Онлайн чтение книги Приключения Васи Куролесова
Часть вторая. Водопроводчики

Глава первая

Нос уточкой

Утро в Карманове долго не наступало.

Так бывает в небольших подмосковных городах – долго не наступает утро. Над Москвой уже солнечное зарево, уже пожарная сокольническая каланча позлащена восходом, а в Карманове ещё темнота, темнота – ночь.

Вася проснулся затемно и долго слушал, как сопит Батон. В предутреннем сне тот громко высвистывал носом, и кажется, любимую мелодию:

«Взгляни, взгляни в глаза мои суровые…»

Рассвело.

И скоро зашевелилась входная дверь, заныли железные петли – дверь приоткрылась, будто зевнула. В щель выставились сонные усы старшины Тараканова.

– Куролесов, выходи.

Васю снова привели в дежурную комнату. Там у окна, прислонясь к несгораемому шкафу, стоял какой-то человек в сером костюме.

По привычке Вася поискал на его лице усы, но не нашёл. Зато нашёл нос, кривой и крылатый, широкие медные щёки и прищуренные глаза цвета маренго.

Человек в сером костюме навёл на Васю свои глаза и спросил:

– Этот самый?

– Так точно, – ответил старшина, кивая на Васю. – Под носом – искусственные усы, в мешке – пёс.

Серый костюм внимательно пригляделся и вдруг подмигнул Васе: что, мол, попался?

– Так точно, – толковал старшина. – Так точно, товарищ Болдырев, этот самый и есть мошенник. Усы под носом, пёс в мешке.

«Вот это фамилия! – подумал Вася. – Болдырев! Как будто самовар в воду упал. Наверно, начальник!»

– Не может быть, чтоб этот самый, – сказал между тем Болдырев, внимательно глядя на Васю.

– Да как же, товарищ капитан?.. – забеспокоился старшина. – Усы-то под носом!

– Уж не знаю как, – ответил капитан Болдырев. – Приметы не совпадают. Мошенник, которого мы ищем, пожилой, а этот слишком уж молод. Ну-ка, парень, рассказывай, зачем ты усы прилепил?

– Для маскировки. Он лепит, и я буду лепить!

– Рассказывай по порядку, – серьёзно сказал капитан. – С самого начала. И чтоб всё было ясно.

Всё время, пока Вася рассказывал, капитан хмыкал и пронзительно глядел на старшину.

– М-да, – сказал он потом, – дела неважные. Что-то вы, товарищ старшина, напутали. Расскажите, какой из себя Курочкин.

– Невысокого роста, пожилой, – отвечал старшина Тараканов и вдруг побледнел. – Нос уточкой.

– Какой нос?

– Уточкой, – повторил старшина, бледнея всё больше.

– Ну вот, – сказал капитан Болдырев. – И нос уточкой. Приметы сходятся, а усы он сбрил. Этот Курочкин и есть тот самый человек, которого мы ищем.

– Да как же?.. – растерянно твердил старшина. – Он же паспорт показал, живёт в Перловке, сторож картофельного склада.

– Паспорт поддельный, – строго сказал капитан. – А картофельного склада в Перловке сроду не было.

Глава вторая

Телеграмма

Да, вот какие получились дела. И в голову не пришло старшине Тараканову, что Курочкин и есть тот самый мошенник, а Вася – простой человек.

– Да, – сказал капитан Болдырев, глядя на старшину нестерпимым взглядом, – вон какие получились дела.

Старшина открыл секретным ключом несгораемый шкаф, вынул оттуда мешок и усы, подержал печально их в руках и протянул Васе:

– Возьмите, гражданин.

– Что за мешок? – спросил капитан.

– Ихний мешок, – ответил совсем расстроенный старшина. Усы его поникли, как спортивные флаги под дождём.

– Это не мой мешок. Это мешок вашего Курочкина. А вот усы мои.

– Интересно, – сказал капитан, разглядывая мешок. Он постелил на стол лист чистой бумаги и потряс мешок. Всякая труха посыпалась оттуда. Тут же капитан – чик-чик – свернул труху в кулёчек и сунул в нагрудный карман.

«Рассматривать, наверно, потом будет, – подумал Вася, – под микроскопом».

– Вы понюхайте мешок, – сказал он капитану.

– А что? Пахнет?

– Ещё как!

– Верно, – сказал Болдырев, понюхав. – Запах есть. Только не пойму, чем пахнет. Не укроп ли?

Старшина Тараканов тоже протянул к мешку нос и несколько раз понюхал.

– Запах есть, – сказал он, – только тонкий запах. Я его не пойму. Это, наверно, мимозы.

– Ничего тонкого, – сказал Вася. – Запах мёда.

– Мёд? – удивился Болдырев. Он снова взял мешок в руки и принялся пристально нюхать.

– И ещё я в нём пчелу нашёл, – сказал Вася, – а другая была у пса в ухе. Вот я и думаю: по этим приметам можно найти Курочкина.

– Во парень! – удивился Тараканов. – И носом чует, и головой работает.

– Молодец, – подтвердил капитан Болдырев, – ты, я вижу, сообразительный.

– Маленько мерекаю, – ответил Вася с достоинством.

В этот момент дверь в дежурную комнату распахнулась, и вошёл рядовой милиционер по фамилии Фрезер.

– Товарищ старшина! – сказал он. – Вам срочная телеграмма.

Тараканов разорвал бланк и прочёл телеграмму:

Глава третья

Допрос матроса

«Устал как собака, – думал Вася, выходя из милиции, – и не выспался».

В милицейском палисаднике и на улице, за забором, было пусто. Только одинокий кармановский гусь бродил среди луж.

Поглядев на гуся, Вася так зевнул, что у него всё в глазах перевернулось, а когда всё снова установилось, гусь уже мчался, гогоча, по лужам, а вслед за ним – рыжая рычащая фигура с обрывком верёвки на шее.

Загнав гуся под милицейский мотоцикл, фигура эта направилась к Васе и улеглась у его ног, хлопая хвостом по одуванчикам.

– Привет! Кого я вижу!

Матрос повалился на бок, и Васе пришлось почесать ему живот. Он почёсывал его, разглядывая обрывок верёвки.

– Блохи? – послышалось за спиною. Капитан Болдырев вышел на крыльцо и разглядывал Матроса.

– Да нет, – сказал Вася, – собаки любят, когда им брюхо чешут.

– Да? – удивился капитан. Он хмыкнул, присел на корточки и тоже стал почёсывать Матроса.

– Да, – подтвердил Вася, – а я вот ни за что не дал бы себе брюхо чесать.

Матрос совсем, видно, обалдел от счастья, от того, что его чешут сразу два человека. Старшина Тараканов строго смотрел на всё это дело в окно.

– Видите верёвку? – спросил Вася капитана. – Я её на Матроса не цеплял. Видно, Курочкин снова его приманил, когда я в милиции сидел, и посадил на верёвку. А Матрос её перегрыз и ко мне вернулся. Кому же приятно свинью изображать?

– М-да… – сказал Болдырев. – Значит, Матрос порвал с преступным миром. Решил начать новую жизнь. Это неплохо. А всё-таки надо бы его судить да ещё и посадить годика на три.

– Ну нет, – сказал Вася, – Матрос – честный пёс. Это Курочкин виноват.

– А зачем он хрюкал? Собака лаять должна. Наверно, он тренированный.

– Да не хрюкал он, – сказал Вася. – Он молчал и вроде скулил, а мне казалось – похрюкивает.

– Лаять надо было, – строго сказал капитан.

– Его мешок оглоушивает, – пояснил Вася. – Сунешь его в мешок – он и замолкает.

– Ну может быть, и так, – добродушно сказал капитан, – а всё же надо бы попробовать.

– Чего попробовать? – не понял Вася.

– Попробовать… не наведёт ли он нас на след. Курочкинский.

Глава четвёртая

Матрос наводит на след

Первым делом Вася дал Матросу понюхать мешок:

– Ищи, Матрос, ищи! Где Курочкин?

Матрос виновато заскулил и лёг на землю, ожидая, видно, что ему снова будут чесать живот. Но ему подсунули мешок.

– На, Матрос, на! Нюхай мешок! – приставал к нему Вася.

Матрос сопел и из уважения к Васе нюхал мешок.

– Э-э, – сказал капитан, – так дело не пойдёт. Чего ему зря нюхать мешок? Он в нём сидел, нанюхался.

– Пчёлы! – вспомнил тогда Вася. – Пчёлы, Матрос! Вжу-вжу, вжу…

Вася жужжал, шевелил по-пчелиному пальцами и чуть ли не летал над Матросом. Тот не знал, куда деваться: то подпрыгивал на месте, то начинал брехать.

– Чепуха, – сказал капитан Болдырев, – ничего не получится. Дворняга есть дворняга.

Он подошёл к Матросу и вдруг топнул ногой и крикнул:

– Домой!

От неожиданности Матрос прижал уши.

– Домой! – повторил Болдырев. Он сверкнул глазами и снова топнул с такой силой, что земля затрещала.

– Домой! Домой! – подхватил Вася.

Он тоже затопал ботинками и попытался сверкнуть глазами. Получилось это у него не так мощно, как у капитана, но Матросу, видно, всё-таки не понравилось, что на него сверкают и топают. На всякий случай он побежал куда-то, всё время оглядываясь.

Вася и Болдырев побежали за ним.

Матрос сворачивал с одной улицы на другую, пробегал проходными дворами, и вскоре они оказались на окраине города Карманова, в редком сосновом лесу. Здесь стояли дачи за голубыми и серыми заборами.

Матрос остановился у забора, сбитого из разнокалиберных досок и штакетин. Кое-где его подлатали ржавой жестью – специально, чтоб не было за ним ничего видно.

Матрос сел у калитки, поджидая Васю и Болдырева.

– Чего уселся? – крикнул Вася, подбегая.

Матрос заскулил и лёг на землю.

– Домой!

И тут Матрос, видно, совсем обиделся. Он чихнул и, поджав хвост, юркнул в дырку под забором.

– Так, – сказал Болдырев. – Надо поглядеть, что там делается.

Он приоткрыл калитку, и тут же раздался звонкий и злобный лай.

Очутившись за забором, Матрос преобразился.

Как рыжий горячий дьявол, он налетел на капитана и вцепился в ботинок.

– Молчи! – сказал Болдырев, дёрнув ногой.

Матрос отлетел в сторону и плюхнулся в клубнику.

– Смотрите-ка, – сказал Вася, схватив капитана за рукав. – Ульи.

Между яблонями, на взрыхлённой земле, стояло пять ульев, выкрашенных зелёной краской.

– Ну что ж, – сказал Болдырев. – Похоже, он привёл нас куда надо.

По тропинке, мимо сарая, мимо поленницы дров, капитан пошёл к дому, который виден был за кустами смородины. Вася шагал за ним. Он старался шагать смело и уверенно, но шажки получались мелкие, куриные. Поднявшись на крыльцо, Болдырев стукнул в дверь.

– Кто там? – сразу послышалось за дверью.

И в этот самый момент Васе захотелось отличиться. Прежде чем капитан успел открыть рот, Вася брякнул вдруг басом:

– Водопроводчики!

Болдырев так глянул на Васю, что у него сердце остановилось.

– А чего вам надо? – слышалось между тем за дверью.

– Водопровод хотим починить, – робко сказал Вася и совсем стушевался.

– А у меня нету водопровода, – сказал голос за дверью. – У меня – колодец.

– Ну давай колодец починим, – раздражаясь, сказал капитан.

– А чего его чинить! Он и так качает.

Говорить вроде было больше нечего. Болдырев снова вонзил свой взор в Васю, подержал его немножко в Васиной душе, а потом вынул.

– Ладно, – сказал он, – открывайте. Мы из милиции.

– Из милиции?

– Ага.

– Тогда покажите документ.

– Как же мы его покажем? Дверь- то закрыта.

– Ничего-ничего, показывайте. Я в щёлочку увижу.

– Вот дьявол! – рассердился Болдырев. Он достал из кармана красную книжечку и развернул её. – Ну что? – спросил он. – Видно, что ли?

– Немножко левее, – сказали за дверью.

Болдырев передвинул книжечку левее, и тут же над головой его раздался гром, дверная доска расщепилась, с пороховым огнём вылетела на улицу пуля и, взвизгнув, улетела по направлению к Москве.

Глава пятая

Руки вверх!

Пуля только ещё пробивала дверь, только ещё высовывала наружу свою медную змеиную головку, а Болдырев и Вася уже махнули с крыльца.

Вася грянул на землю и укатился за цветочную клумбу, а Болдырев врос в стену дома, прижался к ней так крепко, будто его приколотили гвоздями.

Он вытащил из кармана чёрный пистолет, похожий на записную книжку.

Услышав выстрел, Матрос подпрыгнул на месте, повис на миг в воздухе, а опустившись на землю, бросился бежать с такой скоростью, будто хотел догнать пулю.

Добежав до ближайшего пруда, он плюхнулся в грязную воду, безумным стилем баттерфляй переплыл на другой берег и навеки затаился в крапиве.

– Эй, водопроводчики! – послышалось за дверью.

Вася и Болдырев молчали, окаменев.

– Эй! Водопроводчики! Что ж молчите?

– А чего ты стреляешься? – ответил Вася.

– Ха-ха! – сказал человек за дверью. – Водопровод починять больше небось не станете…

– С тобой починишь, – сказал Вася, оглядываясь на Болдырева, который потихонечку подвигался к углу дома.

Вася понял, что Болдырев хочет зайти с тыла, ударить через окно.

– А почему я вас в щёлочку не вижу? – спросил неизвестный. – Что вы, спрятались, что ли?

– Мы на землю залегли, – сказал Вася. – Боимся.

– Вы уж лучше так и лежите, а то я всех перестреляю.

– Ладно, – сказал Вася, – полежим пока. Земля не очень сырая. В самый раз картошку сажать.

Болдырев уже скрылся за углом, и человек за дверью замолчал, затаился, видно, придумывал что-то. Может быть, заметил Болдырева?

Проползла минута. И тут раздался треск, звон разбитого стекла, и откуда-то из глубины дома долетел до Васи крик:

– Руки вверх!

Дверь вздрогнула, заскрипела, кто-то бухнул в неё изнутри. Запели несмазанные петли, и на крыльцо выскочил человек с пистолетом в руке.

Вася зажмурился.

Глава шестая

Три богатыря

На крыльце стоял капитан Болдырев.

А дом был пуст.

То есть, конечно, в нём была печка, были стол, стул, шкаф, тумбочка. На столе стояла сковородка, в которой имелись остатки жареного мяса, а на стенке висела маленькая картина «Три богатыря».

Всё это было. Не было только человека. Того, что стрелял. Исчез.

Когда капитан разбил окно и крикнул: «Руки вверх!» – дом был уже пуст.

Болдырев обошёл весь дом неслышным милицейским шагом, заглянул в шкаф и под кровать.

Вася шёл за ним, каждую минуту ожидая пулю в лоб. Но пули не было, и человека, который только что стрелял, не было.

– Ушёл, – сказал Болдырев. – А как ушёл? Окна закрыты. Постой! Что это над печкой?

Над печкой, прямо в потолке, виден был люк, который вёл, очевидно, на чердак.

По приставленной к печке лесенке Болдырев дотянулся до люка.

– Эй! – крикнул он. – Вылезай!

Никто не ответил, и тогда Болдырев потихоньку полез наверх. Вот в люк ушла его голова, вот уже только ботинки капитанские торчат под потолком. Вася остался в комнате один.

Бух-бух!.. Что-то тяжело загромыхало над головой. Болдырев ходил по чердаку, и шаги его глухо отдавались в потолке. Но вот и они затихли.

Васе стало совсем неприятно.

«Проклятый Курочкин! – думал он. – В какую историю меня втравил! Чуть пулю в лоб не схлопотал, а теперь вот сижу неизвестно где. Того гляди, сейчас кто-нибудь ножом ахнет. Вылезет из погреба какой-нибудь косматый! Болдыреву на чердаке небось хорошо. Чего он там сидит? Слезал бы! А то сейчас войдёт кто-нибудь».

Совсем тихо стало, а в комнате не было даже и часов-ходиков, чтоб оживить тишину.

Вася присел на краешек стула и тревожно стал разглядывать картину «Три богатыря».

Пристально смотрел с картины Илья Муромец, поставив над глазами ладонь козырьком.

«Что ты делаешь в чужом доме, Вася? – спрашивал вроде Илья. – Зачем влез ты в эту историю?»

«Глупо, Вася, глупо», – говорил будто бы и Добрыня, равнодушно взглядывая в окно, где виднелись яблони и ульи между ними.

Алёша Попович глядел печально. Единственный из троицы он, кажется, Васю жалел.

Скрип-скрип… – заскрипело что-то на улице. Это запели ступеньки, и у Васи охладело сердце.

На крыльце послышались шаги.

Глава седьмая

Йод из Тарасовки

Медленно-медленно приоткрылась дверь, и тут же сердце Васино ахнуло и полетело куда-то в глубокий колодец. Вася – хлоп-хлоп – прихлопнул его ладонью, пытался удержать на месте, но не сумел.

Дверь распахнулась пошире, и стал виден человек в сером костюме, а Вася уже и сообразить не мог, кто это.

– Жив? – спросил капитан, прикрывая дверь.

Вася молчал. Он всё ещё соображал, как же это так: улез на чердак, а вошёл в дом с улицы?

– Видишь, какие дела, – сказал Болдырев, – через люк над печкой неизвестный попал на чердак, а к чердаку с той стороны дома приставлена лестница. По ней он и ушёл.

– Куда ушёл?

– Откуда я знаю! – сказал Болдырев и махнул рукой.

И вот, когда Болдырев махнул рукой, Вася наконец успокоился, сердце его шмыгнуло на своё законное место, точь-в-точь кошка, которая вбегает в дом с мороза и первым делом – на печку.

– Что же будем делать? – бодро уже спросил Вася.

– А! – сердито сказал Болдырев. – Упустили! Теперь его не найдёшь! А те-бя кто просил влезать со своими «водопроводчиками»? Кто?

– Не знаю.

– «Водопровод хотим починить»! – передразнил Болдырев. – Если ещё раз сделаешь что-нибудь без разрешения, пиши пропало.

– Пишу, – сказал Вася, моргнув.

Капитан прошёлся по комнате, заглянул зачем-то ещё раз под кровать. Потом взял с подоконника пепельницу, сделанную в виде фиолетовой рыбки, и стал рассматривать окурки-бычки, которые лежали в ней.

Вынув из кармана целлофановый пакетик, капитан аккуратно сложил туда окурки.

С удивлением смотрел Вася на такие действия.

Капитан тем временем открыл тумбочку, стоящую у кровати. В тумбочке тоже не нашлось ничего особенного. Болдырев вынул мыло, повертел его в руках – «Детское», потом достал бритву. Бритва как бритва – безопасная. За бритвой показался из тумбочки маленький пузырёк тёмно-коричневого стекла.

Болдырев принялся рассматривать этот пузырёк, крутя его в пальцах.

– Как думаешь, – спросил он, – что это?

– Йод, – сказал Вася. – Каким раны мажут.

– Откуда он?

– Из тумбочки.

– Прочти этикетку.

На этикетке было написано: «Тарасовская аптека. Настойка йода».

– Ну и что? – спросил Вася.

– Ничего, – ответил Болдырев. – Йод из Тарасовки.

– Ну и что?

– «Что» да «что»! – рассердился Болдырев, засовывая пузырёк в карман. – Запомни, и всё! Может пригодиться.

– Да зачем нам йод? Пуля-то мимо пролетела.

Болдырев открыл рот и, видимо, хотел сказать что-то сердитое, но вдруг закрыл рот и приложил к губам палец:

– Т-ш-ш-ш…

На крыльце послышались шаги.

Глава восьмая

Рашпиль

Ступеньки перестали скрипеть – человек на крыльце остановился.

– Ox, – сказал он, отдуваясь.

Потом донеслось звяканье ключей и бормотанье:

– Хлеба взял, соли взял, бутылку взял. Надо было бы воблы взять, да где ж её возьмёшь?

Он замолчал и всё звенел ключами, никак, видно, не находя подходящего.

– Что это? – послышалось вдруг на крыльце, и в дырке от пули что-то зашебаршилось.

В неё всунулся заскорузлый палец, и Васе захотелось схватить его, но палец, покрутившись, ушёл обратно.

– Воры! – закричал человек на крыльце. – Дырку просверлили!

Дверь распахнулась, и в комнату влетел человек. Он выскочил на середину комнаты, размахивая сумкой-авоськой и тяжело сопя, и тут же у Васи над ухом грянуло:

– Р-Р-РУКИ ВВЕР-Р-РХ!

Вася даже не понял, что это крикнул Болдырев, таким страшным показался капитанский голос. Он рявкнул с силою пароходной сирены. От этого ужасного и неожиданного звука человек выронил авоську, ахнула об пол бутылка, а руки вошедшего вздёрнулись вверх так резко, будто он хотел подтянуться на турнике.

Болдырев тут же подошёл к нему сзади и, похлопав его по карманам, вытащил оттуда ключи и пачку папирос «Беломор».

Не опуская рук, вошедший обернулся. И лицо-то его оказалось знакомым – рябое, изъеденное оспой.

«Стекло! – вспомнил Вася. – Двойное бэмское!»

– Рашпиль! – сказал Болдырев. – Старый знакомый! Можешь опустить руки.

Стекольщик, по прозвищу Рашпиль, опустил руки. Глаза его были глубоко упрятаны под бровями и глядели оттуда, как мыши из подвала.

– Смотри, Вася, – говорил Болдырев, – вот это Рашпиль, старый вор, который сидел в тюрьме триста или четыреста раз.

– Два, – глухо проворчал стекольщик, а потом ткнул в Васю пальцем: – Эта морда мне тоже знакомая.

– Что ты здесь делаешь, Рашпиль?

– Kaк – что, гражданин начальник? Домой пришёл.

– Это твой дом?

– А чей же? И дом, и сад, и ульи – всё моё. Наследство от родителя, Иван Петровича. Помер родитель. Добрый был.

– Жаль родителя, жаль Иван Петровича, – сказал капитан. – Значит, дом теперь твой. А кто же стрелял?

– Да мне откуда знать, гражданин начальник? Я в магазине был. Пришёл – дырка.

– Интересно получается, – сказал Болдырев. – Дом твой, а кто был в доме, ты не знаешь. Я бы на твоём месте подумал.

– Чего мне думать? – ответил Рашпиль. – Пускай лошадь думает, у ней башка большая.

– Ну, если не хочешь думать, тогда пошли.

– Куда?

– Куда надо.

Тут Рашпиль спрятал глаза под бровями, и теперь стало казаться, что у него вообще нету глаз, как, например, у репы.

– Может, жилец стрелял, – сказал он хрипло.

– Какой жилец?

– Да на рынке один попросился ночевать, я его и пустил. Сам-то я в магазин пошёл, а он дома остался. Прихожу – дырка.

– Как звать жильца?

– Васька.

– А фамилия?

– Фамилию-то я чего-то плохо помню. На букву «К» вроде.

– Курочкин? – влез в разговор Вася.

– Не-не, другая какая-то. Постойте, Кулоресов. Точно: Васька Кулоресов.

– Ага, – сказал Болдырев. – Вот как выходит. Ну ладно, гражданин Рашпиль. Сиди дома, никуда не выходи. Понял?

Он широко распахнул дверь и уверенно пошёл по садовой дорожке. Вася по-солдатски повернулся на каблуках и пошёл следом, глядя в затылок капитана.

– Только не оглядывайся, – тихо сказал Болдырев.

– Почему? – спросил Вася, когда они уже вышли на улицу.

– Человек, который уверен в себе, никогда не оглядывается.

Вася шагал вслед за Болдыревым, крепко ударяя ботинками в землю, как человек, уверенный в себе. Но на самом деле он совсем не был в себе уверен.

Глава девятая

Каша в голове

Отойдя с полсотни шагов, Болдырев завернул за угол и остановился. Он достал из кармана чёрную записную книжку, похожую на маленький пистолет, и стал что-то быстро писать. Потом выдрал листочек.

– Пулей в милицию! – сказал он. – Отдашь записку Тараканову.

– А вы?

– Я здесь останусь.

Зажав записку в руке, Вася побежал по дороге. Сначала он бежал медленно, но потом разогнался и в милицию действительно ворвался пулей.

Тараканов сидел за столом в дежурной комнате. Размеренно и важно, с достоинством и с интересом старшина ел бутерброд.

– Записка! – крикнул Вася. – От капитана!

Одной рукой старшина взял у него записку, а другой по-прежнему ел бутерброд. Он стал читать медленно и вдумчиво.

– Так, – сказал он, дочитав записку и доев бутерброд. – Всё ясно.

Секретным ключом старшина открыл несгораемый шкаф и достал оттуда пиджак-букле и соломенную шляпу, потом аккуратно снял форменный китель и фуражку. Переодевшись, старшина стал неузнаваем. В пиджаке-букле и в шляпе он был похож на сельскохозяйственного агронома с авторучкой в нагрудном кармане.

– Сиди здесь! – сказал он Васе и вышел, скрипя хорошо начищенными сапогами.

«Как это так: сиди здесь? – подумал Вася, усаживаясь на лавку. – Там дела делаются, а я сиди здесь! Встану сейчас да и отправлюсь следом. Чего я буду зря сидеть?» Но всё-таки он сидел, не решаясь нарушить приказ, и только прислушивался к тому, какая каша варится у него в голове. А каша варилась в ней действительно странная. Кто стрелял? Зачем стрелял? Почему Болдырев вдруг ушёл?

Вася пытался разобраться в этой каше, но ничего не получалось. Тогда он плюнул и стал думать о другом.

«Мама-то Евлампьевна, наверно, с ума сходит. Думает: где мой Вася? А Вася в милиции сидит. А куда, интересно, пропал Матрос? Наверно, совсем обиделся. Там его в мешок суют, здесь ногами топают».

Скрипнула дверь. В комнату вошёл Болдырев.

– Ну, – сказал он, – так кто же всё-таки стрелял?

– Курочкин.

– Почему думаешь?

– Так я его по голосу узнал.

– Хорошо, – сказал Болдырев, – теперь давай думать, кто был в комнате, когда мы постучали.

– Курочкин.

– А где был Рашпиль?

– В магазине.

– Почему думаешь?

– Он сам сказал.

– Мало ли что он сказал! А почему на столе лежали две вилки? Нет, парень, Курочкин и Рашпиль – одна компания. Они оба были дома, и мы застали их врасплох. С перепугу Курочкин выстрелил. Потом они удрали.

– А зачем же Рашпиль вернулся?

– Вот я и думаю: зачем?

– А может быть, – сказал Вася, – они в доме позабыли что-нибудь?

– Ну молодец, – сказал Болдырев. – Конечно, они оставили что-то важное. Скорей всего деньги.

Болдырев прошёлся по комнате, внимательно посмотрел на план города Карманова, висящий над столом.

– Но Курочкин – это гусь. С пушкой ходит. Это важный преступник. У него дела покрупнее, чем твои поросята. Кстати, ты уверен, что слышал его голос?

– Ещё бы! Я этого Курочкина теперь за километр узнаю и по голосу, и не по голосу.

– А в темноте узнаешь?

– Я его с закрытыми глазами узнаю. Только понюхаю и сразу скажу: вот он, Курочкин.

– Ай да парень! – насмешливо сказал Болдырев. – Всем хорош, только водопроводчиком объявился. Ну ладно, сегодня вечером будешь нюхать.

Глава десятая

Засада

День-то почти что уж кончился.

Незаметно подплыли сумерки, за ними подвалил вечер. В домиках за деревьями загорелись настольные лампы – ночь наступила.

Ещё в сумерках Болдырев с Васей снова пришли к дому Рашпиля. Осторожно приоткрыв калитку, капитан вошёл в сад. Вася за ним. У поленницы дров капитан остановился и сказал негромко:

– Докладывайте.

– Всё в порядке, – неожиданно ответили дрова глухим еловым голосом, – пташка в клетке. Нет ли чего-нибудь пожевать?

– Подкрепляйтесь, – сказал капитан и сунул в поленницу бутерброд, завёрнутый в газету.

Дрова тихонько заворчали, шелестя газетой.

– Стань у сарая, – сказал Болдырев Васе, – и гляди в оба. Только не вздумай чего-нибудь делать. Стой, смотри и молчи.

– А если меня будут резать?

– Тогда кричи, – сказал Болдырев и растворился где-то за кустами смородины, за пчелиными ульями.

Вася стоял, прислонившись спиной к сараю. Справа от него была поленница дров, слева – смородина и помойка, прямо перед Васей – яблони и ульи, а за ними – дом.

В темноте Рашпиль выходил несколько раз на крыльцо, кашлял, ругался, законопачивал дырку от пули, наверно, бутылочной пробкой.

Где Болдырев, Вася не знал. Видно, пристроился поудобней, чтоб в окно глядеть.

В окно-то глядеть, конечно, интересней. А тут стоишь спиной к сараю и только дрова видишь, а смородину и помойку уже и не видно. Так, что-то сереет, что-то чернеет, а что это – не разберёшь.

«Надо было домой ехать, – думал Вася, – мама Евлампьевна совсем, наверно, извелась. Сидит на завалинке и плачет». Да и как не плакать: Вася-то у ней один. Может, убили Васю! Прижали в тёмном углу, сняли пиджак, часы «Полёт»…

Вспомнив маму, Вася совсем загрустил и бессмысленно смотрел теперь на поленницу дров, уже не различая, где берёзовые дрова, а где сосновые. Нет, конечно, берёзовые дрова были пока видны, но слабо, бледно, невыпукло. Кора-то белела, а вот чёрточки на ней растворились.

«Слились чёрточки, – думал Вася, – пропали во тьме. А я стою один, у сарая. Ну и жизнь!»

Спина Васина стала потихоньку замерзать – то ли сарай её холодил, то ли сама по себе.

Но скорей всего, виноват был сарай. Он совсем к ночи охладился.

Что-то зашуршало в сарае. Ясное дело – мышь. Пожрать пошла.

День спала в опилках, а ночью тронулась. Куда её несёт? Спала бы.

Шуршит и шуршит. А может быть, это не мышь? А что-нибудь покрупнее! Вроде человека!

С ножом!

Нет, не видно никого. Это всё фантазия, воображение, мышь. Это мышь шуршит, а Вася думает: человек.

Зачем человеку шуршать? Человек топает. Он не мышь. Он большой. Плечи – огромные, глаза – фонари, в кармане – нож. Сейчас подкрадётся, вытащит нож и…

Ночь совсем уж тёмная стала. Закрывай глаза, открывай – всё одно и то же: темнота.

А в темноте, конечно, кто-то крадётся.

Вот он дышит тяжело, со свистом!

Вася вынул руки из карманов и зачем-то присел. Он хотел крикнуть, но не успел.

Кто-то чёрный, приземистый кинулся на него, сопя и грубо дыша прямо в лицо.

Глава одиннадцатая

Страшноватая ночь

– Витя! – послышалось капитану.

«Какой Витя?» – подумал он.

Укрывшись за стволом яблони-папировки, Болдырев наблюдал за окнами и дверью дома. Он касался ухом шершавого ствола и слышал, как в яблоне что-то шевелится, вздрагивает, журчит.

– Витя! – снова послышалось Болдыреву.

«Какой такой Витя?» – подумал он, но вдруг понял, что слышит совсем другое слово. Это слово – «помогите» – долетало откуда-то из-за сарая.

Оттолкнувшись от папировки, Болдырев бросился туда.

Тут же послышался какой-то треск – это старшина развалил поленницу дров и кинулся к Васе на выручку.

И тут в свете карманного фонаря Болдырев увидел ужасную картину: какой-то растрёпанный человек катался по земле, обхватив руками что-то косматое и несуразное. В человеке Болдырев сразу признал Васю, а кого тот держит в руках, никак не мог разобрать.

– Что же это?! – сказал Болдырев.

– Всё в порядке, – донеслось с земли, – одного поймал!

При этих словах старшина Тараканов хлопнулся сверху на Васю и, гремя усами, вцепился в то, что держал Вася в руках.

Через секунду старшина поднял за шиворот какое-то существо, глаза которого в свете карманного фонаря блестели, как у сыча.

В репьях и в тине, кудлатый, растёрзанный, в мощной руке Тараканова болтался Матрос. Шерсть у него стояла дыбом, ухо, которое прежде торчало, теперь повисло, как подрубленное, а то, что висело раньше, теперь же, наоборот, поднялось.

Тут в доме стекольщика вспыхнул свет, и на крыльце показался Рашпиль.

– Кто там? – крикнул он и, выхватив из-под крыльца какую-то корявую дубину, стал спускаться в сад. – Кто тут? – орал он. – Убью!

Глава двенадцатая

Собачья жизнь

Размахивая дубиной, Рашпиль обошёл весь двор. Потом вернулся на крыльцо и снова угрожающе сказал в темноту:

– Убью!

Он потоптался на крыльце, хлопнул изо всех сил дверью, ушёл в дом.

Скоро свет в окне погас. На улице слышно было, как ухнул Рашпиль на кровать – заныли железные пружины.

В стороне от дома, под соснами, виднелись какие-то тени.

Две-то тени стояли спокойно, а третья, усатая тень всё время шевелилась, она прижимала к груди что-то лохматое и брыкающееся. Это старшина Тараканов держал на руках Матроса и напоминал сейчас старинного богатыря, который побеждает некрупного дракона.

Печально выглядывал этот дракон из милицейского кулака. Ему хотелось ужасно укусить старшину, но руки того были в специальных непрокусываемых перчатках.

Да, день сегодняшний оказался для Матроса днём сплошных разочарований. Просидев до вечера в крапиве, Матрос отправился на поиски Васи, с трудом разыскал его у сарая, а Вася дал ему по морде и стал душить. Не это ли называется собачья жизнь?

– Отпустите пса, – тихо сказал Болдырев.

Старшина разжал перчатку, и Матрос бухнулся на землю, прижался к Васиной ноге. За день он что-то совсем исхудал – шкура болталась на нём, как шинель с чужого плеча. Вася погладил его.

– Собака – друг человека, – насмешливо сказал Болдырев. – И этот человек вместе со своей собакой может отправляться домой. Мне такие водопроводчики не нужны.

Болдырев повернулся к Васе спиной и шагнул в сторону, старшина – за ним.

Мгновение – и они скрылись бы в темноте, но случилось неожиданное.

Матрос ринулся вдогонку и вцепился в галифе старшины. Галифе тревожно затрещали.

– Чего!!! – шёпотом крикнул старшина. – Обмундирование рвать!!!

Он махнул ногой – хорошо начищенный сапог, как сабля, сверкнул в темноте.

– Назад, Матрос! Ко мне!

Матрос выплюнул галифе, отскочил в сторону.

– Тихо! – сказал Болдырев и шепнул что-то на ухо старшине.

Тот козырнул: есть!

– Пойдём, – сказал Болдырев Васе. – Я тебя провожу.

– Собаку с человеком спутать трудновато, – говорил Болдырев, пока они шли по кармановским тёмным улицам, – видно, ты здорово перепугался. Ну ничего, многие люди боятся темноты. А ты парень сообразительный, только, пожалуй, трусоват. Ладно. Домой тебе ехать поздно. Пойдём в милицию, там переночуешь.

– Ничего мне не надо, – сказал Вася. – Я на станцию пойду.

– Чего ж ты? Обиделся, что ли?

– Ничего я не обиделся. До свиданья.

Он повернулся к Болдыреву спиной, свистнул Матроса и пошёл к станции.

Всё-таки Вася, конечно, обиделся. Правда, на Болдырева обижаться не приходилось. Оставалось обижаться на себя.

Так, обижаясь на себя, пришёл Вася к станции.

Была ночь, и последний поезд давно уж дремал в тёплом депо.

По пустынной платформе слонялись два или три человека, которые тоже, кажется, обижались на себя. Один подошёл к Васе и попросил закурить.

– Я не курю, браток.

– Эх! – сказал обиженный. – И тут не везёт.

Да, бывают на свете такие люди, которым не везёт. Они вечно опаздывают на поезд и покупают пса за поросят. Вся их жизнь – сплошное невезение. Иногда кажется: вот-вот должно повезти, вот-вот ухватят они за хвост синюю птицу, а оказывается, это и не синяя птица, а так себе, воробушек, воронье перо, куриная косточка.

Вася уселся на длинную железнодорожную лавку и стал думать о своих обидах и невезениях. И так получалось, что ни в чём-то, ни в чём ему не везёт.

Матрос, которому в жизни тоже не везло, залез на лавку и улёгся, свернувшись. Он превратился в рыжую пушистую подушку. Вася положил голову на эту подушку и скоро заснул, слушая, как бурчит у подушки в животе.

Ранним утром сел Вася на поезд, поехал домой и, когда уже подходил к деревне, издали увидел Евлампьевну. Она сидела на брёвнышке у скотного двора и горько плакала.