Онлайн чтение книги Пробуждение барса
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

Семьсот тридцать дней, точно всадники, потрясая солнечными лучами, обламывая на острых скалах лунные клинки, развевая знамена изменчивых облаков, беспощадно кружа черные стрелы по белому кругу, промчались сквозь бурю надежд и гибели.

Затрубили горотото, минбаши — тысяцкий — Саакадзе махнул саблей, юзбаши — сотник — вытянул дружины, онбаши — десятские — образовали квадраты. Разведочные дружины подростков под командой юзбаши Эрасти с обезьяньей проворностью рассыпались по роще, цепляясь за сучья, раскачивая ветки, перебрасываясь с дерева на дерево, карабкались, ползли, прыгали и приглушенно доносили юзбаши о движении «врага».

Юзбаши подняли сабли, колонны вскинули копья, разомкнулись и крупным шагом, обогнув рощу, сжали кольцо.

Тревожно забарабанили дапи. С дерева засвистали, подражая голубым дроздам. И, гикая, на поляну вылетела конница, встреченная в копья.

Отражение неприятельской конницы, по иранской стратегии, закончилось. Минбаши Саакадзе снова махнул саблей — и дружины повернули в Носте с любимой песней:

Десять неразлучных «барсов», отчаянных юзбаши, с грозным минбаши, главою «барсов», направились к Ностевскому замку.

Сердце Саакадзе наполнилось гордостью. Наконец в Носте тысяча неустрашимых воинов. Но не только дружинами гордился Георгий. Уже не горбился мост, не лежала толстым войлоком пыль на улицах, не косились жилища, и только у реки по-прежнему чернело любимое бревно, и старый дом Саакадзе, как память, стоял нетронутым. Все близкие Георгия решили неизменно в день рождения бабо Зара вновь разжигать здесь огонь очага в честь ее вечно живой души. Где когда-то задыхался поселок месепе, широко раскинулась общественная маслобойня — новый промысел Носте, усиленно поощряемый Саакадзе, и шерстопрядильня, где уже тридцать деревянных станков под присмотром старика Горгасала, отца Эрасти, приводили в движение слепые лошади. По приказанию Саакадзе на больших ностевских базарах продавали только излишки хлеба, шерсти и скота.

В полутемных ткацких производили тончайшую шерсть. На пастбищах бродила породистая баранта. Выстроились пахнувшие свежим грабом белые сараи, наполненные чистой, расчесанной и рассортированной шерстью. Здесь даже дети вырабатывали долю, распевая песни о золотом руне. Они чистили гребни, меняли прутья.

Масло все больше и больше привлекало в Носте даже чужеземных купцов. Шерсть обменивалась на оружие, коней, седла, серебряные изделия, посуду и украшения. Шерсть скрывала тайные съезды азнауров, шумные базары заканчивались состязаниями, джигитовками и военной игрой. Под угрожающий рев горотото, под бой дапи, под воинственный клич дружин, кружа черных коней по белому кругу, проскакали два лихорадочных года.

Ностевский замок — настоящая крепость. Подземные ходы в глубь Дидгорских гор. Невидимый канал, проведенный от реки, обширные помещения для укрытия ностевцев со стадами и имуществом на случай войны. Все готовилось к борьбе, а не к мирной жизни. По настоянию Саакадзе все азнауры союза ввели у себя одинаковые построения дружин.

Только Димитрий с дедом не покинули Носте и, поселившись в замке, помогали Саакадзе в выполнении широких замыслов, замещая Георгия во время его отсутствия. Дед с гордостью говорил:

— Зачем уходить? Здесь нужен, всегда интересное дело есть, у сына скучать буду, я еще молодой, не хочу у мангала чулки сушить.

Димитрий молча, тяжело пережил уход Нино в монастырь. Согласие Русудан поручить деду надзор над воспитателями своего крохотного Паата положило начало тесной дружбы Русудан с растроганным до слез Димитрием.

Русудан сразу поняла, как должна держаться в воинственном Носте, и в короткое время добилась всеобщего уважения.

Лишь Тэкле сдержанна с нею, оплакивая в душе золотую Нино; и хотя рождение Паата пробудило в ней нежность к Русудан, Тэкле продолжала потихоньку, под предлогом молитвы, ездить в монастырь святой Нины, где была пострижена Нино, и после поездки всегда лежала больной.

— От жалости, — украдкой признавалась она Папуна.

Когда через десять месяцев Арагвские Эристави приехали в Носте, их поразила перемена. Холодная, сдержанная Русудан расцвела, похорошела, была подвижна, весела, не спускала влюбленных глаз с Георгия и с нежностью прижимала крохотного Паата.

Обрадованный счастьем любимой дочери, Нугзар еще больше сдружился с Саакадзе, поклявшись защищать его от всех врагов. Ту же клятву верности дал и Зураб.

Одно только беспокоило Георгия: Метехи забыл о нем. Русудан, видя тревогу мужа, решила действовать и в честь рождения первенца послала Кватахевскому монастырю богатые дары с просьбой к настоятелю Трифилию приехать в Носте благословить Паата.

Это свидание положило начало частым посещениям настоятеля и имело серьезные последствия.

Плененный величественной красотой и мужественным умом Русудан, а также щедростью Нугзара, отписавшего монастырю в честь первого внука большой виноградник, Трифилий атаковал царя… Через три месяца Саакадзе и Русудан получили приглашение сопровождать царя на оленью охоту.

Пока Саакадзе укреплял союз азнауров, а царь покорял красавиц, Шадиман укреплял и покорял Селим-бея, тайного посла Стамбула. Союз с Картли Турции необходим. Беспрестанная война с шахом Аббасом должна закончиться победой Стамбула. Ведь Стамбул держит в своих руках выгодное море. Для этого царь должен пропустить турецкие войска через Картли. Халил-паша займет Ардебиль, Джульфу, ударит на Тебриз, через Акстафу пойдет к Еревану…

Шадиман понимал рискованность разрыва с Ираном. А если Стамбул потерпит поражение? Не воспользуется ли этим шах Аббас, чтобы совсем уничтожить Картли? Конечно, воспользуется. Но на этот раз маловероятно поражение Стамбула. Халил-паша — знаменитый полководец. Багдад от шаха Аббаса отвоевал… Десять тысяч избранных янычар ведет, сто тысяч босфорской конницы, сорок тысяч курдов… От Эрзурума через Каре, Лоре двинется опытный полководец — Селиман-паша. Мустафа-паша, совместно с войском Картли, предназначается для охраны границы и недопущения прорыва персидского войска через Азербайджан. В случае победы Стамбула Картли получит огромные пространства от Лоре до Олту и все земли до Акстафы, не говоря уж о таких мелких выгодах, как Агджа-Кала со всеми землями Сомхети, Санаином, богатыми лесом, водой и крепостями. Все это сильно расширит владения Картли, обогатит страну, обогатит князей скотом и людьми.

Кроме этих соображений, были и другие, не менее важные. Свадьба в Ананури много сказала о возможном вмешательстве Абхазети, Гурии и Имерети и даже Кахети в дела Картли. Приезд Караджугай-хана тоже не следует забывать… Не захотят ли грузинские царства воспользоваться силой Нугзара, влиянием Саакадзе и поделить Картли? Или не думают ли царские азнауры воспользоваться грузинскими царями, чтобы поднять восстание против князей? Кто знает, не захочет ли сам царь воспользоваться случаем и освободиться, как шах Аббас, от князей и, оправдываясь волей народа, объявить себя единовластным?.. От Луарсаба такое можно ожидать. Духовенство? Пойдет за силой…

А что станет с блеском княжеских фамилий, с мощью и властью светлейших, с великолепием царского престола? Неужели отдать страну плебеям? Покрыть Картли дешевой буркой? Не похож ли царь в такой стране на пастуха? Нет! Пока жив князь Шадиман Бараташвили, не бывать позору, не будут чужеземцы смеяться над плебейской страной… Князья и царь — властелины Картли, а не царь и азнауры…

Баграт прав, союз с Турцией обогатит князей, кроме больших поместий, обещано золото, и тогда при поддержке турок можно будет разогнать царских азнауров, поделить между преданными князьями азнаурские земли, истребить главарей и водворить мир в обогащенной Картли.

В Иране шах Аббас уничтожил большинство родовитых ханов и непрочь повторить эту забаву в Картли. Шах на стороне азнауров. Недаром персидские купцы раньше азнаурские товары покупают. А сколько туманов Саакадзе за ностевскую шерсть получил?.. Может, не только шерсть на туманы меняет? Караваны в Исфахан часто путешествуют… Да, стоит серьезно подумать… Лучше Вардана Мудрого вслед послать. Асламаз не годится: царским азнаурам предался. А Вардан в Турцию уже хорошо один раз съездил.

Шаху выгодны азнаурские силы, они не имеют обширных владений, не имеют голоса при царе. Больше всего шах боится стамбульской руки… Все верно обдумал, дорогой шах Аббас, одно забыл — сломить князей не так легко… Да, пока царские азнауры не заразили всю Картли, надо сократить их и, по возможности, истребить.

Раньше всего надо проследить, какие азнаурские товары идут в Исфахан. На этом пути необходимо свернуть шею Саакадзе… Шалва Ксанский, Мухран-батони — союзники доблестного Нугзара, — ссориться не следует, слишком сильны… Баграта и Андукапара считать нельзя, хотя и родственники. Тихо сидят, пока нет случая изменить Шадиману…

Луарсаб тоже начинает думать и думает гораздо умнее многих царей. Необходимо раньше всеми мерами склонить его к Стамбулу. Доказать выгодность союза с Турцией можно двумя способами: ослепить царя картиной расцвета Картли под сильной рукой Луарсаба и опорочить Саакадзе как изменника и тайного лазутчика шаха, подготовляющего предательское нашествие на Картли.

Да, Селим-бею еще раз придется приехать. Нельзя сразу решать такое опасное дело. Луарсаба необходимо осторожно подготовить, шаху Аббасу верен, за сестру боится. Азнауров князья, как тигров, страшатся… Мухран-батони и Ксанским Эристави подозрение на Саакадзе надо заронить. Сами испугаются, тоже князья, тогда и Луарсаб не посмеет пойти против желания всех могущественных князей. Да, большое дело затевает Шадиман, посмотрим, кто посмеет идти против…

Русудан на приглашение царя отговорилась нездоровьем:

— Моей ноги не будет в Метехи, пока жива Мариам, — призналась она Трифилию.

Зная причину взаимной ненависти, настоятель не настаивал. Саакадзе в сопровождении Димитрия, Папуна, Эрасти и его дружинников направился в Тбилиси.

Перед отъездом Саакадзе с напускной строгостью спросил Эрасти, где он в последние вечера пропадает.

Эрасти лукаво сверкнул глазами:

— У Дареджан, мой господин. Красивая очень, злая тоже, когда целую, бьет.

— Ах ты, разгульный князь. Когда свадьба?

— Когда ты прикажешь, мой господин, Дареджан, знаю, согласна. Мой отец тоже, он говорит: «Умная мать — богатство семьи, красивая жена — украшение жизни…»

Перемена в Метехи поразила Георгия, точно никогда здесь не бывал. Поражала пышность и недоступность. Кроме светлейших и высшего духовенства, жить в замке во время приездов никто не мог. Для гостей Шадиман выстроил вблизи Метехи большой дом. Но многие князья сами покупали и отделывали себе дома. Баака, искренне обрадованный возвращением Георгия, сокрушался об отсутствии Дато.

— Ничего, князь, война с Шадиманом не окончена. Кто победит, еще не известно. Необходимо открыть Луарсабу глаза.

— Друг, тебя считаю благоразумным. Вспомни, Дато тоже хотел открыть глаза царю Георгию, а они навсегда закрылись.

— Не беспокойся, князь, Саакадзе более благоразумен. Дато молод был, горяч, сейчас и он многому научился, осторожный стал.

— Да, слышал, какой осторожный, — расхохотался Баака, — не успела Хорешани замуж выйти, уже в окно залез. Хорошо, через тайный ход бежал. Князь не заметил кто, иначе убил бы. Турманидзе суровый старик.

— Ну, дорогой Баака, значит, продолжения не знаешь. Дато больше в окно не лазит, через тайный ход вбегает.

Баака звучно хохотал.

— Так и надо ржавой шашке, разве можно в пятьдесят лет на огне жениться?

— Хорешани говорит: раз замуж за любимого не выдали, нарочно старику руку отдала, чтобы Дато сердцем владел. Смелая княгиня. К Русудан часто ездит, дружны… Значит, царя с трудом можно видеть? Выходит, он пленник у Шадимана?

— Тонко делает, царь не замечает. На охоте напомни о себе. Кругом слуги Шадимана, мою охрану тоже своими людьми заменить хотел. Я Луарсабу намекнул, какая в этом опасность. Очень сердился Шадиман, не Луарсаб сказал: «Стражу Баака менять не буду, наследственная. Как деды поступали, так навсегда останется». Неблагодарная царица тоже требовала смены. Даже меня хотели удалить. Много про нее знаю, неприятно… Осторожнее будь, Георгий, Херхеулидзе трудно уничтожить, а с азнауром стесняться не будут. Смотри работу Шадимана. По Картли одни стоны слышны, смеяться народ разучился, а сказать царю никто не смеет, знают, не поверит и врагом сочтет, кто о Шадимане плохое скажет.

— Спасибо, Баака, ты лучший друг нам… Совет крепко запомню.

Три дня прожил Саакадзе в Тбилиси, в собственном доме, купленном для него Нугзаром, но, как предсказал Баака, он не был принят Луарсабом. Царевич Вахтанг, ближайший к царю придворный, заявил:

— Царь занят, и до охоты приема не будет.

Недоступность замка привела князей к встречам вне Метехи, и само собой вышло, что днем аристократы стали выезжать на прогулку в ущелье Круасани. Здесь показывали наряды, коней, а по вечерам собирались у Мухран-батони в роскошном доме, в шутку прозванном маленьким Метехи.

Узнав об этом, Мариам рассвирепела, она рассчитывала, что княжеские фамилии будут всячески домогаться разрешения попасть на ее малые приемы.

Но благодаря веселью в гостеприимном доме Мухран-батони вся знать собиралась там, и приемы Мариам заметно стали пустовать.

Мариам разразилась угрозами, но Шадиман насмешливо напомнил о невозможности воспретить Мухран-батони не только принимать гостей, но и самому ездить в гости.

Саакадзе сразу был замечен на шумном вечере у Мухран-батони. С любопытством рассматривали его богатый наряд. Двухлетняя давность не вырубила из памяти странного брака Русудан, после которого молодые ни разу не посетили Метехи. Приездом Саакадзе заинтересовались, его окружили, расспрашивали о причине отсутствия Русудан. Георгий уверял, что Русудан удерживает дома любовь к первенцу, а пережитая радость сделала ее еще прекраснее. Восторженность Саакадзе вызывала у княгинь одобрительный смех.

Саакадзе быстро подошел к вошедшей Хорешани. Она имела свободный доступ в Метехи и с удовольствием делилась новостями.

— Что, царь занят? Ха-ха-ха!.. Да, конечно, занят. В Метехи настоящая война. Нестан выбилась из сил. Весь Метехи горит в пламени ее волос. Гульшари знает, что больше всего Луарсаб любит золотое пламя, и если б не осторожность Нестан, давно бы отрезала ее пышные косы. Уже два раза поймали девушек Гульшари с ножницами в комнате Нестан… Как били! Говорят, одна с тремя глазами вышла. Луарсаб весь день хохотал. Очень понравилось. Нестан тоже не голубь. Гульшари нарядами хвастает. Платьем зеленым, вышитым розовым бисером. Луарсаб восхищался. Весь замок сладкими словами платье хвалил. Вчера Гульшари хотела надеть, а платье… скажем, не медом выпачкано… Гульшари бешенство охватило. Своих девушек чуть не убила, почему покои плохо берегли. Девушки клянутся, мамка Нестан — ведьма, в пчелу превратилась, незаметно влетела… Царица? Конечно, ненавидит Нестан. Шадиман тоже. Давно бы убили, но Луарсаб поклялся: если с Нестан случится несчастье, весь замок разгонит. Видеть Нестан? Зачем, Георгий? Большое дело? Хорошо, скажу… Не беспокойся, знаю, никто не услышит… Почему вместе с Дато не приехал? Хочешь, Луарсабу о нем напомню? Еще рано? Можно подождать. Смотри, светлейший Симон прибыл. Первый раз его здесь вижу, князей задабривает. Все хочет попробовать, мягко ли сидеть на престоле Картли…