть, переходя через дорогу.

Мы шли, тесно обнявшись, и точно так же и заснули потом. Я приникла головой к груди Себастьяно и слышала его сердцебиение. В это мгновение я была безмятежно счастлива.

* * *

Во сне я падала в глубину какой-то тёмной шахты. Не так быстро, как падает камень, а медленно – как планирующий лист, меня бросало туда и сюда потоком воздуха, который я не могла контролировать. Я знала, что это не реальность: тем не менее я ощущала холод, который окружал меня со всех сторон, а также внушающую страх бесконечность, в которую я падала. Это походило на падение Алисы в кроличью нору, разве что там внизу меня ждал не сказочный мир, а нечто гораздо худшее. Что-то тёмное и злое, не имеющее определённого облика, но всё же с когтями и рогами, с острыми зубами и стегающим хвостом. Ничего этого я не могла видеть. Я была исполнена неким интуитивным знанием о том, что такое существо есть в безднах времени, и если я буду падать достаточно долго, то встречу его.

Я уже приближалась к нему, это я замечала, но не могла бы сказать, по каким признакам. Меня охватил жуткий страх, он сдавил мне грудную клетку, я больше не могла дышать. Задыхаясь, я очнулась, хватая ртом воздух, как тонущая. Себастьяно обнял меня:

– Анна?

– Всё в порядке, – выдохнула я, стараясь успокоить сама себя.

– Боже мой, да ты вся дрожишь!

– Дурацкий кошмар.

– Что тебе снилось?

– Не знаю. Что-то злое из Алисы в Стране чудес.

– Червонная королева?

– Нет, скорее нечто вроде Бармаглота.

– Жуткий монстр из фильма? Ты встретила его во сне?

– Не по-настоящему, это было скорее предчувствие.

– Иначе бы ты показала злодею, где раки зимуют, – сказал Себастьяно, тихо веселясь.

– Уж точно. – Я прильнула к нему, его тёплое тело ощущалось как сильное и надёжное, однако сердце моё всё ещё колотилось. Я долго не могла уснуть.

На следующее утро мы сразу после завтрака отправились осматривать Лондон, чтобы успеть увидеть побольше до возвращения Хосе. Два следующих дня были полны планов, но я наслаждалась каждой минутой.

Мы с утра и допоздна были в движении. При этом мы поочерёдно ходили пешком, ездили на метро или садились на красный двухэтажный автобус. Биг-Бен, Тауэр, площадь Пикадилли, Ковент Гарден, Хэрродс (непостижимо, сколько предметов-люкс, стоющих больше десяти тысяч фунтов, вместилось в один-единственный универсальный магазин!). И, естественно, мы завернули на колесо обозрения, откуда насладились умопомрачительным видом, который стоил непомерно дорогих входных билетов. Мадам Тюссо мы пропустили, зато побаловали себя посещением лондонской темницы Данджен, неповторимого кабинета ужасов, сформированного по историческим лондонским образцам, со вспышками внезапного огня, крысами и поразительно похожими на настоящих чумными больными.

Когда вечером второго дня мы возвращались в отель после прогулки по Портобелло-Роуд, нас уже поджидали. Хосе вернулся.

* * *

Он производил впечатление усталого и напряжённого человека и был странно обращён в себя. Не особо распространяясь, он сунул нам в руки стопку исторических костюмов и объявил, что задание назначено на завтрашнее утро.

– Встретимся в девять у колонны Победы на Трафальгарской площади с мистером Стивенсоном. Не опаздывайте.

– Кто такой мистер Стивенсон? – осведомилась я.

– Инженер, – ответил Хосе, скупо как обычно. Судя по его виду, он не был расположен рассказывать нам подробности.

– С тобой всё в порядке? – спросил Себастьяно у Хосе, когда тот собрался без дальнейших объяснений удалиться в свою комнату. – Было что-то особенное? Ты выглядишь по-настоящему измученным.

– Я по-настоящему измучен. Поэтому мне нужно немедленно лечь спать. Увидимся завтра в девять у колонны Нельсона.

С этими словами Хосе оставил нас одних.

На следующее утро мы встали рано, быстро пошли завтракать и затем переоделись для путешествия во времени. Вещи, которые нам дал Хосе, опять были из 1813 года, в точности как перед нашей последней работой. Правда, платье, которое было на мне во время задания с мистером Тёрнером, по сравнению с тем, что я получила теперь, было просто дешёвенькой вещичкой.

На сей раз Хосе принёс для меня нежно-лиловое платье в стиле ампир с маленькими вышитыми рукавами с буфами и лёгкий серо-голубой плащ-крылатку, обе вещи невероятно элегантные – и во много раз дороже того, что я до сих пор получала для путешествий во времени. Костюм был дополнен шляпкой, украшенной шёлковыми цветами, которая бантом завязывалась под подбородком, а также узкими шнурованными штиблетами из волшебно мягкой кожи. Хосе позаботился даже об аксессуарах: маленькая крутая котомка в качестве сумочки, которая по цвету сочеталась с шёлковыми цветами на шляпке, и зонтик от солнца с рюшами по краям. Платье, плащ и ботиночки сидели на мне как влитые – у Хосе были под рукой мои точные мерки. После того как мне два-три раза пришлось отправляться в прошлое в коротковатых, узковатых или, наоборот, в длинноватых и широковатых одёжках, я настояла на том, чтобы для следующих заданий мне шили одежду по мерке, какую всегда получал Себастьяно.

Я вертелась перед зеркалом в комнате отеля и казалась сама себе главной героиней романа Джейн Остин.

– Однако, на сей раз Хосе проявил настоящий вкус, – сказала я Себастьяно, который как раз вышел из ванной.

– Пожалуй, можно сказать и так, – согласился он и встал рядом со мной, так что я могла видеть его в зеркале.

У меня так и отпала челюсть:

– Вау!

Я не могла отвести глаз от его отражения. На нём были облегающие светлые брюки, гамашами закреплённые на башмаках, начищенных до блеска, и что-то вроде фрака из мягкой ткани табачного цвета. Между лацканами выглядывала рубашка с высоким воротником, который поддерживался снежно-белым галстуком.

Себастьяно смахнул невидимую пылинку с безукоризненной ткани своего рукава, потом застегнул жакет и надел настоящий, блестящий чёрный цилиндр.

– Вау! – сказала я ещё раз. – С ума сойти. Ты выглядишь в точности как мистер Дарси!

Он вздохнул.

– Чего только не приходится делать на этой работе.

Мы расплатились за отель перед тем, как уйти. Ценные вещи мы оставили на хранение в сейфе отеля, а остальной багаж разместили в ячейке автоматической камеры хранения на вокзале. Оттуда мы взяли такси до Трафальгарской площади. Несмотря на раннее время, там уже царила обычная толкотня. Мы с нашими историческими костюмами никому не бросались в глаза, поскольку вся площадь представляла собой оживлённую кулису для всевозможных актёров и пантомим. То и дело натыкаешься на какого-нибудь ряженого, который что-нибудь представляет перед туристами.

Как было условлено, мы ждали у колонны Победы, на том месте, где находился портал путешествий во времени. Себастьяно снял цилиндр и прошёлся пятернёй по волосам, потом достал тяжёлые золотые карманные часы и раскрыл их.

– Почти девять, – сказал он.

Я разглядывала часы.

– Очень крутая штука. Выглядит дорого. У тебя хоть раз была такая вещь для какого-нибудь задания?

– Нет, никогда.

– Странно. Я полагаю, всё это… – я жестом обвела наш прикид, – … так дорого.

– Да уж. – Себастьяно казался таким же озабоченным, как и я. – Что-то в этом задании определённо иначе, чем всегда.

Пара туристов, проходя мимо, бросила несколько монет в цилиндр Себастьяно.

– Чудесные костюмы, – похвалила нас женщина. – Неправдоподобно настоящие. И такие дорогие!

Даже посторонним людям это было заметно. Давно уже стало ясно, что предстоящее задание выходило за пределы нормального сопровождения , для которого нас не пришлось бы так разряжать в пух и прах.

Эти сопровождения — поистине щадящее обозначение того, что на самом деле являлось похищением, – были той частью путешествий во времени, которая мне вообще не нравилась. Я увиливала от них, чаще всего предоставляя Себастьяно заботиться о таких случаях, поскольку находила слишком жестоким просто утаскивать в прежние века людей, ни о чём не подозревающих. Они при этом даже не замечали, что их похищают. Только в самом начале некоторые из них были несколько обескуражены. Для такого случая всегда наготове был один из нас, стражей времени, чтобы отвести их к новому местонахождению и дому, который словно по волшебству уже ждал их в прошлом, со всем, что полагается: с семьёй, друзьями, знакомыми и даже домашними питомцами. Это выглядело так, будто они всегда там жили; их предыдущая жизнь полностью стиралась из их памяти. А также из памяти всех, кто их знал.

Именно это представляло для меня во всём нашем деле самую большую трудность. Хотя никто не чувствовал утраты при исчезновении такого человека, но ведь у него были друзья и родители, любившие его всю жизнь и вдруг разом забывшие, что он вообще существовал.

– Вон они идут, – сказал Себастьяно.

Я с любопытством смотрела на мужчину, который шёл рядом с Хосе. Значит, это и был мистер Стивенсон. Как и Хосе, он был одет в историческую одежду начала девятнадцатого века, но далеко не такую элегантную, как была на мне и Себастьяно. Он выглядел неплохо, немножко был похож на Джорджа Клуни, только заметно моложе, и был какой-то удручённый, как будто ему тяжело приходилось в последнее время. На мой взгляд, ему было немного за тридцать. У него были густые брови, а волосы казались давно не стриженными.

Хосе упоминал, что он инженер, и это не могло быть случайностью. Большинство людей, которых мы уводили в прошлое, были учёными, для того их и пересаживали в более раннюю эпоху, чтобы они выполнили там важную задачу. Большинство из них изобретали что-либо новаторское или закладывали основу для чужих изобретений, которые тем или иным образом были обязательны для прогресса. То могли быть медицинские открытия, но также и технические исследования, которые силами ученых из будущего решительно продвигались вперёд.

Какое же задание поджидало мистера Стивенсона в 1813 году?

– Мы пришли, – сказал ему Хосе. – Можете стоять здесь.

Мистер Стивенсон кивнул немного машинально.

– Конечно.

У меня озноб прошёл по коже. Хосе уже всадил в него полный заряд манипуляций. Бедный парень. Последние минуты его 2013 года были уже сочтены, скоро он исчезнет отсюда безвозвратно. Наверняка у него есть семья, которую он любил. Я сглотнула, так мне его было жаль.

Хосе наблюдал за мной.

– Он разведён. Детей нет. Его родители уже умерли. Он жил только ради своей работы.

– Я люблю свою работу больше всего на свете, – подтвердил мистер Стивенсон, при этом он выглядел немного пьяным. – Она и есть вся моя жизнь. А кроме неё у меня и нет ничего.

– Ну, тогда приступим. – Хосе зорко огляделся по сторонам. Я заметила, как у меня в затылке зачесалось. То ли это было начало предостерегающего зуда, то ли просто общая нервозность, трудно было сказать. Как бы то ни было, времени прислушаться к себе у меня не оставалось, потому что Хосе уже поднял руку. Это выглядело так, будто он дотронулся до невидимого выключателя. Воздух вокруг нас начал рябить и вибрировать, как всегда, когда открывался портал времени. Люди на площади, казалось, замедлили свои движения, но я знала, что это всего лишь оптический обман. Они просто продолжали делать то, что и делали всё время, и никто из них не заметил, что здесь происходило.

– Что это? – спросил мистер Стивенсон.

– Всё нормально, – объяснил Хосе.

Но что-то было не так. Более того, я знала точно, что вообще всё не нормально. Внезапно происходящее стало походить на мой ночной кошмар. По ту сторону было что-то злое и враждебное, и оно подстерегало нас.

Я дрожа приникла к Себастьяно. Он обнял меня обеими руками и крепко держал.

– Спокойно, – пробормотал он. – Я ведь с тобой.

Мерцание неудержимо расширялось и превратилось в слепящую стену, вибрация переросла в гром. Я закрыла глаза и задержала дыхание, пока тяга прошлого утаскивала нас за собой. Мир исчез одним мощным хлопком в бесконечном водовороте времени.

Лондон, 1813 год

Я потеряла сознание, но совсем ненадолго, потому что всё ещё стояла на ногах, когда пришла в себя, и Себастьяно крепко удерживал меня. Он прижался щекой к моей щеке.

– Всё хорошо?

– Хм, не знаю, – пролепетала я. Путешествия в прошлое часто вызывали у меня головную боль, но на сей раз она была умеренная. – Всё хорошо, – тут же добавила я.

Стояла ночь. Мы находились уже не на Трафальгарской площади, а на пустой боковой улочке, предположительно неподалёку от площади. Иногда приходится приземляться немного в стороне от портала, в местах, где никто тебя не увидит. Было темно, если не считать сумеречного фонаря на ближайшем углу. Вдоль улицы стояли дома, но все ставни были наглухо закрыты.

Рядом с нами на мостовой лежал мистер Стивенсон. Он был в обмороке от прыжка во времени и как раз начал со стоном приходить в себя.

– Что это со мной?

Хосе помог ему подняться на ноги.

– У вас просто случился приступ слабости.

Мистер Стивенсон, кажется, нашёл это вполне нормальным.

– О, в самом деле? – Он потёр себе виски. – Как хорошо, что вы оказались поблизости, чтобы помочь мне. Спасибо, сэр.

– Вам лучше всего пойти сейчас домой, – посоветовал ему Хосе. – Вы же знаете, что живёте на Джеймс-Стрит, да?

– Разумеется, знаю, – уверенно сказал мистер Стивенсон. – Я живу там уже много лет.

– Мы вас проводим, сэр, – дружелюбно вызвался Себастьяно. – На тот случай, если у вас опять закружится голова.

Мистер Стивенсон оглядел его слегка растерянно.

– Как, вы сказали, ваше имя? – Он наморщил лоб: – Мне кажется, я с вами знаком, как и с этой юной дамой, но не могу припомнить, при каких обстоятельствах мы познакомились.

Хосе в полном душевном спокойствии взял на себя труд представить нас друг другу:

– Этот молодой господин – лорд Фоскери. А юная дама его сестра, леди Анна. Они живут на площади Гросвенор-сквер.

Хо! Лорд и леди? И мы живём здесь? Я стояла раскрыв рот. Себастьяно лучше контролировал себя, но я кожей чувствовала его мрачное недоумение.

Мистер Стивенсон одарил нас короткой, печальной улыбкой:

– Очень приятно. Джордж Стивенсон. Большое спасибо за ваше предложение, но меня совсем не нужно провожать. Мой дом тут недалеко, и я доберусь самостоятельно. К тому же я спешу. Работа ждёт. Я как раз занят сейчас важным физическим экспериментом, который не терпит отлагательства. Итак, до встречи в другой раз. Миледи, милорд. – Коротко поклонившись в нашу сторону, он зашагал прочь, не оглядываясь. Он жаждал деятельности и явно знал, куда ему идти, и без нашей помощи. Он вступил в свою вторую жизнь с удивительной естественностью и до самой смерти так и не догадается о своём происхождении из будущего.

– Дело сделано, – сказал Хосе. Он дождался, когда мистер Стивенсон скроется из виду, и снова повернулся к нам. Его чёрная повязка на глазу, казалось, впитывала в себя слабый свет окрестности. – Я должен вам кое-что объяснить.

– И в самом деле, – ответил Себастьяно. Хотя его голос звучал уверенно, он не мог скрыть своего напряжения.

– Вам двоим здесь предстоит задание.

– Это и так было ясно. И какое же?

– Этого я не могу вам сказать.

О, проклятье! Это было одно из тех заданий, при которых наперёд не знаешь, о чём идёт речь, поскольку был лишь один шанс вообще выполнить его. Другими словами: здесь должно будет произойти что-то очень неприятное, и наш долг с Себастьяно – предотвратить это. В противном случае будущее изменится в решительно худшую сторону. В самом худшем случае город целиком превратится в развалины и пепел, как это уже однажды чуть не произошло с Венецией и Парижем, если бы мы в нужное время не сделали то, что надо.

Для успеха тех наших миссий было существенно важно, чтобы мы не знали, какое именно событие нам следовало предотвратить. Казалось, существовало некое взаимодействие между интуицией и действительностью, и события развивались скорее к худшему, если мы слишком много узнавали о негативных первопричинах. Себастьяно однажды пробовал объяснить мне принцип, но, поскольку при этом он прибегал к таким понятиям, как детерминизм, предопределение и самоисполняющееся пророчество, я мало чего поняла.

– И насколько всё плохо? – спросил Себастьяно.

– Очень плохо. Нам придётся действовать на нескольких уровнях времени, поэтому я не могу остаться здесь. Вы двое будете предоставлены сами себе. Я вернусь, как только смогу, но до этого вы должны будете обходиться без меня.

– Какие-нибудь рекомендации, с чего нам начать?

– У вас есть дом и подходящая идентичность. Кто вы такие и как вас зовут, вы уже услышали. Обо всём за вас уже позаботились.

– А чуть поточнее?

– Я оставил вам несколько записок.

– И где они? И что в них написано? – спросила я с нарастающей паникой.

– Всё узнаете. Если я вам скажу слишком много, вся миссия будет поставлена на карту. Что произойдёт, то произойдёт, и если нам повезёт, вы сделаете из этого правильные выводы. Я надеюсь , что сделаете.

Больше, чем эти таинственные намёки, он явно не хотел нам сообщать. Он слегка присвистнул, и из-за угла появился человек, который при ближайшем рассмотрении оказался рыжеволосым курьером Джерри.

– Можно начинать, – без предисловий оповестил нас этот мальчишка.

– Что начинать? – тупо осведомилась я.

– Поездку, – ответил Джерри. – В экипаже. Он стоит за углом. Я отвезу вас на Гросвенор-сквер.

Я с тревогой повернулась к Хосе, но на том месте, где он только что стоял, уже никого не было. Ночь поглотила его, словно какую-нибудь тень.

* * *

Это был уже другой экипаж, не тот, что в предыдущий раз. Он был покрыт чёрным лаком и запряжён парой вороных самого благородного вида. Кичливый герб украшал наружную стенку, и, когда я спросила Джерри о его значении, он объяснил, что это наш фамильный герб. Фоскери, как мы узнали далее, были старым коренным лондонским семейством с дворянскими имениями в Вест-Индии.

– Вест-Индия? – озадаченно переспросила я. – А почему?

– Ну, потому что оттуда привозят сахар. С плантаций. Вы и ваш брат родом как раз с такого сахарного острова.

– Видимо, он хочет сказать, что мы что-то вроде сахарных баронов, – сказал мне Себастьяно.

Я сочла, что это немного слишком, но Джерри заверил нас, что так нужно, чтобы снабдить нас подходящим фоном, и что это нам ещё не раз пригодится. Для чего, он тоже не знал, но, мол, мы наверняка скоро и сами всё поймём.

Хосе сочинил для нас весьма яркую легенду (и наверняка распространил её по всему городу при помощи своих загадочных магических трюков), а Джерри донёс до нас подробности.

– Кое-что из этого я придумал сам, – гордо заявил он. – Например, что у вас есть чёрные рабы, которые работают на ваших сахарных плантациях.

– Я ненавижу рабовладение, – возразила я, но Джерри это нисколько не смутило, судя по всему.

– И почему же мы вернулись из Вест-Индии в Англию? – спросил у него Себастьяно.

– Вы хотите выдать сестру замуж. За человека, у которого достаточно денег и хорошая родословная. И сами тоже хотите подыскать себе невесту.

– Не знаю, не знаю, нравится ли мне это, – медленно произнесла я. – Это тоже была твоя идея, Джерри?

Джерри кивнул с сияющими глазами и открыл дверцу кареты, предупредительно подавая мне руку, чтобы помочь сесть в экипаж:

– Прошу вас, миледи.

Я поднялась в карету, и Себастьяно последовал за мной.

– Ну что, круто? – сказала я после того, как Джерри закрыл дверцу экипажа снаружи. – У нас есть фамильный герб.

– А ещё дом на Гросвенор-сквер и плантации на Антильских островах, – добавил Себастьяно, когда карета рывком пришла в движение.

– А я думала, что плантации в Индии.

– Нет, в Вест- Индии. На вест-индских островах, если быть точным. А они расположены вообще не в Индии, а в Атлантике у американского побережья. Когда Колумб прибыл туда в своей исследовательской экспедиции, он думал, что открыл морской путь в Индию, из этой ошибки и возникло название Вест-Индия. На самом деле он открыл Карибские острова. Кубу, Ямайку, Гаити и так далее.

Ага. Ещё дополнительные знания.

– Мы с тобой происходим, вероятно, с Барбадоса, – продолжал Себастьяно. – Он с шестнадцатого века принадлежал Содружеству. Если тебя кто-то спросит, то мы жили на Барбадосе.

Меня больше занимал другой вопрос:

– У этого Джерри богатая фантазия. Я и впрямь хотела бы знать, как он пришёл к мысли, что ты хочешь подыскать себе невесту.

– А ты спроси у него.

– И спрошу непременно.

Карета грохотала по ночному Вестминстеру в сторону Мейфэра по широким, освещённым фонарями улицам, мимо основательных городских домов и господских имений, обнесённых каменными оградами. Эти декорации казались мне нереальными, знакомыми, но всё-таки совсем другими. Лондон двухвековой давности всё-таки сильно отличался от современного уже одним тем, что не было ни автомобилей, ни автобусов, и весь шум уличного движения создавался лишь парой проезжающих мимо единичных экипажей и повозок.

После короткой поездки мы очутились на просторной площади. Жилые дома группировались вокруг маленького сквера, окружённого кованой решёткой. Я попыталась игнорировать слабый зуд, который давал о себе знать у меня в затылке. Кто-то прятался в глубине за кустами? Может, уличный разбойник, который следил за нами и оценивал свои шансы?

Карета остановилась перед домом аристократического вида с портиком в виде колоннады. Фонарь, украшенный старинными арабесками у входа, отбрасывал на фасад слабый свет. Джерри открыл нам дверцу, и мы вышли из кареты. В то же мгновение кто-то распахнул дверь дома, и в жёлтом свете фонаря возникли очертания мужской фигуры. Дело выглядело так, что нас тут поджидали.

– Кто это? – шёпотом спросила я у Себастьяно.

– Понятия не имею. Кто это, Джерри?

– Мистер Фицджон.

– А кто такой мистер Фицджон?

– Ну, дворецкий, кто же ещё.

* * *

Дворецкому было около сорока, одет он был в благородный чёрный костюм. Тёмные волосы напомажены и гладко причёсаны. Аккуратно подстриженные бакенбарды и печальные глаза. Выражение лица и весь его облик настраивали на меланхолический лад. Он бы хорошо смотрелся в качестве похоронного агента.

– Позвольте мне сказать вам «добро пожаловать» в дом Фоскери. – Ни тени улыбки не мелькнуло в уголках его губ, когда он, завершив сию словесную конструкцию, поклонился передо мной и Себастьяно. Вышколенным движением он помог мне снять плащ и принял также жакет Себастьяно. Зуд у меня в затылке прекратился, значит, это опять была ложная тревога.

Я осмотрелась под сильным впечатлением. Дом Фоскери. С ума сойти! Мы тут владели домом, который носил нашу фамилию! (Ну да, вообще-то лишь фамилию Себастьяно, но было лишь вопросом времени, когда мы будем носить одну фамилию, ведь однажды он гарантированно сделает мне предложение.)

– Я тогда пойду поставлю карету в сарай, – сказал Джерри.

Мистер Фицджон бросил ему монету:

– За твои старания.

– Большое спасибо, Джерри, – добавила я.

Мы последовали за мистером Фицджоном во входной холл, стены которого были обшиты благородным деревом. Хотела бы я знать, как выглядел каретный сарай, а также меня горячо интересовало, был ли мистер Фицджон посвящён во всё это дело, но это были лишь два из приблизительно тысячи открытых вопросов, которые сжигали мне душу.

Себастьяно, к счастью, тут же задал некоторые из них.

– Как вы попали на эту должность, мистер Фицджон?

Мистер Фицджон, кажется, был удивлён:

– Меня наняли. Ваш поручитель, мистер Скотт.

Я откашлялась и включила глупенькую блондинку, что мне в данном случае нетрудно было сделать.

– Ты мне ничего не говорил про мистера Скотта, – обратилась я к Себастьяно. – Кто он и что он делает?

Себастьяно умел притворяться не хуже меня. Он сделал скучающий вид и махнул рукой в сторону мистера Фицджона:

– Объясните ей.

– Конечно, милорд. – Мистер Фицджон послушно повернулся ко мне: – Мистер Скотт – это дедушка Джерри, – сообщил он мне таким тоном, будто говорил с маленьким ребёнком. – У него есть книжный магазин на Бонд-стрит. В качестве поручителя его светлости он проделал все приготовления, чтобы во время вашего пребывания в Лондоне вы ни в чём не знали недостатка. Сюда входит также наём необходимого персонала и прочие нужды. – Губы мистера Фицджона слегка растянулись, что, вероятно, могло означать улыбку. – Позвольте мне выразить надежду, что в этом доме вы найдёте всё в том виде, в каком вы это себе представляли. После вашей жизни в тропиках, надеюсь, вы здесь ни в чём не будете испытывать нехватки.

О нехватке здесь ничто не напоминало, скорее об избытке. В настенных канделябрах горели ароматные свечи из пчелиного воска, погружая всю обстановку в живописный свет. Картины, написанные маслом и вставленные в дорогие рамы, огромные напольные часы, тяжёлые занавесы из бархата, полированный мраморный пол – я чувствовала себя как в телесериале «Аббатство Даунтон», только на сто лет раньше. Недоставало только служанки.

Как раз в ту секунду, когда я об этом подумала, открылась дверь, и появилась женщина. Она была приблизительно тех же лет, что и дворецкий, на ней был накрахмаленный фартук, надетый на серое платье до щиколоток. Волосы были строго зачёсаны назад и покрыты таким же накрахмаленным чепцом. Со своим худым телом и скорбным лицом она выглядела так, будто не находила никакого удовольствия в жизни.

– Это моя супруга, – сказал мистер Фицджон. – Она будет служить вам в качестве экономки. Пенелопа, пожалуйста, проводи господ наверх в их покои.

Миссис Фицджон сделала книксен, отчего мне стало неловко, ведь она была чуть не вдвое старше меня. Но самой ей это казалось совершенно нормальным, так что я предпочла промолчать. Она взяла подсвечник с полки на стене и повела нас вверх по лестнице на второй этаж, где от коридора, устланного ковровой дорожкой, расходилось несколько высоких двустворчатых дверей.

– Комната для господина. – Она открыла двери в просторную комнату с камином и кожаными креслами. После того как она зажгла вокруг настенные лампы, мы смогли всем как следует полюбоваться. Эта комната одновременно могла служить и кабинетом, потому что в ней стояли внушительных размеров письменный стол красного дерева и огромный шкаф-бюро. На приставном столике красовался глобус, а на стенах висели географические карты и тщательно обрамлённые гравюры.

Тут же мы перешли в другую комнату.

– Утренняя комната для миледи.

Круто. Я и не знала, что бывают утренние комнаты. Здесь пребывают после пробуждения? Так или иначе, здесь было очень мило, шёлковые обои в голубую и золотую полоску, изящные кресла и столики и секретер для письма, который выглядел скорее декоративно, чем практично.

Следуя за миссис Фитцджон в наши спальни и гардеробные, мы узнали от неё, что – само собой разумеется – на первом этаже располагался представительного вида салон для приёмов, на случай если мы пожелаем приветствовать наших гостей в более пышной обстановке. Кроме того, были ещё библиотека, праздничный зал, комната для завтрака и просторная столовая.

– Спальные покои для вашей светлости, – сказала миссис Фитцджон, открывая очередную дверь. То была просторная квадратная комната с гигантской столбовой кроватью и ширмой в арабском стиле. К спальне примыкала гардеробная, тесно увешанная одеждой. На штангах висели камзолы всевозможных расцветок, на полках стопками лежали отглаженные рубашки и брюки, не говоря уже о тщательно выставленных в ряд башмаках и сапогах. Вдобавок к ним был большой выбор накидок, галстуков, шляп, перчаток, ремней, шарфов, пряжек и гамаш, всё гарантированно очень модное и дорогое. И прежде всего новенькое, с иголочки. Ни один предмет одежды ни разу не был никем надет. Здесь в избытке было всё, что могло потребоваться мужчине высшего света в 1813 году. Была даже полочка с выбором эмалированных табакерок для нюхательного табака.

– У меня в голове не укладывается, – пробормотал Себастьяно, но так тихо, что слышала только я.

– Надеюсь, всё по вкусу вашей светлости, – с озабоченностью высказалась миссис Фицджон. Возможно, она всё-таки услышала его слова.

Его светлость поспешил заверить её, что всё превосходно, после чего она снова сделала книксен – нервирующий обычай, к которому мне следовало как можно скорее привыкнуть, если уж я хочу казаться убедительной в роли рабовладелицы.

После этого нас провели в ванную комнату – облицованный деревом чулан, который хотя и был оборудован по старинке, но уже содержал несколько удивительных и приятных технических новшеств. Там был настоящий умывальник из фарфора и просторная оцинкованная ванна, и если я не обманывалась насчёт чугунной штуки рядом, то речь шла о печке для согревания воды.

– Очень красиво, – обрадовалась я.

Потом нам показали спальню миледи, мечту в белом и голубом тонах. Лаковая мебель с гнутыми ножками, шёлковые обои с рисунком в цветочек, хрустальные настенные светильники – всё просто убивало своей роскошью. Едва опомнившись после созерцания надкроватного полога, украшенного розовой бархатной отделкой, я увидела туалетный столик, уставленный сплошными тиглями, пудреницами, шкатулками и флаконами.

– Ах ты, боже ж ты мой, – я даже растерялась. – Неужто и об этом позаботился мистер Скотт?

Миссис Фицджон улыбнулась несколько напряжённо, как будто я позволила себе неуместную шутку.

– О нет, конечно же, нет. Всё это закупила леди Уинтерботтом.

Я уже силилась сообразить, кем же могла быть эта самая леди, но тут миссис Фицджон продолжила:

– Она по поручению мистера Скотта закупила всё это оснащение как для вас, так и для его светлости. – Она сделала приглашающий жест подсвечником в сторону боковой двери: – Если миледи будет угодно заглянуть в гардеробную…

Естественно, миледи было угодно – и она не успевала закрывать рот после того, как миссис Фицджон распахнула дверь в проходной платяной шкаф, который мог бы восхитить целые толпы девушек из этой эпохи, повернутых на тряпках. Тут висели платья за платьями и поверх платьев, по меньшей мере пара дюжин. Большинство были выдержаны в белых или нежных пастельных тонах. Было и несколько более основательных одеяний скромного коричневого или тёмно-зелёного цвета, сшитых из плотной ткани и носящих несколько спортивный характер; предположительно для охотничьих пикников или верховой езды. Во время нашего первого пребывания в лондонском прошлом несколько дней назад я видела в Гайд-парке нескольких женщин, проезжавших мимо в дамском седле. В нечто такое они и были одеты. Все остальные платья в этой гардеробной были из тонкой ткани – главным образом из муслина или батиста, – но зато украшенные всевозможной мишурой. Отовсюду выглядывали оборки, рукавчики и вырезы с вышивкой, расшитые бисером или с кружевной отделкой. Должно быть, ради всего этого великолепия целым батальонам портних приходилось колоть себе пальцы до крови.

Кроме того, я углядела как минимум четыре пальто – одно мятно-зелёного цвета, одно солнечно-жёлтого, одно голубого и одно абрикосового.

– Прямо как весной, – сказал Себастьяно. Это звучало наполовину шутливо, наполовину восторженно.

– Да, – ответила я рассеянно, не в силах отвести взгляда от полки со шляпными коробками. Я готова была держать пари, что их содержимое в точности подогнано по цвету к этим пальто. На другой полке была обувь – по нескольку пар на любую погоду и любое занятие. Тонкие светлые шёлковые балетки, элегантные штиблеты на шнуровке с маленькими круглыми каблучками или – требующие особой сноровки – плоские сандалии с длинными ремешками-завязками, почти как у римских гладиаторов. Ах да, и не забыть про сумочки. В этом я не очень разбиралась, но предположительно здесь содержался весь Kelly Bags той эпохи, только разве что это были не настоящие сумочки, а котомки на верёвочках, которые носили на локте и называли ретикюль или помпадур. Я обежала взглядом весь ассортимент, украшенный бантиками, кисточками, позументами и перламутром. После десятой сумочки я перестала считать и бессильно повернулась к миссис Фицджон, потому что та как раз что-то говорила.

– Извините, – сказала я. – Вы что-то говорили, я прослушала.

– Камеристка, которую леди Уинтерботтом для вас подыскала, придёт только завтра, – терпеливо повторила миссис Фицджон. – Леди Уинтерботтом хотела представить её вам лично и, кроме того, хотела удостовериться в том, что своим подбором гардероба угодила вашему вкусу. Само собой разумеется, что до прихода камеристки я в любую минуту к вашим услугам, если вам что-то понадобится. – Она указала на шкаф у стены: – В этом шкафу бельё миледи. – Она бросила в сторону Себастьяно застенчивый взгляд и добавила: – Его светлость, конечно, не захочет его осматривать.

Ага. Итак, внутри было нижнее бельё. Не предназначенное для глаз мужчины. Тем более для глаз его светлости, который должен принимать во внимание чувствительность его младшей сестры.

– Я взгляну на бельё позже, – сообщила я миссис Фицджон.

– Как будет угодно миледи.

Себастьяно извлёк свои карманные часы.

– Уже почти час. Леди Анна и я устали с дороги. Мы сейчас же ляжем спать.

– Разумеется. Если нужно помочь миледи раздеться, то я могу…

Я с благодарностью отказалась, после чего миссис Фицджон хотела удалиться.

– А где располагаются спальни у вас и вашего супруга? – осведомился Себастьяно, когда она была уже в дверях.

– Двумя этажами выше. Разумеется, мы пользуемся только чёрной лестницей. И в ваши покои входим только по вашему вызову. – Она указала на кисточку звонка у двери: – В любой момент вы можете позвонить.

– А ещё кто-нибудь живёт в доме?

Миссис Фицджон отрицательно помотала головой:

– Повариха и кухарки приходят только днём, горничные и лакей тоже. Что же касается камеристки, то вы сами должны решить, где ей разместиться. Под крышей есть несколько свободных помещений для прислуги.

– Об этом мы подумаем завтра, – сказал Себастьяно. – Спокойной ночи, миссис Фицджон.

– Спокойной ночи, милорд. Миледи. – Сделав последний книксен, миссис Фицджон покинула комнату.

Я со вздохом опустилась на кровать. Одеяло и подушки были пуховые, а постельное бельё из камчатной ткани немного пахло лавандой. Лежишь словно на облаке. Я готова была тут же уснуть.

Откуда-то издалека донёсся бой часов, и я вдруг почувствовала жуткую усталость, хотя встала лишь несколько часов назад. После прыжка во времени иногда чувствуешь себя как после долгого полёта на самолёте – остаётся своего рода джетлаг. Я потянулась и как следует зевнула.

Себастьяно сел на край моей кровати:

– Ты не против?

– Не против этой комнаты и всех этих нарядов? Это немного как в домике Барби. Кровать с пологом, яркие наряды. – Я улыбнулась ему: – Но ты выглядишь определённо лучше Кена. Он казался мне глуповатым, даже когда я ещё играла в куклы.

– Спасибо. Но я имел в виду, вообще-то, скорее всю эту высокосветскую господскую обстановку.

– Но мы не в первый раз играем роли в таких заданиях.

– Да, но не с таким помпезным фоном. Ты же знаешь, какой обычно экономный у нас Хосе. На сей раз он потратил целое состояние. Дворецкий, экономка, толпа прислуги… и собственный дом. И если я правильно понял, есть даже конюшня с выездом, по крайней мере с одной каретой. Всё это однозначно на порядок больше, чем обычно.

– А Хосе тебе что-нибудь рассказывал про этого мистера Скотта? – спросила я. – Или про леди Уинтерботтом?

– Ни о том, ни о другой. На сей раз у нас почти никакой информации. Да вовсе никакой. И это меня беспокоит.

При этом он облёк в слова то, что занимало и меня всё это время. Что-то в этом задании было совсем иначе, чем обычно, и внешняя обстановка была лишь частью отличия.

Себастьяно встал с кровати и направился к двери.

– Я думаю, они в одной из наших комнат.

– Что именно?

– Записки Хосе. Нам надо их найти.

– Погоди. Я с тобой. – Я встала с кровати и пошла за ним в соседнюю – так называемую утреннюю – комнату. Он откинул крышку секретера и обыскал все ячейки внутри.

– Что-нибудь нашёл? – спросила я, роясь в узком комоде у стены. Но и там не нашла ничего, кроме свечей и стопки тонких белых носовых платков с вышитой монограммой «А» – значит, Анна.

– Бумага ручной выделки, – перечислял Себастьяно. – Перья для письма, чернила и промокательный песок. И печать с нашим гербом.

Мы продолжали поиск в рабочем кабинете хозяина дома. Себастьяно обыскивал письменный стол, а я – книжные шкафы.

– Здесь ничего нет, – с раздражением сказал он. – Только письменные принадлежности и всякие журналы про ездовых лошадей, корабли и французскую мужскую моду. – Он открыл боковую дверцу. – Ах, и графин с хересом самого благородного вида. И к нему стаканы.

– А у меня здесь полное издание Британской энциклопедии . – Я с благоговением взяла один из томов и погладила переплёт. – С золотым обрезом. – Я с любопытством разглядывала и другие книги в нижних отделах шкафа и вынула один из романов.

– Невероятно! Ты только взгляни! – Я взволнованно показала ему раскрытую книгу: – Это первое издание! Вышло в этом году! Непостижимо! – Я страстно прижала роман к груди, потом поднесла его к носу и вдохнула запах бумаги. Ещё пахло типографской краской, которой этот шедевр был увековечен между обложками. У меня слёзы выступили на глазах, когда я подумала о том, как писательница боролась за то, чтобы вывести роман на рынок. Сколько лет ей пришлось ждать, когда книга, наконец, будет издана, и это несмотря на незабываемо прекрасную историю!

– И чей это роман? – спросил Себастьяно. Он налил нам в два стакана хереса и разглядывал меня с любящей снисходительностью. – Погоди, не говори, дай я угадаю. Джейн Остин.

Я с восторгом кивнула:

– « Гордость и предубеждение»! А больше ничего у неё не припомнишь? – Я эйфорически листала книгу.

Он подошёл ко мне, сунул мне в руку стакан с хересом, взял меня за подбородок и нежно поцеловал:

– Я тебе уже говорил, что ты неповторима?

Я осторожно пригубила хереса.

– Иными словами, ты хочешь сказать, что я фрик, для которого старинные книги важнее шмоток и обуви?

– Нет, я хочу сказать, что ты очень аппетитно выглядишь, когда радуешься книгам. Лучше этого вида нет ничего, честно.

– Это ты меня ещё не видел в том нижнем белье, которое я предвкушаю в моей гардеробной.

– Мы можем сейчас же наверстать упущенное, – тут же предложил он.

– Не забывай, что мы брат и сестра, а у дома наверняка есть глаза и уши.

– Фицджоны живут в мансарде и придут только по нашему звонку, – напомнил Себастьяно. – И пользуются они только чёрной лестницей. – Он прижался губами к одному чувствительному месту у меня под правым ухом. – Я могу посмотреть, какое мужское бельё поджидает меня в моей гардеробной, и тогда мы могли бы устроить модное дефиле при свечах.

– Хм, – расстроилась я. – Ты только посмотри! – продолжала я с негодованием. – На титульном листе даже нет её имени! Только «от автора романа « Разум и чувство» . Это была книга Джейн Остин, вышедшая в свет раньше. Но « Гордость и предубеждение» была написана раньше. Вот только её опубликовали лишь после того, как Остин прославилась с « Разумом и чувством».

– Да, жизнь порой несправедлива, даже к успешным авторам. Но так или иначе мистер Дарси всё-таки увидел свет и за двести лет своего существования растопил миллионы женских сердец. – Себастьяно опять поцеловал меня, на сей раз настойчивее. – Ну, как смотришь на мою идею? – Он перешёл на итальянский, отчего у меня всегда слегка подламывались колени. Когда мы разговаривали, мы часто переходили с немецкого на английский или итальянский и обратно, в зависимости от того, где находились, но в минуты нежности или страсти итальянский просто подходил лучше всего.

– Но мы же собирались искать записки, – напомнила я, но это прозвучало не очень убедительно. Честно говоря, мне очень хотелось устроить модное дефиле при свечах.

– Я думаю, одну из них мы только что нашли, – Себастьяно и сам был поражён. Он нагнулся и поднял с пола сложенный вдвое лист бумаги, должно быть, выпавший из « Гордости и предубеждения», когда я жадно её перелистывала.

Он развернул листок.

– Хосе тебя знает очень хорошо. Как видно, он ничуть не сомневался, что ты сейчас же набросишься на эту книгу.

– Ну, да, я ему как-то рассказывала, что я фанатка Джейн Остин. И что он пишет? – Я заглянула ему через плечо. – О, боже мой, да это более чем скупо!

– И кроме того, сильно зашифровано. – Себастьяно с серьёзным лицом пробежал короткие и на первый взгляд бессвязные заметки, оставленные нам Хосе. Прочитать их можно было быстро – и это невзирая на его катастрофически неразборчивый почерк.

Не упускать из виду: мистер Стивенсон и мистер Тёрнер.

Важно: мистер Скотт.

Использовать общественные поводы – как можно больше. Встречать влиятельных людей и толковать знаки.

– Ну круто, – скептически заметила я. – Это нам суперски поможет.

– По крайней мере, мы знаем, с чего нам начинать, – сказал Себастьяно.

– И с чего? Найти этого мистера Скотта?

– Нет, это мы сделаем завтра. Я думаю скорее об общественных поводах. С ними мы можем начать прямо сейчас.

– Сейчас? Среди ночи?

– О, я думаю, и в эту эпоху есть множество клубов, где и после полуночи много чего происходит. Но прямо сейчас я думаю скорее о чём-то вроде маленькой частной вечеринки. Совсем неподалёку, в твоей гардеробной. Что ты думаешь на сей счёт, piccina ? – Он поцеловал меня в кончик носа. – Прихватим с собой херес и запрёмся изнутри.

Меня не пришлось уговаривать.

* * *

Ночью мне опять снилось падение в бездонную шахту. Я падала и падала, а глубоко внизу меня подстерегало безымянное зло, которое питалось временем. Оно заглатывало минуты и часы с такой же ненасытностью, как дни и годы. Целых эонов ему было мало, он хотел получить всё. Его алчность не знала границ, его тёмная глотка всасывала ход времени и уничтожала при этом всё живое.

Странные картины летали вокруг меня, они расцветали как цветы, но снова исчезали, прежде чем я успевала их рассмотреть. Мне оставались лишь чувства, догадки и страхи, настолько далёкие от твёрдого знания, как Земля от центра галактики.

– Теперь ты видишь, с кем мы сражаемся? – прошептал мне чей-то голос из Ниоткуда. – Мы должны его остановить, пока он не поглотил всё.

Задыхаясь, я очнулась из сна и, ничего не понимая, таращилась в сумерки, которые меня окружали. Прошло несколько секунд, прежде чем я сориентировалась. Я сидела одна в моей Барби-кровати с пологом, в 1813 году. Себастьяно своевременно удалился в свою собственную спальню в соседней комнате. После нашего маленького показа мод мы пришли к единому мнению, что нам лучше спать отдельно, потому что мы не могли рисковать своей маскировкой.

Через щёлку в занавесках проникал мутный свет. Я с трудом выбралась из кровати и пошлёпала по комнате к окну, чтобы выглянуть на улицу. Небо было завешено тучами, а площадь стояла в тумане, однако внизу на улице уже царило оживлённое движение. Я видела множество служанок с корзинами, работника с тяжёлым мешком на спине, двух всадников в униформе, повозку с ящиками и бочками. Правда, я понятия не имела, который час, но в любом случае уже было можно вставать.

В гардеробной я нашла себе вышитый халат, который приметила ещё ночью. Я снова прибрала нижнее бельё, раскиданное всюду по комнате, сплошь греховно прозрачные вещицы из тонкого батиста. Только корсет был сшит из более плотной ткани, при этом выглядел он не особенно целомудренно, когда несколько часов назад я примеряла его с помощью Себастьяно. Он шнуровался на спине, превращая фигуру в подобие песочных часов, и крепко воздвигал вверх бюст. Себастьяно заметил, что такую штуку я могла бы спокойно надевать почаще, но эту услугу я гарантированно не смогла бы ему оказать, потому что не могла в ней как следует дышать.

Я засунула корсет вместе с остальными вещами в шкаф и задумалась, кто такая эта леди Уинтерботтом. В любом случае у неё хороший вкус и развитое чувство моды, поскольку при выборе одежды она ценила скорее стильный дизайн, чем износоустойчивость или удобный крой.

Выйдя в коридор, я прислушалась. Снизу были слышны звуки – должно быть, миссис Фицджон или кто-то ещё готовил завтрак. И, вероятно, те люди, что приходили работать по дому днём, уже приступили к службе. Дом был большой, по моей оценке, мы пока осмотрели не больше его четверти.

Тихо и без стука я открыла дверь в спальню Себастьяно, но его там не оказалось. И в чулане ванной тоже. К моему удивлению, на умывальнике стоял большой кувшин с тёплой водой и наготове лежали несколько полотенец. Была даже свежая зубная щётка в стакане, крутая старинная вещь с ручкой из слоновой кости, а рядом подходящая баночка с зубным порошком. При помощи небольшого количества воды можно было получить из этого порошка мало-мальски пригодную зубную пасту, пусть по вкусу она больше походила на мел, чем на Колгейт.

Я быстро умылась, потом вернулась в свою комнату и надела первое попавшееся платье, в тон ему голубую накидку в крапинку, которая прилично прикрывала своей кружевной вставкой вырез платья. Правда, мой наряд походил на ночную рубашку, но в принципе эти тонкие, с завышенной талией платья в стиле ампир все походили на ночные рубашки.

При помощи расчёски и средств на туалетном столике я пригладила свою длинную гриву и сделала обычную причёску, с которой до сих пор обошла все возможные эпохи: на затылке туго заплетённая коса, которую я связала кружевной лентой, которых здесь лежало много. Вообще-то они были задуманы как украшение для шеи, но я находила, что в волосах они выглядели лучше.

Когда я спустилась вниз, часы пробили восемь, тем самым сняв вопрос о том, который час. Вполне нормальное время, чтобы начать день.

В холле мне встретился мистер Фицджон.

Он остановился и сделал поклон, полный достоинства. Его лицо при дневном свете выглядело таким же меланхоличным, как и ночью, но волосы оказались менее чёрными, чем я полагала, и были пронизаны лёгкой сединой. Одет он был в превосходно подобранный ансамбль из тёмного жакета, полосатой жилетки и брюк до колена.

– Доброе утро, миледи.

Я величественно кивнула, поскольку рабовладелица с Антильских островов не церемонится с прислугой. В качестве наследницы Рэйнбоу Фолз, то есть Радужных Водопадов (я подумала, что это превосходное название для плантаций сахарного тростника на Барбадосе), меня, разумеется, сызмальства окружали слуги, не считая рабов на плантации. Себастьяно ещё ночью предупредил меня, чтобы я не вздумала вести себя с персоналом по-приятельски, хотя это показалось мне слегка преувеличенным. Да ещё и невежливым. Не считая того, что мне стоило большого труда придерживаться этого правила, что я тут же и обнаружила.

– Я надеюсь, вы хорошо отдохнули, – дружелюбно сказал мистер Фицджон.

– Спасибо, – вырвалось у меня. – Я спала чудесно. Кровать фантастически мягкая.

В правом уголке рта мистера Фицджона что-то на мгновение дрогнуло, но если не считать этого, его мина не выказала никакого движения.

– Это чрезвычайно радует меня, миледи. Его светлость, кстати, встал вовремя и уже находится в комнате для завтрака. Не будет ли вам угодно следовать за мной?

Я последовала с удовольствием, потому что соблазнительно пахло свежим кофе.

Комната для завтрака была обставлена тяжёлой тёмной мебелью в колониальном стиле. В середине помещения стоял стол, за которым легко уместились бы десять человек. Себастьяно одиноко сидел во главе стола за развёрнутой газетой. Когда я вошла, он отложил газету и встал.

– А, это ты. Как спала? – Он галантно пододвинул мне стул. Я величественно поблагодарила его и опустилась на стул как истинная леди.

– Желает ли миледи кофе, какао или чай? – спросил мистер Фицджон.

– Кофе, пожалуйста, – ответила я, а в это время из какого-то угла подоспела служанка и налила мне кофе из серебряного кувшинчика в фарфоровую чашечку, такую тоненькую, что тёмный напиток просвечивал сквозь её стенки.

На заднем плане ждал мистер Фицджон.

– Что прикажете принести вам из кухни, миледи?

– Я не знаю. А что там есть?

– Мы можем поджарить бифштекс или ветчину. И свежие почки.

– Лучше не надо! – с содроганием отвергла я.

– Ну, тогда остаётся то, что сервировано на буфете. – Он сдержанно указал на гигантский стол, перегруженный всевозможными закусками для завтрака: выпечка, сливочное масло, конфитюры, ветчина, блины, холодный ростбиф – столько человеку не съесть.

– Я просто что-нибудь возьму себе, – сказала я.

Девушка, тоненькая миниатюрная брюнетка, которую мистер Фицджон представил мне как Дженни, стояла у буфета, дисциплинированно сложив ладони. Взгляд её был опущен на строгий белый передник, но она явно была потрясена тем, что я сама беру себе еду. Кажется, знатные дамы этого не делают.

– На нашей плантации Рэйнбоу фолз я тоже всегда так делала, – сказала я, ни к кому персонально не обращаясь. – Потому что не стоит перегибать палку с эксплуатацией своего штата. Я, кстати, против рабовладения. – К этому я решительно добавила: – Мы планируем отпустить наших рабов на свободу. Верно, Себэстшен?

Вообще-то я сказала Себастьяно , но преобразователь автоматически изменил это имя на английскую версию.

– Конечно. – Он отхлебнул кофе, и я увидела, что он пытается спрятать ухмылку. – После того как английский парламент так и так запретил работорговлю, наверняка вскоре выйдет и дополнительный закон, запрещающий держать рабов. Так что это лишь вопрос времени, когда нам придётся перестроиться. – Он повернулся к мистеру Фицджону: – А не могли бы вы распорядиться, чтобы через полчаса подали наш экипаж? Я хотел бы поехать с леди Анной на Бонд-Стрит, чтобы повидать мистера Скотта.

– Конечно, милорд. – Мистер Фицджон коротко поклонился и вышел. Девушка последовала за ним, робко опустив голову, и прикрыла за собой дверь.

Мы остались одни. Себастьяно взял мою руку и поцеловал её:

– Доброе утро, красавица моя. Как ты спала?

– Супер, – сказала я. Про ужасный кошмар я не стала ему рассказывать. – Что мы предпримем сегодня?

– Ты имеешь в виду, сверх того, что мы повидаем этого пресловутого мистера Скотта? – Он пожал плечами и подлил нам кофе. – Мистер Фицджон сказал, что в Лондоне есть несколько клубов, где встречаются по-настоящему важные и всесильные люди. Он сказал, что клубы «Уайт» и «Брук» абсолютно обязательны. Я вижу в этом хорошую возможность познакомиться с влиятельными людьми. Как нам посоветовал Хосе.

– Круто. Тогда заглянем туда.

– Но туда допускаются только мужчины.

Это меня немного рассердило, но так уж был устроен мир в эти старые времена. Никакого равенства. Мнения женщин не спрашивали. Они даже голосовать не могли. Конечно, очень глупо, что я не могла поехать в клубы, на которые с удовольствием бы взглянула.

Но потом мне пришла одна идея.

– Я могла бы посетить мистера Стивенсона и мистера Тёрнера. Хосе велел нам не упускать их из виду. Будет лучше всего, если я просто заеду к тому и другому, посмотрю, что они делают, пока ты осматриваешься в этих своих клубах.

– Но к Стивенсону и Тёрнеру я бы тоже хотел заехать.

– Вот и прекрасно. А что же мне делать, пока ты в клубе? – Я с некоторым подозрением взглянула на него: – А что вообще там делают?

– Да всё, что угодно. Играют в бильярд и в карты, пьют чай.

– Только чай?

– Ну, и бренди, конечно, и херес. Чем-то ведь должны заниматься целыми днями эти богатые аристократы, когда им нечего делать. Вот они и съезжаются в клубы. Которых здесь, кажется, много. Морские и крикетные клубы. Конные клубы. Игровые клубы. Обеденные клубы. И даже бифштекс-клуб. Но Фицджон считает, что «Уайт», «Уоти» и «Брук» – три действительно важных места, где бывают все авторитетные люди.

При слове места перед моим внутренним взором тут же возникли картины, которые придавали понятию мужской клуб совершенно новое значение. Я увидела притон с красными плюшевыми занавесами. Там женщины в чулках на подвязках и в тесных корсажах сновали вокруг денди, сидевших за карточными столами и игравшими на деньги, а перед ними выстраивались целые батареи бутылок виски. Мне пришлось проморгаться, уж больно эта картина напоминала сцену из вестерна, потому что мужчины были в ковбойских шляпах, а у стойки на заднем плане сидел на барном табурете тип, похожий на Кристофа Вальца в Джанго освобождённом . Моя фантазия определённо что-то напутала, но картинка никак не хотела исчезать.

– В любом случае всё это совершенно безобидно, – сказал Себастьяно. – Как у нас в гольф-клубах и яхт-клубах. Я так думаю, что они просто сидят у камина, курят трубки, пьют что-нибудь вместе и говорят о политике.

– Но у меня нет желания сидеть тут без дела в то время, как ты знакомишься с влиятельными людьми, – заявила я.

Он не успел ответить, как в дверь постучали, и мистер Фицджон просунул голову в комнату.

– Я послал лакея в конюшню. Ваш экипаж сейчас будет подан, милорд. – Он подошёл к столу с маленьким серебряным подносом, на котором лежал сложенный листок бумаги. – Если позволите, милорд. Только что к вам прибыли посетители. Леди Ифигения Уинтерботтом и её кузен лорд Реджинальд Каслторп просят позволения нанести вам визит вежливости.

Себастьяно бросил на меня вопросительный взгляд, и я горячо закивала. Леди Ифигения! Это и была та женщина, которая позаботилась о содержимом моей гардеробной. Я горела нетерпением познакомиться с ней.

– Проводите господ в комнату для приёмов, мистер Фицджон, – попросил Себастьяно. – Мы сейчас придём.

Комната для приёмов представляла собой просторное помещение, выдержанное в синем и золотом цветах, с витиеватыми бархатными диванчиками и импозантным мраморным камином. Три высоких окна выходили в типичный английский парковый сад, которого я пока ещё не видела. Я успела бросить на него лишь мимолётный взгляд, потому что посетители сразу перетянули всё моё внимание на себя. Леди Ифигения была прямо-таки оглушительно хороша собой, с фиалкового цвета глазами в густых ресницах и локонами цвета воронова крыла, прибранными в модную причёску и так элегантно выбивающимися из-под её шляпки, сидящей набекрень, что невозможно было отнести их растрёпанность на счёт ветра. Улыбка её была такой широкой и ослепительной, что она поневоле вызывала встречную улыбку. Её стройная, но в нужных местах округлая фигура была облачена в чудесное платье цвета лаванды с перламутровыми пуговицами. К платью подходили по цвету перчатки, которые она тотчас стянула с ладоней.

Лорд Каслторп был рослый светловолосый джентльмен с внешностью молодого бога, который, казалось, сошёл прямиком с голливудской ленты. Я безмолвно созерцала сначала его примечательное загорелое лицо, а потом смущённо перевела взгляд ниже, на его безупречно сидящий жилет с шотландским рисунком. При этом я ломала голову, какого же киноактёра он мне напоминает. Тот актёр, должно быть, очень известный, поскольку лицо кажется мне невероятно знакомым.

Пока я размышляла об этом, он с безупречной вежливостью взял на себя задачу представить нам свою кузину.

– Вы должны нас извинить, что мы явились без всякого предупреждения, – сказала леди Уинтерботтом сразу после этого с жемчужной улыбкой, которая выявляла прелестные ямочки у неё на щеках. – Тем более что камеристка, которую я хотела вам представить, прибудет из Дартфорда только сегодня к вечеру. Но мне просто не терпелось немедленно с вами познакомиться, поэтому я заставила старину Реджи меня сопровождать.

Старина Реджи тоже посмеивался, и я увидела, что зубы у него такие же белые и безукоризненные, как у Себастьяно. Я продолжала ломать голову над тем, кого же он мне напоминает.

– Да всё не так, Ифи, – весело сказал он. – Я тоже сгорал от любопытства, как и ты. Если бы ты не предоставила мне удобный предлог сюда явиться, я бы его выдумал сам. – Он одобрительно огляделся: – Очень красивый у вас здесь дом, сэр. Хотя и не сравнится с вашим великолепным имением в Лестершире. Я недавно проезжал мимо него и имел возможность взглянуть со стороны. Мне кажется, ремонтные работы там хорошо продвигаются.

Имение? У нас ещё есть и имение ? В дополнение к плантациям на Барбадосе? Боже мой, да мы и в самом деле настоящие богачи. Я глянула на Себастьяно сбоку как можно более незаметно, но если он и был поражён услышанным, то никак не показал этого.

– У нас пока не было времени этим заняться, – неопределённо высказался он и обозначил лёгкий поклон: – Простите мне мою невежливость. Могу ли я распорядиться, чтобы вам принесли чего-нибудь прохладительного?

Леди Уинтерботтом пожелала себе лимонада, а лорд Каслторп не отказался от хереса. Я же ничего не хотела, у меня в желудке ещё булькал кофе, который здесь походил скорее на сверхкрепкий эспрессо. В следующий раз буду заказывать к нему горячее молоко, тогда его можно будет пить как латте макиато.

Себастьяно позвонил в колокольчик и заказал мистеру Фицджону напитки, а затем мы сели на диваны и принялись болтать. Разговор состоял из того, что леди Ифигения сперва подробно рассказывала, как она добывала весь мой гардероб. Она перечисляла всех портных, модисток, торговцев тканями и белошвеек, с которыми контактировала, а потом назвала ещё с полдюжины сапожников и кошельщиков, пока у меня не закружилась голова от множества имён.

– Я очень надеюсь, что всё в вашем вкусе! – с жаром сказала она. – После того как мистер Скотт передал мне перечень ваших мерок, мне оставалось сделать, как вы уже заметили, только самое необходимое, но вы должны знать, что я выбирала только те вещи, которые я заказала бы и себе.

– Всё превосходно, – ответила я. – Благодарю вас за ваши старания!

Для изготовления мужской одежды она, как бы в передоверии полномочий, мобилизовала своего кузена Реджинальда, и на это лорд Каслторп заметил, что сделанные покупки принесли ему известную славу.

– С тех пор я слыву настоящим денди,  – весело сказал он. – Недавно даже Бо Браммелл спросил у меня, не собираюсь ли я претендовать на его позицию нон- пареля.

Бо Браммелл – это имя было мне знакомо. Этот человек в своё время считался чем-то вроде верховного гуру в делах моды, но что Каслторп имел в виду под нонпарелем? Только я собралась пометить это слово в моём невидимом списочке, как тут же узнала, что это слово происходит из французского и означает «несравненный».

– Вы, кстати, одеты превосходно, этот бутылочно-зелёный камзол, – сказал лорд Каслторп Себастьяно. – Разумеется, он происходит с Савил-Роу. Я тоже заказал себе такой, только на тон светлее.

Мистер Фицджон вошёл с подносом и сервировал напитки, а заодно информировал Себастьяно, что приказал кучеру ждать подле дома, когда его светлость будет готов к выезду.

– Ах ты, боже мой, мы не хотели задерживать вас в ваших делах! – сказал лорд Каслтроп.

– Дела подождут, – поспешно заверил Себастьяно. Он с жадностью впитывал информацию, и как вскоре выяснилось, наши посетители в этом смысле были настоящей сокровищницей. Чтобы незаметно подвести их к нужной теме, Себастьяно чистосердечно заявил, что мы в Лондоне более или менее чужие и понятия не имеем, что тут происходит (разумеется, он выразился гораздо благороднее, он говорил о запутанном многообразии, незнакомых обычаях и о непривычной обстановке ). Как всегда, он превосходно играл свою роль. Каждый тотчас поверил бы, что он – аристократический, но, к сожалению, в общественных вопросах неосведомлённый отпрыск с другого конца света.

– Все институции, места и людей мы знаем самое большее по имени, – говорил он, вымучивая на своём лице выражение сожаления. – Но при этом хотели бы стать частью здешнего общества, ведь в конце концов наши предки родом отсюда.

– О, весь Лондон знает, что всю предыдущую жизнь вы провели в тропиках Вест-Индии, как бы в дикости и вдали от всякой культуры! – воскликнула леди Уинтерботтом. – А ещё и это ужасное кораблекрушение! – Её хорошенькое личико показывало искреннее сострадание, соединённое с решимостью и жаром. – Поэтому мы и приехали, Реджи и я! Чтобы оказать вам поддержку и быть вам полезными во всех делах, касающихся общества!

Кораблекрушение явилось для нас новой загадкой, которую нам следовало позднее разгадать самостоятельно. Похоже, это было частью нашей легенды, о которой мы явно знали не всё. А пока мы удовольствовались той информацией, которую мимоходом ухватили в ходе последующего разговора.

Среди прочего мы узнали, что в клуб нельзя явиться просто с улицы, как в какую-нибудь пивную, даже в том случае, если у тебя правильный гендер. Для этого требовалась рекомендация члена, потому что такой клуб есть сиятельный круг. Конечно, в данном случае это не составляло проблемы, поскольку лорд Каслторп был членом всех важных клубов для почтенных господ и знал практически каждого. Он тут же заявил о готовности поехать с Себастьяно в «Уайт» и ввести его туда. Себастьяно бросил в мою сторону короткий взгляд, который выражал всё: старина Реджи был послан нам самим небом.

То же относилось и к леди Уинтерботтом. Она рассказала нам о нескольких заведениях, куда имеют доступ и дамы, причём список оказался весьма обозримым. Важнее всех, пожалуй, были альмак-балы, куда приходило потанцевать и поболтать избранное общество, то есть все, кто обладал рангом и именем. Но туда приходили только по приглашению, а приглашения исходили исключительно от нескольких строгих дам, зарекомендовавших себя в обществе, и с ними, следовательно, нужно было находиться в добрых отношениях. Леди Уинтерботтом была очень хорошо знакома с двумя из этих дам и заверила меня, что я уже очень скоро буду танцевать там котильон.

Котильон. Это слово мне не пришлось заносить в список, потому что я знала: это танец. Правда, я не имела никакого понятия, как его танцевать. Ифигения сразу пообещала при первой возможности показать мне все его па.

Да и в остальном – к моменту отъезда наших посетителей мы уже были с ними на дружеской ноге. Хотя бы из-за одного того, что мы каким-то образом были связаны родством. Бабушка Ифигении со стороны матери была вторым браком замужем за лордом Фринтоном, а его шурин был внучатым племянником третьего графа Фоскери, чей младший брат некогда эмигрировал на вест-индийский остров.

– Он, должно быть, и был вашим дедушкой, – объявила Ифигения. – Возможно, даже прадедушкой, тут мне надо навести справки поточнее.

После чего Реджинальд счёл, что мы как родственники непременно должны называть друг друга по имени. Мне и Себастьяно нечего было на это возразить, напротив, ибо лежало на поверхности то, что эти двое нам ещё очень могли пригодиться. Себастьяно и Реджинальд условились о встрече во второй половине дня, чтобы вместе отправиться в Уайт-клуб, а мне Ифигения собиралась позже представить камеристку и после этого взять с собой на прогулочную поездку в Гайд-парк, потому что там в это время дня каталось всё женское высшее общество.

– Я могу свести тебя с важнейшими людьми тона, – пообещала она. – Скоро ты почувствуешь себя в городе абсолютно как у себя дома.

С распланированным таким образом днём мы однозначно продвинулись в исполнении нашей задачи, тут мы с Себастьяно сошлись во мнении, распрощавшись с Ифигенией и Реджинальдом.

Расходились мы лишь в вопросе, что означает тон (моё пока что последнее слово в списке незнакомых). Себастьяно считал, что это синоним старых аристократов, тогда как сама я склонна была прочитывать за этим лучшее общество.

Кроме того, Себастьяно полагал, что Реджинальд выглядел в точности так, как Кен-жених, я же полагала, что он скорее похож на Криса Хемсворта – это имя мне всё-таки вспомнилось в конце беседы. На что Себастьяно утверждал, что даже не слышал никогда этого имени. А вот Кена-жениха, поучал он меня, хорошо знают все, даже маленькие дети. Потом, правда, выяснилось, что сам он узнал Кена-жениха совершенно случайно, потому что у его кузины был Кен, и Себастьяно однажды сбрил ему волосы, чтобы посмотреть, вырастут ли новые. Ему пришлось купить кузине на свои карманные деньги нового Кена, а старого ему разрешили забрать себе.

– Поверь мне, я в точности помню его лицо, – сказал он. – Потому что оно оставалось всегда одинаковым, даже после того, как я выместил на нём свой гнев.

– А что ты сделал бедняге Кену?

Об этом он поначалу не хотел мне говорить, но я не отставала и в конце концов узнала, что он вырвал ему руки и фломастером написал на животе: «Давай реви!».

– Руки я ему потом обратно приделал, – рассказал Себастьяно. – А надпись фломастером так и не стёрлась.

Я ждала, когда у меня пройдёт приступ смеха, а потом велела миссис Фицджон принести мне пальто и сумочку, чтобы ехать вместе с Себастьяно к мистеру Скотту.

Джерри встрепенулся из своей дрёмы, когда мы подошли к карете и приветствовали его. Он быстро спрыгнул с облучка.

– Милорд! Миледи! Простите меня, я тут задремал!

– Это пустяки, – сказала я. – Ночь у тебя была такая же короткая, как и у нас.

Ну да, может, и не такая короткая, мысленно поправила я себя, ведь мы с Себастьяно перед тем, как отправиться спать, ещё попробовали себя в качестве моделей, демонстрирующих нижнее бельё.

Джерри распахнул перед нами дверцу. При свете дня было видно, что лицо его усеяно веснушками. Я хотя и знала, что ему уже семнадцать, и даже ломка голоса у него уже была позади, но выглядел он лет на двенадцать. Как мальчишка, которому ещё полагается ходить в школу.

– А это, кстати, Джако, грум.  – Он указал на худого пожилого типа, которого я до сих пор даже не видела, потому что он стоял на запятках кареты. Джако был одет в голубую ливрею, а лицо его было сморщено, как засушенная голова из трофеев индейца. О предназначении грума я могла лишь гадать. А для начала просто внесла его в список новых слов.

Поездка с Гросвенор-сквер на Бонд-стрит длилась недолго, собственно, мы могли бы и пешком дойти, но я к этому моменту уже знала, что благородной даме не пристало просто так разгуливать по городу, это был бы дурной стиль. Она перемещалась либо в карете, либо на коне (само собой разумеется, в подходящем костюме для верховой езды и в дамском седле), либо заказывала себе паланкин или стул-носилки, даже если ей надо было отправиться совсем недалеко. Конечно, ей дозволялось и пешком ходить, если она хотела погулять или сделать покупки, но лишь в определённом окружении, в определённое время дня и уж ни в коем случае не без сопровождения слуги или члена семьи.

Книжный магазин мистера Скотта находился на первом этаже солидного каменного дома. Ко входу вели три ступеньки крыльца, на двери висел старомодный колокольчик, а в двух узких высоких витринах были выставлены книги, к моему восхищению – и книги Джейн Остин и лорда Байрона. Джерри вежливо открыл дверь магазина и держал её передо мной и Себастьяно, пока грум поднимался на облучок. Так я и выяснила, что было его работой: кто-то же должен был присматривать за лошадьми, в конце концов ведь у кареты нет ключа зажигания, который можно вынуть, а на коня не положишь парковочный талон.

Кроме того, теперь я знала, что представляет собой каретный сарай: что-то вроде гаража для кареты, рядом со стойлами для лошадей. По-настоящему богатые люди имели собственный выезд, а Фоскери – то есть я и Себастьяно – явно принадлежали к этому сиятельному кругу. Реджинальд упомянул об этом вскользь, а мы приняли к сведению: «Чертовски хорошие лошади у тебя в конюшне, Себэстшен. Особенно пара серых! Нам придётся скоро выезжать верхом. Или ехать на фаэтоне – элегантная повозка! Тебе надо позаботиться, чтобы на все случаи у тебя в каретном сарае стояли разные экипажи!»

Книжный магазин представлял собой сплошные джунгли из стеллажей, которые со всех сторон выступали внутрь помещения, так что среди них приходилось лавировать как в слаломе.

– Дед, мы здесь! – крикнул Джерри.

– Сейчас приду. – Из-за стеллажа показался тщедушный седой мужчина лет шестидесяти. На нём был тёмный костюм с достойно повязанным галстуком. Седые волосы топорщились на голове слегка беспорядочно, в точности как у Джерри – должно быть, растрёпанность была генетическая. Но не это было первым, что бросалось в глаза, а деревянная нога. Она цокала по полу, когда старик шёл к нам, опираясь на трость, но выглядел он тем не менее бодро.

– Миледи, милорд, – он поклонился. – Для меня большая радость приветствовать вас в моей скромной лавке, – и в завершение приветствия он подмигнул: – Или мне называть вас Анной и Себастьяно?

Я была растеряна, Себастьяно тоже: я увидела удивление на его лице.

– А вы знаете, что мы?..

– …явились из другого времени? Да. В конце концов, я уже много лет здесь курьер и не раз работал вместе с мистером Маринеро.

Маринеро – это была фамилия Хосе, во всяком случае одна из его фамилий. Полное его имя звучало как Хосе Маринеро де ла Эмбаркасьён. Правда, я не знала, настоящая ли это фамилия или намёк на магическую красную гондолу, на которой он странствовал во времени в Венеции. Ведь по-испански эмбаркасьён означало что-то вроде лодочника.

– Хосе нам про это не говорил, – сказал Себастьяно.

– Он много про что не говорил, – пожаловалась я.

– Пожалуй, так оно и есть, – согласился мистер Скотт. – Если я правильно понял, для данного случая особенно важно, чтобы у вас двоих было как можно меньше предварительной информации. – Он посерьёзнел. – Я знаю только, что ваше задание имеет огромное значение. Самое большое, с каким мне приходилось здесь сталкиваться.

– У меня тоже постепенно складывается такое впечатление, – с расстановкой сказал Себастьяно. И торопливо добавил: – Вам не надо стоять. Джерри, принеси, пожалуйста, стул для дедушки.

– О, это лишнее, большое спасибо, – отмахнулся мистер Скотт. С жалобной улыбкой он перенёс свой вес на здоровую правую ногу. – Я целыми днями сижу и поэтому использую всякую возможность подвигаться. Это хотя и болезненно, но иначе я так и не научусь справляться с этим, – он указал на свой протез. – Это случилось только в прошлом году. Ссадина, которая вдруг воспалилась. Нога почернела, и доктор сказал, что если её не отнять, то я умру. То есть или я – или моя нога, – его смех звучал глуховато, и у меня мороз пробежал по спине. Всякий раз забываешь, какой отсталой была медицина в это время. Перед заражением крови и перед гангреной люди были бессильны. Безобидная рана могла стать столь же смертельной, как и бронхит, переходящий в воспаление лёгких. Беременность означала опасность для жизни – каждая четвёртая женщина умирала родами.

Путешествия во времени были иногда романтичны и могли служить развлечением, но жить в прошлые времена мне определённо не хотелось бы. Большинство людей тогда стояли одной ногой в могиле. То, что мистер Скотт вообще пережил ампутацию, было уже почти чудом, по крайней мере исключением. Всякий раз, когда я видела нечто такое, во мне всё протестовало, я находила просто ужасным то, что нельзя было помочь этим людям. Если бы было возможно прихватить сюда из будущего антибиотики и обезболивающие средства! Столько страданий можно было бы предотвратить.

– Ну идёмте же в подсобку, – позвал мистер Скотт. Он захромал впереди нас в уютное помещение с видом на маленький садик. Там – как и в торговом зале – стояли стеллажи с книгами и шкафы вдоль стен. Но всё же оставалось место для старомодных кресел и дивана с потёртой обивкой. – Садитесь, пожалуйста.

Я как раз собиралась это сделать, как тут из угла рядом с диваном послышался писк. В мелкой корзине, выстланной старым одеялом, лежала собака с выводком щенят.

Я в умилении присела перед корзиной на корточки, забыв про свой благородный наряд. Собака была по породе чем-то средним между спаниелем и канадской охотничьей, она смотрела на меня большими блестящими глазами и выглядела при этом по-настоящему гордой. Её малыши, числом четверо, грелись у неё под боком, пушистые комочки золотистого цвета, один из которых как раз поднял голову и тоже смотрел на меня. Сердце моё растопилось как сливочное масло на солнце.

Джерри присел рядом со мной и погладил длинные уши собаки.

– Тилли совсем свихнулась на своих щенках. Ведёт себя так, будто взяла главный выигрыш в лотерее.

– Но они и впрямь очень милые, – страстно воскликнула я. – Особенно этот маленький сорванец. У него уже есть кличка?

– Сизиф. Поначалу он с трудом пробивался к источнику пропитания. Ему приходилось расталкивать других, поэтому я и назвал его так. Двоих мы уже раздали, остальных тоже придётся отлучать от матери.

Я спонтанно протянула руку и осторожно погладила маленького Сизифа по шёрстке.

– Даже не думай, – сказал Себастьяно. Он уже сидел в кресле и смотрел на меня, забавляясь, как будто в точности знал, что со мной творится. Ну да, он знал это, ведь мы были знакомы давно и я ему уже не раз успела рассказать, как я люблю щенят и что хотела бы иметь когда-нибудь собственного.

Мистер Скотт положил руку на плечо своему внуку:

– Джерри, пойди к миссис Симмонс на кухню и попроси её подать нашим гостям чай.

– Будет сделано. – Джерри так и кинулся выполнять поручение дедушки, выбежав из комнаты через заднюю дверь.

Мистер Скотт снисходительно улыбнулся. На его лице отразилась нежность.

– Довольны ли вы услугами Джерри? – осведомился он.

– Абсолютно, – сказал Себастьяно. – Он прекрасно делает своё дело. – Себастьяно внимательно разглядывал книготорговца. – Так же как и вы. С момента нашего прибытия я не могу надивиться, с каким тщанием вы всё подготовили. Дом, персонал, обстановку… Помимо того, мы наслышаны о деревенском имении, о конюшне и собственном выезде… На что там ещё мы можем рассчитывать?

– На состояние, – сухо ответил мистер Скотт. – В течение недели вы должны получить представление о ваших банковских счетах. Всё это управляется компанией Ротшильд и сыновья на Сейнт-Суитинс-лэйн.

– Можно предположить, что состояние большое.

– Очень большое.

Я гладила щенка, погрузившись в свои мысли. Шёрстка у него была мягкая как шёлк, и он ластился к моей руке, его голова в точности помещалась в мою ладонь, будто подогнанная под неё.

– А как вы вышли на Ифигению и Реджинальда?

– Леди Уинтерботтом моя покупательница, она любит читать и удостаивает мой магазин частыми визитами. Когда мистер Маринеро поручил мне подготовить декорации для вас двоих, ни на чём при этом не экономя, я тут же подумал о леди Уинтерботтом. Я рассказал ей трогательную историю, согласно которой вы попали в шторм у берегов Португалии во время вашей поездки из Вест-Индии и потерпели кораблекрушение. При этом вам еле удалось спастись, но весь ваш багаж унесло течениями в Атлантику.

– Как осмотрительно с вашей стороны, – весело заметил Себастьяно.

Мистер Скотт ответил на его улыбку.

– Леди Уинтерботтом с жаром окунулась в задание, которое я ей поручил. Более того, она была по-настоящему воодушевлена, мало что доставляло ей такое удовольствие. – Мистер Скотт откашлялся: – Покупка одежды – это, так сказать, её конёк.

– А Реджинальд?

– Лорд Каслторп? О, его я знаю гораздо меньше, его привлекла к делу леди Уинтерботтом. Как я слышал, для него это не составляло большой сложности, так как ему самому пришлось после его возвращения с континента одеваться заново. Леди Уинтерботтом считает его изысканным молодым человеком. Он сражался в Испании пехотинцем под командованием Уэллсли и в Лондон вернулся лишь несколько недель тому назад. Из-за ранения его военная карьера преждевременно оборвалась. А иначе бы он далеко пошёл в военном деле. Богатый наследник, живёт в роскошной вилле на Уимпол-стрит.

– Он хочет ввести меня в клубы, – сказал Себастьяно.

– Хороший план. Нет лучшего пути, чтобы быстро войти в высшие круги, а если я правильно понимаю, это важно для выполнения вашего задания. Я помогу вам во всём, что в моей власти. А всё, что я не смогу сделать сам, сделает Джерри. Он толковый и прилежный малый. На него вы можете целиком положиться, парень простодушный, без тени коварства. Я могу поручиться за него всей своей жизнью.

Маленький Сизиф между тем выбрался из корзины и с любопытством обнюхивал пол. Когда вскоре после этого появилась экономка миссис Симмонс с подносом для сервировки чая, я еле успела подхватить щенка, чтобы он не попал ей под ноги. Я быстро взяла его на руки и села с ним на диван к Джерри, который налил нам чаю и казался при этом очень довольным. Себастьяно ещё раз подчёркнуто похвалил его, после чего он от смущения залился румянцем под всеми его веснушками. Мистер Скотт с дружелюбной иронией заметил, что для Джерри всё происходящее похоже на увлекательный приключенческий роман, в котором ему самому выпадает главная роль таинственного героя. Джерри ещё больше покраснел, но находчиво ответил, что это гораздо лучше романа, поскольку всё разыгрывается в реальной жизни. И наверняка во всём мире нет такой волнующей и необычной тайны, какую доверено охранять ему.

Мистер Скотт передал нам папку с документами, которые удостоверяли наши личности в банке и вообще всюду. Наряду с этим он донёс до нас ещё кое-какую информацию, в том числе относительно Ифигении Уинтерботтом. Она была вдовой виконта, который бо́льшую часть своего состояния проиграл в карты. Но пока он не проиграл и всё остальное, у него хватило приличия умереть от паралича сердца. Мне такой вывод показался жутковатым, но мистер Скотт сказал, что именно такими словами ему описывала дело сама Ифигения.

После смерти мужа она жила с небольшим штатом прислуги на Хафмун-стрит, в относительно скромном, но достойном доме, который ей достался от отца. Роскошное строение в Белгрейвии, где она жила во время брака со своим супругом лордом Уинтерботтомом, ей пришлось продать, поскольку супруг завалил этот дом залогами под самую трубу из-за своих карточных долгов. После этого ей осталось довольно сносное состояние, с которого она могла какое-то время жить. Правда, лишь до тех пор, пока она не сделает себе подходящую партию на брачном рынке. Чего, по словам мистера Скотта, не придётся долго ждать, потому что во всём Лондоне едва ли сыщется другая такая редкостная красавица, как леди Уинтерботтом. К ней уже сватались несколько претендентов, но она была разборчива и ждала действительно хорошего улова.

Себастьяно взял у меня Сизифа и вернул его в собачью корзину к Тилли:

– Нам уже пора приступить к кое-каким делам.

Я с сожалением встала. Щенок и впрямь был слишком милый, но я понимала, что он должен остаться здесь, потому что вскоре нам придётся возвращаться в 2013 год, куда мы никак не могли прихватить его с собой.

Мы условились с мистером Скоттом, что будем поддерживать связь через Джерри.

– Приходите в любое время, как только вам понадобится моя помощь, – сказал старый книготорговец, провожая нас до двери.

При виде выкладки книг на витрине я не могла устоять и с благоговением взяла в руки томик стихов лорда Байрона.

– Ты только посмотри, – взволнованно сказала я Себастьяно. – «Паломничество Чайльд-Гарольда» ! Самое первое издание!

– Вышло в прошлом году, – подтвердил мистер Скотт. – Возьмите с собой, у меня их целая коробка.

– Спасибо! – в восторге сказала я. – Это для меня большая радость!

Я начала листать книгу ещё до того, как мы сели в экипаж (модель под названием «Тильбери» , как сказал мне Джерри).

Мы поехали в Сити на Сейнт-Суитинс-лэйн, где остановились перед роскошным зданием явно недавней постройки, в котором находился банк компании «Ротшильд и сыновья». Я ждала в экипаже и читала стихи лорда Байрона, пока Себастьяно занимался делами в банке.

Через некоторое время он вернулся, держа под мышкой довольно громоздкую шкатулку.

– Ты только послушай, – я с восхищением зачитала ему несколько строф. То, что межгалактический переводчик сделал с этим текстом, было настоящим волшебством, потому что звучало это так, будто было написано на моём родном языке. – Ну не чудо ли?

– Что это?

– Пятистопный ямб лорда Байрона. Здесь он самый популярный и общепризнанный автор.

Себастьяно лишь рассеянно кивнул и сунул мне в руки кошель с монетами:

– Вот тебе немного наличности.

– Спасибо. Ну и что там было, в банке?

– Мы миллионеры, – объявил Себастьяно и выглядел при этом потрясённым. – В фунтах, кстати сказать. Подняться до такого здесь мало кто может. Похоже, мы тут и впрямь принадлежим к высшему классу. Вот, ты только взгляни! Фамильные драгоценности. – Он раскрыл шкатулку, и я с первого же взгляда была так ослеплена, что мне пришлось зажмуриться от блеска. На тёмно-синем бархате лежали сверкающие бриллианты и другие драгоценные камни в виде всевозможных украшений – колье, браслетов, серёг, булавок для галстуков, запонок, колец, гребней, застёжек для пояса. Себастьяно вытянул из шкатулки выдвижной ящичек, и там было всё то же, но в варианте с жемчугом.

– Ого! – ахнула я. – Особенно вот этот перстень с печаткой. Он по-настоящему крут.

– Признайся, лорд Байрон для тебя всё же круче, а?

– Ну, пожалуй. Это же первое издание. И при этом совершенно новенькое. И автор ещё жив! Ведь эта книжка – лишь начало «Паломничества Чайльд-Гарольда» ! Я хочу сказать, он сейчас сидит где-то здесь в городе и продолжает сочинять, ну разве это не безумие? Теоретически он может быть членом клуба, куда ты сегодня под вечер собираешься пойти со стариной Реджи. – Мне вдруг пришла в голову одна мысль: – А возьми на всякий случай книжку, вдруг ты где-нибудь пересечёшься с лордом Байроном, попроси его подписать.

– Не гарантирую, – сказал Себастьяно.

– И попроси его обязательно надписать: «Для моей дорогой Анны».

* * *

После того, как мы надёжно припрятали ценности – Себастьяно обнаружил в своей комнате в письменном столе потайной ящик и запер в нём шкатулку, – мы раздумывали, к кому отправиться первым делом: к мистеру Тёрнеру или к мистеру Стивенсону. Поскольку Хосе явно считал существенным, чтобы мы поддерживали контакт с обоими, нам следовало как можно скорее озаботиться этим.

Однако не успели мы решить, кого из них навестить первым, как объявился мистер Фицджон: дескать, обед готов и может быть подан. Тут же мы обнаружили, что изрядно проголодались, и в один голос решили сперва поесть.

Пока мистер Фицджон и ещё несколько человек из прислуги вносили благоухающие блюда, мы осмотрели остальную часть дома. В том числе просторную столовую, в которой можно было устраивать большие банкеты, бальный зал, занимающий всю заднюю часть дома и оснащённый огромными люстрами, зеркалами в позолоченных рамах и диванчиками на гнутых ножках в стиле Людовика XV, и библиотеку, похожую на рабочий кабинет хозяина дома на втором этаже, но вдвое большую и с утроенным количеством книжных шкафов. Комнату для завтраков и салон для приёмов мы уже видели утром. Я стала озираться в поисках кухни, но Себастьяно сказал, что она внизу, как и прочие хозяйственные помещения.

– Ничего себе, крутое бунгало, – тихо сказала я, когда мы управились с осмотром. То есть я хотела это сказать, но у меня получилось: «Это невероятно роскошное жилище», и это значило, что нас кто-то слышит. Я обернулась – и действительно, в нескольких шагах от нас в зале стоял мистер Фицджон, словно статуя в серой одежде, устремив взгляд на свои такие же серые баш- маки.

– Кушать подано, – вежливо сказал он.

Во время обеда, который мы для удобства поглощали в комнате для завтраков, я чувствовала себя немного неуютно, потому что вокруг нас постоянно находились люди, которые нам прислуживали, причём не одна подавальщица Жани, как сегодня утром, а ещё и мистер и миссис Фицджон, а также юноша в ливрее, которого нам представили как Седрика, одного из слуг. Что указывало на то, что слуг в доме много.

Как за моим, так и за стулом Себастьяно всё время кто-то стоял, готовый по малейшему мановению руки подскочить и подложить кусочек или заново наполнить стакан. Для питья мы заказали лимонад, и нас поэтому, вероятно, причислили к оригиналам, поскольку мы не выбрали вино. Но поскольку мы и по официальной версии происходили из другого конца света, эта особенность значила не так много. С тем же основанием мы могли притвориться за обедом немного капризными, потому что поданные нам блюда не всегда были нам знакомы. Не то чтобы мне это не нравилось, но просто требовало привычки. Был ягнёнок с мятным соусом, запечённые устрицы в яичном тесте, треска на пару́, жареная печень и ростбиф с неопределимым, маслянистым гарниром – я позднее узнала, что это был йоркширский пудинг. Я отведала всего понемногу и остановилась на ростбифе. И ещё попросила у Жани добавки зелёного горошка. На десерт было несколько видов пирога и взбитых со сливками и яйцом кремов, но всего было так много, что мы едва попробовали. Я уж хотела было сказать что-то вроде: «В следующий раз мне хватило бы глазуньи с жареной картошкой, а десерт и вообще не обязательно», но предпочла сдержаться, сообразив, что весь персонал ведь столуется тут же, и меню из многих блюд порадует их больше, чем глазунья. Жани выглядела так, что ей не повредило бы несколько хороших обедов, она была слишком худа, и Седрик тоже был не старше неё, он ещё рос – мальчики в его возрасте нуждаются в обильной пище.