Онлайн чтение книги Призрак небесного Иерусалима Призрак Небесного Иерусалима
Никольская улица. Катя

Для начала она позвонила в дверь. Шансов на то, что Наталья Сергеевна окажется на месте, немного, но лучше уж перестраховаться, чем… А потом Катя открыла дверь своим ключом, глубоко вздохнула и с блаженной улыбкой на губах, сразу узнавая и принимая запахи этого дома, переступила порог. Когда снимала сапоги, ей почудился шорох на кухне, и она так и замерла с сапогом в руке.

– Наталья Сергеевна? – крикнула она в глубину квартиры. Но нет, ничего. Только тикают ходики на кухне и мерно прокручивается барабан стиральной машины в ванной.

Катя на секунду остановилась у зеркала в прихожей: ей нравилось на себя смотреть в этом зеркале. Будто она здесь – хозяйка. Так естественно. Мягкий золотистый свет абажура обладал тем же магическим эффектом, как в детстве. Она снова – принцесса, а не пастушка, расступитесь все. Легким шагом Катя прошла по квартире – как пометила каждую комнату. В гостиной на диване появился новый плед. Она подошла и провела по нему рукой – мягкий. Наверное, кашемир. В ванной на полочке стоял новый крем. Крем был явно Натальин, Машка всегда мазалась тем, что под руку попадется. Но крем Катя оставила «на потом».

В Машиной комнате все застыло, как во времена их детства. Летнее солнце било в окно.

– Душновато, – сказала себе вслух Катя и открыла окно – проветрить. У Натальи в комнате и в гардеробной пробыла чуть дольше: отметила – туфли открытые, на среднем каблуке, шоколадного, вкусного цвета, костюм строгий, в тонкую полоску с безумной леопардовой подкладкой… Втянула носом воздух: Наталья опять сменила парфюм. Машина мать не придерживалась одного, а постоянно экспериментировала. Кате это нравилось. Она играла с Натальиными парфюмами в игру – «какой из них мне больше подходит» – и выходило, что, в принципе, все годились. Зашла на кухню и заглянула в холодильник. Холодильник был запретной зоной и портил всё удовольствие – с ним нельзя было поиграть в хозяйку – настоящая хозяйка могла заметить исчезновение половины головки голландского сыра (Катя обожала такой сыр, он стоил бешеных денег) или грозди винограда… Вряд ли, конечно. Но малая вероятность имелась, поэтому содержание огромного холодильника Катя пожирала исключительно глазами, как бедный провинциал – роскошные фламандские натюрморты в Эрмитаже.

Кате ужасно хотелось принять ванну, но она не рискнула: все-таки объяснить свое присутствие в ванной, полной пены и ароматических масел, не то же самое, чем если тебя застукают в душе, – на этот случай у Кати имелось всегда объяснение: ой, Наталья Сергеевна, попала в лужу, облили из окна, забрызгал проезжающий «Мерседес»… Позволила себе, так сказать, воспользоваться вашим гостеприимством. Катя знала – позволит. И даже напоит чаем постфактум, выспрашивая про Машиных поклонников. Вот про поклонников Наталье было особенно интересно – Машка-то ее рассказами про личную жизнь не баловала. По каким-то вторичным признакам (робкие неудачные попытки макияжа, перекошенное лицо Иннокентия) мать догадывалась, что у дочери кто-то появился, и она даже однажды отправила Катю на разведку («Ты уж не обессудь, но на тебя единственная надежда!»).

Катя с заданием справилась – узнала: «кто-то» учится с Машей на одном курсе, зовут Петей, мальчик положительный, сын богатых родителей, ездит на «Порше». Катя как «Порш» увидела, так аж затряслась вся, а Машка-дурында тогда сказала, что выпендрежу много, а из-за многочисленных джипов в спортивной машине на дороге ничего не видно. Да Катя на такой машине и с закрытыми глазами бы поездила! Что тот Петя в Машке нашел – не ясно. По Кате, так в подруге ничего не было. Густые волосы, разве что, заключала она после многочасовых размышлений, да глаза… Может быть. Однажды она даже сказала об этом самой Машке – не в плане, конечно, что «это только у тебя и есть», а типа как комплимент сделала. Маша тогда засмеялась и процитировала кого-то из французов, что, мол, у женщины замечают глаза и волосы, когда сама женщина не красавица. Катя тогда удивилась – казалось, Машку позабавил тот факт, что она – дурнушка. Еще Маша была умная, но для мужиков это скорее дефект. Ну и на что запал мальчик Петя? Получается, на звонкое и в профессии известное имя – Каравай. Погибший адвокат. Вот и все.

Господи, как после его гибели все вокруг Маши прыгали, в том числе ее собственная мать, – нашла, кого жалеть! Бедный ребенок, так рано потеряла отца, так трагично! Катя тогда первый раз себя выдала – не удержалась. Сказала своей матери: «А меня ты пожалеть не хочешь? Которую отец бросил, когда я у тебя еще в брюхе находилась? Вот где рано и трагично, разве нет?»

Мать правда ее пожалела – погладила по голове и сказала, что, мол, нельзя завидовать, нехорошо это. Но Катя не могла не завидовать. Ей казалось, что она уже родилась с этим чувством внутри: когда смотрела из окон первого этажа на девочку в яркой курточке, сидящую на плечах у смеющегося папы, слышала пересуды бабок на лавочках – какой, мол, хороший отец Федор Каравай, и человек большой. Когда видела этого самого Федора рядом с Натальей, тогда еще молодой и одетой в такие тряпки, которых ее мать в жизни не видела! Или еще на фото в газетной статье, посвященной какому-нибудь громкому процессу. Она очень хотела дружить с девочкой Машей и одновременно – расцарапать ей лицо. Это было странное, тревожное, мучительное чувство, обозначенное ее матерью только десять лет спустя.

В год, когда обеим девочкам исполнилось лет по тринадцать, матери предложили за их однокомнатную в центре большие деньги: можно было купить аж трешку в менее престижном районе. Мать была счастлива – покупатель квартиры все организовывал сам, даже переезд, и она была ему благодарна: сама мать не справилась и не решилась бы ни на что. Она с придыханием говорила Кате, что у них теперь будут не только отдельные комнаты (ведь еще пару лет – и ты станешь совсем барышней!), но и еще одна – так сказать, гостиная (и, возможно, Катенька, однажды она станет детской!).

– Не станет, – отрезала Катя. Она была уверена, что у нее будет состоятельный муж.

Отношение же Кати к переезду было однозначно положительным: с одной стороны – отдельная комната, немалый в подростковом возрасте фактор, кроме того, она наконец не будет видеть Машкину физиономию. Только по прошествии месяца Катя поняла, что умирает от тоски в их спальном районе. Жизнь без Маши стала скучной: будто вынули из нее некий перпетуум-мобиле, основное чувство, держащее эмоциональный градус в напряжении. Кроме того, Катя не была идиоткой и понимала, что так поговорить со своими нынешними дворовыми приятельницами, как с Машей, она не сможет – разговоры крутились вокруг парней, косметики и тряпок. Это были три темы, которые они с Машей ни разу не обсуждали…

В первое время она искренне получала удовольствие от рассматривания засаленного журнала «Вог». А потом заскучала, вспомнила, как приходили мальчики из физматшколы, в которой училась Маша, и говорили о не всегда понятном. Но эти мальчики были намного интереснее, чем те, о ком сплетничали с пеной у рта ее новые дворовые подружки. Именно за такого физматмальчика Катя хотела в будущем выйти замуж – при условии, конечно, что тот разбогатеет, а не станет научным сотрудником, вроде ее матери.

Поэтому Катя приняла решение с Машей отношения восстановить, снова задружить, несмотря на расстояние в десять станций метро, их разделяющее. Нутром, всей сущностью, завистью, выдержанной за последние десять лет как хорошее вино и указывающей ей, как компас, правильный путь, Катя знала: Маша летает в высоких сферах и Кате туда – тоже нужно.

Катя набрала после годового перерыва телефон, внутренне вся сжавшись: Маша была удивлена, но, слава богу, приятно удивлена. И пригласила в гости. И чуть Катя вышла из метро на Большой Полянке и вдохнула загазованный воздух, ей уже показалось, что она вернулась домой. А в Машиной квартире ощущение еще больше усилилось: она ничего не могла с собой поделать. Именно эта квартира ее грез, квартира, где она проводила половину своего времени в детстве, и была ее настоящим домом. Она села напротив Маши за стол на кухне, и слезы подступили к горлу.

– Ты чего? – обеспокоенно спросила Маша.

– Соскучилась по тебе, – ответила Катя и совсем не соврала. Собираясь сюда, она хотела впечатлить подругу детства и тщательно наложила макияж. Но теперь, глядя на чисто промытое Машино лицо, полное смущения (ведь она, Маша, по Кате вот так – до слез – не скучала), Катя поняла: она опять проиграла. Просто потому, что Маша играет совсем в другие игры.

Неприятная тишина установилась за столом. Маша и Катя пили быстро чай, чтобы сделать вид, что не поняли главного: общих тем для бесед у них не было.

Катя была в отчаянии: никак иначе, чем через дружбу с Машей, она не могла остаться в этом доме. В ее родном доме. Была бы Катя постарше, она, возможно, смогла бы завести непринужденную беседу. Но они были девочками-подростками, и светскости в них не было ни на грош.

– А ко мне клеится парень на «Харлее», представляешь? – чувствуя, что тонет, сказала она.

– Харлей? – переспросила Маша в замешательстве.

– Мотоцикл такой, супермотоцикл! А парень уже отсидел за мелкое ограбление, представляешь? Он мне сказал, что я выгляжу на все шестнадцать. А я ему говорю: так мне шестнадцать и есть! А он мне – не выдумывай, молокососка, – затарахтела Катя, глядя, не отрываясь, в Машины глаза, распахивающиеся все шире по мере продвижения истории.

С парня на «Харлее» Катя перешла на Светку из соседнего подъезда, которую мать бьет смертным боем за накрашенные глаза и губы, а ей уже пятнадцать, представляешь? И далее: про «великий шелковый путь» через их двор лоточников с соседнего дешевого рынка. Про парня, вернувшегося из Чечни больным на голову и отсиживающегося в кустах, пока за ним не придет мамаша и не скажет, что все ушли, засады нет, можно идти домой ужинать.

У Кати открылся поразительный дар рассказчицы: она изображала поочередно то испуганного парня, выглядывающего из кустов, то самодовольного придурка на «Харлее», то Светкину мать, поносящую Светку на чем свет стоит из окна на весь двор. Маша смеялась до слез, утирала глаза и, когда вернулась с работы Наталья Сергеевна, уговорила и ее сесть послушать. Катя исполнила «на бис» особенно удачные моменты, оттачивая их по ходу дела, а внутри было уже совсем покойно и хорошо – она выиграла! У нее все получилось.

Так и продолжалось потом многие годы – Катя стала для Маши вроде как Петросяном на дому. С другими Маша вела умные беседы, а с Катей расслаблялась и даже сплетничала иногда. Катю это не обижало. Не обижали и косые взгляды Машиных друзей из школы и потом из института: мол, ты кто, где учишься? А… в этом. Да, конечно, они сразу видели в ней человека не их круга. Но Катя и сама это знала и не жаловалась, играла в девочку «без претензий». Маша ее представляла как самую давнюю подругу детства. Подруга детства – это почти титул. А до их круга она когда-нибудь допрыгнет. И даст бог, и перепрыгнет. Ей не к спеху, дайте сначала адаптироваться… Так думала Катя.

Пока не встретила Иннокентия. Да. Пока не встретила Иннокентия.