Онлайн чтение книги Прощальная соната для фортепиано: Пьесы на бис! Goodbye Piano Sonata: Encore Pieces
1 - 4

Я познакомился с Кагуразакой-сэмпай еще в старшей школе. Мы дружим уже больше десяти лет, а мне до сих пор не известны её предпочтения в еде. Накануне интервью я решил спросить её об этом.

— Что ты хочешь завтра в качестве презента? Сладкое подойдет?

— Гм? Раз уж сам спросил, то желаю желатиновый торт, приготовленный твоими руками, товарищ Хикава. Кажется, в последнее время ты усиленно оттачиваешь мастерство в кондитерском деле.

— Э… А как ты узнала?

— На последнем концерте мы же звали товарища Эбисаву гостевым гитаристом? Вот, по его окончании и спросила. Она всё такая же прелестно-наивная, несмотря на скорое замужество. Опьянела от одного глотка пива и подчистую выложила всё-всё про своего суженого.

— Ах! Так это ты её напоила?! Нелегко мне пришлось после её возвращения!

— Кстати, давно мне не дает покоя один вопрос, — произнесла она, небрежно проигнорировав моё возмущение. — Как долго ты еще собираешься звать меня «сэмпай?» Нам уже давно перевалило за двадцать пять.

— Э?.. Ну… я… как бы...

Справедливое замечание. Это в самом деле смотрится странно. Она ведь перестала звать меня «молодым человеком», и к Мафую, у которой теперь моя фамилия, тоже перестала обращаться «товарищ Эбисава». Лишь только я словно застрял в детстве. Впрочем...

— Знаешь, всё-таки мне как-то так привычней. Уже прочно засело.

— Ну не сказать, что я прям так осуждаю, нет. Только учти, что если подобное обращение попадет в статью, то у обнаружившего его читателя может пробудиться нездоровый интерес. Впрочем, я не прочь на это поглядеть.

Блин, об этом я не подумал. Хотя редактировать статью придется мне же, так что постараюсь не проморгать.

— В общем, жду интервью с нетерпением!

На следующий день, с упакованным в коробочку желейным тортом в руке, я вошел в расположенный в столице дом к сэмпай, который по совместительству являлся еще и студией. Помимо меня также явился оператор с камерой.

— Если мне не изменяет память, то я впервые у тебя в гостях, вроде бы.

Кагуразака-сэмпай вышла встречать гостей, обвешавшись различными цепями и железками, как настоящий фанат хеви-метала, чтобы соответствовать тематике выходящего в следующем месяце альбома. Я с удивлением обнаружил, что её чернильно-черные волосы хорошо вписывались в такой стиль. Позади неё раздался шумный топот еще одного человека.

— Нао пришел? Эй, а у меня тоже интервью будешь брать?..

В проеме распахнутой двери студии показалась фигура Чиаки в одной лишь, что весьма неожиданно, пижаме. Сэмпай выдернула из моих рук коробку с тортом и передала ей.

— Тебя устроят три четвертых за то, чтобы ты отказалась?

— Твои уловки подкупить меня сладким не пройдут! Я тоже хочу дать интервью! Поведаю, чем отличаются музыкальные характеры!

— Знаешь, этот торт товарищ Хикава сделал своими руками.

— Э? Нао? — Секунд десять взгляд Чиаки перепрыгивал с меня на коробку. — Благодарю за угощение!

Когда Чиаки, в глазах которой читалось намерение съесть лакомство вместе с упаковкой, скрылась в студии, видеооператор не смог сдержать неловкой улыбки. То есть сэмпай, чтобы Чиаки, живущая с ней в одном доме, где она собирается дать интервью, не мешалась, задумала это намеренно? Сэмпай в своём репертуаре.

— Кстати, ничего, если я сегодня расскажу, что думаю о тебе? — первым делом спросила сэмпай, когда мы придвинули к дивану столик и сели. — Как о писателе статей для музыкального журнала или же о милом друге?

— Эм… Вообще-то я здесь как интервьюер...

— Главред задумал сделать статью в виде беседы и велел сделать два снимка, — вставил ремарку оператор. — Откровенный разговор между «той самой» Кагуразакой Кёко и подающим большие надежды молодым продюсером! Согласитесь, броский ведь выйдет заголовок, ага?

— Вот только я пока еще не заслужил право называться продюсером...

— Ну, это только пока, — чарующе улыбнулась сэмпай, поправив челку. — А еще, есть одно условие...

— Какое?

— Это интервью должно стать последним.

Я взглянул в глубокие, как ночь, глаза сэмпай. Ощутив, что словно тону в них, я вцепился в подлокотник дивана.

— Когда мы в следующий раз встретимся, изменятся не только лишь слова. Сама музыка тоже должна претерпеть метаморфозы. Ведь ты ушел из Feketerigó по этой же причине?

Я сжал кулаки и громко сглотнул.

— Ну… вроде того.

Когда-нибудь непременно настанет день, когда мне придется сойтись с ней на равных лицом к лицу. Понимая, что с бас-гитарой у меня нет шансов, по окончании школы я покинул группу. Поэтому не важно, через сколько лет, но мне предстоит доказать, что я не просто сбежал.

— Я стану таким человеком, что сэмпай будет умолять меня на коленях выступить продюсером.

— Разве это уже не случилось?

Кагуразака-сэмпай улыбнулась и подалась вперед, передвинув IC-recorder * на середину стола.

— Ну что, начнем?

После такой завязки беседы я просто не смог задать банальный вопрос: «Почему последний альбом вышел в таком смелом тяжелом стиле?» И хотя я заранее составил план беседы, учтя интересы читателей журнала, в итоге решил от него отказаться.

— Недавно Чиаки впервые играла на двух бас-бочках, но разве она не ярый сторонник классической установки?

— Гм, есть такое. Из-за того, что недавно мы добавили к двум бас-бочкам по кардану и заменили калибр пластика, на деле получилось...

Беседа быстро перешла к страстно обожаемой нами теме и из-за этого практически не прерывалась. Обмениваясь репликами, я размышлял, смогу ли сегодня задать тот самый вопрос.

— Басистом для записи всех композиций опять приглашали Кикку-сан. Не думали всё-таки взять её в основной состав?

Когда тема разговора перетекла к обсуждению баса, вопрос я решил задать очень осторожно. Эта басистка по имени Кикка играла как сессионный басисит во время большого тура Feketerigó, принимала участие в записи первых альбомов, а её внешность — самое то для третьего члена, думалось мне. Я расстроился, услышав, что она разорвала сотрудничество, но в этом альбоме состоялось их воссоединение.

— Ну, всё немного не так. Я с недавних пор опять взялась за тот«Лес Пол», и желая добиться жесткого, прямо как неотваренные макароны, баса, попросила о помощи Кикку. Разумеется, в гастрольный состав я её тоже включила, но в группу приглашать даже не думала.

Проследив за взглядом сэмпай, я тоже посмотрел в угол гостиной. Её, в некотором смысле можно сказать, лицо — черный «Лес Пол» красовался на стойке. Вот уже сколько лет она им не пользовалась, но вместе с недавним альбомом инструмент вновь вернулся на сцену. По этой причине, несмотря на уход группы в новый для них жанр, звучание ничуть не лишилось каноничности. Полагая, что это новая страница для обновленной Feketerigó из трех участников, я с недоумением обнаружил имя Кикки не в составе, а всё в тех же списках вспомогательного персонала.

С тех пор как я отдалился от группы, сэмпай меняла басистов для каждого нового альбома. Гастрольный состав тоже постоянно менялся. Имея личные причины, она очень придирчиво относилась к подбору басиста. Даже те, кто с моей точки зрения идеально вписывался в группу, получали от сэмпай отказ.

Мне доводилось как-то читать одно из её интервью на эту тему.

Чтобы стать членом группы, басист должен воплощать идеал.

Поэтому со следующим вопросом я замялся, но всё же озвучил:

— Скажи тогда, каким ты видишь идеального басиста? Это не Кикка-сан, я так понимаю? А кто бы подошел?

Кагуразака-сэмпай злорадно ухмыльнулась, и с добрых десять секунд по моему лицу блуждал её взгляд.

— Не думаю, что ты мнишь себя неотразимым музыкантом, но, разумеется, это не ты.

— Д-да это и так понятно!

Правда, я совру, если скажу, что совсем уж не надеялся услышать своё имя.

Сэмпай вдруг отвела глаза, вновь посмотрев на черный «Лес Пол».

— Я извиняюсь перед всеми басистами мира, но из тех, кого я встречала, номером один я бы назвала того, кто прежде всего гитарист. Это тот самый предыдущий владелец моей гитары.

Я перевел взгляд с окутанного тусклым черным свечением «Лес Пола» на профиль лица сэмпай.

— Если хочешь, давай поговорим. Хотя ты тоже можешь истечь кровью.

Поперхнувшись слюной, я тут же потянулся к диктофону на столе, полагая, что стоит выключить запись. Но еще одна рука потянулась со стороны напротив и придавила мою к столу. Удивленно подняв взгляд, я увидел, как сэмпай с улыбкой мотает головой.

— Пусть пишет, не страшно. Сам решишь, удалять или нет. Потом, когда послушаешь.

Я медленно оттянул руку, сделал глубокий вдох и задумался.

Я только один раз касался болезненной для сэмпай темы. До сих пор не могу забыть то лето, когда мне было пятнадцать. Тогда сэмпай казалась ужасно ранимой.

Но я не смог отвернуть глаза от её раны.

Выберите изображение для загрузки

— Хорошо, тогда расскажи.

Удивительный рассказ о первой любви сэмпай до сих пор хранится в моей базе звукозаписей на компьютере. Публиковать его я не стал. И до сих пор не знаю, должен ли я похоронить его в земле или же отпустить в свободный полет в небо.

Воспоминания о Рюдзи до сих пор будоражат душу. Прости, если в рассказ примешаются излишние чувства. Наверное я размякла из-за того, что беспорядочно спрятала все мысли о нем в ящик на задворках сознания и заперла на ключ.

Наша встреча случилась зимой, когда я училась на втором году средней школы.

Из-за моей гордыни осенью первого года развалилась наша группа, собранная из школьного кружка, летом на втором году из-за небрежных любовных интрижек расформировали девчачий коллектив любителей афроамериканской музыки... Вроде об этом я как-то уже рассказывала. Даже меня иногда постигают неудачи. О многом поразмыслив, я решила, что если и буду играть музыку, то буду играть одна.

Когда кончились зимние каникулы, я наконец заглянула в «Магазин музыкальных инструментов Нагасимы». Моей целью были не сами инструменты, я лишь хотела поглядеть на оборудование для компьютерной обработки звука. Я подумывала записать и смиксовать собственный многоинструментальный демо-альбом. Как ни крути, в таком деле без секвенсора не обойтись.

На тонюсеньких стенках, шириной где-то с картонку от коробок, плотно висели гитары. И где-то в глубине, за стойкой кассира, стояли двое мужчин. Один здоровый, как медведь, в фартуке с логотипом магазина. Владелец. Он там хозяин, ты его не знаешь разве? Да знаешь. Помнишь управляющего с немолодым мужицким лицом, по которому в то время ну никак нельзя было подумать, что ему двадцать с небольшим? Так вот, это сын. А владелец — его отец.

Обращенная ко мне спина в кожаной жилетке второго парнишки, перед стойкой, имела такие притягательные очертания, что прямо "Ах!".

— Говоришь, шестьдесят тысяч стоит? Серьезно? Я её полюбил и пользовался пять лет, понимаешь? Звучит паршиво? В неё впитался мой пот, она теперь премиум класса! — втирал он мужчине за прилавком.

— Да что в ней премиального? К тому же на ней адски сложно играть. При игре медиатором пальцы будут об регулятор тона биться.

Владелец магазина держал в руках черный «Лес Пол» с золотистого цвета каймой. Я как увидела её, так и встала в дверях, очарованная такой красотой. Хочу, в тот же миг подумала я и тут же одернула себя, похлопав себя по бедрам. Я пришла за оборудованием, а не за гитарой. Поскольку играла я одна, нельзя растрачивать деньги. Об этом я себе и напомнила.

— Это я под себя переделал. Играть медиатором не планировалось.

С этими словами парень забрал из рук владельца магазина гитару обратно и, наклонив голову, перекинул ремень через шею. Лицо я толком не разглядела. Но его линия подбородка чуть не свела меня с ума.

Он не использовал медиатор. Мало того, он и комбоусилитель не применял. Но, когда узкие плечи медленно опустились, а кончики пальцев легли на струны, меня полностью поглотило их едва различимое звучание. Его пальцы словно вытягивали одну за одной заключенные в черном корпусе из красного дерева мысли и чувства.

Когда он остановился, моё сердце шумело в ушах. В моей груди, куда я решила не пускать чужую музыку, глубоко засели резонансы его гитары.

— Ну как? Непритязательная техника, но при этом цепляет, согласись? Играть только пальцами.

Парень важно надулся.

— Только ты можешь сыграть, говоришь? — нахмурился владелец магазина. — А мне-то что, я перепродам её кому угодно, лишь бы взяли.

— Кому? Сыну Джими Хендрикса и Джеффа Бека?

— Они же оба мужчины, к тому же Хендрикс уже на том свете.

— А если я оставлю на нём автограф «Ryu-G», не дашь за него тысяч сто?

— Да лучше уж кошке дай когти об него поточить, чем свои закорючки оставлять.

— Шестьдесят тысяч… Шестьдесят тысяч за любовь всей моей жизни… Ладно, черт с ней… Давай...

— Куплю за сотню.

Мужчина обернулся. Совсем не обратив внимания на то, что гриф знатно съездил владельцу магазина по животу, он немигающим взглядом уставился на меня. Из-под длинных обесцвеченных волос смотрели недобрые глаза, прямо как у четвертого принца, изгнанного за плохое поведение. Его косметика сразу бросалась в глаза. Лицо являло наглядную иллюстрацию стиля «Вижуал кэй» **: густо обмазанные белые тени под глазами и темно-синяя помада на губах. Впрочем, отвращения его вид не вызывал. То ли так действовало окружение магазина, то ли звучащий фоном Black Sabbath, или же подобный стиль подходил его внешности.

— Ты купишь? За сто тысяч? Автограф оставить? — спросил он буднично.

Наверное, тут скорее я сама пребывала в большем шоке. Даже не представляю, зачем я это ляпнула, к тому же в карманах было пусто.

Ну, в общем, вот так состоялось наше с Рюдзи знакомство.

— Эй, Кёко, что на тебя нашло? — обратился ко мне ошарашенный владелец магазина.

Несмотря на то, что я полгода уже не появлялась в магазине, согласись, трудно забыть школьницу, которая за два часа неотступных торгов выбила себе скидку в шестьдесят процентов. В общем, я наконец пришла в себя и ответила:

— Но ведь это вроде как перевыпуск кастома 69 года. За новый цена была бы под миллион. Шестьдесят — слишком дешево. В случае перепродажи она бы появилась на стойке с ценником минимум в полмиллиона. При таком раскладе грех не купить.

И тут я сама заметила. Покупать её желания у меня не было. Но я не могла смотреть на то, как алчный владелец магазина обводит вокруг пальца настоящего виртуоза, предлагая забрать у него инструмент за бесценок. Потому я решила взвинтить цену до максимально возможной и выдвинула встречное предложение.

Рюдзи повел плечом и покосился на владельца магазина, лицо которого резко потемнело.

— Да я же говорю. Вот, смотри, пикгард выдран, абсолютно ненужная дополнительная ручка тона, и даже, вон, дыра...

— Потому и я предлагаю только сто тысяч.

— Агх! Черт, погоди чуток. Хорошо, — посмурнел владелец магазина. — Сто двадцать тысяч.

— Гм, даже если брать за сто тридцать, всё равно выходит дёшево. Столько и дам, — не теряя ни секунды ответила я.

Я начала стремительно поднимать ценовую планку к вящей радости Рюдзи. Как только побагровевший владелец магазина выкрикнул: «Триста тысяч», — я с готовностью уступила.

— Он согласился взять за триста тысяч, — огласила я нарочито бодрым тоном последнюю ставку хозяину инструмента. На деле же бартер дался мне не так легко.

Однако, когда владелец магазина протянул бланк купли-продажи и ручку для подписи, Рюдзи помотал головой.

— Извини, но я продам его за сто тысяч этой девушке.

Как я узнала потом, Рюдзи смекнул, что я блефую. Возможно, решив по моим первым словам, что у меня с собой только сто тысяч, он и сказал, что уступит мне за сотню. Я вела себя очень самоуверенно, потому у Рюдзи (и у владельца магазина) не возникло сомнений в моей платежеспособности.

— Что поделать. Поставила на блеф и проиграла. Придется платить, — вздохнула я в потолок.

Хотела просто утереть нос владельцу магазина, потому пошла на рискованную сделку, отменить которую уже нельзя. И просчиталась. Что называется, необоснованные траты. Вот так и провалился мой план в одиночку записать демо-альбом на дому.

— Как же так?! — пришел в негодование владелец магазина. — Она её не возьмет. Продай мне. За триста тысяч. Мы же договорились.

Владельца магазина не смутило ни моё упрямство, ни тем более хитрый маневр Рюдзи.

— Заткнись. Раз я сказал, что продано, значит продано. Мне выпал шанс под видом настройки гитары сводить старшеклассницу в отель, потому помалкивай.

— К сожалению, я учусь в средней.

В тот раз я впервые увидела обескураженного Рюдзи. Он оглядел меня с головы до ног, особое внимание уделив груди и бедрам, и пробормотал: «В самом деле?» В ответ я показала ему школьный дневник.

— Со скольки сейчас возраст согласия? — поинтересовался он у владельца магазина.

— С восемнадцати вообще-то. Так что даже со старшеклассницей облом, если не хочешь немножко на нарах поваляться.

Рюдзи, ляпнув что-то вроде: «Значит, можно, если осторожно», воспрял духом, и мы продолжили разговор о купле-продаже.

— Подержите её у себя, пока я не расплачусь. К какому сроку нужны деньги?

— Ну ты прямо сейчас можешь расплатиться своим телом...

Пропустив мимо ушей ответ Рюдзи, я обратилась к владельцу магазина:

— Возьмите меня на работу!

Его медвежья челюсть отвисла от неожиданности.

— Как вы сами видели, я умею заговаривать зубы и оценивать стоимость инструментов. К тому же симпатичная молоденькая продавщица за стойкой будет смотреться куда лучше!

— Эй, невежливо это, себя расхваливать… Но вот ты говоришь, что учишься пока в средней, из-за этого...

— Об этом не переживайте. Разве вы сами не приняли меня за старшеклассницу? К тому же, если немножко подумать над тем, как выдавать зарплату, то можно и вовсе открыто заявлять, что у вас нет наёмных работников.

Вот так уболтав владельца с помощью софистики, я и устроилась в магазин.

Рюдзи относился к деньгам совершенно безответственно. Пока я работала в «Музыкальных инструментах Нагасимы», он временами заваливался и просил взаймы. Так вот, длинноволосый управляющий с неряшливой прической, ты его знаешь, по которому никак не скажешь, что ему двадцать, был знаком с Рюдзи еще с университетских времен.

— Может, будешь брать оплату по частям у Кёко, зачем занимать у меня? - резонно возражал управляющий.

— Ну если я соглашусь на это, то тогда ведь придется отдать гитару.

— Так ты же её продаешь! Это само собой разумеется!

— К тому же при подобном способе оплаты я не могу брать частями.

Рюдзи указал на прозрачную коробку в углу, которая использовалась для хранения налички. Туда откладывали мой заработок.

Из-за того что нанимать учениц средней школы запрещено, выдавать зарплату официально мне не могли. Поэтому поставили прозрачную шкатулку для пожертвований. Если управляющему или владельцу нравилась моя работа, они клали в неё пятьсот йен. Прямо скажем, не густо. И когда накопится сто тысяч, их получит Рюдзи. Таким образом, можно утверждать, что это не денежные отношения. Хотя, пожалуй, опустим обсуждение о том, как это соотносится с трудовым кодексом и минимальным размером оплаты труда.

— Знаешь, мне особо-то эти деньги и не нужны. Больше хочется иметь причину позависать с малолеткой. Потому я не хочу отдавать гитару.

— В таком случае денег даже не проси.

— Вот только в кармане у меня пусто совсем...

— Катись отсюда!

К моему крайнему удивлению, несмотря на свои слова, он всё же в конце концов одалживал ему денег. Рюдзи, вечно разукрашенный косметикой по моде «вижуал кей», совсем не производил впечатления, что у него проблемы с деньгами.

— Нехорошо, конечно, продолжать держать у себя гитару, — произнес Рюдзи, облокотившись на стойку.

Я продолжила убирать пыль.

— Кёко, я обучу тебя перебору. Идем вместе наверх, в студию. Скоро «Лес Пол» тоже станет твоим любовником. Поскольку открыться эта гитара может лишь под моими пальцами, покажу тебе секреты фингерстайла. Устроим приватный урок за закрытой дверью.

— Спасибо, но я воздержусь.

Из-за того что я вследствие проигрыша обязалась выплатить Рюдзи деньги, честно говоря, мне было без разницы, получу я гитару сейчас или потом. Разумеется, я пробовала играть на том «Лес Поле», но разве мне сравниться с Рюдзи? Потому я довольствовалась имевшимся в наличии подержанным эпифоном.

— К тому же я уже решила, что не потерплю чужого вмешательства в мою музыку. Не имею ни малейшего желания идти с кем-либо в студию.

— Почему?

Нехотя я поведала о моих группах, распавшихся за последние два года.

— Я хочу сказать, что я слишком обаятельная и одаренная. А потому чересчур своенравная. Мне не стоило играть музыку с другими.

Стоявший рядом управляющий громко расхохотался. Однако Рюдзи, к моему удивлению, смеяться не стал. Молчал, пристально впившись в меня ужасно одинокими глазами. Я вдруг оказалась связана долговыми узами с незаурядным человеком. Тогда мне впервые пришла в голову эта мысль. Во всяком случае, даже во время обычной болтовни с ним у меня в груди иногда само по себе свербило в груди.

В общем, я без конца продавала музыкальные инструменты, чтобы поскорее накопить сто тысяч пятисотйеновыми монетами и швырнуть их ему. Минул месяц, шел второй, оговоренная сумма набралась. В прозрачной коробочке теснились двести монет номиналом в пять сотен. Я сунула их под нос Рюдзи, когда он под вечер заглянул в магазин.

— Эй, я не могу таскать столько денег!

— Если не принимаешь, то значит, долг считается прощенным?

— Конечно же нет, о чем ты говоришь! Я не прощаю долг, просто не хочу брать деньги.

— Сказать по-правде, я так хотела поскорее смыть с себя позор поражения, что теперь эта немаленькая сумма, которая без дела лежит в кошельке, жжет карман. Не мог бы ты меня от неё избавить?

— Вот черт. Я просто думал, вдруг ты когда-нибудь передумаешь, и согласишься оплатить натурой...

Я пожала плечами.

— Человека за деньги не купишь.

— А у меня получается. Как гитара поет в моих руках, так и девушки тают от моих ласк. Как тебе идея стать моим партнером? В любом смысле, который тебя устроит.

— С меня довольно чьей бы то ни было музыки или пения.

После моих слов Рюдзи стал выглядеть чуть серьезнее.

— Думаешь, что вот эти руки ни на что не годятся?

— Почему же не годятся? Просто каждые руки играют только для себя.

При каждом удобном случае, несмотря на холодный прием, Рюдзи едва ли не каждый день заглядывал в магазин музыкальных инструментов Нагасимы и мы болтали о всяких пустяках. Работать у него желания не было, так что, видимо, просто слонялся без дела. К тому же, наверняка и сам он понимал, что из-за броского макияжа и одежды он будет гармонично смотреться лишь на фоне гитар.

— М? Я пришел денег занять, а тут только ты, что ли? — озадаченно спросил Рюдзи, оглядев магазин.

— Если нет денег, почему не работаешь?

— Ну как тебе сказать, я не верю пока еще в них.

Сняв со стойки выставленную на продажу гитару, он восхитительно мягким перебором играл импровизированную мелодию. В отсутствие управляющего он вел себя весьма раскрепощенно.

— Ты вот на днях сказала, мол, за деньги человека не купишь. Талант и любовь тоже не купишь. И жизнь.

— Ну это само собой разумеется. Много чего за деньги не купишь.

— Ничего не разумеется. Как я думаю, наш мир слишком странный, и потому в нём не все можно купить. Кто-то сказал, что чтобы деньги были деньгами, нужна конвертируемость. Если их нельзя обменять на что-то другое, деньги стают обычными бумажками, я прав? И ради этих никчемных бумажек мы тратим наше драгоценное время?..

Я продолжала пересчитывать деньги в кассе и сдерживалась, чтобы не вздохнуть.

— Из всех ранее слышанных мною отмазок, придуманных, чтобы отлынивать от работы, эта — самая замечательная. И не делай такое торжествующее лицо. Это не похвала.

— Вот потому я и начну работать, лишь только если весь мир изменится.

— Ты про мир, где возможен равноценный обмен всевозможным счастьем?

— Да-да. Например, чтоб можно было взять мою любовь, продать её и купить на вырученные деньги новую жизнь или верных друзей.

— До чего же удивительный мир, не появляющийся даже в историческом материализме.

В ответ на мой изумленный возглас Рюдзи посмеялся и отложил гитару в сторону.

— Вот так вот. Его наступления можно и не дождаться, а потому не остается ничего иного, кроме как устроить революцию.

В тот миг я увидела на лице Рюдзи печаль, с которой провожают последнюю электричку, и из-за этого то удивительно теплое слово «революция» осталось и закрепилось внутри меня.

И оно поныне там, в моем сердце.

Но вот что сказал мне управляющий.

— Знаешь, он из богатой семьи. Живет, правда, сам по себе, даже не справляясь об их здоровье. И долги он тоже время от времени отдает, по настроению, всю сумму за раз.

— Тогда зачем он занимает? И зачем вы ему даете?

— Потому что когда получаешь деньги обратно, это по-своему приятно.

Я в этом не видела смысла.

— Если занял, то придется вернуть. Но до тех пор вас связывают узы. И мне это нравится.

Ясно. Продажа гитары оказалась предлогом, чтобы не расставаться со мной. В то время я еще мыслила стандартным образом, и потому говорила вслух обо всём, что придет на ум.

— Разве это не странно?

— И не говори. Я тоже так думаю, — улыбнулся управляющий. — С гулянок его приходится, конечно, тащить на себе, но удобно иметь такого «второго пилота». В отличие от прочих толстосумов, с ним легко говорить, разговор сам собой переходит на вульгарные темы. Правда, если его вовремя не споить, то все девушки — его.

— Эталонный бездельник, да?.. Мне даже кажется, что я не прощу себя за зря потраченное время, когда говорила ему найти работу.

— Университет он тоже бросил, так что это еще слабо сказано. Не работает, не учится. Настоящий NEET.

— Да, у меня сложилось такое же мнение.

В то, что он из зажиточной семьи, так до конца и не верилось.

— Брал без конца академические отпуска, а потом вдруг исчез. И вот только недавно объявился. Ездил в Европу и США, чтобы «прочувствовать сущность рок-музыки», как он сказал. Видимо, добаловался до наркотиков, и теперь ему уже всё по барабану.

Значит, этот макияж и эпатажные революционные идеи — неправильно истолкованные тексты Мерлина Менсона и прочей их братии? Вот так незадача.

Я, не в силах дождаться революции, решила тут же истратить накопленные в магазине 100 000 йен. Купила цифровой секвенсор, плагины и конденсаторный микрофон. Арендовала студию на третьем этаже, притащила туда гитару, басуху и ноутбук. Попробовала записать песню. Я едва не позеленела от скуки, пока делала сведение. Думаю, моей ошибкой стало то, что я записала барабаны в последнюю очередь.

Услышав об этом, Рюдзи тотчас явился в магазин и заявил:

— Потратила все деньги? Тогда расплачивайся телом.

— Хорошо, — ответила я без энтузиазма.

Рюдзи лишь удивленно приподнял брови, но стоявший рядом управляющий, который приводил в порядок накладные, рассыпал всю стопку бумаг.

— Кёко-тян, ты чего это?!

— Что-то случилось? Забыла дома своё целомудрие?

— Что-то вроде.

На глазах у изумленного управляющего и Рюдзи, наблюдавшего за моими действиями с неподдельным интересом, я подключила ноутбук к динамикам на прилавке и сменила фоновую музыку на только что записанный мною трек.

Оба молчали до самого конца, пока моё пение не исчезло окончательно.

— Почему бы тебе не послать её в звукозаписывающую компанию? — сухо посмеялся управляющий. — Да уж, клерк из нашего магазина уже записывается, как-то это совсем не радостно...

— Да, очень прискорбно.

— Почему же?

— Мне стоило заметить раньше. Что возможно всё делать в одиночку. Даже не знаю, сколько людей я заставила страдать из-за своей нерасторопности. Две группы распались. Мне вообще не стоило вступать в их коллективы.

Управляющий примолк.

— Вот, как вы сами слышали, «Эпифону» не хватает сустейна. Поэтому мне нужен тот «Лес Пол». Но за плату натурой ты обязан сразу же передать мне гитару.

Рюдзи весьма недовольно поморщился. Затем повернулся к управляющему:

— Мне нужна верхняя студия, минут на тридцать.

— Не мели ерунды. Студии предназначены не для этого! — возмутился управляющий. Рюдзи тут же отвесил ему щелбан.

— О чём это ты подумал?! У меня в этом прокуренном свинарнике даже не встанет. Отца тоже позови. И гитару настрой в DADGAD.

— А при чем тут отец?

— А ты разве можешь предложить нам другого барабанщика?

Пока я недоумевала, Рюдзи начал толкать меня в спину вверх по лестнице.

В тот раз в студию музыкального магазина Нагасимы впервые втиснулись четверо. Я и прежде считала, что даже одному человеку там трудно передвигаться, но когда Рюдзи и управляющий внесли инструменты, а потом ещё владелец поставил прямо передо мной барабанную установку, соответствующую его крупным габаритам, даже просто повернуться стало невероятно тяжело.

— А кто последит за магазином, раз уж здесь я, отец и Кёко-тян?.. — бурчал управляющий, пока настраивал гитару.

— А какая разница, если он платит? — спросил владелец магазина, настраивая высоту поднятия тарелки хай-хэта. — За эти полчаса на аренде мы заработаем куда больше.

Ага, семейка Нагасима пригласила Рюдзи в платную студию.

— Да я не то чтобы против, но зачем набиваться в студию вчетвером?

— Ну и балабол же ты, — нахмурился Рюдзи.

— А ты ведь совсем в деньгах нужды не испытываешь. Я весь теряюсь в догадках, зачем тебе вообще продавать «Лес Пол»? Никак не возьму в толк, то ли хочешь с ним расстаться, то ли не хочешь.

— Просто я скоро совсем потеряю форму. Эй, куда это ты намылилась?

После того как Рюдзи насильно притащил и сунул меня внутрь комнаты, я попыталась сбежать, надавив спиной на звуконепроницаемую дверь. Но проворная рука закрыла замок и повесила гитару мне на плечо. Тот самый черный «Лес Пол», за которым он не поленился сходить в свою квартиру.

— Ты себя продала. Так что ни слова. Говоришь, одна всё можешь? Я научу твоё тело, чтоб ты впредь не городила такой ерунды.

Сам Рюдзи подцепил к комбику бас-гитару, которую позаимствовал с прилавка, и зачем-то повесил её за спину.

— Последний раз я играл всяких зеппелинов в старшей школе… И как так вышло, что мы с отцом собираемся исполнить их песни…

Управляющий бурчал себе под нос и настраивал процессор эффектов.

— Я давненько не брался за барабаны, так что давайте-ка сперва разогреемся, — предложил владелец магазина и начал громко отбивать шестнадцатые доли. Под свирепствующий барабанный бой я прокричала, обращаясь к Рюдзи:

— Не знаю, что ты от меня хочешь, но с бухты барахты ничего хорошего не получится!

— Помолчи, твоё дело — бить по струнам, — закричал Рюдзи в ответ прямо у меня под ухом.

В следующий миг я ощутила, как к моей спине прильнула его грудь.

— Эй, что ты?.. — начала я, но в следующую секунду к грифу «Лес Пола» потянулась удивительно худощавая рука.

Это была рука Рюдзи.

— Эй, ты хочешь сыграть на пару? Будешь зажимать аккорды, а я — извлекать звук?..

— Да нет же. Слушай, тут полиритмия. Босс-мишка как чурбан сплошь молотит восьмые, но…

— Эй, кого ты там назвал мишкой? Думаешь, если стучу, то не слышу ничего, что ли?

— Кёко, у тебя трехдольный метр. Та-ра-ра, та-ра-ра. Повторяй его снова и снова. Подай микрофон! Поехали!

Рюдзи пнул комбик и его затухающие колебания задали такт. Я бездумно провела медиатором по струнам. Спиной я чувствовала пульсацию сердца Рюдзи.

Ты ведь уже знаешь, что за песня укутала меня? Да, это «Кашмир». Трудно поверить, но басовый бит тоже слышался. Рюдзи играл на бас-гитаре, которая висела на спине, одной правой. Как ему это удалось? Гм, мне некогда было задумываться об этом. Даже не представляла, что можно сыграть аккорд ре-мажор на трех открытых струнах. Ведь в тот момент внутри меня бушевало многократно усилившееся сердцебиение, та самая энергия, что заставляет цеппелин парить в воздухе. Затем, когда восходящий рифф прошел два круга, у моего уха раздалось пение. Я подумала, что моё сердце вот-вот разорвется. И чтобы не остановиться, чтобы не отстать, я доля за долей цеплялась за цикличный ритм.

Я сама не заметила, как уже со всей силы сжимала гриф «Лес Пола». Отстранив руку Рюдзи, я теперь сама, своим жаром, прогоняя по своим венам, своими руками плела рифф. Голос Рюдзи словно траншеей пересекал пустыню, направляя дождь к окраине мира. В этот миг просыпались фанфары второй гитары. Под ногами разлилось целое море.

Это был мой пот. Когда песня закончилась и тесную студию наполнил гул реверберации, я осела и оперлась рукой о влажный пол. Худощавая рука обвилась вокруг моей груди и подняла меня вместе с гитарой.

— Да, это чувство, когда сердце лишается девственности.

Выберите изображение для загрузки

Подняв мокрое от пота лицо на Рюдзи, я ощутила себя словно другим человеком и засмеялась, сама того не желая.

— И узнала я это ценой продажи себя...

— Просто сказала бы, что это приятное чувство и всё!

Я не могу выразить всё словами. Словно я и моё второе я плавали в поисках друг друга в разных морях, а теперь снова стали едины.

— Кёко, исполнение твоё — фуфло, — сказал владелец магазина, тяжело поднявшись. — Позанимайся еще, чтобы лучше понять, что такое грув.

— Да… так и сделаю.

В следующее мгновение я так ослабла, что не могла говорить, но стекавший по затылку пот и даже боль от впившихся в пальцы струн показалась приятной.

И как я могла подумать, что могу сделать всё сама? Я бы не познала этот жар. Чего я боялась? Ведь если не зажечь пламя, то всё будет напрасно.

Проклиная дрожащие колени, я вышла из студии. Управляющий впопыхах поспешил вниз, к прилавку. Рюдзи, прислонившись к стене в коридоре, открыл кейс. Я положила черный «Лес Пол» внутрь. После того как крышку захлопнули, кейс неустойчиво покачался между нашими руками.

Я продала себя. В качестве гитариста, как и сказал Рюдзи, зашла в студию и играла, напитывая музыку своей кровью.

Это моя плата за «Лес Пол». Значит, теперь...

Опустив глаза на наши руки, я задумалась, подбирая слова. Гадая, почему он тоже молчит, я подняла на него взгляд.

— Примешь оплату по частям?

— Ты же не думаешь, что одного раза будет достаточно?

Наши голоса прозвучали одновременно. Не знаю, кто начал первый, но мы засмеялись. Я убрала руки от кейса и положила их поверх рук Рюдзи.

Рюдзи взвалил кейс на плечи и, просунув голову в студию, проговорил:

— Эй, мишка-босс, ещё одна просьба. Вылечи уже свою поясницу, лады?

— Заткнись, пошути мне тут.

Владелец всё ещё сидел за барабанной установкой и потирал поясницу. Мы с управляющим, забыв о лавке, лишь без остановки играли импровизированное соло поверх баса Рюдзи, но когда боль в пояснице Нагасимы-старшего стала нестерпимой, исполнение остановилось.

— Больше не проси меня барабанить двадцать минут без остановки, иначе стребую по двойному тарифу.

Вышедший наконец из студии в коридор Нагасима-старший с трудом доковылял до стены и, опершись об неё, тоже повернулся к лестнице. Мы с Рюдзи переглянулись и вновь рассмеялись.

Удивительный рассказ. Но это еще не конец.

Почти все песни с нового альбома именно того времени, то есть сочинены во время весенних каникул прямо перед переходом в третий класс средней школы. Да ты и сам наверное, уже понял, когда слушал. То, что петь будет Рюдзи, даже не обсуждалось.

Что ни говори, Рюдзи, управляющий и его отец росли словно в окутанных красным туманом окрестностях Лондона и Сиэтла. Кроме хеви-метала в их головах ничего не было. Войти с ними в одну студию и не попасть под влияние было невозможно. Потому эти три месяца, проведенные в комнатке на третьем этаже музыкального магазина, стали корнями моей музыки.

Даже в те дни, когда владелец и его сын не могли прийти, мы с Рюдзи вдвоем неизменно появлялись в студии. Рюдзи уже после двадцати минут репетиции начинал причитать, мол, таблетки перестали действовать, или макияж надо поправить во что бы то ни стало, или голос охрип, и в итоге шел отдыхать. Так что мы могли продвигаться вперед лишь маленькими шажками.

Рюдзи в самом деле плотно сидел на препаратах. Хотя сама я видела, как он закидывал таблетки в рот, судя по потемневшим пятнам от уколов в локтевом сгибе, он принимал что-то еще серьезнее. Один раз даже я видела, как он что-то покупал у подозрительного типа в задрипанном костюмчике, который с виду напоминал наркодилера. Это произошло в узком переулке рядом с музыкальным магазином. В округе не было ни души, но всё равно это слишком безрассудно.

— Зачем ты их принимаешь? — спросила я напрямик.

— Ну это же основа основ — секс, наркотики и рок-н-ролл.

— Эпоха Иэна Дьюри уже в прошлом. Поэтому ты выдыхаешься еще даже не разогревшись.

— Это не твоё дело. Если бы у меня выбор, перестать принимать или перестать жить, я бы ни секунды не сомневался.

Я с сожалением вздохнула.

— Ты это в Англии нахватался этих нелепых стереотипов, что без наркотиков рока не бывает?

Я вложила в свой вопрос всю язвительность, на которую была способна, но Рюдзи растерялся лишь на миг и сразу же ответил мне иронической ухмылкой.

— Англия?.. А, вот оно что… Пробуешь обхитрить меня методом нелепых предположений? Не волнуйся, это легалайз. В Японии серьезных штук не купишь.

Я не знала, в курсе ли его проблем был управляющий, но у меня немного отлегло от сердца.

— Дело не в том, легальные или нет!

— Из всех вещей, что я видел в Британии, мне больше всего запомнились именно эти поганые вещества. Но без них играть не получается, так что деваться некуда. Может, и тебе придется принимать, кто знает? Тот «Лес Пол» уже настоящий наркоман, без таблеток настоящий звук фиг извлечешь.

— Избавь меня от этого. Я выжму из тебя и из гитары весь дурман.

— Не говори ерунды. Она пока еще моя.

В конце концов, «Лес Пол» всё еще хранился у Рюдзи. И на каждой репетиции я его одалживала. Думаешь, глупо? Я так так не считаю. Если это считать глупостью, то обмен женщины и мужчины кольцами, их слезы, бокалы и обещания тоже становятся какой-то детской игрой.

Под конец весенних каникул я решила спросить:

— Сколько мне нужно играть с тобой в группе, чтобы выплатить долг?

— Пока я не умру, — улыбнулся Рюдзи.

— Не думала я, что моя жизнь ценится настолько дешево.

— Разумеется, нет. Я законченный наркоман, так что недолго мне осталось.

— Не произноси такое даже в шутку!

— К тому же эта гитара именно столько и стоит. Мой пот и тайные желания наполняют её.

— Тогда зачем избавляться? — спросила я уже в который раз.

— Да говорю же, ну, это… я давно уже подумываю стать басистом. А тут такая зашибенная гитарка. Вот я и подумал, что хорошо бы отдать её кому другому, чтоб играл для меня.

У него в самом деле руки под бас-гитару хорошо подходили, так что я в тот момент купилась на его ложь.

— Ясно...

И я, как обычно, уложила «Лес Пол» в открытый им кейс.

— Давай тогда будем до самой смерти вместе. Мне тоже очень нравится, что кто-то вместо меня носит гитару до студии.

— Вот же хрень… И как это я в дураках остался?.. Черт...

— А если нанять носильщика? Ты же при деньгах.

— Хоть и выступать на сцене нам вряд ли светит, помощник мне особо не нужен.

— Не светит?

Рюдзи рассеянно уставился на меня с полуоткрытым ртом.

— Да ну… Это ерунда всё. Те двое… Они со мной только лишь из-за денег.

— Ну так оплати выход на сцену. А с ними я договорюсь.

Оставив Рюдзи позади, я зашла в заднюю комнату магазина. Владелец как раз проводил техобслуживание стоек от том-томов.

— Слышал я ваш разговор. Вы двое такие шумные.

— Так даже лучше. За сколько вы выйдете с нами на сцену?

— Ты сперва спроси, согласен ли я!

Владелец обернулся, стуча отверткой по плечу.

— В таких случаях, когда есть возможность получить отказ, не стоит вообще спрашивать чужое мнение.

— Ну и ну. Из тебя выйдет настоящий политик.

Почесав голову, владелец встал и, отстранив меня, вышел в торговый зал.

— Рюдзи, что это с тобой, никак на сцену захотел?

Сидевший на стойке Рюдзи с апатичным видом склонил голову.

— Ну ты-то уж точно не горишь желанием, как я погляжу.

— Ну если ты не передумаешь, то знай, что моё желание находится в прямой зависимости от гонорара.

Вспоминая позже эти события, я поняла.

Владелец знал обо всём. Потому и ко мне, и к Рюдзи в итоге относился удивительно тепло. Когда я думаю об этом сейчас, становится как-то немножко грустно.

— Фигня это всё. Играться в студии — вот что подходит мне.

Сказав так, Рюдзи взял в руку кейс и вышел из магазина. В тот день управляющий так и не показался, поэтому мне не удалось поупражняться в студии.

Я не могла это так оставить. Я без конца звонила Рюдзи, чтобы узнать причину, но после тщетных попыток решила прибегнуть к более действенным методам. Вышло так, что я подолгу зависала в известнейшем в той округе лайв-кафе. Заработанные в магазине музыкальных инструментов деньги практически истощились. Но быстро подружившись с местным персоналом и часто выступающими там группами, я время от времени заводила разговор о возможности выступить с ними на сцене. Через месяц я приметила две группы, которые собирались сойтись на сцене в музыкальном поединке, и запланировала дать с ними совместный концерт.

Даже такой безрассудный человек как Рюдзи, услышав об этом, на полминуты потерял дар речи.

— И зачем ты это всё затеяла?.. — слетело наконец с его ярко-фиолетовых губ.

— А о чем думал ты, когда силком затащил меня тогда в студию, а? — нарочито сердито возразила я. — И теперь жалуешься? Разве не ты сделал так, что я теперь не могу сказать, что могу исполнить всё сама? Так почему же не предлагаешь тогда выступить вместе? Это ведь ты показал мне истинную суть музыки, которую невозможно исполнить в одиночку!

Пока я говорила, во мне закипала злость. Разве не он привел меня в этом место? Разве не он показал мне весь пыл и жар? И сейчас он хочет сбежать, поджав хвост? Почему он не зовет меня пойти с ним, чтобы показать нечто большее?

Рюдзи сел на гитарный усилок, выставленный на продажу, выпустив вздох в пол.

— Ну а что такого-то? — вдруг поддержал меня управляющий. — Даже твое маниакальное стремление навязать всем этот чрезмерно непристойный макияж на сцене странным не покажется.

Управляющий в тот момент тоже, как и я, еще ничего не знал. Потому так и высказался. Когда уже всё кончилось, и он обо всём узнал, то тоже раскаялся в своей бестактности.

Но в тот момент Рюдзи лишь просто отшутился.

— Никому я ничего не навязываю! Это рок-н-ролл, так что нужно думать, что рок-сцена она всегда и везде, независимо от обстоятельств. Вспомните хотя бы Демона Когурэ.

— Ну тогда почему же ты в самом деле не выходишь на сцену? — тут же спросила я.

— Вашу мать, не путайте меня! Главный вопрос, смогу ли я вообще выступить. Когда меня отпускает и начинается ломка, я начинаю буянить и ругаться матом.

— Ну и что в этом такого?

Мы одновременно повернулись в сторону звучного голоса. В дверях магазина показалась тучная медвежья фигура, держа в одной руке сверкающий белый рабочий барабан, а в другой — напольный том.

— Если начнется ломка, то просто заблюй сцену кровью и сдохни. Смерть под светом софитов — лучшее, что может случиться с рок-музыкантом.

— Эй, мишка, куда эти барабаны?

— Для выступления, разумеется. Если всегда играть на фуфлобарабане, то весь грув исчезает, так что теперь буду играть на этом.

Рюдзи бесцеремонно растопырил ноги и на добрых пять минут погрузился в молчание. На фоне незаметно успели смениться три слэш-метал песни.

— Когда выступление? — тихо сорвался вопрос с черных губ.

Мне тогда впервые захотелось его обнять.

Весь тот месяц показался мне тогда самым лучшим временем во всей моей жизни. Я слепо верила в это, пока в старшей школе не встретилась с тобой. Даже последний месяц в средней школе — а ведь такое бывает лишь раз в жизни — не приносил такого волнения.

Сценическая одежда и волосы Рюдзи буквально кричали. Ладно бы сам он ограничился своим «вижуал кей», так он и мне велел одеть готический костюм и вплоть до волос обвешаться серебряными брюликами. Управляющему необходимо было носить парик. А вот его отцу, внешность которого Рюдзи не устраивала совершенно, он велел барабанить где-нибудь за сценой, из-за чего они крепко разругались.

— Надень тогда медвежью шкуру. Тебе подойдет.

— Пошел ты. Сам можешь хоть в женском платье идти, педик.

Пусть у нас были разногласия по поводу внешнего вида, мы быстро нашли бесконфликтное решение по поводу программы выступления. Поскольку все согласились играть мои песни и, как ты уже знаешь, я пишу метал в стиле сюиты, а потому даже по поводу порядка песен практически не было споров.

Дошло до того, что мы оставались репетировать в студии музыкального магазина даже после закрытия. Потому что мы могли играть без стеснения. Не только я сама, но даже и мои родители стали забывать, что я всего лишь ученица средней школы.

За два дня до концерта, в пятницу, я под надуманным предлогом вторглась в квартиру Рюдзи, собираясь там же заночевать. Комнатка в приличного вида пятиэтажке оказалась на удивление пустой. Ни телевизора, ни музыкальной аппаратуры. Даже холодильника не было. Если бы он объяснил это недавним ремонтом, я бы охотно поверила. В воздухе витал неведомый химический запах.

— Эта квартира только чтоб девушек водить. А живу у родителей в основном, — с неохотой пояснил Рюдзи и небрежно поставил на пол кейсы от «Лес Пола» и бас-гитары.

Он позаимствовал из ассортимента «Магазина музыкальных инструментов Нагасимы» самую лучшую модель и до самого конца продолжал её использовать.

— Вот я и говорю, нечего тебе тут делать. Поглазела и хватит. Давай, уходи уже.

— Последняя электричка еще не скоро, а ты меня уже прогоняешь!

Я села на одиноко стоящую у стенки кровать.

— А ведь я хотела у тебя на ночь остаться. Даже сменную одежду взяла.

— Эй, это незаконно!

— Я уже не раз говорила, что мне всё равно.

Рюдзи прислонился к стене рядом с дверью и уставился на меня. Затем его худощавая рука потянулась вверх, к выключателю.

Я подождала, пока глаза привыкнут к темноте, но так и не услышала приближающихся шагов. До меня доносились лишь звуки проезжавших снаружи машин.

Послышалось шуршание, и я ступнёй ощутила дрожь. Рюдзи сполз по стенке и сел на пол, догадалась я.

— Если мы ща с тобой переспим, то «Лес Пол» окончательно станет твоим, так?

— Я и сама считаю, что это справедливая плата... Эх, в такой момент и говоришь о деньгах?

Я услышала, как дрожит мой голос. Подумала, что из-за темноты. Я ведь тогда была обычной пятнадцатилетней девчонкой, так что не могла распознать искусный блеф, если не смотрела прямо в глаза собеседнику. Кстати, я тогда впервые предстала перед противником безоружной. Я уже не помню, как тогда ответила, но это и не важно.

— Что ж, тогда я пас. Знаешь, по мне не скажешь, но я ценю приобретенные отношения больше, чем минутную похоть.

— Девственность моего сердца ты забрал без особых колебаний.

— Это просто случайность. Согласись, бывает же такое, что во время занятия физкультурой рвется плева, что уж тут поделать.

Вот так, сидя в темноте, мы вяло перебрасывались репликами. Кстати, если так подумать, мы с ним почти не общались на серьезные темы. Возможно, разве что наш последний разговор по телефону. А в тот момент меж нами всё еще стояла теплая стена из лжи, и слова набухали от пара.

Но вот несколько забавных моментов запало мне в душу. К примеру, следующий разговор:

— В тот день, в тот раз, если бы я тебя не встретил, Кёко, то лопухнулся бы и отдал «Лес Пол» мишке-боссу за шестьдесят тысяч, а потом, расстроившись, каждый день приходил бы в магазин поглядеть, что за тип и по чем её купит.

— Но ведь и сейчас ты приходишь туда каждый день, так ведь? — вымученно улыбнулась я.

— Гм? Вот как. Точно-точно. Ан-нет, погодь. Есть разница, работаешь ты там или нет. Это была бы скучная серая жизнь — ходить в магазин поглазеть на семейство мишек.

— Ну с одной стороны да, но если жить ради того, чтобы наблюдать за мной, в конечном счете можно сказать, она будет как черный глянец.

— И всё же это лучше. Я рад, что мы с тобой познакомились.

— И я тоже.

— Когда мы так с тобой болтаем, мне кажется, словно между нами есть особая связь.

— А ты разве думал, что её нет?

Но подобные пустые разговоры не могли продолжаться вечно. Наконец Рюдзи раскрыл мобильник и вызвал такси. И вот меня уже волокли прочь из комнаты.

Когда я села в такси у подъезда, он передал водителю десятитысячную купюру и велел отвезти меня до дома. Затем сунул что-то мне в руку.

Когда я раскрыла ладонь, на ней лежала ключ-карта. С логотипом дома и номером квартиры Рюдзи.

Едва я подняла голову, дверь автомобиля захлопнулась. За окном Рюдзи поднял большой палец. Машина тронулась, и его силуэт начал уменьшаться прямо на глазах. Я, едва сдерживаясь, чтобы не заверещать от радости, крепко вцепилась в подарок. Особая связь. А потому мне можно приходить в гости в любое время. Вот что хотел он сказать, подумала я. Прильнув щекой к стеклу, я провожала взглядом маленькую темную фигурку, которая растворялась в ночном мраке.

В итоге это стало нашей последней встречей.

В субботу Рюдзи так и не пришел в музыкальный магазин.

Я репетировала допоздна днем ранее и встала поздно, потому не запланировала точное время репетиции в студии, так что управляющего отсутствие товарища особо не встревожило, но когда Рюдзи не объявился к закрытию, я начала подозревать неладное.

Закончив наводить порядок, я позвонила на сотовый Рюдзи. Нет ответа. В груди зашумело. Может, сердится на меня за вчерашнее? Я сжала в кармане ключ-карту. Нет, я ничего такого не заметила, да и он передал мне ключ. Я убеждала себя, что переживать не о чем.

Но когда я вернулась домой, тревога еще больше усилилась. На следующий день я совершила ужасную глупость, свойственную всем девушкам: с помощью телефона сделала несколько своих фотографий в сценическом костюме и отправила их Рюдзи. Под предлогом помочь выбрать лучшее сочетание.

Ответа не последовало. Я закуталась в одеяло и прислонилась щекой к телефону в ожидании.

День уже перевалил за полдень.

Поглядев мутным взглядом на часы, я кое-как расшевелила тягучие мысли и вспомнила о запланированных делах. В два была назначена репетиция на сцене, в четыре — начало концерта. Мы — вторые по списку, выходим в семнадцать ноль-ноль. Времени разлеживаться не было.

Запихав сценическую одежду в спортивную сумку, я взяла свой «Эпифон» и выскочила из дома. Я держала эту гитару в резерве на всякий случай. Бывает, что вдруг посреди концерта рвется струна. Поскольку тот черный «Лес Пол» забрал Рюдзи, иного варианта не оставалось. Но пока я бежала до станции, пришлось несколько раз останавливаться, уж больно тяжело давил на плечи груз.

Площадка для выступления находилась в одном лайв-кафе под новёхоньким зданием, через дом от железнодорожной ветки. Едва я ввалилась в крошечный вестибюль с гитарой и одеждой наперевес, Нагасима-младший обратился ко мне с бледным лицом:

— До Рюдзи не дозвониться.

Передав «Эпифон» ему в руки, я пришла в себя и попыталась с ним связаться. Сухие гудки словно ножом резанули по сердцу.

— Времени в любом случае уже нет. Отрепетируем втроём, — холодно произнес Нагасима-старший.

— Вот ведь подлец какой, а? Если он решил сбежать, то кто нам заплатит-то?

«Да разве в деньгах дело?!» — мысленно возмутилась я тогда. Но уже после до меня дошло, что он просто всеми силами старался сохранить настрой. Видимо, у него были кое-какие подозрения. Незадолго до генеральной репетиции он сделал звонок, но точно не Рюдзи. Во-первых, ответили, а во-вторых, говорил он очень учтиво. Я точно не знала, но догадывалась, что на том конце были родители Рюдзи.

Ну а во что превращается хеви-метал без бас-гитары, ты и сам можешь легко представить. Мы отыграли отвратительно. В основе риффов заложен унисон гитары и баса. Так что звук в итоге напоминал какого-то зомби. Он двигается прямо как человек, но по венам не бежит ни капли крови. И наша репетиция была именно такой. Единственно, мне удалось спеть все вокальные партии вместо Рюдзи.

Неужели он предвидел подобный исход?

Мне не хотелось об этом думать и не хочется до сих пор.

Когда пытка под названием репетиция закончилась, мы вернулись в вестибюль, стараясь не замечать жалостливых взглядов от других выступающих. Мне пришло сообщение на телефон. Я открыла крышку, едва не раздавив это маленькое устройство.

Отправитель: Ryu-G

Тема: Прости

Текст письма:

«Не смогу прийти.

Гитару забери из моей квартиры.

Гудбай, моя сладкая».

Я побежала наверх по узкой лестнице. Мне вслед раздался окрик: «Эй, Кёко-тян!» У самого выхода меня схватили за плечо и развернули. Это был управляющий магазина.

— Что случилось? Куда ты?

Я молча показала ему мобильник с сообщением на дисплее. У меня уже спеклись мозги, я не знала, что тут можно сказать. В ответ Нагасима-младший округлил глаза. За его спиной, у самого основания лестницы, показалась крупная фигура его отца.

— Кёко, я недавно...

Но я практически не расслышала его слов. Ноги уже несли меня в сторону станции. Всплывшая в моей голове наша с Рюдзи беспечная беседа в сумерках субботнего вечера о революции, музыке и рассказах о притворной любви была растоптана моим топотом. Уже в поезде я без конца снова и снова набирала его номер. Тоновые гудки наложились на откровенно безжизненные отзвуки недавней репетиции. И лишь ключ-карта в моём кармане возвращала меня к холодной реальности.

Впопыхах я несколько раз промахнулась мимо считывателя у входа в подъезд, что едва не сломала пластиковую карту. Наконец автоматическая дверь открылась, и я рванула к лифту.

У квартиры Рюдзи я постучала по интеркому, поколотила в дверь и несколько раз позвала его по имени. Не получив никакого ответа, я приложила ключ-карту к считывателю и потянула за ручку. Я шагнула в комнату, наполненную сильным медицинским запахом.

Посреди пустого помещения лежали два гитарных кейса. По-видимому, они так и остались нетронутыми с того дня. Бас-гитара Рюдзи и «Лес Пол». Казалось даже, что летающие пылинки очерчивают наши с ним силуэты.

Я обыскала ванную, туалет и кладовку. Разумеется, никого не нашла. Но скраю от умывальника кое-что лежало. Пакет из-под препаратов. Тот самый, который некогда купил Рюдзи в подворотне. Рядом валялась медицинская игла для инъекций. Из пакета торчала бумажная упаковка и несколько ампул. Неужели передозировка?..

Подняв одну из ампул, я прочла: «Морфин».

Так он его принимал? А что же с «легальными наркотиками»? Это явно не один из них… Стоп… В бумажной коробке — комбинированный препарат тегафура, гимерацила и отерацила. Что это? Разрешенный наркотик? Или нечто подобное? Судя по виду, упаковку не вскрывали. Когда я перевернула коробку, у меня похолодели кончики пальцев.

Оперевшись спиной о стену, я опустилась на корточки и достала телефон. Умоляя снять трубку, еще раз набрала номер Рюдзи. Почему же я раньше не заметила? Ведь было много знаков. Почему же он ничего мне не сказал? Прошу, ответь. Пусть хоть на миг, я готова ради этого заплатить хоть телом, хоть сердцем, хоть чем. Возьми трубку. Говорил о всяких пустяках, но почему не рассказал о таком, о самом важном, без всяких иносказаний, вранья и софистики, о повязке и макияже, о самом настоящем слабом месте?

Гудки вдруг резко прервались.

В трубке послышалось шурание. Ветер?.. Или звук машин?.. Затем хриплый выдох. И моё сердцебиение.

— Рюдзи? Рюдзи, где ты сейчас?

— Да не ори ты так! Уши вянут, — оборвал меня скрипучий голос.

Подумать только, прошло всего три месяца, а он стал мне таким родным, что на глаза навернулись слезы.

— Эм… Извини, но я и не собирался приходить. Что, уже соскучилась и захотела услышать мой голос?

— Где ты?

— А ты сама где? Генералка уже кончилась? В моей квартире?

— Ну а где мне еще быть? Ты ведь сам написал мне!

— Извини, что я тогда тебя выставил. В ванной было не прибрано, всё валялось.

— Почему ты мне ничего не сказал?! — выдавила я сквозь горький ком в горле. — И косметику ты специально использовал, да? И мешковатую одежду, чтобы не было видно худобу?.. И со мной ты не обнимался потому, чтобы я не заметила твоё ужасное состояние?!

— Ну конечно! Я же рок-н-рольщик! Во время моего путешествия по Америке и прочим местам я слышал фантастические рассказы, что моя любимая дурь помогает против рака даже лучше лекарств… Впрочем, не сработало...

— Да ты даже не вскрыл упаковку с лекарствами! Использовал только морфин, и теперь наша группа уже...

— Уже поздно было что-то предпринимать… Я просто хотел выйти на сцену.

— На сцену?! — выпалила я, впившись ногтями в холодный пол.

— Голова шла кругом, ноги не слушались. Играть тоже почти не мог. Прости, думаю, ты как-нибудь справишься...

— Сейчас это не важно. Где ты?

— Этого я тебе не скажу. И по больницам меня искать тоже бесполезно. Я решил уйти красиво, один, никем не узнанный. Так что позаботься о моей гитаре. Используй её только для дела.

— Ну ты тупица! Я ведь не еще расплатилась за него!

— Вот потому и прошу. Мы будем связаны моим роком...

Связаны до конца жизни. Это он хотел сказать? Почему он перестал лгать и отшучиваться только когда всё зашло так далеко?

— Тебе пока еще нельзя умирать. У нас концерт, — вцепилась я в последнюю соломинку.

Ничего иного мне на ум не пришло.

— Верно. Вот только лучше бы мне оставить долги. Ведь...

Тогда ты никогда меня не забудешь.

Так тебе и надо.

Прости.

Спасибо.

Когда звонок оборвался и из трубки не доносилось даже шума помех, я без конца продолжала звать его по имени. Если бы я так не сделала, и горло, и легкие потонули бы в обжигающих слезах.

Я не запомнила, сколько времени прошло до прихода остальных членов нашей группы. Звонок интеркома я спутала с собственным плачем и не сразу поняла, что нужно открыть дверь.

— Мы позвонили родителям. Сейчас его ищут.

Голос Нагасимы-старшего звучал невероятно холодно, и я уставилась на него исподлобья распухшими глазами.

— Почему вы ничего мне не рассказали? Ведь вы обо всём знали!

— Кёко-тян, ты это, послушай…

Сын поджал губы и ответил мне лишь молчанием. Его отец наклонился ко мне.

— Рюдзи велел никому не рассказывать. И в первую очередь именно тебе.

Мне? Почему именно мне?

Если бы я с самого начала знала… То...

То я бы...

То я бы сделала то же самое.

Познакомилась с Рюдзи.

Научилась музыке, которую не сыграть в одиночку.

Написала много песен под его голос…

А рядом бы пел он, разгоняя морфин по разбитым венам, тощий, весь кожа да кости, под мою игру на так и не оплаченном до конца «Лес Поле».

До самой смерти.

К кончикам пальцев начало возвращаться тепло. Ногти просили ощутить струны. Мою грудь теперь согревали уже не слезы, а нечто другое. И ярость, и нетерпение, и раздражение — всё это содержалось поровну. Но несмотря на огромный пласт человеческой истории, этому накалу чувств и страстей не было дано названия. До девятнадцатого века.

Мы же отличаемся. У нас есть перегруз гитар, акценты на слабых долях, любовь и революция, потому мы уже знаем название. Это рок-н-ролл.

— Папа, в любом случае мы идём на поиски, машина есть…

Заградив голос управляющего, я встала. Поглядела на часы на экране телефона. Пятнадцать тридцать. Успеваю. Вполне успеваю. По сравнению с тем, сколько протянет Рюдзи, у нас — целая вечность.

— Возвращаемся.

— Кёко-тян? Куда возвращаемся? — посмотрел на меня управляющий.

— В лайв-кафе. Это же очевидно.

— Брось, сейчас неподходящее время для глупостей.

— Глупый здесь ты. Неужели решил не идти на сцену? Слушатели ждут.

— Но ведь…

Отец тяжело приподнялся и со всей силы отвесил сыну подзатыльник. В ответ тот задергался со слезами на глазах.

— Прекращай! Живо выводи машину со стоянки.

Получив вдогонку пинок под зад, он на секунду задержал на мне взгляд, словно хотел что-то сказать, и выбежал из комнаты, срывая с себя оставшийся в комнате запах Рюдзи.

Нагасима-старший наклонился к кейсу с бас-гитарой и собрался её поднять.

— Этот прохвост до последнего не собирался её возвращать, что ли?

— Эту я возьму.

Тянувшийся к кейсу Нагасима поднял голову. В его медвежьих глазах отразилась я, всё заплаканная, но преисполненная решимости.

— Я буду играть на бас-гитаре.

— Н-но… ведь...

Промямлив нечто нечленораздельное, он покосился на соседний кейс от «Лес Пола».

— Да кто захочет играть на этой увязшей в долгах гитаре? Её можно разве что запрятать куда-то в угол на складе музыкального магазина. Выступим втроём так, как сможем. И мне остается лишь играть на бас-гитаре.

— В таких случаях ты становишься так серьезна...

— Ну разумеется. Мы выйдем на сцену не из-за жалости к тому сбежавшему трусу. А ради тех, кто пришел послушать. Знаете историю о глупце, который ушел так далеко, что больше не мог слышать?

Я взяла бас-гитару и направилась к выходу, разгоняя застоявшийся противный запах медикаментов. Нагасима-старший закинул на плечо кейс от «Лес Пола» и сразу же присоединился ко мне.

Так ли необходимо выйти на сцену? Я еще раз спросила себя.

Видимо, как-то выскочило из головы, но даже дотрагиваться до этого «Лес Пола» нельзя. До тех пор, пока я когда-нибудь не найду кого-то другого. Не такого придурка-похабника, а более очаровательного, простодушного, скромного и умного. Басиста, который будет моим и только моим.

И тогда можно будет забыть Рюдзи.

А до этого, пока я не встречу его, можно ли мне играть?

Так тебе и надо.

Прости.

Спасибо.

Прощай.

Я так и не узнала, что с ним случилось потом.

И даже не хотела знать.

Слышала кое-что от владельца музыкального магазина.

Я тогда училась на третьем курсе университета. Его госпитализировали. Все внутренние органы уже оказались поражены. Каждый раз при обнаружении метастазов он ложился в клинику и сразу же выписывался.

Решив, что дальнейшее лечение бесполезно, Рюдзи обратился к родителям: «Хочу умереть как рокер, так что дайте денег и оставьте меня в покое!»

И в это время, когда он как раз отдавал распоряжения по имуществу и искал, кому можно продать самую дорогую вещь, он встретил меня. Пятнадцатилетнюю девушку с тараканами в голове, которая думала, что может всё одна и ничего не знала о музыке с температурой в 7800 градусов по Фаренгейту.

Как думаешь, можно это назвать благоприятным знакомством?

У тебя тоже спрошу о чем-то глупом. Сколько мы с тобой знакомы? Десять лет? Вот, вспомни всё, что было за эти годы. И как?

Наша встреча была удачей? Или невезением?

Как же мне нравится твоя простодушность, из-за которой ты неспособен дать немедленный ответ. Разве это плохо? Встреча со всеми вами для меня особенная. Это не хит-парад, чтобы расставлять всех по популярности.

Ах да, напоследок отвечу на вопрос, почему альбом записан в жанре метала, хоть ты и не спрашивал. М? Стесняешься? А мне бы хотелось, чтобы спросил.

Если упрощать, то потому что Кикка вернулась. Эта девушка стала невероятно умелой. Даже лучше, чем Рюдзи. Ну, если брать только технику.

Товарищ Айхара часто говорит, что я не вижу разницы между возлюбленными и участниками группы… Ну что тут поделать, ведь любовь, революция и музыка — неразделимы. Но как бы то ни было, если давать окончательную оценку Рюдзи, то в моём списке лучших басистов он занимает верхнюю строчку. И пел он так, что пробирало до дрожи, чем он и пленил моё сердце. Но если не брать в расчет чувства и пение, то сейчас Кикка незначительно опережает его по очкам.

М? Хочешь узнать, на каком месте ты, да? Угу, иногда неведение — мудрость. Но знаешь, если брать в расчет только чувства, ты будешь на первом. Не спрашивал, ха-ха? Но ведь ты покраснел.

Кхм, прости, вернемся к разговору.

В общем, я подумала, если Кикка — басист, который может одолеть Рюдзи, — меня поддержит, сыграет ради меня, то пришла пора вновь взять тот «Лес Пол» и сыграть песни, написанные для Рюдзи. Тем самым я решила выплатить долг.

Не знаю, дойдет или нет моё послание. Это ведь где-то там, за облаками. Ну, по крайней мере, может хоть песни его достигнут. Как бы далеко он ни был.

Я этому дураку хочу доказать.

Что даже без глупых уз долгов и займов...

Небезразличных людей не забывают.

Восьмой альбом Feketerigo «3 фунта металла и ничего кроме» был выпущен в продажу через месяц после моего последнего интервью. На первой странице обложки было написано следующее:

3 фунта металла и ничего кроме.

Это вес двухсот монет по пятьсот йен, цена мечты.

Но даже такой вес тяжело доставить на небеса.

Поэтому я вверяю их крыльям дрозда.

* Линейка фирменных диктофонов Sony

** Популярное японское течение в музыке, очень похожее по стилю на европейский глэм-рок