Онлайн чтение книги Прекрасные изгнанники Beautiful Exiles
Прифронтовой госпиталь в районе Мората-де-Тахунья, Испания. Апрель 1937 года

На обратном пути в Мадрид мы проезжали мимо старого обветшалого здания, где находился госпиталь, оснащенный американским медицинским оборудованием. Как раз там лежал брат одного из солдат, которого я обещала навестить. Но Эрнест упорно не хотел сворачивать туда.

– Ну пожалуйста, прояви понимание, – уговаривала я его. – Вспомни, как ты сам был ранен, сколько времени пролежал в госпитале за тысячи километров от родного дома. Только представь, что бы ты тогда почувствовал, если бы тебя навестил сам Эрнест Хемингуэй, один из лучших писателей современности.

– Вот как ты запела, – хмыкнул он. – А вчера, помнится, кто-то вроде бы называл меня Клопом?

– Ну да, так оно и есть, ты самый гигантский из всех гигантских водяных клопов, – подтвердила я. – Огромное, гадкое, страшное жукообразное существо, которое отгрызает пальчики на ногах у ничего не подозревающих детей.

– К чему такие жуткие подробности? По-моему, просто Клоп будет вполне достаточно.

– Хорошо, милый, как скажешь.

– Ладно, уговорила, – рассмеялся Эрнест. – Ты ведь всегда добиваешься своего, да? Так и быть, заедем в этот вшивый госпиталь на пять минут, чтобы ты могла выполнить обещание.

«Спасибо, мой любимый Клоп», – мысленно поблагодарила я его, но тут же одернула себя: еще чего не хватало.

Слух о том, что в госпиталь приехал сам Хемингуэй, распространялся с невероятной скоростью, как хлынувшая из раны кровь. Кто-то из персонала сразу сообщил Эрнесту, что с ним очень хочет поговорить молодой солдат по имени Рэйвен. Эрнест не возражал, и нас проводили в палату, где лежал этот раненый. Над бугром, покрытым колючим шерстяным одеялом, виднелось лицо, все в страшных струпьях, а глаза несчастного были забинтованы. Парень получил ожоги от бутылки с зажигательной смесью. Едва шевеля обгоревшими губами, Рэйвен слабым голосом сказал, что боль терпимая и жалеет он только о том, что не может увидеть, как сражаются его товарищи. Я слушала этого слепого парня из Питтсбурга, который мечтал стать писателем и которого больше никогда не захочет поцеловать ни одна девушка, и, чтобы не расплакаться, призывала на помощь все свое мужество, что на передовой внушил мне Эрнест.

Мы не могли смотреть на раненого. Хемингуэй, глядя в сторону, рассказывал ему о том, что мы видели на фронте. Он описывал это в деталях так, чтобы Рэйвен мог живо все представить. Посмеялся над тем, как суетились вокруг меня солдаты, и только потом понял, что парень не может меня увидеть и оценить, как я выгляжу.

– Когда в следующий раз будем проезжать мимо, привезу тебе радиоприемник, и ты сможешь послушать, чем там заняты твои приятели, – пообещал Эрнест.

– Может, Джон Дос Пассос тоже приедет, – ответил Рэйвен. – Он обещал меня навестить.

Хемингуэй поджал губы.

– Я прихвачу его с собой, – сказал он так, будто его нисколько не задело то, что этот парень восхищается его коллегой-писателем, может быть, даже больше, чем им самим.

– Правда привезете?

– Правда.

– А скоро это будет, мистер Хемингуэй?

– Просто Эрнест. Или Эрни, как тебе больше нравится.

– Я могу обращаться к вам по имени?

– Можешь называть его просто Клоп, – вставила я. – Его так все близкие друзья зовут.

– Клоп? – изумился Рэйвен.

– Как только Дос Пассос объявится в Мадриде, я сразу его к тебе привезу. И радиоприемник тоже, – заявил Эрнест.

– Может, лучше Синклера Льюиса? – спросил Рэйвен, уловив в голосе собеседника нотки неприязни по отношению к Пассосу, хотя Эрнест ни за что бы в этом не признался. – Говорят, он якобы собирается в Испанию.

– Без проблем. Синклера Льюиса тоже привезу. И заставлю его прихватить свой диплом нобелевского лауреата, чтобы он…

Эрнест чуть не сказал «чтобы он тебе его показал», но вовремя осекся и посмотрел на Рэйвена… Впервые после того, как мы вошли в палату и поняли, что парень не увидит, как старательно посетители отводят глаза.

В тот вечер, пока Эрнест и его партнеры по покеру сидели за круглым столом и, сдавая карты из потрепанной, привезенной еще из Флориды колоды, проигрывали друг другу деньги – я точно не знала, но подозревала, что они, как всегда, заняты именно этим, – я заправила чистый лист бумаги в пишущую машинку, которую одолжила у Джинни. Хемингуэй верил в меня, считал, что у меня получится стоящий материал, так что пора уже дерзать. Но как описать войну? Ты можешь рассказать, как случилось то или другое, но это не будет историей парня из Питтсбурга, у которого сгорели губы. Или историей хирурга из госпиталя, который в мирной жизни был дантистом. Или историей тех ребят, которые чистили картошку в фермерском доме, а потом вдруг в одно мгновение оказались похоронены под его развалинами. Я смотрела на чистый лист и пыталась точно вспомнить звук летящего в нашу сторону снаряда. Не то, как бы описал его Эрнест, а то, как это услышала я сама. Грохот после попадания в дом. Кашель и свист. Детали. Ощущения. Прохладная гладкая трубка телефонного аппарата в бункере на холме. Чувство вины, которое я спиной ощущала, пока лежала на койке, в то время как солдаты спали на холодной земле. Все, чего не знал Рэйвен, но мог бы узнать.