Онлайн чтение книги Жертвоприношение Prey
4. Крысолов

Перед обедом Лиз и Дэнни пошли по магазинам, чтобы купить хлеба, ветчины и помидоров. Когда они ушли, я сел в огромной пустой гостиной посреди пыльных солнечных лучей и принялся звонить в совет острова Уайт.

– У меня здесь крыса. Возможно, белка. Хотя, судя по звукам, больше похоже на крысу.

– Что ж… Извините, но мы больше не занимаемся грызунами. По причине сокращений. Вам придется обратиться к частникам.

– Можете кого-нибудь порекомендовать?

– В районе Бончерча? Попробуйте обратиться к Гарри Мартину. Он живет в Шанклин-Олд-Вилидж, это недалеко.

– У вас случайно нет его номера телефона?

– Нет… не думаю, что у него вообще есть телефон, если честно.

Лиз приготовила для пикника бутерброды с сыром чеддер и ветчиной, которые мы съели на лужайке, под раскаленным, подернутым дымкой небом. Лиз разговаривала больше всех. Она была открытой, непосредственной и искренне веселой. Хотела работать в органах местного самоуправления. К числу марксистов-ленинистов не относилась, но и второй Маргарет Тэтчер не была. Она верила, что сможет как-то изменить мир.

– Я уверена, что смогу добиться перемен, – с энтузиазмом заявила она.

«Конечно, сможешь», – подумал я. Может, и цинично, но доброжелательно. Все в твоем возрасте думают, что смогут оставить свой след.

– Просто хочу быть гением, вот и все, – сказала Лиз. – Знаменитым гением. Хочу появляться на телевидении и с фальшивым немецким акцентом обсуждать состояние общества.

– И каково же состояние общества?

Она легла на старую коричневую занавеску, которую я принес вместо одеяла для пикника. И отхлебнула прохладное «Фраскати»[10]Итальянское вино. прямо из бутылки.

– Состояние общества таково, что мужчины относятся к женщинам как к богиням, пока не заполучают их. Затем они начинают эксплуатировать их, мучить, избивать и оскорблять. И чем больше они их эксплуатируют, мучают, избивают и оскорбляют, тем больше женщинам это нравится.

– А тебе нравится? – спросил я.

– Нет. Категорически нет. Но с другой стороны, меня никто и не заполучал.

– Знаешь, не все мужчины – невоспитанные хамы, избивающие своих жен.

– Все достойные – именно такие. И в этом есть страшная ирония.

Я сел и стал наблюдать, как Дэнни играет возле пруда.

– Осторожно, Дэнни! Там глубже, чем кажется на первый взгляд!

– Ты ведь обожаешь его, правда? – спросила меня Лиз, прищурив один глаз от солнца.

– Конечно.

– Но ты не любишь его мать.

– В некотором смысле еще люблю. Но что толку? Она живет в Дареме с каким-то бородатым типом по имени Рэймонд.

Лиз кивнула.

– Понимаю, о чем ты. Я знала одного парня по имени Рэймонд. Никчемный тип. В школе он отдавал все свои обеденные деньги в «Лигу сострадания»[11]Фонд помощи нуждающимся., а потом ходил и клянчил у других детей бутерброды. Себя он считал святым.

– Может, он и был святым.

Лиз рассмеялась:

– Тоже мне святой. После окончания школы его поймали на крыше склада в Южном Кройдоне, когда он пытался украсть телевизоры.

Я доел бутерброд, взял бутылку вина и сделал большой глоток.

– Сегодня мне нужно будет сходить в Шанклин-Вилидж, поговорить с крысоловом. Или «спецом по грызунам», как их сейчас называют.

– Можно мне с тобой?

– Будет лучше, если ты присмотришь за Дэнни. Ты же не будешь возражать?

Лиз улыбнулась и покачала головой:

– С удовольствием. Он очень милый. Спросил меня, люблю ли я тебя. Думаю, мы поладим.

– У тебя есть младшие братья или сестры?

Ее улыбка померкла, и она откинула волосы назад.

– У меня был младший брат, которого звали Марти. Но он погиб при пожаре. Знаете, были такие старые парафиновые печки. Она опрокинулась, и он сгорел. Ему было всего четыре года. Мама и папа чуть с ума не сошли.

– Мне очень жаль, – сказал я как можно мягче.

Лиз скривила лицо:

– Уже ничто не поможет.

– Что ты думаешь о рассказе Дорис? – спросил я.

– О старом мистере Биллингсе и молодом мистере Биллингсе? По-моему, замечательная история. Но про пустые дома постоянно рассказывают такие истории. На нашей улице был один такой дом. Назывался «Лавры». Жившая в нем старуха умерла от рака. И все дети считали, что можно по-прежнему увидеть ее лицо в одном из окон на верхнем этаже. Очень бледное, с белыми волосами. И при этом она кричала на детей, чтобы те убрались из ее сада, как делала при жизни. Только через стекло ее не было слышно. И мы, глупыши, очень боялись.

– Сегодня утром я кое-кого видел, – сказал я. – Я смотрел через окно вон той часовни и увидел, как кто-то стоит примерно здесь, на лужайке.

Лиз закрыла глаза:

– Брось, Дэвид, это мог быть кто угодно.

Было приятно услышать, как кто-то произносит твое имя. Это единственная роскошь, по которой действительно скучаешь, когда ты один.

Дэнни всегда называл меня папой. И это тоже было приятно. Но не настолько, как когда Лиз назвала меня Дэвидом.

– Я лучше пойду, – сказал я ей. – Спасибо за бутерброды.

Она легла на старую занавеску и посмотрела на меня с прищуром.

– Пожалуйста, месье . Чего изволите на ужин?

– Как насчет чили, про который ты говорила?

– Хорошо. Можешь купить мне баночку фасоли, немного тмина и молотого красного перца?

– Что-нибудь еще? Чуток мяса, пожалуй, не помешает?

Она рассмеялась. Оглядываясь назад, я думаю, что именно в тот момент начали слабеть мои чувства к Джени. Я понял, что в мире существуют и другие женщины. Необязательно Лиз, но другие, которые могли смеяться и быть привлекательными. А возможно, и позаботиться о Дэнни.

– Фарш, – сказала она. – Не очень жирный.

Я оставил ее одну и направился через сад к дому. И тут заметил в одном из окон верхнего этажа бледную фигуру. Она наблюдала за мной.

Я не смог заставить себя поднять голову и прямо посмотреть на нее. Чего требовал Фортифут-хаус, так это здоровой доли скептицизма – неприятие нормальными и здравомыслящими людьми того факта, что мужчины во фраках и цилиндрах могут расхаживать спустя сотни лет после своей смерти. Неприятие того факта, что волосатые, хихикающие твари могут носиться по чердакам. А из окон могут выглядывать бледные лица.

По моим ощущениям, Фортифут-хаус был всего лишь клубком сожалений, воспоминаний и галлюцинаций. Возможно, не самое подходящее место для меня, учитывая наш разрыв с Джени и мою крайне нестабильную натуру. Но это не значит, что в доме обитало зло или призраки. Я не верил в «зло». Не верил в призраков. Я видел, как гроб с моим отцом исчез за плюшевыми красными занавесками вортингского крематория под звуки «Старого креста»[12]Популярный христианский гимн.. И хотя я молился Богу, чтобы тот воскресил отца, больше я его не видел. Я не столкнулся с ним в брайтонской библиотеке, не видел его на пляже, выгуливающим своего бультерьера, как он обычно делал. Quod erat demonstrandum [13]Что и требовалось доказать – лат., по крайней мере для меня.

Но, когда я поднимался по ступеням террасы (под жарким полуденным солнцем) и снова посмотрел наверх, бледноликое существо по-прежнему оставалось там. Что бы это ни было – отражение, занавеска, уголок зеркала или черт знает что еще.

Я вошел в дом, взял бумажник и ключи. Но чувствовал себя незваным гостем. Почти грабителем. Мои шаги звучали неестественно громко и нерешительно. Фортифут-хаус принадлежал кому-то другому. Не мне и не Дэнни. И даже не Таррантам.

Я огляделся, вдыхая пыль, сырость и запах плесени из подвала.

– Эй! – крикнул я. Затем, еще громче: – Эй!

Никто не ответил. И я прочитал маленькую молитву, которой научила меня настоятельница из воскресной школы, мисс Харпоул, с хвостиком, как у Олив Ойл[14]Возлюбленная мультипликационного моряка Попая., и в солнцезащитных очках.

Там было еще что-то, но я не мог вспомнить. Или не хотел. Честно говоря, в детстве эта молитва до смерти пугала меня. В пятилетнем возрасте мне хватало и обычных детских кошмаров, без россказней бледной тощей тетки в очках про чудовищ, прячущихся под кроватью, готовых разорвать меня на куски.

Я вышел из дома, не закрыв за собой входную дверь. Я был уверен, что услышал пронзительный скрип стекла, донесшийся из какого-то окна верхнего этажа. Но направился прямиком к машине не оглядываясь назад и завел двигатель. Мой одиннадцатилетний, потускневшего бронзового цвета «Ауди» издал похожий на лошадиное ржание звук. Прежде чем сняться с ручника, я бросил взгляд на дом. Боже всемогущий, каких усилий мне это стоило! Но я увидел лишь темные окна и крышу со странными углами. Немного подождал. А затем шумно газанул и направил машину вверх по крутой гравийной дорожке.

Катя по узким, тенистым улочкам, ведущим в Шанклин-Вилидж, я включил радио. Кэт Стивенс пел «За мной следовала лунная тень». И я стал подпевать: «Лунная тень… лунная тень !»

Солнце моргнуло и замерцало яркими вспышками сквозь листья деревьев.

Крысолов жил в маленьком ослепительно-белом доме на краю Шанклин-Олд-Вилидж. Его сад пестрел красно-желтыми хризантемами, геранью, был густо заселен бетонными, покрытыми коричневым лаком белками с глазами из янтарного стекла. Населяли его также бетонные садовые гномы, кошки, миниатюрная мельница, колодец желаний, замок и бетонный спаниель.

Жена крысолова сидела на крыльце в шезлонге и вязала что-то коричневое и бесформенное. Полная женщина в розовых пластиковых бигуди и ситцевом платье с корабельными якорями. На плитке возле шезлонга стояла пустая чайная чашка и тарелка с диетическим печеньем. Я остановился за воротами. Сад был таким маленьким, что я мог наклониться и выхватить пряжу у женщины из рук.

– Вы к нам? – удивленно спросила она, словно не заметив, как я появился.

– Я ищу Гарри Мартина.

– Да ну? И кто его спрашивает?

– В совете сказали, что он все еще ловит крыс.

– Разве? Гарри уже на пенсии.

– Он дома?

– Он сейчас спит.

– Прошу прощения?

– Прилег вздремнуть. Ему шестьдесят семь. И ему нужен короткий дневной сон.

– А, ну да, конечно. Я тогда заеду позже?

Внезапно в дверном проеме появился широкогрудый, седовласый мужчина в рубахе, заправленной в широкие коричневые штаны. У него было испещренное лопнувшими венами лицо и сплюснутый нос.

Гарри Мартин, собственной персоной.

– Слышал, вы меня спрашивали, – произнес он. – Окно моей спальни выходит прямо сюда.

– Извините, – сказал я. – Я не хотел вас потревожить.

Он открыл ворота:

– Входите. Это уже неважно.

Миссис Мартин отодвинулась в сторону, и ее муж провел меня в гостиную. Комнатка была крошечная. Тисненые обои и обшитые гобеленом кресла, сервант, уставленный латунными феями и фарфоровыми балеринами. Одну стену занимал огромный телевизор. Под столиком 60-х годов, на котором он стоял, громоздились стопки старых номеров «Тиви Таймс».

– Присаживайтесь, – сказал Гарри, и я последовал его приглашению.

– У меня проблема с крысами, – объяснил я. – Точнее, с крысой. Хотя и очень крупной.

– Хмм, – произнес он. – Полагаю, это вас совет острова ко мне направил?

– Верно.

– Они не берут меня на полный рабочий день. Не могут себе этого позволить. Все из-за этого подушного налога. Я сказал им, что не буду больше заниматься ловлей крыс, но они все равно продолжают направлять ко мне людей. Сейчас я занимаюсь садоводством – более стабильное занятие.

– Я могу заплатить вам.

– Двенадцать фунтов пятьдесят пенсов. Столько я беру. Плюс любые строительные расходы. Например, замена треснувшей канализационной трубы или заделка дыр.

– Звучит разумно.

Гарри Мартин взял табакерку со стола возле кресла, открыл ее и принялся сворачивать себе сигарету, даже не глядя, что он делает.

– Так где, говорите, эта ваша крыса?

– На чердаке.

– Да, но где именно? На каком чердаке?

– О, простите. Фортифут-хаус.

Гарри Мартин чиркнул спичкой, чтобы зажечь самокрутку, но, когда я произнес Фортифут-хаус, остановился и уставился на меня с горящей спичкой в руке. Незажженная сигарета повисла у него между губ.

И, лишь когда я сказал: «Осторожно!» – он моргнул, опомнился, помахал спичкой и открыл коробок, чтобы достать новую.

– Я остановился в Фортифут-хаусе на лето, – объяснил я. – Мистер и миссис Таррант хотят его продать, и я занимаюсь ремонтом.

– Понимаю, – сказал Гарри Мартин. – Я слышал, что они хотели его продать. Лучше снести эту хреновину к чертям, если хотите знать мое мнение.

– Что ж… не скажу, что не согласен с вами. Но пока мне нужно расчистить его и декорировать. А первым делом я хочу избавиться от этой крысы.

Гарри Мартин зажег сигарету и выдохнул крепкий, ароматный дым:

– Так вы видели ее, эту крысу?

Я покачал головой:

– Лишь мельком. Похоже, довольно большая.

– Большая, – заверил он меня.

– Так вы про нее знаете?

– Конечно. Все в Бончерче и Олд-Шанклине знают про нее. Все, кроме вновь прибывших, разумеется.

Я был поражен:

– Все знают про нее?

– Знают, но не говорят, вот и все.

– Почему не говорят?

– Потому что, если будешь говорить о ней, придется о ней думать. А они не хотят думать о ней.

– Как давно она там? – недоуменно спросил я.

Гарри Мартин пожал плечами:

– Сколько себя помню.

– И сколько же?

– Эта крыса была там, еще когда я был мальчишкой. А мне уже шестьдесят семь. Как у вас с «рифметикой»?

У меня закралось подозрение, что Гарри Мартин разыгрывает меня. С этими старыми деревенскими чудаками нужно быть настороже. Они любят всех дурачить. Их россказни с каждым поворотом сюжета становятся все абсурднее и абсурднее, пока по их озорному взгляду вы вдруг не понимаете, что вас водят за нос.

– Крысы обычно не живут так долго, не так ли? Я спускался со своим другом в лондонскую канализацию, и он сказал, что они живут от силы года три-четыре.

– Но Фортифут-хаус – это же не лондонская канализация, правда? – парировал Гарри Мартин. – И эта крыса не похожа на других крыс. На самом деле, многие говорят, что это вовсе не крыса.

В этой обычной, заставленной мебелью гостиной слова Гарри Мартина прозвучали особенно тревожно. Солнечный свет падал на телевизор и освещал корабельный штурвал с копией аквариума в центре. Пчелы с гудением сновали туда-сюда через открытые окна. Это вовсе не крыса? Что он имел в виду? Может, он так пошутил. Но его испещренное глубокими морщинами лицо хранило абсолютную серьезность. И если это была шутка, я не понимал ее смысла.

– Раз это не крыса, тогда что?

Гарри Мартин покачал головой:

– Не знаю. Никогда не знал. И не интересовался.

– Раньше Тарранты не просили вас избавить их от нее?

– Тарранты никогда не жили здесь подолгу. Они купили этот дом за бесценок, потому что он очень давно пустовал. И у них была на него куча планов. Бассейн, пристройки и все такое. Они пережили несколько нехороших ночей и после этого бывали здесь нечасто. А потом выдалась действительно плохая ночь, и больше они здесь не появлялись.

– Что значит «действительно плохая ночь»?

Гарри Мартин выпустил тонкую струйку дыма. По выражению его лица сложно было понять, о чем он думает.

– Огни и звуки. Яркие огни, как они сказали. И звуки, ни на что не похожие. А еще голоса, необычно громкие голоса.

Я откинулся на спинку.

– Кое-кто еще рассказывал мне об этом. Женщина по имени Дорис, из пляжного кафе.

– Да. Старая бедная Дорис. Она была Белчер, до того как вышла замуж за Рэндалла.

– Боюсь, мне это ни о чем не говорит.

– Говорило бы, если б вы родились и выросли в Бончерче. Белчеры были очень странными. Мистер Белчер, отец Дорис, был учителем местной школы. А Джордж Белчер, брат Дорис, заработал кучу денег, запатентовав какой-то лак для лодок. Но он всегда был странным. Говорил, что он видел ту крысу посреди бела дня. Но ему, конечно, никто не верил.

– Он живет где-то здесь?

– Джордж? Нет, уже нет. Таблетки и виски доконали его. Таблетки и виски.

В дом с крыльца вошла миссис Мартин и спросила, не хотим ли мы чаю. Гарри ответил согласием, даже не спросив меня. Миссис Мартин принесла поднос с печеньем и кексом и две чашки крепкого, уже подслащенного чая.

– Так что посоветуете мне сделать с этой крысой? – спросил я Гарри Мартина. – Всегда думал, что это крыса. И пусть даже это что-то другое.

Тот задумчиво надул щеки.

– Полагаю, вам удалось уговорить меня взглянуть на нее.

Однако из кухни почти сразу же появилась миссис Мартин и резко прервала его:

– Ты на пенсии. И занимаешься сейчас садоводством. Мне уже надоело, что совет продолжает просить тебя ловить крыс.

Гарри Мартин многозначительно посмотрел на меня поверх своей чашки.

– Думаю, ты права, – ответил он.

– Конечно, права, – заявила его жена. – Тебе шестьдесят семь. Не хочу, чтобы ты лазил по чердакам и искал крыс. И все тут.

– Да, думаю, ты права, – повторил Гарри Мартин и одарил меня еще более многозначительным взглядом.

Я допил чай. На дне чашки остался слой сахара.

– В таком случае я, наверное, лучше пойду, – сказал я. – Может, вызову какого-нибудь крысолова из Портсмута.

– Попробуйте обратиться в «Рентокил» в Райде, – предложила миссис Мартин.

– Хорошо, спасибо, – ответил я. – И благодарю за кекс.

– Сама пекла, – сказала она, провожая меня до крыльца.

Гарри Мартин остался сидеть в своем кресле, но поднял руку и сказал:

– Пока.

В саду миссис Мартин неожиданно схватила меня за рукав.

– Послушайте, – сказала она. – Я не хочу, чтобы Гарри ловил ту тварь, вот все, что я собиралась сказать.

– Хорошо-хорошо, я понял, – заверил я ее.

– Эта тварь хочет, чтобы ее оставили в покое, и больше ничего, – произнесла она. Из-за потекшего от жары макияжа лицо у нее казалось глянцевым, как у пластиковой куклы. Зрачки были крошечными.

– Мне нужно избавиться от нее каким-то образом, – сказал я. – Я должен отремонтировать дом, декорировать и подготовить его к продаже.

Миссис Мартин вцепилась в мой рукав еще сильнее:

– Вы можете отремонтировать дом сегодня, но не вчера.

– Извините, не понял.

– Что ж, если бы вы жили там достаточно давно, то поняли бы. Этот дом не всегда существует здесь и сейчас. Он есть и в прошлом и в будущем. Его вообще нельзя было строить, но раз он построен, уже никто ничего не сможет сделать. И вы ничего не сможете сделать. И Гарри тоже. Он испытывает определенный интерес к этому дому, очень личный. Только не спрашивайте меня об этом. Но не просите его ловить ту тварь и не позволяйте ему.

– Хорошо, обещаю. Больше не буду просить.

– Как насчет еще чайку, Вера? – крикнул из гостиной Гарри.

– Успокойся! – крикнула в ответ миссис Мартин и снова повернулась ко мне: – Перекреститесь и поклянитесь.

– Обещаю. Я просто хочу понять, что это за тварь.

– Думаю, это крыса.

– Крыса, которой уже шестьдесят лет?

– Бывают же ошибки природы? Трехногие собаки, черепахи, живущие двести лет.

– Вы знаете, что это? – спросил я ее.

Глаза у нее дрогнули. Она отпустила мой рукав и вытерла руки о свой цветочный фартук.

– Вы ведь знаете, что это такое, да? – надавил я.

– Не совсем. Я знаю ее имя.

– У нее есть имя?

Она выглядела смущенной.

– Я узнала о ней, когда еще была маленькой девочкой. Мама рассказывала мне на ночь страшные истории про нее. Говорила, что, если я буду брать чужое или обманывать, эта тварь придет ночью и унесет туда, где нет времени. И что она проделает со мной ужасные вещи.

– Ваша мать называла имя этой твари?

– Все знали ее имя. Даже моя бабушка знала. Оно было известно всем. Поэтому никто из нас не играл возле Фортифут-хауса. Можете спросить кого угодно в Бончерче, даже сегодня.

– Так как ее звали?

Миссис Мартин уставилась на меня:

– О нет, спасибо, я не хочу говорить об этом.

– Но вы же не настолько суеверны? – подтрунивая, спросил я.

– Да, я не суеверная. Если хотите, я могу не моргнув глазом пройти хоть под двадцатью стремянками, просыпать сколько угодно соли и целый день бить зеркала[15]Самые известные суеверия в Британии.. Но я не хочу произносить имя этой твари, если вы не против.

Но тут на крыльце появился Гарри Мартин, закуривая очередную самокрутку.

– Тварь зовут Бурый Дженкин, – сказал он.

Миссис Мартин уставилась на меня в каком-то диком отчаянии. Она продолжала слегка качать головой, словно беззвучно умоляла меня не слушать, не повторять сказанное мужем.

– Бурый Дженкин, – повторил Гарри Мартин, как будто ему было приятно произносить вслух запретные слова.

Миссис Мартин зажала рот руками. Солнце зашло за большую тучу, и в саду внезапно потемнело.